CC BY
47
УДК 008
А. Я. Флиер
ИСТОРИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ КУЛЬТУРЫ ПОЗНАНИЯ
Приводятся рассмотрение трансформации принципов познания и объяснение сложности мира в истории человеческого общества. Акцент делается на особой роли психико-компенсаторных задач упорядочивания систем миропредставлений в формировании культурных картин мира, являвшейся, по мнению автора, более важной функцией, нежели наращивание объективного знания.
Ключевые слова: познание, обобщение, картина мира, упорядочивание, психико-компенсаторная функция
Одной из характерных черт психики человека является стремление к упорядочению и систематизации им своих представлений об окружающем мире.
Потребность в познании окружающего мира в принципе свойственна и животным. Люди, хорошо знакомые с поведением домашних животных, знают, насколько они любопытны. Да и дикие животные, судя по их поведению в зоопарке, а тем более в естественных природных условиях (наблюдаемому дистанционным образом), проявляют повышенный интерес к любым непонятным для них событиям и ситуациям. Такая любознательность животных стимулируется сразу несколькими причинами и потребностями (естественно, у животных она осуществляется на уровне инстинкта).
Во-первых, наблюдаемое активное любопытство обусловлено стремлением животного контролировать ситуацию в окружающей среде. Это напрямую связано с задачами обеспечения собственной безопасности («предупрежден, значит защищен»). У абсолютного большинства животных (пожалуй, кроме самых крупных хищников) так много врагов в окружающей природе, что в естественных условиях обитания животное постоянно находится в состоянии готовности к моментальной реакции на опасность. Поэтому их всегда привлекают события, звуки, запахи, нарушающие стандартное (привычное) состояние окружающей среды и потому опасные (или предупреждающие о возможной опасности).
Во-вторых, только сравнительно небольшой процент существующих видов животных кормится активной охотой (образно говоря, питается «свежей кровью»). Это в основном кошачьи и
псовые, а также некоторые хищные птицы, рыбы и насекомые. Но абсолютное большинство животных по модели своего кормления - собиратели. Они питаются либо растительной пищей, либо падалью. А кормовой эффект собирательства напрямую зависит от поисковой активности и любознательности собирателя. В природе между собирателями имеет место жесточайшая конкуренция, и выигрывает ее наиболее активный и любознательный участник [4]. Впрочем, подобная активность и любознательность способствует и эффективному кормлению хищников.
В-третьих, вполне вероятно, что повышенный интерес к тому, что непонятно, неопределенно, неидентифицировано, свойствен животным и в порядке развлечения, в их игровой деятельности. Детеныши животных необычайно игривы и любопытны, да и взрослые звери (опять-таки на примере домашних) любят поиграть. Подобная игривость расценивается этологами как постоянное самообучение, игровая «репетиция» деятельности по кормлению, спасению, спариванию, воспитанию потомства [11]. Таким образом, игровое любопытство тоже связано с проблемами обеспечения повседневной жизнедеятельности, по крайней мере, в форме самообучения этому.
Несомненно, что и стремление человека к познанию окружающего мира ведет свое происхождение от этих животных инстинктов. Человек также стремится контролировать окружающую ситуацию посредством обладания должной полнотой информации о ней (инстинкт безопасности), ищет пищу или объект для деятельности (инстинкт продуктивной занятости), интересуется тем, что интересно само по себе (инстинкт
31
развлечения и игрового тренинга). Но человек, судя по всему, еще и психологически не в состоянии жить в обстановке интеллектуального хаоса, не обладая необходимой структурированностью своих знаний об окружающем мире. Необходимость в выстраивании высоко системных и структурных представлений о Бытии реализуется человеком одновременно, как в деятельности по познанию, пониманию и выстраиванию своих знаний о мире на рациональной основе, так и в активном стремлении человека к тому, чтобы сформировать картину этого мира в образно-мистических ощущениях.
Рискну предположить, что стремление человека к рациональному постижению мира (основанному на наблюдении и опыте, т. е. научном знании) удовлетворяет лишь его интеллектуальную потребность в адекватном системном понимании мира. Одновременно потребность человека в формировании образно-мистических представлений о мире (что в основном выражается в мифологии, религии и художественной деятельности) удовлетворяет его эмоциональную потребность в психологически комфортном восприятии мира и ощущении Бытия как некой познанной целостности [7; 15]. В целом это можно считать четвертой причиной стремления человека к познанию окружающей реальности.
Таким образом, религию и искусство надлежит рассматривать как «другие формы познания», наряду с наукой и рациональным повседневным наблюдением окружающего мира [22]. Конечно, религия и искусство не очень полезны с точки зрения удовлетворения непосредственных утилитарных нужд человека (обеспечения безопасности, питания и главных направлений материально-производственной деятельности), но они необходимы для удовлетворения его психологических потребностей, его эмоционального «успокоения» и играют значимую роль в организации и регуляции социальных процессов в жизни общества. Поэтому религия и искусство рассматриваются здесь как системы познания окружающего мира, совершенно эквивалентные рациональной науке. Вопрос об истинности того знания, которое они несут, в данном случае совершенно не актуален. Истинное знание (соответствующее
объективной реальности) нужно для освоения природы и технико-технологического развития производства. Но для общественного сознания, регулируемого культурой, значимым является не то знание, которое более истинно, а то, которому больше доверяют (по разным причинам). В определенном смысле это знание, соответствующее сиюминутным интересам и потребностям большинства (массы) [31]. Оно позволяет регулировать социальное поведение людей и направлять его в желаемую сторону.
Так или иначе, но утилитарная необходимость познавать окружающий мир (а без этого было бы практически невозможно выжить) вошла во взаимодействие с психической потребностью человека каким-то образом систематизировать знания о наблюдаемой или представляемой реальности. Нужно заметить, что наши непосредственные биологические предки - человекообразные обезьяны и род Homo ранних стадий антропогенеза - также являлись собирателями. Активная охота на живую дичь была начата только в верхнем палеолите, т. е. уже собственно людьми современного вида - кроманьонцами [2]. Поэтому повышенная любознательность для предков человека играла роль значимого и непосредственного условия выживания. И важно не то, насколько верно или неверно отражали представления древних людей подлинное устройство мира (мы и сейчас знаем его не очень хорошо). Главное, что на определенном этапе интеллектуально-психического развития человека они способствовали более полной упорядоченности и системности его представлений о мироздании, окружающих его объектах, социальных отношениях и самом человеке как таковом. Упорядоченность в знаниях и представлениях здесь была важнее истинности этих знаний и представлений [17, с. 3-19; 32].
Если на первобытном этапе знакомства с миром человек приходил к выводу, что все Бытие создано великими предками (как варианты - богами, духами, Великим Небом и т. п.) и ими же управляется, это было не интеллектуальным заблуждением. Это являлось великим открытием некоего системного объяснения торжествующего в мире порядка, игравшим важнейшую роль в
32
достижении человеком психологической комфортности, понижении тревожащей его неизвестности и неопределенности, обретении им психологически необходимого сбалансированного представления об упорядоченности мира [12].
Эту проблему подробно исследовал М. Фуко, составивший систематическую картину эволюции представлений европейской культуры об упорядоченности мира, правда, уже в Новое время [26]. Но нет сомнений в том, что принципиально аналогичные процессы происходили в человеческом сознании и в глубокой древности, только не оставили нам письменных свидетельств.
Вместе с тем в течение веков методы получения рациональных знаний и их систематизации неуклонно совершенствовались, особенно за последние два-три века, что и принято называть научно-технической революцией. Сложнее дело обстояло с гуманитарным знанием, не поддающимся непосредственной опытной проверке и измерению, что стимулировало ученых-естественников относиться к гуманитарному знанию как к чему-то среднему между журналистикой и художественной литературой. У этой позиции есть сильные аргументы; другое дело, что степень точности, измеримости и доказуемости естественно-научных знаний тоже сильно мифологизирована на волне научно-технических успехов последнего столетия. Главное заключается в том, что естественно-научное знание действительно играет выдающуюся роль в решении массы практических, материально-производственных задач существования человечества. Но оно значительно уступает гуманитарному знанию, религиозному и художественному мироощущению в решении задач воспитания человеческой личности и приведения ее в психически равновесное состояние, обеспечения нормативных порядков социального существования людей [19; 20].
Какую роль играет во всем этом культура? Следует сказать, что рассматриваемая система знаний и представлений о Бытии и есть культура в ее самом непосредственном воплощении (культурная картина мира). Формирование системы доминирующих в каждую эпоху представлений о сущности и упорядоченности мира, свя-
занных с этим социальных отношений между людьми, порядков социального общежития и т. п. - это и есть одна из самых важных функций культуры [27]. Однако культура не только сосредотачивает в себе сами знания о мире в той или иной форме их упорядоченности. Она осуществляет и психологическую компенсацию недостаточности этих знаний с помощью воображения и образных способностей человека, нивелирует огромную массу неудовлетворяющих, пугающих, психически изматывающих человека фактов наблюдаемого состояния реальности, обеспечивает нахождение определенного баланса психологической комфортности пребывания человека в мире и стимулирования его социальной активности. Низкий уровень системности и целостности представлений о мире, его структуре и порядках функционирования, неудовлетворительная вероятность предсказуемости будущего и т. п. подводят человека к грани психологической фрустрации. И вот здесь на авансцену регуляции человеческой психики выходят мифология, религии и искусство, которые мало что рационально объясняют (по сравнению с позитивной наукой), но на уровне образного мировосприятия компенсируют возникающую тревожность человеческого самоощущения [6].
Вместе с тем в историческом развитии систем познания можно увидеть определенный вектор его направленности.
О системах познания первобытной эпохи мы можем судить в большой степени гипотетически. Несомненно то, что первобытные люди обладали огромными и весьма детальными знаниями об окружающей их природе, в первую очередь о тех ее проявлениях, которые были значимы для жизнедеятельности первобытного человека, и тех, которыми он в какой-то мере мог управлять. А способность человека влиять на природные процессы развивалась. Нужно понимать, что переход людей к производящему сельскому хозяйству на стадии неолита - это и есть принципиальное развитие возможностей управлять природными процессами (размножением и ростом съедобных растений, поведением и размножением прирученных животных).
33
Одновременно развивались и те представления человека, в которых первобытный охотник мог проявить себя скорее как фантазер, нежели как исследователь. Это направление познавательной активности принимало форму мифологии, а также художественной деятельности древних людей. Оно касалось в первую очередь тех сторон жизни, на течение которых человек императивно повлиять не мог, но пытался воздействовать на природу посредством «задабривания» ее, т. е. вступать с ней в какие-то «договорные отношения». Реально это воплощалось в мифоритуаль-ной обрядовой практике, в изобразительной, ритуально-танцевальной и, очевидно, еще какой-то иной художественной деятельности человека.
Основным познавательным принципом, преобладавшим в сознании людей первобытной эпохи, как представляется, был принцип единосущности всего мира. Многообразие явлений и процессов окружающего мира воспринималось как разные формы (видимости) одной и той же сущности. Космос, живая природа и собственный социум понимались как тождество, проявленное в разных формах. Таким образом обеспечивалась необходимая комфортность миропонимания, и это получило самое яркое отражение в первобытной мифологии с ее доминантной холистичностью [14; 25]. Главный вопрос, на который отвечали первобытные системы познания, имел в основном генетический характер: откуда это взялось?
При переходе человечества к аграрной стадии технологической эволюции его познавательная активность получила определенное развитие. Что касается рационального знания, то в нем появились первые и довольно успешные попытки систематического описания и теоретического обобщения наблюдаемых природных и социальных явлений и процессов, и даже в какой-то мере тенденций (например, в конфуцианстве). Это воплотилось в первых научных школах, деятельность которых наблюдалась во всех городских цивилизациях древнего мира -Египте, Вавилоне, Иране, Индии, Китае и, разумеется, Греции и Риме. Следует обратить внимание на то, что объектом внимания и интереса ученых той эпохи уже была не только
природа, но и человеческое общество, его история и структурные проблемы [30].
Столь же серьезное развитие получило и иррациональное познание Бытия. В первую очередь это воплотилось в становлении систематических религий или «религий великих учений», появившихся в основном в период «осевого времени» в первой половине - середине 1 тысячелетия до н. э. [28]. В культурном отношении это стало не меньшим переломом в цивилизационном прогрессе, нежели «неолитическая революция» [9]. Именно тогда родилась этика как попытка систематизации комплекса норм социальных отношений, и значимость этого события нельзя недооценивать. По сравнению с «натуроцентриче-ской» мифологией первобытности и раннего периода аграрной стадии эти «антропософский» и «социософский» повороты в сознании людей «осевого времени» (и прежде всего в слое образованных горожан) явились существенным шагом в развитии познавательной деятельности людей. «Религии великих учений» обозначили собой важную новацию в области систематизации мистических представлений о Бытии, их определенной рационализации, развития принципов «сакральной конвенции» с небесными силами. Важно отметить, что в эволюции иррациональных представлений о мире наметился сдвиг в сторону их определенной рационализации.
Развитие художественной культуры аграрной эпохи хорошо изучено наукой: это искусство Античности и европейского Средневековья, классические искусства Востока. Хотелось бы обратить внимание на то, что искусство аграрной эпохи не только отличалось выдающимися достижениями в изображении видимого мира, т. е. его непосредственной иллюстрации - живописной и скульптурной, а также театральной и пластической (принцип «что вижу, о том и пою»). Но помимо этого художественная деятельность существенным образом развилась и в репрезентации представляемого мира и его умозрительной концептуализации («пою о том, о чем думаю и о чем мечтаю»). Конечно, это было связано с процессами, имевшими место в религиозном сознании и практике того времени, но, видимо, не только с этим. Вопрос о том, до какой степени
34
происхождение и развитие искусства (по крайней мере, до Нового времени) было детерминировано и обусловлено мифологическим и религиозным сознанием людей, до сих пор еще остается предметом научных дискуссий [1; 8; 24].
Основной объяснительный принцип интерпретации сложности мира в аграрную эпоху был связан с бинарно-оппозиционной идеей борьбы «абсолютного Добра» с «абсолютным Злом», легшей в основание большинства систематических религий, что А. А. Пелипенко удачно назвал «дуалистической революцией» [10]. Главный вопрос, на который отвечали системы познания аграрной эпохи, имел специфичный для религиозного сознания символико-онтологи-ческий характер: что это означает?
В индустриальную эпоху система познания существенно развилась и дифференцировалась. Поскольку этот этап в развитии науки, религии и искусства обстоятельно описан и систематизирован в научной литературе [32], я не буду повторять уже неоднократно сказанное. Но хочу заострить внимание на дихотомии, о которой говорилось выше, на порядке соотнесенности знания, описывающего наблюдаемый мир, и знания, изображающего представляемый мир (с учетом того, что для культуры, преследующей цель воздействия на социальное сознание общества, оба типа знания равнозначимы).
В первобытную эпоху рациональное знание фактически растворялось в репрезентациях представляемого мира; его даже трудно специальным образом выделить из общего корпуса мифологических представлений. В аграрную эпоху рациональное знание уже в той или иной мере дифференцировалось от иррационального, но пользовалось еще очень незначительным социальным авторитетом, оставаясь уделом закрытого сообщества специалистов. А в иррациональных миропредставлениях абсолютным приоритетом пользовалось религиозное знание, по отношению к которому художественные образы, как правило, играли роль «обслуживающих» феноменов, в каком-то смысле иллюстрирующих религиозные установки.
В индустриальную эпоху наметившаяся тенденция автономизации рационального знания
активно развивалась. Научное рациональное знание не только отделилось от религиозного, но и противопоставило себя ему, нередко вступая в ожесточенные конфликты с религией (вспомним судьбы Дж. Бруно, Г. Галилея и иных ученых, пострадавших от рук церкви). Само научное знание прошло эволюцию от классической науки к неклассической, а затем на закате индустриальной эпохи и к постнеклассической [13], существенно повысив свою практическую полезность в обеспечении прагматических интересов общества. Точность, достоверность и внутренняя диверсификация научного знания возрастали, а методология расширялась. Вместе с тем наука отказалась от мифологемы о возможности достижения абсолютной полноты знания о чем-либо.
Важнейшим событием в развитии рационального знания стал радикальный рост его социальной значимости [12; 18, с. 4-16]. В ХХ в. наука превратилась в непосредственный инструмент технико-технологического развития, стала одним из средств социального управления (что раньше осуществлялось только политикой и религией). Именно в XIX - XX вв. рациональное знание в полной мере превратилось в явление культуры, проявив себя в качестве одного из эффективнейших функциональных инструментов регуляции общественного сознания.
Иррациональное знание в индустриальную эпоху тоже прошло определенную трансформацию. Религия отчасти рационализировалась (Реформация) и серьезно скорректировала набор своих социальных функций, отойдя от непосредственного и активного вмешательства в публичную жизнь общества и сосредоточившись главным образом на регулировании разных сторон приватной жизни человека и его индивидуальной нравственности. Принципиально новых описаний представляемой реальности в рамках традиционных религий в индустриальный период создано не было. Зато активно развились разного рода нетрадиционные эзотерические учения, которые, впрочем, не получили серьезного социального влияния. Поскольку в жизни наиболее развитых обществ наметился углубляющийся разрыв между прогрессистской и традиционалистской тенденциями динамики общественного
35
сознания, религия в существенной мере взяла на себя функции представительства интересов традиционалистской части общества, что и стало ее основной социальной задачей.
Очень серьезные сдвиги наметились в развитии литературы и искусства. Художественное творчество в основном перестало выполнять функции наглядной иллюстрации религиозных и политический идей, а превратилось в мощный креативный центр порождения новых образов рациональных и иррациональных представлений о мире [21]. Если общественное сознание аграрной эпохи можно определить как религиозно ориентированное и регулируемое в первую очередь средствами религии, то общественное сознание индустриальной эпохи стало, как представляется, в существенной мере литературно ориентированным и основанным прежде всего на литературных образах (в ХХ в. также и на образах кино).
В целом же в течение индустриальной эпохи произошла определенная дифференциация основных групп населения в их приверженности к разным областям знания, что выразительно демонстрирует и их общую культурную ориентированность. Наиболее консервативная и отличающаяся низкой социальной конкурентоспособностью часть населения привязана в основном к религиозному знанию, психологически компенсирующему ее социальную неудовлетворенность. Высоко конкурентоспособная часть населения, активно задействованная в общественном производстве, в большей мере ориентирована на научное знание, как практически наиболее актуальное с точки зрения обеспечения продуктивной деятельности современного человека. Наиболее креативная часть населения, в деятельности которой значимое место занимают проблемы предвидения и проектирования грядущего социокультурного развития, в известной мере ориентирована на художественное знание, превентивно предчувствующее будущее [3]. Таким образом, склонность человека к тому или иному типу знания в существенной мере манифестирует и его общую культурную ориентацию.
Основной объяснительный принцип систем познания индустриальной эпохи, как представляется, связан с утилитарно-функциональной пара-
дигмой миропонимания. Преобладает мнение, что процессы и явления, порожденные случайным стечением обстоятельств, быстро затухают и элиминируют, а историческую значимость получают лишь процессы и явления, обеспечивающие какие-то системообразующие функции природного или социального Бытия. На таком понимании оснований упорядоченности мира строится миропонимание индустриальной эпохи. Разумеется, на разные области познания эта модель оказала разное влияние: ограниченное на религию, значительное на искусство и абсолютное на науку. Но главный вопрос, на который ищут ответ знаниевые системы индустриальной эпохи, является функциональным: зачем это нужно?
Со второй половины ХХ в. наиболее продвинутые в социальном и экономическом развитии страны вступили в стадию постиндустриального/информационного развития. Конечно, пока еще рано говорить о том, какие перемены ожидаются как наиболее вероятные в ситуации с развитием знания. Сегодня ясна лишь главная тенденция: производство знания поставлено на индустриальные рельсы, оно стало основой общественного производства, как материального, так и символического [16; 22; 33]. Информаци-онно-знаниевая обеспеченность всякой деятельности превратилась в условие ее успешности и перспективности [5].
В области практического развития знания к сегодняшнему дню выделились два направления, олицетворяющих постнеклассическую науку, видимо, наиболее характерную для постиндустриальной стадии развития, и имеющих не узко дисциплинарный (отраслевой), а проблемный характер (такой тип знания называется научной парадигмой [29]). Это, во-первых, синергетическая парадигма познания (прежде всего в естественных науках), исследующая закономерности самоорганизации сложных систем, и, во-вторых, постмодернистская парадигма познания (в социальных науках), исследующая культуру как власть, как средство социального контроля и управления. Возможно, третьей такой научной парадигмой, еще только оформляющейся в этом качестве, является культурология (также в социальных науках),
36
исследующая культуру как язык социального взаимопонимания и коммуникации.
Говорить о том, какая объяснительная модель сложности мира станет преобладающей в культуре постиндустриальной эпохи, пока рано. По всей видимости, это будет не дисциплинарное знание, а междисциплинарное парадигмаль-ное. Но, судя по всему, основной вопрос, ответ на который ищет познавательная культура постиндустриальной эпохи, имеет технический характер: как это устроено?
В заключение я прихожу к нетривиальному выводу. Я полагаю, что история культуры познания свидетельствует о том, что целью постижения Бытия во все времена было не столько наращивание объемов информации о мире и возрастание уровней ее обобщения, сколько упорядочивание человеческих представлений о Бытии, выстраивание систематических картин мира, регуляция человеческого самоощущения в пространстве мироздания. При этом истинность этой информации (ее соответствие наблюдаемой реальности) обладала самостоятельной ценностью лишь для очень небольшой прослойки интеллектуалов. Для основной массы населения степень истинности информации, получаемой в процессе познания, определялась главным образом актуальными задачами упорядочения всего комплекса доминантных для данной эпохи миропредставлений. И когда возникала необходимость, общество легко переходило от рационального к иррациональному принципу миропонимания, если он лучше обеспечивал актуальные психологические потребности.
В качестве показательного примера можно упомянуть мистические увлечения руководства нацистской Германии. Это имело место не потому, что нацистские руководители были глупыми и малокультурными людьми, а по психологическим причинам, в силу их стремления к более комфортному упорядочению всего комплекса характерных для них миропредставлений
[23]. Можно привести и иные исторические примеры чрезвычайной психико-компенса-торной роли иррационального сознания, как, впрочем, и ситуаций такой же психико-стабилизирующей роли рационализма.
В последовательности вопросов, ответы на которые интересовали общество на разных этапах развития, - откуда это взялось (первобытная эпоха), что это означает (аграрная эпоха), зачем это нужно (индустриальная эпоха) и как это устроено (постиндустриальная эпоха), просматривается простая бытовая логика. Так незнакомца, постучавшего в дверь, спрашивают, откуда он, кто он, зачем пришел и как собирается реали-зовывать свои намерения. Примерно такое же отношение проявляют люди и к новому знанию, формируя свои представления о мире. Но последовательная смена вопросов оказалась растянутой на тысячелетия, соответствуя этапам развития общественного сознания.
Аналогичным образом можно охарактеризовать и отношение к жизни искусства разных эпох. Представляется, что искусство первобытной эпохи подчеркивало прежде всего полезность жизни, искусство аграрной эпохи - разумность жизни, искусство индустриальной эпохи -противоречивость жизни, а в искусстве постиндустриальной эпохи видится акцентирование экспрессивности жизни.
Разумеется, все люди разные и видят мир в какой-то мере по-своему. Это касается и их предрасположенности к рациональному или иррациональному мироощущению, что выражается и в интересе к соответствующему знанию. Более того, мне умозрительно кажется, что психическое разнообразие людей в ходе истории возрастало, усиливалась полярность некоторых психологических крайностей. Но, так или иначе, на мой взгляд, при формировании культурных картин мира человека психико-компенсаторная функция всей системы миропредставлений доминировала над остальными функциями.
1. Бледнова, Н. С. Первобытное искусство: проблемы происхождения / Н. С. Бледнова, Л. Б. Вишняцкий, Е. С. Гольдшмидт, Т. Н. Дмитриева, Я. А. Шер; под ред. Я. А. Шера. - Кемерово: Кемеровский государственный институт искусств и культуры, 1998.
2. Дольник, В. Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей / В. Р. Дольник. - Москва: Педагогика-пресс, 1994.
37
3. Злобин, Н. С. Изменение места и роли науки в мировом социально-историческом процессе / Н. С. Злобин // Социальная динамика современной науки. - Москва: Наука, 199S.
4. Зорина, З. А. Основы этологии и генетики поведения / З. А. Зорина, И. М. Полетаева. - Москва: МГУ, l999.
5. Ильин, В. В. Теория познания: эпистемология / В. В. Ильин. - Москва: Либроком, 20ll.
6. Луков, Вал. А. Тезаурусы. Субъектная организация гуманитарного знания / Вал. А. Луков, Вл. А. Луков. - Москва: Изд-во Национального института бизнеса, 2008.
7. Марков, Б. В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры / Б. В. Марков. - Санкт-Петербург: Алетейя, 1999.
8. Мириманов, В. Б. Первобытное и традиционное искусство / В. Б. Мириманов. - Москва: Искусство, 1997.
9. Назаретян, А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации. Очерки по эволюционно-исторической психологии / А. П. Назаретян. - Москва: УРСС, 2008.
10. Пелипенко, А. А. Дуалистическая революция и смыслогенез в истории: учеб. пособие для вузов / А. А. Пелипенко. - Москва: МГУКИ, 2007.
11. Плюснин, Ю. М. Проблема биосоциальной эволюции / Ю. М. Плюснин. - Новосибирск: Наука, 1990.
12. Полякова, Н. Л. ХХ век в социологических теориях общества / Н. Л. Полякова. - Москва: Логос, 2004.
13. Сравнительная философия. Знание и вера в контексте диалога культур / Институт философии РАН. -Москва: Наука: Восточная литература, 2008.
14. Токарев, С. А. Мифология / С. А. Токарев, Е. М. Мелетинский // Мифы народов мира: энциклопедия: в 2 т. Т. 2 / гл. ред. С. А. Токарев. - Москва: Наука, 1988.
15. Флиер, А. Я. Социальный опыт как основа функционирования и исторического воспроизводства сообществ / А. Я. Флиер // Общественные науки и современность. - 2002. - № 1. - С. 1бб-18З.
16. Флиер, А. Я. Страсти по глобализации / А. Я. Флиер // Общественные науки и современность. - 2003. -№ 4. - С. 1S9.
17. Флиер, А. Я. Феномен культурологии: опыт новой интерпретации / А. Я. Флиер // Обсерватория культуры. - 2011. - № 2. - С. 4-19.
18. Флиер, А. Я. Вектор культурной эволюции / А. Я. Флиер // Обсерватория культуры. - 2011. - № S. - С. 4-1б.
19. Флиер, А. Я. Очерки теории исторической динамики культуры // Избранные работы по теории культуры / А. Я. Флиер. - Москва: Согласие-Артем, 2014.
20. Agazzi, E. Riht, Wrong and Science. The Ethical Dimensions of the Techno-Scientific Enterprise / Evandro Agazzi; ed. by C. Dilworth. - Amsterdam; New York, 2004 (Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. Москва: МФФ, 1998).
21. Baudrillard, J. Mots de passé. Un fragments l'autre / Jean Baudrillard. - Paris: Fayard, 2000 (Бодрийяр Ж. Пароли. От фрагмента к фрагменту. Екатеринбург: У-Фактория, 200б).
22. Bourdieu, P. La production de la croyance. Conrtibution a l'econonie des biens symboliques / Pierre Bourdieu // Actes de la recherche en sciences sociales. - 1977. - № 13 (Бурдье П. Производство веры. Вклад в экономику символических благ // Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. Москва; Санкт-Петербург: Алетейя, 200S).
23. Delarue, J. Histoire de la Gestapo / Jacques Delarue. - Paris: Fayard, 19бЗ (Деларю Ж. История Гестапо. Москва: Центрполиграф, 2004).
24. Eco, U. Arte e bellezza nell'estetica Medievale / Umberto Eco. - Milano: R.C.S. Libry & Grandi Opere S.p.A., 1994 (Эко, У. Искусство и красота в средневековой эстетике. Санкт-Петербург: Алетейя, 2003).
25. Frankfort, H. Before Philosophy. The Intellectual Adventure of Ancient Man / Henri Frankfort, Henrichte A. Frankfort, John A. Wilson, Thorkild Jacobsen. - Baltimore: Penguin Books, 194б (Франкфорт Г., Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Москва: Прогресс, 1984).
26. Foucault, M. Les Mots et les Choses: une Archeologie des Science Humanies / Michel Foucault. - Paris: Gallimard, 19бб (Фуко М. Слова и вещи: археология гуманитарных наук. Санкт-Петербург: A-cad, 1994).
27. Foucault, M. L'Archeologie du savoir / Michel Foucault. - Paris: Gallimard, 19б9 (Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-Центр, 199б).
38
28. Jaspers, K. The Origin and Goal of History / Karl Jaspers. - New Haven, CT: Yale University Press, 1953 (Яс-перс К. Смысл и назначение истории. Москва: Политиздат, 1991).
29. Kuhn, T. S. The Structure of Scientific Revolutions / Thomas Samuel Kuhn. - Chicago: Chicago University Press, 1962 (Кун Т. Структура научных революций. Москва: Прогресс, 1975).
30. Le Goff, J. La civilization de l'occident medieval / Jacques Le Goff. - Paris: Arthaud, 1984 (Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. Москва: Прогресс, 1992).
31. Moscovici, S. Society and theory in social psychology / Serg Moscovici // The ^ntext of social psychology. -London: Academic Press, 1972 (Московичи С. Общество и теория в социальной психологии // Современная зарубежная социальная психология. Тексты. Москва: МГУ, 1984).
32. Russell, B. Human knowledge. Its Scope and Limits / B. Russell. - London: George Allen and Unwin Ltd., 1948 (Рассел Б. Человеческое познание, его сфера и границы. Киев: Ника-центр; Москва: Институт общегуманитарных исследований, 2001).
33. Toffler, A. The Third Wave / Alvin Toffler. - New York: William Morrow & Co., Inc., 1980 (Тоффлер Э. Третья волна. Москва: АСТ, 2004).
Сдано 30.06.2014 A. Ya. Flier
COGNITION CULTURE HISTORICAL DEVELOPMENT
Abstract. The article discloses the cognition principles transformation and explanation of the world's complexity in human society history. Special attention is paid to a particular role of psychic-compensatory tasks in forming world's culture pictures which according to the author is the most important function than objective knowledge expansion.
Keywords: cognition, generalization, world's picture, regulation, psychic-compensatory function
References
1. Blednova, N. S. Pervobytnoe iskusstvo: problemy proishozhdeniya [Primitive art: problems of origin] / N. S. Blednova, L. B. Vishnyatskij, E. S. Goldschmidt, T. N. Dmitrieva, Ya. A. Sher; edited by Ya. A. Sher. -Kemerovo: Kemerovo State Institute of Arts and Culture, 1998.
2. Dolnik, V. R. Neposlushnoe ditya biosfery. Besedy o povedenii cheloveka v kompanii ptits, zverej i detej [Biosphere's disobedient child. Discussions of man's behavior in birds, animals and children companies] / V. R. Dolnik. - Moscow: Pedagogika-press, 1994.
3. Zlobin, N. S. Science's place and role in global social historical process changes / N. S. Zlobin // Sotsialnaya dinamika sovremennoj nauki [Modern science social dynamics]. - Moscow: Nauka, 1995.
4. Zorina, Z. A. Osnovy etologii I genetiki povedeniya [Ethology and behavioral genetics grounds] / Z. A. Zorina, I. M. Poletaeva. - Moscow: MSU, 1999.
5. Iljin, V. V. Teoriya poznaniya: epistemologiya [Cognition theory: epistemology] / V. V. Iljin. - Moscow: Li-brokom, 2011.
6. Lukov, Val. A. Tezaurusy. Subjektnaya organizatsiya gumanitarnogo znaniya [Thesauruses. Classical knowledge subjective organization] / Val. A. Lukov, Vl. A. Lukov. - Moscow: National Business Institute Publishers, 2008.
7. Markov, B. V. Hram i rynok. Chelovek v prostranstve kultury [Temple and market. Man in cultural environment] / B. V. Markov. - Saint-Petersburg: Aletejya, 1999.
8. Mirimanov, V. B. Pervobytnoe i traditsionnoe iskusstvo [Primitive and traditional art] / V. B. Mirimanov. -Moscow: Iskusstvo, 1997.
9. Nazaretyan, A. P. Antropologiya nasiliya i kultura samoorganizatsii. Ocherki po evolutsionno-istoricheskoj psi-hologii [Anthropology of violence and culture of self-organization. Sketches on evolutionary-historical psychology] / A. P. Nazaretyan. - Moscow: URSS, 2008.
10. Pelipenko, A. A. Dualisticheskaya revolutsiya I smyslogenez v istorii [Dualistic revolution and sense-genesis in history]: textbook for high-school institutions / A. A. Pelipenko. - Moscow: MGUKI, 2007.
39
11. Plusnin, Yu. M. Problema biosotsialnoj evolutsii [Bio-social evolution problem] / Yu. M. Plusnin. - Novosibirsk: Nauka, 1990.
12. Polyakova, N. L. XX vek v sotsiologicheskih teoriyah obshestva [XX-th century in sociological theories of a society] / N. L. Polyakova. - Moscow: Logos, 2004.
13. Sravnitelnaya filosofiya. Znanie i vera v kontekste dialoga kultur [Comparative philosophy. Knowledge and faith in the context of cultures dialogue] / RAS Philosophy institute. - Moscow: Nauka, Vostochnaya literatura, 2008.
14. Tokarev, S. A. Mythology / S. A. Tokarev, E. M. Meletinskij // Mify narodov mira [Myths of world peoples]: encyclopedia in 2 vol. Vol. 2 / editor-in-chief S. A. Tokarev. - Moscow: Nauka, 1988.
15. Flier, A. Ya. Social experience as the ground of communities functioning and historical reproduction / A. Ya. Flier // Obshestvennye nauki i sovremennost [Social sciences and modernity]. - 2002. - № 1. - P. 166-183.
16. Flier, A. Ya. Globalization passion / A. Ya Flier // Obshestvennye nauki I sovremennost [Social science and modernity]. - 2003. - № 4. - P. 159.
17. Flier, A. Ya. Culture science phenomenon: new interpretation experience / A. Ya. Flier // Observatoriya kultury [Culture observatory]. - 2011. - № 2. - P. 4-19.
18. Flier, A. Ya. Culture evolution vector / A. Ya. Flier // Observatoriya kultury [Culture observatory]. - 2011. -№ 5. - P. 4-16.
19. Flier, A. Ya. Izbrannyje raboty po teorii kultury [Selected works on the theory of culture] / A. Ya. Flier. - Moscow: Soglasie-Artem, 2014.
20. Agazzi, E. Riht, Wrong and Science. The Ethical Dimensions of the Techno-Scientific Enterprise / Evandro Agazzi; ed. by C. Dilworth. - Amsterdam; New York, 2004.
21. Baudrillard, J. Mots de passé. Un fragments l'autre / Jean Baudrillard. - Paris: Fayard, 2000.
22. Bourdieu, P. La production de la croyance. Conrtibution a l'econonie des biens symboliques / Pierre Bourdieu // Actes de la recherche en sciences sociales. - 1977. - № 13.
23. Delarue, J. Histoire de la Gestapo / Jacques Delarue. - Paris: Fayard, 1963.
24. Eco, U. Arte e bellezza nell'estetica Medievale / Umberto Eco. - Milano: R.C.S. Libry & Grandi Opere S.p.A., 1994.
25. Frankfort, H. Before Philosophy. The Intellectual Adventure of Ancient Man / Henri Frankfort, Henrichte A. Frankfort, John A. Wilson, Thorkild Jacobsen. - Baltimore: Penguin Books, 1946.
26. Foucault, M. Les Mots et les Choses: une Archeologie des Science Humanies / Michel Foucault. - Paris: Gallimard, 1966.
27. Foucault, M. L'Archeologie du savoir / Michel Foucault. - Paris: Gallimard, 1969.
28. Jaspers, K. The Origin and Goal of History / Karl Jaspers. - New Haven, CT: Yale University Press, 1953.
29. Kuhn, T. S. The Structure of Scientific Revolutions / Thomas Samuel Kuhn. - Chicago: Chicago University Press, 1962.
30. Le Goff, J. La civilization de l'occident medieval / Jacques Le Goff. - Paris: Arthaud, 1984.
31. Moscovici, S. Society and theory in social psychology / Serg Moscovici // The context of social psychology. -London: Academic Press, 1972.
32. Russell, B. Human knowledge. Its Scope and Limits / B. Russell. - London: George Allen and Unwin Ltd., 1948.
33. Toffler, A. The Third Wave / Alvin Toffler. - New York: William Morrow & Co., Inc., 1980.
Received 30.06.2014
40
