CC BY
74
бающемся человеке никто не признал бы холодного и надменного, усталого и дерзкого Вернера - ни судьи, ни товарищи, ни он сам» (с. 290).
Образ Вернера был создан Л. Андреевым в 1908 году. Он один из первых в ряду подобных героев. На протяжении всего творчества писатель будет проводить данный тип героя через испытания, пробуя его на прочность, вновь и вновь обращаться к нему, исследуя и анализируя. Вернер находит выход, он возвращается с того гибельного пути, который начинается разочарованием и ведет к убийству и саморазрушению. Он, перед лицом смерти, смог открыть свое сердце внешнему миру, ощутить всеобщую гармонию жизни и, тем самым, очистить и воскресить
свою душу. И хотя его казнят, то есть физически он умирает, но в жизни духовной он получает бессмертие.
1. Осмоловский ОН. Концепция сверхчеловека у Ф.М. Достоевского и Л.Н. Андреева (Став-рогин и Фома Магнус). Орел, 2001. С. 38.
2. Андреев Л.Н. Избранное. Л., 1984. С. 356. Далее «Дневник Сатаны» цитируется по этому изданию с указанием страниц в тексте.
3. Арсентьева Н.Н. Многими скорбями надлежит нам войти в царствие божие. Орел, 2001. С. 46.
4. Андреев Л.Н. Иуда Искариот. Повести и рассказы. М., 2000. С. 285. Далее «Рассказ о семи повешенных» цитируется по этому изданию с указанием страниц в тексте.
ИСТОРИЗМ В ТВОРЧЕСТВЕ Е. ЗАМЯТИНА И А. БЛОКА 1
И.А. Сайганова
Saiganova.I.A. Period motifs in E.Zamiatin and A.Blok’s works. The article analyses the role of period motifs in works by Zamiatin and Blok. It also discusses their reasons for resorting to the genre of period drama.
С блоковскими «Скифами», как с одним из ярчайших примеров историзма в творчестве поэта, перекликаются замятинская пьеса «Атилла», неоконченный роман Замятина «Бич Божий», скифство, нашедшее отражение в творчестве Замятина вообще. Замятин пишет: «Запад - и Восток. Западная культура, поднявшаяся до таких вершин, где она уже попадает в безвоздушное пространство цивилизации, - и новая, буйная, дикая сила, идущая с Востока, через наши, скифские степи. Вот тема, которая меня сейчас занимает, тема наша, сегодняшняя - и тема, которую я слышу в очень как будто далекой от
нас эпохе. Эта тема - один из обертонов моей новой пьесы - трагедии «Атилла»...
Из пьесы эту же тему я развертываю в роман...» [1]. Тема действительно «сегодняшняя» (Замятин отмечает это уже в 1928 году), и в теме этой ясно прочитывается основное положение евразийской теории о том, что Россия есть особая сущность между Европой и Азией, между культурами Запада и Востока. Сравним высказывание Замятина с тем, как Блок объясняет свои параллели между античным миром и современностью: «...мы все находимся в тех же условиях, в каких были римляне, то есть все запылены
1 Исследование проведено в рамках научной федеральной программы «Университеты России». Грант У Р. 10.01.042 «Е.И. Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи».
государственностью...», «я... выбираю ту эпоху, которая наиболее соответствует в историческом процессе моему времени. Сквозь призму моего времени я вижу и понимаю яснее те подробности...» [2].
Вызывает интерес вопрос о причинах, побудивших как Блока, автора «Рамзеса», так и Замятина обратиться к жанру исторической драмы, к истории вообще. Первая причина весьма проста: Замятин и Блок были членами редакционной коллегии Секции Исторических картин, которую при Петроградском Театральном Отделе организовал М. Горький. Оригинальной задумкой Секции стала театрализация всемирной истории. Александр Блок так пишет о задачах Секции: «Переводя историю с немого языка букв на язык живого зрелища, мы... хотим каждой эпохе, каждому лицу и каждому движению этого лица дать определенную и правдивую окраску, которая поразила бы зрителя, резко запечатлелась бы в его памяти и помогла ему почувствовать, что так удивительно похоже и непохоже на него действовал, мыслил, двигался, жестикулировал такой же человек, как он сам, предок его, предок его друга или врага» [2, с. 350]. Написание исторических пьес было возложено на саму редакционную коллегию. Так появились «Рамзее» Блока, «Огни св. Доминика» Замятина, ряд драматургических произведений других членов редакционной коллегии Секции (А. Амфитеатрова,
Н. Гумилева).
Кажется, с «Огней св. Доминика» и начались «драматургические беды» Евгения Замятина. Пьеса была названа «откровенно и элементарно несценичной» [3]. По нелепой, необъективной случайности (да и случайности ли?) всем драматургическим начинаниям Замятина после «Огней св. Доминика» вменялись в вину вялость действия, отсутствие как таковых интриги и социальной сущности. В 1925 году в этом же упрекнули замя-тинскую «Блоху», полную остатков «квасного национализма», - пьесу «без идеологии вообще» [4]. Тем не менее, уже в год создания «Блоха» успешно прошла на сцене МХАТ-2 и в Ленинградском Большом Драматическом театре - в следующем, 1926 году. Пьеса Замятина «Общество почетных звонарей», трагедия в 4-х действиях, прочитанная 7 февраля 1925 года в Союзе драматических писателей, также обвинялась критиками в отсутствии политики и общественных устремлений.
«Атилла» Замятина был рассмотрен критиками в противоположном предыдущим пьесам ракурсе. Однако на оценку драмы это не повлияло: Замятин снова не нашел поддержки. Автор вроде бы «услышал» упреки рецензентов своих драматургических опытов и поставил перед собой масштабную, полную «общественных устремлений» задачу «изменить устоявшийся, шаблонный взгляд на гуннов и Атиллу - фигуру куда более крупную, чем те же Разин и Пугачев: масштаб Разина и Пугачева - губернии, масштаб Атиллы - государства, вся Европа» [5].
Параллели, проводимые автором между Римской империей и современной Россией, не нашли поддержки у рецензентов. Так, П. Новицкий писал: «Замятин думает, что показанная в таком истолковании эпоха Атиллы перекликается с эпохой пролетарской революции, что его пьеса глубоко современна и идеологически действенна. Это запоздалое левоэсеровское «скифство» в 1928 году мало убедительно. «Скифы» Александра Блока в 1918 году все-таки звучали. Гунны Евгения Замятина в наше время - мало благозвучны». Далее рецензент, попытавшийся услышать «благозвучие» в революционном потоке (спустя десяток лет после его начала), связывает проблематику пьесы с конкретными политическими проблемами современности: «Да, Октябрьская революция начала особую эпоху колониальных восстаний и национальных освободительных революций на Востоке. Но эпоха войн и революций отнюдь не сводится к расовой проблеме Европы и Азии, Запада и Востока. <...> Исторические параллели Замятина идеалистичны» [6]. Таким образом, П. Новицкий противоречил сам себе, проводя параллели (заметим, довольно узкие в своей политизированности) и отрицая их же как неудавшиеся.
Итак, по мнению критиков, Замятин не изменился: поставил в центр трагедии личную судьбу героя и внешне замаскировал истинную сущность сюжета «навязанно-стью» программной тенденции драмы, сюжетная ткань которой «искусственно связана с программно-идеологическими намерениями автора» (П. Новицкий).
Известно, что пьеса претерпела пять авторских редакций. Первый ее вариант отличался преобладанием в сюжете любовного конфликта (проблема выбора между долгом и любовью в истории скифского вождя Атиллы и его заложницы, дочери бургунд-
ского короля Ильдегонды). Таким образом, личная судьба героя действительно - одна из центральных тем в первой редакции пьесы. Последняя (пятая) редакция пьесы знаменуется усилением параллелей с русской историей, национальной тематикой. Здесь много эпизодов, прямо восходящих к событиям, произошедшим в периоды правления русских князей.
Вторичный приход Ятвага за данью к дулебам - пересказ истории походов князя Игоря:
Дулеб (показывая на Ятвага). Он... наехал, взял оброк с нас. Мы дали сполна: по мере с дыму. А через день - глядим, опять он тут - другажды давай ему оброк. Ну, обидно... - I действие [7].
Встреча Атиллой союзников Вледы, приведенных Максимином, напоминает встречу послов княгиней Ольгой:
Атилла. Для них мне ничего не жаль - увидишь. (Едекону.) Их друга Вледы терем опустел, отвесть туда их...
(Максгшину.) Разве я не щедр?
(Едекону.) И в терем к ним загнать быков штук пять.
(Максгшину.) Довольно, правда? Но у вас, у римлян, они отвыкли мясо есть сырьем, как мы в походах. Что ж, поджарим мясо. (Едекону.) Весь терем обложи кругом дровами, забей покрепче двери - и зажги. - I действие.
Даже Анниан - аврелианский епископ, сокрушающийся над разоренной библиотекой, - находит своего «двойника» в русской (уже современной Замятину) истории:
Епископ Анниан. Я их люблю... Ведь они живые... Понимаешь? Живые! Говорят!
Я слышу их голос!
Ильдегонда. Чей голос?
Епископ Анниан. Моих книг... Одиннадцать тысяч книг! <...>
Ильдегонда. Ну, так что же?
Епископ Анниан. Как - что же? Сейчас ворвались, разбросали все мои книги...
Ильдегонда. Кто ворвался?
Епископ Анниан. Рабы, солдаты... - II действие.
Современный епископ Анниан (по нашему заведомо субъективному мнению) может сравниться с Блоком Маяковского (в поэме Маяковского «Хорошо!» ярко выделяется именно эта черта: «...сожгли у меня библиотеку в усадьбе»).
Кроме того, римский поэт Марулл, перешедший на сторону гуннов и написавший хвалебную оду в их честь, весьма ирониче-
ски изображен Замятиным: этот наверняка связан с современностью четкими аналогиями:
Марулл. Я оду написал. Дозволь прочесть, -тогда могу я умереть спокойно. <...>
Атилла. Скажи-ка: а давно ты гунном стал? Марулл. Сегодня... Нет, вчера... Что я - с неделю! Атилла. Ты старый гунн! Такие нам нужны... (Едекону.) Ты завтра в бой его пошлешь на римлян, да в первый ряд, пусть там себя покажет. Марулл пятится и кидается наутек. - II действие.
Разговор кметей (стариков) на свадебном столовании Атиллы и Ильдегонды по своей правдивой сатиричности может сравниться с изображением народа в «Борисе Годунове» А.С. Пушкина. Сцена третья «Бориса Годунова» изображает Девичье поле и Новодевичий монастырь. «Народ» - безличное обобщение, обозначающее свидетелей венчания на царство Бориса, - обязан приветствовать царя и слезно просить его о согласии править. Примечательно, что замятинские кме-ти, как и пушкинские герои, не имеют имен (представители народа названы порядковыми числительными). Сравним.
У Замятина:
Едекон. ...Ты за римлян? Бей римлян... (Хватается за топор.)
1-ый Кметь. Тише, дурак. Или не знаешь? Мо-лодая-то сама, говорят, из римских...-IVдействие.
«Борис Годунов» Пушкина:
Один. Первый.
Все плачут. Я также. Нет ли луку?
Заплачем, брат, и мы. Потрем глаза.
Другой. Второй.
Я силюсь, брат, Нет, я слюней помажу...
Да не могу [8].
Таким образом, правомерно говорить об эпических чертах трагедии Замятина «Атилла». Примечательно, что здесь прослеживаются черты и немецкого героического эпоса: скальд (переодетый Вигила) поет одну из героических песен, само сюжетостроение имеет общую основу со второй частью «Песни о Нибелунгах».
«Песнь о Нибелунгах» (ок. 1200 года) -немецкий героический эпос, сюжетные линии которого идут от племенных эпических песен времен «великого переселения» народов. Известно несколько вариантов эпоса, различия которых обусловлены историческими эпохами, вызвавшими трансформацию племенных песен. Значителен тот факт, что центром объединения таких сказаний в процессе развития немецкого эпоса постепенно становится король гуннов Этцель (Аттила).
Эта цикличность в объединении будет важна для авторов в дальнейшем развертывании темы. Мы вернемся к данному тезису.
Более ранняя (скандинавская) версия данного эпоса повествует о гибели бургундского царства, разрушенного гуннами в 437 году, и смерти Аттилы в 453 году. По преданию, Аттила погиб от руки германской пленницы Ильдико. Немецкая версия «Песни о Нибелунгах», ставшая памятником более поздней - феодально-христианской - эпохи, делится на две части, вторая условно называется «Месть Кримхильды». Героиня мстит родичам за убийство Зигфрида - одного из центральных героев германского эпоса. Роль Аттилы здесь пассивна, чисто формальна. Таким образом, мы можем наблюдать не только переход от родового строя к феодальному, но и трансформацию мифических ни-белунгов в исторических бургундов. Таково творческое осмысление действительности [9].
Имя героини Замятина - Ильдегонда - в принципе, повторяет разные варианты одного женского имени: Хильда в песне скальда, в «Нибелунгах» - Ильдико, Кримхильда. Историзм «Атиллы» Замятина (заметим иное написание автором имени гуннского вождя, не Аттила, а Атилла) очевиден.
Раз историзм пьесы доказан, то задача, выдвинутая первой причиной обращения к исторической драме - работой в Секции Исторических картин, - выполнена. Но правомерно предполагать, что существует еще одна, более глубинная причина.
В статье «О театре» Александр Блок пишет: «История русского народного театра <...> сохранила нам прекрасный миф, который, как платоновский ау&цг|51^ отныне предстоит нашим очам» [10]. Анамнезис у Блока - это не столько эстетическое восприятие, сколько итог припоминания как восприятия, который вносит важные черты в творчество Блока и символистов вообще. Кроме того, эта тенденция находит продолжение в творчестве неореалистов.
История закреплена в памяти и припоминании. Припоминание же должно носить творческий характер, быть «активным» припоминанием. Сам Блок считал главным качеством творческой личности художника именно историзм памяти. Непрерывность истории основывается на непрерывности памяти: так память становится необходимым условием исторической целостности бытия. В этом четко прослеживается идея циклич-
ности исторического процесса, так занимавшая Замятина (да и не только его). «Россия -Рим» - очень распространенная в начале века параллель.
Аналогия становится чрезвычайно значимой для историзма Блока и символизма вообще. Символисты как бы цитируют одно событие через другое. «Символическое цитирование одного события через другое - это акт перехода от значения события к событию значения. Аналогия и есть символическая процедура по извлечению смысла через сопоставление событий, благодаря чему сам смысл становится событием» [11]. Таким образом, исследователи указывают на априорность историзма у символистов.
Символисты раскрывают одно время через другое. Так, Римская империя V века описывается с помощью современных Блоку атрибутов: Катилина становится «римским большевиком», а Катулл - «латинским Пушкиным» [12]. По сути, это метонимия, историческая инверсия. Примечательно, что не только прошлое описывается через настоящее, но и напротив - в настоящем отыскиваются черты прошлого. В «Крушении гуманизма» Блок описывает превращение культуры в цивилизацию, используя античные примеры. Подобным образом и возникает аналогия «наше время / крушение Римской империи» [13].
Уже в 1919 году Блок называет анамне-зисом кризис исторической памяти [14]. В этом - явное подтверждение необъяснимости событий, со стихийной быстротой произошедших в России (эту же необъяснимость отмечали и евразийцы). Постреволюционное время - время кризисов (кризис историзма, кризис («крушение») гуманизма). Погибающая культура борется именно за историческую память. Отсюда - проблематика культуры и цивилизации в «Крушении гуманизма», отсюда же - яркий образ самого Блока -образ хранителя, так мастерски уловленный Маяковским и отображенный в короткой строке о сожжении «библиотеки в усадьбе».
Исследователи выделяют в развитии «тезы» и «антитезы» Блока (современного в прошлом и прошлого в современном) «синтез» как один из принципов историзма [15, 16]. Здесь смысловые линии прошлого и настоящего пересекаются за пределами собственного исторического времени на уровне «метаистории», сохраняя при этом свой исторический смысл. Таким образом реализу-
ется идея цикличности исторического процесса (с философско-исторической точки зрения) и выделяется некий эстетический символ в мировоззрении художника. Подобным «символом-событием» для Блока становится Куликовская битва. Исходя из того, что среди евразийцев существовал культ лошади, на обложке первого евразийского сборника «Исход к Востоку», оформленной художником П.Ф. Челичевым, изображена бегущая кобылица, вырвавшаяся на свободу (считается, что это изображение - отклик Челичева на поэму Блока «На поле Куликовом» [17]), правомерно предполагать, что этот символ был близок и для широкого слоя русской эмиграции, евразийцев.
Еще одним символом (только теперь следует говорить не о «символе-событии», а о «символе-личности») становится Атилла, что имеет фактическое подтверждение в германском эпосе (выше мы подчеркивали важность данного тезиса), личность скифа вообще. Аналогии в данном случае очевидны. Очевидны они и в противопоставлении Блоком в своих послереволюционных статьях («Катилина», «Крушение гуманизма») культуры и цивилизации. Образ Катилины (да и сама личность его, рассматриваемая в историческом плане) у Блока не менее значителен, чем образ Атиллы у Замятина.
В «римской» теме Замятина - всё то же обращение к современной проблеме соотношения цивилизации и культуры. Действительно, гибнущая Римская империя и современная Россия своим сходством нашли отклик и в «Катилине» Блока, и в «Атилле», «Биче Божием» Замятина. Концепция цикличности исторического процесса, поддержанная Блоком как явление анамнезиса, была одной из основных в замятинском творчестве. Именно отсюда произрастает идея бесконечности революций, утверждаемая Замятиным в таких его произведениях, как романы «Мы», «Бич Божий», «Рассказ о самом главном».
1. Читатель и писатель. 1928. № 6. С. 4. Цит. по: Полякова Л. В. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи. Тамбов, 2000. С. 181.
2. Блок А.А. Катилина // Блок А.А. Собр. соч.: В 6 т. Л., 1980-1983. Т. 4. С. 275, 290.
3. Красная нива. 1923. №3. С. 30. Цит. по: Стрижев А., Матвеева Г. Путь неприятия и боли // Современная драматургия. 1990. № 1. С. 201.
4. Падво М. Блоха в Мелкоскопе // Рабочий и театр. 1926. № 49. С. 12.
5. ИМЛИ. Фонд 47/3. Опись 1.№ 139.
6. Репертуарный бюллетень. 1928. № 10. С. 6-7.
7. Текст пьесы цит. по: Замятин Е.И. Атилла // Современная драматургия. 1990. № 1. С. 205-227.
8. Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 10 т. М., 1957. Т. 5. С. 228.
9. Алексеев М.П., Жирмунский В.М. и др. История зарубежной литературы: Средние Века и Возрождение: Учеб. для вузов. М., 1987. С. 66-69.
10. Блок А.А. О театре // Блок А.А. Собр. соч. ... Т. 4. С. 90-91.
11. Исупов К.Г. Историзм Блока и символистская мифология истории: Введение в проблему // Александр Блок: Исследования и материалы. Л., 1991. С. 16.
12. Блок А.А. Катилина // Блок А.А. Собр. соч. ... Т. 4. С. 290, 285.
13. Блок А.А. О списке русских авторов // Там же. С. 382-385.
14. Блок А.А. < «Что сейчас делать?..»> <Ответ на анкету> // Там же. С. 265.
15. См.: Ильев С.П. Куликовская битва как «символическое событие»: Цикл «На поле Куликовом» Блока и роман «Петербург» Белого // Александр Блок: Исследования и материалы... С. 22-23.
16. Исупов К.Г. Историзм Блока и символистская мифология истории: Введение в проблему // Там же. С. 17.
17. Томан Й. Определяющие образы мышления Н.С. Трубецкого // Вестн. Москов. ун-та. Сер. 9. Филология. 1992. № 5. С. 23.
