CC BY
166
0- _D ^N m ^ oi
h- и ^
и з
Ф
в термине «Дар аль-Ислам» - единой обители мусульманского мира -ушло, превратившись в легенду о «золотом веке», недостижимую мечту ^ s г-с современности. оз °
If ir
Библиографический список ^ ^
>
1. Агарджанов С.Г. Государство Сельджукидов и Средняя Азия в XI-XII вв. о М., 1991. ^
2. Габриэли Ф. Основные тенденции развития в литературах ислама // Арабская средневековая культура и литература / Авт.-сост. И.М. Фильштин-ский. М., 1978. С. 43-96.
3. Грюнебаум Г.Э. Классический ислам. М., 1988.
4. Негматов Н.Н. Государство Саманидов (Мавераннахр и Хорасан в IX-XI вв.). Душанбе, 1977.
5. Неру Дж. Открытие Индии. М., 1955.
6. Родригес-Фернандес А.М. «Дар аль-Ислам»: истоки и процессы интеграции (вторая половина VII - первая половина IX вв.) // Локус: люди, общество, культуры, смыслы. 2016. № 3. С. 43-49.
А.И. Сидоров
Изображение как текст.
(К вопросу о нарративном характере
каролингской книжной миниатюры)
Статья посвящена изучению нарративной миниатюры - уникальному явлению каролингского книжного искусства. Дидактические изображения-рассказы помещены, прежде всего, в Библию и Псалтырь. Они создавались по инициативе ведущих представителей западно-франкского епископата, а предназначались для короля и его ближайшего окружения. По содержанию художественно-нарративные циклы представляли собой королевские «зерцала», которые были призваны, с одной стороны, наставить правителя, дав ему зримые примеры праведных и неправедных государей, а с другой - описать организацию общества и особенно субординацию светской и духовной властей с точки
о. зрения Церкви. Нарративная миниатюра апеллировала не только к священ-5 ным текстам, но и к традиции их толкования, что требовало соответствующей к эрудитской подготовки равно и от создателей, и от адресатов подобного I рода книг.
8 Ключевые слова: Каролинги, книжная миниатюра, средневековые рукописи, т каролингское возрождение, средневековая церковь, средневековые королевские «зерцала».
Историки обычно сосредоточены на текстах, поскольку занимаются изучением героев, явлений, событий или процессов, которые так или иначе описаны словами. Существуют, однако, описания, сконструированные иными выразительными средствами, например, при помощи единичных или серийных изображений, которые сопровождают собственно нарративные тексты. Изображения обычно иллюстрируют конкретный фрагмент, т.е. более или менее точно «пересказывают» его при помощи соответствующих образов, символов и цветовой гаммы. Но в ряде случаев они могут обладать самостоятельной нарративно-стью, не менее выразительной, содержательной и сложно сконструированной, нежели тексты, которые они сопровождают. В этом смысле книжные иллюстрации являют собой совершенно особый корпус исторических источников, активное изучение которых еще впереди. Ниже я обозначу некоторые возможные направления подобных исследований.
О книжной миниатюре римской античности мы знаем довольно мало. На основании сохранившихся рукописей нельзя составить более или менее ясного представления о характере, масштабах и глубине ее нар-ративности. В этом отношении едва ли не самым ранним корпусом западноевропейских памятников, в которых широко представлен собственно иллюстративный нарратив, является каролингская книжная миниатюра. Из Франкского королевства времен правления династии Каролингов за период от конца VIII до конца IX вв. до нас дошло в разы больше иллюминированных рукописей, чем за несколько предшествующих столетий. Миниатюры помещали, прежде всего, в Библию или ее части (Евангелия, Псалтырь, Апокалипсис), в сакраментарии (сборники текстов для евхаристической части литургии), а также в сборники законов, молитвенники, литературные, богословские или научные тексты, но значительно реже.
Ранняя история каролингской книжной миниатюры полна загадок. До начала 820-х гг. она была относительно неразвитой. Это касалось в равной степени и количества изображений, и их содержания, и техники исполнения. Только в некоторых рукописях т.н. придворной школы, например, в Евангелии Годескалька (781-783 гг.), Псалтыри Дагульфа
■О -О rN
(ок. 795 г.), Евангелии Ады (ок. 800 г.), Аахенском Евангелии (начало IX в.), Венском коронационном Евангелии, Гентском Евангелии ^ s г-с (оба - ок. 800 г.), Шантенейском Евангелии (начало IX в.), Евангелии оз ° из Лорша (ок. 810 г.) и некоторых других, техника рисунка, часто вос- è| р^
Q S
производившая античные художественные образцы, достигла очень ^ ^ высокого уровня. Но на их фоне особенно заметным становилось куда > менее выразительное качество иллюстраций в других манускриптах. о Например, изображение византийского императора Феодосия II, его сыновей и юристов в рукописи «Бревиария Алариха» [7, fol. 1v], созданной между 803 и 814 гг. в одном из луарских скрипториев, выглядит куда скромнее, проще, схематичнее и безыскуснее, нежели мастерски исполненное изображение Христа в лоршском Евангелии [9, fol. 72v].
Что касается собственно изображений, то за вычетом чисто декоративных элементов в виде инициалов, орнамента или колонн с арками, чаще всего речь шла о евангелистах, реже о Христе (в Евангелиях), еще реже о царе Давиде (в Псалтыри) и совсем редко о королях (в сборниках законов). Появление этих персонажей следует считать отголоском античной традиции помещать в текст, как правило, в его начало, изображение реального или мнимого «автора».
Иными словами, перед миниатюристами до определенного момента не стояло задачи рассказывать читателям истории при помощи рисунков, помещенных в текст. Изображения не играли самостоятельной роли, если, конечно, не считать таковой роль репрезентативную.
Все резко меняется примерно в середине 820-х гг., когда в скрипто-рии Реймса при архиепископе Эббоне и почти наверняка по его инициативе была создана Утрехтская Псалтырь [20]. В этой знаменитой каролингской рукописи все было не так. Вопреки сложившейся традиции, она не предварялась портретом «автора» (Давид вообще появляется здесь далеко не сразу и только в качестве одного из персонажей: например, в изображении к 50-му псалму на fol. 29r). Напротив, каждый псалом проиллюстрирован сложнейшим композиционным рисунком. Всего в рукописи насчитывается 166 графических миниатюр, которые сопровождают 150 псалмов и 16 песен. Здесь нет орнамента, рисунок не отделен от текста рамкой. Изображения выполнены в экспрессионистической манере, столь характерной потом для Реймсской школы эпохи Эббона (в той же технике исполнены, например, изображения евангелистов в знаменитом Четвероевангелии Эббона, созданном во второй четверти IX в.).
Изображения представляют собой сложную комбинацию буквальных образов, заимствованных из текста конкретного псалма, и образов, отсылающих к толкованиям, прежде всего, к комментариям Блаженного
]
j
fx
о. Августина. Проиллюстрируем это на примере первого псалма Beatus vir
t (Блажен муж):
fx
g- Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит
v§ на пути грешных и не сидит в собрании развратителей,
ш
^ Но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день
и ночь!
И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет.
Не так - нечестивые, [не так]: но они - как прах, возметаемый ветром [с лица земли].
Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники - в собрании праведных.
Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет1.
В полном соответствии с текстом, художник изобразил и блаженного мужа, и дерево у вод, и возметаемый ветром прах, и грешников на суде, и даже день с ночью в виде Солнца и Луны. Однако «совет нечестивых» (лат. cathedra pestilentiae, букв. «седалище пагубы») представлен в виде восседающего на троне дурного правителя в окружении свиты (об основных художественных приемах изображения дурных правителей в каролингском книжном искусстве подробнее см.: [5]). Этот образ явно позаимствован у Блаженного Августина: «Et in cathedra pestilentiae non sedit: noluit regnum terrenum cum superbia; quae ideo cathedra pestilentiae recte intellegitur, quia non fere quisquam est qui careat amore dominandi et humanam non appetat gloriam» [17, In psalm. 1].
Примерно по тому же принципу в рукописи построены и все остальные изображения. Подобные конструкции, вне всяких сомнений, предполагали наличие соответствующих знаний (или требовали таковых) в области богословия равно у создателей и читателей Утрехтской Псалтыри.
Современные исследователи более или менее сходятся во мнении относительно того, для кого именно предназначался данный кодекс. В этой связи чаще всего говорят об императоре Людовике Благочестивом, его супруге императрице Юдифи либо об их сыне Карле Лысом (см., например: [8, р. 179-180]). Куда меньше ясности в вопросе о цели создания кодекса. Выскажу собственное предположение на сей счет. На мой взгляд, Утрехтская Псалтырь являлась уникальным учебным пособием, предназначенным для освоения одновременно и важнейшего библейского текста, и традиции его комментирования. Иллюстрации,
1 Приведено в синодальном переводе.
О" -О rN
объединявшие в себе то и другое, помогали читателю при помощи р 5 è наглядных образов быстрее и лучше запоминать уже интерпретирован- ^ s г-с ный текст. Текст, который, добавлю, играл ключевую роль в развитии 'S з ° каролингской политической идеологии и в формировании представле- è| р^
г- о ^
ний об идеальном правителе. ^ ^
Примерно в то же время (около 824 г.) в мастерской монастыря Сен- ^ Жермен-де-Пре при аббате Хильдвине была создана Штутгартская о Псалтырь [18]. Еще один важный памятник эпохи Каролингского возрождения и, в сущности, первая франкская рукопись, детально проиллюстрированная цветными изображениями. Техника письма здесь довольно скованная, хотя каролингские мастера к тому времени были уже неплохо знакомы с античной книжной миниатюрой. (Для сравнения: изображение Св. Иоанна в Коронационном Евангелии конца VIII в. или евангелиста в Шантенейском Евангелии начала IX в.). Но рисунков очень много. На одной странице помещено по два, а иногда и по три изображения (всего в рукописи насчитывается 316 миниатюр).
Как и в случае с Утрехтской Псалтырью, речь идет об изображениях-интерпретациях. Но, в отличие от Утрехтской Псалтыри, рисунки которой отчасти буквально воспроизводят содержание текста, миниатюры Штутгартской Псалтыри восходят, прежде всего, к традиции толкования. Характерно, что на полях кодекса другой рукой (IX в.) оставлено множество комментариев, и эти пояснения гораздо ближе стоят к содержанию изображений, чем к основному тексту псалмов.
Так, в первом псалме блаженный муж (beatus vir) представлен в образе Христа [18, fol. 2r] в полном соответствии с августиновской интерпретацией ^р: «Beatus vir qui non abiit in consilio impiorum: de Domino nostro Iesu Christo, hoc est homine Dominico, accipiendum est» [17, In psalm. 1]). Вдобавок вверху на полях рукой первой половины IX в. написано: Beatus vir Christus est immortalis, laudabilis et gloriosus qui vir a virtute dictus est. Напротив стиха «et in cathedra pestilenatiae non sedit» оставлен соответствующий комментарий: Nec in cathedra pestilentiae sedit quis doctrina eius pestilentia non fuit (ср.: «qui neque abiit in consilio impiorum, nec in via peccatorum stetit, nec in cathedra pestilentiae sedit» [Там же]).
Сен-Жерменский кодекс, объединявший текст, изображения и комментарии на полях, также, скорее всего, являлся своеобразным пособием по изучению Псалтыри и в таком виде мог эффективно использоваться равно в преподавании и для персональных медитаций над текстом.
Итак, на исходе первой четверти IX в. в среде той части западно-франкского епископата, которая была особенно тесно связана с королевским двором, рождается новая концепция книги, где текст щедро снабжен иллюстрациями. При этом миниатюры не только отражают
о. основное содержание, но интерпретируют его, вступают с ним в диа-5 лог и выстраивают свой собственный рассказ. Не очень понятно, почете му это происходит. Вероятно, это одно из удивительных и пока еще Л мало изученных проявлений каролингского ренессанса с его интересом 8 к академическому знанию, особенно к богословию, с его развитой книж-т ной культурой (вообще, особой ролью книги в этой культуре), а также солидными наработками в области педагогики.
Что касается каролингской книжной миниатюры, все ее предшествующее развитие не показывает явных предпосылок к такому качественному содержательному скачку. Можно предположить, что сама идея насыщать текст иллюстрациями, которые существуют в рукописи на равных правах с текстом, могла быть позаимствована извне, скорее всего, из Византии. Вероятно, в эпоху иконоборчества какая-то часть рукописей, а возможно, и мастера уехали на Запад, благо с 810-х гг. между Византией и каролингской державой существовали более или менее постоянные контакты и происходил регулярный обмен посольствами. К сожалению, при нынешнем состоянии источников доказать это со всей определенностью невозможно.
Византийская книжная традиция эпохи иконоборчества почти не сохранилась. Может быть, некоторые ее отголоски прослеживаются в миниатюрах тверской рукописи Хроники Георгия Амартола, изготовленной в первой трети XIV в. (т.н. Тверской список) [3]. Как считается, ее изображения были скопированы с византийской рукописи (греческого лицевого архетипа, хотя и не с оригинала перевода) X в. [1, с. 210-211]. В любом случае, текст хроники, охватывающий период от сотворения мира до 842 г. (в тверском фрагменте только до IV в.), щедро снабжен иллюстрациями (сохранилось 127 рисунков, но сколько их было во всем тексте, неизвестно) повествовательного характера, сопровождавшими соответствующие фрагменты текста, что совершенно нетипично для русской традиции. По мнению Г.И. Вздорнова, перед нами отголоски совершенно особой и почти неизвестной сегодня византийской традиции, вероятно, восходящей к поздней античности, -иконографии исторических хроник [Там же, с. 215-217]. О причинах ее появления и обстоятельствах бытования сегодня можно только догадываться. Но вполне допустимо предположить, что и здесь мы имеем дело со своеобразной мнемотической техникой, которой пользовались эрудиты, чтобы запоминать ключевые моменты земной истории человечества. Кроме того, многочисленные миниатюры могли выполнять роль справочного и навигационного аппарата (подобно маргиналиям в каролингских рукописях), помогая читателю быстро ориентироваться в пространном тексте.
Забегая вперед, скажу, что каролингская практика нарративных изо-
о" -О ^
т ^ о: — ^
бражений не получила широкого распространения и не была сколько- ^ 2 ^ нибудь устойчивой. Она исчезает примерно в середине 870-х гг. практи- 'о з ° чески так же внезапно, как и появилась. Последним и, пожалуй, наиболее § ^
О
фундаментальным памятником такого рода является Библия Сан Паоло ^ е^ фуори ле Мура, изготовленная в мастерской Реймса между 870 и 875 гг. ^ при архиепископе Гинкмаре [6]. То есть данный культурный фено- о мен существует примерно полстолетия, а наблюдать его можно только в некоторых западноевропейских скрипториях. Прежде всего, в Реймсе (при Эббоне и Гинкмаре), в меньшей степени - в Туре, Сен-Дени и Сен-Жермен-де-Пре. За этими территориальным и хронологическими границами почти ничего нет, за исключением нескольких санктгал-ленских памятников позднего IX в. (прежде всего, Золотой Псалтыри с 17 миниатюрами, распределенными по тексту без всякого порядка [14]). Но они не идут ни в какое сравнение с роскошными кодексами времен Людовика Благочестивого и Карла Лысого.
Как бы то ни было, но каролингские мастера довольно быстро взяли на вооружение саму идею дополнять текст иллюстрациями-рассказами. Более того, сделали изображения самостоятельной частью нарратива, явно рассчитывая на то, что миниатюры тем вернее привлекут к себе внимание конкретного читателя, чем важнее и авторитетнее будет основной текст.
Ниже я покажу, что читателем подобного рода книг их создатели видели, прежде всего, короля и, может быть, самое близкое его окружение. А главное послание художественного рассказа заключалось в том, чтобы наставить этого единственного, но самого важного читателя.
В каролингскую эпоху, по крайней мере, с конца УШ в., но особенно после смерти Карла Великого (ум. в 814 г.) и на протяжении большей части IX в., мы наблюдаем интенсивную рефлексию на тему власти во франкском обществе. Размышления о месте и роли правителя, его правах и обязанностях, его особых функциях присутствуют в самых разных текстах (зерцалах, политических трактатах, капитуляриях, исторических сочинениях, постановлениях синодов, житиях, письмах). Свое отражение они нашли и в иконографии, а наиболее полно представлены именно в книжной миниатюре. Речь идет о программах, которые, апеллируя к прошлому и настоящему, при помощи художественных средств формировали образ желаемого будущего.
Ключевым моментом на этом пути стало появление изображений государей из рода Каролингов, которые мы находим на страницах некоторых Библий, Евангелий и Псалтырей. В этих книгах ни слова не говорится о Каролингах, зато для самих Каролингов или, точнее, для
fz
о. создаваемой в их окружении политической идеологии они играли чрез-t вычайно важную роль. Уже сам по себе выбор площадки явился суще-œ ственным идеологическим элементом художественной программы. Изо-jf бражения правителей самим фактом своего присутствия в такого рода 8 книгах манифестировали несколько принципиально важных вещей: m - божественную природу власти Каролингов, их исключительное место в земной иерархии, на которое больше никто не мог претендовать;
- их посредническую функцию между миром земным и трансцендентным, которая наглядно выражалась в особой, если угодно, буквальной связи со священным текстом;
- их строгую приверженность политической традиции, восходящей к ветхозаветным царям, отмеченным помазанием;
- их особую мистическую связь с древом Иессеевым, с Давидом и его потомками, которые должны были править до конца времен. Вторым ключевым персонажем в этом смысловом ряду является Св. Иероним. Он появляется на миниатюрах так же внезапно, как и каролингские государи. Более того, изображения переводчика Библии встречаются только в тех рукописях, где есть изображения Каролингов. Третьим важнейшим персонажем в этом контексте становится Давид, до того момента почти не фигурировавший на миниатюрах.
Смысловая связь этой триады (каролингский король - Иероним -Давид) хорошо видна при сравнении двух иллюминированных Библий, созданных в одной мастерской (Тур) с незначительной разницей во времени. Речь идет о Библии Мутье-Гранваль (ок. 840 г.) [10] и Библии Вивиана (Первой Библии Карла Лысого) (ок. 845 г.) [13]. В той и другой есть полностраничная история Адама и Евы, обретения Моисеем скрижалей при царе Осии и возвещение Завета народу Израиля, а также Христос во славе и сцена из Апокалипсиса со снятием печатей с Ковчега Завета. Они исполнены разными руками, но явно по одному лекалу.
В Библии Вивиана, между тем, появляются три дополнительных миниатюры. Рукопись предваряется историей о переводе Библии Иерони-мом (fol. 3v), а завершается сценой, на которой турские монахи вручают кодекс Карлу Лысому (fol. 423r). Кроме того, в середине кодекса помещена миниатюра с изображением танцующего Давида, вдобавок наделенного чертами портретного сходства с каролингским государем (fol. 215v).
Библия Мутье-Гранваль создавалась по заказу братии одноименного монастыря. Библия Вивиана предназначалась специально для западно-франкского короля. Можно вполне определенно говорить, что различие в количестве и содержании миниатюр в данном случае имело принципиальное значение, поскольку содержало важное послание, адресованное правителю.
Государь из рода Каролингов, Иероним и Давид появляются еще,
о" -О ^
т ^ о:
к и 2 и !о
по крайней мере, в трех рукописях: Псалтырь Лотаря (Германия, Аахен ^ § или северная Франкия, 840-855 гг.) [12], вероятно, для личного поль- 'о з ° зования сестры императора; Библия Сан-Паоло фуори ле Мура (Реймс, § ^ 870-875 гг.) [6], созданная для Карла Лысого, но позднее подаренная I ^
им римскому папе Иоанну VIII; Псалтырь Карла Лысого (придворная
школа, 842-869 гг.) [15]. о
В последней рукописи находится ключ к пониманию внутренней связи между тремя этими персонажами. Кодекс открывается изображением танцующего Давида (fol. 1v). Через две страницы на развороте (fol. 3v - 4r) помещены Карл Лысый и Иероним. Надпись вверху изображения Карла на fol. 3v (Cum sedeat Karolus magno coronatus honore I Est Josiae similis parque Theodosio) уподобляет короля франков библейскому царю Осии (при котором народ Божий при посредничестве Моисея получил от Бога его Закон и который оберегал этот Закон) и уравнивает его с императором Феодосием (в каролингскую эпоху в этом образе нередко совмещались два персонажа - автор популярного кодекса и современник Aмвросия Медиоланского).
В роли визави короля на fol. 4r выступает Св. Иероним, занятый переводом законов (псалмов) Давида, о чем недвусмысленно говорит надпись вверху изображения (Nobilis interpres Hieronimus atque sacerdos / Nobiliter pollens transscripsit iura Davidis). Таким образом, Карл последовательно позиционируется в качестве преемника совершенно определенных библейских царей и римских императоров, выступая в образе слуги Господа и благочестивого блюстителя его законов на земле.
В паре Карл - Иероним первый играет явно подчиненную роль. Изображение короля находится на обороте третьего листа, т.е. на менее престижной странице. Наконец, он, восседающий на троне во всем королевском величии и под божественной дланью, смотрит на священника, полностью поглощенного работой. Без помощи Иеронима jura Davidis останутся непонятны для светского правителя и, следовательно, тот не сможет в период правления опираться на Закон.
Но в иконографии Псалтыри выражена и другая идея, на которую в свое время обратил внимание Доминик Aлибер: невозможно быть идеальным правителем без покаяния [4, p. 59-60]. И Осия, и Феодосий, как известно, каялись (первый перед пророчицей Хульдой, второй - перед Св. Aмвросием). Равным образом каялся и Давид (перед Натаном) - автор законов (jura), которые переводит (или, если угодно, интерпретирует) Иероним и намерен блюсти Карл. Заказчик не преминул напомнить адресату рукописи о покаянии Давида, приказав поместить соответствующее изображение на костяную дощечку последней обложки кодекса.
fx
о. Кстати, этот мотив представляет собой буквальную «цитату» рисун-t ка к 50 псалму Утрехтской Псалтыри. Давид предстает здесь в образе œ простого мирянина. Он лишен всех атрибутов светской власти, даже Л меча, разве что стоит под треугольной аркой, которая символизирует 8 дворец. Пророк изображен в проеме полукруглой арки, загораживая m руками и телом вход внутрь какого-то здания. Думаю, не ошибусь, если предположу, что это церковь. Таким образом, художник предельно наглядно формулировал принципиально важную для западно-франкских епископов идею: государь, совершивший грех (тело Урии, убитого мужа Вирсавии, помещено там же), не как человек, но как правитель, не может войти в церковь без покаяния, а значит, не может блюсти Закон и совершать свое служение (ministerium), ведя христианский народ к спасению.
Давно замечено, что каролингский епископат, по крайней мере, с эпохи Людовика Благочестивого, стремился установить такие отношения с королем, которые воспроизводили бы отношения государства и церкви эпохи Феодосия и Св. Амвросия и, в свою очередь, эпохи Давида и Натана [21, p. 55-67]. Грех Давида (соблазнение Вирсавии) рассматривался как наглядный пример злоупотребления властью. И покаяние представлялось единственным решением проблемы. Напомню, что такую точку зрения полностью разделял император Людовик Благочестивый. Более того, именно он - единственный из Каролингов - попробовал реально воплотить ее в жизнь. В 822 г. в Аттиньи император по собственной инициативе публично покаялся (подражая Феодосию!) в том, что стал невольным виновником гибели своего племянника Бернарда Италийского: «Imitatus Theodosii imperatoris exemplum, penitentiam spontaneam suscepit <...> que adversus Bernhardum nepotem gesserat proprium» [19, Astronomus, cap. 35]. В 833 г. епископы во главе с Эббоном Реймсским уже силой заставили его каяться и даже отлучили от церкви, правда, эта история кончилась плохо для них самих. При Карле Лысом епископы не особенно дерзали открыто равнять себя с библейскими пророками, но, тем не менее, напоминали королю о высоком долге и о совершенно определенной субординации. И тот факт, что Псалтырь Карла Лысого была создана в его придворной мастерской, говорит о многом.
Сравним эту книгу с другой Псалтырью, которая была изготовлена в одной из придворных мастерских императора Лотаря для его сестры [12]. В ее иконографии также эксплицитно выражена связь между каролингским правителем (fol. 4r), Давидом (fol. 5r) и Иеронимом (fol. 6r). Однако здесь нет никаких намеков на покаяние. Лотарь изображен сидящим на троне и крепко держащимся за рукоять своего меча. Давид тоже восседает на троне, в то время как Иероним смиренно стоит (вдобавок
5 1
О -а ™
миниатюрист еще и уточнил, о ком именно идет речь, написав вверху р 5 ¡t Hieronimus; ни Давид, ни Лотарь в таких пояснениях не нуждались). ^ s г-с
Здесь хорошо видна разница между двумя моделями идеального пра- оз ° вителя, двумя интерпретациями (при помощи одних и тех же образов) § ^
О
его места и роли в обществе. Лотарь при всех очевидных библейских ^ е^ аллюзиях на представления о власти куда более самостоятелен по отно- ^ шению к епископату. Ни каяться, ни подчиняться решениям епископов о он не намерен. При этом он готов блюсти закон Давидов. Между Лота-рем и Давидом нет прямых посредников. Все три изображения находятся на лицевых сторонах страницы, но Иероним изображен последним.
Таким образом, серию изображений в Псалтыри Карла Лысого вполне можно назвать зерцалом, которое призвано наставить короля, только создано оно при помощи образов, а не текста.
Если посмотреть под этим углом зрения на иконографию Библии Вивиана [13], то она окажется еще более содержательной. Иероним -переводчик Библии, священник, который раскрывает мирянам истинный смысл Божьего слова, - помещен в самое начало кодекса (fol. 3v). И это, несомненно, отражает представление части западно-франкского епископата о собственном месте в жизни христианского общества и о той роли, которую он играет во взаимоотношениях со светской властью. Без епископов невозможно нормальное функционирование ни общества, ни власти, ибо только они способны разъяснить истину. Место короля между Богом и его народом наглядно показывает миниатюра с изображением Осии и Моисея (fol. 27v). Пророк принимает скрижали Завета непосредственно из рук Божьих и затем возвещает о них народу Израиля. Царь непременно присутствует рядом с Моисеем во всех важнейших эпизодах, но его роль сводится лишь к пассивному созерцанию. Вероятно, соответствующие сцены были выбраны для изображения именно потому, что в них не оставалось никаких сомнений относительно того, кому принадлежит первое место, а кому второе, кто ведущий, а кто ведомый, кто ближе к Богу, а кому еще следует покаяться.
Изображение Иеронима не сводится только к его портрету - перед нами разворачивается история жизни одного из виднейших отцов церкви. По сути, это изображение-житие - тоже новшество каролингского книжного искусства. Такие житийные изображения встречаются еще в нескольких кодексах.
Для понимания всей иконографической программы Библии Вивиа-на чрезвычайно важна миниатюра с изображением Давида (fol. 215v). Ветхозаветный царь символизирует космическую гармонию, равновесие и порядок в обществе, где царит божественный Закон. Он исполняет псалмы, т.е. озвучивает божественный Закон. Это едва ли не первое
fz
о. дошедшее до нас изображение танцующего и вдобавок разоблачающе-и гося Давида, чем подчеркивается его крайнее смирение перед Госпо-к дом (данная сцена, несомненно, восходит к диалогу Давида и Мелхолы: jf 2 Цар. 6: 20-22). В углах миниатюры изображены т.н. четыре основ-§ ные добродетели: «мудрость» или, скорее, «благоразумие» (prudentia), «справедливость» (iustitia), «храбрость» (fortitudo) и «умеренность» (temperatio). Причем «благоразумие» и «справедливость» находятся вверху, что может означать определенную систему приоритетов для персоны идеального правителя. Сам Давид имеет некоторые черты сходства с Карлом, даже смотрит в ту же сторону. Вдобавок, люди из его свиты (меченосец и копьеносец) занимают ровно те же места, что и соответствующие персонажи на миниатюре с Карлом. Таким образом, Давид как законодатель и правитель прямо предлагается Карлу в качестве образца для подражания. Портретное сходство, вероятно, было призвано подчеркнуть, что между ними существует родственная связь. Если угодно, Карл - это современный Давид, или, во всяком случае, он должен стремиться таковым стать, по мнению епископов.
Таким образом, в иконографии Библии Вивиана сформулирована последовательная дидактическая программа, первым и, вероятно, единственным адресатом которой являлся король Карл Лысый. Отдельные ключевые миниатюры невозможно было тиражировать. Они обретали смысл только тогда, когда занимали строго определенное место в изобразительном ряду совершенно конкретной рукописи. Той самой, которую турские монахи преподнесли Карлу Лысому, постоянно напоминая ему об этом изображением соответствующей сцены (fol. 423r).
Но в наиболее развернутом виде художественное зерцало представлено в богатейшей иконографии Библии Сан Паоло фуори ле Мура, может быть, самого величественного каролингского иллюминированного кодекса [10]. Он также был создан в мастерской Реймса между 870 и 875 гг. под руководством архиепископа Гинкмара, автора последнего значительного королевского зерцала, а предназначался персонально Карлу Лысому.
Подобно Библии Вивиана, книга начинается историей Иеронима (fol. 3v), включает в себя сцену с участием Моисея и Осии (fol. 31v), показывает танцующего, хотя и в куда менее откровенной манере, Давида (fol. 170v), а завершается изображением восседающего на троне Карла Лысого (fol. 1r). Позднее Карл разругался с Гинкмаром и приказал перенести эту миниатюру в начало кодекса, что радикально меняло смысловой ряд всей иконографической программы, может быть, наиболее сложной и развернутой во всем каролингском книжном искусстве.
о" -О ^
т ^ о:
к и 2 и з
3 и
наглядных библейских примеров того, что священник выше светско- з ° го правителя, как именно должен властвовать идеальный правитель, § ^
Помимо уже отмеченных выше идей, связанных с покаянием и необходимостью слушаться епископов, программа была дополнена рядом
а также того, что ожидает правителя-грешника.
s
/~v U
О превосходстве священника над светским правителем рассказывает
миниатюра о беседе Моисея с фараоном (Исх. 7: 1-13) (fol. 21v). Превратив посох в змею и обратно, Моисей сумел доказать фараону могущество Бога и посрамить нечестивого государя.
К историям о праведных правителях относятся изображения Соломона, творящего справедливый суд, и Давида, вынужденного казнить юношу-амаликитянина, который принес царю корону будто бы убитого им Саула. В сцене с Соломоном представлено несколько важных событий из его жизни (fol. 188v). Но для художника существенно не то, что он помазан (соответствующая сцена помещена в правый верхний угол), а то, что он творит справедливый суд, не прибегая к насилию (убирает руку от меча) - это ключевая сцена всего изображения. (О символике меча в каролингском книжном искусств подробнее см. [2]). В сцене с Давидом, описанной в начале Второй Книги царств (2 Цар. 1: 1-13), важно, что царь, который вынес единственно верное решение - приказал умертвить человека, осмелившегося поднять руку на помазанника Божьего, - стремится максимально дистанцироваться от насилия, персонифицированного в человеке с мечом (Давид отворачивается и прижимает руки к груди), пусть и совершаемого во имя справедливости (fol. 93v).
Семантика меча сложна и многогранна. Меч - не только символ королевской справедливости и защиты, но также и атрибут насилия, пусть даже и осуществляемого во благо. Это опасный предмет. Во всяком случае, западно-франкский епископат относится к нему с явным подозрением. В IX в. многие каролингские эрудиты (Смарагд Сен-Ми-шельский, Иона Орлеанский, Седулий Скот, Луп Ферьерский) настойчиво проводили мысль о том, что король осуществляет свое служение не насилием, но смирением, что социальный порядок король поддерживает собственными добродетелями (милосердием и благочестием), тем, что совершает нравственные поступки под руководством епископов. В одном из постановлений Парижского Синода 829 г., принятого по инициативе Ионы Орлеанского, говорится: «Если король правит набожно, справедливо и милосердно, он заслуживает того, чтобы называться королем. Если он пренебрегает этими качествами, он не король, а тиран» [11, p. 649].
fz
о. К изображениям правителей-грешников относятся истории Саула и (Первая Книга царств) и Олоферна (Книга Иудифи). Жизненный путь к Саула представлен довольно полно (fol. 83v). Царь тоже помазан, jf но согрешил, допустив властный произвол: отправил Давида на бой § с Голиафом. За это ему воздается поражением от филистимлян. В итоге Саул кончает жизнь самоубийством, бросившись на свой собственный меч. Алибер обратил внимание на то, что в этой сцене - уникальной для всей каролингской иконографии - Саул подчеркнуто лишен всех королевских атрибутов. Таким образом, художники стремились подчеркнуть, что позорная смерть царя-грешника не бросает тень на сам институт царской власти [5, p. 127].
Равным образом, Олоферн представлен на миниатюре в образе правителя, а не полководца. Он восседает на троне в короне и плаще. Художник, таким образом, отсылает читателя не к Книге Иудифи, в общем, довольно нейтральной по отношению к Олоферну, а к толкованиям Рабана Мавра, который в «Комментариях на Книгу Юдифи» представил Олоферна воплощением жестокости, похоти, пьянства и сладострастия, а еще преследователем Церкви Христовой и даже Антихристом [16]. Обладая властью, он совершает неправедный поступок, возжелав Юдифь из Ветилуи, - данная сцена помещена в центр миниатюры. За это он убит Юдифью, причем собственным мечом, символизирующим его королевское достоинство. В центральной сцене видно, что меча он лишился еще до прихода Юдифи, в тот момент, когда он только задумал совершить грех: меченосец, стоящий за троном, держит пустые ножны.
Итак, между 820-ми и 870-ми гг. в каролингском книжном искусстве возникает такое явление, как нарративная миниатюра. Дидактические изображения-рассказы помещены, прежде всего, в Библию и Псалтырь. Они создавались по инициативе ведущих представителей западно-франкского епископата, а предназначались для короля и его ближайшего окружения. По содержанию художественно-нарративные циклы представляли собой «зерцала», которые были призваны, с одной стороны, наставить правителя, дав ему зримые примеры праведных и неправедных государей, а с другой - описать организацию общества и особенно субординацию светской и духовной властей с точки зрения Церкви. Нарративная миниатюра апеллировала не только к священным текстам, но и к традиции их толкования, что требовало соответствующей эрудит-ской подготовки равно и от создателей, и от адресатов подобного рода книг. Это уникальное художественное явление следует считать одним из вершин каролингского возрождения.
Библиографический список
о" 2 ГЧ1 т ^ о:
к и 2 и з
1. Вздорнов Г.И. Иллюстрации к Хронике Георгия Амартола // Византийский ^ и ^ временник. 1969. Т. 30. С. 205-225. ° ^
2. Сидоров А.И. Казус Людовика, или О чем рассказывает каролингская ч Е^ книжная миниатюра // Universitas historiae. Сб. ст. в честь П.Ю. Уварова. § М., 2016. С. 451-460. и *
3. Хроники Георгия Амартола // Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 173/I (Фундаментальное собрание библиотеки МДА). № 100 (Тверской (Троицкий) список).
4. Alibert D. Moyse, David et autres Theodose. Le prince, Dieu et la Loi dans l'iconographie politique carolingienne // Le prince et la norme. Ce que legiferer veut dire. Limoges, 2007. P. 51-68.
5. Alibert D. Pécheur, avare et injuste: remarques sur la figure du mauvais roi à l'époque carolingienne // Le monde carolingien: bilan, perspectives, champs de recherches. Turnhout, 2009. P. 121-142.
6. Bibel von San Paolo fuori le Mura // Roma. San Paolo fuori le Mura. O.s.
7. Breviarium Alarici(anum) // Paris. Biblioteque Nationale de France. MS lat. 4404.
8. Caillet J.-P. L'Art carolingien. Paris, 2005.
9. Codex Aureus Laurensius // Biblioteca Apostolica Vaticana. Pal. lat. 50; Alba Iulia. Biblioteca Documenta Batthyaneum. S.n.
10. Codex Carolinus (Grandivalensis) // London. British Library. Add. 10546.
11. Concilium Parisience, 829 // Monumenta Germaniae Historica. Concilia aevi Karolini. Hannover, 1908. T. II. Ps. 2. Pр. 605-680.
12. Lothar Psalter (Lothaire Psalter) // London. British Library. Add. 37768.
13. Première Bible de Charles le Chauve (Bible de Vivien) // Paris. Biblioteque Nationale de France. MS lat. 1.
14. Psalterium Aureum // St. Gallen. Stiftsbibliothek. Cod. Sang. 22.
15. Psalterium Caroli Calvi (Psautier de Charles le Chauve) // Paris. Biblioteque Nationale de France. MS lat. 1152.
16. Raban Maur. Expositio in Librum Judith // Patrologia Latina. Paris, 1844-1855. T. 109. Col. 542-592.
17. S. Aurelius Augustinus. Enarrationes in psalmos. URL: http://www.augustinus. it/latino/esposizioni_salmi/index2.htm (дата обращения: 23.02.2017).
18. Stuttgart Psalter // Stuttgart. Würtemburgische Landesbibliothek. Man. fol. 23.
19. Thegan. Gesta Hludowici imperatoris / Astronomus. Vita Hludowici impera-toris // Monumenta Germaniae Historica SSrG in usum scholarum. Hannover, 1995.
20. Utrecht Psalter // Utrecht. Bibliotheek der Rijeksuniversiteit. Cat. Cod. Ms. 32.
21. Werner K.F. Hludovicus Augustus. Governer l'empire chrétien - Idées et réalités // Charlemagne's Heir. New Perspectives on the Reign of Louis the Pious (814-840) / Ed. P. Godman, R. Collins. Oxford, 1990. Pр. 3-123.
О
