CC BY
43
Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 5 (259). Филология. Искусствоведение. Вып. 63. С. 12-15.
А. С. Гарипов
ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ АФФИКСА ПРОШЕДШЕГО ОПРЕДЕЛЕННОГО ВРЕМЕНИ В БАШКИРСКОМ ЯЗЫКЕ
В статье выдвигается новая гипотеза о происхождении аффиксов прошедшего определенного времени в башкирском языке
Ключевые слова: сравнительно-историческая грамматика, башкирский язык, прошедшее определенное время, аффикс, гипотеза.
Прошедшее определенное время на -ды имеет очень древнюю историю и является формой, которая функционирует во всех тюркских языках. Достаточно упомянуть о том, что И. Ф. Катанов в своем «Опыте исследования урянхайского языка» указывает на 48 тюркских языков и наречий, где эта форма существует [6. С. 45]. В современном башкирском языке она передает действие, имевшее место в прошлом и закончившееся к моменту речи. Достоверность передаваемого этой формой факта или события для говорящего несомненна: он или был его свидетелем, или знает о нем из достоверных источников, например: Бер нисэ ми-нуттан шэ Хэким Fилэжев агайыбъц kабалан атлап килеп инде, трибуна хе^мэтен Yтэгэн hайлауурна^г артына бадып, ку^леген hвртвп кеще лэ эле Ыраыг ла кибергэ влгврмэгэн яцы эдэрен укырга тотондо (Н. Мусин).
В тюркологии на сегодняшний день существует большое количество разнообразных, дополняющих или исключающих друг друга гипотез и предположений о генезисе этой формы. Но, несмотря на все попытки тюркологов, вопрос о происхождении формы прошедшего определенного времени на -ды до сих пор не получил еще удовлетворительного разрешения, так как ни одна из ныне существующих гипотез пока не принята в качестве окончательной, т. е. они остаются гипотезами, не получившими доказательства. Разногласия во мнениях, в свою очередь, повлияли и на терминологию. Так, исходя из семантики этой формы, тюркологи давали ей самые разные названия. К примеру, П. М. Мелиоранский использует термин “прошедшее категорическое время” [13. С. 17]. Такого же мнения придерживается и А. Н. Кононов [9. С. 134]. По Н. К. Дмитриеву, эта форма - прошедшее законченное (или прошедшее категорическое) [5. С. 14]. В. М. Насилов ее называет “прошедшим достоверным” [14. С. 22.] а Н. А. Баскаков - “прошедшим определенным
временем” [2. С. 440]. Авторы “Грамматики алтайского языка” назвали эту форму “просто показателем прошедшего времени в схеме спряжения глаголов” [4. С. 78].
Большинство тюркологов склоняется к мнению о том, что аффикс прошедшего определенного времени -ды возник в результате стяжения более полной формы на -ды^ (-ду^ -дуг). Такой гипотезы придерживаются Ж. Дени, А. П. Поцелуевский, Н. А. Баскаков, П. И. Кузнецов и др. По их мнению, в процессе исторического развития форма на -дуk подверглась стяжению (т. е. выпал конечный согласный k (г)), в результате чего образовалась форма прошедшего определенного времени на -ды. Вот как представляет себе О. И. Бётлингк стяжение этой формы: первоначально существовавшие (и продолжающие существовать) глагольно-именные формы 1-го лица - алдыкым ‘мое взятие’, алдыкын ‘твое взятие’, алдыкы ‘его взятие’ и т. д. - в процессе превращения в прошедшее время утратили согласный звук к, а получившийся долгий гласный подвергся стяжению: алдыкым > алдыгым > алдым > алдым ‘я взял’ [11. С. 305]. Если предполагаемое О. И. Бётлингком стяжение действительно имело бы место в истории развития тюркских языков, то следы таких изменений, в первую очередь, должны были бы найти свое отражение в письменных памятниках или же в диалектах. Но, как отмечает П. М. Мелиоранский, ни в одном тюркском диалекте нет никаких следов процесса стяжения алдыкым > алдым
> алдым [13. С. 18], что, в свою очередь, ставит под сомнение данную гипотезу. В. Котвич также предположил, что с фонетической точки зрения это возможно, поскольку на тюркской почве известны примеры утраты. В результате такого явления возникают новые формы, которые, усложняясь, приобретают новый семантический оттенок и иногда приспосабливаются к языку настолько, что существуют параллельно
со старыми формами. Но в то же время, по его мнению, не мешает обратить внимание на то, что на тюркской почве наблюдается как бы соперничество между суффиксами причастия прошедшего совершенного: с одной стороны -ёщ и -тг§, а с другой -дап (уап). Можно предполагать, что само причастие на -ёщ, как бы выполнив свою функцию, т. е. образовав спрягаемый глагол, отошло в сторону. Если это так, то значит, что отмеченная Махмудом Кашгари форма -йук уже должна функционировать не в значении прошедшего категорического, а в значении прошедшего неопределенного [10. С. 293]. Махмуд Кашгари в своем сочинении прямо указывал на употребление -ёик вместо -ёи у огузов и некоторых кыпча-ков: теп ауаг tawar Ьй ‘я дал ему товар’. В МК приводится и парадигма с предикативным -ёик , хотя и без показателей лица: теп ]а диrd.uk ‘я сделал лук’ ,]а диrd.uk ‘он сделал лук ‘ и т. д. Характер употребления этой формы у Махмуда Кашгари, по мнению Э. А. Груниной, подтверждает ее причастный статус и, шире, статус глагольного имени, отмеченного уже в рунических памятниках. Вместе с тем отсутствие в парадигме лично-предикативных показателей говорит о ее относительно позднем вхождении в глагольную систему в данном этнолингвистическом сообществе (у огузов и кыпчаков в конце XI века, т. е. в границах уже распавшегося неоднородного этнически огуз-ского государства и в условиях второй кыпчак-ской волны) [18. С. 191]. П. И. Кузнецов, так же являющийся сторонником стяжения -дуk, для обоснования этой гипотезы приводит в пример диалекты турецкого и туркменского языков, в которых все временные основы, оканчивающиеся на “слабые” согласные к и р, теряют конечный согласный звук. Поэтому он считает, что потеря звука к временной основы -дык не является какой-то аномалией. Данное явление, по его мнению, аналогично тем, которые позже имели место в ряде тюркских диалектов. Здесь имеется в виду потеря конечного согласного в таких формах, как авдык > алды = алыр > алы = алыйор > алый [11. С. 45]. Следует обратить внимание на то, что эти случаи потери согласных характерны не для всех тюркских языков, а прошедшее определенное время на -ды, как мы уже ранее подчеркивали, функционирует во многих тюркских языках. Поэтому такой путь образования формы прошедшего определенного времени очень сомнителен. По нашему мнению, гипотеза, сторонниками которой
являются П. М. Мелиоранский, В. Брокельман,
Н. К. Дмитриев, Б. А. Серебренников и др., более близка к действительности. В её основе лежит предположение о том, что временная форма на -ды произошла из имени действия на -^ которая, в свою очередь, сопровождалась словами бар ‘есть’, ‘имеется’ или йok ‘нет’, ‘не имеется’. По мнению Н. К. Дмитриева, это архаическое отглагольное существительное на -ыт/ - ит/ -ут/ -ут/ -т принимала аффиксы принадлежности: алытым бар, алытым йоk. В дальнейшем слова ‘бар’ и ‘йо¥ отпали, в результате чего и возникла форма алдым [5. С. 141]. Исчезновение гласных он объясняет тем, что двусложные имена с узкими гласными (ы, е, о, о) во втором слоге выбрасывали этот узкий гласный, принимая аффиксы принадлежности и одновременно заменяли звонким д первоначальное глухое т. Можно предположить, что формы типа алыт, языт, килет действительно существовали в ранних периодах развития тюркских языков. На это указывают и слова, которые в виде пережитка сохранились в башкирском языке, например: ^рот (прессованный творог) основа ^ро «сохни», болот «облако, туча» от глагольного корня бол «крутиться, мутиться» [5. С. 141]. На присутствие таких слов в азербайджанском языке указывает А. А. Ахундов [1. С. 80]. Являясь сторонником этой гипотезы Б. А. Серебренников, в свою очередь, добавляет то, что отглагольное имя на -ыт, -ит в составе форм прошедшего времени на -ды, -ди отражает особенности архаического мышления, когда прошедшее время ассоциировалось преимущественно с результатом действия, а не с фактом его наличия в плане прошедшего. Поэтому отглагольное имя явилось удобным средством его выражения [17. С. 31]. По мнению А. М. Щербака, в настоящее время мало кто сомневается в именной природе формы прошедшего времени на -ды [19. С. 48]. Но все же при доказательстве истинности этой гипотезы возникает некоторое затруднение. Это, в основном, связано с тем, что глагольное имя, как известно, имеет более широкое и сложное значение по сравнению с глаголом изъявительного наклонения. Поэтому человек, прежде чем выразить значение, соответствующее глагольному имени, должен был уже уметь выражать значение изъявительного наклонения. На это указывает и П. И. Кузнецов, который считает, что первоначальным является значение изъявительного наклонения и только на основе этого образуются другие, более сложные значения
[11. С. 50]. В связи с этим нельзя не обратить внимания на высказывание некоторых тюркологов, которые утверждают, что ранее в тюркских языках одна и та же форма имела несколько значений. Как утверждает М. Ш. Рагимов, на ранних этапах в языке еще не было ясного разграничения модального значения желания и значения будущего времени [15. С. 233]. Также и З. Будагова, основываясь на исследованиях М. Ш. Рагимова, подчеркивает тот факт, что в прошлом формальной дифференциации между категориями наклонения и времени, существующей в современном азербайджанском языке, не было. Для обоснования своего высказывания она приводит форму желательного наклонения (-а/-э), которая в древних письменных памятниках употреблялась в значении настоящего, настоящего-будущего, категорического времен [3. С. 117]. Такие явления, по мнению.
Э. В. Севортяна, в первую очередь связаны с неустойчивостью этих форм [16. С. 22].
Таким образом, на основе всего вышесказанного можно предположить, что форма алыт не только функционировала как глагольное имя, но и имела значение изъявительного наклонения. С этим, по-видимому, и связана способность этой формы принимать личные аффиксы. Многозначность же её напрямую связана с тем, что она образована посредством аффикса -т, который является древним показателем множественности. Этот аффикс и сегодня является живым в монгольском языке (в виде -д), например: по]оп ‘князь’ и nojod ‘князья’ [12. С. 452]. Но при этом, естественно, возникает вопрос: а при чем тут аффикс множественного числа? Ответить на этот вопрос нам поможет теория определенности и неопределенности, автором которой является башкирский ученый Дж. Г. Киекбаев. Он, в результате структурного анализа морфологического строя тюркских, тунгусо-манчжурских и угро-финских языков, пришел к выводу о том, что в основу аффиксов множественного числа изначально были заложены два значения. Первым, естественно, является значение множественности, а вторым - значение неопределенности [7. С. 91]. Например, калмыцкая форма ноЫт ‘друзья’ говорит не только о большом количестве друзей, но она также указывает на их численную неопределенность. Именно поэтому древние аффиксы множественного числа, в то же время являющиеся показателем неопределенности, присоединяясь к глаголам, образуют формы, значения которых тесно связаны
с неопределенностью. Когда же возникла необходимость избавления от такой многозначности путем фонетических изменений (алыт
> алтым > алдым), образовалась собственно форма прошедшего определенного времени. Здесь также следует отметить роль узких гласных -ы, -е(-и),-о,-в. При образовании прошедшего определенного времени независимо от того, какие гласные в корне или основе глагола, всегда присоединяются именно эти узкие гласные. Данное обстоятельство связано с тем, что в тюркских языках узкие гласные издревле выражают определенность [8. С. 345]. Поэтому они участвуют в образовании таких форм, значение которых тесно связано с определенностью, например, аффикс винительного падежа: китапты ‘книгу’, мэктэпте ‘школу’, а также аффикс принадлежности: китабы ‘его книга’, мэктэбе ‘его школа’. О тесной связи глаголов прошедшего времени на -ды с определенностью говорит и тот факт, что они не могут сочетаться с частицами и модальными словами, имеющими значение сомнения, например, невозможны такие конструкции, как: Мин, бэлки, алдым ‘Я, может, взял’. Иин, бэлки, алдыц ‘Ты, может, взял’, Ул, бэлки, алды ‘Он, может, взял’. Именно в связи с тем, что в основе аффикса -ды присутствует показатель определенности -ы, формы, образованные посредством этого аффикса, выражают прошедшее определенное время.
Список литературы
1. Ахундов, А. А. Категория времени глагола : на материале азербайджанского языка : дис. ... канд. филол. наук. Баку, 1958. 223 с.
2. Баскаков, Н. А. Каракалпакский язык. Т. 2. Фонетика. Морфология. Ч. 1. М. : Изд-во АН СССР, 1953. 544 с.
3. Будагова, З. Основы грамматики современного азербайджанского языка : морфология. Баку : Элм, 1987. 188 с.
4. Грамматика алтайского языка. Л. : Изд-во АН СССР, 1958. 384 с.
5. Дмитриев, Н. К. Грамматика башкирского языка. М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1948. 276 с.
6. Катанов, И. Ф. Опыт исследования урянхайского языка. Л., 1903. 168 с.
7. Киекбаев, Дж. Г. Введение в урало-алтайское языкознание. Уфа : Китап, 1972. 151 с.
8. Киекбаев, Дж. Г. Основы исторической грамматики урало-алтайских языков. Уфа : Китап, 1996. 368 с.
9. Кононов, А. Н. Грамматика турецкого языка. М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1956. 245 с.
10. Котвич, В. И. Исследования по алтайским языкам. М. : Изд-во иностр. лит., 1962. 372 с.
11. Кузнецов, П. И. Происхождение прошедшего времени на -ды и имени действия в тюркских языках // Тюрко-монгольское языкознание и фольклористика. М., 1960. С. 40-71.
12. Малов, С. Е. Памятники древнетюркской письменности. М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1951. 452 с.
13. Мелиоранский, П. М. Араб-филолог о турецком языке. СПб., 1900. 207 с.
14. Насилов, В. М. Грамматика уйгурского языка. М. : Москов. ин-т востоковедения, 1939. 256 с.
15. Рагимов, М. Ш. Формы выражения настоящего и будущего времени // Языковедческий сб. : труды Ин-та лит. и яз. им. Низами
АН Азербайджанской ССР. Т. Х. Баку, 1957. С. 228-235.
16. Севортян, Э. В. Современное состояние и некоторые вопросы исторического изучения тюркских языков в СССР // Вопросы методов изучения истории тюркских языков. Ашхабад, 1961. С. 19-27.
17. Серебренников, Б. А. К проблеме происхождения двух типов личных глагольных окончаний в тюркских языках // Симпозиум по сравнительно-исторической грамматике тюркских языков. М., 1967. С. 30-32.
18. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков : региональные реконструкции / отв. ред. Э. Р. Тенишев. М. : Наука, 2002. 767 с.
19. Щербак, А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков : глагол. М. : Изд-во АН СССР, 1981. 184 с.
