Иван Фёдорович Самусев (1914-2001) - орнитолог, педагог, наставник, фронтовик. К 100-летию со дня рождения Текст научной статьи по специальности «Биологические науки»

ISSN 0869-4362

Русский орнитологический журнал 2015, Том 24, Экспресс-выпуск 1159: 2241-2297

Иван Фёдорович Самусев (1914-2001) -орнитолог, педагог, наставник, фронтовик. К 100-летию со дня рождения

Н.Н.Березовиков

Николай Николаевич Березовиков. Отдел орнитологии и герпетологии, Институт зоологии, Министерство образования и науки, проспект Аль-Фараби, 93, Алматы, 050060, Казахстан. E-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 20 июня 2015

Прошлое - это шаг в будущее.

В 2014 году исполнилось 100 лет со дня рождения Ивана Фёдоровича Самусева — одного из известных и уважаемых орнитологов старшего поколения, кандидата биологических наук, доцента кафедры зоологии Усть-Каменогорского педагогического института и наставника орнитологических кадров Восточного Казахстана.

Иван Фёдорович Самусев. Усть-Каменогорск. 1970-е годы.

Родился Иван Фёдорович Самусев 30 июня 1914 года в простой крестьянской семье в белорусском городе Лоев. В трудные 20-е годы Самусевы в поисках лучшей доли перебрались и обосновались в шахтёрском городке Щегловск, ныне Кемерово, а выросшие в этих местах

дети стали считать себя сибиряками. После школы-семилетки И.Ф.Са-мусев окончил вечернее отделение строительного техникума и краевую стрелковую школу Осоавиахима со званием инструктора стрелкового спорта и стрелка первого класса тира. С успехом участвовал в городских спортивных соревнованиях, включая лыжи, коньки, греблю. Почему паренёк из шахтёрского городка захотел стать натуралистом и решил уехать в далёкие края «учиться на зоолога», можно сформулировать в двух словах: любил природу и испытывал тягу к познанию её таинств.

Родительский дом в Кемерово с отцом и матерью на завалинке. 1929 год.

«Далёкие детские годы, — писал он впоследствии. — Много воспоминаний теснится в памяти о том неповторимом времени. И связаны они больше с природой, с деревней. Да город и не может оставить о себе

такую память, даже окрестности его не сравнить с сельским привольем. Целые дни, бывало, проводили мы в лесу и в поле, отыскивали истоки безымянных ручьёв и речушек. Всё хотелось посмотреть своими глазами, ощупать руками, узнать, как плодится и благоденствует разная живность: птицы, звери и рыбы. В нескольких километрах от деревни было у нас местечко, названное нами почему-то «дачей». С одной стороны дачу огибала речка. Журчала она по перекатам в тальниках, кусты смородины купали свои ветви в её струях. С другой стороны — гора невысокая, а на ней белые берёзки и зелёный осинник. У самого её подножия — большой развесистый шатёр из кустов черёмухи, окутанный весной белыми облаками цветов. Почва здесь была покрыта ковром из мягкой зелёной травы. Дача была для нас миниатюрным «заповедником». В развилке тонкой высокой черёмухи висело гнездо иволги, прикреплённое к веткам волокнами какого-то растения. Выстлано оно было размочаленной травой и тонкой белой кожицей бересты. В гнезде лежали четыре белых с чёрными крапинами яйца. На них сидела иволга-самка. Самец тут же, неподалёку где-нибудь, на ветке, развлекал свою супругу пением. Заливистый посвист его напоминал флейту: «Фиу-тиу-лиу». Удивляло нас, что иволга не слетала с гнезда, а самец не переставал петь даже в нашем присутствии. Наверное, они привыкли к нам и знали, что им ничего не грозит. От черёмухи с гнездом иволги начинался короткий спуск к небольшому болоту. Тут можно было попрыгать с кочки на кочку, забраться в осоку, заглянуть в лужицы, покрытые лопухами и жёлтой калужницей. Люди нечасто забирались в эту глушь, и здесь устроила своё гнездо утка-кряква. Подкравшись потихоньку поближе, мы, затаив дыхание наблюдали, как она, сойдя с гнезда, часто-часто лопотала широким клювом, разыскивая в болотце свою поживу. В гнезде у неё лежало десять крупных чуть зеленоватых яиц. Со дня на день из них должны были вылупиться утята, и мы с нетерпением ждали их появления на свет. Это была наша великая тайна - даже закадычные дружки не знали о существовании гнезда» (Самусев 1967б, с. 9-10).

Учёба на биофаке КазГУ

Пройдя курсы подготовки для поступающих в высшие учебные заведения, летом 1937 года И.Ф.Самусев приехал в Алма-Ату, подал документы сразу и в Сельскохозяйственный институт и Казахский государственный университет. После экзаменов остался на биологическом факультете КазГУ. На кафедре зоологии университета, где в те годы работал Валерьян Семёнович Бажанов (1907-1984), начал специализироваться по орнитологии. Его однокурсником и другом был Муса Исаевич Исмагилов (1911-1991), впоследствии известный казахстанский териолог и доктор биологических наук.

В студенческие годы И.Ф.Самусев продолжал заниматься спортом: окончил мотоциклетные курсы, школу горно-лыжного спорта и получил значок альпиниста СССР I ступени. Поэтому не случайно, что в 1938 году он был включён в тренировочную команду Казахстана на первый Всесоюзный физкультурный парад на Красной площади в Москве, который состоялся 24 июля. Высокорослый, атлетически сложенный, наделённый богатырским здоровьем и силой, он к тому же был на факультете видным парнем — голубоглазый и белокурый красавец, идеально подходящий для подобных мероприятий. В августе того же года вместе с М.Исмагиловым он проходил первую полевую практику на хребте Кунгей Алатау в Северном Тянь-Шане. Об этой поездке он написал позднее в своих воспоминаниях:

«Тянь-Шань. Небесные горы. И верно: до гор ещё далеко, а вдали, на горизонте, уже встают снежные гребни и пики. Всё, что ниже, теряется в голубой дымке. А белые гребни как в небе висят.

Мы долго ехали на автомашине, потом целый день пробирались тропами по долинам речек и перевалов Кунгей Алатау, одного из хребтов Тянь-Шаня. С альпийских лугов последнего перевала открылось перед нами горное озеро Кульсай. Когда-то в этом месте глубокого ущелья произошёл обвал. Огромные глыбы камня завалили ущелья. Образовалась естественная плотина, преградившая путь горной речке. Кульсай постепенно заполнила ущелье водой, и по бывшему руслу образовались озёра, и не одно, а три: Нижний, Средний и Верхний Куль-сай. Озёра красивы. Окружают их высокие горы, покрытые ельником. Издали вода в них кажется тёмно-зелёным зеркалом, а ближе в них чётко отражаются горы во всех подробностях: с деревьями, скалами, кустарниками. На самом же деле вода в озёрах прозрачна и чиста как хрусталь и холодна как лёд. Берега озера круто обрываются. Глубина сразу большая, а к середине озера достигает 50-70 метров, а то и больше.

С трудом пробравшись по тропке, что вьётся среди колючего густого ельника по склону горы, мы вышли к завалу плотины, поросшему могучими вековыми елями. Их возраст и замшелые камни говорили о том, как давно произошёл здесь обвал. А сколько столетий ушло на то, чтобы образовалась почва!

Здесь на плотине и разбили мы свой лагерь: поставили палатку, сколотили из нескольких брёвен плотик для плавания по озеру. Перед нами стояла задача изучить гидробиологию горного озера, промерить его глубину, взять пробы воды и грунта на разных глубинах и т.п. Словом, занятия предстояли довольно однообразные, и всё-таки пребывание на озере сулило нам интересные впечатления.

В углу озера, близ нашего лагеря, в воду вертикально обрывались высокие скалы. В трещинах и на уступах были гнёзда скалистых голубей, сюда слетались они на ночлег. Когда заходящее солнце ярко

освещает этот гранитный обрыв, хорошо видно, что всюду, где только можно зацепиться — на выступах, в расщелинах, в углублениях камня — парочками сидят красивые сизые птицы. Очень хотелось добраться до этой колонии голубей, посмотреть их гнёзда. Но скалы круто нависают над озером и добраться до гнёзд невозможно ни снизу, ни сверху» (Са-мусев 1967б, с. 19-21).

Спустя 60 лет, в 1996-1999 годах, мне посчастливилось несколько раз побывать на всех трёх Кульсайских озёрах, пройдя пешими маршрутами через Кунгей Алатау на Иссык-Куль, по тем же самым тропам, где в молодости ходил Самусев. Многое с тех пор изменилось здесь, но неизменной осталась изумительная красота этих живописных озёр. На Нижнем Кульсае, где когда-то стояли палатки экспедиции, теперь возвышается мощная бетонная плотина со шлюзами, благодаря которым регулируется сток речки, вытекающей из озера. А вершины соседних увалов застроены коттеджами турфирм, занимающихся приёмом многочисленных туристов и отдыхающих. Описанной колонии скалистых голубей Columba rupestris уже давно не существует, а сам этот голубь стал большой редкостью в Северном Тянь-Шане.

Кунгей Алатау. Среднее Кульсайское озеро. Сентябрь 2009 года.

Одной из интересных находок 1938 года на этих озёрах была серо-щёкая поганка Podiceps grisegena, о приключениях с добычей которой для коллекции И.Ф.Самусев написал следующее:

«Перед нашим приездом на Кульсайские озёра был там известный зоолог, профессор, автор учебника, по которому мы, студенты, учили зоологию. Нашёл он на Кульсае каких-то птиц, хотел добыть их для коллекции, но не удалось, и мы получили задание восполнить этот пробел. Мой спутник Муса в дружбе с ружьём не был, его стихия — беспозвоночные животные, всякая водяная мелочь. Я же был исполнен решимости во что бы то ни стало добыть птиц: они нужны науке...

И вот птицы эти передо мной! Стайка их среди озера. Сплываясь и расходясь в стороны, они кружатся на одном месте и вовсе не проявляют желания приблизиться к берегу. Ну что ж! Надул я резиновую лодочку и поплыл к птицам. Они, конечно, не ждут меня, но расстояние между нами всё-таки сокращается. Подпустив ближе, птицы вдруг разом ныряют и появляются на поверхности втрое дальше, чем были! Я не теряю надежды и продолжаю преследование. В конце концов после нескольких неудачных выстрелов две птицы у меня в лодке. Но в азарте погони я не заметил, что лодочка моя понемногу шипела да шипела. И вот, когда добыча была уже в руках, перегнулась пополам, завертелась от весла на месте. Воздух из неё вышел наполовину и, не выдержав моего веса, лодка начала погружаться. Оказавшись по пояс в ледяной озёрной воде, стал звать на помощь.

— Муса! Гони сюда плот!

А он и так заметил, что у меня не всё ладно. Оттолкнулся от берега и погнал плот ко мне, огребаясь шестом. А я уже, можно сказать, держусь из последних сил. Привязал ружьё и патронташ к лодке, а добытые птицы и так не утонут. Вывалился из лодки и, коченея уже, вплавь добрался до плота, вылез на брёвна. Этак не недолго на дно пойти! Но птицы всё-таки были добыты. Немного отдышавшись, взял у Мусы шест и, неистово работая им, постепенно согрелся. Подогнали мы плот к совсем обмякшей уже, «выдохшейся» резиновой лодке. Выловили и подняли на него всё плавающее имущество и двух тех злосчастных птиц. В лагерь возвратились благополучно. Из птиц я сделал шкурки. Набил их паклей, а в городе сдал их чучела в музей заповедника. Позже нашёл в одной научной книге запись: «Поганка серощё-кая. Добыта на озере Кульсай 6 августа 1938 г.». Это были мои птицы. Но никто из читателей книги и не подозревал, конечно, какой ценой могли они достаться охотнику» (Самусев 1967б, с. 21-22). Одна из этих тушек в настоящее время хранится в коллекции Института зоологии и на её оригинальной этикетке коллектором значится И.Ф.Самусев.

В июне 1941 года, после окончания 4-го курса, в составе малярийного отряда Тропической станции, позднее Тропического института, И.Ф.Самусев отправился на восток Казахстана — в Зайсанскую котловину. В эту экспедицию он оформился в качестве старшего лаборанта, но главной его целью был сбор материала для дипломной работы по птицам этих мест. До района работ добирались долго. Из Алма-Аты до Семипалатинска ехали поездом, откуда на пароходе плыли по Иртышу и Зайсану до пристани Тополев мыс. Далее продвигались вверх по Чёрному Иртышу до посёлка Буран на барже, буксируемой катером и везущей грузы для маркакольских рудников, добывающих золото.

К счастью, в одной из старых рукописей сохранились воспоминания об участии в этой экспедиции: «Плавание по Иртышу и Зайсану и,

особенно по Чёрному Иртышу, медленное, с остановками на ночь, дабы не сесть на песчаную отмель, которые «гуляли» по реке произвольно, произвело на меня, намеревающегося стать орнитологом, неизгладимое впечатление. Обширные водные пространства, песчаные берега, то с мощными зарослями тростника и рогоза высотой до 3-5 метров, то с зарослями тополей и ив. Повсюду масса всевозможных птиц, среди которых были и такие, каких я ещё не встречал ни в Сибири, ни в Казахстане. Работа в малярийном отряде, состав которого был исключительно женским от начальницы до лаборанток и студенток, не была обременительной. На меня легли в основном обязанности по установке ловушек для отлова комаров, сопровождение лаборанток для их проверки, так как отлов был в основном ночной. Были также поездки на конной подводе и на лодке по реке и разливам. Во всех этих походах и поездках я всегда был с ружьём и занимался также отстрелом птиц для коллекции университета, на что у меня было специальное разрешение. Удочки и перемёты я ставил и проверял между делами и эти приятные занятия освобождали меня от возни с комарами, так как я кормил весь отряд дичью и рыбой. Чёрный Иртыш был обследован вверх по течению до государственной границы с Китаем, где однажды, забредя на пограничную заставу, я узнал, что 22 июня началась война. После этого я каждый день ждал вызова из Алма-Аты, который и последовал в середине июля. Выехав с попутными машинами, я все свои сборы птиц и другие материалы оставил в Буране, на попечение оставшихся спутников по экспедиции. Судьба этих сборов осталась мне не известной».

Великая Отечественная война и фронт

После возвращения в Алма-Ату для старшекурсников началась досрочная сдача государственных экзаменов в КазГУ. Затем - вручение университетского диплома, призыв в Красную армию и ускоренные курсы пехотного училища в городе Фрунзе в Киргизии. Первые две тысячи курсантов этого училища уже в октябре в числе национальных формирований были брошены на защиту Москвы, где проявили себя геройски. В декабре наступил черёд и младшего командира Самусева. В числе пятисот выпускников он прошёл маршем по центральной улице до железнодорожного вокзала с прощальной песней «Уходили комсомольцы на гражданскую войну». Горожане провожали их как родных, с добрыми напутствиями и слезами. После прибытия эшелонов на формирование в город Бузулук, молоденькие лейтенанты вошли в состав 200-й стрелковой дивизии. В начале апреля 1942 года её перебросили на Западный фронт — в самое пекло боёв под Бологое. В первом же бою под Ловатью Самусев получил ранение в голову, потеряв слух на левое ухо. Пуля прошла по щеке, разорвав мышцы челюсти, ухо и повредив

слуховую перепонку. Из госпиталя он был выписан досрочно в начале июля, с ещё не зарубцевавшимся шрамом. В частях тогда была катастрофическая нехватка младшего командного состава — лейтенантов. Известно как короток в пехоте на передовой был век не только рядовых и сержантов, но и командиров рот. Кроме огромнейшей ответственности за личный состав — разношёрстный, разнохарактерный и часто меняющийся, требовалось огромное мужество поднять бойцов в атаку и любой кровью выполнить приказ. Поэтому во время наступлений ротные командиры гибли в числе первых и ежемесячно менялись по несколько раз. Ивану Фёдоровичу пришлось пройти через всю эту мясорубку. И неоднократно...

На этот раз в должности заместителя командира роты его назначили в 252 стрелковую дивизию, в составе которой его 1160 полку пришлось вести активные наступательные действия для отвлечения внимания немецкого командования от готовящейся операции под Сталинградом. Уже в сентябре, в одной из разведок боем, он получил сквозное пулевое ранение в левое плечо. Отказавшись ехать в тыл, проходил лечение на месте — в передвижном госпитале. Уже спустя месяц вновь возвращается на передовую, назначается командиром роты с присвоением звания старшего лейтенанта и вскоре получает очередное «благословение» пехотинца — подрыв на мине с повреждением стопы и тканей ноги. Его возвращение из санбата совпало с разгромом немцев под Сталинградом и началом наступления на Гжатск на участке фронта 252-й дивизии. День 22 февраля 1943 года, когда под сильным обстрелом пехота поднялась из траншей и по глубокому снегу пошла в бой, командиру роты Самусеву был особенно памятен. В числе первых он пошёл в атаку и был тяжело контужен взрывной волной разорвавшегося впереди снаряда, хотя многочисленные осколки каким-то чудом его миновали. В четвёртый раз был отправлен, на этот раз в госпиталь под Москвой. В начале мая он командируется командованием в Сухи-ничи в качестве старшего офицера эшелона для доставки пополнения в 50-ю армию, стоявшую с северной стороны Курской дуги. После выполнения этого задания в середине этого же месяца направляется на КУОС — курсы усовершенствования офицерского состава Западного фронта в Подольске, где осваивает миномётное дело. Здесь его «находит» боевая награда — орден Отечественной войны I степени, торжественно вручённый начальником штаба Западного фронта. В начале сентября 1943 года выпускник КУОС, получивший рекомендации на должность командира батареи 120-миллиметровых миномётов, был вновь направлен на Западный фронт, на этот раз в 90-й полк 95-й стрелковой дивизии, которая как раз участвовала в тяжелейших наступательных боях на Оршу и несла страшные потери. Вместо командования миномётчиками Самусев был назначен на место выбывшего

из строя начальника штаба первого батальона. После ожесточённых двухнедельных боёв из 250 бойцов на переформировку вышло только 46! Пополнив личный состав, батальон вновь был брошен в наступление по направлению от Орши к Витебску. Во время миномётного обстрела 27 декабря 1944 года Самусев получает очередную контузию и отправляется в пятую по счёту «командировку в тыл» по госпиталям. Два года пребывания на передовой, череда ранений и контузий, стали поводом для прохождения им комиссии в Главном госпитале Советской Армии в Москве в феврале 1944 года. Состояние его здоровья было признано «удовлетворительным», но с натяжкой, поэтому опытные профессора медицины назначили ему дополнительное лечение и отдых. В качестве последнего он получил от командования невероятный по военным меркам подарок — месячный отпуск домой к родителям. Об этом моменте своей фронтовой биографии Иван Фёдорович впоследствии сказал, что об этом невозможно вспоминать без слёз. Дома он узнал печальную весть о семье старшего брата Михаила, который перед началом войны жил в Белоруссии, а во время немецкой оккупации ушёл с младшим сыном в партизанский отряд и вместе с ним погиб в бою. Погиб и старший сын Михаила — лейтенант Советской Армии. Другой старший брат — Фёдор, ушедший на фронт в самом начале войны, остался жив и уже вернулся домой инвалидом, демобилизованный по тяжёлому ранению. Живым был и средний брат — Николай, работавший на строительстве металлургического завода в городе Ста-линске, как назывался тогда Новокузнецк.

В июле 1944 года как опытный офицер с высшим образованием Самусев был направлен преподавать на курсы по подготовке младших лейтенантов во втором эшелоне 2-го Белорусского фронта, где уже в сентябре был назначен начальником учебной части курсов с присвоением звания капитана. Подобные курсы были созданы в качестве отдельного подразделения на правах штаба полка и ускоренно готовили младших командиров для наступающей армии. С этими курсами, часто меняя места расположения, он прошёл путь от Могилёва до Минска, а затем до польского городка Супрасль. В марте 1945 года он был уже в Бромберге (Германия), а день Победы встретил в городе Коль-берге на берегу Балтийского моря. Демобилизация затянулась из-за войны с Японией. В течение летних месяцев он прослужил в польском селении Миличи в лесу близ Одера. Было заманчивое предложение продолжить карьеру кадрового военного и поступить в Академию Генерального штаба, но Иван Фёдорович отказался. В сентябре 1945 года, сполна выполнив свой солдатский долг, капитан Самусев вернулся в Кемерово. Как страшный сон осталась позади война, казалось невероятным чудом, что остался жив. Была радость от встречи с отцом, матерью, братьями и родными краями.

В этом очерке я намеренно остановился на детализации фронтовых лет И.Ф.Самусева, так как они полнее характеризуют человека, а война, как известно, откладывает свой незримый отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Потому, что её невозможно забыть! В этой связи вспомнилось мне празднование дня Победы 9 мая 1975 года в Усть-Каменогорском педагогическом институте. Большой зал аудитории № 111, где обычно читались лекции, был до отказа заполнен народом. Почти всё старшее поколение наших преподавателей было фронтовиками. Такова была особенность кадрового состава института тех времён. Ректор Юмаш Каримович Увалиев, сам прошедший войну, принимая на работу, по негласному закону фронтового братства отдавал предпочтение участникам войны. Это особенно было заметно в праздничные дни, когда все надевали награды.

И.Ф.Самусев (стоит пятый справа) среди ветеранов Великой Отечественной войны Усть-Каменогорского педагогического института. 1970-е годы.

Торжественная часть сопровождалась выступлениями. Когда слово предоставили И.Ф.Самусеву, зал взорвался аплодисментами. Я тогда впервые увидел его при всех наградах, среди которых особенно запомнился «Орден Отечественный войны», который был редкостью на костюмах окружавших нас участников войны. После того, как он поздравил всех с праздником, молоденькая ведущая попросила его поделиться воспоминаниями о войне. Расчувствовавшийся Иван Фёдорович помолчал и как-то смущённо ответил: «Извините меня, но о войне невозможно рассказать. Не дай бог вам увидеть то, что видели мы!», провёл

тыльной стороной ладони по лицу, сдерживая навернувшуюся слезу и сошёл с трибуны. Таким я его тогда видел тоже впервые. Многие из нас ещё не знали, что разговоры о войне для Ивана Фёдоровича — табу. В последующие годы, как в институте, так и во время поездок, он избегал рассказывать об этом. Все наши попытки разговорить его были безуспешными, он сразу же тактично переводил беседу на другую тему. Так и не рассказал он нам о своём фронтовом пути и о тяжелейших контузиях, в результате которых у него в эти годы были проблемы со слухом, доставлявшие множество неудобств во время полевых практик, когда нужно было демонстрировать студентам в лесу отличия птиц по песням. Впрочем, мы и сами старались не ставить его в неловкое положение, так как уже знали, что он «туговат» на ухо после фронтовых ранений.

Лишь в 90-х годах, я узнал, что Иван Фёдорович, уже будучи на пенсии, написал воспоминания о фронтовых годах. Эта рукопись, состоящая из 10 машинописных страниц, была отпечатана небольшим тиражом на ротапринте библиотекой Восточно-Казахстанского университета имени С.Аманжолова уже после его смерти (Самусев 2005). Называлась она «Тропами войны (записки командира стрелковой роты)». Из неё, спустя 30 лет, я узнал подробности того, о чём он молчал. Прочитал на одном дыхании раз, другой и был потрясён до глубины души, узнав о том, через что ему пришлось пройти. Впрочем, сами воспоминания больше напоминают хронику событий его жизни с 1941 по 1945 годы. Написаны они предельно просто, сжато, без эмоций и особой героики. Это повествование о тяжком ратном труде пехотинцев. Даже о ранениях и контузиях рассказал он как о неизбежном на фронте: ранили, но не убили же, а это, почитай, уже повезло. И ни слова о пережитых страданиях. В этих воспоминаниях Самусев проявился таким, каким он был всю жизнь, со своей правдивостью и прямолинейностью, до предела обострёнными войной. Потому что у фронтовиков, таких как он, была и есть своя горькая правда и своя шкала ценностей и достоинств человека как на войне, так и после неё. Не случайно в качестве эпиграфа к своей рукописи он привёл слова писателя К.М.Симонова: «Люди, как и до войны, писали по-разному: одни не теряли совести, другие, видать, её никогда и не имели».

Алтайская комплексная экспедиция Академии Наук Казахской ССР

О послевоенных годах его жизни в Кемерово известно мало. На первых порах он устроился старшим охотоведом, затем работал старшим инженером в стройтресте. Об этом периоде вспоминал редко и лишь однажды оговорился, что эти годы были далёкими от научных занятий. Осенью 1948 года он переехал в город Лениногорск Восточно-

Казахстанской области. Там он был зачислен на должность младшего научного сотрудника в Алтайский горно-металлургический институт при АН Казахской ССР, в зоологический сектор только организованной Алтайской комплексной экспедиции АН КазССР, задачей которой было изучение природных ресурсов в казахстанской части Алтая. Судя по имеющимся архивным документам, И.Ф.Самусев считался прикомандированным к этой организации, так как в архиве имеется удостоверение № 16, выданное 30 августа 1950 года, в котором говорится: «Выдано настоящее мл. научному сотруднику Института зоологии Академии наук КазССР И.Ф.Самусеву в том, что он прикомандирован для постоянной работы к Горно-металлургическому научно-исследовательскому институту АН КазССР в г. Усть-Каменогорске с постоянным местопребыванием в этом городе. В соответствии с тематическим планом работ на 1950 г. т. Самусеву И.Ф. Институтом зоологии поручены выезды в Тарбагатайский, Зайсанский, Маркакульский и Зайсанский районы Восточно-Казахстанской области для проведения работ по теме». Удостоверение было подписано исполняющим обязанности директора Института зоологии, кандидатом биологических наук И.А.Долгушиным и учёным секретарём А.Г.Соколовым.

В Лениногорск на постоянное жительство в это же время перебрался и старший брат — Фёдор Фёдорович Самусев, в сентябре 1948 года назначенный преподавателем ботаники двухгодичной лесной школы, впоследствии преобразованной в Лениногорский лесной техникум, готовивший кадры для казахстанских лесхозов. В дальнейшем он многие годы работал в Алтайском ботаническом саду и защитил кандидатскую диссертацию. Братья всю жизнь были очень дружны и поддерживали друг друга в трудные минуты. Результатом их творческого содружества была статья о питании алтайской пищухи Ochotona alpina, основанная на результатах изучения кормовых запасов этого зверька, которые они находили во время экскурсий на Ивановский хребет (Самусев, Самусев 1972).

В 1949 году И.Ф.Самусеву было поручено заняться изучением состояния популяции соболя Martes zibellina. В предписании № 2-21 от 6 января 1949 года директору Лениногорской конторы Заготживсырье Б.И.Белогорцеву, подписанном управляющим Восточно-Казахстанской конторой Заготживсырье (эта организация в то время входила в Министерство заготовок СССР), говорилось: «В Лениногорский район выезжает научный сотрудник АН КазССР зоолог-охотовед т. Самусев И.Ф. по изучению биологии, районов распространения и запасов соболя, белки и др. пушных зверей». Далее предписывалось оказывать ему возможную помощь и содействие в выборе районов обследования и проводников. Таким местом был выбран таёжный бассейн Становой Убы, где он пробыл с февраля по март. Продвигаясь на лыжах от одного

охотничьего зимовья к другому, Иван Фёдорович провёл учёты численности соболя и других охотничье-промысловых животных, включая рябчика ТвЬтазЬвв Ьопав1а. По результатам этого исследования он впоследствии опубликовал интересную статью по алтайскому соболю, в которой приводит размеры самцов и самок, особенности окраски, питания и описание зимнего образа жизни (Самусев 1953).

Отчитавшись о проделанной работе, весной этого же года И.Ф.Са-мусев приступил к выполнению другой очень важной и желанной для орнитолога темы «Охотничье-промысловые птицы озера Зайсан». Научным руководителем этой темы был И.А.Долгушин. Прерванное войной первое знакомство с Зайсаном продолжилось. В дальнейшем всю жизнь Иван Фёдорович был связан с этим пустынным краем. Полевые исследования начались в труднейших условиях послевоенного времени, при совершенном отсутствии средств на приобретение или аренду водного и наземного транспорта. Особенно затрудняло работу отсутствие собственной лодки, поэтому в поездки по озеру приходилось чаще всего выбираться на попутном транспорте с рыбаками или же выпрашивать у местных жителей лодку на несколько дней. Чаще передвигались пешком вдоль заросшего тростниками берега, обследуя заливы и ближайшие степные озёра. Пропитание — рыбу и дичь — добывали сами.

И.Ф.Самусев после охоты на гусей. Озеро Зайсан. Сентябрь 1949 года.

И.Ф.Самусев во время исследований на Зайсане. Остров Кылдын-Арал. Сентябрь 1949 года.

Сохранившиеся фотографии хорошо передают облик 35-летнего Самусева тех лет: высокий, долговязый, сильно исхудавший, с предельно обострившимися чертами лица и русой бородкой. Ходил он в неизменной кепке, высоких болотных сапогах и изношенной одежде, носившей на себе отметины долгого пребывания в лодке, у костров и в биваках среди камышей. Всю зайсанскую топонимику, особенно названия мысов и заливов, он изучил досконально, а каждое название для него имело своё звучание и по-своему было памятно. В первый сезон базировались в основном в рыбацком посёлке Каракас у истока Белого Иртыша из Зайсана, где имелась речная пристань, на которой время от времени останавливался пароход, курсировавший по Иртышу между Усть-Каменогорском и Тополевым мысом на южном берегу Зайсана. В качестве лаборанта и коллектора вместе с ним в этом сезоне работал Владимир Матвеевич Белкин, 1920 года рождения. О нём известно очень мало. Прошедший фронт, он после войны окончил биофак Казахстанского университета, защитил дипломную работу по ихтиологии, в 1948 году работал в качестве младшего научного сотрудника в секторе водных животных Института зоологии АН КазССР. Жизнь в Алма-Ате у него не заладилась, поэтому в начале следующего года он перебрался к матери в Усть-Каменогорск, где его судьба и свела с Самусе-вым. Некоторые тушки птиц, собранные им на Зайсане и в Калбе в 1949 году, хранятся в настоящее время в орнитологической коллекции

Института зоологии МОН РК в Алматы. С мая по ноябрь 1949 года Самусеву и Белкину удалось обследовать западную и северную части Зайсана, собрать интересные коллекции, материалы по фауне и экологии водоплавающих и околоводных птиц.

На следующий год из-за отсутствия финансирования зоологического сектора И.Ф.Самусев оформился через Облзаготживсырьё охотоведом Зайсанского ондатрового промхоза по совместительству и продолжил свои исследования. Включение в штат этой организации значительно облегчило его возможности по обследованию этой территории, включая проводников, байдарки, лодки, иногда - катера. Занимаясь бонитировкой ондатровых угодий и изучением фауны птиц, он с апреля по ноябрь вдоль и поперёк обошёл весь Зайсан, дельту Чёрного Иртыша. Познакомившись со способами промыслового отлова ондатры Ondatra zibethicus, Иван Фёдорович летом этого года внёс рационализаторское предложение по их улучшению. Среди документов тех лет сохранилось отпечатанное на гербовом бланке Министерства заготовок СССР и Государственного Всесоюзного объединения по заготовкам животного сырья письмо-распоряжение за № 48-13-12 от 18 августа 1950 года, адресованное управляющему государственной ондатровой конторой Ме-лентьеву и охотоведу Зайсанского промхоза Самусеву: «В/О «Заготжив-сырье» рассмотрело предложение тов. Самусева «Ловушка на ондатру» и считает его заслуживающим внимания и дополнительного изучения. В целях апробации ловушки системы тов. Самусева на промысле — разрешите промхозу изготовить ловушку на месте и испытать на промысле в сезоне 1950 года. Расходы по изготовлению ловушки отнесите за счёт средств БРИЗа». Письмо подписано заместителем начальника объединения, старшим советником I ранга А.Чадаевым. Результаты внедрения ловушки нового типа мне не известны. В 1951 году Самусе-ву удалось провести лишь кратковременное обследование Зайсана в течение двух недель.

Акклиматизация ондатры на Зайсане в 40-е годы была на редкость удачной, её численность быстро выросла, а это создало новый стимул в жизни жителей этого района. Был организован Зайсанский ондатровый охотпромхоз, занимавшийся заготовками пушнины. Ресурсы животного мира активно осваивались, а планы по заготовкам по линии Заготживсырья повышались.

Дельта Чёрного Иртыша в первой половине ХХ столетия представляла собой обширные тростниковые пространства площадью около 1000 квадратных километров, среди которых имелось более 100 озёр, соединённых системой проток. В советское время в этих труднодоступных местах появилось несколько аулов и колхозов, жители которых занимались скотоводством, рыболовством и охотничьим промыслом. Примечательно, что раньше из-за невероятного обилия комаров и оводов

местные казахи откочёвывали отсюда на лето вместе со скотом в соседние горы — на жайляу. Теперь же по всему озеру и в дельте круглый год работали рыболовецкие и охотничьи бригады.

Слева — приём пушнины в Зайсанском ондатровом промхозе. Тополев мыс. 1950. Справа — редкое свидетельство из прошлого века. Осётр весом 16.5 кг и с 3.5 кг икры, пойманный в 1949 году у истока из Зайсана Белого Иртыша. Фото И.С.Самусева.

В те годы в озере ещё добывали нельму ВЬепойиэ 1вис1сЫНуз и сибирских осётров АЫрепвет Ьавп. Если в первые два десятилетия Зай-сан и Чёрный Иртыш, находившиеся в ведении Сибирского казачьего войска, ещё славились своими запасами красной рыбы — осётра, нельмы и стерляди АЫрепвет тиЬкепив, то уже к 1919 году они были нещадно подорваны (Лавров 1922). Причиной тому было ослабление контроля за рекой и озером в период Первой мировой и Гражданской войн. В прежние же времена сроки промысла рыбы и дичи строго регламентировались и соблюдались, а водоёмы были распределены между пользователями, бравшими их в аренду. В период нереста они контролировались конными разъездами, своеобразной народной инспекцией, выделявшейся близлежащими казачьими станицами. С браконьерами боролись очень жёстко и эффективно, актов не составляли, но зато нещадно пороли нагайками. Приходилось казакам время от времени таким же образом решать и трансграничную проблему, связанную с рыбой. В осеннюю пору, когда из Зайсана вверх по Чёрному Иртышу начинался нерестовый ход нельмы, вниз по реке со стороны Китая появлялись плывущие мёртвые рыбины с рваными ранами на теле. Оказывается, китайцы на своей территории начинали промысел, перетягивая реку верёвками, к которым на поводках были прикреплены острые железные крючья. Подобное варварство по отношению к рыбе вызывало сильное негодование зайсанских жителей. Пограничными вла-

стями этот вопрос никак не решался, но тут вступала в силу народная дипломатия. Старожилы рассказывали, что из числа отчаянных казаков набирались добровольцы — «охотники» и они негласно уходили конными разъездами вверх по Чёрному Иртышу вплоть до устья Бур-чума. Продвигаясь вдоль обоих берегов реки, они вырубали шашками обнаруженные браконьерские снасти, а пойманным объясняли общепринятые правила рыболовства понятным языком нагайки. Говорят, что после таких тайных рейдов претензий со стороны властей соседней стороны не возникало, а порча рыбы надолго прекращалась.

Озеро Зайсан, название которого переводится как «благородный», щедро кормило всех и спасало от голода в тяжёлые времена. «Море» и «Батюшка Зайсан — кормилец наш», так уважительно величали его люди в старину. Однако не во все времена к его природе и богатствам относились бережно и заботливо. Годы пребывания Ивана Фёдоровича на Зайсане пришлись на времена, когда эти места ещё были богаты дичью. В заливах озера водилось много лысух, гусей, речных и нырковых уток, а щук, язей, линей и карасей ловилось великое множество. На озере ещё водились гуси-сухоносы Cygnopsis cygnoides, а в прилежащей пустыне были обычны дрофы Otis tarda. Но все эти богатства вскоре пошли на убыль, что особенно стало заметно уже в 60-е годы.

По обрывистым берегам озера тогда стояли лишь редкие посёлки и аулы, их жители занимались в основном рыболовством, охотой, скотоводством, а кое-где земледелием. Ивану Фёдоровичу довелось хорошо познакомиться не только с природой и фауной, но и с бытом и хозяйственным укладом местных жителей, большинство которых составляли казахи, но было немало и русских. Среди местных жителей он всегда встречал гостеприимство, внимание и поддержку, и было у него здесь немало друзей-тамыров, особенно среди промысловиков и рыбаков. Об одном из них — 70-летнем аксакале Таппае Байнагаеве из ныне затопленного аула Алгабас, стоявшего на берегу Иртыша ниже истока Иртыша из Зайсана, он впоследствии тепло вспоминал и даже написал о нём очерк. Таппай в молодости пас байский скот, а впоследствии стал знаменитым охотником, истребив около 500 волков.

И.Ф.Самусев был свидетелем того, как на Зайсане проходила компания борьбы с хищными птицами, объявленными вредителями ондатры. Он не раз рассказывал, что в конце 40-х - начале 50-х годов застал время, когда на Зайсане ещё были обычны орланы-долгохвосты Haliaeetus leucoryphus, а к моменту окончания этой компании они, наряду со скопой Pandion haliaetus и белохвостом H. albicilla, стали исключительной редкостью (Самусев 1977; Грачёв, Березовиков 2000; Березовиков, Самусев 2003). Другой инициативой, нанёсшей огромный вред фауне, было решение руководства Зайсанского промхоза для повышения рентабельности в начале 50-х годов начать клеточное раз-

ведение американских норок Mustela vison в посёлке Тополев мыс, а для экономии средств на их кормление обязало промысловиков обеспечивать ферму подножными кормами. В ход шла не только мелкая сорная рыба, но и отходы промысла — тушки ондатр и водяных крыс Arvicola terrestris, отстрелянные попутно вороны, сороки, лысухи и т.п. Дошло до того, что во время размножения птиц поручалось выезжать на лодках и собирать яйца и птенцов, по существу уничтожая всё живое вокруг. Эти мероприятия, по воспоминаниям Ивана Фёдоровича, привели к тому, что в южной части дельты в те годы стали большой редкостью даже ранее многочисленные болотные луни и чёрные вороны.

Гроза волков — Таппай Байнагаев из Алгабаса. 1949 год. Фото И.Ф.Самусева.

Страшнейшем бедствием для природы и всего живого на Зайсане всегда были тростниковые пожары. Однажды Ивану Фёдоровичу вместе с двумя охотниками при осмотре промыслового участка в ондатровых угодьях дельты Чёрного Иртыша пришлось пережить весь ужас таких палов. Продвигаясь по одной из проток в массивах высоких тростников они оказались на пути огненного вала высотой десять метров, несущегося прямо на них. Спаслись чудом, отсидевшись в воде и накрывшись мокрым брезентовым плащом. «Печальную картину, —

написал он позднее, - являли собой берега протоки после пожара. Черно кругом, летает пепел и сажа. Сгоревшие хатки ондатр кочками торчали там и сям, сами же зверьки уплыли, а может быть, и погибли в пожаре. Кругом расстилалась мёртвая чёрная пустыня. Над этим пожарищем летала гусыня, искала своих птенцов. И только коршуны, болотные луни да чёрные вороны налетели со всех сторон в поисках обгоревших тушек птиц и зверьков. Таков был апофеоз пожара в тростниковых джунглях» (Самусев 1967, с 241).

Озеро Зайсан. 28 апреля 2013. Фото А.Бабкина.

Северный берег Зайсана. 10 августа 2014. Фото Б.В.Щербакова.

Жара, комары, мошкара, пожары... Это далеко не полный перечень зайсанских «прелестей». Всякий, побывавший там, непременно вспомнит про бураны, злые ветры и штормы. Иван Фёдорович испытал их на себе и написал об этом в одном из своих очерков. Не могу удержаться, чтобы не привести это яркое и точное описание:

«Мы уже проделали солидный маршрут на лодке по Чёрному Иртышу, вышли в озеро, прошли восточным побережьем до Бакланьего мыса и, закончив свои дела, возвращались в Тополев мыс. До места оставалось около 15 километров, когда на западе начала пухнуть тёмная туча. Поглядывая с тревогой на неё, мы стали нажимать на вёсла, так как оказаться посреди озера в бурю — перспектива не из приятных.

Однако скоро стало ясно, что от тучи нам не уйти. Она росла, дыбилась к зениту на глазах. Уже скрылось жаркое солнце, потянуло свежим ветерком, к сожалению, не попутным, а в бок. Вдали завиднелись вихревые смерчи: сначала где-то на берегу, в полупустыне, а затем и на воде. Белёсые края тучи клубились, оттеняя свинцово-синюю черту её нутра. Всё это указывало на приближающийся шторм. Нужно было что-то делать. И мы стали привязывать к лодке наиболее ценные вещи: ружья, бинокли, фотоаппараты, — распределили, что потяжелее, на дне лодки — надо было добиться наибольшей её устойчивости. Парус сбросили. Ветер разгулялся уже не на шутку. И вот рванул шторм. Лодка ринулась, увлекаемая метровым уголком паруса, запрыгала по высоким волнам. Только держись по ветру да гляди, чтоб не подставить борт волне — вмиг захлестнёт и потопит! Мы все трое сидели на дне лодки. Один придерживал уголок паруса, второй правил веслом, третий вычерпывал воду, залетавшую с верхушек волн от ветра в лодку. Шторм ревёт. Сверху сыплет дождь, полыхают молнии, грохочет гром. Лодка стремительно несётся по волнам, а мы окриками подбадриваем друг друга. Тут и береговая полоска тростников завиднелась. Но от этого не легче: заросли сплошные, стоят глубоко в воде, которую шторм сгоняет сюда со всего Зайсана. Если налетим на тростники, лодка остановится и её захлестнёт волнами... До зарослей — рукой подать. Толстый густой тростник, зелёной стеной стоящий в тихую погоду, почти лежит под ветром на воде. На счастье, прямо перед нами оказался узенький проход в зарослях. Мы устремились в него, здесь волна бьёт не так яростно. Этот короткий и узкий коридор в зарослях проскочили в одно мгновение. Вот уже мы в небольшом заливчике, окружённом тростниками. А ветер за стеной клонящихся зарослей почти не ощущается, шумят только верхушки. Какое облегчение сразу наступило. Гора с плеч! А лодку всё ещё качает мёртвая зыбь. Но тут отыскалась среди тростника и твёрдая кочка. Втянули мы неё лодку, и качка-болтанка прекратилась, совсем хорошо стало. Укрывшись парусом от дождя, достали кое-какую еду и подкрепились. Скоро туча прошла. Но ветер, хоть и не штормовой, однако довольно сильный, дул ещё часа три. За это время кое-кто успел и подремать. Наконец и волнение на озере стало успокаиваться, и вода пошла на убыль, скатываясь обратно, и тогда оказалось, что её загнало сюда ветром почти на метр выше обычного уровня. Оставив тихую пристань-заливчик с твёрдой кочкой, мы выбрались из зарослей тростника на открытую воду и поплыли вдоль берега потихоньку в поисках места, пригодного для ночлега, так как было ясно, что засветло нам до пристани не добраться. Километров через шесть открылось устье речки Комарухи. Немного поднявшись по ней, мы нашли рыбачий стан и здесь разбили бивак. Спасаясь в дыму костра от комаров, — речка не зря называлась Комарухой! — мы нава-

рили из крупных линей ухи, поужинали и залезли под марлевые пологи на ночлег. Ночь была тихая, звёздная. Такое же было и утро. Озеро сверкало как зеркало. Плыть на лодке семь километров через залив по спокойной воде — одно удовольствие, это просто утренняя зарядка на вёслах (Самусев 19676, с. 249-251).

Мне Зайсан также часто вспоминается таким же: то умиротворённо спокойным в зной, то чёрным и страшным, когда вдруг срывается и налетает свирепый джунгарский ветер, приводящий к шторму. И памятны ночёвки на этой же протоке Комарухе с необычайно запаши-стой ухой из «лаптей» — ярких полосатых окуней шириной в ладонь и незабываемым комариным адом по ночам!

Орнитологические исследования по заданию Алтайской комплексной экспедиции И.Ф.Самусевым были завершены в 1951 году. Они послужили основой для большой обзорной работы «Материалы по промысловым птицам оз. Зайсан» (Самусев 1958а) и стали основой кандидатской диссертации «Промысловые птицы оз. Зайсан». Наряду с фау-нистическими работами Г.И.Полякова, В.А.Хахлова и И.А.Долгушина, эта работа является одной из основных для всех исследователей, занимающихся изучением орнитофауны Зайсанской котловины.

Кафедра зоологии Усть - Каменогорского педагогического института

1952-й год стал важной вехой в жизни И.Ф.Самусева. В этом году в Усть-Каменогорске — областном центре Восточно-Казахстанской области — создали государственный педагогический институт. Иван Фёдорович был приглашён заведующим кафедрой зоологии, где проработал вплоть до выхода на пенсию в 1986 году. За этот период ему также пришлось быть деканом и проректором по учебной и научной работе естественно-географического факультета, который во все времена называли просто факультетом естествознания. На нём было два отделения: географии-биологии и химии-биологии.

Первые годы связаны с напряжённой работой, подбором преподавательских кадров и организацией учебного процесса. В это же время Самусев завершил написание кандидатской диссертации «Промысловые птицы оз. Зайсан», успешно защитив её в 1960 году в Томском университете. Определилось и дальнейшее направление его научной работы: охотничье-промысловые птицы Восточного Казахстана. Мне известно, что он в дальнейшем подготовил рукопись докторской диссертации «Охотничьи птицы северо-востока Казахстана» объёмом в 800 страниц, но представлять её к защите не стал.

На одном из совещаний он однажды отметил: «Особое значение, по нашему мнению, приобретает задача составления сводки охотничьих птиц области, особенно по водоплавающим, в связи с заполнением Усть-

Каменогорского и Бухтарминского водохранилищ» (Самусев 1966а, с. 122). К сожалению, издать её он не смог.

Среди учебных пособий, подготовленным И.Ф.Самусевым в те годы, следует упомянуть «Список позвоночных животных Восточного Казахстана», предназначенный в помощь учителям 5-11 классов (Саму-сев 1961). Известно также, что в 1965 году им была завершена рукопись «Полевого определителя охотничьих и хищных птиц Восточного Казахстана» под редакцией доктора биологических наук, профессора В.С.Бажанова. Сохранилось письмо от 24 июля 1967 года от председателя Восточно-Казахстанского областного отделения Казахского общества охраны природы А.Изачика в Комитет по печати Казахской ССР с предложением издать это пособие тиражом 3 тыс. экземпляров. В конце этого письма Иваном Фёдоровичем оставлен комментарий: «Издание не состоялись, но пользовались в 1965-1978 гг. на учебно-полевой практике студентов-биологов пединститута». Впрочем, не изданным осталось и его пособие для школ и любителей туризма «Достопримечательные места Восточно-Казахстанской области», написанное в 1958-1959 годах по заказу Детской туристической станции.

Главный корпус Усть-Каменогорского педагогического института, ныне Восточно-Казахстанского университета. 30 сентября 2009. Фото К.П.Прокопова.

В связи с изданием пятитомной сводки «Птицы Казахстана» (19601974) И.Ф.Самусев охотно откликнулся на просьбу И.А.Долгушина и предоставил в лабораторию орнитологии материалы по воробьиным птицам казахстанского Алтая, которые были достаточно полно использованы авторами очерков в 3-, 4- и 5-м томах.

Придавая огромное значение изучению пролётных путей и оценке численности мигрирующих птиц на востоке Казахстана, И.Ф.Самусев в марте-апреле 1967 года совместно с начальником Восточно-Казахстанской охотничьей инспекции В.С.Ларионовым организовал учёт мигрирующих водяных птиц в двух пунктах восточной и южной частей озера Зайсан: в предустьевой части Чёрного Иртыша и в устье реки Кандысу (Самусев 1972; Самусев, Ларионов 1968). Результаты этих наблюдений подтвердили его ранние выводы о наличии миграционных путей водяных птиц в Зайсанской котловине (Самусев 1958б).

Заведующий кафедрой зоологии И.Ф.Самусев во время занятий со студентами. 1954 год.

Много сил и времени И.Ф.Самусев отдал организации студенческих полевых практик. Такие замечательные места как Горная Ульбинка, Черемшанка, Бобровка на Западном Алтае, Шыбындыкуль, Каиндин-ский бор и Сибинские озёра в Калбинском нагорье выбраны именно им и на многие годы стали зоологическими стационарами, сыграв большую роль в изучении фауны Восточного Казахстана. Не случайно, что теперь они считаются наиболее изученными в фаунистическом плане территориями, в том числе в отношении птиц, млекопитающих, пресмыкающихся и земноводных.

В 1964 году на должность заведующего кафедрой зоологии из Алма-Аты был приглашён доктор биологических наук, профессор Валерьян Сёменович Бажанов, известный к тому времени палеозоолог. Иван Фёдорович, ставший к этому времени доцентом, принял на себе ещё более хлопотные обязанности декана факультета, а позднее — проректора по учебной и научной работе.

Заведующий кафедрой зоологии Иван Фёдорович Самусев с первыми студентами факультета естествознания Усть-Каменогорского педагогического института. 1954 год.

Рис. 20. Редчайший снимок во время экспедиции на Маркаколь. Встреча М.Н.Корелова и Э.И.Гаврилова с В.С.Бажановым и И.Ф.Самусевым в Усть-Каменогорске. Май 1966. Фото В.В.Хрокова.

Появление в институте В.С.Бажанова, человека большой культуры и знаний, с богатым научным, педагогическим и организационным опытом, придало кафедре зоологии новый импульс в развитии. Стали активно готовиться новые преподавательские кадры из числа способных выпускников и направляться на учёбу в аспирантуру и стажиров-

ки. Именно они спустя некоторое время явились основным преподавательским ядром на кафедрах зоологии и ботаники. Стали регулярно проводиться зональные совещания и конференции профессорско-преподавательского состава и студентов, один за другим начали издаваться сборники материалов этих конференций (Самусев 1966, 1968; Саму-сев, Егоров 1966; Самусев, Егоров, Щербаков 1968). Оживилась деятельность научных студенческих кружков, каждый год защищались интересные курсовые и дипломные работы, основанные на результатах самостоятельных исследований. Одной из важных заслуг В.С.Ба-жанова была его инициатива по созданию зоологического музея, теперь носящего его имя. Институтом были приобретены специальные шкафы для хранения коллекций, которые стали быстро пополняться представителями животного мира, собранными во время полевых практик и экспедиций. Профессор В.С.Бажанов отдал руководству кафедрой зоологии почти 7 лет, после чего перевёлся в Тамбовский педагогический институт, в котором на этой же должности проработал с 1971 по 1974 год, вплоть до выхода на пенсию.

Слева — один из выпусков материалов зонального совещания Усть-Каменогорского педагогического института. 1966 год. Справа — зоологический музей Уст-Каменогорского педагогического института.

1970-е годы.

Когда в 1974 году я поступил на первый курс, на факультете уже произошли значительные кадровые изменения. Деканом факультета была назначена профессор Галина Александровна Шестакова, а заведующей кафедры зоологии стала Жамал Жаиховна Бердибаева, защитившая кандидатскую диссертацию по герпетофауне Восточного Казахстана. Иван Фёдорович оставался доцентом кафедры зоологии, читал лекции, проводил семинарские занятия и полевые практики. Несмотря на эти перестановки, на факультете царила доброжелательная и творческая атмосфера. Не случайно, в 70-е годы Усть-Каменогорский

педагогический институт по качеству знаний входил в тройку лучших пединститутов СССР, а коллектив жил в ожидании перевода его в статус университета. Среди преподавателей биологии и географии большинство были педагогами от Бога, работавшими увлечённо и со всей душой. Студенты любили и уважали большинство из них. Иван Фёдорович уже в те годы был легендарной личностью, все тянулись к нему. За огромную разницу в возрасте между собой мы уважительно называли его «Дедом».

Река Ульба у села Черемшанка. Западный Алтай. 18 июля 2013. Фото А.Исаченко.

Горная Ульбинка. 17 июля 2013. Фото Ю.Гусельникова. 2266 Рус. орнитол. журн. 2015. Том 24. Экспресс-выпуск № 1159

Озеро Шыбындыкуль . Место проведения учебно-полевых практик в 1970-е годы.

31 августа 2014. Фото И.Джурко.

Следует сказать, что И.Ф.Самусев в 50-е годы был единственным квалифицированным орнитологом в Восточно-Казахстанской области, поэтому к нему всегда тянулась молодёжь, увлечённая птицами. Усть-Каменогорск во все времена своей истории славился птицеловами — любителями клеточного содержания певчих птиц, поэтому юных натуралистов с исследовательскими способностями всегда было немало. Одним из первых в середине 50-х годов Самусев разыскал Бориса Васильевича Щербакова. Мальчишке, потерявшему в военные годы родителей, Иван Фёдорович на многие годы заменил погибшего отца и поддержал его стремление заниматься птицами, изучению которых он посвятил всю свою дальнейшую жизнь, став известным орнитологом и писателем-натуралистом. Следующим среди его воспитанников был Валерий Алексеевич Егоров (1938-2002), участник первых и всех последующих экспедиций. После окончания института он был оставлен на кафедре зоологии в качестве преподавателя и взялся за изучение птиц Калбинского нагорья. Орнитологом в 60-е годы стал ещё один уроженец Усть-Каменогорска — Г.К.Иванов, также учившийся в факультете естествознания и принимавший активное участие в кулуд-жунских экспедициях. После института он перебрался в Новосибирск, а затем в Москву. Хорошо известен своими работами по водоплавающим птицам озёр Северной Кулунды и других мест Западной Сибири, опубликованным в 1968-1983 годах. Пристрастие к этой группе птиц он ещё в студенческие годы получил от И.Ф.Самусева. В начале 60-х

Декан факультета естествознания И.Ф.Самусев. 1965 год.

годов очередным учеником И.Ф.Самусева стал усть-каменогорский школьник Валерий Васильевич Хроков, увлечённо занимавшийся фаунистикой и коллекционными сборами птиц. По рекомендации Ивана Фёдоровича он поступил на факультет естествознания, успешно защитил дипломную работу по птицам окрестностей Усть-Каменогорска и под влиянием И.Ф.Самусева увлёкся ржанкообразными. Окончив очную аспирантуру Института зоологии АН КазССР и отработав ряд лет в Кургальджинском заповеднике, он защитил кандидатскую диссертацию и стал ведущим специалистом по куликам Казахстана. Валерий Васильевич, был, пожалуй, одним из самых любимых учеников, которым И.Ф.Самусев особо гордился и дружил до своих последних дней. Ученицей И.Ф.Самусева в 60-е годы была и Валентина Михайловна Кузнецова (ныне Короткова), успешно защитившая дипломную работу по птицам Горной Ульбинки. После окончания института она переквалифицировалась из орнитологов в ихтиологи, многие годы работала в Алтайском отделении КазНИИ рыбного хозяйства в Усть-Каменогорске, защитила кандидатскую диссертацию и вернулась на родной факультет института, отдав многие годы работе в должности доцента и заместителя декана. Из числа выпускников, ставших впоследствии орнитологами, после 1968 года на факультет «к Самусеву» стали поступать ученики его ученика Б.В.Щербакова, работавшего на областной станции юных натуралистов в Усть-Каменогорске. Первым из них был Сергей Михайлович Цыбулин, а затем Н.Н.Березовиков. Позднее, в

начале 80-х годов, учился Сергей Васильевич Стариков, ныне работающий в краеведческом музее Усть-Каменогорска и изучающий птиц Восточно-Казахстанской области. Все мы, вместе взятые, с гордостью считаем Ивана Фёдоровича своим наставником. Таков вкратце вклад Самусева в подготовку орнитологических кадров для науки.

На Большом Алматинском озере во время Всесоюзной орнитологической конференции. И.А.Долгушин и И.Ф.Самусев в центре, сидят на камнях. 1965 год.

Каким же был Иван Фёдорович как преподаватель и руководитель? Тут оценка его коллег и выпускников разных поколений единодушна: как заведующий кафедрой и декан был он простым, доступным, демократичным руководителем, а вместе с тем справедливым требовательным и ответственным. При необходимости мог защитить. Но в случае чего мог «снять стружку». Так что попадать под «горячую руку» Саму-сева ни у кого и никогда желания не возникало.

На нашем курсе в середине 70-х годов он читал лекции и проводил семинарские занятия по позвоночным животным. Лекции, как и большинство пожилых лекторов, читал, в общем, обыденно и даже монотонно, но со свойственным самусевским фольклором и едкими шутками -прибаутками, время от времени приводя аудиторию в весёлое оживление. Особенно доставалось популярнейшей певице тех времён Алле Пугачёвой. Причина этому общеизвестна и понятна: каждому поколению людей свойственны свои песни и танцы. Иван Фёдорович прекрасно пел и обожал народные и военные песни, поэтому победоносное

вторжение певицы в жизнь советских людей воспринимал по-своему, болезненно и не скрывал этого. Точно также как терпеть не мог исполнявшийся на танцплощадках и вечеринках молодёжный шейк, оставаясь поклонником традиционных вальсов. А потому при чтении лекций, характеризуя пение птиц, он непременно переключался на критику Аллы Борисовны и, особенно на манеру исполнения ею песен. А когда разговор доходил до брачных танцев птиц, то тут уже он совсем не сдерживал своих эмоций, сравнений и склонений.

И.Ф.Самусев со студентками на лавочке перед институтом. Апрель 1974 года. Фото К.П.Прокопова.

Семинары проходили в узком тесном кабинете рядом с музеем, в котором на длинном столе от дверей до окна были разложены коллекционные ящики, наполненные тушками птиц и млекопитающих, в зависимости от темы занятий. Здесь же впоследствии проходил и зачёт по птицам, который принимал сам Иван Фёдорович. Этот зачёт особенно запомнился мне. Наша группа географов-биологов пришла на него «с трепетом душевным», так как все знали, что в вопросах знаний птиц он строг и поблажек никому не будет. Каждый студент получал по пять тушек птиц и за отведённое время должен был уточнить их видовую принадлежность по простенькому вузовскому определителю. Затем экзаменуемые по очереди подходили к преподавателю и называл вид, семейство и отряд птиц. Оценка знаний была проста и демократична — сколько птиц из пяти определил, такую оценку и получил. Но в этот

раз экзамен прошёл совсем по-другому. Иван Фёдорович, дав всем задание, усадил меня рядом с собой и пододвинул ящик с птицами. Я брал тушку и говорил название. Прошлись по его любимым группам: куликам, уткам, куриным, затем стали просматривать коробки с синицами, дроздами и вьюрками, иногда подолгу обсуждая тот или иной вид. Когда дошёл черёд до славок и пеночек, Иван Фёдорович кивнул, что, мол, довольно. Всех птиц я без затруднений назвал безошибочно, даже «синегалку», мастерски изготовленную из частей тела сизоворонки и галки. Открыв соседний шкаф, он достал с полки ещё одну тушку, в бумажном кульке.

— «Вот на днях свежую птичку привезли, посмотри», — и, зажав её в ладони, показал только голову и верхнюю часть туловища.

— «Соловей», — ответил я.

— «Понятно, что соловей, а какой?», — подзадорил он, с хитрецой посматривая на меня.

— «А вы хвост покажите», — попросил я.

— «Ну, знаете, по хвосту любой определить может», — развёл он руками, рассмеявшись. Когда он всё же показал птицу целиком, по рыжим рулевым перьям и надхвостью я сразу понял, что это южный соловей Luscinia megarhynchos. Иван Фёдорович остался доволен результатами устроенной проверки. Видимо, ему давно хотелось лично проверить квалификацию очередного «ученика Щербакова».

В это время прозвенел звонок на перерыв. Оказывается, мы проговорили с ним всю первую половину экзамена, дав однокурсникам спасительную возможность на выполнение своих заданий. Впрочем, во время перерыва ребята и девчата из моей группы набросились на меня с просьбами уточнить названия выданных им тушек птиц, так как почти у всех возникли затруднения с определением их видовой принадлежности. Пришлось срочно спасать положение. Во второй половине «пары» мои друзья все до единого быстро и без проблем сдали зачёт по знанию птиц, результатами которого Иван Фёдорович остался доволен. Объявляя итоги экзамена по систематике птиц он сказал, что всем выставляет оценки «отлично», а Березовикову ставит «хорошо», но твёрдую четвёрку, так как свою пятёрку в орнитологии ему ещё предстоит доказать в дальнейшей работе. В моей группе все удивлённо переглянулись, зашептались и, не поняв смысл сказанного, даже стали возмущаться. Лишь во время перерыва мне удалось их успокоить, объяснив, что такая оценка Ивана Фёдоровича справедлива и для меня значит как высшая похвала. Мне же было хорошо понятно, что её мне он поставил не как преподаватель студенту, а как старый орнитолог начинающему орнитологу. Я это ощутил позднее по доброму отношению Ивана Фёдоровича к себе. В дальнейшем, каждую осень, как только начинались занятия, он приглашал меня к себе в музейный

закуток и подолгу расспрашивал о том, в каких местах за прошедшее лето удалось побывать. Фаунистические находки птиц обсуждались особенно живо и радостно. Помнится, после моей поездки в июне 1977 года в верховья Бухтармы и обнаружения там белобровика Тигйив Шаеив и чёрного дрозда Т. теги1а, Иван Фёдорович был очень удивлён этой новостью, подробно расспросил, а потом заговорил о существующих у птиц процессах расселения, посоветовав мне подготовить научное сообщение об этих находках. Так же было и на следующий год, когда вместо дальней практики в Молдавию я отпросился и уехал на Южный Алтай, где с весны до осени пробыл на Маркаколе, собрав большую коллекцию птиц. К обсуждению результатов этой поездки и коллекционных сборов он потом возвращался неоднократно, в ходе бесед выделяя важное, новое и на что следовало бы ещё обратить внимание. Обо всём этом он говорил, ссылаясь на сводку П.П.Сушкина «Птицы Советского Алтая» или «Птицы Казахстана», а также на факты, известные ему из других публикаций. Каждый раз он особо подчёркивал, что очень важно знать литературу по птицам Восточного Казахстана и сопредельных районов, а новые находки обязательно подтверждать коллекционными экземплярами. В этом я и вижу важную роль И.Ф.Саму-сева как наставника. Для начинающего учёного, пусть ещё студента, необыкновенно важно подобное внимание и моральная поддержка со стороны авторитетного учёного, придающая уверенность в правильности и важности выбранного направления, а значит, и дальнейшей судьбы. После таких встреч, конечно же, появлялось чувство необыкновенного вдохновения и хотелось ехать хоть на край света.

И.Ф.Самусев и В.А.Снегирёв на экскурсии со студентами в Синегорской пихтовой роще в горах Коктау. Слева - С.Коровников, справа - Г.Киреева и О.Гороховик. Октябрь 1981. Фото Ф.И.Шершнёва.

Среди студентов, когда я учился, у Ивана Фёдоровича не было особых любимчиков и он никого особо не выделял, держась со всеми ровно и тактично, как подобает человеку его возраста и статуса. Институт тогда готовил учителей, в основном для сельских школ, направления в аспирантуру в те годы совсем прекратились, поэтому преподаватели прекрасно понимали, что путь в науку для нас, периферийных выпускников, фактически заказан. Тем не менее, к ребятам, увлечённым орнитологией, Иван Фёдорович относился всегда с должным вниманием. Поначалу присматривался и по своему оценивал, насколько крепок в молодом человеке первый исследовательский запал и хватит ли у него пороху для самостоятельной работы и в дальнейшей жизни. В этом он был по-своему прав, ибо школьное и студенческое увлечение птицами у некоторых ребят постепенно проходило и угасало, а в науку самостоятельно пробивались единицы, только самые целеустремлённые.

С такими студентами он бывал даже прост в общении, особенно во время поездок. Когда я учился на последнем курсе, в студенческих общежитиях в одно время было введено вечернее дежурство преподавателей. Чувствовалось, что инициатива партийного руководства института была для них дополнительной и ненужной нагрузкой, отнимающей личное время, которого и без того не хватало. К тому же преподавателям каждый раз приходилось поздно возвращаться домой с окраины города. Несколько раз, по установленному графику, появлялся в общаге факультета естествознания и Иван Фёдорович. Важно, «для отметки», побеседовав с вахтёршей и промаршировав по длинным коридорам, он незаметно «заныривал» в мою комнату.

И.Ф.Самусев со студентами факультета естествознания во время уборки картошки на колхозных полях. 1970-е годы.

— «Вот решил орнитологов навестить да о птичках поговорить», — громко объявлял он, пристраивая в закутке свой неизменный доцентский портфель. Справившись в двух словах о житье-бытье, он обводил меня с товарищем взглядом с хитрецой и многозначительно делал предложение, от которого студенту во все времена и во все эпохи отказаться невозможно: «Не послать бы нам гонца за бутылочкой винца?» и доставал из кармана заначку — рубль или трёшку. В такие вечера мы засиживались допоздна, разговаривая о птицах или слушая его рассказы о детских годах, приключениях в экспедициях, на охотах и рыбалках. Иногда даже доходило до споров. Как-то на одной из таких вечерних посиделок он поинтересовался, какими видами спорта мы занимаемся. Многие из нас тогда ходили на секции популярного спортивного самбо, а на факультете часто практиковались соревнования по лыжам и бегу на дистанции. Он же рассказал нам, каким спортом он занимался в студенческое время и о том, какая крепкая и спортивная молодёжь была в его юности, не то, что в нынешнее время. Мы, конечно же, не согласились с такой оценкой. Чувствовалось, раззадорили его своим несогласием и он, с размаху хлопнув себя по коленке, объявил: «Ну, ребятёшки, на десятиборье я уже не потяну, но в пятиборье ещё с вами могу потягаться. Давайте, готов биться взаклад с любым из вас!». До состязаний, конечно же, дело не дошло, так как мы и без того были уверены, что если Дед сказал, то не уступит ни кому из нас. Прощаясь, он неизменно произносил: «Хорошо посидели. Молодость вспомнил, и так на душе легко стало, как будто благодать с небес спустилась!».

Доценты Ф.Г.Голованов и И.Ф.Самусев на рыбалке на Чёрном Иртыше. 1960-е годы.

Иван Фёдорович Самусев. Во время экскурсии в бору.

Ивану Фёдоровичу в то время было уже под шестьдесят лет, но был он ещё крепок как сибирский кедр. Он не жаловался на жизнь, болезни и недомогания, стараясь выглядеть бодрым, подтянутым и жизнерадостным. Чувствовалась в нём офицерская выправка, спортивная и фронтовая закалка. На работу в институт всегда ходил быстрым размашистым шагом, характерно размахивая в такт хода портфелем. По лестнице, на четвёртый этаж, частенько молодцевато взбегал или же поднимался, перешагивая сразу несколько ступенек, приводя в изумление студентов. Высокий, широкоплечий, с крупными чертами лица, словно вырубленными из гранита, он порой напоминал былинных богатырей с картин Васнецова. Особенно когда после летнего отпуска появлялся в институте с пышной бородой. В середине 70-х годов, когда среди молодёжи вошла в моду длинная причёска, Иван Фёдорович, на зависть всем, некоторое время ходил с шикарной шевелюрой, точнее гривой седых волос до плеч. А ещё, вопреки всему, он не признавал шапок и даже в лютые зимние холода ходил в кепке.

В начале июля 1979 года, когда я сдал государственные экзамены и защитил дипломную работу, Иван Фёдорович пригласил меня на кафедру зоологии и, крепко пожав руку, поздравил с окончанием института, а когда узнал, что я скоро уезжаю работать орнитологом в Маркакольский заповедник, по-отечески приобнял и сказал: «Благословляю!». Это благословление для меня памятно и дорого!

* •• .V 1 ^

Дедушка Самусев с внучкой на прогулке в бору.

В.Ф.Самусев. Во время похода в горы за ревенём для варенья. 1960-е годы. Фото В.В.Хрокова.

В свободное время Иван Фёдорович увлекался рыбалкой и охотой на водоплавающую дичь. Стрелял он мастерски и виртуозно, но никогда не стремился кого-то «перестрелять», а бил всегда выборочно, для коллекции или похлёбки. В зависимости от сезона, любил выбираться за город по грибы, за ягодами, ревенём, а то просто побродить по алтайскому лесу или в сосновом бору, посидеть у речки или ручья, любуясь цветами или камнями в водном потоке. Обожал вечерние посиделки и разговоры у костра. Ранним утром или по вечерам часто отправлялся прогуляться по набережной Иртыша и Ульбы. Все встречи с птицами и фенологические изменения старательно заносил на карточки, в своё время с запасом напечатанные в типографии по разработанной им форме. Часть из них, ведённых в последние десятилетия его жизни, хранится сейчас в моём архиве.

Среди других увлечений Ивана Фёдоровича следует, конечно же, назвать фотографию и рисование. Снимал он много, увлечённо, на протяжении всей жизни. Охотно принимал участие в фотоконкурсах и фотовыставках, выставляя оригинальные фотоэтюды природы, представителей флоры и фауны. После каждой вылазки на природу приносил отпечатанные снимки и, показывая их коллегам, делился своими впечатлениями. Однажды, удивив всех, он показал фотографию, на которой, по его словам был «двойник Самусева». Оказалось, пошутил, это был умелый фотомонтаж его самого, но в разных позах.

Фотошутка. Двойник Самусева. Сентябрь 1966.

Некоторые почётные грамоты, которыми был отмечен И.Ф.Самусев: за многолетнюю работу по подготовке учителей, долголетний труд по воспитанию молодёжи, за участие в фотовыставке.

Почти 40 лет Иван Фёдорович отдал воспитанию педагогических кадров Восточного Казахстана. Многие из его учеников стали преподавателями высших учебных заведений, другие — известными учёными, в том числе орнитологами и охотоведами и почти во всех школах Восточно-Казахстанской области работали и работают выпускники, учившиеся у него и вспоминающие его с благодарностью. За свой педагогический труд он был удостоен звания «Отличник просвещения СССР», медалями «За трудовое отличие», неоднократно отмечен грамотами Министерства просвещения СССР и Усть-Каменогорского педагогического института. Его фамилия занесёна в Книгу почёта Восточно -Казахстанского государственного университета.

Студенческие экспедиции

Организацией экспедиций с участием студентов И.Ф.Самусев занялся во второй половине 50-х годов. Со временем подобралась работоспособная орнитологическая команда, ядром которой были Б.В.Щербаков, В.А.Егоров, Г.К.Иванов, а позднее В.В.Хроков. В конце 50-х годов в скальном каньоне реки Иртыш у Серебрянска уже завершалось строительство мощнейшей плотины Бухтарминской ГЭС и готовилось наполнение Бухтарминского водохранилища — крупнейшего в бывшем

СССР искусственного водоёма протяжённостью 380 км. Ожидалось затопление большого отрезка долины верхнего Иртыша от истока Белого Иртыша из озера Зайсан до устья реки Бухтармы. При дальнейшем подъёме уровня воды должны были исчезнуть Зайсан и дельта Чёрного Иртыша в прежних контурах. Из зоны затопления срочно отселяли людей. Многочисленные посёлки вдоль Иртыша, сельскохозяйственные угодья и уникальные пойменные ландшафты должны были навсегда исчезнуть. Предвидя предстоящие изменения, Иван Фёдорович в 1958-1968 годах провёл ряд экспедиций с целью изучения видового состава и численности птиц в формирующемся водоёме, заложив основу для орнитологического мониторинга водоплавающих и околоводных птиц. Этой проблеме посвящена целая серия его научных статей (Са-мусев 1962; 1965а,б; 1966а,в; 1968а; 1969; 1999).

Бухтарминское водохранилище в горной части. 25 июня 2010. Фото А.Гавриловой.

Так, с 16 по 25 мая 1958 года И.Ф.Самусев с участием преподавателя и ботаника А.Е.Сергеева, студентов Л.Александрова, Э.Орлова и М.Касенова совершил поездку от Тополева мыса по Чёрному Иртышу до места его разделения со Старым Иртышом. Эта территория попадала в зону предстоящего затопления, поэтому предстояла вырубка пойменных лесов в низовьях реки. Ивану Фёдоровичу удалось последний раз осмотреть дельту в её первозданном виде.

Особенно памятны и результативны были кулуджунские экспедиции 1959-1961 годов. Ожидалось, что водно-болотные угодья среди песчаных массивов песков Кызыл-Кум в низовьях Кулуджуна и Букони станут очагами, куда произойдёт перемещение водяных птиц из затопленной иртышской поймы. Первая поездка в эти места состоялась 19-

22 мая 1959, вторая проходила с 22 по 28 мая 1960, третья - 16-28 мая. Во время первой из них, носившей характер разведки, прошли на лодке около 20 км по руслам Кулуджуна и Камбар-карасу между Казна-ковски и Чаячьим озёрами, а затем тем же путём вернулись обратно. На следующий год решили рискнуть и пройти весь Кулуджун до самого устья. Для этой поездки была специально построена большая лодка из толстой фанеры, выдерживающая вес пяти человек и полевого имущества. Временем для водного маршрута был выбран май, когда на речке начинался паводок и она становилась проходимой. В остальное время река превращается в непроходимые тростниковые дебри среди барханов и комариный «рай».

Путешествие было очень трудным, увлекательным и полным приключений. Вышли на лодке из Казнаковского озера и по уже знакомому маршруту за три дня дошли до Гусиного озера. На четвёртый день двинулись дальше, уже по неведомому и нехоженому никем пути. Работая шестами и вёслами, сплывали вниз по руслу, петляющему в лабиринтах густых тростников, пробиваясь от одного плёса к другому. Время от времени, преодолевая заломы и болотины, как бурлаки тащили лодку волоком по 10-15 км. Там, где три кулуджунские протоки сливались в одну, полноводную, повстречались пороги с небольшими водопадиками. Выгрузив и перетаскав на себе вещи, спустили лодку налегке с помощью верёвки через эти перекаты. Далее сплавлялись быстрее и веселее, добравшись на третьи сутки до места впадения Ку-луджуна в Буконь, по которой довольно быстро дошли до Иртыша. Этот маршрут по незнакомым и безлюдным местам, конечно же, сопровождался не только преодолением бесчисленных трудностей, но и частыми остановками, днёвками и ночёвками, во время которых много экскурсировали по прилежащим барханным пескам. Было найдено и описано множество птичьих гнёзд, собрана большая коллекция птиц, пресмыкающихся и мелких млекопитающих. В общей сложности в низовьях Кулуджуна было отмечено пребывание 56 видов птиц — характерных представителей зайсанской фауны. Далее от устья Букони путешественники прошли на вёслах вниз по Белому Иртышу и на седьмой день пути остановились на песчаном островке у пристани села Ба-ты, которое было уже снесено. Вместо бывшей казачьей станицы они увидели безлюдный пустырь. Все её жители, готовясь к затоплению, переселились выше, к подножию гор, где строились новые дома. Уезжая, участники экспедиции попрощались с Иртышом, ещё не веря, что вскоре эта богатая пойма реки навсегда исчезнет. А в сентябре, когда Иван Фёдорович вновь посетил эти места, он их не узнал. В широкой долине между Калбинским и Нарымским хребтами шумели волны Бухтарминского водохранилища, на которых как острова покачивались лабзы — всплывшие куски дерновины с тростником. Из воды лишь

кое-где вдали печально возвышались скалы и голые вершины ушедших под воду гор, стоявших ранее вдоль Иртыша. На следующий год, приехав на Кулуджун, работали уже стационарно, расположившись лагерем у Чаячьего озера, совершая отсюда водные маршруты и экскурсии в прилежащие пески. В дальнейшем подобные экспедиции с участием студентов на Кулуджун и Чёрный Иртыш проводились также в 1964 и 1965 годах.

По итогам трёх майских студенческих экспедиций 1959-1961 годов под руководством И.Ф.Самусева её участниками был подготовлен доклад «К фауне птиц поймы р. Кулуджун и песков Кызыл-Кум в Восточном Казахстане», который был доложен и получил высокую оценку на пятой межвузовской студенческой научной конференции вузов Средней Азии и Казахстана, проходившей в 1963 году в Душанбе. Этот доклад был целиком опубликован в материалах этой конференции (Егоров и др. 1963). Ещё одним важным результатом этих исследований было создание в ноябре 1967 года Кулуджунского зоологического заказника площадью 46000 га, идея организации которого целиком принадлежит И.Ф.Самусеву.

Однажды за вечерним костром Иван Фёдорович посетовал на то, каких трудов и нервотрёпок стоит ему организация очередной экспедиции. И рассказал, что когда он был назначен заведующим кафедрой, то возлагал большие надежды на такие поездки для сбора материала в удалённых частях Восточного Казахстана, тем более с него спрашивали за научно-исследовательскую деятельность преподавателей и студентов. В первые годы он буквально замучил своих подчинённых составлением смет экспедиционных расходов. Время шло, а запланированные средства не выделялись. Однажды, сделав очередную сводную смету, он набрался смелости и поставил в итоговой графе невероятную по тем временам сумму — 1 миллион рублей! Был уверен, что такими запросами непременно вызовет гнев министерского руководства или заработает строгий выговор. Однако реакция была молчаливой. Тогда он увеличил сумму в три раза и вновь — «ни ответа, ни привета». Приходилось ходить, просить, требовать и выбивать транспорт на очередной выезд. Впрочем, командировочные в те годы были смехотворно мизерные — преподавателю 1 рубль 50 копеек, а студенту лишь 50 копеек в сутки, всего две буханки хлеба.

Мне особенно запомнилась поездка к озеру «Звенящих колоколов» в октябре 1975 года. Я тогда впервые побывал на Зайсане, поэтому многие события запомнились особенно ярко. На стареньком автобусе «Пазике», после долгих отборов участников, выехали 5 преподавателей и 8 ребят-студентов. В числе первых были В.А.Егоров, К.П.Прокопов, В.А.Снегирёв и Ю.Н.Тупицын (впоследствии Трубицын). Возглавлял отряд И.Ф.Самусев, в штормовке, кепке и с фотоаппаратом через плечо.

Он ехал на переднем сиденье, выполняя роль командора. Рядом с ним орнитолог Валерий Алексеевич Егоров в неизменной армейской фуражке и с аккордеоном в руках. Был он под стать Самусеву — высокого роста, богатырского склада и с бравыми усами.

И.Ф.Самусев, В.А.Егоров и К.П.Прокопов во время зайсанской экспедиции. 17 октября 1975. Фото автора.

Северный берег Зайсана у сопки Чакельмес и Бакланьего мыса. 10 августа 2014. Фото Б.В.Щербакова.

Первый день далёкого пути по горной дороге через Калбинский хребет 16 октября запомнился встречным ветром со снегом и заснеженными перевалами. Весёлое настроение у многих сменилось предчувствием холодных ночёвок. Одна из них вскоре состоялась, когда под

вечер мы приехали на северный берег Зайсана и расположились на ночёвку в пустой кошаре на обрыве залива близ горы Чакельмес. Шквалистый ветер едва не валил с ног, по озеру гуляли большие чёрные волны, с шумом и брызгами разбиваясь о береговые обрывы. В быстро наступающих сумерках с помощью паяльной лампы вскипятили чайник, перекусили и наши рыбаки, которыми было преобладающее большинство участников, принялись собирать удочки и спиннинги к завтрашней рыбалке. Они разложили свои снасти на расстеленной в закутке клеёнке, живо обсуждая их достоинства. Когда стемнело, все штабелем улеглись в спальниках вдоль дальней стены на брезенте. Мне досталось крайнее место, как раз напротив оконного проёма без рамы и стёкол. Выданный в спешке на кафедре спальник оказался коротким, едва по грудь, поэтому чтобы согреться пришлось накрываться сверху ватником. Ночью ветер сменил направление и моё место оказалось в «турбулентной» зоне: с силой продувалось через окно и дверной проём. Перед рассветом я окончательно озяб и, спасаясь от пронизывающего холода, укатился в дальний угол кошары, где и нашёл затишье и покой. Утром первыми поднялись неугомонные рыбаки. Из-за отсутствия вечером света они не успели завершить подготовку своих снастей. Сразу же послышались возмущённые голоса и меня чуть не вытряхнули из спальника. Оказывается, укатившись до разложенных ими рыболовных сокровищ, я все крючки и блесны с якорьками и леской собрал на себя. В конце концов они разобрались со своими потерями и, после чаепития отправились дальше — на Чёрный Иртыш. Накатанная пустынная дорога, усеянная гранитной крошкой, запомнилась взлетающими табунками садж Syrrhaptes paradoxus и чёрных жаворонков Melanocorypha yeltoniensis. В одном месте нам посчастливилось найти и осмотреть колонию зайсанского реликта — жёлтой пеструшки Lagurus luteus. Когда появились барханы, поросшие тамариксом и чингилом, у села Прииртышское наш автобус свернул вправо и скатился под песчаный крутяк высокой береговой террасы. Проехав вглубь пойменного леса, мы вскоре остановились перед обрывистым берегом Чёрного Иртыша. Кругом стояли толстенные, как баобабы, тополя-осокори с раскидистыми кронами. На поляне, прямо под ними, установили палаточный лагерь.

Большинство участников вскоре разбрелось со спиннингами вдоль обрыва, лихо закидывая блёсны чуть ли не до песчаной отмели противоположного берега. Спустя десяток минут послышались восторженные голоса. Иван Фёдорович одним из первых вытащил большую щуку, и я побежал посмотреть её и сфотографировал его, светящегося от счастья. К вечеру клёв был изумительным. Щуки реагировали на блесну после каждого заброса, а на два-три броска, а то и чаще, обязательно была удачная поимка.

Чёрный Иртыш. 8 сентября 2009. Фото автора.

г

Во время рыбалки. И.Ф.Самусев с пойманной щукой. Чёрный Иртыш. 18 октября 1975. Фото автора.

Как пояснили знатоки, мы угодили на время самого-самого осеннего «жора», приходящегося на октябрьские холода. Впоследствии, когда заходят разговоры про ловлю щук, я обязательно вспоминаю именно эту октябрьскую поездку с И.Ф.Самусевым и в качестве «доказательства» привожу бесхитростный рассказ одного из рыбаков, поведавшего нам тогда следующую байку: «Сижу я в резиновой лодке, пить захотел, взял кружку, зачерпнул воды, а в этот миг щука хватанула её, да так сильно, что чуть из рук не вырвала». Оставляю эту историю на совести рассказчика, но щук в те годы на Чёрном Иртыше действительно было великое множество и мне самому в 80-е годы доводилось видеть в сенях и кладовках домов зайсанских жителей заготовленные впрок целые «поленницы» сушёных и вяленых щук.

Увлекательными оказались дни, проведённые на Чёрном Иртыше и для нас, начинающих орнитологов. В это время по лесу ещё шла миграция мелких птиц. С Алексеем Борисовым мы целыми днями занимались их коллектированием, а Юрий Зинченко не менее увлечённо производил фотосъёмку. Особенно удивительной для нас была встреча здесь красноспинной горихвостки РНоетситиБ егуЬкгопоЬив — обитательницы гор. Чувство необычности и радости испытывал я тогда от вида новых ландшафтов и птиц. Понимание того, что нахожусь на окраине Центральной Азии, а совсем рядом, за грядами песков Айгыркумы начинаются пустыни китайской Джунгарии, придавало этому путешествию романтический ореол.

Зайсанские дороги. Сентябрь 2014. Фото С.Звигинцевой.

Как-то раз Иван Фёдорович пригласил пройтись берегом проточки. Пока пробирались по тугаю вдоль неё, он вспоминал о том, какими были эти места 20-30 лет назад. В одном месте задержались, рассматривая на болотине копанины кабаньей семьи. Когда протока вывела к реке, Иван Фёдорович вскинул бинокль и показал мне пальцем в сторону медленно пролетающего орлана. «Смотри внимательно и запоминай. Это взрослый долгохвост. Были времена, когда они встречались на Зайсане часто, как нынче коршуны. А теперь большая редкость. Сам я их давненько уже не встречал в этих местах и не знаю, когда ещё получится увидеть!».

По вечерам ярко полыхал костёр. Расположившись вокруг него на брёвнах, мы подолгу пировали вокруг казана с наваристой ухой из отборных щук. Была, конечно же, популярная в те годы «Перцовка», было множество рыбацких и охотничьих рассказов, историй, смеха и песен под аккордеон, на котором виртуозно играли Валерий Алексеевич и Виктор Афанасьевич. Поначалу исполняли факультетскую песню «Надежда», затем переключались на популярную среди студентов песню «Травы», после чего звучали любимые песни и романсы наших преподавателей. Особенно любили, когда петь начинал сам Иван Фёдорович, а затем его умело и во всю удаль поддерживали не менее голосистые Егоров и Снегирёв.

Покинув это место, мы отправились дальше, в Буран, чтобы заправиться бензином. Навестили родительский дом Константина Павловича Прокопова. Работая в институте, он часто приезжал из Усть-Каменогорска в этот посёлок на правобережье Чёрного Иртыша, продолжая увлечённо изучать экологию зайсанских грызунов. Этот попутный заезд он использовал не только чтобы повидать старенькую матушку, но и заодно забрать с собой в город сделанные ранее коллекционные сборы млекопитающих, законсервированные в формалине в большом бидоне. Этот бидон и стал неожиданным поводом для неприятностей. Пока ехали по ухабистой пустынной дороге до Киин-Кериша, его содержимое растрясло, и салон автобуса наполнился едким запахом формалина, смешанного с невыносимым тухлым «ароматом». Нашему зоологу тогда пришлось испытать на себе недовольство старших коллег. Константин Павлович был в безвыходной ситуации: не выбрасывать же среди пустыни ценный научный материал, в сбор которого вложено столько трудов. Но и ехать дальше в этой душегубке тоже невозможно. Впрочем, эту проблему всё же устранили: крышку заново и плотно закрепили, а сам бидон установили в проветриваемый угол. Вскоре случившееся забылось и после марсианских красот Киин-Кериша мы весело вернулись в родной Усть-Каменогорск.

Столь поздние сроки проведения самусевских экспедиций объяснялись простыми причинами. Осенью, когда завершалась уборка хлеба,

легче было «выбить» в автобазе автобус, а в конце года после полевых практик иногда оставались не истраченные средства на аренду транспорта. В октябре исчезали комары, оводы и мокрецы, от которых летом на Зайсане нет никакого житья — «поедом съедают», как выражаются местные жители. К тому же это было благодатное время для рыбалки, благодаря которой сразу же решалась проблема питания большой команды. Ну а наступающие холода и походные неудобства нас, алтайских жителей, никогда не пугали — все привыкли к ним с детства.

Зайсанская котловина. Киин-Кериш. 14 сентября 2013. Фото А.Исаченко.

Эти поездки были исключительно важны не только с научной, но и с учебной и воспитательной стороны, так как студенты, готовящиеся к педагогической деятельности, обязательно должны знать географию родного края, природные раритеты и топонимы. Большинство из нас тогда буквально рвалось в очередную поездку. А побывать в экспедиции с Самусевым — это вообще многое для каждого значило. До сих пор при встречах и общении с выпускниками института сразу начинаются воспоминания об участии в какой-нибудь из этих экспедиций или поездке во время практики, и каждый раз все с благодарностью вспоминают И.Ф.Самусева, организовавшего их. Причём, подзабыв год своего участия, некоторые называют одно из знаковых событий. Об одной из таких поездок на Зайсан в холодном октябре 1966 года — «когда съели суп из носков» — рассказал её участник, а ныне профессор Константин Павлович Прокопов:

«Утром мы направились вглубь Зайсанской котловины, к Чёрному Иртышу, и к вечеру были на месте. Остановились на берегу протоки, поставили палатки. Дежурные начали готовить на костре ужин. На палку, на которой висели над пламенем два ведра, одно под суп, другое под чай, студент Саша пристроил для просушки свои мокрые носки. Суп из пакетов, с добавкой картошки и тушёнки, получился густым, как каша, но все так проголодались без горячей пищи, что наворачивали это чудо кулинарного искусства, как говорится, за обе щёки. И тут в самый разгар трапезы раздался Сашин вопль:

— Где мои носки, я их повесил над костром?

— Скорей всего, сгорели твои носки, — предположила студентка Тамара.

Коллективные поиски носков не увенчались успехом, но когда раздававшая суп студентка Светлана зачерпнула со дна, то в ковше оказался Сашин носок, благополучно спикировавший на ветру в ведро. Что началось! Загремела посуда, и студенты разбежались по кустам. А Саша ещё «подлил масла в огонь», задав риторический вопрос: «А где мой второй носок?». Но где ему, бедолаге, быть, как не на дне того же ведра с супом?» (Прокопов 1914б).

О ещё одной поездке в Буран сразу вспоминают по происшествию — «когда Хроков чуть Самусева не утопил». Сам Валерий Васильевич прокомментировал это событие так: сплывая на лодке вниз по полноводному и быстрому в майскую пору Чёрному Иртышу, увидели лутка Mergellus albellus, выпорхнувшего из дупла дерева, подмытого паводком и склонившегося над самой водой. Валерий, чтобы заглянуть в гнездо и убедиться в наличии в нём яиц, ухватился за ствол и резко наступил на борт. Лодка чрезмерно черпнула через край и пассажиры вместе с Самусевым, вещами и походным оборудованием с воплями очутились в холодной воде. К счастью, берег был рядом и все благополучно выбрались на сушу.

А вот разговоры о поездке в июне 1975 года в пески Кулуджуна чаще всего начинаются с эпизода: «Это было, когда Дюкарев реинкор-нировался». Сразу оговорюсь, что речь идёт о моём однокурснике и друге Александре Дмитриевиче Дюкареве, ныне начальнике Восточно -Казахстанской снегомерной партии. Тогда поздним вечером по желанию Ивана Фёдоровича мы заехали переночевать на речку Каинду у Миролюбовки, в живописное место, буйно заросшее черёмухой и калиной. Устроившись вокруг костра на обрывистом берегу, под которым шумела речка, чаёвничали, пели песни и слушали рассказы Ивана Фёдоровича. Неугомонный Дюкарев, отмахиваясь от комаров, пытался среди множества народа присесть под дымный шлейф костра, часто менял место и в конце концов примостился рядом с Самусевым. Потолкался и вдруг, никем не замеченный, исчез куда-то — как в воду

канул. Минут через пятнадцать Сашка вдруг возник из темноты, мокрый до нитки и возмущённый до предела: «Песни орёте, а я чуть не утонул - кричал, на помощь звал!». Когда разобрались, оказывается он, пристроившись на корточках около Самусева, забылся, попятился назад и кувырнулся с отвесного обрыва. Правда, насчёт вероятности утонуть он преувеличил, так как речка лишь местами была глубиной по грудь, но сплывать и брести вниз вдоль высокого обрыва ему пришлось порядочно, пока не отыскал в темноте и кустах место переезда.

В последние дни полевой практики в горной части Калбы Ивану Фёдоровичу иногда удавалось «пробить» автобус и тогда он вёз студентов на день-другой в пески Кулуджуна или на Зайсан. Ему всегда хотелось, чтобы молодёжь увидела пустыню и его любимые места. Среди них были также Чакельмес, Киин-Кериш, Ашутас, Туранга. Такие поездки на Зайсан под его руководством продолжались до 1985 года и запомнились на всю жизнь студентам-биологам факультета естествознания! Хорошо знаю, что большинство из нас в дальнейшем всегда стремилось вновь побывать на Зайсане, проехать по тем же дорогам и остановиться в тех же местах, где в годы юности мы бывали с Иваном Фёдоровичем. И обязательно стараемся заехать и переночевать на са-мусевской поляне среди старых осокорей на обрывистом берегу Чёрного Иртыша.

Литературное творчество

И.Ф.Самусев всегда уделял большое внимание популяризации природоохранных знаний. В областной газете «Рудный Алтай» многие годы подряд печатались его заметки о животном и растительном мире Восточного Казахстана и проблемах его охраны. Часть из них, дополненная новыми очерками и черно-белыми фотографиями, впоследствии была опубликована в научно-популярной книжке «Свирель Бага-шара». Небольшая по объёму, с запоминающейся синей обложкой и изображёнными на ней гагарами, она представляет собой записки натуралиста — воспоминания учёного о виденном и пережитом. В ней содержатся написанные простым и понятным языком коротенькие рассказы о растениях, насекомых, рыбах, змеях, птицах и зверях, фенологических явлениях, интересных местах и памятных встречах. Название книжки на редкость удачное и замечательна сама история, связанная с эти названием. А относится она к далёкому августу 1938 года, когда Иван Фёдорович побывал в своей первой экспедиции на Куль-сайские озёра в Северном Тянь-Шане:

«Багашар состоял в нашей экспедиции при лошадях. Хорошо зная тот край, он был нашим проводником. Придя на новое место, он помогал развьючивать лошадей и, пока мы разбивали лагерь, пускал их отдохнуть, попастись на горном луговом приволье. Казах по нацио-

нальности, он знал только несколько русских слов, а я знал столько же по-казахски. Таким образом, объяснялись мы сносно, а в трудных случаях приходил Муса, он свободно говорил и на том и на другом языках. Однажды вечером, опустив лошадей на пастбище, Багашар после традиционного чаепития долго что-то искал в высокой траве. И нашёл-таки! Принёс ствол какого-то растения. Срезал с него листья, сделал дудку, поколдовал над ней с ножиком в руках и, приложив ко рту боком, как флейту, подул, перебирая пальцами. Был вечер. Солнце садилось за дальнюю гору. На зеркало озера пали уже вечерние тени. И только на другом берегу алые отблески заката отражались в его спокойной глади. Вокруг таинственная тишина. И плывут, льются в неё мелодичные звуки свирели Багашара. Играет он немудрёную грустную мелодию. Но кажется, что в природе стало ещё тише. Где-то в отдалении, на прибрежных лугах, вторят свирели коростель и перепел — извечные спутники тихого вечера. Чарующие звуки свирели провожали солнце и, слушая их, ночь как будто не торопилась. Но с озера всё ощутимее наплывают на берег клубы тумана. Свирель замолкает. Ночь в горах сразу почему-то теряет своё очарование. И мы забираемся на ночлег в палатку» (Самусев 1967, с. 22-23).

Пока я писал этот очерк, перечитал на одном дыхании «Свирель Багашара» и понял, что написав эту книжку, И.Ф.Самусев сделал великое дело. Наверное, каждому учёному-зоологу, много повидавшему за годы экспедиций, обязательно нужно и важно поделиться с людьми увиденным и написать свою книжку воспоминаний или записок натуралиста. По большому счёту, они важны не менее самих научных трудов каждого исследователя!

Как оказалось, это была не единственная книжка, написанная И.Ф.Самусевым. В 1972 году им была также подготовлена рукопись небольшой книги «Зелёный шум», в которой были очерки о природе Кузбасса. Её он пытался опубликовать в Кемеровском книжном издательстве, но из-за того, что тематический план по изданию краеведческой литературы был заполнен на несколько лет, она не была принята. Позднее, в 1985 году, он написал ещё одну книгу, посвящённую

О" и г") •• " О

природе Зайсана, состоявшую из двух частей — «Зелёный луч» и «Зуб динозавра» и включавшую 39 рассказов, очерков, зарисовок.

Эта рукопись была предложена редакции «Природа» казахстанского издательства «Кайнар». Судя по сохранившейся рецензии, редакция отклонила этот вариант рукописи, предложив доработать её и увеличить объём до 50-60 печатных листов. Причиной этому были во многом

идеологические установки того времени, когда наряду с описаниями достопримечательностей и их красот требовалось рассказывать о достижениях в деле охраны природы, не приводя примеров негативного влияния хозяйственного воздействия на животный и растительный мир. И.Ф.Самусев, стремясь к объективности, в этой книге рассказал правду о том, к чему привело создание Бухтарминского водохранилища. Переделывать эту рукопись Иван Фёдорович, в силу своего характера, конечно же, не стал, отложив её до лучших времён. Не всё из задуманного удалось написать, а из написанного — опубликовать. Многое, к сожалению, осталось в дневниках и рукописях, а теперь уже покоится в архивах.

Следует также отметить, что с 1950 года И.Ф.Самусев был лектором Областного лекционного бюро, а в дальнейшем общества «Знание», часто выезжал в районные центры и сельские школы Восточно-Казахстанской области для чтения лекций по природоохранной тематике. Об этом свидетельствует ряд грамот, которыми он был отмечен за активное участие в этой работе.

ЛсНЫ

УДОСТОВЕРЕНИЕ

/У ¿Г

ГО

Дано тов; САХ7СЕВУ Иу®. я тои,«то ов явяяэтоя лектором Обяаотвого Лекционного бюро;

тов. САИУСНВ командирует»я в тгаркакуиьокиЁ, Зайсавсхнй ж ТарбагатаЭсжвЙ районы для % чтения яакадй;

ДИРЕКТОР ВО СТ ОЧН О-КАЗАХСТАНСКО ГО ОБЛАСТНОГО ЛЕКЦИОННОГО БИРО;-

(<мегорова)

Удостоверение лектора Областного лекционного бюро, выданное И.Ф.Самеву в 1950 году.

Рассказывают, что в молодости Иван Фёдорович писал стихи. Познакомиться с ними мне не удалось, но его острые и едкие эпиграммы, адресованные коллегам по факультету, а также его частушки и тосты передавались студентами и преподавателями из поколения в поколение. Одна из эпиграмм в 1982 году была посвящена К.П.Прокопову, активно изучавшего экологию обнаруженной в Зайсанской котловине жёлтой пеструшки, считавшейся ранее исчезнувшим видом:

«Нашёл в Зайсане он пеструшку Редчайшую, из прошлого зверушку. Десятый год уж сам не свой, С ней носится, как с писаной торбой».

Слева — диплом перовой степени, которым И.Ф.Самусев был удостоен 16 декабря 1972 года за активную пропаганду идей охраны природы. Справа — почётная грамота за активную работу по охране природы.

И.Ф.Самусев выступает с докладом о состоянии орнитофауны на Бухтарминском водохранилище. Слева Ж.Ш.Бердибаева. 1980-е годы.

После доклада на одной из конференций профессорско-преподавательского состава института Прокопов получил записку от Самусева с такими строками: «Как много стружки с одной пеструшки». Рассказывают, что однажды среди мужчин факультета был распространён шу-

точный самусевский «стих». Содержание было настолько двусмысленным, что прочитавшие это послание потом долго выясняли, почему именно про него это написано.

Конспект не пишет. Книжек не читает,

Гуляет, пьёт, но всё при этом знает.

Другой не пьёт, не курит, всё читает.

Но ничего, ни капельки не знает.

Одна из частушек, услышанная от Самусева, была, скорее всего, из песенки 30-х годов или из репертуара его студенческих лет:

Ноги босы, руки голы и едва прикрыта грудь -

Это члены комсомола на науку держат путь.

И.Ф. Самусев в пенсионные 1990-е годы.

Эпилог. Последние годы жизни

В 90-е годы мы с В.В.Хроковым время от времени получали в Алма-Ате письма от Ивана Фёдоровича с характерным размашистым почерком. Как всегда бодрые, начинавшиеся шутливо: «Здорово братья-орнитологи» или «Привет братцы-разбойники». Он вкратце рассказывал о своих пенсионерских делах и спрашивал про события нашей жизни. Один раз недобрым словом помянул «старость — не в радость» и сообщил, что при ходьбе приходится пользоваться то костылём, то

палкой. Болели у него тогда не только старые раны, но и душа. Перестала существовать большая страна СССР, за которую он воевал и проливал кровь, на благо которой трудился всю жизнь. В это никак не верилось! Один раз, обсуждая вопрос про инфляцию, он написал, что помнит время и потяжелее: «В детстве бабушка как-то отправила на базар за иголкой, которая стоила миллион рублей!». Сообщал, что теперь Усть-Каменогорский педагогический институт переименован в Восточно-Казахстанский университет имени С.Аманжолова. С сожалением отмечал, что меняется не только сложившаяся система обучения, но и структура и кадры учебного заведения. В заключение каждого письма он обязательно передавал тёплый привет человеку своего поколения, к которому относился всегда уважительно — академику Евгению Васильевичу Гвоздеву, многие годы руководившему Институтом зоологии. Как оказалось, они были знакомы ещё со студенческих лет, хотя учились на разных курсах, но в одно время.

Вера Васильевна и Иван Фёдорович Самусевы (в центре) в последние годы жизни. Слева от них О.П.Баженова, справа — В.А.Снегирёв и В.А.Егоров. Усть-Каменогорск. Ноябрь 1997 года.

За несколько лет до кончины Иван Фёдорович передал мне увесистую пачку папок, содержавших черновые материалы и разноски наблюдений по птицам Восточного Казахстана. На отдельных карточках, отпечатанных типографским способом, были фенологические наблюдения. К ним была приложена записка, в которой он сообщал, что разрешает их использование на моё усмотрение, главное, чтобы они не пропали. Эту его последнюю просьбу я выполнил. Большая часть этих

сведений впоследствии вошла в серию наших совместных публикаций с И.Ф.Самусевым, В.В.Хроковым и В.А.Егоровым, в которых обобщены материалы по фауне птиц Восточно-Казахстанской области, накопленные за многие годы.

И.Ф.Самусев со слётком пустельги. Фото К.П.Прокопова.

С женой Верой Васильевной Жилаевой, уроженкой Калуги, Иван Фёдорович прожил долгую и счастливую жизнь. Она многие годы работала в Восточно-Казахстанском областном историко-краеведческом музее, вложив немало сил и энергии в создание его фондов и экспозиций, посвящённых природе родного края. Конечно же, консультации Ивана Фёдоровича при их формировании были очень важны. Единственным сыном у них был Владимир, ставший спортсменом и впоследствии долгие годы работавший преподавателем физкультуры в институте.

Скончался Иван Фёдорович Самусев 27 мая 2001 года в возрасте 87 лет. Связавший себя неразрывными узами с Восточным Казахстаном, он навсегда остался в алтайской земле. Похоронили его на городском кладбище Усть-Каменогорска рядом с могилами его близких людей. На последнем прощании было много коллег, учеников и бывших студентов, знавших, искренне уважавших и любивших его!

С именем И.Ф.Самусева связан полувековой период в исследованиях фауны Восточного Казахстана, а его вклад в изучение и охрану птиц Зайсана поистине неоценим — и вклад не только в науку, но и в души и судьбы окружавших его людей! Светлая память об Иване Фёдоровиче Самусеве — человеке трудной и счастливой судьбы, учёном, педагоге и наставнике навсегда останется в наших сердцах!

Выражаю сердечную признательность Б.В.Щербакову, К.П.Прокопову, В.В.Хрокову, С.М.Цыбулину, С.В.Старикову, Ф.И.Шершнёву, Ю.К. и Е.С.Зинченко и всем остальным друзьям и коллегам, откликнувшимися на мою просьбу поделиться воспоминаниями об И.Ф.Самусеве, помогавшим уточнить некоторые детали его биографии и предоставившими редчайшие фотографии и копии архивных документов.

Литератур а

Березовиков Н.Н., Самусев И.Ф. 2003. Птицы Зайсанской котловины. III. Falconi-

йгтеэ, СаШБогтеэ, Сгш^огтеэ // Рус. орнитол. журн. 12 (216): 287-312. Березовиков Н.Н., Хроков В.В. 2001. Иван Фёдорович Самусев (1914-2001 гг.) // Sele-vinia: 220-221.

Грачёв В.А., Березовиков Н.Н. (2000) 2015. Из истории истребления хищных птиц в

Казахстане в 1940-1960-е годы // Рус. орнитол. журн. 24 (1148): 1894-1899. Егоров В., Иванов Г., Бельтяев К. 1963. К фауне птиц поймы р. Кулуджун и песков Кызыл-Кум в Восточном Казахстане // Сб. докл. 5-й межвуз. студенческой науч. конф. вузов Средней Азии и Казахстана. Душанбе: 293-301. Лавров С.Д. (1922) 2010. По озеру Зайсану и окрестным степям // Рус. орнитол. журн. 19 (552): 311-341.

Прокопов К.П. 2014а. Педагог, учёный, ветеран. В честь 100-летия со дня рождения

И.Ф.Самусева // Зап. Усть-Каменогорск. фил. Казах. геогр. общ-ва 9: 50-55. Прокопов К.П. 2014б. Неудачная экспедиция в Зайсанскую котловину // Региональный компонент в системе экологического образования и воспитания - 2014: материалы науч.-практ. конф. Усть-Каменогорск: 372-373. Самусев И.Ф. 1961. Список позвоночных животных Восточного Казахстана // В помощь

учителям 5-11 классов. Усть-Каменогорск: 21-36. Самусев И.Ф. 1953. О соболе на Южном Алтае // Тр. Ин-та зоол. АН КазССР 2: 167-171. Самусев И.Ф. 1958а. Материалы по промысловым птицам оз. Зайсан // Учён. зап. Усть-

Каменогорск. пед. ин-та 1: 98-144. Самусев И.Ф. 1958б. О пролётных путях водных птиц на оз. Зайсан // Учён. зап. Усть-

Каменогорск. пед. ин-та 1: 145-148. Самусев И.Ф. 1962. К вопросу об изменении фауны птиц бассейна верхнего Иртыша в связи с заполнением Бухтарминского водохранилища // Материалы 3-й Всесоюз. орнитол. конф. Львов, 2: 176-177. Самусев И.Ф. 1965а. Водоплавающие птицы Бухтарминского водохранилища // География водоплавающих птиц в СССР, состояние запасов, пути их воспроизводства и правильного использования. М., 2: 37-41. Самусев И.Ф. 1965б. Об условиях жизни птиц на Бухтарминском водохранилище // Новости орнитологии. Алма-Ата: 337-339. Самусев И.Ф. 1966а. Исследования по орнитофауне в Восточном Казахстане за 18 лет (с 1949 г.) // Исследовательские и методические работы по биологическим наукам. Алма-Ата, 1: 120-122.

Самусев И.Ф. 1966б. О боровой и степной дичи Восточного Казахстана, её охране и использовании // Охрана и рациональное использование ресурсов дикой живой природы. Алма-Ата: 152-153в.

Самусев И.Ф. 1966г. Динамика численности серого гуся на Верхнем Иртыше за 60 лет // Вопросы зоологии (Материалы к 3-му совещ. зоологов Сибири). Томск 157-158.

Самусев И.Ф. 1967а. Динамика численности и размещения водоплавающих птиц на Бухтарминском водохранилище // Материалы 7-й науч. конф. проф.-препод. состава Усть-Каменогорского пед. института: 93-96.

Самусев И.Ф. 19676. Свирель Багашара. Алма-Ата: 1-264.

Самусев И.Ф. 1967в. Экологическая обстановка для водоплавающих птиц на Бухтарминском водохранилище // Проблемы экологии. Томск, 1: 227-234.

Самусев И.Ф. 1968а. Изменения в орнитофауне поймы Верхнего Иртыша за последнее десятилетие // 9-я науч. конф. проф.-препод. состава Усть-Каменогорского пед. института: 71-73.

Самусев И.Ф. 19686. Результаты изучения птиц Восточного Казахстана за пятидесятилетие (1917-1967) // 9-я науч. конф. проф.-препод. состава Усть-Каменогорского пед. института: 57-58.

Самусев И.Ф. 1968в. Тетеревиные птицы Восточного Казахстана // Ресурсы тетеревиных птиц в СССР. М.: 70-71.

Самусев И.Ф. 1969. Степные озёра Призайсанья как резервные гнездовые стации водоплавающих птиц // Охрана и рациональное использование живой природы водоёмов Казахстана. Алма-Аа: 158-161.

Самусев И.Ф. 1972. К перелётам водных птиц на верхнем Иртыше // Трансконтинентальные связи перелётных птиц и их роль в распространении арбовирусов. Новосибирск: 98-101.

Самусев И.Ф. 1977. О редких птицах Восточного Казахстана // Редкие и исчезающие звери и птицы Казахстана. Алма-Ата: 219-222.

Самусев И.Ф. 1999. Орнитофауна водно-болотных угодий Кулуджунского заказника (Восточно-Казахстан) // Проблемы охраны и устойчивого использования биоразнообразия животного мира Казахстана. Алматы: 58-59.

Самусев И.Ф. 2005. Тропами войны (записки командира стрелковой роты). Усть-Каменогорск: 1-10.

Самусев И.Ф., Егоров В.А. 1966. Некоторые особенности фауны птиц Калбы // Исследовательские и методические работы по биологическим наукам (Материалы зонального совеща. при Усть-Каменогорском пед. ин-те). Алма-Ата, 1: 123-124.

Самусев И.Ф., Егоров В.А., Щербаков Б.В. 1968. К фауне птиц Калбы // 9-я науч. конф. проф.-препод. состава Усть-Каменогорского пед. института: 73-77.

Самусев И.Ф., Ларионов В.С. 1968. Весенний пролёт и охрана птиц на Верхнем Иртыше // Ресурсы водоплавающих птиц в СССР, их воспроизводство и использование. М., 2: 55-57.

Самусев Ф.Ф., Самусев И.Ф. 1972. Материалы по питанию северной пищухи (Ochotona alpina Pall.) на Алтае // Териология. Новосибирск, 1: 358-361.