CC BY
103
УДК 902
ИЗ ИСТОРИИ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОГО УСТРОЙСТВА ИНГУШЕТИИ
В КОНЦЕ XVIII - НАЧАЛЕ XIX века
© 2009 г З.Д. Цамаева
Чеченский государственный университет, Chechen State University,
ул. Шерипова, 32, г. Грозный, 364907, Sheripov St., 32, Grozny, 364907,
admin@chesu.ru admin@chesu.ru
Установлено, что беднейшая часть населения Ингушетии («леев», «есарей», «азатов», «хизонов», «лей тайпов») находилась в вассальной зависимости от крупных и влиятельных ингушских старшин (бегол), «эзди», «эзди нах», «эзди тейпа», «баьри (майра)», «йикъер наькъе» и отбывала различные повинности в пользу последних. Ингуши не имели князей и феодалов, но из исстари знаменитых родов (тейпов) выбирали себе старшин (бегол), судей и собрания общества.
Ключевые слова: общество, политика, эзди, тейп, старшина, лей, хизон, подать.
The development of feudal relations in mounty Ingushetia was with the connection of dispossesion of considerable part of highlanders to the plane. The sponsors of their dispossession were the noble men from the type ofBulguchev's, Bokov's, Malsagov's, and the others. The highlanders got into their economic relation, and had to give tribute, or buy their land. The most poorest part ofIngushetiya such as: «Ley», «arats», «hirans», «Ley types», were in vassals relation from to the greatest and powerful Ingush's pasbutters «Begol», «ezdy», «ezdy nakh», «ezdy typa», «bary mayra», «yiker neke» as far as the Ingush's poverty give different tributes to the favour of social tops. Ingush people didn't have the dukes, or feudals, but they had the type from famous types which they chose the foreman (begal), judges and social gatherings.
Keywords: society, policy, ezdy, foreman, feudal, relation, tribute.
Современная территория Ингушетии значительно отличается от территории, занимаемой ингушским населением в конце XVIII - первой половине XIX в. Первым исследователем, описавшим границы Ингушетии в конце XVIII в., был академик И.А. Гюльденштедт, специально откомандированный в 70-е гг. XVIII в. Российской академией наук для изучения Кавказского края. «Округ Ингушевцев и кистов, первого кавказского народа, с которым господин И.А. Гюльденштедт имел случай познакомиться, лежит между вершиной Сунжи и Терека, около ручья Камбулея (р. Камбилеевка. -З.Ц.) впадающего в Терек. К северу граничит он с Малой Кабардой, к западу - с осетинской областью, к востоку - с чеченцами, а к югу - со смежными горами» [1, с. 82-83], - сообщает автор.
Процесс распада родового строя и зарождения феодальных отношений в Ингушетии в конце XVIII -первой половине XIX в. уже прошел и имел длительную эволюцию. Поэтому, на наш взгляд, неправильны утверждения тех исследователей, которые считают, что «и хотя в начале XIX в. элементы социальной дифференциации и прослеживались, но настоящая феодальная аристократия здесь (в Ингушетии. - З.Ц.) еще не сложилась» [2, с. 176].
Имеющийся в распоряжении местных исследователей большой археологический, этнографический и отдельный фольклорный материал, а также письменные источники говорят в пользу того, что в рассматриваемое время в Ингушетии шел интенсивный процесс развития феодальных отношений и формирования класса местных феодалов. Выселение большей части ингушского народа с гор на плоскость и в связи
с этим резкое сокращение горного населения, а также происходившие социально-экономические и политические процессы внутри ингушского общества, зависимость части ингушей от соседних кабардинских и грузинских князей и феодалов, колонизация равнинных земель царской Россией, длительная, Кавказская война и т.д. - все это создавало видимость отсутствия сословий в ингушском обществе. Правда, эти сословия не были так ярко выражены, как, например, у соседних народов, - в Кабарде, Дагестане, Осетии и у других народов Северного Кавказа.
В Ингушетии вместо князей, ханов и беков на верху социальной лестницы стояли «знатные», «сильные», «благородные» семьи, «фамилии», «тайпы», старейшины (старшины) - которые существовали задолго до описываемого нами периода.
Если обратимся к многочисленным преданиям прошлого, рассказывающим о происхождении ингушского народа, то непременно найдем подтверждение вышесказанному. Так, известный дореволюционный ингушский этнограф XIX в. Чах Ахриев сообщает легенду о предке кистинского племени, согласно которой родоначальником кистинского племени был Кист, потомок одного из знаменитых сирийских родов из дома Комен. Он вынужден был бежать из Сирии на Кавказ, где в конце концов и поселился в Ингушетии, основав селение Арзи. По примеру своих предков он избрал герб с изображением орла, который передавался из поколения в поколение как символ величия и влияния. Потомок Киста Чард построил в Арзи 16 башен и замков. Но постепенно потомки Киста начали утрачивать власть над обществом. Соседи же относи-
лись к потомкам Киста как к владельцам кистинцев. Известный грузинский царь Ираклий принимал одного из потомков Таги (кистинского старшину. - З.Ц.) с большим уважением и почестями, подобающими владетельным лицам...[3, с. 1-2]. Точно также сыновья Джерахмата, родоначальники Джерахского общества Лорсин И бек, пользовались большим уважением и влиянием в своем обществе и приглашались грузинскими царями к себе во двор, которые делали им богатые подарки [3, с. 2-3].
В 1785 г. грузинский царь Ираклий II призывал к себе на помощь ингушей и осетин [4]. Служба грузинским царям приносила большие богатства и влияние в народе военачальникам. Все это, естественно, вело к аристократизации отдельных ингушских семей. По преданию, известный ингушский герой Турпал женился на дочери грузинского князя [5], а дзурдзучка была замужем за грузинским царем и якобы ее сын спас Грузию [6].
Так постепенно из среды ингушских вождей и военачальников - беггай и их приближенных - знаменщиков и помощников - выделялась социальная верхушка, которая затем становилась над народом и захватывала власть в свои руки. В известной работе автора Стрещельницкого, посвященной событиям конца XVIII - начала XIX в., рассказывается о набеге ингушей на соседнее общество, о роли военачальника, в руках которого была сосредоточена вся власть и который мог судить, рядить и мирить простых воинов. Немалую роль в набегах и войнах ингушей играли ингушские знаменщики, из среды которых выделялась аристократическая знать. У ингушей считалось позором потерять знамя, и в этом случае позор ложился на все племя и род. В знаменщики брали только представителей знатных и богатых семей [7].
Исследователь И. Бларамберг, описывая жизнь и быт кистинцев в начале XIX в., сообщал, что они, кистинцы, собравшись для какого-либо мероприятия, украшали свои толпы множеством разноцветных знамен, которые обыкновенно вручаются лучшим наездникам из почетных фамилий или людям, показавшим уже неоднократные опыт личной храбрости. Известно также, что в результате военной помощи назрановцев русским войскам в защите Назрани от Шамиля, им было выдано знамя и к нему были представлены специальные знаменщики для охраны из числа офицеров, лучших и почетных ингушских фамилий [8, с. 343].
Одним из самых знатных и благородных ингушских тайпов-родов в рассматриваемое время были «кокалинцы» - представители трех семей - Эги, Тар-гим, Хамхи - потомки трех братьев, давшие свои имена этим селениям. Согласно преданию, по главному ущелью Ассы «построили братья свои башни, и все пути из гор на плоскость оказались в их руках». Всякий, кто проезжал или прогонял свой скот через трех братьев, должен был им платить дань, которая исчислялась скотом или пулями и зарядами пороха. Так, за проход одного человека с каждой головы скота братья брали по 1 пуле и 2 заряда пороха. Мало-помалу в руках братьев и их потомков накопились богатства,
население их разрослось и по их именам получили названия селения Эгикал, Хамхи, Таргим [7].
Представителями аристократизирующейся знати были также фамилии Арштхоевцев - впоследствии карабулаков - Гатаевы, Гандалоевы, Мержоевы, Бул-гучевы, Мужухоевы, Арштхоевы, когда-то являлись самым экономически сильным племенем среди вайна-хов и «как более сильный народ» удерживали за собой в Ассиновском ущелье удобные места жительства среди ингушей, какие имелись в горной полосе [9]. Экономически слабые же ингушские фамилии селились в менее удобных местах.
Боевые башни и замки, «отличившиеся сложной и более утонченной архитектурной и имевшие значение для обороны, могли строиться только самыми обеспеченными тайпами, которым было по средствам приобрести лучший строительный материал и пригласить наиболее искусных мастеров» [5, с. 99].
Захват важнейших торговых и выгодных в стратегическом отношении путей сообщения, а также главных ущелий и сбор там дани способствовали возвышению и усилению власти сильных, знатных ингушских фамилий, которые вместе с властью укрепляли и свое экономическое могущество, выделяясь из среды простых горцев в социальном и экономическом отношении. В связи с этим благородные тайпы и семьи ингушей именовались «Эзди тайп», «Эзди нах» или «Эзди наькъе».
В горах Ингушетии в связи с малоземельем, увеличивавшимся по мере роста численности населения, а также в результате захвата насильственным путем сильными и богатыми тайпами земель у слабых малочисленных родов, естественно, еще более углубляется процесс социальной дифференциации и экономического неравенства общества. Поэтому наряду с образованием сильных, богатых фамилий и тайпов на одном полюсе, на другом - формируются бедные, социально-зависимые от первых ингушские тайпы и фамилии.
По сообщению Б. Далгата, при выборе невесты обращалось внимание на род (благородство рода). Сильные фамилии брали жен от равных же. Слабые фамилии назывались «неха ка а веха нах» - (живую-щие около плетня сильных). Они считались по своему социальному положению ниже высших, сильных ингушских фамилий [10]. Таким образом, и без того сильные и знатные фамилии увеличивали свое могущество и богатство за счет принятия под свое покровительство слабых, низших фамилий, попавших в их зависимость.
Исследователь И.А. Гюльденштедт, хотя и отрицает наличие князей у ингушей, но тем не менее пишет, что они имеют «несколько еще знаменитых родов, как-то: Мацехи, Боза, Чев, Пшанув, из коих они как независимый народ, выбирают себе старшину и судью, которые управляют именем целого общества» [1, с. 82-83]. Под родом мацехи, как видно, подразумевается род Мальсаговых. Аналогичное подтверждает и исследователь С. Броневский [11]. У Карабулаков та-
ким главным знатным родом считался род Боко, нынешние Боковы [11, с. 164].
Постепенно из среды лучших и знатных ингушских тайпов и фамилий начинали выделяться военачальники, которые передавали свою власть по наследству. Бедные постепенно попадали в зависимость от богатых.
Характерно также, что в официальной переписке с царскими властями нетитулованные ингушские старшины выступают наравне с князьями, феодалами, ханами, беками [12].
Низшим слоем социально-зависимой категории ингушского народа являлись «лей» (лай) - рабы. Домашнее рабство в Ингушетии существовало, по-видимому, еще в древние времена, в эпоху распада родовых отношений, а в конце XVIII - первой половине XIX в. оно изживало себя. Первым и главным источником рабства -были войны, набеги - захват пленных. Вот как описывает исследователь Л.П. Семенов появление рабов в Ингушетии по рассказам стариков: «Рабов из среды самих ингушей не было. В старину ингуши собирались небольшими отрядами, человек по 10-15, запасались провизией недели на две (брали жареный ячмень, который не портился в дороге) и отправлялись к границам одного из соседних народов. Они подкрадывались к тем местам, где молотили хлеб, и похищали мужчин и женщин. По возвращению держали пленных в башнях, а затем давали знать туда, где были захвачены пленники о том, что их родные могут выкупить своих близких за соответствующую плату. Обыкновенно люди побогаче выкупали родственников и в плену оставались лишь бедняки, превратившиеся в рабов. Пленных выкупали за скот [13, с. 107-108].
Пленные, став рабами, выполняли различную работу по хозяйству, жили там, где помещался скот, не пользовались никакими послаблениями. С ними не роднились, им не давали земли. Дети, прижитые от рабынь, находились на положении рабов. Если кто-нибудь из ингушей убивал холопа богатого человека, то владелец мог потребовать за него уплаты, как за убитого ингуша. В войне холоп не участвовал, так как выполнял черную работу, оружие ему не давали. Рабов продавали за скот, оружие и землю. За тяжкое преступление холопа убивали. Если раб крал у кого-либо, то хозяин передавал его во владение пострадавшему. Если бывали лишние холопы, об этом владелец сообщал односельчанам и продавал их желающим [13, с. 108].
В одном из документов середины XIX в. говорится, что у чеченцев и ингушей «класс рабов пополнялся пленом или покупкой среди других народов, а в последнее время - только покупкой». Положение их было сходно с положением этого класса рабов в других районах. Но надо заметить, что рабы здесь не встречали презрения, не считались людьми низшими, но для которых, как, например, в Кабарде или Кумы-кии, подняться на уровень привилегированного сословия их общества было немыслимо [14].
Рабы в Ингушетии, как и в Чечне, делились на две категории. К одной принадлежали те, у которых рабство установилось с незапамятных времен и, как пра-
вило, они не помнили своего прежнего состояния и родства и назывались «лаи». Они составляли род вещи, вполне и безусловно принадлежавшей своему хозяину, который имел неограниченную и безответственную власть над имуществом и жизнью этого раба. Другая категория рабов, поступившая в рабство еще недавно, в надежде быть выкупленными, назывались «йессиры» (ясыри). Положение их было более сносное, потому что хозяин, рассчитывая на хороший выкуп, обращался с ними доброжелательно. У обоих классов рабов не было никаких прав. Рабское состояние считалось унизительным, хотя освободившийся раб поступал в сословие свободных и пользовался их правами. Часто случалось, что если даже раб женился, то он оставался у хозяина. Рабы-отпущенники назывались «азатами» [15].
Все это говорит о том, что рабство в Ингушетии в более ранний период играло более значительную роль, нежели в период присоединения ее к России, и вполне правы Р. Харадзе и А. Робакидзе, считавшие, что пленение людей в прошлом у народов горного Кавказа представляло собой широко распространенное явление, и Ингушетия в этом отношении не составляла исключения [16, с. 138].
Как свидетельствует этнографический материал, приведенный Р. Харадзе и А. Робакидзе, между «Эзди наькъе» и «лаем» стояла еще одна социальная прослойка - «йикъер наькъе». Когда представитель «эзди наькъе» приглашал помочь, то к нему обязательно должны были прийти и «лей» и «йикъер наькъе» -низшие и средние фамилии. Однако, если помощь нужна была «лею», то к нему «эзди наькъе» не приходил, но «йикъер наькъе» мог прийти. «Лей» никогда не садился за один стол с «эзди наькъе». Ему давали пищу где-либо в углу и после еды он уходил. «Йикъер наькъе» садился за стол вместе с «эзди наькъе», но на некотором расстоянии от него. «Йикъер наькъе» был свободен, но он не подчинялся «эзди наькъе». По всей вероятности, «йикъер наькъе» могли перейти как в высшее сословие, так и в низшее. За счет их пополнялись оба сословия. Как видим, «йикъер наькъе» -среднее сословие ингушей - тоже неоднородное, и оно формировалось, главным образом, за счет обедневших «эзди наькъе» и разбогатевших лаев [16, с. 139].
Был и еще один социальный слой ингушей - хиза-ны - люди, вынужденные поселиться на земле, имевшей своего владельца, и вынужденные платить за пользование землей натуральной рентой и личными услугами. Все это способствовало превращению их в феодально-зависимых [16, с. 140].
Относительно политического устройства Ингушетии в XVIII - начале XIX в., по наблюдениям одного из российских офицеров, трижды присутствовавшего на собрании ингушей, мы имеем следующую картину. С согласия всех жителей села во главе ингушского народа избирался один из самых уважаемых и авторитетных в народе старейшин, которого они называли «беголом» (сельский старшина). На содержание его определено было давать в год с 5 дворов одного бара-
на и один короб сотового меду; в праздничные дни должны были приносить ему мясо и брагу, которую, как правило, готовили к празднику. Он же из этих доходов своих должен был угощать других старейшин, а три раза в год все общество. Общество нанимало также на год вестника (глашатая), который каждый день, утром и вечером, являлся к беголу на случай какого-либо его приказания, и за это он получал с каждого дома проса по одной мерке, равнявшегося почти по весу одному пуду [17, с. 1].
Когда наступала необходимость в созыве общенародного собрания ингушей (в случае тревоги или по другим вопросам), то бегол предупреждал вестника о сборе людей со всех деревень на сборном месте, т.е. в селе, которое, как правило, располагалось на территории Ингушетии. Вестник криком возвещал, чтобы все в условленное время явились на собрание.
На собрание народа, как правило, должен был явиться один человек из семьи (старик или молодой человек), кого застанет вестник дома, но обязательно вооруженный. Впереди садились, повернувшись на запад, старики одной деревни, плотно один к другому, поджав ноги, к ним рядом таким же образом садились старики из других деревень и составляли круг; позади стариков садились молодые люди из тех же селений и создавался также круг по мере увеличения количества народа, прибывшего на собрание и создавшего три ряда. Каждый ингуш держал против себя заряженное ружье. Никому не позволялось вставать с места, пока собрание не кончится, хотя бы он и хотел делать представление или возражение [17, с. 13].
Бегол садился на землю посередине этого круга, а рядом стоял его вестник. Бегол обращался с вопросом ко всем присутствующим: согласны ли они его выслушать? Если они согласны, то будет говорить, а если нет, то он будет молчать. Народ ему отвечал криком: «Согласны, у нас нет государя, нет князя!» После этого бегол объявлял народу причину собрания и объяснял ее. Вестник громко объявлял всем присутствующим требование бегола. Затем бегол обращался к народу с вопросом, надо ли ему поступить в данном случае по древним обычаям (адату) и согласны ли они с этим? Вестник собирал ответы по данному решению от жителей каждой деревни и передавал беголу. Когда все единогласно объявляли свое согласие, дело считалось решенным и все расходились по домам и исполняли решение собрания. Если же 5 или 10 человек давали беголу отрицательный ответ, то другие представители этих деревень старались уговорить их к общему согласию; если же в несогласии окажется половина присутствующих, то люди выходили из круга, расходились по сторонам и «обе разномыслящие стороны начинают драться, причем даже смертоубийства случались». В этом случае бегол, считая себя оскорбленным таким поведением присутствующих, слагал с себя должность и не созывал собрание до тех пор, пока противоборствующие стороны не примирятся и не убедят его в необходимости продолжать исполнять должность бегола. Иногда до созыва собрания проходило немало времени [17, с. 12].
Подобные собрания ингушей созывались по общественным делам, а также в случае военной опасности, либо при разделе земли и земельных угодий под хлебопашество и сенокосы, а также в случае убийства, ранения, воровства и т.д., когда бегол самолично не мог принять никакого решения.
Были отдельные, частные случаи, для решения которых бегол также созывал народ на собрания: если случалась кража, и вор был известен, и пострадавшая сторона сообщала об этом беголу; если кто поймает вора и хочет его убить, то по опасению или по другим причинам преступника приводили к беголу, и последний держал его в своем доме до решения собрания народа [17, с. 12].
Подводя итог вышесказанному, отметим, что домашнее рабство, игравшее более значительную роль в средние века, исчерпало себя полностью к середине XIX в. Развитие феодальных отношений в горной Ингушетии было ослаблено в связи с выселением значительной части горцев на плоскость.
Археологические материалы, а также письменные источники свидетельствуют о наличии феодальных отношений у ингушей этого периода. Вторичное восстановление феодальных прав бывших знатных родов ингушей являлось уже искусственным насаждением со стороны царских властей, стремившихся создавать себе опору на местах в лице новых феодалов.
Источники подтверждают наличие в общественном быту ингушей в рассматриваемое время довольно высокого уровня социальной дифференциации. Беднейшая часть населения Ингушетии в лице «лаев», «ясарей», «азатов», «хизанов», «лей тайпов» находилась в вассальной зависимости от крупных и влиятельных ингушских старшин («бегол»), «эзди», (уздень) «эзди нах», «эзди тайпа», «баьри (майра - военачальник)»; «йикъер накъе», а ингушская беднота отбывала различные повинности в пользу социальных верхов. В обществе формируются антагонистические классы: эксплуататорские - «старшины (бегол)», уздень (эзди), «эзди тейпа», «баьри (майра - военачальник), «йикъер накъе» и эксплуатируемые - «леи», «есари», «азаты», «хизаны», «лей тайпы».
В рассматриваемое время в Ингушетии не сложилось единое централизованное государственное образование. Как в горах, так и на равнине продолжали сосуществовать сельские общества, в которых шел интенсивный процесс социальной дифференциации. Раздробленность и разобщенность обществ более всего была заметна в горах, где формой объединения тайпов являлись союзы или ассоциации (тукхумы, джамааты) обществ. В конце XVIII в., по свидетельству академика И.А. Гюльденштедта, ингуши не имели у себя дворянства, но зато имели «исстари знаменитых» родов (тайпов), из которых они как независимый народ выбирали себе старшин, судей, собрания народа [1, с. 110].
Литература
1. Гюльденштедт И.А. Географическое и статистическое
описание Грузии и Кавказа 1770-1774 гг. СПб., 1809.
2. КрупноеЕ.И. Средневековая Ингушетия. М.; Л., 1971.
3. Ахриев Ч. Ингуши // Сборник сведений о кавказских горцах (ССКГ). Вып. 8. Тифлис, 1875.
4. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 г. СПб., 1869. Т. 2.
5. ЯковлевН. Ингуши. М.; Л., 1925.
6. Гаджиев В.Г. Кавказ и Россия (История и современность) // Тарих. 1994. № 1.
7. Кавказ. 1846. № 18.
8. Бларамберг И. Историческое топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа. Нальчик, 1999.
9. ЦГВИА. Ф. 414. Д. 301. Л. 7.1 и 109.
10. Далгат Б. Материалы по обычному праву ингушей / ИИННИК. Вып. 2-3. Владикавказ, 1930.
11. Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М., 1823. Ч. 2.
12. АВПР. Ф. Ингушские дела. Оп. 114. Д. 1. Л. 5-55 об.
13. Семенов Л.П. Археологические и этнографические разыскания в Ингушетии в 1925-1932 гг. Грозный, 1963.
14. ЦГА Гр. ССР. Ф. 1087. Д. 288. Л. 35.
15. Самойлов К. Записки о Чечне, Репертуар и Пантеон. М., 1855. Ч. 3.
16. Харадзе Р., Робакидзе А. Характер сословных отношений в Горной Ингушетии // КЭС. Вып. 2. Тбилиси, 1968.
17. Из описания ингушей. Известия о бывшем в Кавказских горах лжепророке Мансуре // Россия и Кавказ - сквозь два столетия. СПб., 2001.
Поступила в редакцию 14 мая 2009 г.
