CC BY
60
Новый филологический вестник. 2021. №1(56). ----
ПЕРЕВОДОВЕДЕНИЕ Translation Studies
DOI: 10.24411/2072-9316-2021-00023
К.Р. Андрейчук (Москва)
ИСТОРИЯ ПЕРЕВОДОВ ПОВЕСТИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ЗАПИСКИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ» НА ШВЕДСКИЙ ЯЗЫК*
Аннотация. В статье рассматривается история переводов повести Ф.М. Достоевского «Записки из подполья» на шведский язык и сравниваются все четыре существующих перевода: Сесилии Борелиус 1948 г., Уллы Росен 1985 г., Барбары Лённквист 2010 г. и Бенгта Самуэльсона 2017 г. Внимание уделяется также предисловиям или послесловиям, написанным в большинстве случаев самими переводчиками. Перевод С. Борелиус охарактеризован как небрежный и невнимательный к оригиналу, У Росен - как более аккуратный, но всё же содержащий довольно много ошибок, Б. Лённквист - как весьма тщательный и содержащий наибольшее количество постраничных комментариев, Б. Самуэльсона - как творческий, содержащий несловарные переводы, зачастую далеко отходящий от текста Достоевского. После анализа истории переводов и того, что каждый переводчик внес в шведскую традицию перевода «Записок из подполья», сравнивается, как были переданы на шведском языке важнейшие для Достоевского концепты: «подполье», «живая жизнь», «прекрасное и высокое», «человек естественный и человек сознающий», «воля / свобода» и т. д., наиболее трудные для перевода слова (например, «записки») и некоторые отсылки (библейские - например, «скрежет зубовный» и литературные - например, «испанский король»). Делается вывод о том, что история переводов повести «Записки из подполья» иллюстрирует как общую переводческую тенденцию к большей внимательности и аккуратности при передаче особенностей оригинала, так и рост внимания к «Запискам из подполья» как к самостоятельному произведению.
Ключевые слова: Ф.М. Достоевский; «Записки из подполья»; переводы; шведский язык.
* Статья подготовлена в ИМЛИ РАН по проекту РФФИ № 18-012-90044 «Достоевский "Записки из подполья" Ф.М. Достоевского и проблема "подпольного человека" в культуре Европы и Америки конца XIX - начала XXI вв.» 292
K.R. Andreichuk (Moscow)
The History of the Swedish Translations of F. Dostoevsky's "Notes from the Underground" **
Abstract. The article discusses the history of the Swedish translations of F.M. Dos-toyevsky's Notes from the Underground and compares all the four existing translations, namely by Cecilia Borelius (1948), Ulla Rosen (1985), Barbara Lonnqvist (2010), and Bengt Samuelson (2017). The article also considers either the prefaces or afterwords written in most cases by the translators themselves. Cecilia Borelius' translation may be labelled as careless and ignoring the original, Ulla Rosen's text is more accurate, however, not without mistakes, Barbara Lonnqvist's translation is quite thorough and provides most of comments, whereas Bengt Samuelson's work is most creative, with non-dictionary translations, often departing from F.M. Dostoyevsky's text. After analyzing the history of translations and what each translator introduced into the Swedish tradition of translating Notes from the Underground, the article compares how the concepts most important for Dostoevsky were transferred into Swedish, particularly, such as "underground", "living life", "beautiful and high", "natural person and conscious person", "will / freedom", etc., as well as the most difficult words to translate (for example, "notes") and some references (biblical - for example, "gnashing of teeth" - and literary - for example, "Spanish king "). It is concluded that the history of translations of the story "Notes from the Underground" illustrates both the general translation tendency towards greater care and accuracy in conveying the features of the original, and the increased attention to "Notes from the Underground" as particular work.
Key words: F. Dostoevsky; "Notes from the Underground"; translations; the Swedish language.
В настоящее время вопрос влияния Ф.М. Достоевского на европейскую литературу интересует как отечественное, так и зарубежное литературоведение. Различные аспекты рецепции Достоевского в Швеции активно изучаются с 1960-х гг. по сей день шведскими [Linner 1961], [Stalfelt 1961] [Levander 1988], [Флемберг 2013] и российскими учеными [Иванов 2010], [Сухих 2012], [Сухих 2018]. История переводов романов Достоевского на шведский затронута во многих из этих трудов, кроме того, о первых переводах на шведский см.: [Маташина 2015]. Однако, насколько нам известно, сами тексты переводов не были проанализированы ни в отечественном, ни в шведском литературоведении.
На сегодняшний день «Записки из подполья» Ф.М. Достоевского были переведены на шведский четыре раза - в 1948 г. Сесилией Бо-релиус, известной как автор шведских учебников по русскому языку
** The research was carried out at the A.M. Gorky Institute of World Literature of Russian Academy of Sciences and was financially supported by the Russian Foundation for Basic Research (RFBR), project no. 18012-90044 "Dostoevsky Notes from Underground by F.M. Dostoevsky and the problem of «underground man» in the culture of Europe and America of late 19 - early 21 centuries".
(Dostojevskij Fjodor. Anteckningar frán ett källarhäl; översättning av Cecilia Borelius. Stockholm: Tiden, 1948). Этот перевод переиздавался шесть раз в серии «Русские классики» (Tidens ryska klassiker) издательства Tiden, см. https://litteraturbanken.se/%C3%B6vers%C3%A4ttarlexikon/listor/ avupphovsman/?a=Dostoevskij,%20Fedor%20Michajlovi0/oC4°/o8D: в 1953, 1956, 1961, 1965, 1970, 1974 гг., т. е. по два переиздания в десятилетие в 1950-70 гг.); в данной статье будет цитироваться по переизданию 1974 г. [Dostojevskij 1974]). Затем «Записки из подполья» переводились в 1985 г. Уллой Росен [Dostojevskij 1985] (было одно переиздание - в 2004 г.), в 2010 г. - Барбарой Лённквист [Dostojevskij 2010], в 2017 - Бенгтом Саму-эльсоном [Dostojevskij 2017].
До 1948 г. «Записки» теоретически могли читать на других языках, но документальных подтверждений тому не найдено: в шведских библиотеках, даже в старейшей и крупнейшей библиотеке Carolina Rediviva в Уп-псале, нет ранних немецких и французских переводов этого произведения. К сожалению, «Записки из подполья» не были переведены ни в 1880-е гг., во время первой волны внимания к творчеству Ф.М. Достоевского, когда на шведском вышли романы «Униженные и оскорбленные», «Записки из мертвого дома», «Преступление и наказание», «Бедные люди», «Игрок», ни в 1910-е, когда вновь вырос интерес к Достоевскому как в Швеции, так и во всей Европе [Linnér 1961, 280]. Зато о 1940-х гг. в Швеции критик Кнут Йенсен говорит как о времени культа «подпольного человека» -циника и пессимиста [Hedenius, Jaensson 1986, 100]. Действительно, в 1940-е гг. в Швеции возникает течение т.н. фёртиуталиустов, которые в противовес всему устоявшемуся: духовным ценностям, идеологическим, социальным и политическим системам -обосновывают позицию «безверия», требование трезвого сознания, непредубежденно анализирующего современность. Такая позиция обнаруживает явное родство с экзистенциализмом - и с Достоевским. Видимо, в связи с такими настроениями и было решено перевести на шведский «Записки из подполья».
1.1. Перевод С. Борелиус 1948 г.
Предисловия или послесловия ко всем переводам, кроме первого, написали сами переводчики. К первому же переводу (С. Борелиус, 1948) вступительную заметку дал Нильс Оке Нильссон, который сам тоже переводил с русского (в т.ч. Достоевского) и редактировал серию «Русские классики» издательства Tiden. В своем предисловии (которое перепечатывалось во всех изданиях) он утверждает, что «Записки из подполья» - «одна из наименее удачных работ Достоевского с точки зрения романной техники: она состоит из двух отдельных частей, первая из которых - длинный, бесформенный монолог, а вторая - мало связанное с предыдущей частью короткое повествование» [Dostojevskij 1974, 5] (здесь и далее перевод со шведского мой - К.А.). Хотя дальше Нильссон и пишет, что значение «Записок» как «пролога к большим романам Достоевского» велико и роман был несправедливо обойден вниманием критиков до 1920-х годов [Dostojevskij 1974,
5-6], можно предположить, что несколько пренебрежительное мнение редактора о «Записках из подполья» сказалось на качестве перевода. Кроме того, следует учитывать, что степень содержательной и стилистической точности переводов первой половины XX в. чаще всего не удовлетворяет современным запросам.
Борелиус не уделяет внимания особенностям языка Достоевского: так, например, слова Подпольного: «ненавижу клубничку и клубничников. И особенно клубничников!» [Достоевский 1973, 145] - Борелиус переводит сглаженно, не сохраняя повтор корней и слов и эмоциональную синтаксическую разорванность: «jag hatar vissar slags fruntimmer och ännu mer herrar som frekventerar dem» [Dostojevskij 1974, 71] (дословно: «я ненавижу дам известного образа жизни и еще больше господ, которые посещают их»). Для сравнения: во втором переводе (Росен, 1985) передана хотя бы синтаксическая разорванность - «jag hatar kvalmig kärlekshandel och dem som ägnar sig ât sâdan. I synnerhet de senare!» [Dostojevskij 1985, 100] (дословно: «я ненавижу тошнотворную торговлю любовью и тех, кто этим занимается (покупает ее). Особенно последних!»).
Первый перевод «Записок из подполья» на шведский содержит множество ошибок. Так, Борелиус не показывает знаний русской литературы и не проверяет, существуют ли появившиеся в переводе произведения в действительности: по-достоевски сложно построенная фраза «Я было даже заплакал, хотя совершенно точно знал в это же самое мгновение, что все это из Сильвио и из "Маскарада" Лермонтова» [Достоевский 1973, 150] наводит ее на мысль, что Сильвио - это тоже произведение Лермонтова. Она переводит окончание фразы так: «allt detta var hämtad frân Lermontovs "Silvio" och "Maskerad"» (дословно: «все это было заимствовано из лермонтовских «Сильвио» и «Маскарада»). Справедливости ради следует сказать, что разобраться в творчестве Лермонтова и Пушкина удалось только одному переводчику из четырех: Росен правильно переводит «hämtad frân Silvio* och frân Lermontovs "Maskerad"» - «взято из "Сильвио" и из лермонтовского "Маскарада"» и дает сноску: «Silvio är huvudperson i Pusjkins berättelse "Skottet" (1830)» - «Сильвио - главный герой рассказа Пушкина "Выстрел" 1830 г.» [Dostojevskij 1985, 110]. В третьем переводе (Лён-нквист, 2010) Сильвио представлен героем лермонтовского «Маскарада» («det här var Silvio ur Lermontovs "Maskeraden"» [Dostojevskij 2010, 113] -«это все был Сильвио из лермонтовского "Маскарада"»). В четвертом переводе (Самуэльсона, 2017) Сильвио все-таки верно отнесен к Пушкину, а не Лермонтову, но, судя по этому переводу, произведение Пушкина называется не «Выстрел», а «Сильвио»: «alltsmmans var hämtat frân Pusjkins Silvio och frân Lermontovs Maskerad» [Dostojevskij 2017, 107] - «все это было взято из "Сильвио" Пушкина и "Маскарада" Лермонтова».
Творчеству Н. Гоголя первая переводчица «Записок» и ее редактор тоже не уделили должного внимания: Борелиус убирает упоминание «испанского короля» (по-видимому, непонятное) из фразы «Наш романтик скорей сойдет с ума (что, впрочем, очень редко бывает), а плеваться не ста-
нет, если другой карьеры у него в виду не имеется, и в толчки его никогда не выгонят, а разве свезут в сумасшедший дом в виде "испанского короля", да и то если уж он очень с ума сойдет» [Достоевский 1973, 126], переводя просто «возможно, его увезут в сумасшедший дом» ("man för honom kan-ske till dârhuset" [Dostojevskij 1974, 47]). Прочие переводчики «испанского короля» сохраняют (Лённквист - без упоминания Гоголя [Dostojevskij 2010, 66], Росен и Самуэльсон - с пояснительной сноской, первая - очень подробной и не оставляющей места для вопросов [Dostojevskij 1985, 62], второй - краткой, не объясняющей шведскому читателю, как все-таки «испанский король» связан с «Записками сумасшедшего» Н.В. Гоголя) [Dostojevskij 2017, 62].
Роль первого перевода «Записок из подполья» очевидна: заполнение лакуны, образовавшейся в связи с тем, что это значимое для творчества Достоевского произведение не было переведено вместе с крупными романами в 1880-е гг., когда шведская литература знакомилась с Достоевским, когда интерес к нему был связан с интересом к русской экзотике [Мата-шина 2015, 67], [Hâkanson 2012, 77]. Хотя перевод Сесилии Борелиус и сделан через полвека после первых переводов Достоевского на шведский, выполненных в основном Ольгой Аспелин, по функции - ознакомительной - и степени внимания к особенностям оригинала - невысокой - его можно соотнести с переводами того времени.
1.2. Перевод У. Росен 1985 г.
С 1970-х гг. в Швеции увеличивается интерес к русскому модернизму, советской и антисоветской литературе. На этом фоне растет и число публикаций русских классиков [Маташина 2015, 68]. В 1970-е и 1980-е гг. шведские литературоведы активно изучают Достоевского [Флемберг 2013, 249-256] и переоткрывают работы Бахтина (см., например, статью К. Олуфссона «Есть ли у Достоевского полифония?» [Olofsson 1981]). Только с 1980-х гг. можно говорить о рецепции «Записок из подполья» шведскими литераторами: в 1980 г. вышла книга «История зарубежной литературы глазами шведских писателей» [Författarnas litteraturhistoria 1980], в которой творчество Ф.М. Достоевского как предмет статьи выбрали два писателя: Свен Дельбланк и Биргитта Тротциг, причем всем прочим зарубежным литераторам посвящено лишь по одной статье. Оба автора обратили свое внимание на «Записки из подполья» (в статье Дельбланка есть целый раздел «Психология подпольного человека» [Författarnas litteratur-historia 1980, 259-260]).
Изданный в 1985 г. перевод Уллы Росен отличается большей аккуратностью, чем перевод Сесилии Борелиус, как можно заметить по уже приведенным примерам. Довольно объемное послесловие [Dostojevskij 1985, 168-176]) (особенно по сравнению с двухстраничным предисловием Нильссона к переводу Борелиус), написанное самой переводчицей, состоит из пересказа биографии Достоевского и небольшого анализа «Записок из подполья» с привлечением цитат из работ русских исследова-
телей (в основном Росен опирается на А.С. Долинина [Dostojevskij 1985, 173]). Таким образом, понятно, что Росен, профессиональная переводчица с русского, болгарского, испанского и английского, была знакома с некоторыми современными ей литературоведческими работами; возможно, именно поэтому она вводит в свой перевод только недавно появившееся в шведском (согласно словарю Шведской Академии SO - с 1960 г., как калька с английского: Antihjälte // Svenska Akademiens ordböcker. URL: https:// svenska.se/tre/?sok=antihj%C3%A4lte&pz=1) слово «antihjälte» - «антигерой» [Dostojevskij 1985, 165]. До этого Борелиус переводила как «en hjäl-tes motsats» - «противоположность героя» [Dostojevskij 1974, 121], после Лённквист [Dostojevskij 2010, 170] и Самуэльсон [Dostojevskij 2017, 162] тоже используют слово «antihjälte». Нам представляется это важным, т.к. именно в «Записках из подполья» впервые использовано слово «антигерой» примерно в том же значении, в котором оно позднее стало литературоведческим термином [Свительский 1997, 71] [Хализев 2004, 191].
Заметно, что в XXI в. переводчики опирались именно на перевод Ро-сен, а не на перевод Борелиус: Лённквист и Самуэльсон следуют за Росен не только в случае с «антигероем», но и во многих других, один из которых приведу здесь: если Борелиус при переводе выражения «разумеется, лгал, как лошадь» [Достоевский 1973, 145] использует часто употребляемую в шведском идиому «ljuga som en skeppare» (дословно «лгать как моряк») («Han ljög förstäs som en skeppare» [Dostojevskij 1974, 73], то Росен дает менее известную в шведском, но более близкую к оригиналу идиому «ljuga som en häst travar» (дословно: «лгать, как лошадь бежит рысью») («han ljög förstäs som en häst travar» [Dostojevskij 1985, 99]), и за ней идут Самуэльсон («naturligtvis ljög han som en häst travar» [Dostojevskij 2017, 97] (дословно: «конечно, лгал он, как лошадь бежит рысью») и Лённквист, которая немного сокращает идиому, вполне в духе Достоевского: «han ljög förstäs som en häst» [Dostojevskij 2010, 101] (дословно: «он лгал, конечно, как лошадь»).
1.3. Перевод Б. Лённквист 2010 г.
Несмотря на то, что с 1990-х количество новых изданий русских классиков в Швеции стремительно уменьшается [Маташина 2015, 68], «Записки из подполья» были переведены в XXI в. уже два раза. Первый в XXI в. перевод «Записок» [Dostojevskij 2010] выполнен преподавателем русского языка и литературы, профессором славистики, переводчицей с русского и сербского Б. Лённквист.
Послесловие Лённквист [Dostojevskij 2010, 173-187] такое же объемное, как и послесловие Росен, однако если Росен приводит лишь сведения, непосредственно относящиеся к «Запискам из подполья» (биографию Достоевского, историю написания, мнения русских литературоведов), то Лённквист пытается приблизить Достоевского к шведскому читателю, объяснив ключевые для понимания текста «Записок из подполья» концепты русской культуры. Так, целых две страницы (как все предисловие к
первому переводу!) посвящены объяснению русского слова «воля» (Лён-нквист пишет, что это шведские «frihet» («свобода») и «vilja» («воля») вместе взятые) и важности этого слова для русского человека [Dostojevskij 2010, 173-174]. В общем, ее толкование представляется разумным в контексте русской культуры вообще, но не учитывающим контекст мысли Достоевского. Обсуждая понятие «воля», Лённквист приводит много фактов из русской истории (пишет о Стеньке Разине, Емельяне Пугачеве, Петре I, Екатерине II, Николае I, Н.И. Новикове, А.Н. Радищеве), ссылается на «Вишневый сад» Чехова и на творчество Пушкина в целом. Возможно, иногда Лённквист даже дает избыточную информацию: так, говоря, об истории публикации «Записок» и о журнале «Эпоха», она объясняет произношение звука [х] в русском [Dostojevskij 2010, 184].
Б. Лённквист - впервые в шведских послесловиях / предисловиях к переводам «Записок» - затрагивает два важных вопроса: о значении и переводе слов «подполье» и «записки». Об этом будет сказано подробно во второй части статьи.
1.4. Перевод Б. Самуэльсона 2017 г.
Послесловие четвертого перевода [Dostojevskij 2017, 165-173] также написано самим переводчиком, Бенгтом Самуэльсоном, который переводит художественную литературу с русского (в частности, Достоевского, Хармса, Булгакова), а также с польского, французского, английского и немецкого языков. В послесловии Самуэльсон демонстрирует некоторое знание русского литературоведения (Бахтина - [Dostojevskij 2017, 172]) и русской литературы - так, справедливо говоря об употреблении Достоевским некоторых выражений в несловарном значении, Самуэльсон пишет: «В русском тексте стоит "Jag tjelovek zloj", но "злой человек" (у Самуэльсона «en ond människa» - К.А. ) - это едва ли то, что Достоевский имеет в виду. Слово "zloj" может использоваться в очень разных случаях. Известный рассказ Чехова "Злой мальчик" повествует о мальчике, который, увидев свою сестру целующейся с женихом, вымогает у пары деньги и подарки» [Dostojevskij 2017, 170]. Любопытный факт, который Самуэль-сон не приводит, но который подтверждает его предположение об особенностях использования слова «злой» в русской литературе: впервые рассказ был напечатан с названием «Скверный мальчик». Но далее Самуэльсон предлагает (хорошо, что только в послесловии, а не в тексте) совсем несловарный перевод: «Словосочетание "pain in the ass" (вслед за Самуэль-соном опущу перевод с английского - К.А.) было бы наиболее идиоматичным вариантом перевода. Но, к сожалению, не литературным шведским» [Dostojevskij 2017, 170]. В защиту Самуэльсона можно сказать только то, что в современной шведской речи вставки на английском (но без непечатных слов!) звучат примерно так же естественно, как французские идиомы посреди фразы на русском в устах героев Л.Н. Толстого.
В тексте перевода Самуэльсона встречаются действительно новые переводческие решения - нестандартные, иногда удачные, но зачастую дале-
кие от оригинала. Например, он первый пытается сохранить особенности языка Достоевского при переводе уже упомянутой фразы «ненавижу клубничку и клубничников. И особенно клубничников!» [Достоевский 1973, 145]. У Самуэльсона: «Jag avskyr jordgubbar och fula gubbar. Särskilt fula gubbar!» [Dostojevskij 2017, 98]. Но вместо эмоционального разговорного языка Достоевского - Подпольный изобретает слова на ходу («клубничников»), мы видим довольно неуклюжую игру слов. Шведское «jordgubbe» («клубника») состоит из двух корней: «jord» («земля») и «gubbe». В появлении слова «jordgubbe» слово «gubbe» поучаствовало в своем диалектном значении «клубень», основное же значение «gubbe» - «парень, старик». Т.е. при обратном переводе со шведском получаем что-то вроде: «Я презираю клубнику и противных стариков. Особенно противных стариков!» Для шведа совершенно непонятным остается, при чем здесь клубника (в шведском это слово полностью лишено коннотаций, связанных с чем-то скабрезным, эротическим, нескромным).
Такая переводческая стратегия - выбор несловарных и нестандартных переводов - может быть связана с тем, что только выход перевода Саму-эльсона не обусловлен естественными требованиями времени: предыдущий перевод вышел всего за семь лет до этого.
2. Перевод ключевых концептов «Записок из подполья» на шведский язык
Для более полного сравнения переводов обратимся к некоторым ключевым концептам Достоевского и способам их перевода на шведский. Нам представляется важным, как переводчики передают такие понятия и дихотомии, как «подполье», «записки», «живая жизнь», «прекрасное и высокое», «человек естественный и человек сознающий», «воля / свобода» и т.д. Как уже было сказано, Лённквист дает во вступлении весьма ценные замечания по поводу перевода слов «подполье» и «записки». Собственно говоря, она единственная из переводчиков позволяет нам увидеть, чем продиктован ее переводческий выбор, поэтому при анализе переводов этих двух концептов будем отталкиваться от ее предисловия.
2.1. Передача концепта «подполье» в переводах
К сожалению, слово «подполье» Лённквист трактует исключительно в социально-политическом смысле: «На протяжении всего текста появляется политически заряженное слово "подполье" (Лённквист дает транслитерацию «podpolje» - прим. К.А.). Если о ком-то говорится, что он «ушел в подполье» (у Лённквист - «gätt under jorden» в кавычках, что не является устойчивым выражением в шведском и дословно переводится как «ушел под землю» - прим. К.А.) - это значит, что человек дистанцировался от общества и занимается подрывной деятельностью, сначала, возможно, только интеллектуальной» [Dostojevskij 2010, 181-182]. В качестве подтверждения Лённквист приводит (в своем переводе) следующую цитату из «Записок»: «А, впрочем, знаете что: я убежден, что нашего брата под-
польного нужно в узде держать. Он хоть и способен молча в подполье сорок лет просидеть, но уж коль выйдет на свет да прорвется, так уж говорит, говорит, говорит...» [Достоевский 1973, 121]. Далее Лённквист приводит историческую справку о русском подполье времен Достоевского: «В Лондоне Александр Герцен, социалист с юности, издает "газету изгнанников" "Колокол". Герцену шлют из России каждую листовку, каждый манифест, напечатанный в подпольных (у Лённквист - «underjordiska», дословно «подземных» - прим. К.А.) типографиях Петербурга. Таким образом, "извне" настроения в России кажутся все более и более революционными» [Dostojevskij 2010, 182]. Далее Лённквист пишет о «Земле и воле» и «Народной воле» [Dostojevskij 2010, 183], а после возвращается к вопросу о переводе слова «подполье» и делает важный вывод о том, что два предыдущих шведских перевода отталкивались от немецкого перевода: «Перевод "подполья" (у Лённквист «podpolje» - К.А.) как "källarhäl" («дырка в погреб», «подвал» - К.А.) в предыдущих шведских переводах - такой же механический, как и перевод "записок" (у Лённквист «zapiski» - К.А. ) словом "anteckningar" («записки», «заметки» - К.А.). Причина такого механического перевода - в том числе в том, что немцы перевели название как "Aufzeichnungen aus dem Kellerloch". Так что "källarhälet" - это перевод с немецкого, а не с русского. Нет причин продолжать читать Достоевского через немецкие очки», - заключает Лённквист [Dostojevskij 2010, 185]. И действительно, заглавия переводов Борелиус («Anteckningar frân ett källarhäl») и Росен («Anteckningar frân källarhälet») - абсолютно точная, вплоть до корней слов, калька с немецкого перевода 1924 г. «Aufzeichnungen aus einem Kellerloch», опубликованного в серии «Романы разных стран мира» лейпцигского издательства «Гессе и Беккер» («Hesse & Becker») вместе с другой повестью Достоевского («Неточка Незванова» - «Njetot-schka Njeswanowa») и републикованного с иллюстрациями в 1927 г. в престижном издательстве «Р. Пипер и компания» («R. Piper & Co.»).
Любопытно, однако, что еще раньше, в 1923 г., в Берлине в издательстве «Дер Вайссе Риттер» («Der Weisse Ritter») вышел первый немецкий перевод «Записок из подполья» под названием «Die Stimme aus dem Untergrund» («Голос из подполья»). Слова «underjordisk» и «underjorden», которые использует в переводе сама Лённквист, могли быть навеяны немецким «Untergrund» - при всем стремлении переводчицы освободиться от немецкого влияния. Подкрепление гипотезы о продолжающемся воздействии немецкой традиции на шведские переводы «Записок из подполья» можно найти в тексте: Лённквист единственная из всех переводчиков использует немецкое выражение «von oben» («сверху») при переводе словосочетания «игривость маркизская» [Достоевский 1973, 165]: «En skämtsam ton von oben» [Dostojevskij 2010, 143] (дословно: «игривый тон von oben») (в других переводах «аристократическая игривость» - «aristokratisk skämtsam-het» [Dostojevskij 1974, 101] и «aristokratisk lekfullhet» [Dostojevskij 1985, 138] или «игривость идальго» - «hidalgisk lekfullhet» [Dostojevskij 2017, 146].
Достоевский актуализирует сразу несколько значений слова «подполье», как минимум следующие: во-первых, что-то, существующее втайне от властей, следовательно, с одной стороны, укрытие от властей, с другой - нечто революционное; во-вторых, подполье души - затаенные (и тем самым спасенные) от мира и даже от себя чувства и мысли (конечно, можно найти и много других смыслов: например, подполье как аллегория срединного мира - уже не земного-бытового, но еще и не высшего, озаренного присутствием Христа, однако для анализа переводов ограничимся приведенными значениями). В первых двух переводах (Борелиус 1948 г. и Росен 1985 г.) и в названии всего произведения, и в названии первой части, и в тексте [Dostojevskij 1974, 9, 31,48, 122; Dostojevskij 1985, 3, 36, 65, 166] используется слово «källarhäl», что дословно означает «дыра в погреб». Слово «källare» («погреб», «подвал») восходит к протоиндоевропейскому *kel- ("покрывать") через латинское «cella», имевшее два основных значения: «кладовая» и «скрытая от посторонних часть храма, алтарь» [A Latin Dictionary 1879] (последнее наводит на интересные сопоставления, впрочем, вряд ли ощущаемые шведом-нефилологом).
В двух последних переводах «подполье» переводится в разных контекстах по-разному: название перевода Лённквист - «En underjordisk dagbok» (дословно «подземный дневник»), в названии первой части и в тексте же встречается «gömma» и «gömsle(t)», т.е. «убежище», «укрытие» [Dostojevskij 2010, 5, 40, 171], а также «under jorden», т.е. «под землей» [Dostojevskij 2010, 68]. Перевод Самуэльсона называется «Anteckningar frän underjor-den» (дословно «Записки из подземелья»), название первой части также «Underjorden» («подземелье») [Dostojevskij 2017, 7], в тексте же встречается и уже известное по предыдущим переводам «källarhäl» («дыра в погреб») [Dostojevskij 2017, 39], и «underjorden» («подземелье») [Dostojevskij 2017, 64, 163]. Представляется вероятным, что на переводческий выбор Самуэльсона относительно названия повести («Anteckningar frän underjor-den») также повлияла английская традиция: почти все английские переводы (кроме самых ранних) называются «Notes from (the) Underground».
Из всего разнообразия вариантов примеры, связанные с революционной деятельностью, шведские словари приводят только на слово «under-jordisk» («подземный», см.: Svenska Akademiens ordböcker. https://svenska. se/tre/?sok=underjordisk&pz=2). Это слово, а также однокоренное с ним «underjorden» («подземелье») также может передавать значение «подполье души», т.к. оно трактуется как «подземное царство», «царство смерти», https://svenska.se/tre/?sok=underjord&pz=2. Таким образом, более полно гамму значений слова «подполье» передают последние два перевода, где в различных контекстах используются разные шведские слова, в ключевой же заглавной позиции - слова «underjordisk» («подземный») или «under-jorden» («подземелье»).
2.2. Перевод жанрового обозначения «записки»
Предприняв серьезную, хоть и не вполне удачную, на наш взгляд, по-
пытку анализа концептов «воля» и «подполье», Лённквист переходит к вопросу о жанре «Записок из подполья» и о переводе первого слова заглавия. Сразу отметим, что Лённквист единственная из всех переводчиков использует в заглавии слово «dagbok» («дневник»), а не «antecknin-gar» («записки», «заметки»). Лённквист пишет: «То, что этот сложный в жанровом отношении текст стал называться "Записками" ("Anteckningar") в шведских переводах, никоим образом не соответствует природе текста. Такой перевод взят из словаря. Но Достоевский не использует слова в словарных значениях. Пишущий текст герой создает свой собственный язык, формирует способ выражения, создает себя через свой текст... Он пишет, чтобы лучше понимать, он пишет, чтобы освободиться от того, что его беспокоит. С такой целью и по таким причинам люди пишут дневники, пишут о личном, о скрытом. Герой Достоевского пишет так же, как говорит, спотыкаясь, пытается подобрать слова для своих мыслей, колеблется между вульгарными просторечиями и подражанием литературе того времени» [Dostojevskij 2010, 184-185].
Возможно, именно для того чтобы подчеркнуть дневниковый, на ее взгляд, характер произведения, Лённквист опускает вступительное слово Достоевского и его короткое послесловие - вольность, которую не допустил ни один другой шведский переводчик. Учитывая внимание Лённквист к жанру и переводу заглавия, нам представляется, что она опускает речь Достоевского как создателя Подпольного намеренно. Это, безусловно, недопустимо в переводе, т.к. принципиально меняет читательское представление об авторе и рассказчике и нарушает целостность художественного произведения и авторскую волю писателя.
2.3. Передача концепта «воля» на шведский язык
О том, что Лённквист говорит в послесловии о русском слове «воля», мы уже писали, теперь посмотрим, как она и другие переводчики справляются с передачей концептов «свободной воли», «желания» в тексте. Переводчики стоят перед сложной задачей: если Достоевский и его герой Подпольный, употребляя слова «воля» и «свобода», могут иметь в виду любое из целой гаммы значений или даже все сразу, от метафизической характеристики бытия человека, необходимого атрибута личности - через «волю» как осознанное намерение - до «воли» как «произвола» [Ко-вырзенкова 2013], то шведские переводчики вынуждены выбирать между «vilja» (дословно - «воля», но словарь Шведской Академии толкует это слово как «mälsättning», «целеполагание», https://svenska.se/tre/?sok=vil-ja&pz=1), «frihet» (словарь Шведской Академии дает четыре значения, приведу их русский перевод (насколько он возможен): 1) свободное состояние; 2) состояние, не отягощенное чем-то нежелательным; 3) разрешение; 4) (в определенных выражениях) самостоятельно данное себе самому право, см. https://svenska.se/tre/?sok=frihet&pz=1) и гибридным выражением «fria vilja» («свободная воля»), включающим оба корня. Таким образом очевидно, что даже словарные значения слов «свобода, воля» в русском и
шведском не совпадают.
Посмотрим на характерный отрывок из речи Подпольного: «Ведь если мне, например, когда-нибудь, расчислят и докажут, что если я показал такому-то кукиш, так именно потому, что не мог не показать и что непременно таким-то пальцем должен был его показать, так что же тогда во мне свободного-то останется, особенно если я ученый и где-нибудь курс наук кончил?» [Достоевский 1973, 114]. Часть «что же тогда во мне свободного-то останется» у Борелиус переведена как: «vad är det dä som blir kvar av min fria vilja» [Dostojevskij 1974, 30] - «что тогда останется от моей свободной воли», у Росен: «vad finns det för känsla av frihet kvar i mig» [Dostojevskij 1985, 36] (курсив Росен) - «что останется во мне от чувства свободы», у Лённквист: «vad blir det dä kvar av min frihet» [Dostojevskij 2010, 39] (курсив Лённквист) - «что тогда останется от моей свободы», у Самуэльсона: «vad har jag dä för känsla av frihet kvar hos mig» [Dostojevskij 2017, 38] (курсив Самуэльсона) - «что тогда останется у меня от чувства свободы». Таким образом, все переводчики видят важность понятий свободы и воли для Достоевского и, хотя и переводят их в основном одинаково (даже Лён-нквист, так много рассуждающая об этих концептах в послесловии), выделяют их вслед за Достоевским курсивом (кроме первой переводчицы), чтобы привлечь к ним внимание читателя.
2.4. Передача концепта «живая жизнь»
Другой важный концепт «Записок из подполья» - «живая жизнь». Одна из версий происхождения этого концепта в русской литературе и публицистике времен Достоевского (это словосочетание появляется у Н. Языкова в 1829 г., К.С. Аксакова в 1842 г., В.Ф. Одоевского в 1844 г., И. Киреевского в 1845 г. и, наконец, в 1861 г. в журнале «Время» в статье Ап. Григорьева, использовавшего это словосочетание в смысле, схожем с тем, в котором его употребляет Достоевский) - калькирование с немецкого «ein lebendiges Leben» из трагедии Ф. Шиллера «Мессинская невеста» 1803 г. (из строки «Жизнь в ней живая!») [Кунильский 2007, 72-73]. Итак, если шведские переводы опираются на немецкие, логично было бы предположить, что в них будет использоваться шведская калька того же выражения: «levande livet». И это верно для второго и третьего переводов (Росен [Dostojevskij 1985, 161, 165] и Лённквист [Dostojevskij 2010, 166, 170] - несмотря на то что последняя как раз стремилась избавиться от немецкого влияния). В первом же переводе (Борелиус) и в последнем (Самуэльсона) используются другие слова (но одни и те же на протяжении всего перевода, что указывает на внимание переводчиков к этому концепту): «verkligheten» [Dosto-jevskij 1974, 118, 121] («действительность», «реальность») и «det verkliga livet» [Dostojevskij 2017, 158, 162] («действительная / настоящая / реальная жизнь»). Согласно «Словарю иноязычных выражений и слов, употреблявшихся в русском языке без перевода» немецкое выражение «ein lebendiges Leben» как раз и означало «действительность» [Бабкин, Шендецов 1994, 759], однако у Достоевского в «Записках из подполья» значение словосо-
четания «живая жизнь» гораздо шире и многограннее. Достоевский вслед за И.В. Киреевским и А.С. Хомяковым под «живым» подразумевает «истинно сущее, независимо от субъективных форм логического познания» [Комарович 1924, 33], т.е. независимо от рассуждений героя «Записок» и от его внутреннего «подполья». Переводы Борелиус и Самуэльсона («действительность», «действительная жизнь») передают, конечно, противопоставление «живой жизни» и «угла», в котором размышляет и мечтает Подпольный. Однако при таком переводе теряется противопоставление «мир ощущений», «мир сердца» «живой жизни» и «мир рассудка», рационализм Хрустального дворца (этот не менее важный концепт все переводчики передают как «kristallpalats», что не вызывает вопросов): ведь «verkligheten» («действительность») и «det verkliga livet» («действительная жизнь») как раз имеют коннотацию чего-то реального, рационального. Таким образом, в переводах Борелиус и Самуэльсона теряется треугольник понятий, где «подполье» противопоставлено «Хрустальному дворцу» (первое парадоксальное, второе рационально), и оба они составляют оппозицию любви, «живой жизни», способной спасти и от «подпольной» замкнутости на себе, и от рационального лишения свободы в «Хрустальном дворце».
2.5. Перевод дихотомий «прекрасное и высокое» и «человек естественный и человек сознающий»
Еще один ключевой концепт «Записок» - «прекрасное и высокое». Все четыре переводчика на протяжении всего текста используют одни и те же шведские прилагательные: «skönt och upphöjt» («прекрасное и возвышенное») [Dostojevskij 1974, 10, 24, 57], [Dostojevskij 1985, 12, 26, 77], [Dostojevskij 2010, 12, 29, 79], [Dostojevskij 2017, 28, 75]), кроме одного случая у Самуэльсона, где вместо «прекрасного» появляется «красивое» («det vack-ra och upphöjda» [Dostojevskij 2017, 12]). На первый взгляд такая ошибка кажется принципиальной, но, по нашему мнению, это выражение плохо лишь тем, что нарушает единообразие перевода на протяжении текста. Поясним: «прекрасное и высокое» лишь на поверхностном уровне означает примерно одно и то же; ведь у Достоевского это не синонимический ряд, а дихотомия. Как пишет Т.А. Касаткина, «прекрасное и высокое» - узнаваемая читателем времен Достоевского отсылка к немецкой философии и немецкому романтизму, а самое близкое Достоевскому по взглядам и времени произведение, в котором обсуждается дихотомия, подобная «прекрасному и высокому», - это трактат Шиллера «О наивной и сентиментальной поэзии», где поэзии «наивной» (добавим: «прекрасной») противопоставлена поэзия «сентиментальная» (т.е. обращенная к возвышенному) [Касаткина 2019, 160-161]. Можно предположить, что скандинавам такая дихотомия должна быть хорошо известна по киркегоровскому противопоставлению эстетического и этического, частично восходящему, вероятно, к тем же немецким источникам. К тому же, с киркегоровской эстетической стадией развития человека и этической типологически можно сравнить другую дихотомию в «Записках»: «человек естественный и человек сознающий»
(к сожалению, в шведских переводах комментарий к этой дихотомии дан только у Самуэльсона, да и то очень скудный: «Syftar pâ Roussseaus l'homme de la nature et de la vérité. Övers anm.» [Dostojevskij 2017, 16]) («Отсылка к «l'homme de la nature et de la vérité» у Руссо. Прим. пер.»)
2.6. Перевод библейских аллюзий в тексте «Записок из подполья»
Ни в одном из переводов не сохранены сложные евангельские аллюзии Достоевского (да и возможно ли это?), как, например, аллюзия на Евангелие от Матфея в слове «покиватель» («Я все это знаю, лучше всех этих опытных и премудрых советчиков и покивателей знаю» [Достоевский 1973, 101]) (подробнее о смысле аллюзии см. [Касаткина 2019, 124-127]). Переводчики либо трансформируют всю фразу, чтобы избежать перевода этого слова, соединяя его со словом «советчики» («bättre än alla de där erfarna allvetarna med deras snusförnuftiga râd» [Dostojevskij 1974, 8], «bättre än alla de erfarna och hyperkloka personerna som ger râd och är snusförnuftiga» [Dostojevskij 1985, 11], «bättre än alla erfarna och menande personer som kommer med kloka râd» [Dostojevskij 2010, 10]), либо, что в принципе характерно для перевода Самуэльсона, дают нестандартные переводческие решения (в данном случае не передающие никаких новых смыслов): «bätt-re än alla förfarna och snusförnuftiga râdgivare och nicke-dockor» - «лучше всех опытных и до банального разумных советчиков и кукол с кивающими головами» (курсив мой - К.А.) [Dostojevskij 2017, 10].
Однако есть моменты, когда, узнав библейскую отсылку, передать ее было бы несложно, как, например, в случае с выражением «скрежет зубовный» и его вариациями у Достоевского. В Евангелии от Матфея на шведском языке на месте русского выражения «плач и скрежет зубовный» мы видим «grât och tandagnisslan»; «скрежетать зубами» будет, соответственно, «gnissla tänderna». Фразеологически это словосочетание в шведском тоже употребляется, хотя и реже, чем в русском. Однако это выражение приводит лишь Лённквист, автор третьего перевода [Dostojevskij 2010, 8, 45]. Другие переводчики используют слова и словосочетания «fräsa» [Dostojevskij 1974, 9] - «шипеть», «bryskt snäsa» [Dostojevskij 1985, 6] - дословно «грубо раздражаться», «tala i brysk ton» [Dostojevskij 2017, 8] - «говорить грубым тоном» в контексте фразы «Когда к столу, у которого я сидел, подходили, бывало, просители за справками, - я зубами на них скрежетал и чувствовал неумолимое наслаждение, когда удавалось кого-нибудь огорчить» [Достоевский 1973, 100] и «skära tänderna» [Dostojevskij 1974, 34] [Dostojevskij 1985, 41] [Dostojevskij 2017, 44] (переводится и употребляется в значении «скрежетать зубами», но не является прямой цитатой из Библии) в контексте: «Господа, я, конечно, шучу, и сам знаю, что неудачно шучу, но ведь и нельзя же все принимать за шутку. Я, может быть, скрыпя
зубами шучу» [Достоевский 1973, 117].
* * *
Подводя итоги, следует сказать, что ни один из переводчиков не смог
избежать даже фактических ошибок. Перевод С. Борелиус 1948 г. важен самим фактом обращения к «Запискам из подполья», однако изобилует небрежностями, причина которых кроется, очевидно, в отношении к повести как к произведению не слишком удачному (как говорит о «Записках» издатель Н.О. Нильссон в предисловии). Автор и издатель первого перевода рассматривают «Записки из подполья» в первую очередь как «пролог к большим романам Достоевского», а не как произведение, значимое само по себе, видят свою роль в заполнении лакуны в шведской рецепции Достоевского, образовавшейся в связи с тем, что повесть не была переведена вместе с крупными романами в 1880-е гг. Поэтому перевод Сесилии Боре-лиус, выполненный через полвека после первых переводов Достоевского на шведский, по своей ознакомительной функции и невысокой степени внимания к особенностям оригинала должен быть соотнесен с переводами первой волны, когда шведская литература только знакомилась с Достоевским, а интерес к нему был связан с интересом к русской экзотике.
Второй перевод (У. Росен, 1985) вышел на фоне новой волны интереса Швеции к русскоязычной литературе, в первую очередь более современной: модернистской и советской, когда Достоевского активно изучали шведские литературоведы, а шведские писатели пытались перенять его романную технику. Перевод У. Росен отличается большей аккуратностью, чем перевод С. Борелиус, вводит в активный оборот слово «апй^аЬе» («антигерой»), которое, как и другие переводческие решения Росен, используют потом другие переводчики. Судя по данному в предисловии анализу «Записок из подполья» с опорой на А.С. Долинина, У. Росен видит в повести не только «пролог», важный лишь в контексте творчества Достоевского, как Н.О. Нильссон, но и художественное произведение, ценное само по себе. Тем не менее, в переводе есть недопустимые и легко исправимые ошибки, в других переводах не встречающиеся (так, например, Николай Ге (в тексте Достоевского просто «Ге») у Росен становится из художника названием картины [Dostojevskij 1985, 26]).
Недостаточная точность обоих переводов могла быть одной из причин повторного и относительно частого обращения к «Запискам из подполья» в XXI в., тем более отрадного в связи с тем, что с 1990-х количество новых изданий русских классиков и в частности Достоевского в Швеции стремительно уменьшалось.
Перевод Б. Лённквист 2010 г. представляется в целом весьма тщательным (особенно интересно, как Б. Лённквист мотивирует свой перевод ключевых слов, таких как «подполье», «записки», «воля»), но его портит принципиально важная оплошность: отсутствие (как нам представляется, намеренное) вступительного слова Достоевского и его короткого послесловия. Начиная с перевода Лённквист, переводчики учитывают «несловарное» употребление слов Достоевским, а также стремятся отойти от немецких переводов, на которые, по словам Лённквист, ориентировались первые переводчики «Записок», однако самой Лённквист это удается лишь частично. Автор перевода 2017 г. Б. Самуэльсон говорит в послесловии о
несловарных переводах и действительно демонстрирует новые переводческие решения - нестандартные, иногда удачные, но зачастую далекие от оригинала.
По совокупности факторов наиболее приемлемыми нам представляются переводы У. Росен 1985 г. и Б. Самуэльсона 2017 г. Оба этих перевода имеют обширные послесловия, написанные самими переводчиками (как, впрочем, и перевод Лённквист), а также, в отличие от других переводов, оснащены комментариями (у Росен пять комментариев [Dostojevskij 1985, 61, 62, 77, 110, 143], у Самуэльсона одиннадцать [Dostojevskij 2017, 16, 20, 27, 28, 61, 62, 70, 75, 140], т.е. примечаний все равно немного и за редким исключением они недостаточны). Текст Достоевского, сложный и сам по себе, и тем более для читателя иного времени и иной культуры, безусловно требует комментирования - и в сносках, и в послесловии.
Интерес шведских переводчиков и издателей к «Запискам из подполья» оказался сильно смещенным во времени относительно «больших романов» Достоевского, большую часть из которых начали переводить на шведский в конце XIX столетия, а в XXI в. уже не переводили. При этом изначально «Записки» воспринимались лишь как неудачный «пролог» к крупным романам. История переводов повести «Записки из подполья» иллюстрирует как общую переводческую тенденцию к большей внимательности и аккуратности при передаче особенностей оригинала, так и рост внимания к «Запискам из подполья» как к самостоятельному произведению.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бабкин А.М., Шендецов В.В. Словарь иноязычных выражений и слов, употреблявшихся в русском языке без перевода: в 3 т. Т. 2. СПб.: Квотам, 1994.
2. Достоевский Ф.М. Записки из подполья // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. 5. Повести и рассказы 1862-1866. Игрок. Л,: Наука, 1973. С. 99-179.
3. Иванов А.Н. Русские писатели как константы шведской культуры // Знание. Понимание. Умение. 2010. № 4. URL: http://www.zpu-joumal.m/e-zpu/2010/4/ Ivanov/ (дата обращения 28.04.2020).
4. Касаткина Т.А. Достоевский как философ и богослов: художественный способ высказывания. М.: Водолей, 2019.
5. Ковырзенкова Т.В. Трагедия «подпольной» свободы в повести Ф.М. Достоевского «Записки из подполья» // Преподаватель XXI век. 2013. № 2. С. 336-342.
6. Комарович В. Роман Достоевского «Подросток» как художественное единство // Ф.М. Достоевский. Статьи и материалы / под ред. А.С. Долинина. Кн. 2. Л.; М.: Мысль, 1924. С. 31-68.
7. Кунильский А.Е. О возникновении концепта «Живая жизнь» у Достоевского // Вестник Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого. 2007. № 44. С. 72-75.
8. Маташина И.С. История первых переводов романов Ф.М. Достоевского на
шведский язык // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. 2015. № 5 (150). С. 66-69.
9. Свительский В. А. Антигерой // Достоевский: эстетика и поэтика: словарь-справочник. М.: Металл, 1997. С. 71.
10. Сухих О.С. Традиции Ф.М. Достоевского в романе Я. Сёдерберга «Доктор Глас» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2012. № 5-1. С. 270-275.
11. Сухих О.С. Художественное воплощение конфликта идеи и натуры в «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевского и произведениях С. Лагерлёф: «Изгои», «Деньги господина Арне», «Отлученный» // Секреты мастерства. Этика, религия, эстетика в творчестве Сельмы Лагерлёф. М.: РГГУ, 2018. С. 172-183.
12. Флемберг Х. Достоевский в Швеции с 1970-х гг. до наших дней // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 20. СПб.: Наука, Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, 2013. С. 249-264.
13. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2004.
14. A Latin Dictionary. Founded on Andrews' edition of Freund's Latin dictionary. Revised, enlarged, and in great part rewritten by Charlton T. Lewis, Ph.D. and Charles Short, LL.D. Oxford: Clarendon Press, 1879. URL: http://www.perseus.tufts.edu/hop-per/text?doc=Perseus:text:1999.04.0059:entry=cella (accessed 28.04.2020)._
15. Antihjälte; Underjordisk; Underjord; Vilja; Frihet // Svenska Akademiens ord-böcker. URL: https://svenska.se (accessed 28.04.2020).
16. Dostojevskij F. Anteckningar fran ett källarhäl; översättning av Cecilia Boreli-us. Stockholm: Tidens Förlag, 1974 [первое изд. 1948].
17. Dostojevskij F. Anteckningar frän källarhälet; översättning och efterord: Ulla Roseen. Stockholm: Atlantis, 1985.
18. Dostojevskij F. Anteckningar frän underjorden; översättning och efterord: Bengt Samuelson. Stockholm: Bakhäll, 2017.
19. Dostojevskij F. En underjordisk dagbok; översättning och efterord: Barbara Lönnqvist. Stockholm: Lind & Co, 2010.
20. Författarnas litteraturhistoria. De utländska författarna 2 / Red. Häkanson B., Ardelius L., Forssel L. Södertalje: Författarförlaget, 1980.
21. Hedenius I., Jaensson K. En vän att tala med: [brevväxling mellan Ingemar Hedenius och Knut Jaensson] Stockholm: Bromberg, 1986.
22. Häkanson N. Fönstret mot öster. Rysk skönlitteratur i svensk översättning 1797-2010, med en fallstudie av Nikolaj Gogols svenska mottagande. Uppsala: Ruin, 2012.
23. Levander H. Tre Ryssar. Gogol - Dostojevskij - Thejchov. Stockholm: Carls-son, 1988.
24. Linner S. Pär Lagerkvists livstro, Stockholm: Bonniers, 1961.
25. Olofsson K. Polyfonin hos Dostojevskij - fi nns den? // Svantevit. 1981. Vol. 7, № 1. S. 17-34.
26. Stalfelt S.-O. Dostojevskij i relation till svensk kritik, litteratur och litterär publik under 1880-talet: licentiatavhandling vid Uppsala Universitet. Uppsala: Handskrif-ter, 1961.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Ivanov A.N. Russkiye pisateli kak konstanty shvedskoy kul'tury [Russian Writers as the Invariants for the Swedish Culture]. Znaniye. Ponimaniye. Umeniye, 2010, no. 4. Available at: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2010/4/Ivanov/ (accessed 28.04.2020). (In Russian).
2. Kovyrzenkova T.V. Tragediya "podpol'noy" svobody v povesti F.M. Dos-toyevskogo "Zapiski iz podpol'ya" [The Tragedy of the "Underground" Freedom in "Notes from the Underground" by F.M. Dostoevsky]. Prepodavatel ' 20 vek, 2013, no 2, pp. 336-342. (In Russian).
3. Kunil'skiy A.E. O vozniknovenii kontsepta "Zhivaya zhizn" u Dostoyevskogo [On the Origins of the Concept "Living Life" in Dostoevsky's Works]. Vestnik Novgo-rodskogo gosudarstvennogo universiteta imeni Yaroslava Mudrogo, 2007, no. 44, pp. 72-75. (In Russian).
4. Matashina I.S. Istoriya pervykh perevodov romanov F.M. Dostoyevskogo na shvedskiy yazyk [The History of the First Translations of Dostoevsky's Novels into Swedish]. Uchenyye zapiski Petrozavodskogo gosudarstvennogo universiteta, 2015, no. 5 (150), pp. 66-69. (In Russian).
5. Olofsson K. Polyfonin hos Dostojevskij - fi nns den? Svantevit, 1981, vol. 7, no. 1, pp. 17-34. (In Swedish).
6. Sukhikh O.S. Traditsii F.M. Dostoyevskogo v romane Ya. Sëderberga "Doktor Glas" [F.M. Dostoevsky's Traditions in H. Söderberg's Novel "Doktor Glas"]. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo, 2012, no. 5-1, pp. 270-275. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
7. Flemberg Kh. Dostoyevskiy v Shvetsii s 1970-kh gg. do nashikh dney [Dostoevsky in Sweden (since 1970 till present)]. Dostoyevskiy. Materialy i issledovaniya [Dostoevsky. Materials and Research]. Vol. 20. St. Petersburg: Nauka Publ., Institute of the Russian literature (Pushkin House) RAS Publ., 2013, pp. 249-264. (In Russian).
8. Komarovich V. Roman Dostoyevskogo "Podrostok" kak khudozhestvennoye edinstvo [Dostoevsky's Novel "The Adolescent" as an Artistic Unity]. Dolinin A.S. (ed.). F.M. Dostoyevskiy. Stat'i i materialy [F.M. Dostoevsky. Articles and Materials]. Book 2. Leningrad, Moscow, Mysl' Publ., 1924, pp. 31-68. (In Russian).
9. Sukhikh O.S. Khudozhestvennoye voploshcheniye konflikta idei i natury v "Prestuplenii i nakazanii" F.M. Dostoyevskogo i proizvedeniyakh S. Lagerlef: "Izgoi", "Den'gi gospodina Arne", "Otluchennyy" [The Artistic Rendering of a Conflict between Ideas and Nature in F.M. Dostoevsky's "Crime and Punishment" and in the Works by S. Lagerlöf "The Outcasts", "Mr. Arne's Hoard", "The Excommunicated"]. Sekrety masterstva. Etika, religiya, estetika v tvorchestve Sel'my Lagerlef [The Secrets of Mastership: Ethics, Religion, Aesthetics in Selma Lagerlöf's Works]. Moscow: RSUH Publ., 2018, pp. 172-183. (In Russian).
10. Svitel'skiy VA. Antigeroy [The Antagonist]. Dostoyevskiy: estetika i poetika:
slovar'-spravochnik [Dostoevsky: Aesthetics and Poetics: a Reference Dictionary]. Moscow, Metall Publ., 1997, p. 71. (In Russian).
(Monographs)
11. Häkanson B., Ardelius L., Forssel L. (eds.). Författarnas litteraturhistoria. De utländska författarna 2. Södertalje, Författarförlaget Publ., 1980. (In Swedich).
12. Häkanson N. Fönstret mot öster. Rysk skönlitteratur i svensk översättning 1797-2010, med en fallstudie av Nikolaj Gogols svenska mottagande. Uppsala, Ruin Publ., 2012. (In Swedish).
13. Kasatkina T.A. Dostoyevskiy kakfilosof i bogoslov: khudozhestvennyy sposob vyskazyvaniya [Dostoevsky as a Philosopher and Theologist: An Aesthetic Way of Utterance]. Moscow, Vodoley Publ., 2019. (In Russian)
14. Khalizev V.E. Teoriya literatury [Theory of Literature]. Moscow, Vysshaya shkola Publ., 2004. (In Russian).
15. Linner S. Pär Lagerkvists livstro. Stockholm, Bonniers Publ., 1961. (In Swedish).
16. Stalfelt S.-O. Dostojevskij i relation till svensk kritik, litteratur och litterär publik under 1880-talet: licentiatavhandling vid Uppsala Universitet. Uppsala, Hand-skrifter Publ., 1961. (In Swedish).
17. Levander H. Tre Ryssar. Gogol - Dostojevskij - Thejchov. Stockholm, Carlsson Publ., 1988. (In Swedish)
Андрейчук Ксения Руслановна, Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН.
Кандидат филологических наук, старший научный сотрудник. Научные интересы: русский модернизм, скандинавистика, достоевистика, миф, архетип.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0002-8906-9607
Kseniia R. Andreichuk, A.M. Gorky Institute of World literature of the Russian Academy of Sciences.
Candidate of Philology, Senior Researcher. Research interests: Russian modernism, Scandinavian studies, Dostoevsky studies, myth, archetype.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0002-8906-9607
