CC BY
38
ИСТОРИЯ
Вестник Омского университета, 2001. №3. С. 65-68. © Омский государственный университет
УДК 930.1
ИСТОРИКИ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ РОССИЙСКОЙ ЭМИГРАЦИИ (К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА)
А.А. Морозов
Омский государственный университет, кафедра всеобщей истории 644077, пр. Мира 55A
Получена 13 марта 2001 г.
In this article the author tries show a place of the researches on medieval history in historiography of Russian emigration.
Революция в числе прочего привела к тому, что очень много русских было вынуждено покинуть Родину. Среди эмигрантов оказались ведущие представители российской науки. Среди них значительную часть составили ученые-историки самых разных направлений.
Личная и творческая судьба этих ученых сложилась весьма различно. География их расселения очень широка: от Китая и Японии до Америки. Тем не менее наиболее значительная часть историков продолжала свою профессиональную деятельность в русских научных сообществах в Европе [1].
Настоящей столицей науки и образования русского зарубежья в 1920-е гг. стала Прага [2]. Во многом это произошло благодаря целенаправленной поддержке правительства Т. Масарика [3]. Чешское правительство выделяло немалые средства на создание условий для работы русских ученых. При его непосредственной поддержке в Праге был создан Русский институт, просуществовавший до 1936 г. В значительной степени он финансировался министерством образования ЧСР. Долгое время его возглавлял В.А. Францев.
С 1925 г. активную исследовательскую деятельность стал осуществлять Семинар им. Н.П. Кондакова, преобразованный впоследствии в институт. Активное участие в его работе приняли А.А. Васильев, Е.Ф. Шмурло, П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Г.В. Вернадский и многие другие русские историки-эмигранты. Семинар им. Н.П. Кондакова финансировался также при посредничестве Т.Масарика, получил всемирную известность благодаря изданию своих сборников «АгЛтит Kondakovianum». Основное внимание участники семинара сконцентри-
ровали на исследовании русской иконописи, византийской истории и искусства, средневековой истории славян.
Достаточно активно действовали в Праге Русский свободный (народный) университет и Русское историческое общество. Оба научных учреждения ставили своей целью изучение современной России и ее прошлого. Здесь читали свои лекции и представляли результаты своих исследований А.А. Кизеветтер, И.И. Лаппо, А.В. Флоров-ский, Е.Н. Ляцкой, С. Пушкарев и др.
В отличие от Праги, Париж не стал научным центром русского зарубежья. Во многом сказались консерватизм французских университетов и отсутствие материальной поддержки, подобной той, которая была в Чехославакии [4]. Однако в 1925 г. был создан Свято-Сергиевский Богословский институт, объединивший ряд талантливых ученых: Н.А. Бердяев, А.В. Карташев, Г.П. Федотов и др. В центре их исследований оказалась история православной церкви и русской святости, история русской культуры.
В Париже историки-эмигранты работали также в Институте славянских исследований и в Свободном университете.
Значительное количество историков устроилось в Югославии, в частности в Белграде, где с 1920 г. действовало общество русских ученых. В 1928 г. на его основе открылся Научный институт. Здесь работали историки-слависты, историки общественной мысли, церкви и права: А.Л. Погодин, Г.А. Острогорский, Е.В. Спектор-ский и др. Исследовательская работа велась по проблемам русской и южнославянской истории. Пожалуй, исключением был медиевист И.И. Пу-зино, продолжавший исследования по культуре
Возрождения. Институт финансировался министерством просвещения и действовал до начала второй мировой войны [5]. Вообще в Югославии создались чрезвычайно благоприятные условия для работы института еще и потому, что здесь была большая русская аудитория [6].
Весьма показательно сложилась судьба русской историографии в Берлине. Общество изучения Восточной Европы проявило живой интерес к русским эмигрантам. В значительной степени оно руководствовалось утилитарными интересами - расширение проектов по изучению России. В феврале 1923 г. был учрежден Русский научный институт. Для работы в течение первого семестра были приглашены А. Кизеветтер, И.Ильин, С.Франк, Л.Карсавин, Н.Бердяев, П.Струве. Но очень скоро деятельность института пошла на спад. Среди причин этого можно назвать и отток слушателей, и финансовые трудности. Кроме того, сыграло определенную роль и вмешательство советской стороны, в сотрудничестве с которой было заинтересовано Общество изучения Восточной Европы. Так, немецкий исследователь Г.Фогт приводит письмо О.Д. Каменевой президенту общества Шмидт-Отту от 6. 04. 1926 г., в котором говорилось, что «статьи, подобные опубликованной в журнале «Восточная Европа» проф. Карсавиным и Гурвичем, делают невозможным какое-либо сотрудничество с советской стороной» [7]. Несмотря на то, что к началу 1930-х гг. Русский институт в Берлине сошел на нет, вклад русских ученых-эмигрантов в немецкую русистику был весьма ощутимым [8].
Важным объединяющим центром российского научного зарубежья стал «Союз российских академических организаций», при прямом участии которого были проведены пять международных научных конференций с 1921 по 1930 гг. Наряду с русскими учеными-эмигрантами в них принимали участие иностранные ученые. Очевидно, эти конференции оказывали положительное влияние на развитие, в том числе русской, исторической науки в эмиграции и ее интеграцию с наукой зарубежных стран.
Таким образом, можно констатировать, что в основных центрах русской исторической науки в эмиграции существовала, хотя и широкая, но все же ограниченная специализация: византиноведение, славяноведение, история России. В то же время исследования истории западноевропейского средневековья не составляли здесь количественно какой-либо значительной части. Уже в 1928 г. в среде русских историков была отмечена «неравномерность в отношении отдельных научных дисциплин и особенно - отсутствие достаточного представительства науки истории Западной Европы» [9]. Как ни парадоксально, оказавшись
в Европе, многие русские медиевисты не имели возможности продолжать свои исследования. Такое положение можно объяснить несколькими внешними причинами. Во-первых, у многих наших соотечественников не оказалось материальных и технических возможностей продолжать свои исследования. Во-вторых иностранные университеты и научные учреждения были заинтересованы именно в специалистах по истории России. Кроме того, как справедливо заметил М.Раев, «представителям гуманитарных дисциплин было нелегко продолжать творческую деятельность в иноязычной, отличающейся иной историко-культурной традицией среде» [10].
Названные обстоятельства в нередких случаях привели к тому, что часть медиевистов, исследователей западного средневековья, сменили свою научную специализацию. Однако смена сферы исследовательского интереса не означала уход от той научной традиции, которая была получена на Родине. В этом смысле весьма показателен пример Г.П. Федотова - ученика И.М. Гревса. До эмиграции он занимался изучением религиозной жизни, религиозных представлений и практики в первые века существования христианства в римской Галлии, а затем во Франкском королевстве.
В 1925 г. Г. Федотов эмигрировал во Францию. Здесь он отошел от медиевистики и переключился на историю русской духовной культуры. Однако сохранились навыки и методы, наработанные в его медиевистических сочинениях, сохранилась и постановка вопросов. В переписке с Г.В. Вернадским в 1943 г. он сообщал о своей теме, над которой собирался продолжить работу, - «история русской религиозности» [11].Произошло изменение специализации, но остались тот же метод, то же восприятие своих научных занятий.
Необходимо учитывать следующее обстоятельство. Русское научное зарубежье как некое социокультурное сообщество и русская научная эмиграция в целом не совсем совпадают. Чаще всего историки-всеобщники, историки античности и западноевропейского средневековья должны были заручиться поддержкой иностранных университетов. Так, М.Ростовцев, став профессором Йельского университета, получил возможность расширить поле своей научной деятельности. Он даже осуществил раскопки римского поселения на Ближнем Востоке [12]. В 1920-1930-е гг. Ростовцев не прекращал контакты и с русским зарубежьем, помещая отчеты о своих исследованиях в эмигрантских журналах, в частности, в «Современных записках». В то же время А. Васильев, работая в Висконсинском университете, исчез с поля зрения русского зарубежья. М. Раев пишет о талантливой представительнице русской
Историки западноевропейского средневековья.
67
медиевистики палеографе С. Довгелло, которая работала в Париже в Ecole pratique des haute etudes [13]. Под ее руководством сформировались многие французские исследователи-палеографы.
Среди русских медиевистов, оказавшихся после революции за рубежом, особое место принадлежало П.Г. Виноградову (1854-1925) и Р.Ю. Випперу (1859-1954). Их имена сами по себе олицетворяли дореволюционную историческую школу, для которой был характерен высокий профессионализм научных подходов и решений, блестящее владение методами исторического исследования. Уже в конце XIX века исследования Виноградова по английскому средневековью получили признание не только в России, но и в Европе, и в частности в Англии. Поэтому когда в 1902 г. он по политическим мотивам подал в отставку с должности профессора Московского университета и уехал в Англию, то был приглашен на кафедру сравнительной юриспруденции в Оксфордском университете. Позднее он работает и в Оксфорде, и в Москве.
После Октябрьской революции Виноградов в 1918 г. принимает британское гражданство. Тем не менее он не теряет связь с русской наукой. Он возглавляет «Союз русских академических групп за границей». В 1923 г. П.Г. Виноградов вместе с М.И. Ростовцевым и П.Б. Струве представлял историческую науку русской эмиграции на V международном конгрессе историков в Брюсселе.
В первой половине 1920-х гг. Виноградов активно участвует в научных проектах английских ученых по политико-правовой истории средневековой Англии [14]. Смерть ученого в 1925 г. нашла отклик и в русской эмиграции, которая почтила его память многочисленными статьями, и в Англии, где в 1928 г. началось переиздание его избранных трудов.
Р.Ю. Виппер не принимает участие в эмигрантском движении, и его общение с научной эмиграцией весьма ограничено. Вообще пребывание в эмиграции для Виппера не стало временем плодотворной научной работы. Б.Г. Сафро-нов приходит к следующему выводу: «С отъездом в Ригу заканчивается тот период в жизни Р.Ю. Виппера, когда он выступал в качестве популярного и оригинального историка» [15]. В начале 1930-х он возвращается в СССР.
Л.П. Карсавин, П.М. Бицилли, Н.П. Оттокар также оказались в эмиграции, будучи не только зрелыми людьми, но и сформировавшимися учеными, носителями мощной научной традиции.
После высылки Карсавин долгое время остается на положении маргинала. Участие в работе Русского института в Берлине достаточно быстро превратилось только в возможность приработка. Постоянная забота о хлебе насущном так-
же не могла способствовать продолжению исследовательской деятельности. Реальное участие в научной жизни эмиграции преимущественно выражалось в публикациях историко-философских сочинений. Возвращение к медиевистике произошло уже в Литве. Но именно с этого момента Карсавин прекращает свое активное участие в жизни русского зарубежья. Немаловажную роль здесь сыграл переход на литовский язык. Ведь русский язык был фундаментальным объединяющим началом российской эмиграции.
П.М. Бицилли, оказавшись за рубежом, активно печатался в русских эмигрантских изданиях. Но он выступает в основном как литературовед, лингвист, публицист. Став профессором югославского университета в г. Скопле, он активно ищет возможность перебраться в Прагу или Софию, чтобы иметь лучшие условия для продолжения научно-исследовательской работы [16]. По рекомендации бывшего профессора и ректора Петербургского университета Э.Д. Гримма и академика Н.П. Кондакова и при помощи получившего образование в России византивиста В.Н. Зла-тарского Бицилли стал профессором Софийского университета [17].
В 1923 г. Н.П. Оттокар вместе с В.В. Бар-тольдом и Е.В. Тарле выехал на V международный конгресс историков в Брюссель [18]. На Родину он уже не вернулся, и в том же году становится профессором всеобщей истории филологического факультета Флорентийского университета. Это стало возможно, так как Оттокар еще до революции долго жил в Италии и был лично знаком с многими итальянскими историками [19]. Кроме того, хорошее владение итальянским языком сыграло немалую роль. Переехав в Италию, Н.П. Оттокар как исследователь итальянского и французского средневекового города, несомненно, получил огромный импульс в своей научной работе.
Какое бы то ни было единство среди русских медиевистов-эмигрантов можно обозначить только непосредственно на уровне научного творчества. Оригинальное развитие историко-культурного направления в изучении западноевропейского средневековья, направления, восходящего к петербургской школе медиевистики начала ХХ века, мы видим в научной деятельности Л.П. Карсавина, П.М. Бицилли, Н.П. Оттока-ра. Установить такое единство возможно только при учете общности многих методологических посылок, а также схожести оценок и подходов к изучению средневековой культуры. В то же время реальные научные контакты названных ученых в эмиграции были весьма ограничены, а значит, их единство может оцениваться как смоделированный предмет историографического
исследования. Кроме того, несомненно, это единство в многообразии, поэтому творчество каждого из данных медиевистов требует отдельного изучения.
Таким образом, можно сказать, что в 19201930-е гг. в Европе сформировалось несколько центров исторической науки русской эмиграции. Их особенностью стала достаточно ограниченная специализация проводимых исследований. Главным образом, это было византиноведение, славяноведение и история России. Объединительную роль в функционировании исторической науки русской эмиграции играли русские научно-образовательные учреждения, научные издания, научные конференции, практика выездных лекций, а также установившиеся еще на Родине личные контакты.
Говорить о каком-то организованном развитии русской медиевистики, истории западноевропейского средневековья в рамках исторической науки русского зарубежья не приходится. Русская медиевистика в эмиграции не получила оформления ни институционально, ни в каком-то самостоятельном научном сообществе, поэтому мы можем изучать творческое наследие только отдельных историков-медиевистов, оказавшихся в эмиграции. Как мы видели, полнокровно сохранить свою специализацию в эмиграции все-общники могли, став полноправными членами научных сообществ принявших их стран. Вместе с тем анализ творчества медиевистов-эмигрантов показывает, что они во многом развивали и оригинально преобразовывали те методологические и концептуальные тенденции, которые начали складываться или сложились еще в дореволюционной России. В творчестве историков-эмигрантов мы видим развитие русской исторической школы и ее интеграцию в мировую науку.
[7] Цит. по кн.: Фогт Г. Разрушенные надежды. Конец Русского научного института // РЖ. Социальные и гуманитарные науки. Серия 5. История. М., 1998. № 1. С. 240.
[8] Шлегель К. Русская эмиграция в Германии в 1918-1941 гг. // Россия и современный мир. М., 1995. № 1. С. 60.
[9] Русские в Праге. 1918-1928 / Под ред. С.П. Постникова. Прага, 1928. С. 262.
[10] Раев М.И. Указ. соч. С. 138.
[11] Обзор коллекции документов Г.В. Вернадского в Бахметьевском архиве библиотеки Колумбийского университета в Нью-Йорке // Вернадский Г.В. Русская историография. М., 1998. С. 402.
[12] Раев М.И. Указ. соч. С. 139.
[13] Там же. С. 140.
[14] См., например: Графский В.Г. Павел Виноградов как историк права // Историко-юридические исследования: Россия и Англия. М., 1990. С. 106.
[15] Сафронов Б.Г. Историческое мировоззрение Р.Ю. Виппера и его время. М., 1976. С. 157.
[16] Аксенова Е.П. Русские ученые-эмигранты первой волны в Югославии (по материалам архива А.В. Флоровского) // Русская эмиграция в Югославии. М., 1996. С. 149.
[17] Каганович Б.С. П.М. Бицилли и его книга «Элементы средневековой культуры» // Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995. С. IX.
[18] Кравченко Е.А. Участие русских и советских историков в первых международных конгрессах историков (МКИН) // Россия в ХХ веке: Судьбы исторической науки. М., 1996. С. 438.
[19] Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. М., 1995. С. 118.
[1] Русская эмиграция в Европе: 20-30-е гг. ХХ в. / Отв. ред. Л.В. Пономарева. М., 1996.
[2] Кишкин Л. С. Русская эмиграция в Праге: культурная жизнь (1920-1930-е годы) // Славяноведение. 1995. № 4. С. 17-26.
[3] Пашуто В. Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М., 1992. С. 32-38.
[4] Об этом см., например: Раев М.И. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции. 19191939. М., 1994. С. 35-36.
[5] Пашуто В.Т. Указ. соч. С. 79-82.
[6] См.: Алексеева Е.В. Российская эмиграция в Королевстве сербов, хорватов, словенцев (по документам Архива Югославии) // Отечественные архивы. 1996. № 2. С. 25-28.
