CC BY
46
УДК 316.72
В. И. Замышляев
ИСТОРИКО-СОЦИАЛЬНЫЕ СУБЪЕКТЫ КУЛЬТУРЫ В РОССИИ В XVIII в.
Рассматривается конкретно-историческая онтологизация субъектов русской культуры во взаимодействии государства (имперской власти), религии (православной церкви) и народа (крестьянства).
«Бунташныш» XVII в. сменился веком государственных преобразований, дворцовых переворотов, светского и религиозного разномыслия, просвещенческих утопий, философией «совершенного общесоветия», «человека, его смерти и бессмертия». Одним словом, ХУШ в. - это время имперского сознания с «набегами» на Запад.
Следуя избранной нами методологии триадичности субъекта культуры в диалектическом единстве государства, религии, народа, рассмотрим трансформации и модернизации этих объектов-субъектов в имперском статусе. Московское царство, конечно, было почвой Санкт-Петербургского самодержавного правления. Но сменились, однако, идеологемы государственного самосознания. На место предыдущих «Святой Руси» и «Третьего Рима» встали концепции имперской Великой России. Порожденная «морским узлом» креативная субъектность дала обильные результаты во всех сферах государственного имперского развития.
Забегая вперед, вспомним о теории типологии культур Н. Я. Данилевского, одна из идей которого - суть «многосоставная культура», представляющая самостоятельную государственность и политику, мировую религию, развитое хозяйство и сложившиеся духовно-нравственные традиции, что в полноте своей и называется локально-региональной цивилизацией.
В Московском царстве не было еще разносторонности цивилизационных проявлений, хотя самобытность уже сложилась и русская нация идентифицировалась в завершение XVII в. Санкт-Петербургское имперское «рождество» Петра I достроило и во многом преобразовало составные части государства.
Другая идея и деяние Петра I, потрясшие общественную жизнь страны, - это смена летоисчисления. Упорядоченность человеческой жизни целиком зависит от онтологически упорядоченного времени. Пространство и время переживается нами не абстрактно, а конкретно: вспомним диалектическую категорию «от абстрактного к конкретному», исторически примененную в социальной философии.
Культура живет, развивается в конкретных координатах пространства и времени. Изменение этих «указателей» не может не повлиять на умонастроение людей и на всю систему религиозно-социальных отношений. Не случайно старообрядцы назышали Петра I главным «нехристем», после чего в России стало «две церкви» и «два порядка». Это повлияло и на раскол в культуре: на прежнюю (вотчинную, домовито-усадебную и монастырскую) и новую (просветительную, промышленную, военную).
Исторически значимой, переворотной в судьбе государства была и живая политика в нем. Именно с Петровской эпохи политика становится уделом не только царского двора, но и всего сословия, и даже всего населения,
призванного на службу государству. Идея служения Богу ставится ниже служения имперскому Государству. Возвысившаяся власть десакрализует самое себя. Политическая воля структурирует иерархические отношения в стране, централизует и дисциплинирует все сословия. Полносоставие государства достраивается созданием армии и, следовательно, формированием внешней политики, которой не может быть в державной мере без внутренней силы. «Внутреннее» и «внешнее» диалектически взаимодействуют и служат общей цели - суверенности страны и ее культуры.
При Петре I появилось много «политических новиков» как следствие развернутой государственной политики, развития социальных институтов, отраслей промышленности, сферы военного дела и необходимой системы образования. Чем больше масштаб развития государства, тем многочисленнее аппарат управления или популяция «политических новиков», как в истории Петра I.
Кадровый состав «птенцов гнезда Петрова» был пестрым по социальному происхождению - от «торгующих пирожками» до «баронов», но основным служебно-государственным движителем оказалось мелкое и среднее дворянство. Иерархически-служебная субъектность явила новые фамилии-персоналии по заслугам перед государством, а не по родовитости их происхождения. Знатные, аристократические имена «бородатых людей» были потеснены рекрутами из небогатого дворянства, что и послужило укреплению монаршего самодержавия.
Столкновение с Европой, военное и мирное, дабы устоять в нем, потребовало огромного числа обученных образованных людей, поэтому император законоустано-вил с января 1714 г. обязательность дворянского обучения. Раньше бы, как представлял философ Н. Федоров в «Философии общего дела», ввести в Киевской Руси и в Московском царстве всеобщее образование и всеобщую воинскую повинность, допустить «к наукам» «крестьян», то Россия не догоняла бы Европу, а была бы всегда вровень с ней. Стратегическая задача «догнать и перегнать» возникла при Петре I. Это он, радуясь результатам своих реформ, восклицал: «Снилось ли вам, братцы, тридцать лет назад подобное!»
Рассмотрим религию как одну из основ русской православной цивилизации XVIII в. Отношения между церковью и государством изменились в сравнении с XVI-XVII вв. Отменено патриаршество, статус православия понижен, введено синодальное управление делами церковными, отобраны земельные владения у монастырей, урезаны прицерковные территории. По указам «главного антихриста» снимались даже церковные колокола и переливались на пушки, чтобы выиграть войну с внешними врагами. «Перемена времен считалась самым «страшным» деянием антихриста и знаменовала его окончатель-
ное и полное воцарение в мире... Именно введение «ложного» летоисчисления сделало невозможным спасение в миру (для старообрядцев)» [1. С. 344].
Россия XVIII в. повторила опыт Европы: приступила к десакрализации и секуляризации в мирской жизни, как следствие общих процессов социального развития, становление субъекта внецерковной культуры, зараженного атеизмом и мистицизмом.
Резкого размежевания между православной церковью и «многомысленной» частью страны не произошло, но дуализм мирского и божеского наметился. Интеллектуалы-вольнодумцы признавали приоритет власти и даже ссышались на Апостола Павла: «Всяка душа властям предержащим да повинуется».
Можно сказать, что общественная тяжба с церковью длилась на протяжении всего столетия. Православие подчинилось имперской власти и поддерживало ее государственную деятельность. Число святых подвижников сократилось уже в Московском царстве, а в XVIII в. их не прибавилось. Личностей, равных Сергию Радонежскому, век Просвещения не представил.
Третья составляющая в методологической триаде нашего исследования субъекта культуры - это народ, называемый правящими в XVIII в. «подлородным» и «маломысленным».
Проблема «народ и власть» при Петре I не разрешилась в сторону освобождения крестьянства, приписанного не только к помещикам-дворянам, но и к самому государству, к его служилым чинам. Между императором и населением не возникло каких-либо общественных совещательных «палат» и «коллегий». Все законы и указы имперской власти были написаны для исполнения государственной воли и непосредственно «мужиков-страдников» не касались, на их личную жизнь не влияли.
Светские, вообще европейские манеры, одежда, быт интересовали, а вот к парламенту, будучи в Англии, Петр I отнесся равнодушно, заглянув туда один-два раза из любопытства.
Власть может строить отношения с народом через религию и законы. В секуляризованной культуре Европы свобода воли индивидов оформлена и выражена через законы, через метафизическую манипуляцию «Естественного права» человека. В России определился свой исторический путь - соборное бытие в единстве с государством, но об этом мы скажем отдельно, подводя итоги XVIII в.
Попытку установить отношения власти и народа «через законы» предприняла четвертая женщина-императрица Великая Екатерина II. Ее деятельность - пример соединения России с Европой во благо руководимой империи.
Образованная императрица философствовала: «Род человеческий склонен к неразумию и несправедливости, если бы он слушался разума и справедливости, то в нас (государях) не бышо бы нужды» [2. С. 255]. Какое самообольщение: разум у государей, а управляемые неразумны!
Почему получается так, что в результате реформ на «западный манер» народ России попадает в новые тяготы, нищету, отчаянье.
Сошлемся на В. О. Ключевского: «Каким образом русская жизнь могла стать европейской, устроившись по образу европейских сновидений? Законы развиваются
исторически из жизни каждого народа, а не переносятся в жизнь из книг, да еще чужих» [2. С. 57].
Екатерина II («рыцарь свободы и законности», с ее слов) окончательно определяет в «Наказе» формулу российского бытия: «Россия есть государство европейское», но «должно быть управляемо самодержавием». Как хорошо она говорила: «Власть без народного доверия ничего не значит для того, кто хочет быть любимым и славным», <^очу общей цели - сделать счастливыми», «Свобода - душа всех вещей», «Мы сотворены для нашего народа, и по сей причине мы обязаны говорить о вещах так, как они быть должны» [3. С. 254, 275]. Мысли и высказывания императрицы были неожиданно смелы даже для европейцев, поэтому ее «Наказы» во Франции, например, не рискнули опубликовать.
До Великой Екатерины употреблялось понятие о «христианском обществе», а при ней - «российское общество», «дворянское общество», «градское общество», т. е. трансцендентальные понятия заменены на сугубо онтологические, на субъективные. Императрица вознамерилась привести политику в «пристойную знатность», при ней заговорили о «человеколюбии», «общечеловеческих ценностях», «спокойствии рода человеческого». Современники, апологеты имперские называли ее «матерью отечества» и даже «матерью народов».
Она была «донельзя национальной, патриотичной во внешней политике, благодушно либеральной, гуманной в приемах управления, в обращении с людьми, с подданными и осторожно консервативной в законодательстве. Эта программа хотела сказать русскому обществу: живите по-русски, только думайте по-европейски. Идеи поверх фактов, отношений, как облака, разнообразя пейзажи, но не изменяя профиля страны» [2. С. 73].
Окончился либерализм великой императрицы-мечтательницы манифестом о вольности дворянской (1762) и подавлением пугачевского восстания (1774). Призыв «жертвовать собой для народа» обернулся подавлением народного мятежа, усилением крепостного права, освобождением дворян от обязательной воинской повинности.
Великая Французская революция «освободила» Екатерину II от «вольтерьянства». Она запретила публиковать книги своего «учителя», издававшегося до этого запрета 140 раз. Даже тамбовский помещик И. Г. Рахманинов удостоил Вольтера чести своего провинциального издания. И вот французское щегольство среди екатерининской знати перешло в критику «француза», в насмешку над ним. Впросак попали многие из тех, кто, как герой в пьесе Фонвизина «Бригадир» утверждал так: «тело его родилось в России», а «душа принадлежит французской короне» [4. С. 87]. В политическую опалу попадут при императрице-«вольтерьянке» воодушевленные жаждой просвещения и многомыслия А. Радищев и Н. Новиков.
Чем же объяснить крах монархического либерализма и даже утопизма императрицы, прозванной по заслугам «великой», смерть которой искренне оплакивали? Мы укажем на две причины. Во-первых, без отмены крепостного права невозможно онтологическое высвобождение «духа земли» в форме крестьянской культуры - основной силы земледельческой цивилизации как мирского образа жизни. Фольклорные пласты как «полезные
ископаемые» до сих пор слабо изучены в исторической науке и в современной культурологии. Социологическая наука вообще и марксизм в частности интерпретируют отмену крепостничества как «наделение крестьян землей», которую они же и обрабатывают.
В европейской цивилизации развитие городов опережало развитие села за счет торгового капитала, работорговли, завоевания далеких стран и земель, эксплуатации колоний. Европейский крестьянин даже при обезземеливании мог устроиться на работу в городе. И культура городская в Европе господствовала над сельской, над крестьянской. Европейские феодалы имели крепости-замки («мой дом - моя крепость») как мини-города. В России же барская сельская усадьба была инвариантом крестьянского дома и двора. В дворянско-помещичьих усадьбах содержались крестьянские хоры и оркестры, даже театры из крепостных людей.
И «вся сфера русской жизни, а особенно семейная и бытовая, оглашалась народной песней и переполнена быша живейшими к ней интересами. В такой-то сфере питательными соками народного слова и творчества по преданию или положительными данными воспитаны были, между прочим, Потемкин, Румянцев-Задунайский, Чернышов, Суворов, Державин, Дмитриев, Нелединский-Мелецкий, позднее Карамзин и др.» [4. С. 98]. Не случайно скажет Н. М. Карамзин: «Русский поет в веселии и в печали». Описывая празднование именин помещика в 1752 г., историкА. Н. Болотов, один из просветителей XVIII в., в своих «Записках» вспоминает: «Крепостной оркестр мог играть все, что хотел, но больше всего исполнялось русских плясовых песен, под которые можно было танцевать; кроме музыки, гостей развлекали дворовые девушки своими песнями, а затем и умевшие петь лакеи.
Разумовский, Орлов, Нарышкин и др. представители придворной знати были сами и любителями, и исполнителями народной песни».
А вот как писал один из иностранных путешественников во времена Екатерины II: «Во все продолжения путешествия нашего по России я не мог надивиться охоте русской народа к пению. Как скоро ямщик сядет на козла, тотчас начинает запевать какую-нибудь песню и продолжает оную непрерывно на несколько часов... Ямщик поет с начала до конца станции, земледелец не перестает петь при самых трудных работах; во всяком доме раздаются громкие песни и в тихий вечер нередко доходят до слуха нашего отголоски из соседственных деревень» [4. С. 98].
Русские просветители почувствовали опасность исчезновения «народных песен, текстов» после петровских реформ на «иностранный манер». Начало охранной деятельности по отношению к русской народной песне, фольклору было положено в 177-1773 гг., когда просветитель М. Чулков выпустил первое песенное «Собрание.» в трех частях. Это быши тексты народных песен без нотного сопровождения.
В связи с этим не следует забывать в истории русской культуры трехтомное исследование А. Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаньями других родственных народов». И до сих пор наша историческая, философская и культу-
рологическая ученость ссылается на «Золотую ветвь» Дж. Фрэзера и «Первобытную культуру» Э. Тэйлора, хотя труды А. Н. Афанасьева превосходят указанных авторов.
Кроме А. Н. Афанасьева, можно указать также на М. Забелина и других исследователей, собиравших, исследовавших, издававших народные обычаи, обряды, предания, суеверия
Вторая причина несостоятельности социальной утопии по планам Екатерины II обусловлена ее же формулой: « .думать по-европейски, а жить по-русски». Опять же по невозможности вместо одной культуры поставить другую. В таких случаях какая-то из них погибает. Русская культура, несмотря на активные веяния с Запада, не уступила западной, потому что «русский дух» имеет крепкие крестьянские корни, взрастившие тело России.
Итак, «думать по европейски, а жить по-русски» -антиномично. Метафизика («западничества») и диалектика (русской онтологии) несовместимы. Екатерина II как человек, явившийся на русский престол с Запада, явила, быть может, не ведая того, эклектику европейского зако-ноправия (в мыслях) и русского самодержавия (на практике). Петр I как сугубо русский человек, взявший всю Россию «за бороду», в такую теоретическую паутину не ввязытался. Он быш прагматиком и переносил с Запада в Россию технику и технологию, но не «вольтерьянство» и «парламент».
Первый вопрос, который хочется поставить, обращаясь к прошлому, заключается в следующем: почему просвещенные люди, ученые мужи XVIII в. оправдывали крепостничество и самодержавие? Должна же быть какая-то теория, без чего и науки нет. Понятно поведение дво-рян-землевладельцев - они жили за счет крестьянства и мыслили сообразно положению. Но просветители-то призваны умопостигать более высокие материи.
Один из самых видных «политологов» XVIII в. Ф. Прокопович (1681-1736) думал так: «...не ради страха, но и за совесть повиноватися долженствуем», причем категории «совести» (нравственности) и «долга» (категорический императив, как у И. Канта) выводятся из естественного права - «в самом естестве закон от Бога положенный» [5. С. 104-105].
В Западной Европе мыслители усматривали «естественное право» в человеке как природное, т. е. эгоистическое, неустранимое, поэтому его надо оформлять и регулировать законами. Так и возникли в Европе правовое государство, гражданское общество и свобода воли, в них уложенная.
По мысли Ф. Прокоповича, естественное право заложено Богом в человека до возникновения богочеловеческого святого писания. В этих представлениях кроется и значительное расхождение между православием и католицизмом. В православной Троице признается трехи-постасная нераздельная сущность (Во имя Отца и Сына и Святого Духа), а в католицизме Св. Дух может проистекать как от Бога-Отца, от Бога-Сына, так и от Богочеловека. Поэтому-то у католиков Папа - наместник Бога на земле. А протестантизм в разделении сущности нашел «лазейку» для проявления человеческой свободы воли, попустив себе манипулирование отношениями с помощью законов. Формула Т. Гоббса «война всех против
всех» как отражение природного естественного права человека, принята в западном мышлении и культуре за аксиому. А протестантизм, не порвав с христианством, умалил роль церкви, что является противоречием между ним и католизицизмом.
И Ф. Прокопович, и А. Кантемир, и В. Н. Татищев и другие как «ученая дружина» Петра I отдавали приоритет «правде воли монаршей». Ибо власть от Бога. А коли власть «по естественному праву» и раньше святого писания, то и церковь должна подчиняться ей. По мнению этих мыслителей, державная власть является поборником, стражем и защитником закона. И духовенство обязано ему тоже подчиняться. По естественному же праву, которое от Бога, изначально в людях неравенство. Вот и логика крепостного права.
По этой же логике принимались и категоричные утверждения, что русский народ от природы таков: самодержавием храним, а при нарушении этого правила невозможно ему, русскому народу, быть в целости и благости.
Просветители размышляли не только о верховенстве власти, но и о совершенстве, гармонии и красоте, согласовании божеского, царского, церковного и мирского. В этих целях они разрабатывали концепцию Соборности. Слово «соборность» непереводимо на иностранные языки. Оно идентифицируется и с понятием о «русской идее», о собирании вокруг нее других народов, согласных к дружбе и любви по заповедям Xристовым.
«Принцип «соборности», преодолевающий индивидуализм и в гносеологии, и в морали, и в творчестве, по самому существу онтологичен - и именно потому, что «соборность» не есть «коллектив», а Церковь, т. е. перворе-альность, уходящая своими корнями в Абсолют» [6. С. 219].
Автор этого высказывания В. В. Зеньковский, создавший труд по истории русской философии, о чем мы уже писали, был священнослужителем, поэтому он в понимании Соборности отдает приоритет Церкви. Но, как нам кажется, эта «идея» господствовала в России до XVIII в., когда еще не было абсолютной монархии, подчинившей церковь. Соборность отождествлялась с Православной Церковью как телом Xристовым, объединяющей всех верующих, по сути весь мир, поэтому она кафолическая.
Но в XVIII в. понятие Соборности просветители распространяют на Совершенство Власти от Бога в единстве с Православием и народом, что и является онтологизмом «русской идеи» и ее субъекта.
Идеалы совершенства общественных отношений просветители XVIII в. связытали с гармонией духовной и светской власти. Последняя «вручена» Государю от Бога и народа.
В «Духовном регламенте» Ф. Прокопович рассуждает о том, «что есть духовное. Коллегиум, и каковыя суть важные вины такового правления». Он призывает к подвижничеству и священнослужителей, и ученых, и писателей, и всех, обязанных служить Отечеству, которому служит сам Государь.
Таким образом, концепция Соборности включает в себя дух подвижничества, поиск совершенства, а это относится и к мирской жизни, и к монахам, и к царям. Онтологизм соборности предполагает высокие нравственные требования и к власти.
Одним из самых выдающихся людей XVIII в. был И. Т. Посошков (1652-1726). Он был теоретиком Соборности как раз в наиболее всеохватывающем смысле. Его главный труд - «Книга о скудности и богатстве» - написана в 1724 г., а опубликована М. П. Погодиным в 1842 г. Однако о «Книге.» современники знали, власть нашла в ней «криминальные вины», за что автора осудили. Умер И. Т. Посошков в тюрьме 1 февраля 1726 г.
Чем же был опасен монархической власти сторонник ее И. Т. Посошков? Одна из фундаментальных идей в его теории соборности - это «народосоветие» или «народовластие», но без ограничения его Величества Самодержавия. «Народовластие» мыслится как соборность «многомысленных», как создание из них «многосоветия». Вспомним народную поговорку: одна голова хорошо, а две лучше. «Совершенное общесоветие» - это инвариант европейского «общественного договора». Как осуществить на практике «общесоветие» - вопрос не из простых.
В учении И. Т. Посошкова сильно выражен нравственный посыл к правящим, к законодателям, которые должны обладать высокими качествами: любить правду, исключать высокомерие и низкопоклонство, смирить гордыню. Это соответствовало общему настрою «ученой дружины» Петра I и ему самому по заявлению: «мы новые люди во всем». Задача создать «новых людей» обсуждалась вполне серьезно и обосновывалась опять же теорией соборности, принципом совершенства во всем.
Политические «вины» И. Т. Посошкова, очевидно, связывались и с его критикой русской действительности. В «Донесении о исправлении всех неисправ» он писал: «Аще кто восхощет умныма очима воззрети на житие наше православно российское и на вся поведения и дела наша, то не узрит ни во единой какой либо вещи здравого дела. Ни во церквах прямого порядка не обращети, ниже во чтении и пении, ниже во гражданском, ниже в посе-ленском, ни в воинском, ни в судейском, ни в купецком, ни в художном. и не вем такого дела или вещи какой, еже б пороку в ней не было. Не есть в нас в целости от главы даже и до ногу, и живем мы всем окрестным государствам в смех и в поношение. Вменяют они нас вместо мордвы, а и чуть что и неправда их, понеже везде у нас худо и непорядошно» [5. С. 181].
После такой критики соборность, коли «везде худо», представляется проблематичной. Но если рассматривать в совокупности все, о чем рассуждал и что предлагал И. Т. Посошков, то его теория и практика соборности наиболее реалистична, хотя и трудно осуществима в тех условиях.
И. Т. Посошков питает глубокую веру в «праведный суд», невзирая на чины и лица, ибо всем суд един - от Бога и Царя. Но вот что касается «праведного суда» от монаршей власти, то сам мыслитель пострадал от нее.
Поистине, многомыслие - новаторский интеллектуальный посыл XVIII в. Как император Петр был Первым, так и его «ученые дружинники» стали первооткрывателями и основоположниками новых знаний и сфер в русской действительности. К их числу относится и В. Н. Татищев (1686-1750). Мировоззрение его светское и никак не богословское. Благодаря таким людям, как В. Н. Татищев, кончилась монополия духовенства на духовное образо-
вание - началось время образования светского. В.Н.Та-тищев много читал: сочинения Т. Гоббса, Дж. Локка,
Н. Макиавелли, И. Ньютона, Г. Галилея и др.
Широко образованный, он мыслил свободно, но и ограничивал себя, придерживаясь помещичьих интересов, так как являлся помещиком. Крепостное право оправдывал, считая его «вкоренившимся обычаем». Мы уже указывали на примере Ф. Прокоповича на аксиоматику просветителей - «русский народ таков». Когда же «таковые» восставали, нарушая логику «соборных», то умом и рукой в лице В. Н. Татищева выводили: «Никогда никаков бунт от благоразумных людей начинаний не имел, но, равномерно ересям, от коварных плутов с прикрытием лицемерного благочестия начинается, которой меж-до подлостью разсеяв производят» [5. С. 122]. Помещик-мыслитель делил людей на «дворян» и «подлых». Народные герои И. И. Болотников, С. Разин, крестьяне, а также стрельцы (участники дворцовых переворотов) и «чернь» - все принадлежали к «самой подлости» и были невежественными. Поэтому В. Н. Татищев считал, что спасением от революционных потрясений является наука - там, где она процветает, бунты исключены. Увы, мы знаем теперь, через два с лишним столетия, что политическим революциям предшествует революция в умах - «от науки».
Однако В. Н. Татищев не был закоренелым ортодоксом в своих убеждениях и выступал за распространение знаний среди «подлых», быть может, надеясь, что они образуются и не станут бунтовать. Как видим, проблема крепостного права и образование взаимосвязаны, но никак практически не соединялись. Еще раз напомним, что философ Н. Федоров в «Философии общего дела» справедливо упрекал власть Киевской Руси и Московского царства, духовенство за отказ вводить и развивать образование среди народа.
А В. Н. Татищев осуждал и церковь за непризнание ученых, за их преследования, клевету на них. В своем главном труде «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» (1733) он предлагал духовенству создавать училища за счет средств монастырей - «в честь Богу». В «Экономических записках» рекомендовал заводить наряду с тюрьмами бани и школы.
Интересны и философские размышления просветителя. Они - сугубо светские. Например, о душе: «.свойство души есть дух, не имущий никакого тела или частей, следовательно, нераздельна, а когда нераздельна, то и безсмертна» [5. С. 118].
На основе «естественного закона» он признавал «разумную любовь к себе». Это у него как бы по-европейски: «естественное» - «эгостическое». Тогда нарушается теоретическая стройность и логика Соборности. И В. Н. Татищев уточняет: «заимодательно Бога любить», так как «естественный закон» (любви к себе и ближнему) прописан пророками и Христом. Таким образом, онтологизм «богочеловеческого» сохранен, соборность удержана.
Нельзя не заметить деление «наук» В. Н. Татищевым на «душевные» (за Богословием) и «телесные» (за философией). Ведь здесь впервые усматривается уход философии от теологии, обретение философией самостоятельной роли, светскости существования.
Особая заслуга В. Н. Татищева числится за ним потому, что он - первый русский историк. И для субъекта культуры, для онтологизации его историческое знание и сознание представляется изначальным. Без истории нет теории. А историческое, осознающее себя, становится теорией развития.
Образованнейший человек, создавший «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» как «Энциклопедию» своего мировоззрения, В. Н. Татищев положил начало светскому научному знанию, свободному от теологии.
Но первым гением XVIII в. в области науки назван М. В. Ломоносов (1711-1765). По способностям в разных сферах деятельности (науке, искусстве, литературе, просвещении) и достижением в этих деяниях он в ряду титанов Европейского Ренессанса и Просвещения. «Архангельский мужик» имел вольный характер, потому что поморский народ русского Севера был менее зависим (кто-то и вовсе свободен) от крепостного права, чем население Центральной России.
Он полностью принял на себя обязанности служения Государству, Царю и Отечеству, говорил, что ученый не артист, но государственный муж.
Его достижения в науке и в искусстве могли бы быть еще значительнее, если бы он не тратил время на организацию просвещения, борясь при этом и с противниками-невеждами, и с «ученой бироновщиной», унижавшей русских людей, в том числе М. В. Ломоносова, мнением о неспособности русских к науке. Более того, засевшие в Академии наук иностранцы и препятствовали занятиям наукой «по-русски», и средства приворовывали, и невежество свое по русской истории «закрывали» амбициями и снобизмом. А М. В. Ломоносов как истинный русский человек без обиняков «резал матку-правду» и свободно заявлял: «Не хочу быть дураком даже у Бога», «я делаю честь Отечеству».
Вера и Отечество были для него святы, но «свято», по его мнению, и свободное научное исследование. В отличие от В.Н. Татищева, М. В. Ломоносов соединял в своем мировоззрении науку и религию, признавал бытие Божие и «предустановленную гармонию». Последнее он, очевидно, воспринял от немецкой и французской философии (X. Вольф, Г. В. Лейбниц, Р. Декарт), когда учился в Германии, и признавал, по их примеру, дорогу к вольному философствованию и научному творчеству.
Личность М. В. Ломоносова в нашем исследовании субъекта культуры необходима и по многосторонним заслугам его в русской культуре (он «первый» и «новый» во многом и в духе империи), и потому, что, на наш взгляд, он соединяет основанием науки начало империи Петра I через царствование женщины-императрицы Елизаветы до женщины-императрицы Екатерины II. В 54 года, когда заканчивалась жизнь М. В. Ломоносова, ему нанесла визит Екатерина Великая. По свидетельству современников во время беседы с императрицей гени-альныш ученый, мыслитель-просветитель, поэт и художник-новатор, государственник-патриот «был мрачен».
Как знать, быть может, ученый муж, перейдя из времен Петра I во времена Екатерины II, обдумывал смысл бытия, «предустановленную гармонию» русской жизни, бодрорадостной по внешнему созиданию и не совсем
уж благостной по внутреннему размышлению. Для полноты субъекта русской культуры в XVIII в. требовалась философская рефлексия о самом Человеке. При наличии таковой можно говорить о воплощенной секуляризации в культуре.
Вершиной секуляризации в культуре XVIII в., особенно в последней его четверти, является умонастроение и научно-философское творчество А. Н. Радищева (1749-1802). Если В. Н. Татищев считал, что «философия не грешна», то А. Н. Радищев создал русскую философию, которую в наше время называют социальной философией.
В его основных произведениях «Путешествие из Петербурга в Москву», «О человеке, его смертности и бессмертии» впервые поставлены социальные проблемы.
Мы не рассматриваем собственно философскую гносеологию и онтологию А. Н. Радищева. Об этом обстоятельно написано в талантливой книге красноярского философа Н. М. Чуринова «Совершенство и свобода» [7]. Мы же обратим внимание на то, что только А. Н. Радищев из числа всех прославленных просветителей XVIII в. высказался против самодержавия как нарушения «естественного» права, как несовместимости монархии с «естеством» человека, а крепостничества с патриотизмом. Последнее особенно важно для становления субъекта культуры, так как любовь к Отечеству и угнетение соотечественника соотечественником, казалось бы, вещи противоестественные.
Отказ самодержавию в праве «на жизнь» само собой ставит вопрос: а кто будет управлять «жизнью» и как это осуществится? И тут опять же впервые для века Просвещения А. Н. Радищев говорит о «народовластии», что более радикально, нежели «многосоветие» И. Посошко-ва в начале петровского «столетнего века». И что, безусловно, выделяется в суждениях А. Н. Радищева, так это выдвижение самого народа на первое место в качестве субъекта истории, государства и культуры.
«Народная воля», «неиспорченный народ», «свободный человек», «равенство мужчин и женщин», «правила общежития», «совершенствование» как цель, «смерть и бессмертие» - каждое из таких понятий в сочинениях
А. Н. Радищева выводит на проблематику социологии культуры или социальной культурологи, на поиски и определения смыслов бытия в судьбе России.
Нас, конечно, интересует, а каким образом может воплотиться в жизни субъект «народной воли», «народовластия»? По А. Н. Радищеву, совершенная «соборная власть» и «народовластие» возможны через Закон. Поэтому мыслитель пишет «О законоположении» (1801-1802) и «Проект гражданского уложения» (1801). Перед этим он отбыт десятилетний срок сибирской ссылки по указу императ-рицы-«вольтерьянки» Екатерины II, назвавшей его «Путешествие.» «богомерзким сочинением». Она с помощью назначенной ею комиссии пыталась создать новое Уложение, дабы исключить «недостатки» в России. Но комиссия была единодушна в сохранении крепостного права. Как только А. Н. Радищев определил основной недостаток России (систему крепостничества), так сразу угодил в ссылку. Вера в Закон без решения основного вопроса «Философии жизни» в России оказалась трагически не осуществленной в судьбе А. Н. Радищева. Отча-
янье привело его к самоубийству - к потере «смысла жизни», к форме разрешения «смерти и бессмертия» на его человеческом бытии.
Бессмертной оказалась «мыслительная сила» А. Н. Радищева, связь этой силы с духовно-нравственными представлениями человека о человеке. «В каком бы то состоянии ни было, человек удобряет свою чувственность, острит силы мысленные, укрепляет понятие, рассудок, ум, воображение и память. Он приобретает бесчисленное количество понятий, и из сравнения его рождаются понятия о красоте, порядке, соразмерности, совершенстве. Побуждение его к сожитию ввело его в общественное житие, и се разверзаются в нем новые совершенства. Права и обязанности, в общежитии им приобретенные, возводят его на степень нравственности; и уже рождаются в нем понятия о честности, правосудии, чести, славе; уже из побуждений к сожитию рождается любовь к отечеству, к человечеству вообще, а за ними следуют тысячи добродетелей или паче сия из многих рождается; и сожительность его претворилась в великодушие, щедроту, милосердие. Таким образом, достигает он до вершины своего чувствования, до совершенства всех своих качеств, до высшего понятия о добродетели» [8. С. 402].
До А. Н. Радищева никто так интенсивно интеллектуально, сжато не писал о связи в человеке всех качеств «добродетели», «мыслительной силе» понятий, их исторической «постепенности» в существовании рода человеческого. Такой стиль его высказываний и есть для нас прекрасный пример «культурологического письма».
Не отвергая, а утверждая Бога как гаранта бессмертия, А. Н. Радищев возвеличил «мыслительные силы» человека. Не от этой ли идеи о «мыслительном» в человеке родилась в XX в. теория ноосферы В. И. Вернадского - концепция «царства разума» о планетарном значении человеческой мысли, приравненной к геологической силе. Если исходить из «исторической постепенности» в человеческом мышлении, о чем философски оригинально заявил А. Н. Радищев, то, действительно, без преемственности в науке и культуре, с «чистого листа» ничего не возникает. И дух преемства ведет людей в общей исторической связке, обеспечивая развитие и бессмертие. Фактически А. Н. Радищев сформулировал Закон Постепенности, но не прямолинейности, в культуре.
Эмпирический материал уже столь обширен в XVIII в., что в порядке описаний, перечислений, названий невозможно исчерпать множественность произведенного иерархически расширившимся субъектом культуры. Скажем о главном: в XVIII в. родилось профессиональное светское искусство, возникла профессиональная литература. И субъект культуры стал более множественным, персонифицируясь в сферах власти и государственного управления, в «духовном регламенте» церкви, «научной дружине», «художествах», «народном творчестве».
Между государством, религией и народом встал «посредник»: интеллектуальный светский авангард, называемый «интеллигенцией». Трагическая судьба А. Н. Радищева - первый пример отхода «мыслительной силы» от абсолютной власти самодержавия, ответственности че-ловека-творца только перед Богом, потому что «талант -от Бога», а царь «по естеству» такой же человек, как все...
«Мыслительная сила», вызревшая в XVIII в., вывела русскую культуру к новым идейным концепциям и формам национального самосознания в XIX в.
Субъект культуры века Просвещения обрел социальную институциализацию: структуру светского образования, преподавание философии, академическую науку, академическое художество, мастерские художников, литературно-книжные издательства, типографии, журнально-газетные редакции, профессиональный театр, частные библиотеки, публичные игрища-машкерады.
Народ продолжал жить своей религиозно-духовной и язы-чески-суеверной жизнью, оставаясь субъектом «в себе».
В итоге XVIII в. проявился множественный субъект культуры, социально дифференцированный как на индивидуально-личностном, так и на сословно-групповом и однородно коллективном (крестьянство) уровне.
На рубеже столетий, начиная с Киевской Руси, в России всегда происходили события, которые можно назвать переломными и «смутными», когда «русская идея» металась и искала новые формы воплощения, что-то при этом теряла и что-то находила.
Библиографический список
1. Мальцев, А. И. Странники-безденежники в первой половине XIX в. / А. И. Мальцев // Xристианство и цер-
ковь в России феодального периода. Новосибирск : Изд-во СО РАН, 1989. 444 с.
2. Ключевский, В. О. Неопубликованные произведения / В. О. Ключевский. М. : Наука, 1983. 416 с.
3. Ключевский, В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники / В. О. Ключевский. М. : Мысль, 1993.
4. Колпакова, Н. П. Песни и люди: О русской народной песне / Н. П. Колпакова. Л. : Наука, 1977. 136 с.
5. Плеханов, Г. В. История русской общественной мысли / Г. В. Плеханов. В 2 т. Т. 1. М. : Изд-во Миръ, 1914. 304 с.
6. Зеньковский, В. В. История русской философии /
В.В. Зеньковский. Т. 1. Ч. 1. Л. : Эго, 1991. 222 с.
7. Чуринов, Н. М. Совершенство и свобода / Н. М. Чу-ринов. 3-е изд., доп. Новосибирск : Изд-во СО РАН, 2006. 712 с.
8. Радищев, А. Н. О человеке, о его смертности и бессмертии / А. Н. Радищев // Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир - Эпоха Просвещения / под ред. И. Т. Фролова [и др.] ; сост. П. С. Гуревич. М. : Политиздат, 1991. 464 с.
V. I. Zamyshlyaev
HISTORICAL AND SOCIAL SUBJECTS OF CULTURE IN RUSSIA OF XVIII CENTURY
It is described historical onthology of Russian culture dealing with the state, religion and nations.
