CC BY
122
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. IV, № 2
III
Ш ¡1
X
о Ч Я X
<3
¿«1 мторическое арпоп как фигура
эпистемологического анализа: Хюбнер и Фуко
С. М. ГАВРИЛЕНКО
Написанные рядом друг с другом, эти слова выглядят почти вызывающе...
Мишель Фуко («Археология знания»)
Критическое (и, одновременно, по необходимости историческое) исследование темы Арпоп в рамках философского дискурса призвано продемонстрировать, что данная тема, а также связанная с ней проблематика не могут быть сведены к единой, универсально заданной теоретической форме. Речь идет о форме, способной, с одной стороны, однозначно фиксировать так называемую «проблему априорного», а с другой стороны, определять различные, альтернативные, способы ее решения. Предполагаемое тематическое единство не может быть зафиксировано в отношении базовых определений «Арпоп» и системы значимых различений, конституирующих априорное в качестве специфицированного
предмета1. Невыполнимо это и на уровне методологических экспликаций, концептуальных форм и операций, вводимых в качестве релевантных аналитике априорного. То же относится и к множеству возможных «предметных регионов», полагающихся в качестве основания для детерминации априорного как такового, или источника его предметного значения. Наконец, единство едва ли имеет место и в отношении той теоретической функции, которой может наделяться само представление об Арпоп в определенных философских и эпистемологических контекстах. Скорее, единство темы поддерживается теоретически гетерогенным пространством различных стратегий тематизации2, обнаруживающим в себе множе-
' Ср. предельно широкое феноменологическое определение априорного как особой «предметной структуры» («Априори само по себе и в себе не имеет ничего общего с мышлением и познанием» (Райнах А. О >, феноменологии. Доклад в Марбурге, январь 1914 года// Логос. 1999. № 1. С. 59)), выведенной за пределы любой возможной эмпирической детер- ! ] ü минации. Это определение получает экспликацию, прежде всего, путем J, разворачивания оппозиции сущность/фактичность и серии соотносимых с s < ней методологических, логических и модальных оппозиций - эйдетиче- ! !,' ское варьирование в фантазия/индукция, априорная/эмпирическая всеобщность, необходимость/случайность. (См., например: Husserl Е. Wesen-sershaung durch eidetische Variation // Edmund Husserl. Die phänomenologische Methode. Ausgewalte Texte 1. Stuttgart, 1990. S. 255-270.) В свою очередь, эволюционная эпистемология производит определение априорного как «биологически врожденной когнитивной структуры» и, соответственно, как эмпирической структуры, что делает Apriori элементом каузально и функционально детерминированного эволюционного ряда: «Чтобы продвинуться в понимании того, что такое априори, мы должны поставить перед ним вопросы, задаваемые всему органическому. «Зачем?», «Откуда?», «Почему?». Во-первых: как данное априори способствует сохранению вида? Во-вторых: каково его генеалогическое происхождение? В-гретьих: какие естественные причины обусловили его возможность?» (Лоренц К. Кантовская доктрина априори в свете современной биологии // Человек. 1997. № 4. С. 52). Выделения при цитировании принадлежат автору данной статьи.
Говоря о «стратегиях тематизиции», нам важно подчеркнуть, что анализ темы должен выстраиваться не только исходя из ее содержательных моментов, но и с учетом не менее значимых процедурных аспектов. Так, определение Apriori в качестве исторической (и в данном случае -эмпирической) фигуры (у Фуко, Хюбнера или Бурдье) является структурным коррелятом определенной формы исторического описания, которая X подлежит принципиальной редукции, например, в рамках феноменоло- % пии. Обоснование феноменологического проекта предполагает, что в пре-деле феноменологический дискурс порождает исключительно априорные Щ исходя из двойного ряда спецификаций - методологических и предмет-1ых) высказывания.
ство принципиальных разрывов и противоречий, но также ряд общих мест и структурных соответствий, например, в форме институционально гарантированных классификаций, формальных оппозиций и определений. Поэтому, говоря о «теме Арпоп», или «проблеме априорного», необходимо избегать возможных унифицирующих и субстантивирующих эффектов, которыми чревато использование подобных классификаторов.
Исходя из конструктивистской перспективы, нас будет интересовать, каким образом производится определение «априорного» как фигуры, принадлежащей историческому порядку. Это предполагает смещение и во многом парадоксальную инверсию классических определений априорного и радикальную трансформацию (на уровне базовых схем и процедур описания) теоретической формы проводимого эпистемологического анализа (при коррелятивном перераспределении его предметного поля). При этом само представление об Арпоп вводится в качестве теоретически значимого, концептуальная структура которого претерпевает изменения. Ввиду ограниченного объема данной статьи мы постараемся зафиксировать лишь отдельные элементы логики указанного производства на примере работ Фуко и Хюбнера. Несмотря на множество принципиальных различий в характере исследовательских практик Фуко и Хюбнера, в проведенных ими анализах применительно к теме априорного можно зафиксировать «точки схождения», образующие вполне определенное множество содержательных и формальных соответствий. При этом мы вынуждены будем ограничиться самыми общими констатациями, идя на риск обобщений, но держа в уме возможность их переопределения. Таким образом, предметом нижеследующего рассмотрения станет определенная формальная схематика производства представления об историческом Арпоп.
Спецификация априорного в качестве исторически детерминированной структуры выражает в области эпистемологической аналитики сложную концептуальную механику наследования и дистанцирования, функционирующую, прежде всего, по отношению к трансценденталистским и позитивистским формам эпистемологического описания/объяснения. Осуществляя формальное присвоение трансценденталистской проблематики «условий возможности знания/опыта»3, Хюбнер и Фуко одновре-
3 Словарь Фуко и Хюбнера в своих опорных точках наследует именно трансцендентализму. Ср. со следующими положениями, определяющими «Арпоп» в качестве собственного предмета эпистемологического описания: «предпринимаемое здесь исследование содержит смелый проект быть одновременно и историческим и критическим в той мере, в которой ^ идет речь об установлении условий возможности медицинского опыта в X том виде, в котором его знает современная эпоха» (Фуко М. Рождение клиники. М., 1998. С. 23) и «теории и их принципы - это нечто сконст-££ руированное и априорное, поскольку они, с одной стороны, являются условиями возможности опыта, а с другой - непосредственно этим опытом не проверяются» (Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. С. 258).
1
менно производят разрыв с целым рядом принципов, конститутивных для трансцендентального анализа, и вводят в область эпистемологической аналитики серию операций и определений, которые в его рамках подвергались систематической редукции. Однако сам способ осуществления подобного разрыва оказывается различным. Хюбнеровский анализ движется в пределах легитимно устоявшихся зон эпистемологии, инсти-туализированной в форме «философии науки» с определяющими ее проблематикой, темами, классификациями и конвенционально признанной дескриптивной структурой. Фуко же претендует на обоснование нового типа эпистемологического анализа («новой решетки интеллегибельно-сти»), в рамках которого в конечном счете будут переопределены возможные членения и границы самого эпистемологического порядка. При этом объединяющей их исследования интеллектуальной ставкой является проблематизация «универсализирующего теоретизирования» (П. Бур-дье), характерного для позитивистских и трансценденталистских версий эпистемологии. ||
В ходе данной проблематизации и производится переопределение «априорного». В трансцендентализме и позитивизме эмпирия и история, будучи также формально отправными точками аналитики, устранялись при помощи сложной серии предельных переходов к идеальному эпистемологическому порядку. Он получал обобщающее имя «наука» и одновременно выполнял функции обоснования и нормализации знания. Эта редукция фактуальной истории знания, а также область порождаемых ею следствий отныне сами оказываются редуцированными радикальным движением, вводящим в поле эпистемологического исследования историческое эмпирическое описание. При этом апелляция к эмпирическим (исторически конституированным) конфигурациям и фактуальным рядам знания становится у Фуко и Хюбнера учреждающей операцией эпистемологической аналитики.
Хюбнер пытается выстроить эмпирическую теорию науки/мифа в качестве системы внутренне согласованных положений с введением в нее обобщающих объяснительных схематизмов, опирающихся на историческое описание (с однозначно определяемыми областями референции) и разрешимых (верифицируемых) в его терминах. «Объект нашей теории -наука - не вечен и мог бы, например, исчезнуть в каком-либо отдаленном будущем»4. Исходный демарш Хюбнера вполне традиционен и заключается в демонстрации невозможности сведения (в смысле позитивизма) базисных предложений, закономерностей, аксиом к «эмпирическим фактам», что позволяет констатировать априорную детерминацию данных структурных элементов научной теории. Научный результат, выраженный "х в пропозициональной форме, имеет преданный набор детерминаций, % которые сами не могут быть обоснованы эмпирически5. Тем самым типы
¡к,
и
Хюбнер К. Критика научного разума. С. 226.
5 См.: Там же. С. 56-65.
Ф ВС я X
<3
априорного полагаются в качестве необходимой конституенты конструирования как научной фактичности, так и закономерностей. Как следствие, Арпоп становится базовой квалификацией научной структуры, а различные типы априорной детерминации превращаются в собственный предмет теории науки. Действительной оппозицией априорному является уже не научно определенная фактичность и не эмпирическая закономер-ность, а элементы «чистого опыта», обладающие импликативным мета-теоретическим статусом6. В рамках хюбнеровской теории науки Арпоп схватывается и определяется путем одновременного применения двух рядов операций, каждому из которых соответствует определенная спецификация априорного. Первый ряд образован процедурами логического анализа структуры научной теории. Выявление этой структуры позволяет поставить в соответствие каждому ее элементу тип априорной детерминации как логического условия его конструирования, а также ввести наиболее формальное определение «априорного» как «условия возможности опыта». (Данное соответствие не является, тем не менее, формально взаимнооднозначным.) Второй ряд процедур конституирует априорное как предмет исторического описания. Их применение позволяет зафиксировать исторически изменчивый характер того, что на уровне логического анализа было определено как «априорное» («условие возможности»), одновременно переопределив его модальные характеристики (априорное как контингентная структура, которая не может быть обоснована ни логически, ни трансцендентально). Кроме того, сама типология априоризмов, детерминирующих науку в логическом и структурном планах, оказывается функцией исторической дескрипции. «Анализ исторических фактов позволяет разработать типологию (...) установлений и связей между ними, а также причин их принятия и изменения»7. Определяющей характеристикой исторического описания (релевантной исторической тематизации Арпоп) является не только то, что оно позволяет произвести содержательную экспликацию форм априорных детерминаций и констатировать эмпирическую изменчивость данного содержания, «Мы должны признать, что априорное также вовлечено в историческое движение мысли (.,.)»8. Историческая дескрипция вводит в саму структуру определений «априорного» элементы аналитически невозможные, исходя из его традиционных спецификаций. Дополнительным определением Арпоп у Хюбнера является структурное подобие упорядочений, производимых наукой и мифом. (Можно показать, что эта спецификация априорного составляет результат применения Хюбнером дескриптивной структуры теории науки к мифу.) Для Хюбнера это будет означать своеобразную эпистемологическую реабилитацию мифа и отрицание монополии науки на производство истины, оказывающихся коррелятом утверждения о невозможности трансценден-тального и логического обоснования Арпоп.
«
3
6 См.: Там же. С. 65-68.
* 7 Там же. С. 83.
8 Там же. С. 215.
Фуко откажется от конструирования теории как собственной формы представления универсального и тождественного: «В любом случае, попытка мыслить в терминах тотальности показала себя как препятствие на пути исследования»9. Это определяющая особенность фукинианской аналитики, получающая выражение в том числе и на уровне вводимых им терминологического ряда и дескриптивной структуры. Так как их характеристики являются структурным соответствием определений, получаемых «историческим Apriori», необходимо остановиться на дискурсивной стратегии, определяющей проводимый Фуко анализ.
Во-первых, отметим специфику базового словаря Фуко, составленного из терминов «эпистема», «историческое Apriori», «дискурс», «знание», «архив», «пространство», «власть», «стратегия», «тактика» и др. Как любое множество знаков с приписанным терминологическим статусом, они должны обеспечить фиксацию предметной области, что является одной из важнейших нормативных функций терминологии вообще. Однако они не приобретают характера категорий, имеющих своим содержанием строго заданные элементы и области эпистемологического порядка. Предметная область задается Фуко путем выстраивания серии дистанцирова-ний, различений и исключений из (от) области уже данных, очевидных, обладающих легитимностью и поэтому ставших обыденными представлений10. Базовые термины в этом контексте становятся знаками с открытым, неокончательным содержанием11. Данный способ выстраивания базовой терминологии (предметного поля) имеет ряд взаимосвязанных следствий. У Фуко термин выступает не как имя «вещи» (например, науки как вещи, res в схоластическом смысле), позитивно определимой сущности предмета, которая способна конституировать его самотождественность. Напротив, термин оказывается знаком множества отношений, несводимых к какому-то одному, центрирующему, а потому выявляемых через описание в ходе конкретных исторических анализов. Определение термина через изменяющийся предметный контекст, т. е. зависимость его содержания от локуса дескрипции (конкретного и ограниченного региона событий), позволяет в целом квалифицировать терминологический аппарат Фуко как множество поливалентных знаков, семантика которых не
9 Foucault M. Two lectures // Foucault M. Power-knowledge: Selected interviews and other writings, 1972-1977. N.Y., 1980. P. 81.
См.: Фуко M. Археология знания. Киев, 1996. С. 23-32.
[¡¡ж
С этим связан и столь характерный для Фуко апофатический способ «теоретизирования». Интересно отметить (в общем контексте темы априорного) на уровне формальных процедур выстраивания терминологии-ческого ряда различия в функциях подобного апофатического теоретизирования в феноменологии и археологии. В первом случае эта функция сводится к обеспечению универсального статуса априорного. У Фуко указанный способ введения терминологии направлен на деконструкцию универсальности как таковой (включая и универсальность Аргютт), про- £{ изводимую Фуко на уровне исторических описаний, и, исходя из феноме- Я нологических определений, является фактуальным и поэтому не может детерминировать Арпоп.
X *
Ф
X
<3
задана общим логическим определением. Поливалентные, не определяемые изначально термины приобретают содержание только после введения в контекст исторически определяемых оппозиций, где их значения заданы локальными описаниями. Или же они вводятся на методологическом уровне в контекст оппозиций, определяющих отличия собственного способа эпистемологического описания от его доминирующих форм. 5 V Среди них - разрыв/общность; прерывность/телеология; археология/традиционная история; регулярность/оригинальность; событие/творчество; краткие очередности, «восстающие» против единого закона/непрерывная ; хронология разума, направленного к своим основаниям и истокам; серия/единство; историческое априори/формальное априори; условия воз-!! можности/значение. В отношении традиционной терминологии эпистемо-
• >' логического анализа (а также социальных наук) введение подобного ме-
ханизма функционирования терминологии фактически означает критику ! полагающей и объясняющей функции знака, претендующего на универ-I",» сальность. Путем аналитического разложения «самоочевидной» класси-ь,фикации, легитимирующей традиционно используемый термин, Фуко в ходе исторического описания проблематизирует созданную актом терми-¡|| нологической номинации видимость тождества и соответствия «вещи» ее !> ¡|| привычному имени12. В данной связи радикальность его эпистемологиче-ч|| ского проекта заключается в нейтрализации как «недействительных»
* * | оппозиций, структурирующих традиционное эпистемологическое описание. «Предпринятая мною работа - будь то по поводу медицины и орихи-атрии или же наказующей власти и дисциплинарных практик - и дала мне средства, в которых я нуждался; анализ дискурсивных практик позволял прослеживать образование знаний, избегая при этом дилеммы
«Необходимо усомниться во всех этих предзаданных общностях, группах, существующих до чистого рассмотрения, чья истинность предполагается с самого начала» (Фуко М. Археология знания. С. 24). Определение «чистый», часто встречающееся в этой работе в методологически важных контекстах, выражает определенную структурную двойственность археологии знания. С одной стороны, «чистый», будучи фундаментальной трансценденталистской метафорой (метафорой автономии), отсылающей к принципу идеального эпистемологического порядка, конституируемому серией априорных детерминаций, фиксирует у Фуко методологический принцип рассмотрения пространства дискурсивных практик, исходя из него самого. С другой - это пространство (с историче-ски изменяющимися границами) не упорядочивается неким универсаль-ным трансцендентальным Арпоп. Терминологическое сочленение «исто-ф рическое Арпоп» является на методологическом уровне знаком этой двойственности. Характерно, что когда в генеалогии автономия «порядка 5Й дискурса» будет нарушена, «историческое Арпоп» будет исключено из дескриптивной структуры.
науки и идеологии»13. Исходя из этого, «Археология знания» Фуко - как проект, рассмотренный в его самых общих определениях, - это критическая проблематизация эпистемологического порядка в его наиболее легитимных формах самопредставления.
Во-вторых, тексты Фуко совмещают элементы классификации и способы построения, присущие различным символическим практикам. Среди них - художественное письмо (изобразительность), история (описатель-ность, введение событийного ряда, элементы которого, как правило, получают четкую хронологическую фиксацию), социология (апелляция к институциональным определениям, разоблачение и критика обыденного сознания), политэкономия (описание социальных структур на языке «производства», «распределения», «обмена»), философия (критика классической эпистемологии). Установление отношений логического следования и
11
I
родовидовые упорядочения, которые могли бы выступать основой единой классификации (действующей как дедуктивная система), не являются у Фуко базовыми процедурами построения эпистемологического описания. Это вызвано не только отсутствием строгого терминологического аппарата, позволяющего методически строго разворачивать указанные аналитические процедуры, но и - что более существенно - самим порождающим принципом вводимых классификаций. «Пространство» знания на языке Фуко представлено не в постоянстве (тождественности) своего возможного трансцендентального, предметного, тематического, методологического, логического или иного основания, которое позволяло бы однозначно производить структурирование данного «пространства» и, соответственно, выполняло бы функцию некоторого универсального Арпоп. Как следствие этого, оно выступает как некоторый набор законов (теоретических инвариантов), которые должны быть подтверждены во всех возможных локусах эпистемологической дескрипции. А это для Фуко равнозначно дескрипции исторической и, соответственно, эмпирической. Знание в рамках анализа Фуко предстает как пространство «рассеянных» событий и локальных исторических порядков, а «историческое априори» становится множеством отношений, конституирующих данные порядки. Знаменитая «эпистема» - как некоторая спецификация исторического Арпоп - является выражением структурной гомологии, которая может быть установлена между эмпирически фиксируемыми конфигурациями знания на локальных временных интервалах.
Тем самым в основании классификации обнаруживается прерывность, или «разрыв», в качестве дифференцирующего отношения между
13 Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуально- *
сти. Работы разных лет. М., 1996. С. 274. Делез укажет ряд оппозиций *
классической эпистемологии, аналитические функции которых будут пе- ^
реопределены Фуко, вплоть до их нейтрализации и полагания в качест- (в ве нерелевантных для проводимого анализа (Делез Ж. Фуко. М., 1998.
С. 77). <5
ш
эмпирически вычленяемыми и описываемыми эпистемологическими структурами14. Поэтому можно говорить об отсутствии единой, логически однозначной референтной области такого языка в целом15. Разнообразие используемых символических практик, опирающихся на результаты исторической дескрипции, обусловлено не в последнюю очередь разнородностью, разноуровневостью и нерядоположенностью различных областей анализа. Отрицание универсального эпистемологического порядка имеет у Фуко в качестве своего строгого соответствия отрицание теории как возможной формы его описания/объяснения, а вводимый Фуко язык не должен самим своим дискурсивным строем воспроизводить подобное представление. Само эпистемологическое описание Фуко предстает как классификация неочевидного строения порядка знания (критика очевидности - это принципиальный и постоянно воспроизводящийся жест Фуко) и, одновременно, как конкуренция с господствующими представлениями о непрерывном и едином механизме его производства. «Историческое
14 Ср.: «Археология (...) пытается нарушить все те связи, которые (...) методично налаживаются историками; она умножает различия, размывает границы сообщений и пытается усложнить переход от одного феномена к другому» (Фуко М. Археология знания. С. 169).
15 Постоянно производимое Фуко переопределение границ различных дискурсов делает «историческое Арпоп» «плавающим означающим», не отсылающим ни к какой однозначно заданной области референции. Приведем в качестве примечания отрывок из «Истории безумия»: ««Нормальный человек» - мыслительный конструкт; если и есть у него какое-то место, то искать его следует отнюдь не в пространстве природы, но внутри той системы, которая строится на отождествлении босшб, человека общественного, с правовым субъектом; а следовательно безумец признается таковым не в силу болезни, переместившей его на периферию нормы, но потому, что наша культура отвела ему место в точке пересечения общественного приговора об изоляции и юридического знания, определяющего дееспособность правовых субъектов. Только тогда, когда прочно утвердился синтез этих двух начал, стала возможной «позитивная» наука о душевных болезнях (...) Синтез этот - в некотором смысле априорная конкретная основа всей нашей психопатологии с ее претензией на научность» (Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. С. 144.). В этом отрывке термин «априорный» имеет вполне традиционные идущие от Канта элементы значения - «условия возможности научности» (в данном случае - психопатологии), а также синтетический характер Арпоп. Однако при этом в качестве этих условий выступают определения, полагавшиеся классической эпистемологией принципиально гетерогенными и потому нерелевантными по отношению к собствен-
X ному уровню научного знания, - это некое «синтетическое априори», ^ конституированное «общественным приговором об изоляции» и юриди-® ческими процедурами, устанавливающими правовую дееспособность да субъекта. Именно исторически детерминированная область социальной X практики (а не поле трансцендентальной субъективности) выступает тем конкретным «местом», где происходит указанный синтез.
Apriori» становится концептуальным инструментом указанной классификации и, одновременно, средством разрыва.
Итак, у Фуко и Хюбнера эпистемологическое описание выстраивается в форме исторической деконструкции трансцендентального проекта, в ходе которой Apriori конституируется посредством эмпирических операций (ход принципиально недопустимый в рамках трансценденталистской логики предельных переходов) и становится принципом упорядоченности и производства эмпирически локальных конфигураций знания. В классическом трансцендентализме Apriori выступало формой, которая гарантировала автономию и универсальную тождественность любых «мыслимых»16 эпистемологических конфигураций, а с другой стороны, являлась принципом, позволяющим производить его логически унифицированное описание и обоснование. Утверждая самореферентный, субстанциональный (в спинозистском смысле «causa sui»), самотождественный эпистемологический порядок, конституированный набором априорных детерминаций, трансцендентальный анализ подвергал дисквали-фикации эмпирическое описание как выходящее за пределы собственно эпистемологической аналитики. Сходный шаг характерен и для позитивизма. Даже когда в своих последних работах Гуссерль ввел «историческое Apriori» в феноменологию17, любой возможный фактуальный порядок (в данном случае фактуальный эпистемологический ряд с характеризующими его детерминациями) подлежал строгой и систематически
16 Мыслимость, сопряженная с эффектом очевидности, является важнейшим ноэтическим коррелятом феноменологического Арпоп и одной из основных процедур (в том числе и в структуре эйдетической редукции) феноменологической тематизации априорного, выступающей одновременно своеобразной дифференцирующей фактичное и априорное операцией и дополнительной гарантией неэмпирического статуса феноменологической дескрипции. При этом конкретизацией «немыслимого» в феноменологии является его нетождественность на уровне отношений предикации с формально-логическим противоречием. Соответственно, «мыслимость» не может быть определена негативно как «отсутствие логического противоречия», а задана «самой вещью». Как следствие, в феноменологии Арпоп не может быть описано в общем случае как тавтологическая структура (как, например, в логическом позитивизме, что одновременно ставило проблему разрешающих процедур в пределах тех или иных формализмов). Феноменологическое Арпоп синтетично: это синтез, конституирующий необходимую предметную структуру, одновременно обусловливающую идеальный эпистемологический порядок (ср. с гуссер- X левской идеей «региональных онтологий», где Арпоп является принци-
пом онтологической дифференциации). Арпоп как таковое не принадле- ц-жит формально-логическому порядку. Я
17 См.: Гуссерль Э. Начало геометрии. Введение Ж. Деррида. М., 1996. С. 233-240.
проводимой редукции18. Фуко и Хюбнер производят принципиальную инверсию классических определений «априорного». В результате, Apriori из фигуры, позволяющей учреждать и конструировать идеальный эпистемологический порядок (функционирующий одновременно как форма нормализации и, соответственно, дисквалификации), становится выражением разноуровневой фрагментации исторически неустойчивого «пространства» знания. Apriori - это не то, что в качестве необходимой структуры («структурной типики») приводится к данности трансцендентально редуцированным сознанием (например, посредством эйдетического варьирования в фантазии19), и не то, что заявляет о себе в форме хайдеггеров-ской онтологической дифференциации бытия/сущего. Не является Apriori и структурной тавтологией логико-математического ряда, где сама тавто-логичность обеспечивает автономию по отношению к эмпирическим спецификациям. «В противоположность формальным априори, юрисдикция
18 Ср.: «Вопрос об истоке геометрии (...) не будет здесь понят как филологически-исторический вопрос, а значит, не как поиск первых геометров, в самом деле высказавших чистые геометрические теоремы, доказательства, теории, или поиск определенных теорем, ими открытых» (Там же. С. 211).
19 В феноменологии сама возможность устанавливать Apriori априорно детерминирована: «Наиболее всеобщая типика, в которой как в некоторой форме заключено все особенное, характеризуется нашей всеобщей схемой ego-cogito-cogitatum. В соответствии с ней строятся наиболее всеобщие описания» (Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб., 1998. С. 122). Это положение демонстрирует определенную специфику гуссер-левской тематизации априорного. С одной стороны, для нее характерна онтологизация априорного (в данном случае - полагание ego-cogito-cogitatum в качестве всеобщей типики, а следовательно, базового Apriori трансцендентального сознания как специфицированного онтологического региона), с другой - превращение его в сам принцип дескрипции, т. е. в основание разворачивания феноменологических процедур. Apriori может быть со всей методической строгостью эксплицировано, если основание данной экспликации обеспечено априорно (онтологически). Условием экспликации априорного в рамках эйдетического метода являются сущностные структуры самого сознания - воображение, категориальное созерцание. Отсюда следует, что в трансцендентальной феноменологии любое возможное онтологическое высказывание может быть (по крайней мере, принципиально) «конвертировано» в методологический принцип (принцип дескрипции), и, наоборот, любое методологическое высказывание должно быть онтологически обоснованным и разрешимым. Различе-
Njj." ние онтологических феноменологических высказываний и высказываний, 2g в которых фиксируются методические операции феноменологии, не явля-ф ясь абсолютным, оказывается релятивизированым относительно уровня jjï их возможного функционирования. Трансцендентальная феноменология -5g это форма самодескрипции сознания, возможность которого обеспечена <ijj его собственными априорными структурами.
которых распространяется без наложений, оно (историческое априори. -С. Г.) является чисто эмпирической фигурой»20.
Это - загадочная фраза Фуко, брошенная походя; в «Археологии знания» статус формального априори остается непроясненным. Скорее всего, он отсылает к кантовскому априоризму и/или логико-математическим структурам21. «Историческое Арпоп» конституируется у Фуко и Хюбнера как «предмет», доступный «микроскопическому» взгляду историка (предметным коррелятом которого в «Надзирать и наказывать» стаиет у Фуко «микрофизика власти»). Это взгляд, позволяющий различать и реконструировать всегда фактуальные порядки знания и описывать их исторические трансформации. Эти порядки, несводимые к некоторой форме трансцендентальной или логической нормализации, перестают выражать эпистемологическое препятствие или выполнять по отношению к идеальному строю знания функцию экземплификации. Подобно этому в «Начале геометрии» Гуссерля в процессе применения процедур эйдетической редукции по отношению к истории науки и историчности вообще такую же функцию выполняет геометрия. Арпоп, лишаясь любого возможного устойчивого субстанционального содержания, становится общим именем отношений, конституирующих данные порядки. «Априори не истин, которые никогда не могли бы быть или непосредственно даны опыту, но истории, которая дана постольку, поскольку это история действительно сказанных вещей»22.
Отметим, что осуществляемое определение априорного как исторически обусловленной структуры (т. е. фигуры, принадлежащей эмпирически задаваемому ряду) не будет иметь в качестве своего следствия его натурализацию. Последняя имеет место в «эволюционной теории познания», где Арпоп, переопределенное как онтогенетически врожденная диспозиция в рамках оппозиции врожденное/приобретенное, трансформируется в естественнонаучный предмет. Это делает любое высказывание об априорной детерминации принципиально разрешимым в терминах методических процедур наблюдения/эксперимента. Фолмер приводит примеры экспериментальных методик, операционализирующих оппозицию врожденное (т. е. «априорное»)/приобретенное23.
Аналитика априорного согласно классическим определениям была призвана обеспечить универсальную тождественность эпистемологического/онтологического порядка, выходящую за пределы любых возможных эмпирических детерминаций. Теперь же она внешне парадоксаль-
20 Фуко М. Археология знания. С. 128.
21 Еще одним возможным пунктом, к которому отсылает «формальное априори», является структурализм. Ср. с замечаниями Бланшо: Бланшо М. Мишель Фуко, каким я его себе представляю. СПб., 2002. С. 17.
познания в контексте биологии, психологии, лингвистики, философии и теории науки. М., 1998. С. 95.
X ф
Фуко М. Археология знания. С. 128. Щ
Фолмер Г. Эволюционная теория познания: врожденные структуры Я
*
ным образом преобразуется в историческую критику тождественного24. Исходя из данной перспективы, «историческое Арпоп» становится концептуальным средством описания локальных эпистемологических порядков (и, как следствие, разрывов) и, одновременно, способом, позволяющим нейтрализовать возможные эффекты унификации на уровне самого эпистемологического описания. «Что касается трансцендентализма, то он полагает, что опыт делают возможным всегда лишь одни и те же априорные элементы. История науки, а также и исследования мифа (...) опровергают это мнение. Мы должны, наконец, отказаться от того, чтобы возникшие в XVII и XVIII веках онтологические представления (...) выдавать за нечто вечное и необходимое»25.
При этом средством и результатом эмпирической критики тождественного оказывается переопределение функций временных детерминаций в области эпистемологического описания. Время не является теперь формой универсального трансцендентального синтеза, гарантированного структурой субъективности (временной схематизм Канта или временная структура феноменологически определенного сознания у Гуссерля). Оно не обеспечивает отныне континуальность базовых структур научного знания и эффекты его кумулятивного накопления, объективированного в пределах строго линейного порядка, структурирующего отношениями раньше/позже временное многообразие и, соответственно, эпистемологический ряд. Время - и не некоторая однородная среда, в каждой точке которой самотождественная относительно нее инстанция может развернуть свои универсальные (и потому инвариантные) познавательные процедуры. Известно, что феноменологический анализ или «рациональная реконструкция» у Лакатоса одновременно обеспечивают рационально непрерывный генезис знания и логически гомогенное его описание в терминах некоторого метаязыка. Напротив, Фуко и Хюбнер вводят в эпистемологическую аналитику неоднородные временные ряды эпистемологических конфигураций, не отсылающих ни к какой централизованной инстанции их производства. «Историческое Арпоп» - знак их фактической дифференциации. При этом не производится (путем выстраивания некоторого непрерывного событийного ряда) унификации данных рядов. Последняя гарантировала бы формальной тождественностью хронологического упорядочивания дополнительно некоторое тождество Смысла (на-
24 «Если научные факты находятся в неизбежной зависимости от теорий, то логично предположить, что они изменяются вместе с теориями.
Поэтому рушится представление о науке как о непрерывном прогрессирующем познании самотождественных объектов...» (Хюбнер К. Критика X научного разума. С. 157-158). Тем самым вводится историческая кова-< риативность Арпоп и научного предмета. Это важная спецификация ис-торизации априорного в отличие от феноменологии: Арпоп - это не то, ¡д что конституирует идеальную самотождественность предмета, а то, что 5й детерминирует эффекты различий. <?3 Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996. С. 234.
пример, в качестве истока и предзаданного telos, как историческое Apriori Гуссерля) как условия возможности и одновременно теоретической легитимности вычленяемого исторически ориентированным эпистемологическим описанием многообразия. Производимая подобным описанием разноуровневая фрагментация эпистемологического порядка с экспликацией характерных для каждого вычленяемого уровня темпоральных эффектов проблематизирует неявно вводимую традиционным анализом модель «единого» времени. Время у Фуко и Хюбнера - это время различий, и поэтому оно не может выступать в качестве нейтрального элемента эпистемологического описания. «Априори не может избежать историчности; оно не стоит над событиями и в неподвижном небе как вневременная структура; оно определяется как совокупность правил, характеризующих дискурсивную практику (...)»26.
Переопределение «априорного» в качестве коррелята эмпирического описания, направленного на вычленение локальных конфигураций знания и исторически изменчивых принципов их построения, имеет в качестве следствия то, что Apriori становится предметом, которому можно атрибутировать временные определения, например, в форме приписывания ему хронологических предикатов. Хронологическая детерминация (датировка, выделение границ и временных интервалов, конкретизирующиеся в представление об исторических эпохах и т. д.), имманентная любому типу фактуальной истории, становится собственным определением априорного. Отсюда - характерные обороты речи Фуко: «Историческое априори, являющееся в XVIII веке основой исследований...», «речь идет (...) о том историческом априори, которое с начала XIX века очевидным образом служит почвой нашей мысли (...)»27.
Сама возможность приписывать Apriori хронологические предикаты является дополнительным разрывом с классическими определениями «априорного», включая феноменологические. В феноменологии датировка и, соответственно, упорядочивание хронологического ряда согласно формальной структуре является одним из принципов эмпирической индивидуализации (в отличие от эйдетической сингулярности) и в качестве таковой принципиально не может входить в структуру феноменологических определений априорного. Феноменологическое определение «исторического Apriori» (как «условия возможности историчности вообще») предполагает строгую элиминацию любых хронологических элементов из структуры феноменологической дескрипции. Датировка и установление временных интервалов как форма эмпирической дифференциации конфигураций знания (и, соответственно, конституирующих их априорных детерминаций) вводят «разрыв» (или, в терминах Хюбнера, «мутацию») в качестве базовой (и поэтому, нередуцируемой) схемы эпистемологического описания.
Фуко прекрасно осознает методологические затруднения, возникаю- 5
щиес введением в качестве основания исторического описания «пре- J
—»- 4
^ Фуко М. Археология знания. С. 128.
Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. С, 188,364. ^
4 Зак 939
49
рывности», и как результат возможность осуществлять атрибуцию временных определений априорному. В «Словах и вещах» он пишет: «Нелегко установить статут прерывностей для истории вообще (...) еще труднее это сделать для истории мысли. Если речь идет о том, чтобы наметить линию раздела, то в бесконечно подвижной совокупности элементов любая граница может, пожалуй, оказаться произвольным рубежом»28. Одна из главных трудностей состоит в принципах, которые должны быть положены в основание «сегментации» истории, т. е. выявления периода (сегмента), внутри которого в отношении некоторой рассматриваемой системы (в терминах «Слов и вещей», эпистемы) можно констатировать ее «непрерывность и единство»29 (например, на уровне структурной гомологии) и, соответственно этому, производить ее описание, которое и устанавливает то, что квалифицирует Фуко как «историческое Априори». В конечном счете Фуко, не уточняя указанных принципов, вынужден апеллировать к «эмпирическому, одновременно очевидному и смутному порядку»30, что в очередной раз указывает на то, что Арпоп вычленяется посредством эмпирических операций. Это, однако, рождает ¡¡¡1|| новые вопросы. «Но в таком случае, что мотивирует ее (т. е. системы -С. Г.) возникновение, а затем ее устранение и отбрасывание? (...) Если она содержит в самой себе принцип своей связности, откуда может появиться посторонний ей элемент, способный отвергнуть ее? Как может мысль отступить перед чем-то другим, чем она сама? (...) Прерывность -то есть то, что иногда всего лишь за несколько лет какая-то культура перестает мыслить на прежний лад и начинает мыслить иначе и иное, -указывает, несомненно, на внешнюю эрозию, на то пространство, которое находится по другую сторону мысли, но в котором, тем не менее, культура постоянно мыслила с самого начала»31.
Мы позволили себе здесь столь пространное цитирование в связи со следующими обстоятельствами. Во-первых, данные положения фактически устанавливают неполноту археологического описания. Это означает, что концепт «прерывность», являясь конститутивным (и поэтому - всегда уже предположенным) элементом археологии, порождает проблемы (или, по крайней мере, их эксплицирует), неразрешимые в пределах археологического описания. Как следствие, и это - во-вторых, ими (т. е. приведенными положениями) устанавливается, по меньшей мере, теоретическая возможность иного, по сравнению с археологией знания, способа эпистемологического описания. В более поздних работах оно будет охарактеризовано и реализовано Фуко как «генеалогия», в которой конфигурации знания рассматриваются не из себя самих, а вводятся в сложно структурированное пространство стратегий присвоения и контроля. Тем самым аналитика эпистемологического будет сопряжена с аналити-
^ кой социального порядка, между которыми будут устанавливаться раз-
* —-
5® 28 Там же. С. 85. ..
29 Там же. 5й 30 Там же.
31 Там же.
ш
Ш'И 111
личные структурные соответствия. Это позволит не редуцировать возможное объяснение исторических трансформаций Apriori к линейным каузальным схематизмам (подобное сопряжение фактически производится Фуко уже в «Истории безумия» и «Рождении клиники»).
Показательно, что в ходе реализации данного проекта представление об «историческом Априори» и сам термин будут исключены. В археологии же вопрос о «причинах» трансформаций Apriori оказывается просто нерелевантным ввиду методологического исключения из нее любых телеологических и каузальных объяснительных схем. Археология Фуко -это дескриптивная аналитика. Хюбнер пытается выстроить объяснение эмпирически констатируемых трансформаций априорных детерминаций в рамках теории «исторических системных ансамблей». Но данное объяснение, сводимое Хюбнером к квазигегелевской схематике «гармонизации и устранения противоречий» между элементами ансамбля, ввиду своей неполноты также функционирует как дескриптивный принцип.
Определение Apriori в качестве исторически детерминированной фигуры32 имеет в области эпистемологической аналитики ряд дополнительных следствий. Классический трансцендентализм поддерживал определенную дискурсивную стратегию, в пределах которой производилась постоянная взаимная конверсия дескриптивных и нормативных определений. В рамках трансцендентального описания (в отличие от позитивистских вариантов эпистемологии) Apriori выступало концептуальной формой, обеспечивающей подобную конверсию. В связи с этим традиционная аналитика априорного в ее эпистемологических импликациях должна была выступать, как в трансцендентальном анализе у Канта, гарантией полноты научного самообоснования. В результате, это должно было обеспечить замыкание конструируемого идеального порядка знания, отождествляемого с «наукой», на себя. Поэтому разрыв с трансценденталистской логикой определения Apriori и введение его в различные исторические ряды лишает его дополнительной функции легитимации науки33.
Подобное переопределение «априорного» производится и в отдельных современных версиях социологии знания. См., например: Бурдье П. Исторический генезис чистой эстетики: эссенциалистский анализ и иллюзия абсолютного. НЛО. 2002. № 60. С. 27.
33 Именно априорность самой феноменологии как философской дисциплины, направленной на достижение универсального обоснования, должна гарантировать одновременно, по мысли Гуссерля, научность ее статуса. «Эта всеобщая наука об априори стала бы тогда фундаментом подлинных наук о фактах и подлинной универсальной философии в картезианском смысле, универсальной и обладающей абсолютным обоснованием науки о фактически сущем. Ведь именно в априори заключена вся присущая факту рациональность». (Гуссерль Э. Картезианские размышления. С. 290). Здесь априорное выступает одновременно и идеальным пределом обоснования наук, и подлинным смыслом научности как таковой. Ввиду того, что обоснование как фундаментальная структура поряд- ф ка познания является одним из важнейших конститутивных элементов С£ идеи научности (см. там же. С. 64-68), а также в связи приписыванием феноменологии априорного статуса, сама феноменология оказывается наукой par excellence.
С/3 X
Ш
Арпоп трансформируется, тем самым, в концептуальную структуру, уже не поддерживающую трансценденталистскую игру взаимных конвер-сий дескриптивных и нормативных элементов, и «историческое Арпоп» становится знаком того, что «наука», утрачивая сущностную автономию, отныне не обладает полнотой самообоснования. Для Фуко на уровне собственно археологического описания принципиально не существует проблемы легитимации (обоснования) эмпирически вычленяемых порядков знания. Подобная процедура означала бы выход за пределы археологии. Любое возможное обоснование является историческим эффектом и только в качестве такового подлежит археологическому описанию. р!>И А проблематизация принципа автономии науки (и, соответственно, воз-|У;1 можной полноты ее самообоснования) в археологии осуществляется самой ее дескриптивной структурой - Фуко, вообще, откажется вводить в нее какую-либо идею научности в качестве различительного элемента «порядка дискурса». У Хюбнера же набор исторически детерминированных априоризмов, конституирующих некоторую научную теорию, всегда отсылает к другим «ненаучным» элементам «исторического системного ансамбля», в структуру которого входит данная теория. Именно эта отсылка, по Хюбнеру, позволяет не рассматривать «историческое Арпоп», являющееся контингентным, как чистый произвол. Неоплатонизм Кеплера или спинозизм Эйнштейна не могут быть элиминированы из эпистемологического описания как некоторое внешнее привходящее обстоятельство, а должны быть эксплицированы в нем в качестве исторически определенного структурного Арпоп.
Согласно классической эпистемологии научность должна определять ¡|||| знание так, чтобы последнее (говоря гегелевским языком) адекватно со-ответствовало бы своему понятию. Отныне же научность как базовая нормативная модальность (и, соответственно, основной элемент дескриптивной структуры) может, вообще, не выступать в аналитике, имеющей своим предметом различные когнитивные структуры и уровни знания, в качестве дифференцирующего критерия. Его двоякая функция утрачивает свое значение. Нет нужды в типологизации «пространства» знания, не нужна и шкала, позволяющая иерархически ранжировать типологически выделенные конфигурации знания согласно определенному нормативу научности, а следовательно, и истинности. Лишенное одновременно нормативного и легитимирующего характера эпистемологическое описание/объяснение, отказывающееся от конструирования идеальных схематизмов обоснования, классификаций и «юридически» кодифицированного «научного» метода, становится структурным соответствием исторической детерминации Арпоп. «Здесь знания не будут рассматри-^ ваться в их развитии к объективности (...) нам хотелось бы выявить эпи-^ стемологическое поле, эпистему, в которой познания, рассматриваемые Ф вне всякого критерия их рациональной ценности или объективности
^ их форм, утверждают свою позитивность (..-)»34. *
34 Фуко М. Слова и вещи. С. 34.
Знание, классифицируемое через неоднородную множественность дискурсивных практик и «исторических Арпоп» как принципов их факту-альной связности, - у Фуко, или через разнообразие «априорных установлений» как «условий возможности различных типов опыта» (наука/миф), - у Хюбнера, утрачивает окончательные субстанциальные свойства. Последние в рамках трансцендентального описания вводились серией априорных детерминаций, позволяющих осуществлять редукцию эмпирического многообразия знания и дисквалификацию определенных его форм в качестве эпистемологически незначимых. Здесь можно зафиксировать ряд моментов, которые сближают эпистемологические анализы Фуко и Хюбнера с некоторыми радикально историческими версиями социологии знания. В них наука, низведенная с «платоновского неба идей» и утратившая, как следствие, свою самотождественность, становится социально обусловленным и исторически изменчивым полем борьбы, одной из ставок которой является само определение «науки» и право его легитимно навязывать. Таким образом может быть прочитана, например, куновская «Структура научных революций». Автономия науки, как специализированной формы производства универсального содержания35, становится одной из форм социальной автономии. Наука, лишенная полноты самообоснования, доопределяется в пределах социального порядка. Одна из принципиальнейших методологических и, одновременно, дискурсивных трудностей социологии знания явилась следствием ее исторического эмпиризма и ее собственных открытий, а также дисквалификации трансцендентального Арпоп. Это проблема применения рефлексивных категорий и классификаций - само определение категорий и классификация вводимого эпистемологического языка является одновременно и социальной ставкой. Не ставит ли радикальная историзация Арпоп, разрывающая с субстанционалистской логикой эпистемологического описания, под вопрос саму возможность эпистемологического описания36? Но этот вопрос требует отдельного обсуждения.
' \
III
II
35 Одна из теоретических претензий социологии знания будет состоять в определении структурных условий, производящих эффекты универсализации и унификации.
36 О рефлексивных категориях см.: Фуко М. Археология знания. С. 24. См. также важный в данной связи параграф 11.2. «Критики научного разу- X" ма» Хюбнера, где он фактически исторически релятивизирует собственное 3 описание и само представление об Арпоп (Хюбнер К. Критика научного эазума. С. 225-227). Значимые рассуждения по данной теме содержатся <д гакже в работах Бурдье. См., например: Бурдьс П. За исторический рацио-гализм // Социологос постмодернизма. 8/Л'97. М., 1996. С. 9-29. 4
