CC BY
51
УДК 091
Д. Ю. Бобылева*
ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ А. ВАЛИЦКОГО И ЕЕ ИСТОКИ
Статья посвящена истокам и краткому анализу историко-философской концепции современного польского историка русской мысли Анджея Валицкого (р. 1930), автора фундаментального труда «The Flow of Ideas: Russian Thought from the Enlightenment to the Religious-Philosophical Renaissance» и более четырехсот публикаций на английском, польском, русском и других языках,
Ключевые слова: А. Валицкий, С. И. Гессен, И. Берлин, Варшавская школа истории идей, история русской философии.
D. Y. Bobyleva
THE HISTORICAL AND PHILOSOPHICAL CONCEPTION OF A. WALICKI
AND ITS ORIGINS
The article is devoted to the ideological roots and the brief analysis of historical and philosophical conception of the contemporary Polish historian of Russian thought Andrzej Walicki (1930), the author of the fundamental work «The Flow of Ideas: Russian Thought from the Enlightenment to the Religious-Philosophical Renaissance» and more than four hundred publications in English, Polish, Russian and other languages
Keywords: A. Walicki, S. Hessen, I. Berlin, Warsaw School of the History of Ideas, the history of Russian philosophy.
Интерес А. Валицкого к русской культуре возник благодаря знакомству с русским философом, редактором журнала «Логос» Сергеем Иосифовичем Гес-сеном (1887-1950), который был близким другом семьи Валицких. С. И. Гессен покинул Россию в 1922 г. и затем преподавал в Польше. В мае 2001 г. Валицкий посвятил памяти Гессена лекцию по случаю присуждения почетной докторской степени в Лодзинском университете, назвав русского мыслителя своим первым
Бобылева Дарья Юрьевна, аспирант, кафедра истории русской философии, философский факультет, Московской государственный университет им. Ломоносова; daria_november@ mail. ru
124
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 3
учителем [12, р. 56]. Обратимся к работе Валицкого «Философия права русского либерализма» [1], впервые опубликованной на английском языке в 1987 г. Эту работу Валицкий также посвятил памяти Гессена. В ней он рассматривает философию права Г. В. Плеханова, В. И. Ленина, Б. Н. Чичерина, Вл. Соловьева, П. И. Новгородцева и других авторов, а также Гессена — «последнее звено» в развитии русской либеральной философии права, «послереволюционный синтез» идей предшественников [1, с. 489, 509].
Гессен учился в Германии и в 1909 г. успешно защитил под руководством Г. Риккерта докторскую диссертацию во Фрайбургском университете. Позже он стал одним из идейных вдохновителей журнала «Логос» [3, с. 123]. Общее рационалистическое направление русского издания «Логоса» было определено совместной статьей Ф. А. Степуна и С. И. Гессена «От редакции» и вызвало критику с позиций религиозной философии. Возникла полемика между В. Ф. Эрном и С. Л. Франком, которая, в свою очередь, нашла широкий отклик в кругу русских интеллектуалов [2, с. 129-131]. Дискуссия была важна для дальнейшего развития русской философии, т. к. ее результатом стало вовлечение русской философии в общеевропейский контекст.
Гессен много писал о кризисе либерализма, причину которого видел в утрате трансцендентного статуса понятием истины. Выходом из этого должно было стать преодоление субъективизма и релятивизма, противоречивших идее об исторической преемственности. Гессен подчеркивает диалектическую взаимосвязь между культурой и историей; в истории он обнаруживает неизменный сверхисторический компонент — вечные ценности, сущность которых не зависит от внешних условий [1, с. 503-508]. Именно в защите ценностей Гессен видел главную задачу либерализма. В русском обществе на протяжении десятилетий шли дискуссии о содержании понятия правового государства. Гессен по-своему осмыслил это понятие и в стремлении примирить либеральные и социалистические идеи пришел к концепции правового социализма, которая, по оценке Валицкого, была излишне оптимистичной на фоне событий революции [1, с. 524-526]. В целом идеи Гессена, которым Валицкий отводит место между левым либерализмом и немарксистским социализмом, самобытны и подводят итог многолетним философским поискам в сфере политической мысли. Сознавая исторически сложившийся в России недостаток уважения к праву, Гессен всю жизнь занимался «оправданием права» и утверждением его необходимости [1, с. 557]. Часть рукописей Гессена была безвозвратно утрачена во время Варшавского восстания [1, с. 497], а в последние годы жизни он почти не имел возможности заниматься философией из-за политической ситуации в стране. Среди мыслителей, повлиявших на его мировоззрение, сам Гессен выделял Вл. Соловьева и Н. А. Бердяева. Не занимаясь непосредственно историей философии и касаясь в своих работах лишь некоторых ее аспектов, он пробудил в польском исследователе интерес к русской мысли, во многом определивший судьбу последнего.
К середине 1950-х гг. в Польше возник кружок, впоследствии известный под названием Варшавской школы истории идей. Валицкий стал одним из его основателей; также туда вошли специалист по марксизму Лешек Колаковский (1927-2009), философ и переводчик Бронислав Бачко (1924-2016), историк
и социолог Ежи Шацкий (1929-2016). По оценке Валицкого [16, p. 5-7], каждый внес вклад в развитие истории идей, однако основные методологические принципы были созданы Колаковским. Члены кружка рассматривали проблемы историцизма, под которым, пишет Валицкий, следует понимать не только гегелевскую идею существования непреодолимых внутренних законов истории, но и особого рода понимание исторической проблематики, связанное с герменевтическим методом [16, p. 6-7]. Валицкий так объясняет особый интерес к истории в среде польских интеллектуалов:
Historicism as belief in the Hegelian Weltgeist, in the hidden Reason of History, unfolding in accordance with its immanent, necessary laws, was <...> a substitute for a naive belief in the socialistic ideal. The existence of evil under socialism, the contrast between ideal and reality, were so obvious that the only justification of one's commitment to the cause of socialism in Poland had to be sought in historicism. Historical determinism, combined with the Hegelian concept of the inner meaning of history, made it possible to believe that cruelty was a necessary price for progress, that present evil was, in fact, paving the way to a better future and that further sacrifices were demanded in order to realize the great design of History [16, p. 6-7]. (Истори-цизм как вера в гегелевский Weltgeist, скрытую историческую причинность, развертывающуюся в соответствии с ее необходимыми имманентными законами, был <.> замещением наивной веры в социалистический идеал. Существование зла в социалистическую эпоху и контраст между идеалом и действительностью были настолько очевидны, что единственное оправдание для чьей бы то ни было приверженности делу польского социализма следовало искать в историцизме. Исторический детерминизм в сочетании с гегелевской концепцией внутреннего смысла истории позволил поверить, что жестокость была неизбежной платой за прогресс, что сегодняшнее зло в действительности открывало путь к лучшему будущему, и что для воплощения великого замысла Истории требовались дальнейшие жертвы (перевод с английского автора))
Тот факт, что влияние позитивизма и идей К. Поппера [6] в среде польских интеллектуалов было минимальным, определил своеобразие подходов к исторической проблематике. Основные идеи Варшавской школы были сформулированы в публикациях начала 1960-х гг.; первой из них стала докторская диссертация Валицкого о русском славянофильстве [15]. Затем вышли работа Бачко о Руссо [см. 7], труд Колаковского о внеконфессиональном христианстве [см. 10] и очерк Шацкого о контрреволюционных мыслителях Франции [14]. В этих работах можно проследить общий методологический подход, но сначала следует уточнить значение термина «история идей».
Валицкий соглашается с А. Лавджоем, предложившим концепцию «великой цепи бытия» [см. 4] как принцип непрерывности в истории мысли, — в том, что те или иные идеи можно проследить в разных сферах культуры: хороший специалист в области интеллектуальной истории не должен игнорировать отголоски одних и тех же идей, которые обнаруживаются в принципиально разных областях (например, романтическое направление существовало не только в литературе, но и в экономике). Здесь же Валицкий упоминает К. Шорске [13], применившего предложенные Ф. де Соссюром понятия диахронии и синхронии в культурологии. Поскольку история идей относится к междисциплинарным
отраслям, в ней находят применение методы многих областей знания. История идей как научная дисциплина дает широкие возможности для исследования, но налагает ряд ограничений. Склонность историков воспринимать мыслителей прошлого как современников вредна; историку необходимо учитывать историческую дистанцию и ее влияние на анализ идей прошлого. Также любые идеи не следует рассматривать как чисто теоретические и существующие отдельно; их всегда необходимо изучать в историческом контексте.
Валицкий пришел к выводу, что основными единицами исследования в истории идей должны быть отдельные мировоззрения (ШекашзЬаии^еп в терминологии К. Маннгейма [11]). Мировоззрение, писал Валицкий, не эквивалентно философской теории; являясь концептуализацией особого видения мира, оно не сводится к последнему и не исчерпывается им. История идей как история мировоззрений позволяет выявить внутреннюю когерентность всех сфер культуры.
Колаковский, независимо от Валицкого развивший ту же мысль в своей монографии [10], подчеркивает, что историку необходимо схватывать главную идею и подчинять ей эмпирические данные: значение фактов зависит от идей, а историка можно сравнить с художником-экспрессионистом, располагающим обширной палитрой.
В результате политического кризиса 1968 г. Бачко и Колаковский покинули Польшу, публикация их работ была запрещена, а влияние Варшавской школы заметно уменьшилось. Валицкий, возглавивший отдел по изучению истории польской философии в Польской академии наук (он пишет, что ему было тяжело принять эту должность после вынужденной эмиграции коллег, но те оказали ему моральную поддержку), участвовал в споре о статусе польской философии. Его оппоненты считали, что в истории философии не следует выделять национальный аспект; Валицкий отстаивал противоположную точку зрения, подчеркивая, что интеллектуальная история всегда была историей конкретного общества и подразумевала поиск новых смыслов в его духовном прошлом.
Варшавская школа перестала существовать, но дискуссии вокруг ее наследия продолжались до середины 1970-х гг. И хотя в них часто звучали критические ноты, Варшавская школа оказала большое влияние на развитие истории идей.
В 1960 г. Валицкий познакомился с Исайей Берлином — английским историком философии, теоретиком либерализма и философом русско-еврейского происхождения. В 1935 г. Берлин окончил Оксфордский университет и продолжил работу в нем, впоследствии став профессором социально-политических наук. Берлину принадлежит работа «Русские мыслители» (1978) [8], в которой представлены эссе о В. Г. Белинском, М. А. Бакунине, Л. Н. Толстом, Ф. М. Достоевском и других философах. Берлин мало интересовался русской религиозной философией, отдавая предпочтение рационалистическим концепциям и уделяя особое внимание идеям А. И. Герцена.
При первой встрече Валицкий и Берлин говорили по-русски, обсуждая критику историцизма К. Поппера, русских гегельянцев, Белинского. Берлин произвел большое впечатление на Валицкого своим пониманием историко-философского исследования как свободного от догматизма процесса и при-
нятием многообразия философских концепций. Он считал, что настоящий исследователь должен обладать эмпатией, интуицией, умением глубоко проникать в суть любого мировоззрения. Берлин и Валицкий имели близкие взгляды и на русскую мысль: обоих интересовал XIX в., оба схожим образом описывали роль интеллигенции в русской истории. Именно Берлин предложил Валицкому написать большую работу о споре между западниками и славянофилами, на основе которой затем и была создана знаменитая монография [17]. Их многолетняя переписка прервалась лишь со смертью Берлина в 1997 году. Одно из последних писем к Валицкому Берлин закончил следующими словами: «There is nobody I am prouder to know» [9, p. 172]. («Нет никого, знакомством с кем я мог бы гордиться больше», перевод с английского автора). В речи, произнесенной по случаю вручения премии Бальцана (1998), Валицкий подчеркнул, что многим обязан дружбой с Берлиным [9, p. 177-185].
После краткого обзора формирования научных интересов и исследовательской методологии А. Валицкого перейдем к его историко-философской концепции. Польский исследователь рассматривает русскую мысль не как обособленный феномен, имеющий ряд исторически обусловленных отличий от европейской философии, но как полноправную ветвь и закономерный этап развития последней. Применяя методологию, разработанную в рамках Варшавской школы, Валицкий изучает русскую философию в историческом и социокультурном контексте, подчеркивая, что содержание философской мысли нельзя полностью свести к политической, экономической и социальной проблематике, а философия не является простой производной от исторической действительности.
Валицкий начинает анализ русской философии с последней трети XVIII в. Он описывает просветительское движение в эпоху Екатерины II и в качестве первых мыслителей, затронувших в своих работах подлинно философскую проблематику, выделяет Я. П. Козельского, Д. С. Аничкова, С. Е. Десницкого, Н. И. Новикова, М. М. Щербатова. Кульминацией русского Просвещения Валицкий считает работы А. Н. Радищева [17, p. 29-97]. Интенсивное развитие русской мысли связано с политической философией эпохи Александра I: попытки направить Россию по пути либеральных преобразований привели к появлению множества работ по вопросам политики, экономики, юриспруденции. Авторами этих работ были И. П. Пнин, В. В. Попугаев, М. М. Сперанский, Н. М. Карамзин, Н. М. Муравьев и П. И. Пестель. К реакционным направлениям мысли автор относит мистицизм, представленный масонством, и т. н. бюрократический обскурантизм, принципы которого были реализованы в деятельности министра народного просвещения А. Н. Голицына. [17, p. 97-136]. Процессы, происходившие в общественно-политической и духовной жизни, обозначили противоречие между стремлением преодолеть отсталость страны через восприятие достижений европейской цивилизации и в то же время не утратить национальное своеобразие, что, в свою очередь, привело к необходимости выбора дальнейшего пути развития. Этим противоречием завершается первый период истории русской мысли [17, p. 136-145].
Второй период истории философии соответствует царствованию Николая I (1825-1855) и отличается осмыслением историософской и социально-полити-
ческой проблематики. Начавшись с «Философических писем» П. Я. Чаадаева, этот период охватывает противостояние между западниками и славянофилами, идеи петрашевцев, русских гегельянцев Н. В. Станкевича, М. А. Бакунина, В. Г. Белинского, А. И. Герцена. Валицкий отмечает, что благодаря Чаадаеву стал возможен не только спор между западниками и славянофилами, но и само появление обеих концепций: философия славянофилов — «боковая ветвь европейского консервативного романтизма» [17, р. 183] — стала реакцией на проблемы, впервые поставленные в «Философических письмах». Отмечая реакционную направленность славянофильства и идеализацию консервативных ценностей, Валицкий положительно оценивает нравственную проблематику, критику действительности и тот факт, что славянофилы не ограничивались интересами дворянства. Закат славянофильства он объясняет переходом от теоретической философии к политике: после смерти Николая I: казалось, что на смену отвлеченному философствованию придет реальная деятельность образованного дворянства. [17, р. 223-225]. В 1840-х гг. Россию захватило гегельянство, целью которого было преодоление наследия романтизма и консерватизма. Западничество Валицкий характеризует как временную идейную платформу, объединившую противников славянофильства с перспективой формирования разных направлений, окончательно сложившихся к 1860-м гг. Во взглядах Герцена Валицкий видит связующее звено между декабристами и демократами 60-х гг. [17, р. 273].
Третий период истории русской мысли относится к реформам 1860-70-х годов. Валицкий относит к нему полемику между Н. Г. Чернышевским и П. Д. Юркевичем, идеи Д. И. Писарева, Н. А. Добролюбова и ряда консервативных мыслителей и завершает его переходом от народничества к марксизму.
Четвертый период связан с религиозно-философской мыслью в пореформенные годы: автор сравнивает взгляды Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, рассматривает творчество Вл. Соловьева и воззрения университетских философов-идеалистов Л. М. Лопатина и С. Н. Трубецкого.
Наконец, к последнему — пятому — периоду истории русской мысли Валицкий относит философию мыслителей, пришедших к идеализму от марксизма: Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, П. Б. Струве, а также взгляды В. В. Розанова и Д. С. Мережковского. К началу XX в. в интеллектуальной жизни складывается уникальная ситуация; существование двух религиозно-философских обществ — в Москве и Петербурге — указывает на то, что философствование как деятельность становится своеобразным институтом гражданского общества. Потребность в противостоянии марксизму, позитивизму и материализму очевидна [17, р. 800-811]. Важным для истории русской мысли стало появление сборника «Вехи» (1909). Рассмотренное здесь крупнейшее исследование по истории русской мысли завершается революцией 1917 г., однако Валицкий не отрицает существования послереволюционной русской философии, продолжающей прежнюю интеллектуальную традицию; труд по ее истории пока не написан [5, с. 135].
Валицкий рассматривает русскую мысль как пронизанный взаимосвязями поток идей, в котором четко определено место каждого мыслителя. Основываясь на подробном анализе русскоязычных первоисточников, соединяя
в своем подходе интерес к либерально-демократическим учениям XIX столетия и к наследию Серебряного века, а также используя специфическую методологию историко-философского исследования, Валицкий подтверждает статус русской мысли во всем ее многообразии как равноправной ветви мировой философской традиции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Валицкий А. Философия права русского либерализма. — М.: Мысль, 2012. — 576 с.
2. Ермичев А. А. Журнал Логос и его место в русской философской и культурной жизни начала ХХ века // Вестник РХГА. — 2010. — Т. 11, № 2. — С. 127-136.
3. Крамме Р. Творить новую культуру — «Логос» 1910-1933// Социологический журнал. — 1995. — № 1. — С. 122-136.
4. Лавджой А. Великая цепь бытия: История идеи. — М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. — 376 с.
5. Маслин М. А. «Поток идей»: новая книга Анджея Валицкого // Философский журнал. — 2016. — Т. 9, № 2. — С. 127-137.
6. Поппер К. Нищета историзма. — М.: Прогресс, 1993. — 188 с.
7. Baczko B. Rousseau. Einsamkeit und Gemeinschaft. — Wien: Europa-Verlag, 1970. — 592 s.
8. Berlin I. Russian Thinkers. — London: Hogarth Press, 1978. — 312 p.
9. Isaiah Berlin to Andrzej Walicki (1862-1996) // Dialogue and Universalism. Russia, Poland and Marxism. — 2005. — Vol. 15, is. 9-10. — 196 p.
10. Kolakowski L. Jednostka i nieskonczonosc. Wolnosc i antynomie wolnosci w filozofii Spinozy (Individual and Infinity. Freedom and the Antinomies of Freedom in Spinoza's Philosophy). — Warsaw, 1958. — 630 s.
11. Mannheim K. Essays on the Sociology of Knowledge. — New York, 1952. — 327 p.
12. Styczynski M. Sergei Hessen, neo-Kantian// Studies in East European Thought. — 2004. — Vol. 56, is. 1. — P. 55-71.
13. Schorske С. Fin-de-siècle Vienna: Politics and Culture. — New York. 1980. — 378 p.
14. Szacki J. Kontrrewolucyjne paradoksy. Wizje swiata francuskich antago-nistow Wielkiej Rewolucji 1789-1815 (Counterrevolutionary Paradoxes. The French Antagonists of the Great Revolution and their Visions of the World). — Warsaw, 1965. — 166 s.
15. Walicki A. W krqgu konserwatywnej utopii. Struktura i przemiany rosyjskiego slowianofilstwa. — PWN, Warszawa, 1964. — 490 s.
16. Walicki A. On Writing Intellectual History: Leszek Kolakowski and the Warsaw School of the History of Ideas // Critical Philosophy. — 1984. — Vol. 1, is. 2. — P. 5-23.
17. Walicki A. The Flow of Ideas: Russian Thought from the Enlightenment to Religious-Philosophical Renaissance. — Frankfurt am Main: Peter Land Edition Publ., 2015. — 876 p.
