CC BY
7
УДК 81-26 UDC
DOI: 10.17223/18572685/68/9
Из паремиологического наследия русинского языка (орнитоним куриця, курка)*
В.М. Мокиенко
Санкт-Петербургский государственный университет Россия, 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб., 11 E-mail: mokienko40@mail.ru
Авторское резюме
Предлагается лингвокультурологический и аксиологический анализ русинских пословиц и поговорок компонентом-орнитониомом куриця, курка. Общее число таких языковых единиц - 25. Источниками материала послужили русинские словари Д. Попа и И. Керча, а также многочисленные паремиологические сборники украинского, белорусского, русского и инославянского малого фольклора. В необходимых случаях привлекались и неславянские источники, расширяющие ареальную зону бытования русинской орнитологической паремиологии. орнитологические паремии - одна из активных групп паремиологических анимализмов. Как показывают предыдущие исследования, некоторые из таких русинских лексем (например, потя) уходят в праславянскую эпоху, демонстрируя ценность русинского языкового материала для общеславянских реконструкций. Анализируемый материал характеризуется структурно-семантическим и образным разнообразием: 1. Поговорки (resp. фразеологизмы): Збыв бы пилахиж'1 кури пытати;здохла тота курочка, што дв'1 яйця несла; куряча памнять; курьом на см'х; курячой око. 2. Устойчивые сравнения: голоден, ги мелникова курка; курцматься ги квочка на яйцьох; розслася ги квочка; писати ги куриця лабов; такий ги мокра куриця; трафилося ги сл'пув курици зир-ня; упало му ги слпув курици зирня. 3. Пословицы: Из курьми лгай. а з когутами вставай; Лгай спати из курьми. а вставай з когутом; И сл'тув курици зирня ся трафить; Кому свальба. а курици смирть; Кому што. а курици зирня; Котра куриця много кодкодаче. тота ся мало несче; Кури на сдало. баба на лежало; Куриця гребе. обы дашто угребла; Куриця думала та й здохла; Куря квочц не розказуе; Яйце кури-цю учить. 4. Разное: Присядьте дамало. обы ся у нас кури несли; Ходи на пальцьох.
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-012-00305 «Русинская фразеология на славянском фоне: лингвокультурологический комментарий и лексикографическое описание».
кдьхочеш имити курцю на яйцьох. Ср. также образное русинское название Плеяд, Семизвездия - 'Куричкы. Русинские паремии с компонентами-орнитонимами отражают органическое единство душевной, психической и телесной характеристики человека и различных ситуаций, в которые он попадает. Находят в этих паремиях и такие стороны, как эмоционально-психические особенности, физическая и речевая деятельность, интеллектуальные свойства, физиологическое состояние и т. п. Представленные факты убедительно доказывают значимость такой характеристики языковыми средствами. Отражая концептуальную универсальность орнитонимов, они в то же время демонстрируют как конкретные межъязыковые и культурные связи с паремиологией других народов, так и собственную национальную специфику, сформировавшуюся на конкретной территории в конкретный исторический период. Русинская специфика, как показало ее сопоставление с аналогичной украинской, белорусской и русской, а также польской, словацкой и чешской на широком общеевропейском фоне, проявляется в основном в форме паремий, а не в их содержании. Дидактический смысл славянской (в том числе и русинской) паремиологии остается в основном интернациональным. Тем самым русинский язык и его культура, в том числе и паремиологическая, демонстрируют древнее и неразрывное единство славянской и неславянской Европы, постоянно обогащавших друг друга своим взаимопроникновением.
Ключевые слова: русинский язык, паремиология, фразеология, пословица, поговорка, сопоставительная паремиология.
From paremiological heritage of the Rusin language (ornithonyms 'kuritsya', 'kurka')*
V.M. Mokienko
St. Petersburg State University
11 Universitetskaia Embankment, Saint Petersburg, 199034, Russia E-mail: mokienko40@mail.ru
Abstract
The article offers a LinguoculturologicaL and axioLogicaL analysis of Rusin proverbs and sayings by means of the ornithonyms 'kuritsya', 'kurka'. The total number of such
* The research is supported by the Russian Foundation for Basic Research under Project Nr. 20-012-00305 "Rusin phraseology against a Slavic background: linguoculturological commentary and lexicographic description."
language units is 25. The material was found in the Rusin dictionaries of Dmitro Pop and Ihor Kercha, as well as in numerous paremioLogical collections of Ukrainian, Belarussian, Russian and other Slavonic small folklore. When necessary, the author employed non-Slavic sources to expand the areal zone of Rusian ornithological paremiology. Ornithological proverbs make an active group of paremiological animalisms. According to the previous studies, some of these Rusin lexemes (eg. potya) go back to the Proto-Slavic era, demonstrating the value of the Rusin language material for common Slavic reconstructions. The analyzed material shows structural-semantic and figurative diversity: 1. Sayings (resp. phraseological units): Zbyv by pila khizhi kuri pytati; zdokhla tota kurochka, shto dvi yaytsya nesla; kuryacha pamnyat'; kur'om na smikh; kuryachoy oko. 2. Stable comparisons: goloden, gi melnikova kurka; kuritsmat'sya gi kvochka na yayts'okh; rozsilasya gi kvochka; pisati gi kuritsya labov; takiy gi mokra kuritsya; trafilosya gi slipyv kuritsi zirnya; upalo mu gi slipyv kuritsi zirnya. 3. Proverbs: Iz kur'mi ligay, a z kogutami vstavay; Ligay spati iz kur'mi, a vstavay z kogutom; I slipyv kuritsi zirnya sya trafit'; Komu sval'ba, a kuritsi smirt'; Komu shto, a kuritsi zirnya; Kotra kuritsya mnogo kodkodache, tota sya malo nesche; Kuri na sidalo, baba na lezhalo; Kuritsya grebe, oby dashto ugrebla; Kuritsya dumala ta y zdokhla; Kurya kvochtsi ne rozkazue; Yaytse kuritsyu uchit'. 4. Miscellaneous: Prisyad'te damalo, oby sya u nas kuri nesli; Khodi na pal'ts'okh, kid' khochesh imiti kuritsyu na yayts'okh; also the figurative Rusin name of the Pleiades, the Seven Stars -' Kurichky'. Rusin proverbs with ornithonymic components reflect the organic unity of the spiritual, mental, and bodily characteristics of people and the various situations in which they find themselves. These proverbs also reflect such aspects as emotional and mental characteristics, physical and speech activity, intellectual properties, physiological state, etc. The presented facts convincingly prove the significance of such a characteristic by linguistic means. Reflecting the conceptual universality of ornithonyms, they demonstrate both specific interlingual and cultural ties with the paremiology of other peoples, and their national specificity, formed in a particular territory in a particular historical period. As compared with similar Ukrainian, Belarussian, and Russian, as well as Polish, Slovak, and Czech proverbs against a broad pan-European background, the specificity of Rusin proverbs and sayings manifests mainly in their form, not in their content. The didactic meaning of Slavic (including Rusin) paremiology remains mainly international. Thus, the Rusin language and its culture, including paroemias, demonstrate the ancient and inseparable unity of Slavic and non-Slavic Europe, constantly enriching each other with their interpenetration.
Key words: Rusin language, paremiology, phraseology, proverb, saying, comparative paremiology.
Введение
Русинская фразеология и паремиология в последнее время стала объектом пристального изучения, поскольку именно она объективно отражает как национальную специфику, так и многоаспектное взаимодействие русинского народа с другими славянскими этнокультурами. Системный сопоставительный анализ показывает целесообразность и эффективность рассмотрения компактных тематических блоков пословиц и поговорок, образуемых на основе конкретной образной доминанты.
Особой фразеологической активностью отличаются так называемые натуральные (термин Ст. Скорупки [31]) фразеологизмы и паремии, т. е. пословицы и поговорки, образованные соматическими и анималистическими компонентами. Орнитологические пословицы и поговорки - одна из таких активных групп паремиологических анимализмов. Как показывают предыдущие исследования, некоторые из таких русинских лексем (например, потя) уходят в праславянскую эпоху, демонстрируя ценность русинского языкового материала для общеславянских реконструкций [12].
В статье значимость такого лингвистического выбора иллюстрируется на материале одной из численно представленных подгрупп орнитонимов, образованных на основе лексемы куриця, курка. По данным общих и специальных фразеологических словарей русинского языка [5; 16; 17], число таких пословиц и поговорок - 25 единиц. При этом они относительно равномерно распределяются по традиционным жанрам малого русинского фольклора, т. е. поговоркам, устойчивым народным сравнениям и пословицам.
Материал исследования
Учитывая структурно-сематическую специфику каждого из названных типов паремий, выделим их из собранного материала:
1. Поговорки (гар. фразеологизмы): Збыв бы пилахижi кури пыта-ти;здохла тота курочка, што дв'1 яйця несла;куряча памнять; курьом на смiх; курячой око.
2. Устойчивые сравнения: голоден, ги мелникова курка; курiцмать-ся ги квочка на яйцьох; розс'шася ги квочка; писати ги куриця лабов; такий ги мокра куриця; трафилося ги сл'шув курици зирня;упало му ги сл'тув курици зирня.
3. Пословицы: Из курьмил'гай, а з когутами вставай;Лгай спати из курьми, а вставай з когутом; И сл'тув курици зирня ся трафить; Кому свальба, а курици смирть; Кому што, а курици зирня; Котра куриця много кодкодаче, тота ся мало несче; Кури на сдало, баба на
лежало; Куриця гребе, обы дашто угребла; Куриця думала та й здохла; Куря квочц не розказуе; Яйце курицю учить.
4. Разное. В такую группу паремий можно отнести и словосочетания, которые, строго говоря, не относятся к выделенным трем разрядам. Таковы, например, пожелания, основанные на поверьях, которые якобы могут повысить яйценоскость кур: Присядьте дамало, обы ся у нас кури несли;Ходи на пальцьох, юдь хочеш имити курiцю на яйцьох. Ср. также образное русинское название Плеяд, Семизвездия - 'Куричкы.
Представим лингвистическую характеристику каждой из выделенных групп русинских пословиц и поговорок, предложив их анализ в сопоставлении с другими славянскими и неславянскими паремиями. При этом будет очерчен их ареал, определена их семантика и структура и предложена историко-этимологическая и лингвокультуроло-гическая характеристика каждой такой языковой единицы.
1. Поговорки (resp. фразеологизмы).
В словаре Д. Попа [17] они последовательно сопровождаются украинскими и русскими эквивалентами, что облегчает их семантическую характеристику и частично проясняет их внутреннюю форму:
Збыв бы пилахиж'1 кури пытати - наче опдало городне - как чучело гороховое (букв. остался бы возле хаты, чулана, хлева кур щупать).
Здохла тота курочка, што дв'1 яйця несла - здохла курочка, що золот яйця несла - подохла курочка, что золотые яйца несла.
Курьом на смiх - курам на смiх - курам на смех.
Куряча памнять - ледача пам'ять - куриная пам'ять.
В русинско-русском общем словаре И. Керча зафиксировано лишь одно устойчивое словосочетание с производным от корня кур-: Курячой око - твердая мозоль [5: 458].
Рассмотрим названные русинские паремии на общеславянском, а некоторые - на общеевропейском фоне.
Поговорка збыв бы пила хиж'1 кури пытати [17: 130], судя по украинскому и русскому эквивалентам (укр. наче опдало городне -рус. как чучело гороховое), имеет пейоративное значение 'о нелепо, безвкусно одетом человеке; о человеке, служащем посмешищем'. Но если последние восходят к обычаю ставить в горох, чтобы отпугивать птиц, пугало или чучело [1: 761], то образ русинского оборота оригинален - букв. остался бы возле хаты (чулана, хлева) кур щупать. И не случайно поэтому на славянском языковом пространстве он не находит параллелей и остается национально маркированным.
Иное дело - словосочетание куряча памнять, соответствующее рус. куриная память [17: 157]. Хотя Д. Поп сопровождает его описательным украинским эквивалентом ледача пам'ять, оно имеется и
в украинской фразеологии - куряча пам'ять [14: 96], а в народной речи фиксируется и в варианте куряча голова [4: 264; 18]. Известно оно и белорусскому языку: бел. курыная памяць [2: 605]. В соседнем польском подобные выражения зафиксированы довольно поздно (с 1888 г.): kurcza pamie&; ma kurzq pame&; ma pamie& jak kura [28, 2: 779], что, возможно, свидетельствует о заимствовании из восточнославянского (в том числе и русинского) ареала. Неслучайно их не отмечают чешские и словацкие словари, зато в русских народных говорах записано и выражение куриная память1 (СПП 2001, 59; ПОС 25, 73), в воронежских, курских и сибирских - орнитологический вариант воробьиная память (СРНГ 5, 106; 25, 189), а русских говорах Карелии - кукушкина память (СРГК 4, 388). Такие факты свидетельствуют об исконности сочетания куриная память в восточнославянской фразеологии.
В словаре И. Керча зафиксировано полуфразеологическое-полутерминологическое словосочетание курячой око 'твердая мозоль (обычно на ноге)' [5: 458]. Это - след словацкого и чешского влияния на русинскую фразеологию - ср. чеш. kurf oko, которое, в свою очередь, является калькой с нем. Hühnerauge. Ср. также словен. kurje oko [29: 206]. O том, что это калька именно с немецкого языка, свидетельствуют и пословицы и поговорки, в которые этот оборот входит в различных диалектах Германии: Besser mit Hühneraugen auf dem Stein, als hinken mit hölzernem Bein; Wer Hühneraugen an den Füssen hat, ist leicht einzuholen; Einem auf seine (bösen) Hühneraugen treten; Einem die Hühneraugen operiren; Er hat Hühneraugen am Hintern [33, 2: 810]; Die Hühneraugen sind ihm zu Kopfe gestiegen [33, 5: 1452].
Выражение курьом на см'х Д. Поп [17: 156] сопровождает эквивалентными тождествами - укр. курам на смiх и рус. курам на смех. Действительно, оно давно известно в восточнославянских языках, неодобрительно характеризуя нечто несуразное, крайне абсурдное, смехотворное до нелепости.
Укр. курам на смiх употребляется и в варианте курям на смiх, курц на смiх [18, 4: 263]. Бел. курам на смех возникло, по мнению И.Я. Лепешева, по модели людзям на смех, отраженной, в частности, в поговорке Паспех людзям на смех [8: 206]. И рус. курам на смех, и его восточнославянские параллели объясняются каламбурным характером фразеологизма: даже курам с их «куриными мозгами», не умеющим смеяться, будет смешно, настолько что-либо нелепо [1: 366-367]. Об исконности оборота свидетельствуют данные народной речи: Наспех - курам на смех (Сок., 70); твер. Не строй наспех - построишь курам на смех (ТПП 1993, 23); горьк. куры будут смеяться 'о чем-л. крайне нелепом, бессмысленном' (СРНГ 39, 15). По той же
модели образованы перм. утки захохочут 'о чем-л. очень смешном' (СРНГ 48, 172) и пск. воробьи будут смеяться 'о чьем-л. глупом поступке' (СПП 2001, 23).
В русском литературном языке выражение известно с XVIII в.: «Едакой женитьбh и куры смhяться станутъ» (А.П. Сумароков, пьеса «Опекун», 1765 - ср. [15: 152]). Глагольная форма первых фиксаций оборота и полное тождество образа и семантики не исключает предположения, что оно - калька с нем. da lachen ja die Hühner. Однако немецкие справочники подчеркивают, что фразеологизмы Da (darüber) lachen ja alle Hühner (die ältesten Hühner, Suppenhühner) возникли лишь «в новейшее время» [30, 3: 752]. Показательно, что и пол. kura bysiqz tego smiala; kurom nasmiechprawo wydane впервые фиксируется лишь 1928 г. [28, 2: 254]. Такие факты подтверждают исконное происхождение восточнославянских фразеологизмов, в том числе и русинского.
Поговорку Здохла тота курочка,што deiяйця несла Д. Поп [17: 131] сопровождает эквивалентами, имеющими в своем составе вместо нумератива два прил. золотой: укр. здохла курочка, що золот'1 яйця несла и рус. подохла курочка, что золотые яйца несла.
Поговорка давно известна лишь в украинских говорах Закарпатья: Здохла тота куриця, що по два яйця несла; Вже нема тоi курочки, що двiяечка несла на день; Нема тоi курки, щоб по два яечка несла [18, 1: 178]. Второй же, более широкий по ареалу вариант также зафиксирован разными источниками: Вмерла та курочка, що несла татарам золот'1 яйця; Нема т'ю курочки, щоб несла золот'1 яечка; Не стало т'ю курочки, що несла золот'1 яечка [18, 1: 181]. Этот второй вариант давно уже включен и в русские паремиологические собрания: Умерла та курица, коя несла золотые яйца (Богд. 1741, 90; ДП 1, 237); Умерла та курица, которая похоронила золотые яйца (Сок., 531). Не случайно как рус. Умерла та курица, которая несла золотые яйца переводит буквально на чешский язык Фр.Лад. Челаковский: Umrela ta slepicka, co nesla zlata vajicka [24: 64].
Этот вариант поговорки известен уже давно (с 1580 г.) и в польском языке; Zdechla kurka, co zlote jajka niosla [28, 2: 39]; Juz ta kurka zdechla, co zlote jajka niosla. Umarla juz kokosz, ktora zlote jajca niosla [28, 1: 818-819]. По мнению Ю. Кржижановского, он представляет собой «uprzystowiony zwrot bajkowy», т. е. басенный сюжет, обретший статус поговорки [28, 1: 819]. Этот сюжет издревле бытовал в фольклорных источниках и получил известность благодаря короткой басне Эзопа [27, 1: 299-300].
Мотив курицы, несущей золотые яйца, давно известен в европейской паремиологии - ср. нем. Das Huhn, das goldene Eier legt,schlachten. [30, 3: 753]; Hühner, die goldene Eier legen, muss man wohl bewahren
[33, 2: 802]; Nicht alle Hühner legen goldene Eier [33, 5: 1451]. Однако, как видим, такие пословицы не совпадают с представленными выше славянскими вариантами. Можно найти и европейские «сюжеты» об умерщвляемой курице с целью добычи яиц: нем. Die Henne töten, um ein Ei zu gewinnen; фр. (устар.) tuer la poule pour avoir l'œuf [30, 2: 699] и под. Но легко увидеть, что они не полностью адекватны ни русинской поговорке Здохла тота курочка, што dei яйця несла, ни её русским, украинским и польским эквивалентам, где мертвой оказывается курица, несущая золотые яйца. Оригинальную же поговорку о курице, несущей по два яйца, можно считать собственно русинской.
2. Устойчивые сравнения.
Ареальная картина русинских компаративных фразеологизмов во многом сходна с региональными проекциями описанных выше поговорок.
Сравнение журиться ги Kypiця можно считать национально специфическим, ибо за пределы русинского ареала оно не выходит. Эквиваленты укр. непокоться наче куриця, коли сокориться и рус. беспокоится, как курица, когда кокочет, которые приводит Д. Поп [17: 124], ни в одном из восточнославянских источниках нами не обнаружены. Скорее, это описательные сочетания, сконструированные самим автором русинского словаря.
Сравнение голоден, ги мелникова курка Д. Поп [17: 108] эквива-лентирует укр. голодний, мов Мельникова куриця и рус. голоден, как мельника курица. Однако в русском языке оно отсутствует: скорее всего, это, как нередко бывает, - буквальный перевод с русинского в словаре Д. Попа. Представление о ненасытности кур, конечно, встречается и в русском малом фольклоре, но без аллюзии к мельнику. Ср. народн. ирон. Как беззобая курица: всё голоден; как беззобая курица: сколько ни жрёт, а всегда голодна 'о постоянно голодном, ненасытном человеке', где беззобый - «без зоба», т. е. характерной для зерноядных птиц части пищевого горла, в которой пища разбухает до поступления в желудок. Беззобые птицы отличаются ненасытностью (ДП, 675). Ср. пить как беззобая утка.
В украинском же языке сравнение с курицей мельника активно представлено. М.М. Пазяк помещает оборот голодний, як Мельникова курка и его варианты в раздел «Голодний» наряду с другими сравнениями, характеризующими очень голодного человека: голодний, як млинська курка; такий голодний, як Мельникова курка; такий ти голодний, як млинарьова куриця; голоден, як Мельникова курка на коп'ш; голодний, як мельникова курка; голодний, як курка в млин [18, 4: 53]. Однако, как показывает сопоставление с другими языками и
анализ исходного образа (см. ниже), семантика этого компаративного оборота иронична - ad adversum, т. е. 'абсолютно не голоден. Об этом свидетельствует и диалектное (подольск.) сравнение жити, як Мельникова курка 'жить богато, зажиточно' [6: 182]. Правда, возможно и диалектическое толкование, снимающее это кажущееся противоречие. Известно, что куры ненасытны и готовы постоянно склевывать попадающуюся им пищу - ср. русский оборот куры не клюют, характеризующий неисчислимое количество денег, и его украинские соответствия грошей кури не клюють; i кури не клюють; кури не клюють; там грошей i кури не клюють; у нас грошей i кури не клюють и под. [4: 236; 18, 3: 109, 113]. В этом смысле русинское сравнение и его славянские параллели можно понимать и как «ненасытен, как курица».
Отсутствуя в русском языке, сравнение о мельничной курице уже давно (с I570 г.) зафиксировано в чешском языке: má hlad, co mlynárova slepice; mre hlady jako mlynárova slepice; lacen co mlynárova slepice. Известно оно в словацком: má bídu jak mynárova slípka; mlynárovn sliepku neponúkajzrnom [25, 2: 258-259]. Описывая эти паремии, В. Флайшганс предполагает, что чешское выражение заимствовано из нем. Von Müllers Henn' und Witwers Magd wird selten Hungersnoth geklagt (букв.: И курица мельника, и горничная вдовца редко жалуются на голод). К.Ф.В. Вандер так комментирует эту поговорку: «И у той и у другой достаточно возможностей, чтобы позаботиться о себе: курица мельника находит зерно повсюду, а горничная вдовца свободна от строгого надзора домохозяйки» [33, 3: 762]. Калькой с немецкого является и словацк. lacny ako mlynárova sliepka, которое О.Е. Ермачкова считает национально маркированным и оригинальным по образу [4: 327].
Отсутствие этого сравнения в русском, белорусском и польском языках позволяет предположить, что оно - чешский и словацкий языковой след в русинской паремиологии, оправданный историко-культурологическими обстоятельствами.
Сравнение писати ги куриця лабов Д. Поп [17: 191] объективно сопоставляет с укр. писати наче курка лапою и рус. писать как курица лапой. И действительно, этот оборот, иронически характеризующий чей-либо неразборчивый почерк, неаккуратное письмо, известен во всех восточнославянских языках в разных вариантах, что свидетельствует о его исконности: бел. награзмолiць як курыца лапаю, укр. написав, мов курка лапою [6: 182; 13: 286]; написати як курка (сорока)лапою (лапкою). Особо интенсивно он варьируется в русской диалектной речи: воронеж. писать как кура (СРНГ 16, 107); курск. дряпать/надряпать как курица лапой (где дряпать 'писать небрежно, пачкать' (СРНГ 18, 250); у кого почерк как у курицы; разг., волгогр., орл. писать как курица лапой; морд. накарябать как курица по кирпичам
исходила (СРГМ 4, 85); как сорока бродила (набродила) и под. Образ сравнения понятен: когда курица топчется на одном месте в поисках корма или у кормушки с кормом, то разобрать её отдельные следы практически невозможно. Типологически этот образ запечатлен и в некоторых языках - например, лат. gallina scripsit (букв. курица написала) встречается в комедии Плавта [20: б5]. В других языках это ироническое значение выражается иными образами - например, болг. пиша с краката си (букв. пишет ногой; чеш. drápat (skrábat) jako kocour (букв. царапать как кот); фр. pattes de mouche 'каракули' (букв. лапки мухи); болг. пиша с краката си; нем. die schrecklohe Pfote (букв. ужасная лапка); eine fürchterliche Klaue haben (букв. иметь ужасный коготь); eine Sauklaue haben (иметь свиной коготь) и т. п. Такие параллели показывают, что русинское сравнение является частью восточнославянского фразеологического ареала.
Триада такий ги мокра куриця - укр. тютя з полив'яним носом - рус. мокрая куриця, выстроенная Д. Попом [i7: 213], не совсем полна. Ведь как в украинском, так и в русском языках есть аналогичные сравнения и их варианты: укр. виглядае, як мокра курка [18, 4: 90]; вертиться, як мокра курка [18, 4: 155]; ходить,як мокра курка [18, 4: 19б]; мокра курка [18, 4: 254]; мокрий, як курка [б: 182]; рус. как мокрая курица; как курица мокрая 'о жалком, дрожащем, подавленном, удручённом и грустном человеке', 'о вялом, пассивном, инертном и беспомощном человеке (ДП, 252); волгоград., орл. 'о неумелом, неловком, нерасторопном человеке'; перм. 'о неопрятной, некрасивой женщине'; морд. 'о небрежно, неряшливо одетой женщине' (СРГМ 3, 105); брян. намочиться как курица мокрая; ирк. промокнуть как курица 'о промокшем, сильно вымокшем человеке'; смол. раскапуститься как мокрая курица 'о расплакавшемся человеке' (ССГ 9, 101); новг. схухриться как курица мокра 'о сьёжившемся, нахохлившемся (от мороза, недовольства и т. п.) человеке' (где схухриться 'съёжиться, нахохлиться' (НОС 11, 13; СРНГ 43, 79) и др.
В словарях можно найти и такие славянские параллели, как бел. мокрая курыца, як (што) мокрая курыца, слвцк. ako zmoknutá kura, чеш. jako zmoklá slepice (slípka); jako zmoklé kure; болг. мокра кокошка (мишка); х/с kao pokisla kokos и др. Однако они, вероятно, позднейшего происхождения. Это подчеркивает автор древнечешского паремиологического тезауруса В. Флайшганс, замечая по поводу чеш. (sedí, chodi) jako zmoklá slepice, что это новочешское выражение («za to obycejne novoceské» [25, i: 481]. Исконно чешским он называет сравнение sedí(nadrchany), co umoklá kánë; chodi jako mokrá kánë, зафиксированное с 1503 г. [25, i: 481], где промокшей птицей является сарыч-канюк.
Прямое значение нашего сравнительного оборота прозрачно: вид курицы, попавшей под дождь, жалок и непригляден. Презрительное уподобление вида мокрой курицы внешности, а затем и способностям, качествам человека и создает экспрессию выражения. Она сохранена и в русинском сравнении.
В двух русинских сравнениях подчёркивается такая физическая особенность курицы, как слепота. Отсюда и шутливо-ироническая ситуация «везения», когда, несмотря на слепоту, ей попадается зерно: Трафилося ги сл'тув курици зирня - укр. бувае, що й сл'та куриця зернину знайде - рус. бывает, и слепая курица просо найдет; Упало му ги сл'тув курици зирня - укр. йому перепало, як сл'ш'ш курц просо - рус. досталось ему, как слепой курице зернышко [17: 220, 223]. Слепота курицы запечатлена и в известном шутливо-ироническом фразеологизме слепая курица, характеризующем плохо видящего, подслеповатого человека. Не случайно и болезнь слепнущего от малокровия после захода солнца человека называют куриной слепотой: курица после захода солнца слепнет и становится беспомощной (Зимин, Спирин 1996, 320). Ср. укр. Ахти, куряча сл'шото! [13: 164; 18, 3: 327]. Подобные обороты известны во многих языках, например: пол. kurza slepota; kurzej slepoty dostal'не видит явных фактов, вещей' [28, 2: 255]; нем. ein blindes Huhn и др. В диалектной речи можно найти немало сравнений, характеризующих близорукого, плохо видящего человека - ср. рус. разг. (подслеповатый) как слепая курица; иркут. слепой как курица. При этом в некоторых славянских языках можно встретиться с парадоксом, так, чешское название курицы - slepice, буквально расшифровывается как 'слепая птица', но сравнение с ней отсутствует: рус. слепая курица передается эквивалентами slepyjako patrona (букв. как патрон), slepy jako krtek(букв. как крот), slepy jako kotë (букв. как котенок) [32: 355]. Вместе с тем говорить о чёткой ареаль-ной очерченности сравнения «слепой как курица» нельзя, поскольку сюжет о слепой курице, как увидим далее при анализе пословицы И сл'тув курици зирня ся трафить, имеет широкое общеевропейское распространение.
3. Пословицы.
Две русинские пословицы, а точнее вариант одной, выражают народную мудрость о необходимости пробуждения с восходом солнца и своевременного ночного отдыха с его заходом: Из курьмил'1гай, а з когутами вставай - Лягай разом з курми, а вставай з когутами -С курами ложись, а вставай с петухами [17: 135-136]; Л'гай спати из курьми, а вставай з когутом - Спати лягай з курами, а вставай з когутами - Спать ложись с курами, а вставай с петухами [17: 159].
Курица и петух издревле были главными естественными темпоральными ориентирами деревенской жизни [11: 21-26]. И поэтому параллели к русинским пословицам нетрудно найти как в родственных славянских, так и в неродственных языках. Вот некоторые из них: укр. З курми спати лягай i з курми вставай [18, 1: 179]; бел. З KypaMi лажысь,з петyхамiуставай [3, 2: 456]; чеш. choditspatseslepicemi [32: 220], с./х. liegati js kokosima; словен. hodil je s kokosmi spat [29: 498]; нем. Wer mit den Hühnern zu Bette geht, kann mit dem Hahn aufstehen; Mit den Hühnern zu Bett gehen; фр. aller se coucher comme les poules [30, 3: 752] и др.
К разряду пословиц относится и паремия о слепой курице, которая, как мы видели, имеет форму компаративных оборотов Трафилося ги сл'тув курици зирня и Упало му ги сл'тув курици зирня, описанных выше. Любопытно и, как увидим, неоправданно, что эта пословица, в отличие от соответствующих сравнений, Д. Попом считается безэквивалентной, ибо приводимая им и украинская, и русская паралель имеют совершенно иную образность и структуру: И сл'тув курици зирня ся трафить [17: 138] - укр. чого на св'1т'1 не бувае - рус. нёкошный пошутит - чего не нашутит. Однако в восточнославянском языковом пространстве она активно зафиксирована и обогащена многочисленными вариантами.
B украинских говорах вариантность этой пословицы особенно разнообразна: I сл'та курка на зерно трафить; I сл'та курка деколи найде зерна; I сл'та курка знайде iнодi зерно; I сл'та куриця зерно знайде [18, 1: 179]; Слiпiй курц добре й зеренце; Слiпiй курц усе пшениця [18, 1: 181]; Лучилося сл'т'ш курц зерно, та й то порожне; Раз трапилося сл'т'ш курцзерно,та й то порожне; Раз трапилося сл'ш'ш курц зерно, та й тим удавилася; Случилося сл'ш'ш курц зерно, та й те порожне; Трапилося сл'щ'й курц зерно, та й те порожне; Трафилося сл'щ'й курц пшеничне зерно; Трафилося сл'щ'й курц бобове зерно i тим ся удавила; Трапилося раз на вiкy бобове зерно курц i тим удавилася; Трапилося, як сл'щ'й курц бобове зерно i тим ся удавила [18, 1: 180].
Белорусские источники фиксируют значительно меньшее число вариантов этой пословицы: Трапiцца i сляпой курцызернятка знайщ; Давядзецца сляпой курцы зярнятка найц [3, 1: 195]; Здарылася сляпой курыцы зярня знайсц'1, i то усе ведаюць [3, 2: 392].
В русском языке известен лишь один вариант этой пословицы, аналогичный укр. Слiпiй курц усе пшениця - Слепой курице всё пшеница (Богд. 1741, 111; ДП 1, 334; СПП 2001, 133).
В польском языке пословица зафиксирована уже с 1618 г. и представлена активной вариантностью: Trafilo siq jakslepej kurzeziarno; I slepej kokoszy ziarno siq nadarzy; Zdarzylo mu siq, jak slepej kurze ziarnko;
Zdarzylo siq slepej kurze ziarnko; Slepej kwoczce ziarnko siq czasem udarzy; Podarziio sie mu, jak slepej kurce zorko; Wydarzyto sie, jako slepej kurze zorko; Udalo mu siq, jak slepy kurze ziоrko и др. [28, 2: 256-257].
Известна пословица и в других славянских языках - например: чеш. I slepa slepice näkdy na zrnko treff [24: 265]; с./х. I corava koka zrno nade; словен. Tudi slepa kokos zrno najde [29: 478] и др.
Показательно при этом, что чешскую пословицу Фр.Лад. Челаков-ский прямо сопоставляет не только с «галицкой» I слепа курка найде даколи зернья, но и (в подстрочном примечании) с дат. Ein blin Höne finder ogfaa et Korn и нем. Eine blinde Henne kann auch en Korn finden [24: 265]. Тем самым славянские паремии квалифицируются как кальки с германских языков. И действительно, нем. blindt Hun findt auch wol ein Korn (ein Erbeis) К.В. Вандер фиксирует с XVI в. в разных регионах Германии с его вариантами: нем. Auch ein blindes Huhn findet wohl ein Körnlein; Da hat auch ein blind Huhn eine Erbse gefunden; Ein blindes Huhn findet bisweilen ein gutes Körnlein in einem grossen Haufen Sandes и др. [33, 2: 801, 802, 807].
По-видимому, пословицу можно отнести к общеевропейскому паре-миологическому наследию, ибо она представлена во многих языках: ит. Talvolta anche una gallina cieca trova un Granello; лат. Invenit interdum caeca columba pisum; фр. Une poule aveugle peut quelquefois trouver son grain; англ. A blind man mayperchance hit the mark; греч. Попер yev Kai ÄEYCvai, avnoAAaßäÄÄqg, аААот'aÄÄöi'ovßäÄeig. Причем последняя освящена авторитетом Аристотеля [22: 286-287].
Пословица Кому свальба, а курици смирть Д. Поп [17: 151] имеет точный украинский аналог Кому вс'шля, а курц смерть и русскую паремиологическую безобразную параллель Кому счастье, а кому ненастье.
В украинском языке, действтельно, эта пословица издавна зафиксирована повсеместно и в большом количестве вариантов: Кому весшля, а курц смерть; Кому свадьба, а курц смерть; Вес'шля - курям смерть; Кури на вес'шля нехочуть, та силою несуть; Кури на вес'шля не хочуть, а Iх силою несуть; Не рада курка на весшля, та силують; Не хоче курка на вечорни^, та несуть; Не хочуть кури на весшля, та 1х несуть; Не хоче курка на весшля, такпонесуть [18, 1: 180]. И. Франко, показавший несколько таких вариантов из Галиции, предлагает и лингвокультурологический комментарий: «Бо на весшля переважно рiжуть курей, мб. вщгомш давнього поганьского культу, де курка була ритуальною жертвою при шлюбЬ> [21, 1: 218]. Действительно, в свадебной обрядности славян актуализируется брачно-эротическая символика курицы, и именно с курицы начинается и завершается свадьба [19, 3: 62].
В белорусском малом фольклоре отразился один из таких вариантов пословицы: Не рада каза торгу, а куры - вяселлю [3, 2: 34].
Русские же пословицы отличаются вариантным многообразием: Рада бы курочка на свадьбу не шла, да за крыло волокут (Паус нач. XVIII в., 46); Рада б курочка в пир не идти, да за хохол тащат (Ан. 1988, 270); Рада бы курочка в пир не идти, да повар тащит (Сок., 244); Рада бы курочка в пир не шла, да за хохол тащат; И курочку на пир зовут (тащат) (ДП 2, 236); И не рада б курочка на пир, да за хохол (за хохолок, за крылышко) тащат (ДП 2, 236); И курицу зовут на пир - для закуски (Сок., 237); Курице и на поминках, и на свадьбе горе (Спир. 1985, 48; ППЗК 2000, 46); Курице и на свадьбе и на поминках - горе (Сок., 238).
Польские пословицы со «свадебным» сюжетом зафиксированы уже с 1618 г.: Nierady kury na wesele, ale muszq; Nie chciaio sie kurze na wesele, ale musiaia; Komu wesеlе, a kurze smier&. При этом и составители польского паремиологического тезауруса подчёркивают, что «Kury byty zwyczajowym jadtem weselnym na wsi» [28, 2: 256]. Фр.Лад. Челаковский сопоставляет пол. Nie rada koza na targ, ale musí с укр. Не хоче коза на торг, та ведуть и приводит чеш. Nerady slepice na svatbu, ale musí; Nerada by koza kozka na trh, ale musí, сопоставляя их с рус. Рада бы курочка в пир не шла, да за хохол тащат, укр. (малорос.) Не хочуть куры на веслле, та iх несуть и отдельно выделяя галицьк. (соответственно, русинское) Не рада коза торгу а куры весилю, та мусять [24: 341].
К русинской пословице Кому што, а курици зирня Д. Поп [17: 152] приводит близкие по образности украинские и русские паремии Голоднiй курц все просо на думц и Голодной курице просо снится. Украинские пословицы, тем не менее, известны как в варианте со словом просо,так и со словом зерно: Голоднiй курц просо сниться; Го-лоднiй курц все зерно сниться; Голоднiй курц зерно на думц'1; Голоднiй курц просо на думщ; Голоднiй курц все просо на думц [18, 1: 179].
В белорусском языке находим точное структурное соответствие русинской пословицы, но с компонентом просо: Каму што, а курыцы проса [3, 1: 195]. В то же время здесь встречаются и варианты не только с компонентом зернятка, но и пшеница: Галоднай курцы зярнятка на думцы; Сляпой курыцы усё пшанiца [3, 1: 220].
Русская паремиология здесь также представлена обоими «зерновыми» компонентами: вологод., твер. Кому что, а курица - про просо (Сок., 192; ТПП 1993, 29); кубан., с.-рус. Голодной курице [всё] просо снится (ДП 1, 183; Рыбн. 1961, 136; ППЗК 2000, 52; Сок., 148); волог. Голодной курице просо мнится (Яцкевич 2017, 33); Голодной курице всегда зёрна снятся (Раз. 1957, 174); Голодной курице зерно снится (Сок., 148). Характерно, что в кубанских говорах пословица
зафиксирована в украинизированной форме: Голодний курци просо снытся (ППЗК 2000, 52).
Относительно поздно (1850 г.) зафиксирована эта пословица в польском языке: Sni siê kurze proso; Sni siê slepiej kurze proso (ziarnko) [28, 2: 25б].
Пословица Котра куриця много кодкодаче, тота ся мало несче
признается имплицитно безэквивалентной, ибо Д. Поп [17: 154] предлагает к ней паремиологические аналоги с иной образностью: укр. Язиком сяк i так, а длом нiяк - рус. Много звону - мало толку.
Близкие по смыслу и образности пословицы известны из белорусского и польского малого фольклора: бел.: He кажна курка нясецца, што сакоча [3, 1: 195]; Курачка сакочыць, яечка хочыць [3, 1: 34б]; Украинские же и русские пословицы со сходной образностью имеют несколько иное смысловое наполнение: рус. (пск., ленингр.) Курица ещё не снеслась, а уже кудахчет (Соловьева 2001, 81); Не там курица кудахчет, где яйцо снесла (Спир. Í985, 75); Не там курица яйцо снесла, где кудахчет (ДП 2, 138); Не всегда там курочка кудахчет, где яйцо снесла (Жиг. 19б9, 57); Не там курочка яйцо снесла, где кудахчет (Раз. 1957, 85).
Пожалуй, здесь русинская пословица обнаруживает приверженность к западнославянскому ареалу. Так, польская паремия, зафиксированная с 1б14 г. в разных вариантах, точно соответствует русинской: Kokosz, co mniej pozytku daje, taka najbardziej, a Bóg wie, gdziejaje; Kura, co duzo gdacze,zwykle malo nisiejajec [28, 2: 255]. Столь же тождественно ее соответствие чешской пословице Která slípka mnoho kdáce, ta málo vajec nese, которую помещает в свое паремио-логическое собрание Фр.Лад. Челаковский, сопоставляя его с серб. Коя кокошь много какопе, мало яя носи [24: 102]. В современном словаре чешских пословиц приводится и вариант Kvokající slepice vejce nesnásí [23: 93]. Ср. Která slepice ne nese a kdáce a která zena na svého muze kváce [25, 2: 887].
В подстрочной ссылке к указанной выше чешской пословице Фр.Лад. Челаковский приводит и ряд неславянских европейских параллелей: лат. Multum clamoris, parum lanae; итал. Gran gridore e poca lana; англ. Great cry and little wool и нем. Viel Geschrei und wenig Wolle [25, 2: 887]. К ним можно присовокупить и итал. Assai rumore e poca lana; исп. Más es el ruido que las nueces; фр. Grand bruit, petite toison и др. [22: б03]. Легко увидеть, однако, что образность этих эквивалентов иная, чем в русинском, польском и чешском языках. Более того, даже немецкая пословица Viel Geschrei, wenig Ei, Viel Geschrei und doch kein Ei [33, 1: 1б01; 5: 1338], которая, на первый взгляд, адекватна славянским (букв. Много крика, но мало
яиц), связана с ней все-таки скорее типологически, чем генетически.
Русинскую пословицу Кури на сдало, баба на лежало, видимо, можно назвать собственно русинской. Во-первых, ее украинский аналог Кури на сдало, баба на лежало в словаре Д. Попа [17: 156] не отражен украинскими паремиологическими источниками, а известен в варианте укр.: Кури на сдало, а вiн на лгало, зафиксированном именно в Закарпатье [18, 2: 455]. Ср. Ауш кури на сдало, бо завтра Великдень! -Щоб не було з вами клопоту [21, 2: 437]. Во-вторых, русская паремия Куры на насест, баба на лежанку, приведенная Д. Попом, в русском малом фольклоре отсутствует. Близкие же по образности паремии здесь имеют иную структуру и компонентный состав - ср. помор. Кура -на седало, я - на беседу (Мерк. 1997, 45), где беседа (бесёда) 'дневное собрание молодежи в доме для увеселения или для работы', а седало 'насест'. Ср. также урал. Солнышко на место, курочки на седало (седло), добра жёнка - за пряслицу (Ан. 1988, 291).
Аналогична ситуация и с другими славянскими параллелями, которые не обнаруживают полного совпадения с русинской пословицей при близости орнитологического образа - например, чеш. Dadie kureti sedadlo, ano se samo domysli и пол. Dano kurowi grzede a on jeszcze wieze chce [25, 2: 706]. Ср. также пол. Daj kurze grzede, ona powie: wyzej siedé [28, 2: 253-253].
Русинская пословица Курицягребе,обыдаштоугребла сопрягается Д. Попом [17: 156] с украинским и русским эквивалентами Курка гребе, щоб зернятко знайти и Курица гребет, чтоб зернышко найти. Хотя ни в украинском, ни в русском малом фольклоре нам не удалось найти таких вариантов с компонентном зернятко и зернышко, но близкие к русинской паремии там зафиксированы. Таковы украинские пословицы Кожна курка со6í гребе; Курка, що гребе, то все на себе; Курочка гребе сама на себе; Всяка курка не дурна: не од себе, а все до себе гребе [18, 1: 179]. Любопытно при этом, что тот же образ в составе паремиологии может реализоваться и в противоположном «философском» смысле: Курка тльки вiд себе гребе; Толиш курка вiд себе гребе [18, 1: 179].
Аналогичным образом строятся и русские пословицы об эгоистичном инстинкте нашей домашней птицы: Курица и та к себе гребёт (Спир. 1985, 69); перм. Одна курица под себя гребёт (Прок. 1988, 178) с одной стороны, и Одна лишь курица от себя гребет (Сок., 195); Только одна курица гребёт от себя (Сок., 319).
В белорусской паремиологии реализуется лишь второй образ -курицы, гребущей не к себе, а от себя: Курыца тольк ад сябе грабе [3, 1: 189]. Ср., тем не менее: Адзiнокаму мужыку, як курыцы: iдзе н капануу, дак iуклюнуу [3, 2: 39].
Русинская пословица и здесь становится неким паремиологиче-ским «мостиком» от восточнославянского ареала к западнославянскому. В польском языке представлены варианты Na to kura grzebie,zeby ziarnko znalazla; Kazda kura sobie grzebie; Kazda kurka pod swe skrzydlo garnie; Kazda kokoszka pod siebie korszka; kokoska do siebie koska. [28, 2: 254-255]. Они, правда, представлены в относительно поздних (1894 г.) фиксациях, что не исключает влияния восточнославянских паремий этого типа.
Близкая по образности орнитологическая модель в западнославянских языках ареально смыкается уже с германоязычным пространством. Так, чеш. Ani (ano) kure darmo nehràbe, т. е. «nerado darmo kuti» зафиксировано уже в 1570 г. в разных вариантах, в том числе и диалектных (например: Ani slepé kure nehrabe nadarmo; Ani kura darmo nëkuce и под.), слвцк. Ani kura (kurca) darmo nehrebie (nepapre); Na to kura hrebie, aby vyhrebla (aby zrnko nasla) и пол. Zadnà kura nie grzebie darmo; Na to kur a grzebie, zeby cos miala В. Флайшганс связывает с нем. Kein Huhn scharrt umsonst [25, 1: 706].
К русинской пословице Куриця думала та й издохла Д. Поп [17: 156] приводит украинское и русское соответствие: Курка думала i в суп отрапила и Курица думала и в суп попала. Видимо, это реконструкция автора словаря. Возможно, прототипом ему служили обороты, действительно зафиксированные в обоих языках:
Укр. Попався, як курка в борщ; Попав, як ворона в юшку; Попався, як ворона в суп [18, 4: 198]; Гаразд d die: курка здохла, когут пie [18, 3: 200].
Рус. Индюк думал, думал, да и сдох (Раз. 1957, 78); Индюк думал, думал, да в суп попал (Запись 1976 г., Ленинград); попасть (попасться, угодить) куда как кур во щи (в ощип) (Зимин, Спирин 1996, 104, 118). Известно выражение (хотя и относительно поздно - с 1860 г.) и в польском языке: Indyk myslal i zdechl; Indyk myslal i glowê mu uciêli [28, 1: 797].
Как видим, ареальная проекция русинской пословицы Куриця думала та й издохла амбивалента: в варианте с компонентом курица она является собственно русинской, но структурно-семантическая модель с другими орнитонимами (особенно индюк) делает ее вос-точнославянско-польской.
Русинскую пословицу Куря квочц не розказуе Д. Поп [17: 156] сопровождает двумя близкими, но отличающимися по глагольному компоненту известными украинскими и русскими паремиями: Яйця курки не вчать - Яйца курицу не учат. Легко увидеть, что при общности смысла они отличаются по компонентному составу. Ареальную очерченность русинской пословицы подтверждает и тезаурус укра-
инской паремиологии, где Куря квочц не розкаже извлечена именно из закарпатского сборника пословиц и поговорок [18, 1: 180].
Русинская же пословица Яйцекурицюучить, к которой Д. Поп [17: 2S4] предлагает украинский и русский эквиваленты Д'/ти батька вчать - Яйца курицу учат, как и рус. Яйца курицу не учат, имеет весьма широкий славянский ареал и вариантное разнообразие: укр. Яйця курки не вчать; Куркуяйця не вчать; бел. Яйцо курыцу [не] вучыць; Яйка мудрзйшае за курыцу; пол. Jajko kurç uczy; Jajko [chce byc] mqdrzejsze od kury; Jeszcze przykladu nie bylo, zeby jajo kurç uczylo; слвцк. Kurca ucí staru sliepku; Vajce múdrejsie ako sliepka; Vajce chce byt múdrejsie od sliepky; чеш. Uz vejce moudrejsí nez slepice; серб. Jaje кокошку учи [7: 181].
Ср. также такие варианты, как укр. Myдрiшеяйце в'д курки; Myдрiшiï тепер яйця, н/ж кури; Яйце хоче бути мyдрiшим вiд курки; Myдрiшi тепер яйця, н/жкури [18, 1: 181]; бел. Яйца курыцу вучаць;Яйцы курэй не вучаць; Бывае, што i яйца курыцу вучаць; Разумнейшыя яйца за куры [S, 2: 124]; рус. Курицу яйца не учат (ДП, 6SS, 684; Соб. 1961, 72, 1S6); Яйца кур не учат (Раз. 1957, 42); Яйца курицу не учат (Соб. 1956, 52; Спир. 1985, 6S); Яйца курицу учат (Лексикон 17S1, 184); Яйца курицы не учат (ДП, 156); Яйца хотят курицу учить (Тан. 1986, 169). Ср. переделку этой пословицы уже в XVIII в.: «И тако ныне яйце хощет быти мудрее кокоши». «Обличение на соловецкую челобитную, сочинённое убо на сербском языке Юрием Сербиянином... 1704» (СлРЯ XVIII в. 10, 86).
В западнославянском ареале они столь же активны, как и в восточнославянском:
- пол. (1558) Jaje chce byc mçdrsze niz kokosz; Juzci dzis nie tylko kury mqdre, ale tez i same jajca; Mçdrsze dzisia jajca anizli kokoszy; Mçdrsze jajca niz kokoszy. Jajca kury uczyc pocznq; Niechaj jaja kur rozumu nie uczq; Jaja kur nie uczq; Jaje kury uczq; Jeszcze przykladu nie bylo, zeby jaje kurç uczylo [28, 1: 816-817]; (16S9) Mqdrzejsze kurczçta od kury; Teraz nastajq mçdrsze kurczçta nizeli kokosz; Wiçcej teraz u kurczqt rozumu, niz przedtem u samych kurów bylo; Od kokoszy chcq czçsto byc mçdrsze kurczçta; Kurczçta mqdrzejsze niz stare kury; Mçdrsze kurczçta niz kokosz и др. [28, 2: 258];
- чеш. Kurátko chce jiz múdrejsie byti nezli slepice; Kure chce byti moudrejsí nez slepice; Moudrejsi kure nez slepice; Kure chce byti moudrejsí nez kvocna; kure uci slepici; Kdyz kure ucí slepici, tut mistruji ucedlnici; Kure ucí slepici hrabat [25, 1: 706-707]. В. Флайшганс в своем сборнике старочешских пословиц приводит не только славянские (например, словацкие у польские) соответствия этой паремии, но и романские и германские: фр. Les poucins mènent les gelines; нем. Das Küchlein
lehat die Glucke scharren [25, 1: 706-707]. На европейскиев параллели этой пословицы давно уже обратил внимание Фр.Лад. Челаковский в своем «Mudroslovi», приводит к чеш. Uz vejce moudrejsf nez kure; Kure chce uz moudrejsf byti nez slepice; Kure ucf slepici, кроме в.-луж. Jajo je mudrise jak kokos; рус. Яйца курицу учат; хорв. Jajce hoœe veœ znati neg kokos и др., также и датские, эстонские и немецкие параллели, например Das Ei will klüger sein als die Henne [24: 266].
Заключение
Фразеологизмы с компонентами-орнитонимами, как мы видели, отражают органическое единство душевной, психической и телесной характеристики человека и различных ситуациях, в которые он попадает. Находят отражение в этих паремиях и такие стороны, как эмоционально-психические особенности, физическая и речевая деятельность, интеллектуальные свойства, физиологическое состояние и т. п. Русинская орнитологическая фразеология и паремио-логия убедительно доказывают значимость такой характеристики языковыми средствами. Отражая концептуальную универсальность орнитонимов, они в то же время демонстрируют как конкретные межъязыковые и культурные связи с паремиологией других народов, так и собственную национальную специфику, сформировавшуюся на конкретной территории в конкретный исторический период. Тем самым подтверждаются некоторые наши констатации, сделанные на русинском материале другого порядка [9; 10].
Русинская специфика, как показало ее сопоставление с аналогичной украинской, белорусской и русской, а также польской, словацкой и чешской на широком общеевропейском фоне, проявляется в основном в форме паремий, а не в их содержании. Дидактический смысл славянской (в том числе и русинской) паремиологии остается в основном интернациональным - как это давно показали паремиологические тезаурусы Яна Амоса Коменского [26] и Франтишка Ладислава Челаковского [24]. Тем самым, русинский язык и его культура, в том числе и паремиологическая, демонстрируют древнее и неразрывное единство славянской и неславянской Европы, постоянно взаимно обогащавших друг друга.
ПРИМЕЧАНИЕ
1. В целях экономии места точные данные об источниках (в сокращении) читатель найдёт для украинских материалов в академическом 4-томном сборнике М.М. Пазяка [18], а для русских -в нашем словаре: Мокиенко В.М., Никитина Т.Г., Николаева Е.К.
Большой словарь русских пословиц. Около 70 000 пословиц / под общ. ред. проф. В.М. Мокиенко. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2010. 1024 с.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бирих А.К., Мокиенко В.М, СтепановаЛ.И. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник / под ред. проф. В.М. Мокиенко. 4-е изд., стереотипн. М.: Астрель; АСТ; Люкс, 2007. 926. [2] с.
2. Беларуска-руск слоушк. Т. 1-2. 2-е выд. Мшск, 1988-1089.
3. Грынблат М.Я. Прыказю: Прыказк i прымаую. Кн. 1-2 / склад. М.Я. Грынблат. Мшск, 1976. Кн. 1. 559 с.; Кн. 2. 616 с.
4. Ермачкова О.Е. Некоторые орнитонимы в русской и словацкой фразеологии // Фразеология в языковой картине мира: когнитивно-прагматические регистры: сб. науч. тр. по итогам 4-й Междунар. науч. конф. по когнитивной фразеологии (г. Белгород, 26-27 марта 2019 г.) / Н.Ф. Алефиренко, Е.Г. Озерова, К.К. Стебунова и др. Белгород: Эпицентр, 2019. С. 324-327.
5. Керча 1гор. Русиньско-росшський словник: у 2 т. Понад 58 000 ^в. Русинско-русский словарь: в двух томах. Свыше 58 000 слов. Т. 1: (А-Н). 608 с.; Т. 2: (О-Я). 608 с. Ужгород: ПолиПринт, 2007.
6. Коваленко Н.Д. Фразеолопчний словник подтьских i сумiжних говiрок. Кам'янець-Подтьский: Рута, 2019. 412 с.
7. Котова М.Ю. Русско-славянский словарь пословиц с английскими соответствиями / под ред. П.А. Дмитриева. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000. 360 с.
8. Лепешау 1.Я. Этымалапчны слоушк фразеалапзмау. Мшск: Беларуская энцыклапедыя, 2004. 448 с.
9. Ломакина О.В., Мокиенко В.М. Познавательный потенциал русинских паремий на фоне русского и украинского языков // Русин. 2016. № 3 (45). С. 119-129. DOI: 10.17223/18572685/45/9
10. Ломакина О.В., Мокиенко В.М. Карпаторусинские соматические паремии на славянском фоне // Славянская микрофилология / под ред. А.Д. Дуличенко, Мотоки Номати. - Slavic-Eurasian research center. - Hokkaido University, Sapporo. Vene ja slaavi filologia osakond (=Slavica Tartuensia XI / Slavic Eurasian Studies No. 34). Tartu, 2018. С. 103-128.
11. Мокиенко В.М. Загадки русской фразеологии. М.: Высшая школа, 1990. 160 с.
12. Мокиенко В.М. Праславянский след в русинской лексике и паремиологии: потя // Русин. 2021. № 66. C. 119-148.
13. НомисМ. Укра'шсью приказки, при^в'я i таке шше: Зб. О. В. Марковича i других / спорудив М. Номис. СПб., 1864. 3-е вид. Ки?в: Либщь, 1993. 766 с.
14. Олiйник 1.С., Сидоренко М.М. Укра'шсько-росшський i росшсько-укра'ш-ський фразеолопчний словник. Вид. 2-е. Ки?в, 1978. 447 с.
15. Палевская М.Ф. Материалы для фразеологического словаря русского языка XVII века. Кишинев: Штиница, 1980. 3б7 с.
16. Поп Д. Русинсько-украйинсько-руський и русско-украинско-русинсь-кий словари. Ужгород: Повч Р.М., 20ll. 312 с.
17. Поп Д. Русинско-украинско-русский и русско-русинско-украинский фразеологические словари. Ужгород, 20ll. 241 с.
18. При^в'я та приказки. Упорядник М.М. Пазяк. К.: «Наукова думка». Т. 1: Природа. Господарська дiяльнiсть людини. 1989. 479 с.; Т. 2: Людина. Родинне життя. Риси характеру. 1990. 524 с.; Т. 3: Взаемини мiж людьми. 1991. 440 с; Т. 4: Укра'шсью при^в'я, приказки та порiвняння з лЬературних пам'яток / упорядник М.М. Пазяк. К.: Наукова думка, 2001. 392 с.
19. Славянские древности. Этнолингвистический словарь / под ред. Н.И. Толстого. Т. 1: А-Г. М.: Международные отношения, 1995. 584 с.; Т. 2: Д-К (Крошки). М.: Международные отношения, 1999. б97 с.; Т. 3: К (Круг) - П (Перепелка). М.: Международные отношения, 2004. 704 с.; Т. 4: П (Переправа через воду) - С (Сито). М.: Международные отношения, 2009. б5б с.; Т. 5. М.: Международные отношения, 2013.
20. Тимошенко И.Е. Литературные первоисточники и прототипы трёхсот русских пословиц и поговорок. Киев, 1897. 172 с.
21. Франко ван. Галицько-руськ приповщки: в 3 т., б вип. / зiбрав, упорядкував i пояснив д-р. 1ван Франко // Eтнографiчний збiрник. Львiв, l90l. Т. 10; 1905. Т. 1б; 1907. Т. 23; 1908. Т. 24; 1909. Т. 27; 1910. Т. 28.
22. ArthaberA. Dizionario comparato di proverbi e modi proverbiali in sette lingue (italiana; latina; francese; spagnola; tedesca; inglese; greca antica). Milano: Ulrico Hoepli Editore, 1989. 822 s.
23. Bachmannová J., Suksov V. Jak se to rekne jinde. ceská prísloví a jejich jinojazycné protejsky. Praha: EUROMEDIA - Knizní klub, 2008. l. vyd. 384 s.
24. Celakovsky F.L. Mudrosloví národu slovanského ve príslovích. Pripojena jest sbírka prostonárodních ceskych porekadel. Usporádal a vydal Frantisek Lad. Celakovsky. Praha: nakl. Vysehrad, 1949. 922 s.
25. Flajshans V. Ceská prísloví. Sbírka prísloví, prípovídek a porekadel lidu Ceského v Cechách, na Morave a v Slezsku. Díl I. Prísloví staroceská. Díl I (A-N), díl II (O-Ru). Praha: Ceská akademie císare Frantiska Josefa pro vedy, slovesnost a umeni, I9ll-l9l3; 2-é, rozsírené vydání. Predmluva V. Mokienko, komentáre V. Mokienko, L. Stepanova / Editors V. Mokienko, L. Stepanova. Olomouc: Univerzita Palackého v Olomouci, 2013.
26. Komensky J.A. Moudrost starych Cechû, za zrcadlo vystavena potomkûm. Z rukopisu Lesenského // Spisy Jana Amosa Komenského. Vydal Jan Novák. Císlo 2. Praha, l90l. 113 s.
27. KrzyzanowskiJ. Mgdrej gtowie dose dwie stowie. Warszawa, 1975. T. l-3. 3-ie wyd. Warszawa, 1975. T. l. 34б s.; T. 2. 342 s.; T. 3. 3б0 s.
28. Nowa ksi^ga przystöw i wyrazen przystowiowych poLskich / pod red. akad. Ju. Krzyzanowskiego. T. 1-4. Warszawa: Panstwowy instytut wydawniczy, 1969-1978.
29. Pavlica,J. FrazeoLoski sLovar v peti jezikih. Ljubljana: Postojna, 1960. 688 s.
30. Röhrich L. Das große Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten. Bd. 1 -IV. Freiburg; Basel; Wien, 1991-1993.
31. Skorupka St. Idiomatyzmy frazeoLogiczne w j^zyku poLskim i ich geneza // Славянская филология. М., 1958. Т. 3. С. 124-155.
32. Stäpanova Ludmila. Rusko-cesky frazeoLogicky sLovnik. OLomouc: Univerzita PaLackeho v OLomouci, 2007. 878 s.
33. Wander K.F.W. Deutsches SprichwörterLexikon. Ein Hausschatz für das deutsche VoLk. 5 Bde. Leipzig, 1867-1889. Ndr. Darmstadt, 1964; Ndr. Kettwig, 1987.
REFERENCES
1. Birikh, A.K., Mokienko, V.M. & Stepanova, L.I. (2007) Slovar' russkoy frazeologii. Istoriko-etimologicheskiy spravochnik [Dictionary of Russian Phraseology. Historical and Etymological Reference Book]. 4th ed. Moscow: Astrel': AST: Lyuks.
2. Krapiva, K. et al. (1988-89) Belaruska-ruski slounik [Belarusian-Russian Dictionary]. 2nd ed. Vol. 1-2. Minsk: Belorusskaya sovetskaya entsiklopediya.
3. Grynblat, M.YA. (1976) Prykazki i prymauki [Proverbs and Sayings]. Vols. 1-2. Minsk: Navuka i tekhnika.
4. Ermachkova, O.Ye. (2019) Nekotorye ornitonimy v russkoy i slovatskoy frazeologii [Some ornithonyms in Russian and Slovak phraseology]. In: Alefirenko, N.F., Ozerova, E.G., Stebunova, K.K. et al. Frazeologiya v yazykovoy kartine mira: kognitivno-pragmaticheskie registry [Phraseology In the Language Picture of the World: Cognitive-Pragmatic Registers]. Belgorod: OOO Epitsentr. pp. 324-327.
5. Kercha, I. (2007) Rusin'sko-rosiys'kiy slovnik: u 2 t. [Rusin-Russian Dictionary: in two vols]. Uzhhorod: PoliPrint.
6. Kovalenko, N.D. (2019) Frazeologichniy slovnik podil'skikh i sumizhnikh govirok [Phraseological Dictionary of Podolsk and Related Dialects]. Kamyanets-Podilskiy: Ruta.
7. Kotova, M.Yu. (2000) Russko-slavyanskiy slovar'poslovits s angliyskimi soot-vetstviyami [Russian-Slavic dictionary of proverbs with English equivalents]. St. Petersburg: St. Petersburg State University.
8. Lepeshay, i.Ja. (2004) Etymalagichny sloynikfrazealagizmay [Etymological Dictionary of Phraseological Units] Minsk: Belaruskaya entsyklapedyya.
9. Lomakina, O.V. & Mokienko, V.M. (2016) Cognitive potential of Rusin proverbs compared with those in the Russian and Ukrainian languages. Rusin. 3(45). pp. 119-129 (in Russian) DOI: 10.17223/18572685/45/9
10. Lomakina, O.V. & Mokienko, V.M. (2018) Karpatorusinskie somaticheskie paremii na slavyanskom fone [Carpatho-Russomatic paroemias on a Slavic background]. In: Dulichenko, A.D. & Motoki Nomati. (eds) Slavyanskaya mikro-filologiya [Slavic microphilology]. Tartu: Tartu Ülikool. pp. 103-128.
11. Mokienko, V.M. (1990) Zagadki russkoy frazeologii [Riddles of Russian Phraseology]. Moscow: Vysshaya shkola.
12. Mokienko, V.M. (2021) Proto-Slavic trace in Rusyn lexis and paremiol-ogy: potya. Rusin. бб. pp. ll9-l48 (in Russian). DOI: 10.17223/18572685/66/8
13. Nomis, M. (ed.) (1993) Ukraïns'kiprikazki, prisliv'ya i take inshe [Ukrainian sayings, proverbs and the like]. St. Petersburg: [s.n.].
14. Olíynik, Í.S. & Sidorenko, M.M. (1978) Ukraîns'ko-rosiys'kiy i rosiys'ko-ukralns'kiy frazeologichniy slovnik [Ukrainian-Russian and Russian-Ukrainian Phraseological Dictionary]. 2nd ed. Kyiv: Radyans'ka shkola.
15. Palevskaya, M.F. (1980) Materialy dlya frazeologicheskogo slovarya russkogo yazyka XVII veka [Materials for the phraseological dictionary of the Russian language of the l8th century]. Chisinau: Shtinitsa.
16. Pop, D. (20ll) Rusins'ko-ukrayins'ko-rus'kiy i russko-ukrainsko-rusins'kiy slovari [Rusin-Ukrainian-Russian and Russian-Ukrainian-Rusin Dictionaries]. Uzhhorod: Povch R.M.
17. Pop, D. (20ll) Rusinsko-ukrainsko-russkiy i russko-rusinsko-ukrainskiy frazeologicheskieslovari [Rusin-Ukrainian-Russian and Russian-Rusin-Ukrainian Phraseological Dictionaries]. Uzhhorod: BBK.
18. Pazyak, M.M. (2001) Prisliv'ya ta prikazki [Proverbs and Sayings]. Kyiv: Naukova dumka.
19. Tolstoy, N.I. (2004) Slavyanskie drevnosti. Etnolingvisticheskiyslovar' [Slavic Antiquities. Ethnolinguistic Dictionary]. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniya.
20. Timoshenko, I.Ye. (1897) Literaturnye pervoistochniki i prototipy trekhsot russkikh poslovits ipogovorok [Literary primary sources and prototypes of three hundred Russian proverbs and sayings]. Kyiv: [s.n.].
21. Franko, Í. (I90l-l9l0) Galits'ko-rus'ki pripovidki: v 3 t. [Galician-Russian tales: in 3 vols]. Etnografíchniy zbírnik. 10, 16, 23, 24, 27, 28.
22. Arthaber, A. (1989) Dizionario comparato di proverbi e modi proverbiali in sette lingue (italiana; latina; francese; spagnola; tedesca; inglese; greca antica). Milano: Ulrico Hoepli Editore.
23. Bachmannová, J. & Suksov, V. (2008) Jak se to rekne jinde. ceská prísloví a jejich jinojazycné protëjsky. Praha: EUROMEDIA - Knizní klub.
24. Celakovsky, F.L. (1949) Mudrosloví národu slovanského ve príslovích. Pripojena jest sbírka prostonárodních ceskych porekadel. Praha: nakl. Vysehrad.
25. Flajshans, V. (2013) Ceská prísloví. Sbírka prísloví, prípovídek a porekadel lidu Ceského v Cechách, na Moravë a v Slezsku. 2nd ed. Olomouc: Univerzita Palackého v Olomouci.
26. Comenius, J.A. (1901) SpisyJana Amosa Komenskäho. VoL. 2. Praha: [s.n.].
27. Krzyzanowski, J. (1975) Mqdrej giowie dose dwie siowie. Warszawa: [s.n.].
28. Krzyzanowski, J. (ed.) (1969-1978) Nowa ksigga przysiöw i wyrazen przysiowiowych polskich. Warszawa: Panstwowy instytut wydawniczy.
29. PavLica, J. (1960) Frazeoloski slovar v peti jezikih. LjubLjana: Postojna.
30. Röhrich, L. (1991-1993) Das große Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten. Freiburg; BaseL; Wien: Herder.
31. Skorupka, St. (1958) Idiomatyzmy frazeoLogiczne w j^zyku poLskim i ich geneza. Slavyanskaya filologiya. 3. pp. 124-155.
32. Stepanova, L. (2007) Rusko-cesky frazeologicky slovnik. OLomouc: Univerzita PaLackeho v OLomouci.
33. Wander, K.F.W. (1987) Deutsches Sprichwörterlexikon. Ein Hausschatz für das deutsche Volk. Leipzig: wbg Academic in Wissenschaftliche BuchgeseLLschaft.
Мокиенко Валерий Михайлович - доктор филологических наук, профессор кафедры славянской филологии Санкт-Петербургского государственного университета (Россия).
Valerii M. Mokienko - St. Petersburg State University (Russia).
E-mail: mokienko40@mai1.ru
