CC BY
212
И. Ю. Шауб
ИЗ ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ КУЛЬТОВ АНТИЧНОГО ХЕРСОНЕСА
Историография религиозной жизни херсонеситов весьма обширна. Вполне естественно, что при сравнительно небольшой и довольно бесцветной информации о большинстве богов херсонесского пантеона основное внимание исследователей уделялось двум божествам, данные о которых наиболее обширны и разнообразны, — Деве и Гераклу.
Из всех сакральных персонажей Северного Причерноморья интерес к богине Деве сопоставим лишь с тем вниманием, которое уделялось исследователями образу Ахилла. Только этим северопричерноморским божествам посвящены специальные монографии1.
О. В. Лапина, рассматривавшая в своей статье историографический аспект культа херсонесской Девы, условно выделяет в истории изучения этого культа три этапа. Первый — XIX в. — 20-е гг. XX в.; второй — 20-е — конец 70-х гг. XX в.; третий — с конца 70-х гг.2
Однако эта периодизация вызывает ряд возражений. Так, фундаментальные работы, посвященные херсонесской Деве, — книга И. И. Толстого и рецензия на нее М. И. Ростовцева — были опубликованы еще в 1918 г., являя собой завершение блестящей традиции русской имперской школы классической филологии и археологии. Поэтому именно этот год следует считать рубежом первого и второго этапов.
Значение для рассматриваемой темы книги М. Эберта (1921) невелико; год выхода этой работы, судя по всему, является для Лапиной завершающим первый этап ее периодизации, однако написана эта книга была гораздо раньше3.
Господство концепции таврского происхождения херсонесской Девы на втором этапе объясняется не только продолжением добрых традиций прошлого, но и идеологическим заказом, в соответствии с которым необходимо было всюду, где возможно, обязательно находить местную, отличную от классических образцов, специфику.
Что касается исследований, относящихся к третьему этапу, нужно сказать, что они весьма различны по качеству. Отличительной особенностью основных работ, специально посвященных культу херсонесской Девы, является не «более широкое использование источников», что позволило «на новом научном уровне обосновать концепцию о греческом происхождении и сущности культа Партенос»4, но весьма поверхностное либо гиперкри-тическое к ним отношение, а также стремление без всякого обоснования отбрасывать или замалчивать аргументы тех, кто придерживается иного мнения.
В этой связи стоит подробнее остановится на двух работах, авторы которых независимо друг от друга попытались воскресить идею дилетанта Е. Э. Иванова5, заимствовавшего ее у не задумывавшейся над местной спецификой англичанки Хирст6. Мы имеем в виду статьи Л. А. Пальцевой7 и В. Ф. Мещерякова8. Любопытно, что оба автора пользовались практически одной и той же аргументацией. Так, обоснованно уделив главное внимание сведениям Геродота о таврском поклонении Деве, Л. А. Пальцева расценила их не как аутентичные, а как основанные на чужих рассказах и слухах; при этом, по словам исследовательницы, «отец истории» применил свой обычный прием «отождествления местного
© И. Ю. Шауб, 2008
божества с греческим культом» (sic!)9. Еще дальше по этому пути пошел В. Ф. Мещеряков, утверждающий отсутствие не только у Геродота, но и у всех остальных античных авторов достоверных сведений о религии тавров. По мнению В. Ф. Мещерякова, археологические данные не позволяют сделать вывод о существовании у тавров культа женского божества в VII-VI вв.; странным образом в то же время он допускает, что если оно и появилось, то представляло собою локальный вариант Великой богини10. (В отличие от Л. А. Мещерякова, Пальцева наличие у тавров культа верховного женского божества под сомнение не ставит). Оба исследователя отрицают возможность заимствования херсонеситами таврского культа по следующим причинам: сформированность греческого пантеона ко времени основания Херсонеса, враждебные отношения греков с таврами и отсутствие следов таврских верований в иконографии херсонесской Девы11. Оба ученых считают, что культ Девы попал в Херсонес с греками-колонистами и стал здесь доминирующим в первой половине IV в.12 Однако по вопросу о сущности этой богини мнения обоих исследователей расходятся. В. Ф. Мещеряков13 считает, что «Дева — это синкретическое божество... По своему характеру и функциям Партенос Херсонеса всегда была греческой Артемидой, воинственной защитницей эллинистических полисов. В результате синкретизма в образе херсонесской Девы слились Артемида Партенос (эпиклеза при этом стала собственным именем божества), Артемида Тавропола и Ифигения». Л. А. Пальцева14, придя к выводу, что Дева была собственной, отличной от таврского божества, греческой богиней, впоследствии все-таки допускала, что под именем Девы могла скрываться не только Артемида, но и великое женское божество, схожее с малоазийской Матерью богов15.
Если В. Ф. Мещеряков16 гипотетически предположил, что Дева заняла главенствующее место в пантеоне херсонеситов благодаря своим воинственным чертам как ипостаси Артемиды, своим способностям наделять граждан физическим здоровьем и мужеством, а также вследствие связи мифа об Артемиде Таврополе и Ифигении с местом основания Херсонеса, то, по мнению Л. А. Пальцевой17, этот феномен может объясняться воздействием местных условий — возникновением греческой колонии на территории, находившейся под покровительством верховного женского божества тавров.
Таким образом, сопоставляя взгляды В. Ф. Мещерякова и Л. А. Пальцевой на происхождение и сущность херсонесской Девы, мы видим, что более осторожная и продуманная (хотя и более противоречивая) позиция последней выгодно отличается от поверхностной категоричности первого.
Предполагая греческий характер культа херсонесской Девы, И. С. Свенцицкая18 справедливо допустила возможность восприятия этим образом черт туземной богини. Этому, по ее мнению, не могли препятствовать «ни примитивность и архаичность таврского культа, ни враждебность тавров». Напротив, эта враждебность должна была способствовать объединению культов: «поклонение местной богине как бы переносило ее покровительство с тавров на херсонеситов». При этом московская исследовательница исходит из характерных для языческих религиозных верований представлений о связи божества и места обитания. Кроме того, по убеждению И. С. Свецицкой, весьма значимым являлось сохранение за верховной богиней Херсонеса только той эпиклезы, которая могла связать ее с местной богиней.
В своих исследованиях, посвященных греческой традиции, связанной с Северным Причерноморьем, довольно много места уделила проблеме херсонесской Девы М. В. Скржинская19. Вот ее выводы: «Таврские верования, записанные Геродотом, греки сначала осмыслили на эллинский лад, а затем приписали свое понимание таврам, ставшим,
таким образом, поклонниками богини Ифигении. Греческое осмысление таврского культа дает основание предполагать, что божество, которому тавры поклонялись и приносили жертвы, было женским и, возможно, богиня была девственницей.
Основывая Херсонес во второй половине V в., греки хорошо знали известный с VI в. миф об Ифигении в Тавриде. Сознание того, что в этих краях когда-то во время легендарного похода в Трою находилось святилище Артемиды (или ее ипостаси Ифигении), могло стать дополнительным стимулом к установлению культа этой богини, имевшей эпиклезу — nap0evo^ — Дева.
Культ Девы — главного божества херсонесского пантеона — известен по археологическим памятникам с IV в. Ее изображения появляются на монетах с самого начала херсонесской чеканки, и в иконографии не наблюдается никаких специфических таврских черт20. Естественно думать, что Херсонесские колонисты, как и другие, перенесли верховный культ из метрополии на новую родину.
Таким образом, ни свидетельства античных авторов, ни археологические находки, ни исторические аналогии с другими колониями, не дают оснований видеть в верховном культе Херсонеса не только таврское божество, но даже какие-то его характерные черты. В то же время ничем не подтверждается существование среди варваров Северного Причерноморья культа Артемиды Таврополы и Ифигении в архаический и классический период. Его описание у древних авторов надо отнести к греческому мифотворчеству и осмыслению верований тавров»21.
Отметив дискуссионно сть проблемы характера культа Девы, в пользу мнения о греческом происхождении этого культа высказались Я. В. Доманский и Э. Д. Фролов22. Об этом, с их точки зрения, может свидетельствовать ярко выраженное в херсонесской Присяге отчуждение варваров (тавров) от религиозных таинств херсонеситов. Однако, вышеупомянутое замечание И. С. Свенцицкой о стремлении греков-колонистов заручиться поддержкой владычествующего на херсонесской территории божества враждебных им тавров, на наш взгляд, полностью дезавуирует вывод Я. В. Доманского и Э. Д. Фролова.
Мнения о чисто греческом происхождении и характере культа херсонесской Девы придерживались А. С. и М. В. Русяевы23. Декларируя комплексный подход к рассмотрению проблемы, авторы написали весьма поверхностное, путаное сочинение, в котором с упорством, достойным лучшего применения, отстаивается уже в самой своей основе маловероятная мысль о том, что в херсонесской Деве мы имеем чисто греческую Артемиду. Кроме того, что в работе Русяевых не только серьезно не рассматриваются другие точки зрения на проблему, но даже не упоминаются придерживающиеся их исследователи, авторы позволяют себе весьма некорректные высказывания в адрес своих предшественников. Так, идеи академика С. А. Жебелева, связанные с заимствованиями херсонеситами таврского божества, называются «не аргументированными и вольными суждениями... весьма странными для ученого столь высокого уровня»24; академик И. И. Толстой, автор остающегося до сих пор наиболее глубоким исследованием о верховном божестве Херсонеса, по мнению Русяевых25, «не дал четкого, убедительного, строго научного (!) представления о таврической богине». Справедливости ради стоит сказать, что наиболее суровой критики от ученых дам из Киева удостоились даже не русские академики, а великий греческий географ Страбон, который, говоря о ксоане, «или не знал (!) значения этого слова или просто пренебрежительно (!) относился к такой терминологии» (ср. об «отце истории»: «Осознавал ли Геродот всю фантастичность своего сообщения и несуразность такой метаморфозы?» Правда, далее допускается, что «именно какая-то его идея скрывается
в придуманной им фразе об Ифигении»26). Вероятно, чтобы не уподобляться Страбону, Русяевы27, утверждая, что «однозначный перевод имени или эпиклезы божества нередко приводит к ошибочным толкованиям его функции и религиозной сути», настаивают на том, что «нет никаких (!) причин для того, чтобы имя херсонесской богини Партенос заменить переводом „Дева“».
Из книги Русяевых28 мы также узнаем, что «основными создателями мифа об Ифи-гении являются отдельные писатели, начиная с Гесиода», что термин ЕАЕТНЕР присяги херсонеситов — это (нигде не засвидетельствованный) дорийский вариант слова Zracrqp; что, несмотря на то что Партенос-Артемида не стала синкретическим божеством, «ее культ обогатился за счет заимствования определенных элементов из других эпиклез Артемиды, а также Аполлона и разных богинь, функции которых расширяли ее религиозную сущность». Идентичность Партенос и Артемиды Русяевы объясняют иконографией (которая, учитывая специфику Девы, и не могла быть иной, как только в основе своей иконографией Артемиды), а на, пожалуй, главный вопрос, почему Партенос, если это был эпитет Артемиды, никогда не выступала под этим именем, авторы рассматриваемого сочинения отвечают путаными и неубедительными гипотезами историко-политического характера29. Вопрос о том, почему, наряду с Партенос, в Херсонесе существовал и культ «классической» Артемиды, в рассматриваемой книге даже не поставлен.
О теоретическом уровне сочинения Русяевых30 красноречиво свидетельствуют такие пассажи: «Помощь божества проявлялась скрыто в виде определенного знака-символа, небесного знамения, сновидения, какого-то действия воображаемой богини или ее статуи и т. д. Служителями культа и верующими они подвергались расшифровке, приспосабливались нередко к происходившим в полисе событиям.. В итоге все это находило свое завершение и оформление в храмовых легендах, применялось в культовых обрядах и передавалось из поколения в поколение. Отсюда ведет свое происхождение мифологическая символика. Иногда она выходила за пределы храма. Обычно в ритуале функционировали специально созданные мифы, аллегорически взаимосвязанные с жизнью общества, его тяготами, заботами и успехами. Они были направлены на осознание исключительности своего божества, его слиянии со всеми вместе и с каждым в отдельности. Уподобление богини явственному пребыванию среди людей ради их защиты могло происходить как в мистических культах через имитацию ее жизни, восприятие почитателями ее антропологической сущности в священных церемониях и обрядах» (С. 97); «Образ Партенос как символа спасения и защиты эллинов был тесно связан с их социально-экономической и политической жизнью. В связи с определенными изменениями в данной сфере он менялся, приобретал новые смысловые нагрузки, нередко становился отражением легенд и даже самой легендой или аллегорией. Ее образ не стал здесь устоявшимся каноном, не превратился в постоянный и незыблемый знак, он периодически видоизменялся и не мог не вызывать определенные эмоции» (С. 125); «Оперируя эпифаниями и явлениями Партенос, вмешиваясь в сновидения людей, внушая им якобы ее прямое воздействие и вмешательство в исход важнейших событий с помощью определенных знаков-символов или диктующей поведение человека в нужном направлении. служители культа распространяли его влияние помимо города Херсонеса с его хорой и на более отдаленные регионы, где в любое время по той или иной причине мог оказаться херсонесит. Партенос как спасительница обладала здесь свойственной для нее силой и меткостью своих стрел, способностью внезапного, чаще всего невидимого человеческому глазу появления, подвергавшегося истолкованию жрецами в зависимости от обстоятельств и действий» (С. 154-155) и т. п.
Рассмотрев историографию изучения культа херсонесской Девы, О. В. Лапина заключает: «Таким образом, и сегодня в научной литературе существует три концепции относительно природы херсонесской богини. Первая рассматривает Партенос как синкретическое божество с таврской основой, вторая исходит из представления о Партенос как о синкретическом божестве, в котором слились исключительно греческие элементы, третья придерживается положения о том, что Партенос самостоятельное греческое божество, отличное от Артемиды»31.
По нашему глубокому убеждению, выраженному в ряде публикаций32, херсонес-ская Дева в своих истоках является одной из форм Великого женского божества, которое почитали варвары Северного Причерноморья.
Кроме Девы, исследователи не раз обращались и ко второму по значению божеству херсонесского пантеона — Гераклу.
Если до последней четверти XX в. это внимание было связано только с находками и публикацией памятников его культа (за исключением статьи Н. В. Пятышевой33), то в целом ряде работ последних десятилетий34 были предприняты попытки всестороннего рассмотрения этого важного явления религиозной жизни херсонеситов35.
Несмотря на то, что о культах и религиозных верованиях херсонеситов писалось (особенно в последние десятилетия) немало, обобщающий труд на эту тему появился только в 2003 г.36 К сожалению, книга М. Е. Бондаренко37, о которой идет речь, несмотря на большую работу, проделанную автором, весьма поверхностна, изобилует непродуманными выводами, фактическими и методологическими ошибками. Так, автор постулирует существование в Херсонесе V-IV вв. целого ряда культов (Посейдона, Ареса, Исиды и др.), опираясь только на предельно краткие, немногочисленные и неоднозначно читаемые граффити. Еще один пример: голословно утверждая, что термин ЕАЕТНР херсонесской присяги «не может быть связан с таврским языком, являясь греческим словом», Бондаренко38 тут же горделиво заявляет, что «хотя гипотеза О. Н. Трубачёва явно несостоятельна, она все же натолкнула нас на интересную мысль», на которую дальше ссылается как на доказанный факт: «как мы теперь знаем. ЕАЕТНР — херсонесский храмовый архив, где хранились записи о знамениях и явлениях Девы»39. В то же время к несомненным достоинствам труда М. Е. Бондаренко следует отнести обобщение аргументации тех исследователей, которые считают культ верховной богини Херсонеса заимствованием у тавров (правда, свидетельствующие об этом данные преподаны таким образом, что создается впечатление, что их не только суммировал, но и обнаружил сам автор).
Автор данной статьи посвятил исследованию культов Херсонеса главу своей монографии «Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье VI-IV вв. до н. э.»40. Наши выводы таковы: верховным божеством херсонеситов была богиня Дева, в образе которой слились черты местного таврского божества и наиболее архаической из греческих богинь — Артемиды. Богиня Дева, для изображения которой была заимствована редкая для Артемиды иконография, но наиболее подходившая для местной богини (традиции изображения которой, насколько нам известно, у тавров не было), судя по всему, оттеснила на второй план культ этой популярной греческой богини, подобно тому как это происходило и с культами других богинь. Паредром Девы и вторым по значению богом херсонесского пантеона был Геракл.
1 Толстой И. И. Остров Белый и Таврика на Евксинском Понте. Пг., 1918; Охотников С. Б., Островерхое А. С. Святилище Ахилла на острове Левке (Змеином). Киев, 1993; РусяеваА. С., РусяеваМ. В. Верховная богиня античной Таврики. Киев, 1999.
2 Лапина О. В. Херсонесская Партенос (историографический аспект) // Акра. Нижний Новгород, 2002. С. 70-71.
3 См.: EbertM. Sudrussland im Altertum. Bonn; Leipzig, 1921. S. 3.
4 Лапина О. В. Указ. соч. С. 77.
5 Иванов Е. Э. Херсонес Таврический: Историко-археологический очерк // Известия Таврической Ученой Архивной Комиссии (ИТУАК). 1912. № 46.
6 Хирст Дж. Ольвийские культы // ИАК. 1908. № 27. С. 112 сл.
7 Пальцева Л. А. Культ богини Девы в Херсонесе // Из истории античного общества. Горький, 1979.
8 Мещеряков В. Ф. О культе богини Девы в Херсонесе Таврическом // Актуальные проблемы изучения истории религии и атеизма. Л., 1979. С. 104—118.
9 Пальцева Л. А. Культ... С. 42-46.
10 Мещеряков В. Ф. Указ. соч. С. 110-112.
11 Там же. С. 112-114; Пальцева Л. А. Культ... С. 44-45.
12 Пальцева Л. А. Культ... С. 32, 46; Мещеряков В. Ф. Указ. соч. С. 115-119.
13 Мещеряков В. Ф. Указ. соч. С. 118-119.
14 Пальцева В. А. Культ. С. 56.
15 Пальцева Л. А. Херсонес Таврический. Л., 1988. С. 80.
16 Мещеряков В. Ф. Указ. соч. С. 118.
17 Пальцева Л. А. Культ. С. 46.
18 Свенцицкая И. С. Некоторые особенности религиозного синкретизма в эпоху эллинизма // Причерноморье в эпоху эллинизма. Тбилиси, 1985. С. 46.
19 Скржинская М. В. Древнегреческий фольклор и литература о Северном Причерноморье. М., 1991. С. 29-38.
20 Зограф А. Н. Статуарные изображения Девы в Херсонесе // ИРАИМК. 1922. Т. 2. С. 359.
21 Скржинская М. В. Указ. соч. С. 36.
22 Доманский Я. В., Фролов Э. Д. Присяга граждан Херсонеса (опыт исторической интерпретации) // Скифы. Хазары. Славяне. Древняя Русь. СПб., 1998. С. 62.
23 Русяева А. С., Русяева М. В. Указ. соч.
24 Там же. С. 86.
25 Там же. С. 6.
26 Там же. С. 23.
27 Там же. С. 8-9.
28 Там же. С. 64, 70, 75.
29 Там же. С. 69 сл.
30 Там же. С. 97, 154, 155.
31 Лапина О. В. Указ. соч. С. 82.
32 См.: Шауб И. Ю. К вопросу о культе великого женского божества у меотов и скифов // Конференция «Религиозные представления в первобытном обществе»: Тезисы докладов. М., 1987. С. 215—217; Он же. О происхождении культа богини Девы в Херсонесе // Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса: Тезисы докладов. Севастополь, 1988. С. 128—130; Он же. Культ Великой богини у местного населения Северного Причерноморья // Stratum plus. 1999. № 3. С. 207—224.
33 ПятышеваН. В. Культ греко-тавро-скифского божества в Херсонесе // ВДИ. 1947. № 3. С. 213—218.
34 Сапрыкин С. Ю. О культе Геракла в Херсонесе и Гераклее в эпоху эллинизма // СА. I. 1978. С. 38—52; Соломо-ник Э. И. О культе Афины в Херсонесе в IV—III вв. до н. э. // Античная и средневековая идеология. Свердловск, 1984. С. 7—14; Столба В. Ф. Новое посвящение из Северо-Западного Крыма и аспекты культа Геракла в Херсонесском государстве // ВДИ. 1989. № 4. С. 55—70; Аграфонов П. Г. Культ Геракла в Херсонесском государстве (IV в. до н. э. — III в. н. э.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1999; Зубарь В. М. О характере культа Геракла в Херсонесском государстве в эллинистический период // Боспорский феномен. № 5. Ч. 2.
35 См. также: Шауб И. Ю. Причерноморско-италийские этюды. III. Геракл в Италии и Скифии // ИС. 2003. № 7. С. 12—28.
36 В 2005 г. в Киеве вышла научно-популярная книга В. М. Зубаря «Боги и герои античного Херсонеса».
37 Бондаренко М. Е. Пантеон Херсонеса Таврического. М., 2003.
38 Там же. С. 41.
39 Там же. С. 43.
40 См.: Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье VI—IV вв. до н. э. СПб., 2007. Гл. VI.
