Итоги путинского правления Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

АНАЛИЗ И МШРПРШЩ

Лев ГУДКОВ

Итоги путинского правления1

Дилемма легитимации. Заканчивается отмеренный законом срок путинского президентства, а вместе с ним — и второй, столь же короткий, как и первый (1991—1999), цикл постсоветских политических режимов. Независимо от того, кто будет следующим после В.Путина правителем России, новый режим уже не будет таким же, каким он был в 2000-2007 гг. Многие задачи "чекистской корпорации"2 по ликвидации политической и административной системы предшествующего периода уже решены. Следующий режим сохранит все черты нынешнего авторитаризма, но он будет другим, поскольку вероятность смены околовластных групп, обеспечивающих его существование и массовую поддержку, очень высока. Иной контекст действующей власти, другая композиция актуальных политических проблем, другие задачи удержания власти, не говоря уже об острейшем конфликте, вызванном столкновением материальных интересов кремлевских кланов и группировок в их борьбе за контроль над финансовыми потоками и перераспределением собственности, потребуют смены "штаба управления" и кадрового окружения держателей и распорядителей власти.

Неустойчивость подобных режимов проистекает из противоречивого характера самой конституции, устройства этих режимов: продолжение существования (воспроизводство) бесконтрольной вертикали власти оказывается возможным только при соответствующем чередовании или смене механизмов легитимации преемников власти, норм массового признания ее "привычной", "своей", "терпимой", "законной", "безальтернативной", "лучше прежней" и т.п. Похожее по своей диффузности и беспредпосылоч-

1 В основе статьи лежит текст Ежегодной лекции в честь Александра Даллина, прочитанной 30 октября 2007 г. в Центре русских, восточноевропейских и евроазийских исследований Стзнфордского университета.

2 Именно так назвал нынешнюю правящую группировку руководитель одной из спецслужб (ФСНК) В.Черкесов, человек, принадлежащий к самому узкому кругу В.Путина. См.: Черкесов В. Нельзя допустить, чтобы воины превратились в торговцев // Коммерсантъ. 2007.9 окт. С. 1, 5.

ности на традиционное, массовое повиновение нынешней власти не упраздняет, а в отличие от него предполагает или даже требует обновления легитимационных санкций административного произвола, делающих его выносимым, или условий, при которых он становится приемлемым (например, переводя простое принуждение в коррупционное соглашение).

Постсоветские (постготалитарные) режимы господства знают несколько основных способов легитимации нового правителя:

а) использование или создание экстраординарной ситуации (теракта, крупномасштабного стихийного бедствия, техногенной катастрофы и т.п.) для отмены обычного порядка действий и управления, придания держателю власти черт харизматического лидера — спасителя отечества, отца нации, воплощения массовых надежд на выход из безнадежного кризиса;

б) дискредитация прежнего правителя (диффамация, опорочивание не только политики, но и его личности, а следовательно, и назначенных персонально им членов его "правительства", "аппарата”, исполнителей);

в) пробуждение надежды на неординарное решение нерешаемых проблем повседневной жизни в обозримом будущем, личное обещание новых благ, повышения жизненного уровня населению;

г) символическое возвращение к прежнему состоянию, восстановление ушедшего или нарушенного порядка;

д) общенародное одобрение в ходе всеобщих выборов и т.д.

Во всех подобных случаях речь идет не о формальных процедурах легального признания нового руководителя государства или правительства, пришедшего к власти в результате упорядоченных и институционально закрепленных правил смены власти (победы лидера политической партии на выборах, замещения высших постов в результате недееспособности прежнего руководителя и т.п.), а о признании конкретного лица в качестве (традиционного) носителя высшего властного авторитета. Формализм партийных

выборов предполагает развитую институциональную систему, сеть коммуникаций и символических обменов, критическую дискуссию о достоинствах программ партии и отдельных политиков и пр. Сами по себе выборы, как показали события 1993 и 1996 гг., не обеспечивают достаточного признания авторитета правителя, они нуждаются дополнительно в традиционалистских или имитирующих традиционалистские ритуалы механизмах одобрения или, по меньшей мере, в механизмах, подавляющих сопротивление власти, нейтрализующих потенциал недовольства ею.

Персоналистические механизмы легитимизации всегда апеллируют к конкретным лицам и ситуациям признания, скрытым, неявным (подразумеваемым или допускаемым) значениям власти и подчинения, а это, в свою очередь, означает — к традиционным, нерефлексивным, нера-ционализируемым, некодифицируемым или не-кодифицированным представлениям о власти. В любом случае неформализованные представления авторитарного характера не допускают экспликации этих латентных значений, в противном случае авторитаризм теряет свой традиционалистский статус. То, что с формальной, процедурноюридической точки зрения воспринимается как произвол, как своеволие правителя или его аппарата, то может быть вполне принятым массовым сознанием как поведение, укладывающееся в принятые рамки допустимого.

Легитимация Путина (после его сугубо аппаратного назначения преемником) сначала шла через инициирование новой войны ("сакрализация кровью") и необходимость консолидации общества вокруг власти, вызванной признанием экстремальности условий, сложившихся для повседневной жизни населения (угроза терактов), а затем — через всеобщие выборы его в качестве президента. Подтверждение своего статуса символического восстановителя порядка потребовало борьбы с угрозой "целостности страны”, вызванной самовластием "региональных баронов" или "заговором олигархов”. Но последующее утверждение у власти предполагало уже в качестве обязательных ритуалов критику предшествующего периода власти ("развал СССР — величайшая катастрофа XX века", период, когда демократы и реформаторы находились у власти, "стал временем хаоса и вседозволенности"), в сочетании с обещаниями процветания на будущее (удвоение ВВП, нацпроекты и пр.).

Сегодня ни условный "Путин", ни его преемник уже не нуждается в создании чрезвычайного положения и механизмах мобилизации и негативной солидарности. Попытки новой чрезвычайщины могут разрушить достигнутое ранее, показав неэффективность его политики или

хрупкость успеха (как это имеет место в Чечне или в достигнутой "стабильности" повышения уровня благосостояния в результате внезапных скачков инфляции). Максимум на что он может рассчитывать — это мобилизация "общественной” поддержки в борьбе с коррупцией чиновников и укреплением дисциплины управленческого аппарата, борьбе с "монополизмом" и т.п. Подобные программы характерны скорее для стагнирующих (''стабилизационных") и неэффективных бюрократических режимов, каким был, например, недолгий режим Ю.Андропова и функциональные черты которого, может быть, будет воспроизводить В.Зубков или тот, кто окажется в президентском кресле после марта 2008 г.

Главное противоречие удержания созданной конструкции власти заключается в несовместимости норм традиционной легитимации правителя (советской покорности) с формальной процедурой смены власти в результате многопартийных выборов, актуализирующих совершенно другие принципы организации власти. Условия сохранения авторитарного порядка власти предполагают признание безальтернативности следующего преемника, т.е. сугубо персоналист-ский характер предполагаемого выбора (одобрения уже назначенного в качестве преемника). Однако последующие проблемы его легитимации и тем более легализации новой власти встанут вновь, но позже, после того, как интересы удержания власти, жизненно важные для любого преемника в посттоталитарных режимах, заставят его провести ряд неизбежных кадровых перестановок и чисток аппарата, рассадить новых людей на ключевые должности. Именно тогда возникнет потребность подвергнуть нарастающей с течением времени критике своего предшественника за все неисполненные им обещания, ошибки и преступления.

Та же последовательность действий будет соблюдена даже в том случае, если Путин останется у власти на третий срок в результате каких-то политико-юридических комбинаций1, либо если

1 Именно такой конституционно-правовой фокус и был предъявлен российскому обществу в виде В.Путина, нечлена партии, возглавившего со 2 октября 2007 г. список партии на предстоящих парламентских выборах. С точки зрения формальной логики демократии и общепринятого в мировой практике государственного права, это полный нонсенс, когда действующий президент, во-первых, не прекращая своих полномочий, начинает участвовать в избирательной кампании, а во-вторых, не являясь членом партии, становится одним из ее руководителей и представителей. Но эта ситуация лишь проявляет неформальный статус властных отношений и вполне укладывается в практику тоталитарных или авторитарных режимов, когда правители назначают себя на любые властные позиции, если это им по каким-то причинам представляется целесообразным. Так действовали И.Сталин, Н.Хрущев, С.С.Мобуту (именовавший себя председателем-основателем партии-государства) и другие бесчисленные мелкие диктаторы.

преемник, пусть тот же В.Зубков, окажется "временным", или их будет целая череда (как это было после смерти Брежнева). Очевидная для многих наблюдателей слабость самой посылки данного варианта смены власти — исходная фигура суррогатного, "технического’' президента мыслится авторами этого политического ’’проекта" только как полностью зависимая от отставника, т.е. в качестве "политического импотента", лишенного собственных властных амбиций — делает эту дилемму очень трудноразрешимой.

Задача консервации сложившегося порядка власти, следовательно, требует нейтрализации какого-то одного из этих принципов легитимации. Попробуем определить характер и параметры массового признания следующего правителя, выявляемые в ходе электоральных установок населения.

Электоральная ситуация и политические установки россиян осенью 2007 г. Фоном для этих выборов служит массовое ощущение стабильности, наступившее после прихода В.Путина к власти. Оно складывается из нескольких составляющих, важнейшие из которых — экономический рост, начавшийся после дефолта 1998 г., когда, наконец, стали приносить свои плоды рыночные реформы, начатые правительством Е.Гайдара, высокие цены на нефть и установление путинской администрацией контроля над средствами массовой информации, жесткой цензуры прежде всего на телевидении, не пропускавших никакой нежелательной для властей или беспокоящей население информации. Хотя повышение уровня жизни идет крайне неравномерно в разных социальных слоях и регионах, тем не менее его эффект ощущается всеми социальными группами. Наиболее заметные изменения происходили на полюсах социальной шкалы благосостояния: быстро растут доходы в группах обеспеченных и сокращается категория ’’самые бедные". К первым можно отнести примерно 15—20% населения. На их долю приходится львиная часть прироста потребления. Размеры этой группы практически не растут, но образ жизни ее заметно меняется. Напротив, масштабы крайней бедности заметно сократились: число тех, кому их доходов не хватает даже на питание, уменьшилось с 28% в 1999 г. до 10% в 2007 г. Разрыв между полярными стратами (10% населения с самыми высокими и самыми низкими доходами), по официальным данным, составляет 15 раз, а по оценкам независимых экспертов — 26—27 раз. Ощущение несправедливости и неправильности такого положения

дел является почвой для социальной зависти и хронического недовольства и раздражения. Основой для массовых представлений о нынешней стабильности является не столько ожидание улучшения жизни в ближайшем будущем, сколько успокоение: кризисы, подобные тем, что были в 1990-х годах, маловероятны. Оценки строятся на надеждах и установках, что "хуже не будет", а не что "будет лучше". Нагляднее всего это видно на динамике обобщенного показателя социальных настроений, который включает в себя оценки положения семьи, положения страны, ожидания будущего, а также индекс эмоционального баланса1.

Сегодняшняя предвыборная ситуация характеризуется простотой и определенностью, поскольку ликвидированы все условия для свободной конкуренции политических партий. Произведенные после избирательной кампании 2003 г. изменения в избирательном законодательстве и монополия Кремля и подчиненных ему региональных властей на информацию и пропаганду, использование так называемого "административного ресурса" привели к тому, что шансы попасть в Государственную Думу нынешнего созыва были только у прокремлевских партий и коммунистов. Поправки в закон о выборах установили очень высокий, заградительный 7%-ный барьер для прохождения в парламент партий, могущих представлять интересы отдельных групп населения, а запрет на формирование предвыборных блоков из разных партий закрыл возможности консолидации и объединения кандидатов от этих партий для прохождения этого барьера. С запретом доступа к выборам региональным партиям и требование равномерного представительства партии в большинстве регионов (наличие определенного числа членов партии в каждом регионе) оказался подорван один из важных принципов федерализма и многопартийности. Дополнительным, страховочным для власти условием недопущения к процедуре конкуренции оппонентов стал запрет на выдвижение кандидатов в депутаты от любых политических и общественных организаций, если они не признаны в качестве "партии" и надлежащим образом зарегистрированы Министерством юстиции РФ. Кроме того, в публичной политике

1 См. динамику Индекса социальных настроений, систематически отслеживаемую М.Д.Красильниковой на с. 7 настоящего номера "Вестника1'. Как видно из графика 8 на с. 7, показатель начинает стремительно расти с приходом В.Путина к власти и началом второй чеченской войны, затем стабилизируется, снижается к январю 2005 г., далее — восстанавливается и продолжает увеличиваться, несмотря на сезонные колебания.

Рисунок

ЕСЛИ БЫ ВЫБОРЫ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ ДУМУ СОСТОЯЛИСЬ В БЛИЖАЙШЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ, СТАЛИ БЫ ВЫ УЧАСТВОВАТЬ В ЭТИХ ВЫБОРАХ? ЕСЛИ ДА, ТО ЗА КАКУЮ ИЗ ПАРТИЙ ВЫ БЫ ПРОГОЛОСОВАЛИ? {в % от числа намеренных участвовать в голосовании, 2007 г.)

'Единая Россия” 'Справедливая Россия”

КПРФ ----------------ЛДПР

"Яблоко"-------------СПС

также не могут участвовать партии, которые признаны этим министерством в качестве "экстремистских’'1. Отмена нормы — "признание выборов состоявшимися только при условии более 50% участия граждан" — обеспечила формальную легализацию результатов управляемой процедуры "выборов" независимо от степени массового участия в голосовании. Это означало, что юля избирателей, чьи взгляды должны представлять оппозиционные или какие-то некремлевские партии, не принимается во внимание. Другими словами, доступ в Государственную Думу открыт только для путинской номенклатуры.

Хотя при этом оказались нарушены несколько статей российской Конституции, но этот привычный правовой нигилизм мало кого волнует в администрации Путина или в самом обществе. Благодаря этим действиям исполнительная власть получила в свои руки возможность селекции политических организаций и отдельных политиков на самых ранних стадиях их деятельности, а значит, управления политическими процессами в стране. Формы использования "административного ресурса" и так называемых "грязных политтехнологий” достаточно разнообразны. Это и создание разнообразных препятствий в обычной деятельности или регистрации нежелательных для власти политических партий и движений, возбуждение против их представителей в регионах надуманных обвине-

1 Само определение “экстремизма" сформулировано намеренно расплывчато, так, что под него могут быть подведены любые нелояльные Кремлю и местным властям организации или политики, т.е. политическую "квалификацию" кандидатов в депутаты взяла на себя опять-таки исполнительная власть, которая и представлена "Единой Россией".

ний, позволяющих исключать их из предвыборной борьбы. Это и ограничение возможности публично изложить свои программы и точки зрения на политические проблемы, поскольку установлен очень строгий контроль за допуском к массмедиа, прежде всего к телевидению, запреты на митинги и демонстрации. Зависимость суда от властей делает положение оппозиции в регионах очень уязвимым, лишая их какой бы то ни было правовой защиты перед бюрократическим произволом1. Административный ресурс предполагает также шантаж и давление на потенциальных избирателей, особенно занятых в государственных или муниципальных учреждениях (школах, университетах, медицинских заведениях, ЖКХ), с тем, чтобы заставить их проголосовать за кремлевские партии — "Единую Россию" или "Справедливую Россию", угрожая в случае несогласия разного рода неприятностями. Нежелательные для Кремля или для региональных властей представители оппозиции или просто критики властей подвергаются дискредитации в глазах населения.

Еще в сентябре 2007 г. реальные шансы пройти в парламент были только у 4 партий из 15 зарегистрированных министерством — "Единая Россия", КПРФ, "Справедливая Россия" и ЛДПР. Ни СПС, ни "Яблоко" не могли добиться сколько-нибудь значимой поддержки, собирая от 1—2% потенциальных голосов. Девять оставшихся партий набирали в сумме чуть более 3% голосов потенциальных избирателей. Их роль заключается в том, чтобы обозначить на политической сцене руко-

1 См .'.Краснов МА., Мишина ЕЛ. Открытые глаза российской Фемиды / Под общ. ред. Т.Г.Морщаковой. М.: Фонд "Либеральная миссия", 2007.

водителей этих фантомных образований и тем самым разрешить им участвовать в общей игре. Всерьез они никем не принимаются во внимание. Голоса всех не проходящих в Государственную Думу партий получат будущие победители на выборах, главным образом "Единая Россия".

Но после того, как В.Путин дал согласие возглавить список кандидатов от "Единой России", ситуация резко изменилась.

Заявление В.Путина о своем участии в выборах в качестве кандидата от "Единой России" дало этой партии прирост в 13% потенциальных голосов и фактически свело на нет шансы "Справедливой России" и ЛДПР. За "Единую Россию” в октябре были готовы проголосовать 67-68% из числа решивших участвовать в выборах (45% от всех, кто имеет право участвовать в выборах, в сентябре их было 34%). На втором месте — сторонники компартии (15—17%, т.е. 11% от всех имеющих право голоса). Эти два электората отличаются наибольшей консолиди-рованностью и определенностью выбора (в первом случае — почти 67% готовы голосовать только за эту партию, во втором — чуть менее 60%).

Избирательная поддержка других партий, имеющих шансы войти в парламент, гораздо более аморфна и хуже организована. На третьем месте еще в сентябре 2007 г. стоял кремлевский политтехнологический проект — "Справедливая Россия", представляющая собой искусственное объединение успешной "Партии пенсионеров", остатков ранее распущенной националистической "Родины" и чисто номинальной партии "Жизнь" спикера Совета Федерации С. Миронова. Главный ресурс "Справедливой России" — социальная демагогия и откровенный популизм. Растущая ее популярность была связана с имитацией острой партийной борьбы с бюрократической "Единой Россией". "Справедливая Россия" быстро набирала голоса: с начала 2007 г. готовность проголосовать за нее выросла с 5 до 9%, но в октябре упала до прежних 5% (менее 3% от всех имеющих право голоса).

И, наконец, завершает короткий список претендентов на депутатские кресла — партия В.Жириновского (в сентябре 7—11% потенциальных избирателей, в октябре — 5%). Можно допустить, исходя из прошлого опыта, что популярность В.Жириновского окажется на финише избирательной кампании гораздо больше, чем сегодня.

У партий демократической, а значит, прозападной ориентации ("Союз правых сил", "Яблоко") нет никаких шансов на сколько-нибудь заметную поддержку избирателей. Вместе они могли бы рассчитывать максимум на 4—5% голосов, но после путинского согласия участвовать в

выборах даже этот результат кажется уже недостижимым. Они вытеснены с электорального поля не только под административным давлением и из-за цензуры, но и вследствие утраты доверия своих избирателей, вызванной их конформизмом по отношению к политике В.Путина и общим эклектизмом, двусмысленностью позиций по ключевым вопросами общественной жизни. Их одобрение экономической и социальной политики Кремля звучит гораздо более отчетливо, нежели их слабая критика авторитаризма, репрессий, антизападничества или войны на Кавказе.

Самым консолидированным электоратом на сегодняшний день являются избиратели партии власти — "Единой России". Почти такая же преданность своим лидерам и партии характерна и для электората КПРФ. В основном это пожилые, бедные и малообразованные люди, большая часть которых — пенсионеры, жители малых городов (табл. 1). Избиратели этой партии отличаются инертностью, консерватизмом, ностальгией по советским временам, недовольством существующим положением дел в стране.

Электораты "Справедливой России" и партии В.Жириновского весьма аморфны и неустойчивы, они схожи по своим установкам, а также и по той роли, которую им отводит Кремль: они должны абсорбировать социальное недовольство властями, "связать" протестные настроения избирателей, и, сделав, таким образом, эти группы управляемыми, отобрать часть голосов у коммунистов, нейтрализовать возможности протеста населения.

Называемые чаще всего респондентами мотивы голосования за "свои" партии сводятся к следующим суждениям. У сторонников "Единой России" — "эта партия Путина, она поддерживает президента" (39%), "доверяю ее лидерам" (25%); у КПРФ — "давно поддерживаю эту партию" (56%); "разделяю ее программу и лозунги" (31); "это партия способна защитить интересы простых людей" (23) и "эта партия способна защитить интересы таких людей, как я" (24); "доверяю ее лидерам" (23), "она может создать нормальную, достойную жизнь в стране" (22%); у ЛДПР - "доверяю ее лидерам" (42%), "давно поддерживаю эту партию" (23%); у "Справедливой России" — "разделяю ее программу и лозунги" (38%); "доверяю ее лидерам" (37%); у "Яблока" — "давно поддерживаю эту партию" (40%); "она может улучшить экономическое положение в стране" (19%); у СПС — "проголосую за нее из чувства протеста, чтобы выразить свое разочарование и недовольство положением дел в стране" (45%), "эта партия способна защитить интересы простых людей" (22%).

Сторонники "Единой России", "Справедливой России", СПС полагают, что "страна развивается в правильном направлении", а КПРФ, "Яблока", ЛДПР — что "Россия движется по неверному пути".

Имитационная демократия: от Потемкина к Путину. Безразлично-индифферентное отношение к предстоящим событиям обусловлено тем, что свыше половины россиян (октябрь 2007 г.) не ждут ничего неожиданного или "хорошего" от предстоящих в декабре думских выборов ни для себя или своей семьи, ни для страны в целом, поскольку не верят в возможность каких-либо изменений (табл. 1 и 2). Около трети по-прежнему надеются на то, что после выборов наступит некоторое улучшение жизни, 11—14% опрошенных боятся дальнейшего ухудшения. Как и в

2006 г., в октябре этого года за месяц до выборов 81—83% опрошенных считают, что они не в состо-

янии влиять на принятие государственных решений в стране, участвуя в выборах, общественных акция и демонстрациях, дискуссиях и т.п.

Приведем распределение ответов на вопрос: "Как Вы думаете, в чем смысл выборов в Государственную Думу в декабре этого года?" (в % от числа опрошенных, сентябрь 2007г., N=1600 человек):

Вариант ответа %

Чтобы выбрать уважаемых и достойных людей, которые будут определять основные цели внутренней и внешней политики государства 10

Чтобы выбрать представителей народа, которые будут контролировать администрацию, исполнительную власть, деятельность чиновников, бюрократию 13

Чтобы выбрать тех, кто будет составлять законы, необходимые для страны и ее граждан 20

Выборы - это пустая формальность, которая нужна для самой власти, а не для народа 51

Затруднились ответить 6

Таблица 1

СОЦИАЛЬНО-ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ СТОРОННИКОВ РАЗЛИЧНЫХ ПАРТИЙ (е % по столбцу, октябрь 2007 г., N=1600 человек)

Социально-демографическая группа "Единая Россия" КПРФ "Справедливая Россия" ЛДПР "Яблоко"* о о *

Пол: мужчины 38 53 41 63 33 71

женщины 62 47 59 37 67 29

Возраст: 18-24 года 14 6 16 18 10 18

55 лет и старше 26 48 40 19 6 11

Образование: высшее 15 19 13 16 29 62

неполное среднее 19 33 12 24 9 0

Социальный статус: предприниматели 3 0,7 9 2 6 19

руководители 4 0,2 2 8 0 0

специалисты 16 11 15 18 33 27

служащие 10 6 6 8 38 13

рабочие 29 30 19 29 8 30

учащиеся, студенты 6 2 6 4 0 0

пенсионеры 21 36 35 12 6 7

безработные 4 6 5 7 7 0

Тип поселения: Москва 7 3 5 7 12 5

крупный город 19 10 24 22 43 13

средний город 18 28 24 17 20 30

малый город 30 35 18 29 11 30

село 26 24 29 25 14 22

* Данные по СПС и ’Яблоку" из-за малой статистической наполненности этих подгрупп нельзя считать представительными: они могут указывать лишь на некоторые особенности этих респондентов (пол, образование, статус), но их нельзя принимать в качестве средств описания социальных типов.

КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ОКАЗЫВАЕТЕ ЛИ ВЫ ЛИЧНО КАКОЕ-ЛИБО ВЛИЯНИЕ НА ПОЛИТИЧЕСКУЮ И ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ В РОССИИ? {в % по столбцу, октябрь 2007 г., N=1600 человек)

Вариант ответа В среднем "Единая Россия" КПРФ "Справедливая Россия" ЛДПР "Яблоко" СПС

Да* 15 19 7 4 18 14 5

Нет* 81 78 92 95 76 86 95

Затруднились ответить 4 5 3 2 3 0 0

* Сумма ответов "опрбделенно да" + "скорее да'" и "скорее нет" и "определенно нет"

Таблица 3 КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, НА ВЫБОРАХ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ ДУМУ 2007 г. БУДЕТ ПРОИСХОДИТЬ РЕАЛЬНАЯ БОРЬБА ПАРТИЙ ЗА ВЛАСТЬ И МЕСТА В ДУМЕ ИЛИ ЛИШЬ ИМИТАЦИЯ ЭТОЙ БОРЬБЫ, А РАСПРЕДЕЛЕНИЕ МЕСТ В ДУМЕ БУДЕТ ОПРЕДЕЛЕНО ПО РЕШЕНИЮ ВЛАСТЕЙ? {в % от числа твердо определившихся с выбором сторонников партий, без затруднившихся с ответом, октябрь 2007 г.)

Вариант ответа "Единая Россия" кпрф "Справедливая Россия" ЛДПР "Яблоко" СПС

Реальная борьба за власть 44 29 32 36 16 7

Имитация политической борьбы 42 57 42 52 75 66

Следует отметить хроническое недоверие к самой процедуре проведения выборов, присущее всем избирателям, независимо от партийных предпочтений. Даже среди сторонников "Единой России" скептиков почти столько же, сколько и твердо убежденных в справедливости нынешней избирательной практики (табл. 3).

Лишь 30—35% опрошенных считают (в разные месяцы опроса), что предстоящие выборы будут честными и справедливыми, 50—57% россиян, основываясь на своем опыте, склонны полагать, что выборы пройдут с различными нарушениями и фальсификациями. Но и четыре года назад (в октябре 2003 г. перед очередными выборами в Государственную Думу) распределение мнений было таким же. Чем ближе день самого голосования, тем меньше тех, кто считает, что выборы будут нечестными, причем минимум приходится именно на момент проведения выборов, однако сразу после них недоверие и характеристика их как нечестных начинает восстанавливаться до прежнего уровня. Другим словами, речь идет не о прагматической и эмпирически обусловленной оценке фактического положения дел, а именно о ценностной установке недоверия к власти и ее политическим манипуляциям волей граждан.

Предстоящие выборы в Государственную Думу России пройдут честно, без использования административного ресурса, манипуляций и подтасовок результатов? (в % от числа опрошенных, октябрь 2007г., N=1600 человек):

Вариант ответа %

Полностью честно 13

В основном честно 22

С манипуляциями и подтасовками 39

С очень большими манипуляциями и подтасовками 9

Затруднились ответить 17

В пользу какой партии или партий будут совершаться эти манипуляции и подтасовки результатов? (в % от тех, кто считает, что выборы не будут полностью честными):

Вариант ответа %

"Единой России1' 42

"Справедливой России" 6

ЛДПР 8

КПРФ 6

"Союза правых сил1' 3

"Яблока" 3

Других 1

Затруднились ответить 47

КАКАЯ СИСТЕМА КАЖЕТСЯ ВАМ ЛУЧШЕ? КАКУЮ ЭКОНОМИЧЕСКУЮ СИСТЕМУ ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ВИДЕТЬ?

{в % от числа опрошенных, октябрь 2007 г., N=1600 человек; без затруднившихся с ответом и назвавших другие варианты)

Вариант ответа КПРФ ' СпРра„в®ї'вая ЛДПР "Яблоко" СПС

Политическая система

Советская 31 81 32 44 22 4

Нынешняя 35 6 22 25 3 26

Западная демократия Экономическая система 17 5 19 21 38 40

Рыночная экономика 16 5 9 16 34 37

Смешанная 53 37 40 46 47 44

Плановая экономика 17 50 28 26 19 19

Будете ли Вы протестовать, если партию, за которую Вы собираетесь голосовать, под надуманным предлогом снимут с выборов или "отнимут "у нее голоса при подсчете результатов выборов? (в % от числа опрошенных, октябрь

2007 г., N—1600 человек):

Вариант ответа %

Готов принять участие в уличных

акциях протеста 4

Буду протестовать, но в более

спокойной форме 7

Протестовать бессмысленно,

поэтому ничего делать не буду 59

Я не допускаю мысли, что такие

нарушения будут возможны 11

Затрудняюсь ответить 19

Протестовать против этого, хотя бы на словах, готовы не более 5—6%; большинство же опрошенных (59%) считают любой протест бессмысленным и делать ничего не собираются. Но несмотря на возможность фальсификации, половина россиян будут участвовать в этих выборах. Поэтому не лишним будет еще раз подчеркнуть абсолютно разный политический смысл электоральных процедур в России и в западных странах, несмотря на их внешнее сходство.

В России выборы не предполагают реальной конкуренции партий, предоставляющих гражданам различные политические стратегии, социальные программы, цели государственной политики. Непонимание значимости этого выбора обусловлено отсутствием представлений о будущем страны (или точнее — представлением о том, что будущее состояние есть простое продолжение нынешнего) и заметной ретроориентированностью населения. В качестве предпочтительной политической модели устройства России относительное большинство (35%) выбирает "советскую систему”, "нынешнюю систе-

му" — 27%, а "демократию по западному образцу" — только 18%. Более осторожный выбор проявляется в предпочтении экономического устройства: нынешнюю, "смешанную", экономику считают лучшей 47% опрошенных, плановую — 24%, "рыночную" — 15%. Чем сильнее поддержка власти, тем выше уровень привлекательности настоящего устройства (табл. 4).

Иначе говоря, данные опросов еше раз свидетельствуют о примитивном и архаическом понимании публичной политики. Выборы в России — это церемониальная "аккламация" власти, ритуал демонстрации символической поддержки и лояльности партии, которая уже держит в своих руках рычаги и средства управления и контроля над обществом. Идея, что политическая партия должна выражать интересы той или иной части населения (социального слоя, группы и т.п.), в сознании россиян присутствует очень слабо (табл, 5). Если не считать мнений о "Единой России" и, в меньшей степени, — о КПРФ, то от 44 до 50% россиян не могут идентифицировать ту или иную политическую партию с интересами какой-то группы или института. "Единая Россия" воспринимается главным образом как "партия власти", партия "сильных" — олигархов, бюрократии, предпринимателей и "силовиков"; КПРФ — как партия "простых людей", "бедных". В какой-то степени в качестве выразителя олигархических взглядов рассматривается и СПС (19% назвавших ее в таком качестве).

Сужение спектра допущенных к предвыборной конкуренции партий привело к отказу от участия в выборах потенциальных избирателей, не видящих для себя возможности политического волеизъявления. Предполагаемая явка на этих выборах будет ниже, чем в 2003 г. (48—50%; перед прошлыми выборами на эти же месяцы опросов она составляла 63%). Нарастающее нежелание участвовать в выборах характерно преж-

ИНТЕРЕСЫ КАКИХ СЛОЕВ НАСЕЛЕНИЯ ВЫРАЖАЕТ ТАКАЯ ПАРТИЯ, КАК.? {в % от числа опрошенных, октябрь 2007 г., N-1600 человек)

Вариант ответа "Единая Россия" КПРФ "Справедливая Россия" ЛДПР СПС “Яблоко''

"Олигархов", банкиров, крупных предпринимателей 21 5 7 13 19 10

Директорского корпуса, руководителей крупных предприятий 19 5 8 9 11 9

Федеральных и региональных чиновников, бюрократии 20 4 9 12 10 7

'Силовиков": работников спецслужб, армии, МВД 16 2 4 6 4 3

Культурной и научной элиты 7 3 4 3 6 12

"Среднего класса': людей с доходами выше среднего 15 8 10 10 9 10

Интеллигенции: учителей, врачей, инженеров, рядовых специалистов 12 11 8 4 5 10

"Простых людей": служащих, рабочих, тружеников села 15 26 14 8 3 3

Беднейших слоев населения, безработных, обездоленных людей 4 20 8 5 2 2

Всех без исключения 16 9 7 9 4 4

Затруднились ответить 20 38 47 44 50 49

де всего для тех россиян, кто разочаровался в прежних демократических партиях, но не находит для себя другой партии, с которой он мог бы идентифицироваться. Но большая часть людей не хотят голосовать также из-за того, что не связывают с выборами решение своих реальных проблем, не видят в списке партий таких, которые выражали бы их интересы и взгляды. Лишь очень немногие (около 6% имеющих право голоса) объясняют свое нежелание голосовать тем, что не разбираются в политике. Большинство же отказываются участвовать в выборах именно по "политическим соображениями": такие люди считают, что они "не в состоянии влиять" на политический процесс, что "от их голосов ничего все равно не изменится" (так говорят 19% опрошенных, или 39% из числа не желающих голосовать); они "не верят никому из политиков" (17%, или 34% "отказников"), 7% — "устали" от пустой борьбы наверху, 5% — «все равно победит "Единая Россия», "выборы будут нечестными" и т.п.

Крайне низкий уровень доверия к политикам и политическим партиям (наряду с профсоюза-ми у партий самый низкий уровень доверия среди различных институтов и общественных движений) коррелирует с массовым безразличи-

ем к тому, чем занимаются депутаты парламента, каковы их личные политические цели и предпочтения, непониманием смысла их деятельности. Действительно, о таких вещах трудно судить, поскольку партийная конструкция в современной России полностью лишилась главных функций политики, — коллективного целе-полагания. Лишь очень небольшая часть (всего 5% опрошенных) говорят о том, что хорошо информированы о деятельности депутатов парламента, 50% респондентов имеют об этом только самые общие и весьма смутные представления и 45% — ничего не знают об этом. Это означает, что деградация политической системы сопровождалась закукливанием этой сферы в самой себе, поскольку сменились не только состав депутатов и политиков, но и интересы участвующих в политике лиц и групп.

Такое состояние индифферентности и незаинтересованности, проявляемое населением (оно заметно отличается сегодня от того, что было в первой половине 1990-х годов, когда интерес к политике, реформам был очень высоким, когда заседания парламента шли в прямом эфире телевидения) отчасти объясняется тем, что, по всеобщему убеждению, ни депутаты, ни

партии не выполняют своих обещаний (так считают 75% опрошенных). Не выполняют прежде всего потому, что депутаты озабочены не решением общенациональных проблем и политических задач, а своими частными карьерными или материальными интересами. Как полагают россияне (сентябрь 2007 г.), ’'политики рвутся к власти только для того, чтобы самим разбогатеть и сделать карьеру" (43%). Другими распространенными мнениями о том, почему люди не доверяют политикам, являются следующие: "у нас политики и депутаты никогда не отвечали перед народом и не хотят отвечать" (27%), "они представляют интересы только власти и крупных корпораций, а не простых людей" (16), "они привыкли обманывать" (15%). Лишь сравнительно небольшие группы респондентов пытаются оправдать депутатов тем, что они стараются что-то сделать, но не могут или им кто-то мешает, например, "бюрократы" (от 6 до 7%), или объясняют их бездействие тем, что "депутаты в принципе ничего не могут сделать в нашей ситуации", что они "занимаются совсем другими важными делами, далекими от обычных людей".

Подобное состояние объясняется тем, что сама постсоветская "многопартийность" строилась по модулю самой власти, "сверху вниз", т.е. представляла собой результат процессов фрагментации прежней номенклатуры. Партии не вырастали из массовых движений, консолидирующих общественные силы. Электоральное поведение масс (полупринудительное по своему характеру, особенно в провинции) — это не участие в политике, не поддержка тех или иных "решений” или разделение социальной ответственности, а одобрение какой-то из обозначившихся фракций власти по причинам, совсем не обязательно связанным с материальными интересами или идейными соображениями- Можно сказать, что партии играют роль популистских или идеологических "затравок" для символической идентификации с властью (вроде футбольных команд). Единственно, что не делали политические партии в России, так это то, что не давали никаких конкретных программ реформ, стратегий политических действий, которые люди могли бы оценивать и обсуждать. На всех без исключения выборах в Думу избирателю предлагалось лишь манифестировать свое принятие или непринятие власти и их оппонентов, кандидатов во власть.

Президентские выборы 2008 г. — безальтер-нативность или органический консенсус? В отличие от массового, в целом негативного отношения к политическим партиям и российскому

парламенту, отношение россиян к В.Путину остается преимущественно позитивным1. Более 75% опрощенных из месяца в месяц одобряют его деятельность в качестве президента (в октябре 2007 г. — 82%). Такой уровень одобрения главы государства создает впечатление массового признания в нем харизматического лидера, эффективно решающего задачи национального сплочения и экономического развития.

Однако внимательный взгляд на причины подобного отношения заставляет усомниться в этом. В.Путин играет роль рутинизатора, традиционалиста, гасителя модернизационных изменений. ЮЛевада писал, что в советской системе, как и во всех других известных тоталитарных и посттоталитарных автократических режимах, отсутствуют упорядоченные институционализированные механизмы передачи власти. Это не дефект их, а принципиальная особенность самой конституции власти. Поэтому каждая смена власти вызывает острейший социальный и политический кризис. Периоды власти в России персонифицированы и сравнительно коротки. Основным механизмом легитимации власти в режимах этого типа становится критика предшественника диктатора и всего предшествующего периода, негативная консолидация вокруг власти с помощью внешней или внутренней угрозы.

В.Путин в общественном мнении оказался тем государственным политиком, кто связал советское прошлое и настоящее, квалифицировав ельцинский период реформ как время хаоса и катастроф, как время бесконтрольного влияния в России Запада. Именно символическая роль В.Путина как государственного деятеля, восстанавливающего традиционный для России и СССР статус великой державы, оказывается наиболее важным фактором массового признания его в качестве национального лидера. Общественное мнение снимает с него ответственность за отсутствие прогресса в подъеме жизненного уровня, перенося ее на правительство, которое, таким образом, оказывается виновным за рост цен, безработицу, развал советской системы медицинского и социального обеспечения, образования и т.п. социальные проблемы.

1 Неодобрение В.Путина заметно лишь у избирателей КПРФ (42%), СПС и "Яблока" (37 и 34%), но в любом случае оно характерно лишь для меньшей части избирателей. Среди не собирающихся голосовать на этих выборах удельный вес недовольных В.Путиным составляет в среднем 20%, Но уровень неодобрения, недовольства деятельностью правительства является принципиально иным: в большинстве партийных элек-торатов преобладают негативные оценки деятельностью кабинета министров, исключением в этом ряду являются ‘Единая Россия" (здесь одобряют 61%) и “Справедливая Россия" (56%).

Таблица 6

С КАКИМ ИЗ СЛЕДУЮЩИХ ВЫСКАЗЫВАНИЙ О ВЛАСТИ В РОССИИ ВЫ БЫ СКОРЕЕ СОГЛАСИЛИСЬ?

[в % от числа опрошенных)

Вариант ответа 1989 г. 1994 г. 2006 г. 2007 г.

Нашему народу постоянно нужна "сильная рука" 25 35 42 45

Бывают такие ситуации, например сейчас, когда нужно сосредоточить всю власть в одних руках 16 23 31 29

Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы вся власть была отдана в руки одного человека 44 23 20 18

Затруднились ответить 15 19 7 8

Число опрошенных 1500 3000 1600 1600

Путин оказывается символической фигурой высшей власти, освобожденной от ответственности в целом, в том числе и за невыполненные обещания. Как писал Ю. Левад а, его популярность складывается из массовых надежд и искусственно созданной ситуации безальтернативное™, уничтожения каких бы то ни было соперников или преемников его на посту президента1. "Путин" — это не тот реальный мелкий чиновник из ведомства госбезопасности, который в ходе внутренних интриг и клановых расчетов был возведен на высший пост в российском государстве, а символическая репрезентация коллективных иллюзий и ценностных представлений. Именно потому, что в отношении к Путину подавлены всякие прагматические установки. Он не оценивается как реальный практический политик. Население не испытывает страха перед тем, что он слишком связан со спецслужбами ("не опасаются" — 49%; беспокоятся — 38%, причем "серьезно опасаются лишь 3%), что он "восстановит советскую систему" (77%) или пойдет на нарушение конституции, чтобы остаться у власти (66%), что он будет мстить своим оппонентам и противникам (67%)2.

То, что в руках В.Путина сосредоточена практически вся власть в стране, две трети опрошенных рассматривают как "благо для России", и лишь 19% полагают, что эта концентрация власти не сулит в будущем ничего хорошего (май, октябрь 2007 г.). Причем большинство, хотя и чуть меньшее (55%), полагают, что В.Путин сохранит свое решающее влияние на принятие важнейших государственных решений и в будущем. Надежды, связанные с приходом В.Путина

1 См.: Левада Ю. Парадоксы и смыслы "рейтингов": Попытка понимания; Механизмы и функции общественного доверия II Левада Ю. Ищем человека. М., 2006. С. 149-162,177-186.

2 Общественное мнение 2006: Ежегодник Левада-Центра. М., 2006. С. 76.

к власти, "оправдались" (так говорят 58 против 22% разочарованных, у 11% их не было и нет).

Конечно, основная масса россиян (57%) считают, что было бы лучше всего, если бы "регулярно" происходили честные выборы, в ходе которых люди у власти сменяли друг друга в соответствии с волей избирателей. Но в реальности этого не будет, а потому приходится соглашаться с теми решениями, которые принимают "наверху". Год назад, когда в российской публицистике впервые стала опробоваться идея третьего срока, две трети опрошенных отнеслись к этому варианту с большим недовольством. Но официальная пропаганда сумела убедить население, что сохранение В.Путина у власти будет оптимальным решением проблемы стабильности сохранения нынешнего положения вещей. И сегодня более половины опрошенных готовы согласиться с таким исходом.

Более того, за почти 20 лет наших наблюдений авторитарные установки населения выросли почти вдвое, а страх перед концентрацией власти в руках "вождя", родившийся из опыта существования в условиях советского террора и репрессивного государства, уменьшился почти в 2,5 раза (табл. 6). Сдача населением своих гражданских прав и ответственности диктатору проходит при одновременном ослаблении сопротивления в отношении антидемократических тенденций в России.

Поэтому-то мы в своих опросах фиксируем состояние полной неопределенности в отношении того, уйдет ли В.Путин после окончания второго срока или останется под тем или иным предлогом, возможно, изменив Конституцию РФ. Мнения опрошенных в этом отношении делятся пополам: 46% считают, что он уйдет, 45% — что останется. Мнения московских политологов и аналитиков не отличаются в данном отношении от мнений массы. Такое состояние умов свидетельствует не только о традиционном правовом нигилизме, но и о готовнос-

ПО КОНСТИТУЦИИ РФ В.ПУТИН НЕ МОЖЕТ ПРИНИМАТЬ УЧАСТИЯ В ПРЕЗИДЕНТСКИХ ВЫБОРАХ 2008 г. КАКИМ ОБРАЗОМ ЕМУ СЛЕДУЕТ ПОСТУПИТЬ В ЭТОЙ СИТУАЦИИ? КАК, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, ОН БУДЕТ ПОСТУПАТЬ?

[в % от числа опрошенных, 100% по столбцу; N=1600 человек)

Вариант ответа

2005 г. 2006 г. 2007 г.

Следует Поступит Следует Поступит Следует Поступит

Добиться / добьется изменения Конституции РФ

и остаться на посту президента 17 19 18 11 14 7

Назначить / назначит себе преемника,

как это сделал Б.Ельцин 18 30 15 30 20 32

Обеспечить / обеспечит в 2008 г, честные президентские выборы,

не оказывая давления на их результаты 57 30 57 34 56 38

Затруднились ответить 8 21 10 25 10 23

ти покорно примириться с произволом высшей власти, поскольку это поддержано "народом". Кто будет следующим президентом, зависит только от В.Путина (так думают 41%) либо от самого узкого его окружения, его администрации (полагают 22%). И только 15% верят, что этот выбор целиком зависит от воли избирателей или от личности других кандидатов (16%). Анализ общественных мнений показывает устойчивый разрыв между представлениями о том, "как надо", желаемым состоянием, и готовностью приспособить к фактическому положению вещей, признать "право силы" как единственную основу для авторитета власти. Вместе с тем положительное отношение к президенту заставляет людей верить в то, что он, используя свой авторитарный потенциал, действительно будет соблюдать нормы демократии, стремясь к проведению честных выборов.

Сомнения во всех трех замерах возникают именно в связи с честностью политики и законностью предполагаемого президентского поведения (табл. 7). Разрыв между политическим прагматизмом и надеждами на "законность" и честность выборов (желаемым характером поведения или предполагаемым в качестве реального образа действий носителя высшей власти), между типовыми представлениями о "правильности" и целесообразности политического действия сокращался год от года (—19, —7, — 1%). Усиливались надежды на демократический характер представительства воли народа, хотя общий отрицательный баланс массовых предположений о законности процедуры будущих выборов и административного произвола сохраня-

ется: их соотношения составляют последовательно 0,61; 0,83; 0,97.

Что бы было лучше для России в 2008 г. ? (в %

от числа опрошенных, сентябрь 2007 г., N=1600

человек):

Вариант ответа %

Чтобы В.Путин оставался и далее на посту президента России 49

Чтобы В.Путин ушел со своего поста и предоставил гражданам возможность избрать нового президента без своей "подсказки" 28

Чтобы В.Путин предложил гражданам России избрать своего преемника (близкого ему человека) 12

Затруднились ответить 11

Вопросы передачи власти (а соответственно, выбор той или иной программы развития страны, определение целей национальной политики), как считают россияне, решаются очень узким кругом людей, стоящих у власти. Их выбор уже предопределен, а потому все происходящее на выборах — политические декорации, создание видимости, иллюзии реальной политической борьбы. Так думают 54% опрошенных. В честную борьбу кандидатов в марте

2008 г. верят лишь 29%, остальные не имеют мнения или затрудняются сказать что-то конкретное в этом отношении. Следующим президентом России все равно признают того, на кого укажет Путин. Эта инерция отношения к власти и ее традиционному произволу (право не считаться ни с кем в своих решениях) переносится

ЕСЛИ ГОВОРИТЬ О ПРЕДСТОЯЩИХ В МАРТЕ 2008 г. ВЫБОРАХ ПРЕЗИДЕНТА, В КОТОРЫХ ВЛУТИН УЖЕ НЕ СМОЖЕТ УЧАСТВОВАТЬ, СОГЛАСНО КОНСТИТУЦИИ РФ, ВЫ ПРОГОЛОСУЕТЕ ЗА КАНДИДАТА, ПРЕДЛОЖЕННОГО ИМ, ИЛИ ЗА ПРИНЦИПИАЛЬНО ДРУГОГО КАНДИДАТА? [в % от числа опрошенных, 2007 г.)

Вариант ответа Январь Февраль Март I Апрель >5 2 Июнь Июль і Август і Сентябрь Октябрь

За кандидата, предложенного В.Путиным 44 43 37 41 43 40 43 42 43 40

Принципиально за другого 9 13 9 14 11 13 11 12 13 11

Зависит от обстоятельств 32 33 39 33 35 36 35 34 33 36

Затруднились ответить 15 12 15 12 10 12 10 12 11 13

и на преемника Путина, У россиян доминирует представление о том, что следующий президент будет продолжать ту же политику, что и Путин.

Готовность признать нового правителя, санкционируемого предшествующим обладателем полноты власти, проявляется со всей очевидностью (табл. 8). Такова картина предвыборных настроений российского общества на сегодняшний, октябрьский день 2007 г.

О технологии господства в посттоталитарный период. За описываемыми социальными феноменами проступает более общая теоретическая проблема траектории развития тоталитарных режимов и технология постготалитарного господства, удержания власти одной из клик расколовшейся номенклатуры.

В СССР распаду системы предшествовал длительный период эрозии, а затем умирания тоталитарной, мобилизационной, миссионерской идеологии. Недолгое время перестройки всколыхнуло общество, более образованная и ангажированная часть которого проявляла все признаки митинговой эйфории, воодушевления предстоящими изменениями, энтузиазма, надежд и г.п. Последующие события, конфликты, кризисы не просто привели к состоянию массового разочарования в реформах, безверию, социальному рессантименту и злобе, но и последующей апатии, астении, цинизму, о которых много писали авторы Левада-Центра. Постгота-литарная ситуация (это ее принципиальные характеристики) отличается общим состоянием пассивности общества, отчуждения его от власти, отсутствием реакций консолидации и поддержки ее действий, хотя кратковременные усилия власти "вздрючить" общество повторяются с известной регулярностью.

Техника массового господства в этих условиях совершенно иная, нежели в раннесоветский

период или во время сталинизма. Ее эффективность строится на системе деморализации1 и атомизации общества, разрушении сложных структур взаимосвязей и взаимодействия, невозможности для массового человека представить иное состояние общества и себя или стремиться к лучшему. ("Лучшее" в этой системе ориентаций предстает как сегодняшний тип достатка, но только умноженный в несколько раз, это экстенсивная модель потребления или образа жизни).

В отличие от тоталитарных режимов, в которых массовая мобилизация предполагает апелляцию к новому обществу и новому человеку, пробуждая этим символом форсированной модернизации страны энтузиазм и своего рода извращенный идеализм и самопожертвование, постготалитарные авторитарные режимы используют технику демобилизации, создания в обществе атмосферы равнодушия, имитационного традиционализма (духовность, соборность, народность, возвращение к истокам и хранение национальных традиций и пр.), с одной — идеологической — стороны, общепринятого цинизма, массового потребительства и непрерывного развлечения — с другой. Здесь "публичность" заменяется "зрелищностью", обстановкой непрерывного шоу, создающего коллективный образ страны, где "пляшут и поют". Интеллектуальная, моральная, даже, если хотите, религиозная, коллективная расслабленность и становится пред-

1 Население смутно ощущает свое моральное неблагополучие, о чем свидетельствуют ответы большинства опрошенных на вопрос о состоянии морали в обществе: в октябре 2007 г. 75% заявили о том, что оно неудовлетворительно, в октябре 2005 г. таких было даже 85%. Иначе говоря, это мнение абсолютно доминирующее. Оно составляется не только из повседневной агрессии и хамства окружающих, роста преступности, коррупции властей на всех уровнях, бесстыдной демагогии ни за что не отвечающих политиков и руководителей страны, но и из отсутствия критериев различия должного и недолжного.

посылкой полного равнодушия к политгехноло-гической демагогии и установлению авторитарного режима. Авторитаризм утверждается в этой обстановке не потому, что у него сильные политические козыри в виде политических аргументов, целей, программ национального развития, а потому, что общественное равнодушие лишает общество способности сопротивляться произволу власти; неверие в лучшую жизнь (эрозия значимости или даже разрушение самой символической и нормативной подсистемы, ее быстрое обеднение и бессодержательность) работает как своего рода моральный СПИД, уничтожая иммунитет против насилия и демагогии, сопротивление против наступления административного произвола, рейдерства чиновников, выступающих под маркой ’'государства" и "законности и порядка". Сама технология разрушения ценностей, порчи слов, перехвата базовых категорий западной культуры и науки и применения их для совершенно других целей, создания "режима обессмысливания", не раз становилась предметом самостоятельного анализа исследователей1, однако она не ставилась в контекст проблематики динамики или разложения посттоталитарного господства.

Дискредитировав реформаторские, прозападные демократические партии, представив их виновниками развала СССР, целого ряда кризисов 1990-х годов, особенно тяжелейшего кризиса 1998 г., падения жизненного уровня населения, путинская администрация лишила привлекательности демократические модели политического устройства, понятия ценности свободы, прав человека и массовых симпатий к лидерам демократических партий. В противовес им режим выдвинул идеи социального порядка, традиций великодержавного превосходства и милитаризма, православия, консерватизма, ставших официальной идеологией со времени прихода к власти В.Путина. С началом второй войны в Чечне и негативной реакции европейских стран на эти события заметно усилились антизападные настроения и склонность к изоляционизму.

Официальная идеология, если можно называть "идеологией" эклектический набор старых клише и стереотипов о чуждости России западной культуре, геополитических тезисов и т.п., отвечает потребности в компенсаторных националистических мифах, массовом психологическом утешении после травмы распада СССР и эрозии советской идентичности. Именно на фоне признания идеологии настолько рутинной, что она стала восприниматься в качестве реальности, все более очевидной оказывается

1 См. работы Г.И.Зверевой, В.В.Зверевой, Б.В.Дубина и других авторов.

нарастающая деморализация образованных слоев и групп, цинизм элиты, их внутренняя деградация. Конформизм и показная готовность к консолидации вокруг власти, провозглашающей традиционалистские лозунги, играющей на нагнетаемом страхе перед военными угрозами, терроризмом, перед чужим влиянием и перспективой утраты национальной идентичности, сегодня характерна почти для всех групп российского общества, в котором прежние различия политических взглядов, идеологических позиций практически стерлись.

Нейтрализовав социальное недовольство малообеспеченной и бедной части населения, режим погрузил общество в состояние апатии и отчуждения от политики. Если расстановка сил, сложившаяся после заявления В. Путина об участии в выборах на стороне "Единой России", сохранится и далее, то последствиями ее будет устранение даже того минимума политического плюрализма, который возникал из-за конкуренции кремлевских партий, исчезнет даже слабая система номенклатурных сдержек. После выборов декабря 2007 г. в России восстанавливается монопартийная система, поскольку ослабленная консервативно-популистская КПРФ не представляется сколько-нибудь серьезным препятствием для авторитарного режима.

Это означает, что нынешняя власть не нуждается в системе целеполагания или нового идеологического обеспечения. Ликвидировав относительную автономность и влиятельность различных групп ("фокусов влияния" — региональных властных элит, бизнес-элит, экспертного сообщества, политических партий и т.п.), она перестала нуждаться в механизмах мобилизации и идеологического обеспечения. Признаками этих изменений следует считать те обстоятельства, что власть стала абсолютно закрытой для общества, неподконтрольной ему. Отсюда и новая стилистика политики — манера проведения государственных решений либо в духе чекистских спецопераций (когда общество рассматривается как вероятный противник), либо торжественных кампаний, похожих на советские пропагандистские акции. Отсюда и декларативный характер национальных проектов, быстро сбивающихся на знакомую тональность: "...в сельском хозяйстве опять большой подъем", — и неподдельный страх перед населением, перед перспективой новых, иррациональных для власти протестных выступлений.

Логика постсоветских процессов. Ест и очень кратко резюмировать значение важнейших политических событий ельцинского периода, то суть происходивших тогда очень противоречивых и разнонаправленных процессов, сводилась к

тому, чтобы произвести реорганизацию распадающейся общесоюзной партийно-хозяйственно-государственной номенклатуры, самых верхних этажей советской системы власти. Спасти эту государственную систему можно было, только освободив ее от институтов, ставших не просто неэффективными уже в советское время (в первую очередь — от государственной плановой экономики, монополии КПСС на кадровые назначения, от идеологического контроля, от доминирования военно-промышленного комплекса и, соответственно, безусловных приоритетов милитаризации развития и т.п.), но и угрожающих существованию всего целого, а значит, и интересам держателей власти. Но попытки создать вместо нее новую структуру господства удались лишь отчасти.

Хотя эти события были объявлены теми, кто находился на тот момент у власти, "демократической революцией" (по образцам процессов в Восточной Европе), масштабы политических и правовых изменений российского общества были гораздо более скромными. В первые годы после краха СССР планируемые реформы в России мыслились идеологами власти как полная трансформация тоталитарной системы, как замена советских порядков моделями организации (социальной, правовой, экономической, маскоммуникативной систем), взятыми у обществ с представительной демократией, свободной рыночной экономикой, с институтами "социального государства".

Но ни одна из намеченных институциональных реформ (военных, политических, судебных, образовательных, административных и т.п.) не была доведена до своего завершения, хотя усилия инициировать эти реформы сами по себе позволили устранить многие консервативные структуры, удалив вместе с ними от власти и группы, заинтересованные в их сохранении, или лишить их прежнего влияния на государственную политику. Консервативная оппозиция дважды пыталась вернуться к атасти в 1993 и 1996 гг. Возглавляемая или представляемая Б.Ельциным властная группировка неизбежно, из-за слабости массовых общественных и политических движений и инертности самого российского общества, сохранявшего в массе своей сильнейшую зависимость от государства, должна была в поисках опоры переориентироваться с псевдопартийных структур и общественных движений на "силовые" ведомства, обеспечивающие ей условия для удержания власти. Ценой за использование силовых и репрессивных механизмов управления и реализации власти стало выдавливание из руководства рефор-

мистски настроенной части элиты и усиление влияния номенклатурных представителей второго и третьего эшелонов, оттесненных от влиятельных позиций на первом этапе реорганизации. За этим последовало сворачивание реформ, перераспределение властных ресурсов, спрос на манипулятивные политтехнологии. Чем слабее становилась открытая идеологическая и политическая конкуренция, тем сильнее проявлялись у власти и в обществе состояние ценностного дефицита, общей дезориентированности, а соответственно, и жажда "порядка", потребность в компенсаторном традиционализме. Именно они и стали предпосылками последующего перехода к собственно авторитарному режиму и передачи власти выходцам из спецслужб.

Однако на пути восстановления жесткого централизованного порядка оказались довольно существенные препятствия в виде новых центров влияния, заметно усилившихся и окрепших в ситуации взаимной борьбы различных федеральных властей и региональных элит, крупного бизнеса, корпоративных группировок. Эти образования и группы, производные от процесса общего разложения советской системы, не были реформистски, либерально или демократически настроенными, но само их многообразие создавало условия для известного идеологического и политического плюрализма, полемики, что делало необходимыми для разных участников поиск компромиссов, практику соглашений, переговоров, взаимных уступок. В перспективе это открывало возможности для формирования системы сдержек и противовесов, а значит, и развития независимых институтов, обеспечивающих устойчивость разделения властей.

Установление второго постсоветского режима началось именно с ликвидации или переподчи-нения Кремлем себе этих центров влияния и авторитета. Сохранение статуса, собственности у бизнеса или административного ресурса у региональной элиты происходило исключительно в обмен на лояльность путинской команде1.

1 См. очень интересные соображения К.Рогова о характере процессов политической зачистки в 1999-2002 гг.: «Под лозунгами выравнивания условий конкуренции и ‘наведения порядка' президент предпринял силовые атаки, в ходе которых полномочия и собственность изымались у 'нелояльных'' представителей элиты, то есть способных и готовых участвовать в политической (публичной) конкуренции, и передавались 'лояльным', то есть готовым отказаться от нее. Политический характер таких действий проявлялся в избирательном применении закона, но в то же время хозяйственно-экономический характер предъявляемых официально претензий позволял придать этой агрессии легистский дизайн, представить их как 'торжество закона» (Рогов К. Неприемлемый преемник// Pro et Contra. 2007. № 4-5 (38). Июль—окт. С. 11-12.

Как и в начале первого срока президентства В.Путина, его ближайшее окружение использовало созданные самой системой власти (вызванные ею же) экстраординарные обстоятельства: в первом случае ими были взрывы в российских городах, затем последовали вторая война в Чечне и введение цензуры в СМИ, особый порядок регулирования отношений различных акторов политического процесса с властями, унификация регионального законодательства, приведение его в "соответствие с федеральными законами”, во втором — Беслан и административная "революция". Причины этих волн политической мобилизации связаны не с каким-то мифическим "международным терроризмом", а с проводимой руководством страны политикой на Кавказе, в технологии провокаций и удержания власти, характерной для тайной политической полиции1. Уроки усмирения региональных элит были очень скоро и хорошо усвоены. Вытеснение с политической сцены оппозиционных партий привело к выхолащиванию российского парламента, превращению его в орган, легализующий интересы власти, или в собрание лоббистов, клиентов правящей партии и подыгрывающих Кремлю "оппозиционеров".

Усиление репрессивного характера государства стало знаком смены легитимации власти. Необходимость сближения с Западом как условия модернизации страны (деэтатизации общества и экономики, защиты частной собственности и других прав человека, вестернизации политического сознания), бывшие основанием авторитета антикоммунистической власти после 1991 г., вытеснялись апологией самодостаточности президентской власти и эклектическим традиционализмом, возвращением символов великодержавности и православия. Неэффективность государственной политики компенсировалась ущербным национализмом, следствием чего стал рост и внутренней ксенофобии, и внешняя конфронтация как с бывшими "братскими республиками” (и советскими, и соцла-герными), так и со странами Запада. Усиливающийся в этих условиях изоляционизм сегодня сдерживается лишь ясным пониманием российских верхов, что устойчивость их положения зависит от внешнеэкономической конъюнктуры цен на энергоносители, что полный разрыв отношений с европейскими странами или с США будет концом не только нынешней администрации, но и режима в целом.

1 Смутные подозрения в причастности спецслужб к этим событиям не только не исчезли, но и укрепились после убийств А.Политковской и А.Литвиненко.

Таким образом, сложившийся при В.Путине режим стал логическим продолжением и развитием авторитарных тенденций ельцинского правления. Перечислим важнейшие его характеристики:

1) централизация государственного управления; передача неконституционным органам всей полноты власти (администрации президента, подменяющей собственно правительство), дегенерация парламента и его функций, подчинение Государственной Думы и Совета Федерации административной власти; зависимость законодательной и судебной власти от администрации президента (от региональных властей на региональном уровне); по существу этот процесс можно назвать иммунизацией произвола, возвратом к архаической или традиционалистской модели автократической власти; квазиперсоналистический характер политической системы;

2) ликвидация местного и регионального самоуправления, отказ от федерализма;

3) дегенерация механизмов политического целеполагания, вызванная вытеснением и подавлением конкуренции различных партий и общественных движений, и распространение в силу этого традиционалистских имитаций прежних государственных символических конструкций. Симулякры политических и социальных идей, ценностей, национальных целей, быстрое нарастание церемониальных компонентов в политической практике;

4) ужесточение административно-полицейского контроля над публичной жизнью и подавление независимых СМИ, радикальное ограничение деятельности негосударственных общественных организаций; замещение их различными формами декоративной публичности (Общественная палата и т.п. имитации гражданского общества); формирование молодежных отрядов для шантажа, запугивания и дискредитации политических противников, демонстрации силы и сплоченности сторонников власти ("Наши", "Молодая гвардия" и другие варианты "путинюгенд”);

5) административный контроль над ключевыми отраслями экономики, осуществляемый избирательно, исключительно в интересах отдельных кланов, кремлевских или региональных, через назначение близких к президенту чиновников в руководство крупнейших государственных или полугосударственных корпораций;

6) стиль имитационного традиционализма (склонность к державной игре в солдатики, любовь к парадам, государственным церемониалам); создание иллюзии усиления православного влияния на общественную жизнь, использование церковников как тарана или клина для

того, чтобы дискредитировать и выбить оппонентов или нежелательных акторов на общественно-политической спене;

7) симуляция демократии и свободных выборов; вытеснение политической оппозиции с политического поля; принудительное формирование организованного консенсуса; редукция всего, что напоминает собственно самоорганизацию "общество" или сферу публичности (литературу, журналистику и пр.);

8) демонстративно-агрессивный и конфликтный характер внешней политики, шантажно-силовая и оскорбительная политика в отношении соседей, особенно стран с небольшой численностью населения; возбуждение массовой антипатии по отношению к соседям и консолидация страны через негативную идентификацию и мобилизацию;

9) стремительный рост коррупции, в первую очередь на верхних и средних уровнях государственного управления;

10) негативный подбор кадров (понижающие механизмы социальной селекции), сужение, закрытие каналов вертикальной мобильности, склеротизация структуры государственного управления.

Сам факт быстрого распространения имитационного традиционализма указывает на слабость символической подсистемы российского общества. Проявлением этой смысловой и символической дегенеративности можно считать как дефицит инновационных групп, так и исчезновение носителей морального авторитета, с одной стороны, метафизических ценностей и представлений — с другой, распространение разного рода суррогатов "предельных определений" реальности. Ощутимый запрос на "новую мифологию", о которой вдруг сразу заговорили многие политологи и политические философы, отражает потребность в таких смысловых образованиях, которые давали бы легитимацию и оправдание новым возникающим общественным институтам (от права до экономики). Пока этого нет, а потому официоз и политтехнологи могут эксплуатировать лишь ресурсы государственной традиции, доводя до полной пустоты и бессмысленности чувства имперского превосходства или русской исключительности, или даже в еще более вырожденном виде — вариации на темы повседневного насилия и агрессии, доминирования, "возвращения ведущей роли России в мире".

Обеднение интеллектуальной жизни в обществе, связанное с расширением сферы автори-тарно-традиционной идеологии, с пассивнос-

тью населения, с общей рутинизацией жизни, с подавленной морально-психологической атмосферой в обществе, обусловлено среди прочего ограниченностью и примитивностью запросов, довольством тем, что есть, национальным самоутверждением без предъявления новых достижений. Такое сознание возникает в первую очередь из-за исчезновения каких бы то ни было представлений о направлении движения общества, коллективных целей отказа от модернизации страны1.

Стремление к достижению более высокого общественного и национального состояния было характерно еще для первой половины 1990-х годов (переживание идущих реформ и надежд на лучшее будущее). Сегодня этого нет, а сами системы политического и социального целеполагания свелись к вполне советским по духу декларациям высокого начальства: национальные проекты, сельскохозяйственные программы, нанотехнологии и т.п., что обществом не воспринимается как что-то значимое, ибо проекты такого рода не затрагивают базовые ценности и идеалы2. Упразднение "демократических фракций” из Государственной Думы и Совета Федерации, сняло все вопросы и дискуссии о модернизации страны, сделав главным в повестке обсуждение вопросов консервации системы политической и экономической власти. Будущая же Дума, чей состав будет еще более тщательно просеян через фильтры партийнобюрократической лояльности, окажется абсолютно вырожденным в политическом плане установлением, недееспособным в качестве парламента институтом.

К теории посттоталитарного развития. Уже

приходилось писать, что потенциал теории тоталитаризма далеко не исчерпан, поскольку разные его концепции описывают лишь формиро-

1 0 традиционализме и апатии как психологических характеристиках массового существования в условиях авторитарных режимов писал еще Х.Линц в своей известной работе о типологии авторитарных и тоталитарных режимов: LinzJJ. Totalitarianism and Authoritarian Regimes // Handbook of Political Sciences. Addison; Wesbey, 1975. Vol. 3. P. 175-411.

2 Чрезвычайно примечательным в этом плане оказывается то, что в предстоящей Государственной Думе будет представлена лишь собственно одна "партия', одна консервативная идеология государственного чиновничества, но в двух вариантах: сохранения власти нынешней номенклатуры "Единой России" и безусловно уходящей номенклатуры КПРФ. Подобные тенденции обозначились уже в прошлой Государственной Думе на выборах 2003 г.

вание и классические формы тоталитарных режимов, но никогда не затрагивают проблематику различных стадий их распада. В качестве отдельной составляющей этих процессов называлась склеротизация вертикальной мобильности, наступавшая после прекращения террора, и латентная децентрализация системы господства, вызвавшая рост национализма элит, последующий распад советской империи и другие явления1. Продолжая эту линию анализа, я хочу отметить еще несколько, как мне представляется, важных моментов этой концептуальной схемы.

Авторы "Мониторинга" многократно отмечали, что за последние 10—12 лет не было создано ни политических, ни экономических новых институтов. Они были продекларированы, намечены, но об их реализации и практическом функционировании говорить пока не приходится. Ни у элиты, включая и прежних "реформаторов", ни тем более у населения не было и нет ни соответствующих идей, ни ценностных представлений

о демократии, о модернизации, ни сознания своих прав и тем более желания отстаивать эти права и соответствующие свободы2. Не было в головах и крайне необходимых практических знаний для формирования соответствующих институциональных структур, хотя бы поддержки курса на их формирование. Были лозунги, митинги, иллюзии, но ни у массы населения, ни у элиты не было готовности к практическому участию и принятию политической ответственности. Значительная часть избирателей в 1990-х годах, голосовавших за "демократические партии", голосовали не столько за либеральные ценности и программы реформ, сколько за демократов, находящихся, как тогда казалось, у власти, т.е. за тогдашнюю "партию власти". Люди надеялись на их порядочность и ответственность, понимаемую как "заботу о простых людях”. Целенаправленных и последовательных усилий по трансформации старых структур не было или эти усилия были явно недостаточны. Ни о какой планомерной политике реформ начиная с середины или со второй половины 1990-х годов, говорить не приходится.

То, что происходит, правильнее было бы описывать как разложение советской тоталитарной системы и отпадение от прежней жесткой централизованной структуры контроля и управления

1 Гудков Л., Дубин Б. Посттоталитарный синдром: "Управляемая демократия'1 и апатия масс / Пути российского посткоммунизма. Очерки. М.: Московский центр Карнеги. 2007. С. 8-63.

2 Гудков ЛДубин Б., Левада Ю. Проблема "элиты1 в современной России. М.: Фонд "Либеральная миссия", 2007.

целых областей социальной жизни — процесс, который, предположительно, растянется на два-три поколения. Понятно, что "разложение" — это не более чем метафора, требующая своей понятийной проработки. Назову лишь некоторые характеристики процесса разложения институциональной системы.

1. Изменения системы или отдельных ее составляющих институтов оцениваются как однозначно негативные. Процессы трансформации в обществе идут, но они оцениваются теми, кто сравнивает их с некоторой нормой, моделью, образцом (нормативным представлением о будущем или с идеальным состоянием, соответствующим определенным групповым или институциональным интересам) как не соответствующие целям и представлениям о "прогрессе’1 или "позитивной динамике1’ с точки зрения определенных ценностных ожиданий. Такими "оценщиками" могут быть:

а) более продвинутые группы внутри всего данного сообщества, модернизационная — политическая или культурная — элита, либо

б) внешние оценивающие группы, исходящие из более общих моделей мировых процессов развития, т.е, предполагающих в качестве параметров модернизации растущую дифференциацию и специализацию самих институтов, уравновешиваемых появлением все более и более формальной и все более гибкой, сложной, многоуровневой системы опосредования, коммуникаций, обменов.

2. Процессы дегенерации, т.е. неконтролируемой редукции к более простым и примитивным состояниям (в пределе — распад на архаические или псевдотрадиционные составляющие), возникновение феноменов ’’неинтегрированного целого1’.

3. Наступление последствий, обратных тем, которые планировались или рассчитывались, что вызывает неожиданные социальные напряжения, разрушающие все государственное целое.

4. Дезинтеграция системы, вызванная отсутствием (невозникновением) механизмов или форм горизонтальной интеграции в обществе, выступающей как ответ на усложнение функциональных систем, структурной дифференциации и специализации.

5. Непримиримый конфликт ценностных систем, имеющих разное происхождение, относящихся к разным временным социальным фазам общества или слоям культуры, конфликт нормативных систем, вызывающий эффект паралича каждой из них, утрату значимости составляющих норм и поддерживающих их источников авторитета, процессы аномии.

6. Быстрое распространение коррупции, захватывающей все системы и узлы государственного управления1. Помимо других следствий, расползание коррупционных отношений означает, что государство не выполняет (и это принципиально) важнейшей своей функции в сфере экономики: устанавливать единые правила поведения экономических субъектов и следить за их соблюдением.

"Разложение'’ социальных систем означает нарастание социальной дезорганизации, рост нормативных нарушений (различные типы и формы девиантного поведения), включая преступность, алкоголизм, эрозию морали, падение групповой, трудовой, корпоративной и т.п. этики.

Реакция системы на внутренние или внешние напряжения в подобных случаях может заключаться в изменении характера внутреннего взаимодействия. Его структура и плотность связей с другими социальными образованиями не усложняется, хотя и становится более громоздкой из-за выделения и замыкания в себе отдельных групп и институтов, матрицирования их как автокефальных образований. Другими словами, на месте системы возникает агломерат образований, механически объединенных в общее множество, или слабоинтегрированное целое. Такая анклавность характерна не только для сегодняшних ведомств (Министерство обороны РФ, ФСБ России и т.п.), крупных государственных или полугосударственных корпораций, создаю-

1 Сегодня 9 из 10 россиян убеждены в коррумпированности высших эшелонов власти (92% опрошенных считают, что высшие российские чиновники имеют счета за рубежом). 49% опрошенных утверждают, что коррупции и злоупотреблений в высших эшелонах власти в последние 3-4 года стало значительно больше (еще 32% — "столько же, что и раньше", и лишь 11% — верят, что взяточничества стало в последние годы меньше). 67% опрошенных россиян полагают, что дела о коррупции, если и возбуждаются, то всякий раз это происходит не потому, что об этом стало известно прокуратуре и правоохранительным органам, а потому что это кому-то "выгодно’ или что началась борьба за конкретное кресло (с ними не согласны 20%, верящих в чистоту рядов, помыслов и намерений борцов с "оборотнями’). Уголовная преступность растет, а защита от преступников, обеспечение повседневной безопасности граждан (прямая функция государства) стали менее эффективными. Административного произвола, бюрократической волокиты стало больше. Рост преступности и, соответственно, отсутствие чувства личной безопасности на улицах или дома как следствие неспособности правоохранительных органов обеспечить порядок в списке самых острых проблем, тревожащих опрошенных, на протяжении последних лет занимает одну из самых верхних позиций: как правило, 3-ю или 4-ю по рангу (в зависимости от формулировки подсказок, их числа и состава), после роста цен и обнищания населения, социального неравенства, угрозы безработицы. Эту проблему в подобном контексте упоминают от 26 (январь 2007 г.) до 38% опрошенных (май 2007 г.).

щих внутри себя свою армию, полицию, свой суд, свое право и т.п., но и для отдельных регионов, таких, например, как рахимовская Башкирия или кадыровская Чечня, Дагестан и др. Они восстанавливают в себе тотальный образец власти в сфере своего управления ("государство в государстве"): РАО "Газпром”, естественные монополии и т.п. Но такие же явления могут наблюдаться, например, и в изолированной сельской среде.

Агрегатность или анклавность социального устройства означает механическую интегрированность общества. Явления децентрализации системы управления, права, ресурсов, появление локальных изолированных рынков и т.п. известны со времени перестройки и более поздних времен. Отсутствие таких опосредований означает, что рвутся связи и соединения между отдельными институтами, хотя при этом не возникают новые и не реанимируются старые механизмы интеграции и консолидации.

Внутри этих "особых зон" чаще всего отмечается возвращение не просто к старым или прежним советским моделям интеграции, а даже к архаическим образцам. Сами по себе такие явления, как подражание великодержавной стилистике или имитационный неотрадиционализм1, указывают не просто на ограниченность или бедность символических ресурсов путинского режима, но и на подавление возможностей для появления новых институтов (не путать с организациями). Растущая примитивизация социальных моделей и отношений ведет к систематическому использованию несовременных средств управления, упрощения управленческих задач, допустим, снижение уровня сложности системы, через применение насилия, принуждения, полицейских сил для достижения целей, в принципе не требующих насилия (например, милицейские облавы для обеспечения призыва в армию или подавления протестов пенсионеров, обманутых жителей Бутова и т.п. случаи).

Любые подобные социальные явления указывают на дефекты нормативной системы в обществе и ценностно-символической сферы, сбои механизмов целеполагания, т.е. всего, что может обеспечить гибкую систему интеграции. Основные институты — структуры власти, армия, суды, прокуратуры, армия, политическая полиция, системы образования и пр. — сохранились или очень мало изменились по своей принципиальной ор-

1 Включая и образцы советской пропаганды и агитации, например, такие плакаты, как "План Путина — победа России".

ганизации и функциям. А главное — осталась практически неизменной сама их организация или конституция, устройство. Власть по-прежне-му остается ничем не уравновешиваемой, не контролируемой никакими общественными силами или институтами, руководствующейся лишь собственными материальными интересами и стремлением к самосохранению. Видимое разделение властей оказывается лишь формальным прикрытием административного произвола.

Сегодня администрация президента, как в свое время ЦК КПСС, полностью определяет все кадровые назначения на ключевые должности высшего и среднего уровней государственного управления, судебной системы, депутатского корпуса. Реальная власть сосредоточена у институционально не оформленного, недифференцированного, узкого круга лиц, образующих неформальный клан или несколько теневых верхушечных кланов, состоящих из бывших или действующих сотрудников спецслужб. Этот круг (благодаря рассаживанию своих людей на ключевые посты в государственных ведомствах или полугосударственных концернах) управляет важнейшими процессами в посттоталитарном социуме. Непоколебимым остается важнейший принцип формирования авторитарных или традиционно деспотических режимов — легитимность власти распределяется "сверху вниз", и так же происходит соответствующий подбор кадров. Это означает, что на первом месте в системе государственного управления стоят не принципы деловой компетенции, а личная лояльность нижестоящих исполнителей вышестоящим инстанциям. Вытекающий отсюда бюрократический или административный произвол парализует возможности модернизации государственно-политической системы, становления современных институтов. Блокирует развитие независимого суда, автономию парламента, способствует сращению бизнеса и государственной бюрократии, ставит деятельность СМИ в полную зависимость от влиятельных кланов, от тех, кто сегодня стоит у власти.

И вместе с тем, в сравнении с советским временем, власть теряет силу и контроль над обществом. Несмотря на видимость стилистики "централизации", "укрепления государства", идет странный, неклассический процесс разгосударствления. Это наблюдается и в процессах ослабления непосредственного централизованного вторжения в экономику (объем прямого директивного управления, безусловно, сокращается даже при всех зигзагах деприватизации и скрытого государственного контроля), и в деидеологизации, и в массовом отчуждении от политики, и

в уменьшении участия в выборах или готовности к ним. В какой-то степени об этом же свидетельствуют и новейшие тенденции — создание очень крупных государственных корпораций, объединяющих несколько отраслей, к которым переходят функции прежних отраслевых министерств, но которые, в отличие от ведомств, действуют как прочие игроки на рынке, а стало быть, обладают правом распоряжения собственностью. В сравнении с другими участниками рынка, эти корпорации обладают собственными вооруженными силами, скрытыми административными ресурсами, они закрыты и непрозрачны для внешнего контроля, налоговой службы и т.п. Такие феномены, по существу, представляют собой неклассические формы клановой приватизации государственных функций в отдельной сфере или отдельных регионах.

Все перемены последних лет интересно рассматривать как вынужденное приспособление к процессу разложения тоталитарных государственных институтов (но не изменение самих институтов). Именно адаптация такого рода (как тип социального процесса) влечет за собой рост аморфной, нетребовательной серединки.

В социологическом смысле процессы дифференциации гасятся этой плохо структурированной массой, социальной "периферией", где сохраняются и продолжают доминировать рутинные государственно-патерналистские ориентации. (Напомню, что чуть больше 60% населения живет в малых городах и селах.) У такого населения практически нет ресурсов или социальных средств изменить свое положение.

Но при всем массовом разочаровании или неудовлетворенности экономической и социальной политикой правительства Путина сохраняется зависимость от власти, поскольку никаких других возможностей изменить свою жизнь у большинства людей не появляется. Весь социальный протест, о котором сегодня можно говорить, концентрируется в группах социально слабых: пожилых, малодоходных, живущих на периферии. Однако именно эти группы обладают очень слабым потенциалом организованного выражения протеста.

Другими словами, поддержание целостности системы, в которой символическую функцию несет архаическая вертикаль власти, традиционно санкционируемого и воспроизводящегося произвола самодостаточной власти, обеспечивается лишь систематическим "сбросом сложности". Понятно, что механизмы примитивизации могут быть достаточно разнообразными в зависимости от той сферы, которую мы будем рассматривать.

В плане политики реформ здесь вполне применима модель "Удав": реформационный импульс или рецепция новых образцов очень ограничена; она не ведет к изменению структуры целого, но в ходе усвоения образца в очень простом социальном теле идет адаптирование его к запросам целого. Как удав, заглотив добычу, будет переваривать ее в неподвижном состоянии несколько месяцев, так и в обществе подобного типа новационные образцы должны пройти символическую разгрузку. В ходе усвоения нового, точнее, пересимволизации заимствуемых образцов, происходит переинтерпретация их в категориях традиционной или квазитрадицион-ной культуры. Этот процесс "освоения" нового длится до тех пор, пока образцы не впишутся в рутинный состав символов. Так, самые новационные сферы науки и технологии, требующие для своего развития академической автономии, информационной открытости, такие, как современная физика или космические исследования, с течением времени становясь частью символического арсенала имперского величия, теряют свои качества инновационности и прорыва (кризис или состояние РАН свидетельствует об этом лучше, чем что-либо другое).

Но точно такой же механизм — понижающий трансформатор — работает и в системе государственно-властного подбора людей. Сервиль-ность, невозможность никакой самостоятельной и независимой от власти моральной или интеллектуальной позиции в российском обществе, сдача культурной и интеллектуальной элитой своих позиций при усилении давления на нее администрации, отказ от осуждения войны в Чечне, отказ от рационализации прошлого и т.п. отразились на типах селекции людей во власть и высшие слои руководства страной. Чекистский набор во власть по своим последствиям означал систематическое понижение интеллектуальных и моральных качеств управленческих кадров, их компетенции, ответственности и деловой этики. Но дело не только в этом: сами по себе эти механизмы отбирали подпорченных в моральном плане людей, "ренегатов", "бывших" — бывших демократов, либералов, ставших защитниками национальных интересов, сторонниками империи, геополитиками и т.п. Ряд персон, который здесь сразу же возникает, очень велик — от Г.Павловского и М.Леонтьева до видных членов Общественной палаты. Путинский режим обладает способностью притягивать к себе худший по качеству человеческий материал из всего, что было доступным за последние 20 лет.

По настоящему от всех изменений выиграла лишь очень небольшая часть околовластных кругов и предпринимателей. Естественно, этот круг очень оптимистичен и удовлетворен своей жизнью. Мы можем назвать его "социальной элитой", или новой номенклатурой, или еще как-то иначе, но важно, что он консолидирован вокруг власти, он поддерживает ее, он вполне доволен ею. Однако ценой за привилегированность и лояльность власти становится полная стерильность "элиты", неспособность ее осуществлять символические функции, ее непродуктивность1. Умонастроения составляющих этот круг людей отличаются цинизмом, понимаемым как "жизненный прагматизм" или политический "реализм". Планы и расчеты этого стоя не выходят за рамки следующих выборов. Это сознание временщиков и приспособленцев.

Разгосударствление выражается еще в одном явлении: процессах быстро растущей коррупции, захватывающей практически все сферы общества и уровни власти. Коррупция в позднем тоталитарном и посттоталитарном социуме представляет собой механизм адаптации нераз-вивающегося, апатичного и традиционалистского общества к административной централизации и произволу власти. Коррупция — один из главных симптомов (и следствий) отсутствия прогрессирующей структурно-функциональной дифференциации, специализации, усложнения социального устройства и общественной жизни.

Таким образом, при внешнем процессе концентрации средств, ресурсов и полномочий атасти (развитии "управляемой демократии") нынешняя система крайне непрочна. Ее основу составляет наиболее консервативный для данною общества институт — система власти2. Ее консерватизм воплощен в нерасчлененности и недифференцированное™ различных ее составляющих (соединения символических и технических, управленческих функций), неразделенносги ветвей атасти. Российская система или организации власти — наиболее косная часть социальной системы (ее можно сравнить с базальтовым столбом, оставшимся после процессов выветривания).

Поэтому мы можем говорить о неодинаковых темпах изменений в разных подсистемах разлагающегося тоталитарного "общества-государст-

1 Гудков Л., Дубин Б., Левада Ю. Указ. соч. С. 198-208.

2 Самый консервативный, если, конечно, не считать институтов, обеспечивающих воспроизводство собственно традиций, в принципе нереформируемых структур, вроде церкви.

ва". Скорость изменения сегментов "постсоветской" институциональной системы (равно как и сама вероятность трансформации институтов) возрастает по мере удаления от центральных, символических структур власти. Наиболее заметны (существенны, значительны) изменения в системах адаптации и целедостижения (изменения в экономической системе, в потребительском поведении, заимствовании техники, одним словом, все, что связано с инструментальными типами действия)1. Напротив, изменения в системах организации власти и институтов, на которые она опирается (политическая полиция, армия, МВД, прокуратура), не просто минимальны, они либо декоративны, либо имеют инволюционный характер, поскольку нацелены на редуцирование "избыточной" для нынешней клановой структуры власти сложности, комплексности. Однако именно эта инволюция, обозначаемая как "возвращение" к опознаваемой модели (не повторение, а именно ложное опознание, точнее, иден-

1 Подчеркну, что новообразования в сфере экономики неизбежно имеют не только новационный (в сравнении с чисто советской планово-директивной моделью, равно как и коррупционным дополнением в виде административного рынка), но и адаптивный к центральным институтам характер. Своеобразие этого развития заключается в формировании квазирыночных отношений ("квази" — поскольку реальный сектор скован бюрократическим произволом и коррупцией, отсутствием необходимой институциональной среды, без которой рыночная экономика развиваться не может, — независимого суда, формального права, прозрачности в отчетности, строгой и всеобщей налоговой дисциплины и т.п.).

тификация ее как "своей", а не чужой, инородной) радостно воспринимается и элитой, и массой как новация, как поворот в политике к "правильному курсу", как "новая парадигма"1.

Наряду с определенными видоизменениями советских и постсоветских структур (без изменения их функций) имеет место либо хроническая стагнация и депрессия социальной периферии, либо даже ее деградация (например, социальной организации сельской общности2), не затрагивающая, впрочем, центральных функциональных институтов. Изменения возможны только в результате конфликтов в высшем эшелоне власти, только при очередной смене власти. То, что это реально, показывает нарастание напряжений в региональных элитах, в бизнесе, в СМИ, во всех узловых точках социальной системы, где прекращение или ограничение вертикальной социальной мобильности стало следствием проводимого сегодня курса на централизацию управления.

1 См., например: Караганов С, Новая эпоха противостояния // Россия в глобальной политике. 2007, N9 4. Мюль—авг.

2 Нефедова Т. Сельская Россия на перепутье. М.: Новое издательство, 2003; Она же. Преемственность и изменения в организации внегородского пространства России // Пути России: Преемственность и прерывистость общественного развития. М., 2007. Т. 14, С. 246-260. Сельское население в последние годы испытывает те же процессы расслоения и дифференциации — южные и западные регионы адаптировались к новым условиям, и если не процветают, то, во всяком случае, вышли из состояния деградации и депопуляции. В лучшем положении оказываются районы, тяготеющие к пригородам больших городов; восточные и северные области характеризуются безнадежной стагнацией или разорением, оттоком населения, социальной и хозяйственной дезорганизацией.

КАК ВАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ ПРИВЕЛО К ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ?

(в % от числа опрошенных в каждом году; можно было дать до трех ответов)

Вариант ответа 1990 г. 1997 г. 2001 г. 2007 г.

Тяжелое положение трудящихся 66 57 60 57

Слабость правительственной власти 36 40 39 35

Экстремизм политических авантюристов 16 14 15 17

Стихийная агрессия толпы 15 15 14 12

Заговор врагов русского народа 6 11 11 13

Затруднились ответить 12 11 9 9