CC BY
201
SOVIET INDUSTRIAL PHOTOGRAPHIC COVERAGE AS A TOOL FOR STEREOTYPING PUBLIC CONSCIOUSNESS
A.N. Makarov
The article deals with the mechanism for forming and inculcating in the Soviet public consciousness visual stereotypes about industrialization and accompanying public life phenomena through photographic coverage of the 1930-s. The novelty value of the article consists in a number of original, non-traditional sources (e.g. photo spread) and in the revealing and systematizing of ways and means of making photographs propaganda-orientated.
Key words: industrialization, photograph, propaganda, stereotype
© 2012
М. Н. Потемкина
ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО ЭВАКУАЦИИ (1941-1945 гг.)
В статье рассматривает формирование исторического пространства эвакуации в период Великой Отечественной войны, которая расколола единое пространство СССР на две части, границей между которыми стала линия фронта. Привычный мир советского человека был разрушен: окружавшее его пространство менялось каждую минуту. В условиях войны появились специфические топосы: бомбоубежище, «теплушка», эвакопункт. Способом преодоления пространства в ходе эвакуации стали железные дороги. Новые места жительства эвакуированные воспринимали как «чужие» и временные.
Ключевые слова: отечественная история, Великая Отечественная война, историческое пространство, эвакуация
Восприятие пространства человеком — это совокупность его представлений о пространственных свойствах явлений и предметов, их пространственных отношениях и расположении относительно друг друга и самого воспринимающего субъекта. Структурирование пространства предполагает выделение, помимо природной и географической среды, макросоциальное и локальное, государственное, духовное, коммуникативное и другие виды пространств1.
Великая Отечественная война расколола единое пространство страны на оккупированные территории и советский тыл. Главным маркером пространства стала линия фронта. Это была граница между своим и чужим миром. Пространство страны осознавалось не просто как территория на политической или физической карте, а как ценность, ради которой советские граждане были готовы пожертво-
Потемкина Марина Николаевна — доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой новой и новейшей истории Магнитогорского государственного университета. E-mail: newhist@masu.ru
1 Кринко, Тажидинова, Хлынина 2011, 56.
вать жизнью, независимо от того, угрожал противник местам их собственного проживания или нет2.
В особой зоне риска оказались люди, попавшие в прифронтовую зону. Это пространство перемещалось и изменялось каждый час, что неизбежно порождало дезорганизацию и безвластие, чувство неизвестности и панику. Человек вынужден был привыкать к пространству, в котором рушился привычный порядок и ритм жизни, в котором изменилась ценность вещей, приходилось самому принимать решения. Все ценности теряли смысл, всё подчинено только одному: спасению собственной жизни. При этом это спасение напрямую зависело от спасения отечества.
Появились новые топосы, порождённые войной. Одним из них стало бомбоубежище. Вот как об освоении такого нового пространства вспоминает М. А. Во-долагин: «Хотя эвакуация производилась уже несколько дней, но и в первых числах сентября при каждом новом обходе районов города можно было обнаружить в подвалах и убежищах, в дворовых щелях — большое скопление людей. В подвале дома на углу Московской и Советской улиц находилось до пятидесяти человек. Свечка могла гореть только при входе в подвал — дальше она гасла от спертого воздуха. В бомбоубежище под драматическим театром имени Горького находилось 400 человек. В убежище дома №69 по Республиканской улице — до тысячи человек. Освещалось убежище лучиной»3. Главной ценностью такого пространства была его относительная безопасность. Читаем в воспоминаниях писателя Аркадия Первенцева: «Внизу не было слышно шума артиллерии. Только когда падали бомбы, земля содрогалась, и это сейсмически отдавалось в нашем подземелье. Люди, спрятавшиеся здесь, не представляли еще всей картины, разыгравшейся вверху. Они сидели, немного прислушивались, шутили, смеялись. Некоторые спали. Убежище не было оборудовано. Спали на полу, на ящиках вешалок, где обычно ставят галоши...» 4.
Стремительное продвижение фашистских войск вглубь территории СССР и жестокая оккупационная политика на захваченных землях вызвали необходимость эвакуации материальных и людских ресурсов СССР в восточные районы страны. Главными задачами массового перемещения людей стали спасение человеческих жизней и обеспечение рабочей силой оборонных предприятий экономики страны. Масштабы эвакуации были значительны и беспрецедентны: на восток переместилось более 12 000 тысяч людей5. Эвакуационный процесс носил частично организованный, частично стихийный характер и регулировался целым рядом постановлений.
Расставание с близким и привычным пространством происходило непросто. Многие советские граждане редко куда выезжали за пределы своего города или района. И уехать куда-то, почти в неизвестность, за сотни километров казалось выше человеческих сил. Некоторых страшила неизвестность тех мест, куда предстояло ехать: «по рассказам ... нам представлялось, будто жизнь на Урале едва те-
2 Кринко, Тажидинова, Хлынина 2011, 62.
3 Данишевский 1980, 134.
4 Первенцев 2001, 8.
5 Потёмкина 2002, 24.
плится; далеко один от другого расположены города и рабочие посёлки, а вокруг сплошные дремучие леса, почти круглый год снег выше человеческого роста»6.
Сложно было решиться бросить дом и годами нажитое имущество. Но большинство людей понимало, что главная ценность — это человеческая жизнь. (Парадокс войны как раз и заключается в трансформации отношения к человеческой жизни: гибель сотен тысяч людей её снижает, но все остальные ценности теряют смысл перед человеческой жизнью.)
Отрыв от привычного пространства был и отрывом от привычного мира личных вещей. Ведь объём груза, который можно было взять с собой, был строго ограничен, если человек отправлялся организованным порядком. А если просто беженцем, то с собой в лучшем случае можно было взять только то, что умещалось в автомобиле или на телеге; а обычно — то, что можно было унести в руках. Как правило, люди старались взять с собой документы, деньги, продукты, тёплые вещи. Иногда инстинктивно брали с собой, казалось бы, ненужные с точки зрения полезности предметы, позволившие выжить, освоив непривычно чужое пространство в местах эвакуации. Четырёхлетняя Раиса Соколовская с братом, мамой и бабушкой в эвакуацию были привезены в глухой узбекский кишлак. «Долгое время мы жили в атмосфере какого-то вакуума: ни мы к кому, ни к нам кто». Ситуация усугублялась незнанием языка и неприязнью местного населения к «чужакам». Девочка привезла с собой куклу. «Когда я показала куклу, узбекские дети были ошеломлены. Они никогда не видели такого, играли совсем в другие игры. И боролись за право её потрогать». И дети начали общаться, быстро схватывая незнакомые слова. А вслед за этим «лёд растаял» и в отношениях взрослых. «И когда мы уезжали, то нас уже провожал весь кишлак»7. Но были и обратные пример, когда привезённые в эвакуацию вещи разрывали коммуникативное пространство. Так, часть эстонцев, прибывших в эвакуацию на Урал, смогла вывезти из угрожаемых оккупацией районов ценные вещи. Среди вещей были и такие, которые воспринимались сельским населением уральской «глубинки» как диковинные, даже «шпионские»: фотоаппараты, пишущие машинки, радиоприёмники, аптечки с большим ассортиментом медикаментов. Непривычные предметы не просто воспринимались как «чужие» и разрушающие привычное пространство, но и вызывали активное стремление к уничтожению. «Прибывшие граждане из Эстонии имеют в личном пользовании: пишущие машинки, радиоприемники, наркотики, фотоаппаратуру и т. д. Мне кажется, все эти и им подобные предметы должны быть изъяты, однако, органы НКВД медлят. Есть лица неблагонадежные и с явно антисоветскими настроениями» — докладывал своему начальству секретарь Верхнеуральского райкома партии В. Трофимов. Резолюция обкома партии обязала изъять пишущие машинки и радиоприёмники8.
Пространство крупных промышленных центров отличалось большей мобильностью, поэтому значительную часть эвакуированных составляли городские жители. Вывозимые рабочие промышленных предприятий были горожанами; крупные железнодорожные узлы, где формировались эвакоэшелоны, располагались в городах; городским жителям было легче добраться до транспорта. Например, Д.
6 Курганов 1973, 22.
7 Эвакуация. Документальный сериал. Проект Самария Зеликина. 2006г. Фильм четвёртый.
8 ОГАЧО. Ф. Р-1142. Оп. 1. Д. 112. Л. 44; Д. 164. Л. 24-25, 59.
Романовский, изучая историю маленького городка Чашники (население немногим более 3 тыс.) в Витебской области Белоруссии, пишет о ситуации, сложившейся в начале войны: «Заброшенность Чашников, их отдалённость от всех центров сослужили им дурную службу — отсюда мало кому удалось эвакуироваться. Сыграло свою роль не столько отсутствие хороших дорог, сколько какая-то общая неосведомлённость... Никакой организованной эвакуации не было. Транспорта, лошадей почти ни у кого не было»9.
Для жителей двух столиц: москвичей и ленинградцев — пространство своего города представлялось в первые недели войны абсолютно надёжным. Казалось, что само название «города Ленина» имело сакральный смысл и придавало ему и его жителям особую защищённость. Поэтому люди никак не хотели верить в вероятность прихода фашистов. «Ленинградцы, несмотря на разъяснение опасности положения, не допускали и мысли о возможности подхода врага к стенам их города и не стремились эвакуироваться из него»10.
Особое значение дома как ценности в своих воспоминаниях подчёркивали многие: «Для нашей семьи бездомность страшнее всяких налетов — решили остаться в родной Москве»11. А. Караваева вспоминала, что на попытки А. Фадеева убедить её мать эвакуироваться, та ответила, что «ей восемьдесят первый год, от её жизни остался один тонкий краешек. В грозное это время ... для старого человека лучшее благо — умереть дома, в своей постели.»12.
Одним из символов войны стали дороги. Огромные массы людей двигались пешком и на различных видах транспорта в русле различных миграционных потоков: мобилизованные — на фронт, раненые — в госпиталя, эвакуируемые — в тыл, депортируемые — в места поселений, репатриируемые — домой в СССР и т.д. Вот как рисует обстановку жительница Москвы Н. Семпер: «Стою на углу Садовой 16 октября 1941 г. Вся широкая улица вплотную загружена машинами, в них, согнувшись в три погибели, сидят на грудах вещей беженцы — пригородные обыватели, городские евреи, коммунисты, женщины с детьми. Втиснулись в поток автомобилей какие-то воинские части, пешеходы катят тележки с привязанными к ним чемоданами, толкают тачки и детские коляски. Спрессованная масса течёт по Садовому кольцу к трём вокзалам с утра до ночи непрерывно. А там — куда глаза глядят . под бомбёжки, в другие города, в чистое поле, на тот свет. Где -то стреляют, где -то грабят склады и магазины, где-то жгут партийные документы, над асфальтом вихрятся обгорелые клочки бумаги, падает чёрный снег. Где -то минируют улицы, чтобы взорвать столицу»13. Разрушение пространства, его дезорганизация — очень опасное явление. Привыкшие к порядку и педантичные немцы прекрасно это понимали и считали, что оставление своих домов и паническое бегство советских людей может стать дополнительным фактором для победы в советско-германской войне. В указании командования сухопутных войск вермахта о порядке захвата Москвы и обращении с её населением от 12 октября 1941 г. Прямо говорилось: «Чем больше населения советских го-
9 Романовский 1992, 159.
10 Ковалёв 1981, 85-87.
11 Семпер (Соколова) 1997, 106-107.
12 Караваева 1965, 268.
13 Семпер (Соколова) 1997, 107.
родов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными нами восточными районами и использовать их»14. Советское руководство, в свою очередь, пыталось придать эвакуации организованный характер.
Самым распространённым способом преодоления пространства стали железные дороги. Н. С. Патоличев вспоминает: «Случалось, что в открытых полувагонах или на платформах ехали люди. Здесь же станки и материалы, кое-что из вещей эвакуированных. При более благоприятной обстановке 2-3 крытых вагона выделялись для женщин с детьми. Вместо 36 человек в них набивалось 80-100»15. В условиях эвакуации пространство ещё жёстче выступало как маркер социальной дистанции. В личном дневнике Григорий Шур так описывал первый день войны в г. Вильно Литовской ССР: «На пятой линии стоял поезд, в составе свыше 50 вагонов ещё без паровоза, а на первой линии — другой, малый поезд в составе только шести пассажирских вагонов, одного товарного и паровоза под паром. В большой поезд пускали всех желающих уехать, и он был битком набит, а в малый поезд могли попасть только начальствующие лица и туда впускали по специальным пропускам»16.
Особым пространством эвакуации стала «дорога жизни», проходящая по льду Ладожского озера и давшая возможность вывезти из блокадного Ленинграда часть населения. Условия транспортировки были очень сложными: чтобы преодолеть «дорогу жизни» — расстояние в 32 км — требовалось 8 часов, а нередко и больше.
Низкая скорость движения эвакоэшелонов была серьёзной проблемой и вызывала ощущение бесконечности. Установлена она была 500-600 км в сутки, но, по официальным данным, в ноябре 1941 г. средний её показатель не превышал 180-200 км в сутки17. Причин тому было множество. Навстречу друг другу двигались два мощных людских и грузовых потока: с востока на запад — эшелоны воинские и с боеприпасами, с запада на восток — с ранеными и эвакуированными. А процент двухпутных линий составлял в среднем по стране 29,5 % от эксплуатационной сети. Недостаточным было количество станционных и специальных путей. Работавший в годы войны машинистом А. И. Жаринов вспоминает: «Когда потянулись в октябре эти заводы в эвакуацию, поезда шли трамвайным порядком — в хвост друг другу. На одном блок-участке по два эшелона. Тащишься, как улитка, а впереди, метрах в двух-трёх от твоего локомотива, мерцают огни последнего вагона впереди идущего поезда»18. Простои эшелонов по 5-10 суток на отдельных станциях и разъездах, скорость продвижения 30-80 км в сутки, отсутствие медицинской помощи, регулярного снабжения питанием, топливом, кипятком приводили к случаям заболеваний и смертей. С наступлением холодов, так как вагоны часто были необорудованными и неотапливаемыми, участились случаи обморожений. Иногда эшелоны часами и сутками простаивали на станци-
14 Кульков, Мягков, Ржешевский 2001, 364-365.
15 Патоличев 1977, 216.
16 Порудомский 1993, 151-152.
17 ГАРФ. Ф. 327. Оп. 2. Д. 44. Л. 77.
18 Данишевский 1985, 449.
ях по причинам сортировки, переадресовки вагонов, недостаточной организованности и оперативности работников дороги.
В условиях длящейся неделями дороги пространство сжималось до вагона «теплушки». Люди пытались всячески организовать и обустроить пространство, т.е. социально освоить. «С трудом, частью с руганью, частью с просьбами, но запихнул свою корзину и подушку на верхнюю полку, у двери поставил стоймя чемодан и кое-как на него уселся. Слава Богу, хоть кое-как, хоть от двери и дует, но все же — в поезде, а значит уеду. Так мы сидели в темноте до отправки, которая состоялась около часа ночи. 30 км до Ладожского озера ехали с частыми и длительными остановками. Сильно замерзли мои опухшие ноги. О сне для меня, конечно, не было и речи».19 Люди конструировали себе подобие жилища из подручных средств, привыкая жить в полной неопределённости. Приоритетными были задачи выживания, а не удобства. Всё внимание было сосредоточено на удовлетворении первичных потребностей. «В вагоне было тесно и темно, днём душно, ночью холодно. Наши места были на втором уровне нар (кажется, их было три). Слезать мне было неудобно, особенно ночью, когда приходилось «идти на горшок», т. е. к стоявшему у дверей ведру».
Ещё одним особым пространством войны стали эвакопункты как места временного пребывания мигрантов. Первоначально предполагалось, что люди не будут задерживаться на эвакопунктах в течение продолжительного времени. Но вскоре стало ясно, что ежедневно на эвакопунктах оседает значительное количество людей. Например, на Свердловском эвакопункте на момент проверки на 12 часов ночи 29 декабря 1941 г. находились 526 человек. Из них 50 человек обитали в этом помещении более 50 суток, 79 — от 15 до 30 суток, 61 — от 10 до 15 суток, 72 — от 5 до 10 суток20. Как правило, это были следующие категории населения: больные, беременные, женщины, чьи дети находятся в больнице, престарелые, нуждающиеся в отдыхе в связи с длительной поездкой, эвакуированные, ждущие отправки (так как комплектование и отправка эшелона требовала формирования до 40-50 вагонов)21. На эвакопунктах также останавливались семьи, переезжающие к месту жительства своих родных, и отдельные граждане, разыскивающие свои семьи. Неделями и месяцами прятались в толпе людей на эвакопунктах дезертиры и лица, уклоняющиеся от военной службы22.
Проживая в местах эвакуации, абсолютное большинство приезжих продолжало воспринимать это пространство как чужое, живя надеждой возвращения на свою «малую родину». Выражая эти настроения, Ф. Мольц писал в редакцию газеты «Звезда»: «У каждого человека, эвакуированного из захваченных немцами районов, теснится в груди тоска по родине и неотвратимое желание вернуться туда...»23. Однако 16 февраля 1942 г. вышло постановление СНК СССР «Об освобождении жилой площади местных советов и предприятий, занимавшейся ранее рабочими и служащими, эвакуированными на восток». Изъятое жильё поступало в распоряжение местных советов. Оставшееся в квартирах имущество могло быть
19 Кулябко 2004, 263.
20 ГАСО. Ф. 540р. Оп. 1. Д. 105. Л. 1.
21 Иргалина, Мухаметдинова 1995, 281.
22 ГАРФ. Ф. 327. Оп. 2. Д. 44. Л. 97.
23 Звезда 10. 03. 1943.
передано оставшимся в городе родственникам, знакомым; или поступало в продажу в комиссионные магазины; или доставлено хозяевам по месту нового жительства. Постановление не распространялось на частный жилой сектор. Некоторые исключения были сделаны также для жителей столичных городов Москвы и Ле-нинграда24. Таким способом власти хотели закрепить людей на новых местах работы и создать возможность использовать пустовавшие квартиры. Ведь в результате связанных с войной разрушений в освобождённых и прифронтовых районах резко сократился жилой фонд. Естественно, никакой компенсации за потерю жилья люди не получили. По сути, тысячи эвакуированных лишились возможности в будущем вернуться на прежнее место жительства. Реализация постановления вызвала бурную реакцию среди эвакуированного населения. Люди писали письма родственникам по месту прежнего жительства, пытались навести справки о состоянии своего личного имущества. Недовольство иногда проявлялось и в более резких формах, таких как попытки самовольной реэвакуации и даже отказы от выхода на работу. Для иллюстрации вышесказанного приведём конкретные примеры по городу Молотову. На заводе № 33 конструкторы Чупятов и Корнеев, лётчик-испытатель Комаров отправили в Москву свои семьи. В тресте № 48 главный бухгалтер Акодис и начальник планового отдела Никифоров пришли в кабинет управляющего и сказали, что их обманули и они немедленно уедут. Часть руководящих работников пытались через главки и наркоматы перебраться в Москву или наложить на квартиры бронь. Например, заместитель начальника конторы снабжения треста № 12 Ковалёв добился отзыва в Москву; Кандалов также получил пропуск в Москву, но был задержан парторгом ЦК ВКП(б) Ермиловым и направлен по партийной мобилизации в военно-техническое училище. В том же тресте № 12 двое эвакуированных самовольно оставили работу и выехали в Москву, за что и были заочно осуждены25.
Одной из объективных причин недовольства эваконаселения были тяжёлые жилищные условия в эвакуации. Средняя обеспеченность жилой площадью в 1940 г. составляла по стране в расчёте на одного городского жителя 6,5 кв. м. В сельской местности эта цифра была несколько выше26. Поскольку гражданское строительство в военные годы почти не велось, а сотни тысяч прибывших в эвакуацию людей необходимо было где-то расселить, то решили уплотнить жилое пространство местного населения до санитарного минимума, который был определён тогда в 2,5 кв. м на человека. На «освободившиеся метры» подселяли эвакуированных. Ситуация, приведённая в воспоминаниях бывшей в годы войны в эвакуации на Урале знаменитой балерины М. Плисецкой, совершенно типична: «В Свердловске мы разместились в квартире инженера Падучева. Его фамилию я запомнила. В тесную трёхкомнатную обитель, помимо нас, исполком поселил ещё одну семью с Украины. Четыре женщины, четыре поколения. Прабабушка, бабушка, мать и семилетняя дочь. Сам инженер — человек добрый и безответный — с пятью домочадцами остался ютиться в дальней третьей комнате. Так и жили мы: 4х4х6, почти как схема футбольного построения. Но и это не оказа-
24 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 137. Л. 68, 70.
25 ГАНИОПДПО. Ф. 105. Оп. 8. Д. 174. Л. 13-15.
26 ГАРФ. Ф. 327. Оп. 1. Д. 51. Л. 143; Народное хозяйство СССР за 70 лет: Юбилейный статистический ежегодник 1987, 9.
лось пределом. В одно прекрасное утро в падучевскую квартиру сумели втиснуться ещё двое. Родной дядя инженера с десятипудовой женой. Они тоже были из Москвы и тоже эвакуировались «по счастливому случаю». Вы будете сомневаться, но жили мы мирно, подсобляли друг другу, занимали места в километровых очередях, ссужали кирпичиком хлеба в долг или трёшницей до получки.»27.
Границами личного пространства для эвакуированных в местах эвакуации иногда были даже не стены, а нечто условное. Вот, например, что вспоминает о своём военном детстве Нина Тантлевская-Лебедева: «Начало войны. Мне 7 лет, брату 4 года. Вместе с мамой эвакуированы на Урал. Живём в бараках. Внутри вместо стен развешаны простыни. За каждой такой «стеной» — семья. .. ,»28.
Степень комфортности жилищного пространства была низкой. Вот, например, как описывал в своём личном дневнике жильё эвакуированных рабочих журналист А. Магид: «23.12.1941 г. — Сегодня был в одном из бараков. Во всю длину огромной комнаты тянутся трехъярусные нары, напоминающие полки железнодорожного вагона. На нарах спят, сидят, свесив ноги. Лежат, привалившись к багажу, люди. Одни закусывают, другие перебирают вещи, тут же курят. Стоит неумолчный шум. Посреди барака в узком длинном проходе дымится ещё не обмазанная плита с множеством чайников, кастрюль, консервных банок»29. В условиях постоянного нервного и физического перенапряжения, лишённые привычной обстановки, эвакуированные воспринимали пространство эвакуации как что-то временное. При социальном его освоении люди заботились, прежде всего, о тепле и минимальном благоустройстве мест для сна, для приготовления пищи, для соблюдения личной гигиены. В воспоминаниях и личных дневниках практически не встречаем описаний создания «домашнего очага».
Качество реального пространства эвакуированных зачастую напрямую зависело от качества коммуникативного пространства, то есть отношений с коренными жителями восточных регионов страны. Прибывавшие в эвакуацию люди вызывали у местных жителей естественную реакцию любопытства и настороженности: непривычная одежда, особенный диалект. Звучание чужой речи на советской территории разрушало единое коммуникативное пространство и вызывало подозрение и отчуждение. Жители присоединённых к СССР незадолго до войны прибалтийских земель в большинстве своём плохо владели русским языком. В районах эвакуации иногда их принимали за врагов30. Негативное влияние оказывало то, что во время войны все жители тыловых районов находились в постоянном психологическом напряжении: горе в связи с гибелью близкого человека, ожидание писем с фронта и боязнь получить похоронку, тревога за детей. Монотонный, изнурительный труд без выходных и отпусков вызывал тяжёлое физическое переутомление. Состояние людей ухудшалось из-за недостаточного питания и бытовых трудностей. Хотя бы иллюзорное ощущение родного пространства помогало эвакуированным преодолевать невзгоды военного лихолетья. К. Н. Руднев — руководитель тульского оружейного завода, эвакуированного в г. Медногорск Чка-ловской области, прекрасно понимал, как люди тоскуют по родному городу. И вот
27 Плисецкая 1994, 74.
28 Захарович, Трухачева 1996, 227-229.
29 Магид 1969, 13.
30 ОГАЧО. Ф. 288. Оп. 6. Д. 117. Л. 84-87.
однажды: «Кругом смех и тут же слёзы. Во дворе, около цеха, красуется настоящая наша заречинская голубятня, и наши зареченские белокурые голуби делают большие круги в небе. Радости не было конца. А ведь за этими голубями ездил в Тулу специальный человек по заданию Константина Николаевича Руднева»31.
Эвакуированное население, даже годами пребывая на новых местах продолжало себя ассоциировать с пространством прежнего проживания. Да и в сознании местного населения эвакуированные тоже воспринимались как москвичи, ленинградцы, сталинградцы и т. д. Р. Олевская вспоминает о тех военных годах: «... Голос Левитана был уже ликующим — снята блокада с Ленинграда! Мы бежали в 6-ю квартиру и кричали: «С вас снята блокада!» Потом освободили Киев — кубарем катимся на первый этаж, стучим в двери и кричим: «Ваш Киев освободили!» Взрослые плакали, целовали нас»32. Пространство в экстремальных условиях войны становилось огромной ценностью особенно для людей, оторванных от него — «выковыренных», как в народе называли эвакуированных. Вот как описывает в своих воспоминаниях освобождение родного Киева академик Е. О. Патон, находившийся в эвакуации на Урале: «Трудно передать, что в этот день творилось в институте и на заводе. Два года ждали мы этой великой минуты, два года читали в московских и украинских газетах о муках и страданиях родного города, два года верили в то, что для фашистов придёт час расплаты... В последние дни перед взятием Киева во всех квартирах радио не выключалось, всюду шли споры о дате освобождения города»33.
ЛИТЕРАТУРА
Данишевский И. М. 1980: Кузница победы: Подвиг тыла в годы Великой Отечественной войны. Очерки и воспоминания. М.
Захарович И., Трухачева Т. (авт.-ред.) 1996: Недописанные страницы.: О детях-воинах, детях-жертвах и просто детях, живших в годы Второй мировой войны. М.
ИргалинаГ. Д., МухаметдиноваГ.Р. (сост.) 1995: Башкирия в годы Великой Отечественной войны. Документы и материалы. Уфа.
Караваева А. 1965: Борец и организатор // Фадеев: воспоминания современников. М., 265-275.
Ковалёв И. В. 1981: Транспорт в Великой Отечественной войне (1941-1945 гг.). М.
Кринко Е. Ф., Тажидинова И. Г., Хлынина Т.П. 2011: Повседневный мир советского человека 1920-1940-х гг.: жизнь в условиях социальных трансформаций. Ростов-на-Дону.
Кульков Е., Мягков М., Ржешевский О. 2001: Война. 1941-1945. Факты и документы.
М.
Кулябко В. 2004: Блокадный дневник // Нева. 3, 262-267
Курганов В. П. 1973: Так рождался Уралхиммаш. Свердловск.
Магид А. 1969: Солдаты в рабочих ватниках. Страницы дневника. М.
Народное хозяйство СССР за 70 лет: Юбилейный статистический ежегодник.1987. М.
Новиков В. Н. 1988: Накануне и в дни испытаний. Воспоминания. М.
Патоличев Н. С. 1977: Испытание на зрелость. М.
Патон Е. О. 1955: Воспоминания. Киев.
Первенцев А. 2001: Москва опаленная. Дневник войны // Москва. 6, 3-33.
31 Новиков 1988, 95.
32 Магнитогорский рабочий 22.06.1988.
33 Патон 1955, 295-296.
Плисецкая М. Я. 1994: Майя Плисецкая. М.
Порудомский В. 1993: Знакомство полвека спустя. Из записок Григория Шура // Вестник Еврейского университета в Москве. 3, 142-182.
Потёмкина М. Н. 2002: Эвакуация в годы Великой Отечественной войны на Урал: люди и судьбы. Магнитогорск.
Романовский Д. 1992: Чашники. Очерк о массовых расстрелах евреев в Белоруссии (1942 г.) с приложением воспоминаний // Вестник еврейского университета в Москве. 1, 157-199.
Семпер (Соколова) Н. 1997: Портреты и пейзажи. Частные воспоминания о 20-м веке // Дружба народов. 2, 86-130.
HISTORIC EVACUATION SPACE (1941-1945)
M. N. Potyomkina
The article deals with the formation of historic evacuation space during the Great Patriotic War that split a single whole of the USSR into two parts, with the front line as a boundary between them. The world that was familiar to the Soviet man was ruined; the surrounding space was continuously changing. War conditions brought forth specific space topoi: bomb shelter, teplushka (heated shelter), evacuation center. Railway bridged the gap between spaces during evacuation. Evacuees perceived new place of residence as alien and temporary.
Key words: home history, the Great Patriotic War, historic space, evacuation
© 2012
Т. С. Рябова
СТРАТЕГИИ ВЫЖИВАНИЯ БЕСПРИЗОРНИКОВ ЧЕЛЯБИНСКОЙ ОБЛАСТИ В ЭКСТРЕМАЛЬНЫХ УСЛОВИЯХ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ (1941-1945 гг.)
В статье проанализированы повседневные практики и стратегии выживания беспризорников Челябинской области в чрезвычайных условиях Великой Отечественной войны, содержится попытка представить беспризорность военной поры через призму концепта «жизненный мир».
Ключевые слова: Южный Урал, Великая Отечественная война, беспризорность, стратегии выживания, жизненный мир, преступность несовершеннолетних
Одной из сложнейших проблем, возникших перед советским государством и общественностью в экстремальных условиях Великой Отечественной войны, была детская беспризорность.
Жизнь ребенка в период беспризорности была чрезвычайно сложной и опасной. В условиях отсутствия постоянного места жительства и воспитательного
Рябова Тамара Сергеевна — старший преподаватель кафедры новой и новейшей истории Магнитогорского государственного университета. E-mail: tamara_astra@mail.ru
