CC BY
29
УДК-821.161.1-3
Воронежский архитектурно-строительный университет
Ассистент кафедры русского языка и межкультурной коммуникации Рыжков Л. А.
Россия, г. Воронеж, тел. 8(900)-307-91-63 e-mail: LARyzhkov@yandex. ru
Voronezh State University of Architecture and Civil Engineering
The chair of Russian language and cross-cultural communication, assistant Ryzhkov L.A.
Russia, Voronezh, tel. 8(900)-307-91-63 e-mail: LARyzhkov@,yandex. ruu
Л.А. Рыжков
ИСТОРИОСОФСКИЕ ГРАНИ РУССКОЙ ИДЕИ В КОНТЕКСТЕ ПОЭТИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА А.С. ХОМЯКОВА
В статье рассмотрены главные составляющие историософской концепции русской идеи А.С. Хомякова, отраженные и интерпретированные в его поэтическом творчестве. Проведен анализ идейных мотивов соответствующих поэтических текстов и выявлено их участие в создании поэтизированного варианта русской идеи.
Ключевые слова: поэзия, русская идея, историософия, Россия, стихотворение.
L.A. Ryzhkov
HISTORIOSOPHIC SIDES OF RUSSIAN IDEA IN THE CONTEZT OF A.S. KHOMYAKOV'S CREATIVITY
The article describes the main components of the historiosophic concept of A.S. Homjakov's Russian idea reflected and interpreted in his poetic creativity. The analysis of the ideological motives relevant poetic texts and revealed their involvement in the creation of the Russian idea poetize option.
Keywords: poetry, Russian idea, historiosophy, Russian, poem.
Историософская линия той части поэзии А.С. Хомякова, в которой утверждается, иллюстрируется и поэтизируется авторская концепция русской идеи, наиболее ярко раскрывает детерминирующие положения данного явления. Вкупе с соборно-молитвенной составляющей и идеей всеславянского единения историософская сущность русской идеи в значительной степени влияет на формирование поэтом-славянофилом ее образно-художественной интерпретации и на создание композиционно-идейных конструктов и построений (идеологических оппозиций, композиционных антитез, градационных рядов, синтагматических единств и др.), составляющих ключевые вербализированные грани ее стихотворной модели. Концепцию русской идеи А. С. Хомякова (концепцию, потому что различных толкований данного явления в области русской литературно-философской мысли имеется достаточно много) можно дефинировать как раскрытие в будущей мировой истории религиозно-политического потенциала России с целью духовного просвещения и спасения человечества. Хомяков, по словам русского философа Е.Н. Трубецкого, «...считал Россию избранным народом, утверждал ее первенство во Христе и верил в ее призвание - спасти все народы.» [7; с.244]. Поэтические формы стали для Хомякова, в первую очередь, высоким средством воплощения высоких замыслов. Многие историософские тезисы, пусть и в поэтизированном облике, подчинены доктринообразующим постулатам его социально-философских и религиозно-богословских работ. Если рассматривать основные векторы историко-философской концепции Хомякова, запечатленные в поэтиче-
© Рыжков Л. А., 2014
ской линии, как субъективно-авторское «понимание, истолкование исторических явлений с определённых мировоззренческих позиций...» [16; с. 263], то они, главным образом, проявляются в оппозиционном конструкте «Россия - Запад», в идее богоизбранности России (мессианизм) и ее исторической миссии, а также отчасти пересекаются с оригинальным учением о свободе и необходимости. Все данные идеологические векторы концептуально неразрывны и в философско-поэтическом контексте передают сущность историософской парадигмы русской идеи А.С. Хомякова. Мы намеренно не вводим в исто-риософско-поэтическую плоскость учение Хомякова о соборности. Оно занимает знаковое место в творчестве философа-поэта и, как известно, эксплицирует глубинные потенции русской идеи, исторические и социальные первопричины ее генезиса. В этой связи учение о соборности достаточно крепко сплетается с историософскими постулатами авторских концепций. Но, на наш взгляд, соборные смыслы в поэзии Хомякова представлены не так «откровенно», как мессианские или провиденциальные, их где-то нужно домысливать или находить, они поэтически выражены иначе. Поэтому дифференцированный подход в изучении историософских и соборных идей в поэзии Хомякова представляется наиболее верным.
Поэтическое творчество Хомякова очевидно распадается на два периода (философ-ско-романтический и славянофильский). Но стихи середины 30-х проявляют черты переходности от романтического к религиозно-идеологическому. В стихотворениях середины 30-х годов слышится зачин русской идеи, и проявляется он в имплицитном, но идейно первостепенном противопоставлении России и Запада, которое отражает один из аспектов историосфского контекста русской идеи. В стихотворениях «Мечта», «Остров» или написанном в самом начале 40-х «Еще об нем» актуализируется оппозиция «Запад - Восток», где православная Россия и славянский мир с одной стороны и неславянская католико-протестантская Европа с другой. По мысли философа-поэта, мессианский и просветительский потенциалы Западной Европы исчерпаны, и пальма первенства в деле совершенствования всечеловеческого общежития по праву должна перейти к России. Хомяков так облекает эту идею в поэтические тона: «... и мертвенным покровом / Задернут Запад весь. Там будет мрак глубок. / Услышь же глас судьбы, воспрянь в сияньи новом, / Проснися, дремлющий Восток!» [15; с. 103]. А в другом стихотворении призыв сменяется вопросом, в котором улавливается и ответ, и историософская многозначность: «Скажите, не утро ль с Востока встаёт?/ Не новая ль жатва над прахом растет?» [15; с. 120]. Выделяя доминантность этой концептуальной антиномии в историософской парадигме Хомякова, А.М. Песков отмечает, что для идеолога старших славянофилов «. духовное умирание Европы является одновременно знаком возрождения «начал», сохраненных Святой Русью» [6; с. 54]. Следует сказать, что за мифопоэтической формулой «Восток-Запад» выстраивается широкий ряд религиозно-философских, социальных, исторических оппозиционных корреляций, в том числе и в поэтической линии, которые оправдывают необходимость противопоставления, заявляют актуальность сравнения идей и мировоззрений. Здесь, в первую очередь, необходимо упомянуть о тех противопоставлениях, которые явно или имплицитно проявляются в поэтических текстах А.С. Хомякова: свобода и необходимость, гордыня и смирение, православие и католицизм, индивидуальное и общинное, прошлое и будущее, увядание и процветание и другие. Влияние на поэтический контекст в качестве идееобра-зующего конструкта антиномической философемы «Восток-Запад» отмечено не только в творчестве Хомякова. Если говорить о поэзии XIX века, то идейная антитеза «православно-славянский мир - западно-европейский мир», восходящая к вышеупомянутой философеме, фундаментально проявляется в панславистских стихотворениях Ф.И. Тютчева. Вот строки из стихотворения «Два единства»: «Из переполненной Господним гневом чаши / Кровь льется через, и Запад тонет в ней. / Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши! - / Славянский мир, сомкнись тесней.» [10; с. 84]. Постепенно антиномия самоидентичности миров, становясь камнем преткновения извечного русского дискурса «западники - славянофилы» и участвуя в оформлении историософского контекста русской идеи, войдет в русскую литературу, и в особенности в русскую религиозную философию. В курсе лекций по истории русской философии, написанном профессорами РАН Л.И. Новиковой и И.Н.
Сиземской находим следующее: «Главным вектором ... развития русской идеи, стала оппозиция «Россия-Европа» в связи с прогнозированием будущего страны» [4; с. 75]. Оппозиция «Россия - Запад» всем многообразием интерпретаций определила сравнительно-полемический характер русской идеи Хомякова и повлияла на композиционные построения тех его поэтических произведений, в которых русская идея выступает основным мотивирующим началом («Ключ», «России», «Остров»). Мы говорим о стихотворениях, тексты которых намеренно разделены на две композиционные части. Двучастная композиция, как итоговая поэтическая форма сравнительной рефлексии, создает атмосферу выбора и фокусирует внимание на первейшем во все времена вопросе в споре западников и славянофилов: каким историческим путем идти России? Хотя для самого поэта выбор пути очевиден, так как он предопределен Божественной волей, а России надлежит ее только осуществлять: « Иди! светла твоя дорога: / В душе любовь, в деснице гром, / Грозна, прекрасна, -ангел Бога / С огнесверкающим челом!» [15; с. 138].
К концу 30-х началу 40-х годов XIX века оформляется идеологическая доктрина старших славянофилов и в это же время, и в большей степени по этой причине поэзия Хомякова меняет идейные ориентиры. Поэтическое чувство философствующего романтика сменяется философской умозрительностью поэта и идеолога, утверждающего русскую идею.
Идея же русского мессианизма, объявляющая «... народу. назначение осуществить в мире воспринятую им от божества идею о спасении человеческого рода» [9; с. 349], занимает главенствующее положение внутри самой русской идеи, делая ее религиозной (православной) и национально-мессианской по сути. В историософских стихах Хомякова утверждение богоизбранности России представлено наиболее пафосно и ярко. Так в стихотворении «России», написанном в 1839 году, поэт именно мысль о призвании и богоизбранности России делает стержневой, идееобразующей. В поэтическом тексте представлена почти вся историософско-поэтическая версия русской идеи Хомякова. За каждым одиночным стихом стоит часть доктрины и философии. В стихотворно-риторическом императиве звучит и мысль о мессианской ипостаси России: «Глагол творца прияла ты. / Тебе он дал свое призванье, / Тебе он светлый дал удел . / Хранить племен святое братство, / Любви живительный сосуд, / И веры пламенной богатство, / И правду, и бескровный суд» [15; с.110-112]. Столь высокое призвание дает право быть проводником великой миссии, то есть эмпирически воплотить дарованный свыше духовно-религиозный идеал. Эту всемирную миссию своего отечества он видит не только в сохранении, но и в мирном распространении русского православия, как «чистого», истинного христианства. По мнению мыслителя, западный мир, исповедующий «христианство односторонне понятое» [15; с.200], идет по гибельному рационалистическому пути. Резюмируя историософкие взгляды Хомякова в своей «Истории русской философии», В. В. Зеньковский отмечал: «. у него было очень глубокое сознание не только особого пути России, но и всемирной задачи России. Эта всемирная задача состояла в том, чтобы освободить человечество от того одностороннего и ложного развития, какое получила история под влиянием Запада» [3; с.202]. Размышления поэта о вселенской судьбе России, поэтизируясь и преломляясь, кульмини-руются в несколько императивно-высокопарных, но полностью соответствующих авторской историософской логике строках: «Иди! тебя зовут народы! / И, совершив свой бранный пир, / Даруй им дар святой свободы, / Дай мысли жизнь, дай жизни мир!» [15; с. 138], «Сиянье веры им пролей!» [15; с. 112]. Историософские стихи Хомякова очень сильно подчинены искренней вере в грандиозное будущее своей страны. Это в частности отразилось в контрастной двойственности образа России, созданного поэтом, чтобы, противопоставляя реалии современности идеалам будущности, сфокусировать внимание на тернистости пути к преображению. Мотивами вселенского будущего России озвучена в целом и русская идея, без осуществления которой Хомяков вообще не видит достойного будущего для России. В 1857 году в статье «О юридических вопросах» он сделает магистральным тезис, формулирующий и отношение философа-поэта к будущему России, и суть ее существования в истории: «России надобно быть или самым нравственным, т.е. самым христианским из всех человеческих обществ, или ничем, но ей легче вовсе не быть, чем быть ничем» [13; с.337]. В унисон ему сто лет спустя русский философ Г.П. Федотов напишет: «Не
разрешив своего призвания, сверхнационального, материкового, она погибнет - как Россия» [5; с. 460].
Еще одной историосфской гранью русской идеи в поэзии Хомякова явилось «... понимание истории как проявления воли Бога, осуществления заранее предусмотренного божественного плана «спасения».» [11; с. 533]. Во вселенской миссии России, в ее со-борно-молитвенных началах поэт усматривает Высший промысел, провиденциальный смысл. В стихотворении, которое так возмутило официозную элиту русского общества, Хомяков, постулируя идею особого пути России, увязывает ее с исполнением Божьего замысла: «Вставай, страна моя родная, / За братьев! Бог тебя зовет.» [15; с. 136]. Поэт не ищет ответ на вопрос - избрана Россия или нет. Для него это свершившаяся реальность. В поэзии данная реальность определяется лейтмотивом: «Ты избрана!» [15; с. 137]. Поиск Хомякова, отталкиваясь от констатации богоизбранности России и выходя в практическую плоскость, останавливается на первостепенности собственного внутреннего очищения России через молитву и покаяние: « Скорей омой / Себя водою покаянья. / С душой коленопреклоненной, / С главой, лежащею в пыли, / Молись молитвою смиренной / И раны совести растленной / Елеем плача исцели!» [15; с. 137]. Вводя ментальные религиозные принципы русского народа (молитвенность и покаянность) в поэтический контекст, Хомяков подчиняет им идею и провозглашает их условием осуществления Высшего предначертания, которое, в конечном счете, возможно лишь после победы русской идеи в самой России.
Рассматривая историософскую концепцию А. С. Хомякова нельзя не упомянуть о его главном историко-философском труде, который принято именовать как «Записки о всемирной истории». Наибольшую историосфскую актуальность в этой работе несет учение о свободе и необходимости. Опирающееся на утверждение гегемонии религии в общемировом историческом процессе это учение выступает антропологическим обоснованием многих историософских идей А.С. Хомякова, в том числе и отраженных в поэтических строках. Определяя движущие мотивы мировой истории, философ разделяет все основные нации на два типа: иранский и кушитский. Кушиты (завоеватели), подчинившие себя необходимости, сделали для себя первостепенным поиск вещественного благополучия, которое не могло не привести к процветанию рациональных начал, тогда как в иранском (земледельческом) племени «дух восторжествовал над веществом» [14 с. 441], и свобода от необходимости превратилась в историческое благо для целых народов. По Хомякову, именно в торжестве над необходимостью заключается смысл истинной свободы, той свободы, тайну которой должна поведать миру Россия. В 1839 году в стихотворении «России» поэт так и напишет: «Скажи им таинство свободы /Сиянье веры им пролей!» [15; с. 112]. Путь к истинной свободе сопряжен с духовными тяготами и внешними искушениями, но истина того стоит, и свет этой божественной истины дарован России: «Чтоб страданьями свободы / Покупалась благодать; / Что б готовились народы / Зову истины внимать;» [15; с. 148]. Касаясь теологической составляющей данной концепции, можно вспомнить замечательные слова самого автора, сказанные по этому поводу: «Бог есть свобода для всех чистых существ. Он есть необходимость только для демонов» [14; с. 193]. В учении о свободе и необходимости нетрудно найти историософское обоснование извечной противопоставленности православного Востока протестантско-католическому или латино-протестантскому (по определению самого Хомякова) Западу, которой все славянофилы, вплоть до Данилевского, придавали принципиальное значение. Вместе со своими товарищами по славянофильскому лагерю А.С. Хомяков был твердо убежден, что католический Рим, отделившись от истинной Церкви в лице Византии, пошел по пути ложного христианства, заменив «свободу во Христе», свободой земной необходимости. Иными словами, если перефразировать Хомякова, в католицизме и протестантизме вещественное восторжествовало над духовным. Учение о свободе и необходимости заключает в себе научно-философское и сугубо авторское толкование историософских причин русской идей, и в этой связи оно неотделимо от поэтического опыта Хомякова. Русский философ Н.А.
Бердяев писал: «Огромность свободы есть одно из полярных начал в русском народе, и с ней связана русская идея» [1; с. 53].
Особенностью историософской поэтики А.С. Хомякова, да и не только историософской, является бросающееся в глаза изобилие «воинствующей» лексики. Наиболее показательно в этом отношении стихотворение 1854 года «России». В качестве примера очень подходит первое пятистишие произведения: « Тебя призвал на брань святую,/ Тебя Господь наш полюбил,/ Тебе дал силу роковую,/ Да сокрушишь ты волю злую/ Слепых, безумных, буйных сил» [15; с. 136-137]. Четыре из семи пятистиший, составляющих поэтический текст, представлены подобной лексикой: на брань святую, волю злую, орудьем Бога, раны совести, пыл кровавых сеч, Божий меч. В любом случае все эти смыслы, несомненно, метафоризированы, так как все-таки трудно при всей боевитости подогнать их под призыв к чему-то военному, хотя сам поэт когда-то служил в армии и даже участвовал в боевых действиях. Гораздо ближе они к призыву бороться за русскую идею в обычной повседневной жизни и, в первую очередь, внутри самих себя, чтобы она стала реальностью в будущем. С другой стороны это и риторический призыв к России не забывать своего высшего предназначения, и напоминание о мно-готрудности вселенского жребия. Многие стихи Хомякова, связанные с русской идеей, отмечены словоформами и словосочетаниями с общей семантикой борьбы (за русскую идею). Мы лишь несколькими примерами из разных поэтических текстов проиллюстрируем наше обоснование: борись за братьев, дело грозного служенья, земная битва, закаляет булат, на битву с ложью и другие. Наверное, неслучайно идейный оппонент Хомякова А.И. Герцен, вспоминая о московских интеллектуальных баталиях в «спорные» сороковые годы, называет его «Ильей Муромцем. со стороны православия.» [2; с. 456].
Мы уже упоминали выше, что историософские векторы русской идеи А.С. Хомякова, вошли в его славянофильскую поэзию достаточно широко и ярко. Они одновременно поэтизируют идею и создают тезисную парадигму ее религиозно-философской сущности. Перед нами, в некоторой степени, стихотворный вариант истриосфской концепции, ее поэтическое иллюстрирование. Очевидно, что в подобном случае «. на поэтическом творчестве лежит явная печать философских воззрений его субъекта» [8; с. 156]. Закономерно встает вопрос о жанровой специфике, так как к собственно философской поэзии данный вид творчества можно отнести лишь формально. С другой стороны это и не механическое рифмование философской систематики. В историософской поэзии Хомякова продвигающая идею мысль возведена в степень чувства, она, без сомнения, катализирована переживаниями души. Отличительной чертой данного стихотворчества является то, что не может пониматься и рассматриваться вне религиозно-философских постулатов автора. На наш взгляд, поэтические тексты Хомякова, утверждающие русскую идею, можно отнести к особому жанру философской поэзии. Внутри этого жанра, поэтизируя и иллюстрируя собственную историософию, А.С. Хомяков создает поэзию русской идеи.
Вся историософская рефлексия Хомякова наполнена мотивом ожидания великого будущего России. В.В. Зеньковский указывает на то, что в Хомякове всегда существовало «... ожидание - напряженное и даже страстное, - что Православие через Россию может привести к перестройке всей системы культуры» [3; с. 217]. Страстная вера в Россию, в славянский мир, в русскую идею непрестанно излучала питательные импульсы для жизни и творчества этого мыслителя и поэта. В 1835 году еще до формирования основных положений своей концепции русской идеи, А.С. Хомяков написал стихотворение «Ключ», в котором выразил свою веру в призвание России. Историософские теории только начинали созревать, а поэтическое чувство уже жило велико идеей: «И верю я: тот час настанет, / Река (Россия) свой край перебежит, / На небо голубое взглянет / И небо все в себя вместит» [15; с. 104].
Библиографический список
1. Бердяев Н А. Русская идея. М.: АСТ, 2010. 286 с.
2. Герцен А.И. Былое и Думы. М.: Детская литература, 1974. 536 с.
3. Зеньковский В.В. История русской философии. Л.: ЭГО, 1991. 222 с.
4. Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М.: Магистр, 1997.
328 с.
5. О России и русской философской культуре / сост. М.А. Маслин. М.: Наука, 1990.
528с.
6. Песков А.М. «Русская идея» и «Русская душа»: Очерки русской историософии. М.: ОГИ, 2007. 104с.
7. Русская идея / сост. М.А. Маслин. М.: Республика, 1992. 496 с.
8. Сиземская И.Н. Русская философия и поэзия: согласие ума и сердца // Вопросы философии. 2006. № 3. С. 155-164.
9. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Изд-е кн. Магазина М. Майзеля, 1921. 359мс.
10. Тютчев Ф.И. Россия и Запад: книга пророчеств. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского богословского института, 1999. 208 с.
11. Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энц., 1983. 654 с.
12. Хомяков А.С. О старом и новом: Статьи и очерки. М.: Современник, 1998. 462 с.
13. Хомяков А.С. Полное собрание сочинений. М.: Университетская типография, 1900. 483 с.
14. Хомяков А. С. Сочинения в двух томах. Том 1. Работы по историософии. М.: Медиум, 1994. 561 с.
15. Хомяков А.С. Стихотворения и драмы. Л.: Наука, 1969. 483 с.
16. Энциклопедический словарь. М.: Дрофа, 2009. 675 с.
References
1. Berdyaev N.A. Russian idea. Moscow: AST, 2010. 286 p.
2. Herzen A.I. Past and Thoughts. M.: Children's Books, 1974. 536 p.
3. Zenkovsky V.V. History of Russian philosophy. L.: EGO, 1991. 222 p.
4. Novikova L.I., Sizemskaya I.N. Russian philosophy of history. M. Masters, 1997. 328 p.
5. About Russia and Russian philosophical culture / comp. M.A. Maslin. Moscow: Nauka, 1990. 52p.
6. Peskov A.M. «Russian idea» and the «Russian soul»: Essays on Russian philosophy of history. Moscow: OGI, 2007. 104p.
7. Russian idea / comp. M.A. Maslin. M.: The Republic, 1992. 496 p.
8. Sizemskaya I.N. Russian philosophy and poetry: the consent of the mind and heart // Problems of Philosophy. 2006. № 3. Pp. 155-164.
9. Dictionary of foreign words included in the Russian language. Ed. book. Shop M. Meisel, 1921. 359ms.
10. Tyutchev F.I. Russia and the West: a book of prophecies. Moscow: Publishing House of St. Tikhon's Orthodox Theological Institute, 1999. 208 p.
11. Encyclopedic Dictionary of Philosophy. Sov. ents., 1983. 654 p.
12. Khomyakov A.S. On old and new: Articles and essays. Moscow: Contemporary, 1998.
462 p.
13. Khomyakov A.S. Complete Works. Moscow: University printing house, 1900. 483 p.
14. Khomyakov A.S. Works in two volumes. Volume 1. Historiosophy works. M.: Medium, 1994. 561 p.
15 Khomyakov A.S. Poems and dramas. Leningrad: Nauka, 1969. 483 p. 16. Collegiate Dictionary. M. Drofa, 2009. 675 p.
