CC BY
45
ББК 83.3(2Рос-Рус)1-8
Н. В. Новикова
Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского Кафедра истории русской литературы
ИВАНОВ-РАЗУМНИК О СЕРГЕЕВЕ-ЦЕНСКОМ (ПО СТРАНИЦАМ ЖУРНАЛА «ЗАВЕТЫ»)
Талант Разумника Васильевича Иванова (1878-1946) - Иванова-Разумника - как историка литературы, мыслителя, литературного критика раскрылся в 1900-е гг. Именно тогда вырабатывался своеобразный разум-никовский взгляд на текущий литературный процесс, в котором новаторство не обособлялось от классической традиции. По мнению критика, новизна, обусловленная временем, движением жизни и искусства, и неутра-чиваемые преемственные связи с духовным содержанием реалистической литературы предшествующих десятилетий создали особый художественный прецедент, привели к появлению так называемого «нового реализма».
В начале 1900-х гг. такой подход Иванова-Разумника к литературной классике и современности обрел концептуально ясные очертания, строгую завершённость. Произошло это в пору его активного сотрудничества с журналом «Заветы», который выходил в Петербурге с апреля 1912 по август 1914 г. Иванов-Разумник был соредактором и ведущим литературным критиком периодического издания, общественно-политические, литературно-публицистические приоритеты которого определялись руководством эсеровской партии, в первую очередь В. М. Черновым.1
Но сугубо политическое, узко партийное звучание журнала оказалось приглушенным. За короткий срок своего существования «Заветы» выдвинулись в ряд журналов, самых заметных со стороны литературнохудожественной и еще более - критико-библиографической. Этот феномен возник во многом благодаря систематическому, профессионально и гражданственно зрелому труду Иванова-Разумника. Дело было поставлено им безупречно. В связи с этим приведем характерное разумниковское признание в преданности выбранному поприщу, несмотря на очевидные сложности и великую ответственность: «Труднее всего оценить в настоящем то, что скоро будут все ценить в прошлом; труднее всего отметить в критике то, что войдет со временем в историю литературы. Гораздо легче плакаться горько на реках вавилонских» [1, с. 52. Здесь и далее выделено Ивановым-Разумником].
Среди художников, чье творчество прозорливо «отмечено» взыскательным критиком как безусловно значительное явление современного искусства, был С. Н. Сергеев-Ценский. Имя писателя появляется на страницах
1 В. М. Чернов (1873-1952) - идеолог, теоретик, лидер партии социалистов-революционеров, публицист и литературный критик. Его многочисленные выступления на страницах журнала «Заветы» только сейчас становятся предметом научного рассмотрения.
«Заветов» неоднократно. Во второй книге за 1912 г. опубликован его этюд «Около моря». Речь о Сергееве-Ценском идет в программных выступлениях Иванова-Разумника. Они помещаются в разделе «Литература и общественность», который ведет критик в журнале. Это обзоры: «Русская литература в 1912 г.», «Русская литература в 1913 г.»1, статья «Вечные пути (Реализм и романтизм)». Помимо собственно критической, они ценны и с точек зрения истории и теории литературы, а также теории литературной критики.
Наконец, целиком Сергееву-Ценскому посвящена самая объемная из «заветовских» работ Иванова-Разумника - перешагнувшая за обычные рамки рецензия на I-VI тома собрания сочинений писателя.2 В заголовок её вынесена идея, воспринятая критиком квинтэссенцией творчества Сер-геева-Ценского: «Жизнь надо заслужить».
Восстановим контекст суждений Иванова-Разумника о Сергееве-Ценском. Проекция на него поможет уяснить мотивацию литературнокритических оценок, степень их объективности, глубины, продуктивности, -в том числе с позиций сегодняшнего дня.
В первом же обзоре автор настойчиво подчеркивает, что не разделяет склонности «критиков всех возрастов и времен» «переоценивать прошлое и недооценивать настоящее», «проливать критические слезы «на реках вавилонских» современной литературы, вспоминая былую славу ее и сетуя на скудость и бедность ее в наши дни» [1, с. 51], «на печальное бесплодие, на оторванность литературы от жизни» [1, с. 56]. Такая тенденция им энергично, с большим достоинством и знанием дела оспаривается: «А река литературы течет себе - по-прежнему полноводная, богатая, вечно единая, вечно живая...» [1, с. 51].
Центральный тезис обзора безоговорочно утвердителен и подкупающе прост: «Не может вызывать печали современное положение русской литературы» [1, с. 54]. И это при том, что критик видит, как она «разбита на партии и направления, друг друга отрицающие, друг друга поедающие; все несвязно, все разрозненно, как в рассыпавшейся храмине» [1, с. 54].
Иванов-Разумник решительно опровергает утверждение «литературных плакальщиков» [1, с. 56], убедительно показывает, как «из разных литературных групп, от разных взаимно враждебных направлений стекаются подлинно художественные, подлинно связанные с жизнью произведения и вливаются в вечно единую, вечно живую реку русской литературы... Так было - так будет» [1, с. 56].
1 Критик имел возможность убедиться в том, что его оценки явлений текущего литературного процесса не требуют пересмотра. Оба обзора были переизданы им спустя десять лет в сборнике заветных «заветовских» статей, причём первый - без единой поправки, второй - с двумя-тремя незначительными изменениями, не относящимися, кстати, к Сергееву-Ценскому и не затрагивающими концептуальной сути. См.: Иванов-Разумник. Заветное. О культурной традиции. I. Чёрная Россия. Статьи 1912-1913 гг. - Пг.: «Эпоха», 1922. - С. 176.
2 Сергеев-Ценский С. Собрание сочинений: В VI т. - М.: Книгоиздательство писателей, 1913.
Первым же аргументом, подкрепляющим мысль о неиссякаемости жизнеутверждающей силы современного искусства слова, становится «Хаджи-Мурат» Л. Толстого - «несомненно величайшая без сравнения вещь всего года», «подлинно живое творчество великого писателя» [1, с. 60]. Очерчивая далее контуры лирики, критик вновь прибегает к излюбленному критерию оценки литературного явления: «Много живого и радостного дала поэзия минувшего года русской литературе» [1, с. 60].
Иванов-Разумник различает «непереходимую пропасть живого и мертвого в русской литературе» [1, с. 60] и, отталкиваясь в очередной раз от романов Д. Мережковского, не устает повторять, что «там живое, где подлинное художественное творчество; а творчество это ни логикой не вскрывается, ни словесными схемами не доказывается» [1, с. 60].
Такой угол зрения на только что появившиеся произведения - через призму «живого»-«мёртвого» в них - безошибочно обнаруживает укорененность, потенциальную жизнеспособность одних и предопределяет скорое забвение, грядущую невостребованность других.
Разумниковский подход выдержал проверку временем. Первоначальные суждения критика по большей части оказались оптимально точными. Сошлемся на конкретные его отзывы. «В области художественной прозы, - считает Иванов-Разумник, - минувший литературный год принес немало явлений, заслуживающих самого пристального внимания» [1, с. 62]. Среди них те, «вокруг которых <...> шла бурная пря» [1, с. 62]: романы Ф. Сологуба «Навьи чары» и «Слаще яда» (последний, по Иванову-Разумнику, ни в чём не уступает «Мелкому бесу»), пьесы Л. Андреева «Профессор Сторицын» и «Екатерина Ивановна» (о «Профессоре.» критик публикует особую заметку в одном номере с обзором), рассказы М. Горького «Рождение человека», «Три дня» и др. («Рождение человека», кстати, открывает первую книгу «Заветов»)1.
Иванов-Разумник выделяет также группу «второстепенных «маститых» писателей» [1, с. 63]. Из них останавливает на себе внимание «юбилейный Ив. Бунин» («порадовал, но не слишком» своим «Суходолом»), А. Куприн, подготовляющий окончание своей «Ямы», «которую он сам себе вырыл» [1, с. 63]; здесь же - М. Арцыбашев «с очередным деревянным чурбаном» [1, с. 64] - романом «У последней черты»; И. Шмелев, как и А. Толстой, не давшие еще достаточной «почвы для окончательных выводов о себе» [1, с. 64]; Б. Зайцев, большого романа которого, судя по опубликованным отрывкам, «надо ждать с интересом» [1, с. 64]2.
Рассматривая прозу поступенчато, автор разбора приберегает самое важное к концу: «Еще о трех произведениях, или, вернее, о трех авторах хотелось бы упомянуть в этом перечне. Один из них произвел столько
1 Символично, что словосочетание, ставшее названием горьковского рассказа, безотносительно к нему, вскоре станет ключевым в разумниковском обосновании неоспоримых достоинств современной литературы, продолжающей традиции духовных исканий классики.
2 Забегая вперёд, скажем, что Иванов-Разумник остался и в дальнейшем столь же строг по отношению ко всем, кого здесь не без иронии назвал «маститыми».
шума, что на добрый десяток знаменитостей его бы хватило. Другой прошел почти незамеченным с произведением достаточно замечательным. Третий, один из самых крупных писателей последних лет, до сих пор стоит в тени, хотя заслуживает величайшего внимания». Критик имеет в виду роман В. Ропшина (Б. Савинкова) «То, чего не было» и «Повесть о днях моей жизни, радостях моих и злоключениях» Ив. Вольного, напечатанные в «Заветах» (через несколько месяцев он выскажется о романе «с полной свободой критического суждения») [1, с. 64].
И, наконец, «третий - это С. Сергеев-Ценский. В минувшем году он не дал особенно крупных по размеру произведений; но сам он настолько крупный художник, что и мелкие рассказы его стоят больше, чем иные романы иных знаменитостей. Сколько романов М. Арцыбашева можно отдать хотя бы за одного маленького «Медвежонка» С. Сергеева-Ценского! Об этом писателе нельзя говорить мимоходом, критике придется еще многое сказать о нем, когда в текущем году появится его новый большой роман» [1, с. 64-65].
Как видим, Иванов-Разумник, воссоздавая панораму новейшей прозы, в конечном счёте отдает предпочтение Сергееву-Ценскому. Критик закономерно «восходит» именно к нему, задаваясь вопросом, «что из этих литературных явлений ценно и нужно? что из них останется, как можно думать, в истории литературы? что из них тесно связано с нашей жизнью, с жизнью минуты, с жизнью века?» [1, с. 65]. Такой «взгляд назад» [1, с. 65] возвращает к пафосу недавних творческих откровений Л. Толстого и тем самым наводит на мысль о перекличке нравственно-философских исканий Сергеева-Ценского с толстовскими. Художественные миры младшего и старшего современников предстают как звенья одной цепи.
И вновь Иванов-Разумник оттеняет действительную подлинность произведений Сергеева-Ценского - наряду уже с «Пятой язвой» А. Ремизова и «Никоном Староколенным» М. Пришвина1 - сравнением с «пустым местом», «мертвым романом» З. Гиппиус «Роман - царевич» и «очень слабой» книжкой ее рассказов «Лунные муравьи» [1, с. 65]. Таким образом, творчество Сергеева-Ценского - в числе вершинных для критика аргументов в защиту того, что «не рассыпанная храмина современная русская литература, а вечно созидающийся храм» [1, с. 67]. «Разные слова рождаются в этом храме, - итожит критик, - но в конце концов побеждает всегда одно: слово жизни, слово веры в жизнь» [1, с. 67].
Чуть позже эта идея проступит в развернутом анализе содержательной структуры произведений Сергеева-Ценского - статье «Жизнь надо заслужить». Здесь Иванов-Разумник ставит перед собой цель «смести» с произведений Сергеева-Ценского «ненужную труху» «модерна домашнего производства» [2, с. 133-134] и «подойти к их подлинной сущности» [2, с. 134]. А «сущность эта, - по его мнению, - является новым «реализмом» [2, с. 134]. Называя писателя «одним из представителей» нового течения, критик более точно определяет его место в текущем литературном
1 Об этих «якобы чёрных произведениях минувшего года» [1, с. 67] Ива-нов-Разумник прежде высказался в статье: Чёрная Россия («Пятая язва» и «Никон Староколенный») // Заветы. - 1912. - № 8. - С. 40-58.
процессе: «Если есть подлинный «реалист» среди современных художников слова, то это, несомненно, Сергеев-Ценский» [2, с. 134].
Следующей отправной точкой монографического разбора является многократно до этого подтвердившееся наблюдение Иванова-Разумника: «Тесно связан Сергеев-Ценский со всем прошлым развитием русской литературы» [2, с. 134]. Чтобы показать это «с особенной ясностью», критик от «тела» переходит к «душе» произведений сложившегося автора. Рассмотрению того, «в чём же сущность «души» его творчества» [2, с. 134], и посвящено специальное большое исследование. В основе его - коренное убеждение Иванова-Разумника в том, что «русская литература - как и всякая великая литература - трагична по своим устремлениям, по своим вопросам и исканиям. Чем жива душа человеческая? и когда она воистину жива? в этих вопросах, приводящих к трагедии, - вся русская литература» [2, с. 134]. Сергеев-Ценский, как обнаруживает критик, «связан с прошлым русской литературы» именно «в этой духовной сущности»[2, с. 134].
Эта мысль звучит, варьируясь, по нарастающей на протяжении всей статьи. Например, ссылаясь на ранние рассказы «Тундра», «Взмах крыльев», «Маска», «Смерть», Иванов-Разумник пишет о Сергееве-Ценском: «Лицо его определилось в этом отношении с первых же его произведений. Интересно следить, как мало-помалу развиваются и переплетаются темы Сергеева-Ценского вокруг вечных вопросов о смерти и жизни, о случае и судьбе» [2, с. 134-135]. Обращение к рассказу «Уголок» помогает конкретизировать мысль: «Нет иной раз другого спасения от тундры душевной, чем открывающая глаза смерть. Это вечная тема русской литературы, и к ней скоро подошел Сергеев-Ценский» [2, с. 135]. Проекция на толстовские размышления совершенно очевидна, разговор о них - впереди.
Критик солидарен с писателем в том, что «счастье жизни человеческой» - в способности «вечно впитывать впечатления жизни и вечно накоплять их, отметать всё случайное и свято беречь и хранить все подлинное <...> Но для этого в ней должно быть «что-то», эту жизнь освящающее, объясняющее, оправдывающее» [2, с. 136]. И далее - кульминационное положение разумни-ковского истолкования «духовной сущности» творчества Сергеева-Ценского: «Подлинный человек должен искать не облегчение, а освящение жизни, хотя бы через муки и страдания свои. Жизнь надо заслужить» [2, с. 137].
Вопросы эти занимали писателя с самых первых его произведений (в рассказах «Дифтерит», «Умру я скоро» и др., драме «Смерть»). Уже начинающий автор настраивал на то, что «никогда не поздно стать человеком и этим освятить свою жизнь, хотя бы в минуту смерти. Никогда не поздно» [2, с. 139]. Еще раз, выделяя курсивом только что сказанное, критик подчеркивает, что «это вечная тема мировой литературы, начиная от греческой трагедии, проходя «Королем Лиром» и кончая Л. Толстым («Смерть Ивана Ильича», «Хозяин и работник»). Сергеев-Ценский пошел по этому же пути. Дело тут не в величине таланта, а в однородности тем, -и небольшой рассказ Сергеева-Ценского «Бред» (т. I) очень характерен и для этого автора, и вообще для всей русской литературы» [2, с. 139]. В нем показано «такое «рождение человека», хотя бы в минуту смерти»,
которое, по Иванову-Разумнику, и составляет сущность трагедии - всегда глубоко радостной: человек родился!» [2, с. 139].
Такое прочтение Сергеева-Ценского знатоком и почитателем Л. Толстого вполне закономерно и плодотворно. В свое время через подобное состояние души прошли толстовские герои. Критик обращает внимание на то, что и Иван Ильич, и купец Брехунов «только смертью открывают в себе человека и находят вечное «что-то», освящающее жизнь» [2, с. 140]. Иванов-Разумник видит в этом разгадку толстовского замысла: «Вот почему для него (Ивана Ильича - Н. Н.) «вместо смерти был свет», вот почему такое светлое и примирённое впечатление выносишь из этой такой мрачной, казалось бы, жизненной истории! Человек родился!» [2, с. 140].
Эта вдохновенная тирада завершается методологически важным для критика пассажем: «Трагедия есть рассказ о рождении души человека, -и она всегда светла; мрачна лишь драма - рассказ о смерти человеческой души» [2, с. 140]. Иванов-Разумник полемически замечает: «Не в первый раз приходится говорить обо всём этом; что же делать, если так трудно воспринимаются у нас все эти слишком несомненные истины» [2, с. 140]. «Прислушайтесь к разговорам, - продолжает он, - или вспомните многочисленные критические статьи о современной русской литературе, хотя бы о том же Сергееве-Ценском: постоянные жалобы, что-де мрачно смотрит наша литература на свет, не любит живых и сильных людей, старается доконать и обессилить своих героев, и тогда только нянчится с ними. Какая безнадёжная, больная, отрицающая жизнь эта современная русская литература!» [2, с. 140]. Критик без колебаний отъединяется от поверхностных читателей и критиков: «Всё это - ходячее мнение, трафарет, всё это оскомину набило, всё это и про Сергеева-Ценского, между прочим, говорится - и всё это сущий вздор, полное непонимание трагичности всей русской литературы в её целом. Ибо всякая великая литература насквозь трагична, и только душевно слепые не умеют различать этой светлой трагедии от тёмной драмы, а потому и мажут в чёрный цвет современную литературу» [2, с. 140].
Иванов-Разумник вновь и вновь пытается открыть современникам глаза на неоспоримое для него значение подвижнических размышлений художников: «Самые, казалось бы, «чёрные» произведения последних лет -суть произведения воистину светлые, ибо в них раскрывается рождение души человеческой» [2, с. 140]. А поскольку «такое рождение души человеческой всегда совершается в болезнях, страданиях, муках, - и именно потому о болезнях, страданиях и муках постоянно говорит подлинная наша литература» [2, с. 142]. Помимо Сергеева-Ценского, критик имеет в виду того же А. Ремизова («Крестовые сестры», «Пятая язва») и, если судить по обзору литературы 1912 г., - равноценного им М. Пришвина («Никон Староколенный») [2, с. 140].
Рассмотрев первые два тома собрания сочинений Сергеева-Ценского, на примере «Бреда» «особенно подчеркнув вечные темы русской литературы», Иванов-Разумник переходит к «последним и лучшим» произведениям писателя, в которых эти темы «проявились гораздо ярче и красочнее» [2, с. 142]. Роман «Поручик Бабаев» (1903-1907) он оценива-
ет, исходя из знания классических образцов: «Роман там, где описывается рост человеческой души, - но никакого роста героя нет в этом произведении Сергеева-Ценского» [2, с. 145]. В той же системе координат герой -«мелкая душа, занятая великими исканиями», а роман в целом - «о муках души, неспособной родиться и вечно ищущей освящающее жизнь «что-то». Бедная, слепая душа.» [2, с. 145]. Как видим, мерило постижения «духовной сущности» романа остается тем же.
Характер анализа произведений, написанных после «Поручика Бабаева», демонстрирует прежнюю органичность разумниковского подхода к творчеству Сергеева-Ценского. Погружаясь в более совершенный, богатый с художественной точки зрения материал, критик упрочивает свои позиции. На его взгляд, писатель «с каждым годом, с каждым шагом идет вперед; и в каждом новом произведении все ярче проявляет те «трагические» мотивы, которые определяют собою лицо всей русской литературы, ее мировое значение. И все больше и больше начинает он понимать «что-то», мир освящающее и с миром примиряющее» [2, с. 145]. Перебрасывая мостик от «Поручика Бабаева» к следующим произведениям, Иванов-Разумник считает: «Искания - ведь этим словом не исчерпывается ответ жизни. И если великие искания могут осветить путь даже мелкой души, то есть еще и великие страдания, которые воистину освящают жизнь» [2, с. 145]. Именно на эту тему, как считает критик, написаны Сергеевым-Ценским повести «Лесная топь» (1907) и «Печаль полей» (1908, т. IV).
Героиню первой повести автор приводит к пониманию того, что «душу заработать надо» - в этом вся суть «трагедии» жизни человеческой, жизни, которую надо заслужить». Поистине «ответ всё тот же» на вопрос «зачем это страдание?» [2, с. 146].
С точки зрения Иванова-Разумника, «душевная трагедия» героя следующей повести - «Движения» (1909-1910 гг., т. V) - «это все та же вечная тема русской литературы, гениально воплощенная в «Смерти Ивана Ильича»» [2, с. 150]. Для критика это произведение - еще одно красноречивое свидетельство того, «насколько пронизано все это творчество «трагическими» мотивами и тем самым связано со всем внутренним развитием русской литературы» [2, с. 149]. Повесть удостаивается самой высокой аттестации критика: «Движения» - «лучшее, что написал до сих пор Сер-геев-Ценский, самое значительное произведение «нового реализма» за последнее время» [2, с. 149].
Из свежих произведений Сергеева-Ценского критик признает «интересными и ценными вещами» «Медвежонка» (1911), «Недра» (1912), «Ближнего» (1913). Последний «по-прежнему говорит про «что-то» освящающее жизнь; это «что-то» здесь снова - «любовь к человеку»!» [2, с. 153].
Завершая очерк творчества Сергеева-Ценского, критик сетует на то, что «его ещё не оценили, его ещё мало знают, охотно высмеивают его «Береговое» <...> и равнодушны к его лучшим произведениям» [2, с. 153]. «Это, -констатирует Иванов-Разумник - участь не одного его в русской литературе. «Широкая публика» часто проходит мимо ценных и крупных художественных явлений и охотно восхищается всякой литературной макулатурой. Так
часто бывало, и ничего особенно огорчительного в этом нет» [2, с. 153]. Автор творческого портрета Сергеева-Ценского не сомневается, что «пройдет немного лет - и макулатура пойдет на обертки, а подлинно ценное останется жить и займет свое место в литературе. Займет свое место и Сергеев-Ценский, от которого еще можно многого ждать» [2, с. 153].
После этого Иванов-Разумник «в последний раз» возвращается «к тому роду мыслей, которые невольно возникают от соприкосновения с таким подлинным и с таким подлинно русским творчеством» [2, с. 153]. Думается, ему доставляет немалое просветительское удовольствие повторять, что «связь Сергеева-Ценского со всей предыдущей нашей литературой -в «трагичности» устремлений и исканий. «Душу заработать надо», жизнь надо заслужить, - этим всегда была жива русская литература» [2, с. 153].
Критику в значительной степени импонирует взгляд Сергеева-Ценского на человека, художническое постижение его души и мира в целом. Философия жизни, которую исповедует писатель, - как осознает это Иванов-Разумник, - в духе заветов отечественной классики. И это созвучно его пониманию «вечных истин».
Горячей проповедью основ духовно-нравственной культуры, почерпнутой из произведений Сергеева-Ценского, его учителей и единомышленников, воспринимаются заключительные слова критика: «Страдая и скорбя, завоевываем мы свое человеческое достоинство; страдая и скорбя, приходим мы к приятию мира и жизни, к сознанию: какое великое счастье - жизнь! Жить всем в мире, жадно и полно впивая жизнь, нося в душе освящающее «что-то», - любовь к человеку. После такой жизни - не может быть страшна смерть» [2, с. 153-154].
Итак, в первом «заветовском» годовом обзоре Иванов-Разумник в общих чертах отражает своё понимание Сергеева-Ценского на фоне современной ему литературы. В специальной статье о писателе оно аналитически обосновывается, концептуально разворачивается и углубляется. Там же с необходимой полнотой осуществляется постижение истоков художественного осмысления Сергеевым-Ценским человеческой жизни: они -в обращённости писателя к классике.
Заявленные подходы, раскрытые позиции без изменений воспроизводятся и суммарно закрепляются в обзоре литературы 1913 г. Критик ни от чего не отказывается, не вносит в свои характеристики никаких поправок: «В прошлогоднем обзоре я говорил о художнике, которого, несомненно, замалчивала критика и недостаточно оценили читатели, - о Сер-гееве-Ценском. В самом конце минувшего года о нём появился зато целый ряд статей: полоса «непризнания», по-видимому, кончается. Что касается самого Сергеева-Ценского, то в минувшем году он дал только отрывок из романа «Красота» и небольшие рассказы «Недра» и «Ближний», проникнутые тем самым «бодрым и радостным чувством веры в жизнь», о котором мне уже не раз приходилось говорить на этих страницах, между прочим, в применении к творчеству именно Сергеева-Ценского» [3, с. 91].
Отношение Иванова-Разумника к писателю по-прежнему идёт вразрез с устоявшимся: «Писателя этого слишком часто пытались представить ка-
ким-то выразителем неверия в жизнь, - неверия, будто бы характерного вообще для русской литературы нашего времени; но всё это были попытки с негодными средствами» [3, с. 91]. Ограждая творчество Сергеева-Ценского от превратного истолкования, критик тем самым отстаивает -в отличие от многих - и «духовную сущность» современной литературы. Ива-нов-Разумник убеждён, что современным художникам помогает выстоять причастность к «культурной традиции», в этом - залог её будущего, магистральный путь её развития: «Глубокая вера в жизнь неразрывна с «трагическим» отношением к жизни, с «трагическим» пониманием её: в этом - всё содержание русской литературы, начиная от Пушкина и кончая Л. Толстым. В это русло входит и творчество Сергеева-Ценского, одного из самых крупных представителей современного «нового реализма»; с интересом надо ждать новых его, давно обещанных, больших произведений» [3, с. 91].
Разумеется, Иванов-Разумник, говоря о «ростках нового реализма» [4, с. 107] в современной литературе, отводит место Сергееву-Ценскому и в программной статье «Вечные пути (Реализм и романтизм)». Показательное имя возникает первым: «Вот Сергеев-Ценский, якобы отвергающий жизнь и проклинающий её, а в действительности требующий от жизни подвига и славящий «рождение человека» в человеке: ну, конечно же, он «символист», как и всякий подлинный художник, и, конечно же, он подлинный «реалист» и по мировоззрению, и по литературному устремлению своему. Вот, с другой стороны, Ремизов <...> И ещё ряд других имён мог бы назвать я, - имён художников слова, бессознательно строящих на религии Человека, представителей нового реализма.» [4, с. 107-108].
Разумниковские оценки современного ему литературного процесса, по крайней мере в той его части, которую занимает творчество Сергеева-Ценского, не устарели. Более того, оперативные критические отзывы на расстоянии обрели характер взвешенных историко-литературных суждений, стройной системы взглядов, чем они, собственно, и были с самого начала. Стало быть, представления Иванова-Разумника о «новом реализме», которые складывались в «Заветах» в большой степени с опорой на творчество Сергеева-Ценского, оказались не преходящими, а долговечными и прочными. Одним словом, действительно - «платформой».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Иванов-Разумник. Русская литература в 1912 году // Заветы. - 1913. - № 1. -С. 51-67.
2. Иванов-Разумник. Жизнь надо заслужить (Сергеев-Ценский. Собрание сочинений. Т. I-VI) // Заветы. - 1913. - № 9. - С. 132-154.
3. Иванов-Разумник. Русская литература в 1913 году // Заветы. - 1914. - № 1. -С. 87-99.
4. Иванов-Разумник. Вечные пути (Реализм и романтизм) // Заветы. - 1914. -№ 3. - С. 93-110.
Получено 5.10.05
IVANOV-RAZUMNIK ABOUT SERGEEV-TSENSKY (THE JOURNAL “ZAVETY”)
N. V. Novikova
The program, literary and critical statements by Ivanov-Razumnik, the leading contributor in the journal “Zavety” (1912-1914) about Sergeev-Tsensly are studied in the article. The author is appreciated by the critic as one of the greatest “most typical representatives of new realism in recent years”. In Ivanov-Razumnik’s opinion, the creative work of Sergeev-Tsensky presents the most profound argument in defense of the spiritual essence idea in the modern literature successively inherited from the classics. Razumnik’s conception of new realism proved valid in time.
