CC BY
96"Культурная жизнь Юга России " М 3 (32), 2009
Проблемы мировой и региональной истории
А. Н. ЕРЕМЕЕВА
ИСТОРИЯ СОВЕТСКОЙ НАУЧНОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В ТЕКСТАХ САМИЗДАТА И ТАМИЗДАТА
В статье рассматривается отражение истории научной интеллигенции в советском самиздате и тамиздате, анализируются различные типы неподцензурных текстов, представляющие альтернативные интерпретации истории советского научного сообщества.
Ключевые слова: история научной интеллигенции, самиздат, тамиздат, альтернативные интерпретации.
История научной интеллигенции СССР активно изучалась в советской исторической науке. Особое внимание уделялось проблемам партийно-государственного руководства наукой и учеными, подготовки научных кадров, а также биографиям ведущих советских ученых. Одновременно в неподцензурных изданиях публиковались работы, представляющие альтернативный взгляд на разнообразные аспекты темы и поднимающие проблемы, исключенные из официального дискурса по идеологическим основаниям. В данной статье рассматривается отражение истории научной интеллигенции в советском самиздате и тамиздате.
По определению А. Ю. Даниэля, самиздат - это специфический способ бытования общественно значимых неподцензурных текстов, состоящий в том, что их тиражирование происходит вне авторского контроля, в процессе их распространения в читательской среде [1]. Тамиздатом назывались запрещенные в СССР книги и журналы, изданные за рубежом. Репертуар самиздата и тамиздата различался, однако многое из самиздата попадало в тамиздат; имел место и обратный процесс.
Среди авторов работ, в той или иной степени затрагивающих историю советской научной интеллигенции, - представители социально-гума-нитарных и естественных наук, писатели и публицисты.
Одной из первых неподцензурных книг по истории советской науки был труд генетика, специалиста в области молекулярных проблем геронтологии Жореса Медведева «Взлет и падение Т. Д. Лысенко». Как отмечал М. Лернер, переводчик этого труда на английский язык, генетик университета Беркли (Калифорния, США), первоначально рукопись Медведева находилась в советском издательстве. В официальном письме он запросил ее копию для перевода на английский язык. Однако в этой просьбе ему отказали в связи с тем, что было принято решение вообще не публиковать книгу [2]. (Медведеву же сообщили, что в год 50-летия Октября в издательстве другие приоритеты.) Тем временем «через неофициальные каналы» Лернер получил микрофильм с текстом рукописи.
В книге изложены основные этапы возвышения Лысенко, подчеркнута тесная связь этого воз-
вышения с политическими процессами, происходившими в сталинском СССР, с идеологизацией естественных наук. Медведев представил основные школы в советской биологической науке, их лидеров. Сам автор позиционировал себя как выразителя идей политически не ангажированной части советских генетиков.
Своеобразным продолжением и дополнением «Взлета и падения Т. Д. Лысенко» можно рассматривать книгу Марка Поповского «Дело академика Вавилова». Известный журналист и биограф во втором поколении (его отец А. Поповский - автор многочисленных биографий отечественных ученых) М. Поповский распространял рукопись книги (первоначальное название - «Беда и вина академика Вавилова») среди своих друзей. По его данным, «верные люди увозили ее из Москвы в Среднюю Азию, в Киев, в Воронеж, на Дальний Восток» [3]. После эмиграции автора книга была издана на Западе и долгое время рассматривалась в числе лучших публицистических произведений о политической составляющей науки сталинской эпохи и о трагической судьбе Н. И. Вавилова. Одним из первых и наиболее активных респондентов М. Поповского, предоставивших важную информацию о Н. И. Вавилове, был всемирно известный специалист в области селекции кукурузы М. И. Хаджинов, проживавший на Кубани.
Главный антигерой труда М. Поповского, Т. Д. Лысенко, судя по документам его фонда в архиве РАН (ф. 1521), читал книгу и интересовался личностью и творчеством автора.
В 1979 году в Париже был опубликован роман М. Поповского «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга» (Париж, 1979) о судьбе ученого - крупнейшего специалиста по гнойной хирургии, лауреата Сталинской премии, священника.
Феномен шараги - научно-промышленного предприятия в рамках системы НКВД, где работали арестованные ученые, - стал предметом осмысления не только хорошо известного романа А. И. Солженицына «В круге первом» (где воспроизводится послевоенное бытие шараги), но и ряда сам- и тамиздатовских текстов. В 1971 году во Франкфурте-на-Майне была из-
№ 3 (32), 2009 "Культурная жизнь Юга России" ^
дана ранее циркулировавшая в самиздате книга Г. Озерова «Туполевская шарага». За псевдонимом скрывался Л. Л. Кербер, в предвоенные годы отбывавший срок в шараге, а впоследствии лауреат Государственной и Ленинской премий. Автор реалистично воспроизвел повседневную жизнь и настроения заключенных специалистов.
Попытка выявить основные тенденции в развитии науки в условиях советского социума была предпринята в монографии Жореса Медведева «Советская наука» (1978). В предисловии автор обосновал уникальность своей позиции как исследователя. В отличие от профессиональных советских историков науки он не был обязан избегать острых тем и делать упор только на достижениях. Наличие персонального опыта, длительная вовлеченность в научную жизнь в СССР давали ему преимущество по сравнению с западными историками [4]. По сути, наряду с традиционными источниками и методами исследования автор использовал метод включенного наблюдения. В книге, ориентированной, как он сам отмечает, на западного читателя, рассмотрены основные этапы развития советской науки, начиная с революционных лет и завершая периодом «разрядки» международной напряженности (1972-1977). Медведев излагает проблему взаимоотношений ученых и власти сквозь призму статуса ученых и науки в советском обществе на различных этапах борьбы власти с инакомыслием ученых.
Книга Медведева стала результатом не только раздумий о судьбе советской науки, но и интенсивного опыта общения с европейскими и американскими коллегами за годы пятилетней эмиграции. Последний фактор, думается, стимулировал появление авторского замечания о том, что безответственное использование науки и техники политиками не есть феномен одной страны: «Многие другие страны с различными социальными системами разными путями манипулируют научно-техническим прогрессом в политических целях» [5].
Работы о современном состоянии науки и научной интеллигенции включали анализ политических предпочтений ученых, механизмов стимулирования в сфере науки, взаимоотношений исследователей и администраторов от науки.
Международному сотрудничеству ученых посвящена книга Ж. Медведева «Международное сотрудничество ученых и национальные границы» [6]. На основе собственного опыта и опыта своих коллег автор рассмотрел индивидуальные возможности сотрудничества ученых разных стран, степень вмешательства государства в этот процесс, современные масштабы и эффективные формы международных научных связей. Отдельный раздел посвящен гражданскому праву и законодательству о зарубежных путешествиях. В заключении высказаны пожелания организациям, «определяющим в СССР политику и практику международного сотрудничества отдельных граждан», - «Интуристу», Всесоюзному географическому обществу, Идеологической комиссии ЦК КПСС.
М. А. Поповский, обобщив опыт многочисленных поездок в научные учреждения СССР, в том числе в южнороссийские, одним из первых коснулся вопроса о стремлении партийных и государственных чиновников получить ученые степени, которые «оберегают своего носителя от всевозможных бюрократических катаклизмов лучше, чем любая должность в обкоме или министерстве», о традициях написания диссертаций для администрации институтов научными коллективами [7]. В современной России этот процесс (науковед А. В. Юревич в 1990-е годы назвал его, сообразно новым условиям, «братанием бедной науки и богатой политики») развивается лавинообразно.
Проблема наука и власть - одна из центральных в автобиографическом сочинении бывшего заведующего кафедрой логики философского факультета МГУ, крупного специалиста в области методологии науки А. А. Зиновьева «Русская судьба, исповедь отщепенца». Автор делает теоретические выводы, исходя из анализа собственной жизни и творчества. Особое внимание он уделяет взаимоотношениям ученого-гуманитария с «самым сильным, самым неуязвимым, самым замаскированным под благородство и самым беспощадным <...> врагом - <...> профессиональной средой». Полагая, что в западных исследованиях истории советской науки «непомерно преувеличивается роль КГБ», автор отмечает: «А между тем инициатива расправы с непокорным индивидом далеко не всегда исходит из КГБ и даже из ЦК. КГБ есть исполнительный орган ЦК, а ЦК получает информацию о людях из их окружения, из их коллективов, из их профессиональной среды. ЦК и КГБ лишь организуют и направляют ту инициативу, которая исходит из окружения данного индивида, подвергаемого давлению и наказанию. Я это испытал на собственном опыте и видел это, наблюдая аналогичную ситуацию в отношении многих других» [8].
А. А. Зиновьев, таким образом, коснулся аспекта, активно разрабатываемого современными историками научного сообщества. Исследователи, используя этнографические методы анализа, изучая сообщества ученых с позиций их собственной логики, уже «не стесняются» говорить о том, что в основе полемики часто лежали концептуальные разногласия, институциональные конфликты, просто личная вражда, что сами ученые, вступавшие в диалог с политиками, апеллировали к ним как к арбитрам. Следовательно, к научной интеллигенции подходят не только как к объекту партийно-государственного руководства, получавшего из рук последнего привилегии и от него же страдавшего.
Своеобразное явление представляли собой художественные произведения, написанные учеными. Это, по сути, облеченные в художественную форму исследования по социальной истории советской науки.
Хорошо известен эмигрантский роман А. А. Зиновьева «Желтый дом» (1980), в сатирическом ключе воссоздающий жизнь высокостатусных
"Культурная жизнь Юга России "
58 —
№ 3 (32), 2009
философов и идеологов, для которых, по мнению автора, характерен внешний конформизм при полной и окончательной ориентации на Запад. Герои Зиновьева, имевшие реальных прообразов, не разрабатывая ничего нового в области коммунистической теории, активно занимаются критикой буржуазных течений, по сути, паразитируя на буржуазной науке и идеологии.
Яркая страница неподцензурного художественного творчества - стихотворные произведения доктора физико-математических наук, специалиста в области кинематики ядерных реакций Г. И. Копылова (1925-1976). Поэма «Евгений Стромынкин» (1948-1956), написанная онегинской строфой, широко расходилась в списках и вошла в студенческий фольклор физического факультета МГУ. Е. Фейнберг справедливо назвал ее, по аналогии с пушкинской, «энциклопедией студенческой и научной жизни послевоенного десятилетия» [9]. В 1964-1972 годах Г. Копылов написал «Четырехмерную поэму». Прототипом города Задвинска с его Храмом науки за колючей проволокой послужила подмосковная Дубна, где с 1955 года автор работал в Объединенном институте ядерных исследований. Инициатором публикации произведений Г. Копылова на Западе стал видный правозащитник, ученый-астрофизик К. А. Любарский.
Персонажи Копылова воплощают различные варианты жизненных стратегий ученых. Это и борцы «за идеологическую чистоту» науки, и независимо мыслящие личности. Особого внимания удостоились исследователи, которые, оправдывая себя тем, что первоочередной долг ученого - «двигать науку», устранялись от объективной оценки политических событий и процессов:
И если я чувствую кванты нутром,
и если влезаю я в антинейтрон -
плевать мне, словаки ли, венгры ли
свою демократию свергнули [10].
Интересна и авторская трактовка эволюции молодых, прогрессивно мыслящих ученых в конформистов. Его Евгений Стромынкин, «прежний еретик», после университета был «распределен» в «почтовый ящик», где «грядущих атомных веков <...> наступление торопят». Через несколько лет жизни в относительно благополучном наукограде Евгений «остепенился и притих», понял,
«что быть глазам приятней в шорах», что, прежде всего, нужно думать о профессиональном совершенствовании:
.. Науку двигая свою,
Я больше обществу даю,
Чем тыча пальцами в прорехи.
Я приближаю новый век,
Не разрушая ветхих вех [11].
Данная трансформация была характерна для многих советских ученых. Практика социального конформизма обосновывалась приоритетом профессионального роста.
Итак, в самиздате и тамиздате нашли отражение разнообразные аспекты истории советской научной интеллигенции, повседневные практики академической жизни. Ракурсы, обозначенные в пространстве неподцензурной литературы, по сути, совпадали с теми, которые рассматривали западные историки советской науки. В 1990-е годы эти аспекты доминировали в российских ис-торико-научных исследованиях.
Литература и примечания
1. Даниэль А. Ю. Истоки и смысл советского самиздата // Антология самиздата. Т. 1. Кн. 1. М., 2005. С. 17.
2. Lerner М. Foreword // Medvedev, Zhores А. The Rise and Fall of T. D. Lysenko / translated by I. Michael Lerner, with the editorial assistance of Lucy G. Lawrence. N. Y.; L., 1969. Р. VII.
3. Поповский M. Дело академика Вавилова. Ann Arbor: Hermitage, 1983. C. 15.
4. Medvedev Z. A. Soviet Science. N. Y., 1978. Р. X.
5. Ibid. Р. XII.
6. Изданный в Великобритании в серии «The Medvedev Papers» вариант получил название «Fruitful Meetings between the Scientists of the World» (L„ 1971).
7. Поповский M. Управляемая наука. Лондон, 1978. С. 62.
8. Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М., 1999. С. 433.
9. Фейнберг Е. Л. Сатира Г. И. Копылова // Вопросы истории естествознания и техники (ВИЕТ). 1998. № 2. С. 94.
10. Копылов Г. Четырехмерная поэма. URL: http://www.dubna.ru/culture.php?liter=4mer
11. Копылов Г. Евгений Стромынкин // ВИЕТ. 1998. № 2. С. 120.
A. N. EREMEEVA. HISTORY OF THE SOVIET SCIENTIFIC INTELLIGENTSIA IN SAMIZDAT AND TAMIZDATTEXTS
The article is dedicated to reflection of the history of scientific intelligentsia in the Soviet Samizdat and Tamiz-dat. The author provides the analysis of different sources of uncensored texts and their alternative interpretations of the history of the Soviet scientific community.
Key words: history of scientific intelligentsia, samizdat (self-publishing), tamizdat (published abroad), alternative interpretations.
