CC BY
205
УДК 821.0
М. Р. ТАРАСОВА
ИВАН ИЛЬИН О «ВЫБРАННЫХ МЕСТАХ ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ДРУЗЬЯМИ» Н. ГОГОЛЯ
В статье впервые проанализированы высказывания И.А. Ильина о книге Н.В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями»; показана трансформация отдельных оценок, идей Г оголя в контексте публицистики и литературной критики Ильина.
Ключевые слова: И.А. Ильин, Н.В. Гоголь, публицистика, литературная критика, поэзия.
Ivan Ilyin about “The chosen places from correspondence with friends” N. Gogol. MARINA R. TARASOVA (Sakhalin State University, Yuzhno-Sakhalinsk).
In clause about N.V. Gogol’s book “The Chosen places from correspondence with friends” I.A. Ilyin’s statements for the first time are analysed; transformation of separate estimations, N.V. Gogol’s ideas in a context of publicism and literary criticism I.A. Ilyin is shown.
Keywords: I.A. Ilyin, N.V. Gogol, publicism, the literary criticism, Russian poetry.
«Выбранные места из переписки с друзьями» - последняя книга Н.В. Гоголя. Отпечатанная в Петербурге в конце декабря 1846 года, она поступила в продажу в самом начале 1847 года, вызвав большой общественный резонанс (можно сказать, что споры по поводу этой книги продолжаются до сих пор). Восстанавливая события минувших дней, И.А. Ильин пишет: «...книга [Гоголя] выходит в свет и -разражается буря. В книге усматривают лишь недостаток либерально-радикального духа, лишь безупречную передачу тогдашнего положения в обществе (с крепостничеством, бюрократизмом, слабым правопорядком и пр.). В самом Гоголе видят политического перебежчика, реакционера, заносчивого есесудию1, с ним вступают в противоречие. Социалистически-радикальный критик Белинский, который до сей поры ценил Гоголя превыше всего и любил его, написал ему резкое, злобное письмо, от которого Гоголь пал окончательно духом.» [6, с. 254, 255]. Голоса поддержки тонут «в хоре мелочного критиканства, придирок ложных и даже оскорблений» [Там же, с. 276].
Среди тех, кто книгу принял, в разное время были П.А. Плетнев, А.С. Хомяков, И.С. Аксаков, П.А. Вяземский, Л.Н. Толстой, К.В. Мочульский, В.В. Зеньковский и, конечно, И.А. Ильин. Ильин называет книгу Гоголя «изумительной (по искренности, почвенности и одинокой мужественности) попыткой - найти и указать русской интеллигенции выход и путь» [13, с. 397]: выход из кризиса веры, из «обезбожения», путь - к подлинному духовному лидерству и чести. Ильин находит в письмах Гоголя «поистине кладезь выстраданной жизнью мудрости, с конкретно применимой этикой, со здоровыми органически, консервативными политически воззрениями, с великолепной, тонко выраженной литературной этикой касательно русского языка и изящной словесности» [6, с. 275].
Книга Н.В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» состоит из 32 глав, которые в жанровом отношении представляют собой завещание, письма, фрагменты писем, статьи, архетипически восходящие к проповеди и исповеди. И.А. Ильин в своих сочинениях цитирует, по преимуществу, X и XXXI «литературные» главы. X глава у Гоголя, «О лиризме наших поэтов», - это письмо В.А. Жуковскому («Письмо к В.А. Ж......му»). Нас, в связи с нашими целями, интересует XXXI глава.
Эта глава - «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность» - по жанру программная статья, построенная на материале русской поэзии от Ломоносова до Лермонтова (включает в общей сложности 24 имени). Именно на эту статью ссылается. Ильин в одной из своих последних статей -«Когда же возродится великая русская поэзия?», в определенном смысле тоже программной (опубликована в июне 1954 г. в рамках публицистического проекта «Наши задачи» в выпусках 207-м и 208-м из 215).
ТАРАСОВА Марина Романовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы (Сахалинский государственный университет, г. Южно-Сахалинск). E-mail. baginskay56@mail.ru © Тарасова М.Р., 2GG9
1 Курсив в цитатах принадлежит И.А. Ильину.
Учитывая итоговый характер обеих работ, имеет смысл внимательнее присмотреться к тому, что из гоголевского текста и как актуализирует Ильин.
Обращает на себя внимание уже сама однотипность названий указанных статей. Оба заголовка сформулированы в виде вопросов, при этом у И.А. Ильина вопросительная интонация закреплена соответствующим знаком. Оба автора, размышляя о русской поэзии, поднимают - и выносят в заглавие -проблемы, принципиально важные для общественного сознания в данный конкретный момент (1847 и 1954 годы) и в самой далекой временной перспективе. Таким образом, намечается масштаб исследований, характеризующий и Гоголя, и Ильина как мыслителей большого размаха и «долгого» исторического дыхания.
Структурно статья Ильина делится на две части. Определяя в первой части революцию 1917 года как срыв в духовную пропасть [8, с. 313], Ильин полагает, что поначалу в сложившейся ситуации русскому человеку помогали выживать юмор и терпение. Позже, говорит он, наметился возврат к вере и молитве [Там же, с. 314]. И вот великая русская поэзия, по мнению И.А. Ильина, возродится тогда, когда «в русской душе запоет ее последняя священная глубина» [Там же, с. 317]. Эта глубина уже дана русскому человеку, но еще не воспринята его сердцем полностью и окончательно. А поэзию творит именно сердце.
Развивая во второй части заявленный тезис, Ильин, в частности, пишет: «Это не означает, что подлинная поэзия не нуждается ни в чем, кроме поющего сердца. Наоборот - она требует всего человека: она вовлекает в жизнь чувства (сердца) - и волю, и мысль, ибо поэзии свойственно желать до воспламенения и мыслить до самой глубины. Но важнейшее и главное есть поющее сердце, и все иные силы и способности должны подчиниться ему и проникнуться его живоносною струею, его пением, его мелодией.
Так было в русской классической поэзии и XVIII, и XIX века. И это было тогда же осознано и выговорено Гоголем (гл. XXXI “Переписки с друзьями”. “В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность”). Он пишет, между прочим: “Огонь излетел вдруг из народа. Огонь этот был восторг” и “восторг этот отразился в нашей поэзии, или лучше - он создал ее”. Уже Ломоносов творил как “восторженный юноша”: “всякое прикосновение к любезной сердцу его России, на которую глядит он под углом ее сияющей будущности, исполняет его силы чудотворной”. ” Державин творил великое только в состоянии “одушевления”, “напряженного силою вдохновения”. Даже у Капниста проявился “аромат истинно душевного чувства”. А вот “благоговейная задумчивость Жуковского исполняет все его картины” особого “греющего, теплого света” < . > А Пушкин был сам “точно сброшенный с неба поэтический огонь, от которого, как свечки, зажглись другие самоцветные поэты”. » [8, с. 318, 319].
Устанавливая преемственную связь, Ильин прямо цитирует Гоголя (11 микроцитат только в указанном фрагменте и еще одна, неточная, - в конце статьи). Ильин как бы продолжает разговор, начатый сто лет назад, сохраняя подчас даже особенности речевой манеры Гоголя. Так, он охотно (не менее охотно, чем Гоголь) использует синтаксический параллелизм с анафорическим зачином. Например, у Гоголя: «Струи его [самородного ключа русской поэзии] пробиваются в наших песнях, в которых.», «Струи его пробиваются в пословицах наших, в которых.», «Струи его пробиваются, наконец, в самом слове церковных пастырей.» [2, с. 212]. Или: «Еще в ней [в поэзии] слышней выступят наши народные начала. Еще не бьет всей силой <...>. Еще никто не черпал <...>. Еще доселе загадка <...>. Еще ни в ком не отразилась <.> Еще тайна для многих. » [2, с. 260] и т. д. У Ильина: «. оно [сердце] будет прозаично, сухо, мертво; оно не создаст поэзии; оно даст только рифмованные строчки» [8, с. 318]. Или: «Мы признаем <.> Мы увидим <.> Мы научимся.». И снова: «Мы видим в ней <.> Мы видим сквозь нее.» [Там же, с. 323] и т.д. Ильин, как и Гоголь, склонен к долгим периодам, к сложному построению фраз (правда, при всей сложности синтаксических конструкций Ильин предпочитает прямой порядок слов - Гоголь тяготеет к инверсии, прихотливому «плетению словес»).
На содержательном уровне И.А. Ильин естественно дополняет гоголевский ряд имен (из этого ряда у него представлены Ломоносов, Державин, Капнист, Жуковский, Пушкин, Баратынский, Языков, Лермонтов) тремя десятками новых - из контекста русской поэзии второй половины XIX - первой половины XX века. Ильин «присваивает» гоголевскую статью современности, развивая, уточняя основные ее положения. Так, он разделяет мысль Гоголя о том, что поэзию творит восторг, что она - голос чувства, сердца. Но если у Гоголя поэтический восторг на русской почве изначально порождается светом науки, европейского просвещения (называя среди источников самобытной русской поэзии народную песню, пословицы и слово церковных пастырей, Гоголь специально подчеркивает, что светоносного начала не видно ни в одном из них [2, с. 213, 214 и др.], то Ильин подлинную поэзию обусловливает исключительно светом веры - всегда. Гоголь только ставит задачу высшего - христианского - воспитания поэта, только в идеале ориентирует поэзию на высшую - христианскую - битву за душу человека [Там же, с. 259]; Ильин утверждает более чем определенно: «Все русские великие поэты сосредоточивали свой чувствующий опыт на том, что есть главное, важнейшее или прямо священное в жизни мира и человека. Они созерцали Божье; и взволнованное, умиленное сердце их начинало петь» [8, с. 317].
По Ильину, уже Пушкин совершил акт национального самосознания, «утвердил наше национальное бытие» [11, с. 41]. По Ильину, «Пушкин был живым средоточием русского духа, его истории, его путей,
его проблем, его здоровых сил и его больных узлов» [Там же, с. 42]. Пушкин, по Ильину, «есть чудеснейшее, целостное и победное цветение русскости» [Там же, с. 45]. Гоголь утверждает несколько иное. Он пишет: «.поэзия наша не выразила нам нигде русского человека вполне, ни в том идеале, в каком он должен быть, ни в той действительности, в какой он ныне есть. Она собрала только в кучу бесчисленные оттенки разнообразных качеств наших.» [2, с. 255], чтобы сохранить их до лучших времен. Что касается Пушкина, то, как и В.Г. Белинский [1, с. 532, 533], как впоследствии Ф.М. Достоевский в Пушкинской речи [3, с. 398], Н.В. Гоголь ставит в заслугу поэту его поразительную чуткость, способность «на все откликаться» [2, с. 230] (не ограничивая этой способности кругом «чужих национальностей», но и не акцентируя русскости Пушкина как таковой - в значении первоосновы его творчества): «И как верен его отклик, как чутко его ухо! Слышишь запах, цвет земли, времени, народа. В Испании он испанец, с греком - грек, на Кавказе - вольный горец в полном смысле этого слова; с отжившим человеком он дышит стариной времени минувшего; заглянет к мужику в избу - он русский весь с головы до ног. » [2, с. 231].
И.А. Ильин, отстаивая свою правду, говорит с полной ясностью и определенностью: «.И подобно тому, как Шекспир в “Юлии Цезаре” остается гениальным англичанином; а Гете в “Ифигении” говорит как гениальный германец; и Дон-Жуан Байрона никогда не был испанцем, - так и у гениального Пушкина: и Скупой Рыцарь, и Анджело, и Сальери, и Жуан, и все по имени чужестранное или по обличию «напоминающее» Европу, есть русское, национальное, гениально-творческое видение, узренное в просторах общечеловеческой тематики. Ибо гений творит из глубины национального духовного опыта, творит, а не заимствует и не подражает. За иноземными именами, костюмами и всяческими «сходствами» парит, цветет, страдает и ликует национальный дух народа. И если он, гениальный поэт, перевоплощается во что-нибудь, то не в дух других народов, а лишь в художественные предметы, быть может до него узренные и по-своему воплощенные другими народами, но общие всем векам и доступные всем народам» [11, с. 44, 45]. (Ильин и самого Гоголя называет субстанциально русским художником [6, с. 240, 241].)
И.А. Ильин извлекает из Гоголя и «присваивает» современности концептуально важные для него сокровища духовного опыта, расставляя, усиливая соответствующие акценты, характеризуя самого Гоголя как «настоящего прозорливца» [12, с. 87], «остроумнейшего и ответственнейшего русского мыслителя» [14, с. 391], как художника «значительного в главной идее своего творчества» [6, с. 240]. Ильин цитирует «Выбранные места из переписки с друзьями» в статьях «Пророческое призвание Пушкина» (1937) [11, с. 39], «Александр Пушкин как человек и характер» (1943) [5, с. 192], «Пушкин в жизни. 1799-1837» [12, с. 87], «Николай Метнер - композитор и провидец (Романтизм и классицизм в современной русской музыке)» [9, с. 505], в работе «Сущность и своеобразие русской культуры» [14, с. 391-393], в «Аксиомах религиозного опыта» [4, с. 453], в письмах к Е.Е. Климову от 28.IV.1951 г., 14.IX.1952 г., 13.III. и 7^11953 г. [10, с. 53, 55, 58, 59].
Очень важно, что Ильин рассматривает «Выбранные места из переписки с друзьями» без отрыва от остального творчества Гоголя - ничему их не противопоставляя, никаких границ между этим произведением и другими не проводя. Размышляя о Гоголе, Ильин устанавливает для себя два обязательных правила (методологических основания): первое - не делить Гоголя «как бы на два образа», один из которых воспринимается «как нечто художественное, сатирическое, прогрессивное (чуть ли не либеральнорадикальное)», а другой предстает «как нечто религиозно-мистическое и одновременно политикореакционное» [6, с. 242]. До тех пор, пока остается эта «узколобая политиканствующая дихотомия», утверждает Ильин, «истинного Гоголя не уразуметь вовек» [Там же ]. И второе - ко всему, что сказал, написал и сделал Гоголь, надо относиться серьезно [Там же, с. 243], во всем, даже самом анекдотическом, фантасмагорическом у Гоголя, необходимо, по Ильину, различать лирико-мистическую, трагикомистическую сторону [Там же, с. 241]. С этих позиций Ильин и оценивает «Выбранные места из переписки с друзьями», многими нитями связывая их не только с предыдущим творчеством Гоголя, но и с последующими явлениями русской культуры, полагая, например, что именно из этой книги (и «Современника» Пушкина) вырос Достоевский-публицист - со всеми его целями, идеями, осмысленнопророческим пафосом [7, с. 342]. И.А. Ильин относит Гоголя к людям, живущим в трех измерениях [6, с. 257] - в телесно-душевно-духовном континууме. Приобщение Гоголя духовному уровню (измерению) бытия как раз и позволяет Ильину определить его как гениального художника (в отличие от художников талантливых, не склонных к созерцанию, содержательно индифферентных, по мнению Ильина обеспокоенных, прежде всего, самовыражением в искусстве).
Уточняя сказанное, Ильин добавляет, что, обладая недостаточно гибким формообразующим актом, Гоголь не всегда соответствует своему собственному созерцанию, а потому еще правильнее было бы определить его как малоталантливого гения. Вот и неудачу «Выбранных мест из переписки с друзьями» Ильин объясняет «невезучей формой» [6, с. 276], в которой сразу увидели «высокомерие, надменность, преднамеренность морального пророчества», желание «самовластно поучать» людей [Там же]. На самом деле природа книги была иной. Она рождалась «в великие мгновения вдохновенья», когда горизонт Г оголя, по Ильину, «простирался далеко во Вселенную и он в своего рода мистическом экстазе видел заветную цель, дальнюю перспективу, огромные задачи и при этом чувствовал, как его собственные силы растут»
[Там же, с. 253]. Именно в такие минуты «он имел неосторожность писать своим не разумеющим его друзьям нечто до того чрезвычайное, что показывало его в невыгодном свете как человека нескромного, чванливого, высокомерного, даже охваченного манией величия» [Там же]. Ильин был далек от подобных оценок. Более того, он считал, что Пушкин и Гоголь ставили перед собой сознательную цель «вызвать к жизни в России эпоху религиозного очищения, отдав этому все свое художество, всю силу своего созерцания» [Там же, с. 272]. Возможно, это преувеличение, но И.А. Ильин верил, что мир ждет наступления этой эпохи. Ждет по сей день.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Взгляд на русскую литературу. М.: Современник, 1982. С. 518-598.
2. Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. М.: Сов. Россия, 1990. 432 с.
3. Достоевский Ф.М. Пушкин (очерк) // Искания и размышления. М.: Сов. Россия, 1983. С. 386-401.
4. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. М.: АСТ, 2002. 586 с.
5. Ильин И.А. Александр Пушкин как человек и характер // Статьи. Лекции. Выступления. Рецензии (1906-1954). М.: Русская книга, 2001. С. 169-196.
6. Ильин И.А. Гоголь - великий русский сатирик, романтик, философ жизни // Собр. соч.: в 10 т. Т. 6, кн. 3. М.: Русская книга, 1997. С. 240-276.
7. Ильин И.А. Достоевский как публицист // Собр. соч.: в 10 т. Т. 6, кн. 3. М.: Русская книга, 1997. С. 338-368.
8. Ильин И.А. Наши задачи: Когда же возродится великая русская поэзия? // Собр. соч.: в 10 т. Т. 2, кн. 2. М.: Русская книга, 1993. С. 311-323.
9. Ильин И.А. Николай Метнер - композитор и провидец (Романтизм и классицизм в современной русской музыке) // Собр. соч.: в 10 т. Т. 6, кн. 3. М.: Русская книга, 1997. С. 497-520.
10. Ильин И.А. Письма. Мемуары (1939-1954). М.: Русская книга, 1999. 512 с.
11. Ильин И.А. Пророческое призвание Пушкина // Собр. соч.: в 10 т. Т. 6, кн. 2. М.: Русская книга, 1996. С. 37-69.
12. Ильин И.А. Пушкин в жизни. 1799-1837 // Собр. соч.: в 10 т. Т. 6, кн. 2. М.: Русская книга, 1996. С. 73-88.
13. Ильин И.А. Справедливость или равенство? Публицистика 1918-1947 годов. М.: ПСТГУ, 2006. 576 с.
14. Ильин И.А. Сущность и своеобразие русской культуры // Собр. соч.: в 10 т.
Т. 6, кн. 2. М.: Русская книга, 1996. С. 373-620.
