CC BY
27
Т. П. Агафонова, И. Н. Самойлова
ИСТОРИЧЕСКИЙ ТИП РАЦИОНАЛЬНОГО ОБОСНОВАНИЯ ВЛАСТНО-ПРАВОВЫХ ОТНОШЕНИЙ: ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКИЙ ПОДХОД
Очевидно, что проблематика власти, ее определение, сущности, социального назначения, форм и методов реализации является фундаментальной для всех гуманитарных наук. Эта одна из древнейших проблем рационального мышления, стоящие в центре любого исследовательского проекта, так или иначе обращенного к пониманию и интерпретации социального. Безусловно, прав Б. Рассел? отмечая, что концепт "власть" является одним из ключевых понятий, на основе которого выстраиваются все политико-правовые, социально-философские, психологические и иные концепции, доктрины. Поэтому насколько чётко мы сможем определить современную специфику власти, настолько будут "объективны" и наши суждения о современной организации общества (её иерархической структуре, принципах и механизмах управления, особенности политического режима и т.п.).
Говоря о дефиниции власти, равно как и о других общенаучных категорий, например таких, как право, закон, государство и т.п., следует отметить их высокую эвристическую значимость для гуманитарной науки. Так, например, определения и понятия в праве не только очерчивают образ того или иного государственно-правового явления, но и характеризуют способы и формы осмысления социального бытия общества в целом. Кроме того следует учитывать, что содержательная интерпретация категории «власть» во многом обусловлена типом социальной и юридической рациональности в контексте которых данный феномен трактуется с учетом имеющегося знания и методологического арсенала исследования, в контексте историко-политической и идеологической обстановки и т.п. Одним словом, при анализе властно-правовых отношений необходимо "реконструировать присущий только этому историческому знанию специфический порядок рациональности, отыскать самоорганизующее ядро опыта, способствовать его выявлению в социальности..."1.
Юридическая рациональность в настоящее время испытывает серьезное воздействие со стороны различных постмодернистских и иррационалистических направлений восприятия и интерпретации права, различных правовых феноменов и событий. Все это обусловливает эволюцию классической, формально-юридической рациональности в сторону постнеклассичкеских подходов. Очевидно, что истоки этой ситуации связаны с радикальным изменением роли и места духовных, этнокультурных и иных факторов правовой жизни общества, которые иногда ставят под сомнение классическую формально-юридическую рациональность. Конечно, плюрализм и рациональная неоднозначность по-разному влияют на мировоззрение современных исследователей2 и способствуют пониманию рационального мнения как выхода за пределы научной рациональности, кото-
3
рую связывают с логически замкнутыми построениями .
С нашей точки зрения, концепция постнеклассической юридической рациональности должна основываться не только на рациональных формах сознания, познания и знания, но и на рациональном познании человеческого действия и поведения. В этом плане необходим анализ природы социальной рациональности, ее местом и значением в человеческой жизнедеятельности, с рассмотрением ее социальной ценности, изучением ее взаимоотношений и взаимодействия с другими формами освоения правовой действительности.
В этом контексте власть в рамках постнекласического типа рациональности рассматривается в контексте типовых, устойчивых культурных практики, определяющие своеобразные страте-
1 Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989. С. 240.
2 Об этом: Козлихин И.Ю. О Нетрадиционных подходах к праву // Правоведение. 2006. N° 1; Гревцов Ю.И., Хохлов Е.Б. О юридико-догматических химерах в современном российском правоведении // Правоведение. 2006. № 5.
3 См.: Честнов И.Л. Постклассическая методология в юриспруденции // Современные методы исследования в правоведении / под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. Саратов, 2007.
Вестник ТГПИ
гии осуществления политических, правовых, социаальных и когнитивных действие социальных агентов. Например, М. Фуко раскрывает специфику власти с помощью понятия "диспозитив", представляющий собой матрицу конфигурирования культивированных определённым обществом практик. Диспозитив воспроизводит в своём историческом варианте - "стратегический императив", способствующий внутри каждой конкретной культуры развертыванию сложившихся в обществе конфигураций осуществления власти1. Таким образом, власть реализует себя именно посредством функционирования соответствующего диспозитива, пронизывающего собой все уровни и формы властных отношений. "Власть, как пишет Фуко, - понимается не как достояние, а как стратегия, что воздействия господства приписывается не "присвоению", а механизмам, маневрам, тактикам, техникам, действиям. Что следует считать её моделью... власть скорее отправляется, нежели принадлежит; она не "привилегия", приобретённая или сохраняемая господствующим классом, а совокупное воздействие его стратегических позиций" [10, 41]. В этом смысле, власть можно рассматривать не как некую субстанцию, погружённую в социальное тело, а как множественность форм (институционализированных принципов и правил) свойственные определённому культурному контексту, которые и определяют характер и содержание социального взаимодействия между отдельными индивидами, между индивидом и группой и т.п.
Национальные особенности, специфика властного мышления и соответственно особые, исторически сложившиеся универсальные технологии осуществления власти организуют, структурируют, стратифицируют социальное пространство, функционирующее уже как пространство власти со свойственными ему властными отношениями и иерархической структурой. Организованное властное пространство призвано сохранять упорядоченность, единство и стабильность социальной общности, а уже в нем (властном пространстве) отдельный социальный субъект (как индивидуальный, так и коллективный) становится участником властных отношений, вносит свои повороты в понимание (интерпретацию) власти, способы её осуществления в процессе активно -диалогического взаимодействия. Такая ситуация (включенность в диалогический контекст властных отношений) создает впечатление того, что конкретный социальный агент, занимающий ту или иную властную позицию и есть сама власть (т.е. субъект выступает как своего рода источник бытия власти, её событийности). Однако, при таком взгляде упускается из виду то, что сам действующий субъект помещен в уже существующее пространство власти в её иерархическую систему.
Реальность власти здесь скорее следует рассматривать как некоторую системную целостность, но в свою очередь разделённую на различные властные зоны (или поля власти). Каждое поле власти (экономическое, политическое, религиозное, правовое, военное и др.) имеет отличительную структуру позиций и систему отношений социальных сил, свои правила и режимы функционировании, свои ресурсы и технологии осуществления и легитимации власти. Кроме этого каждое поле конструирует свое пространство игры, со своими ограничениями и возможностями, в них локализованы целое множество отношений разновекторных сил, приводящих ее в постоянное движение. С синергетической точки зрения можно сказать, что каждая часть властной системы постоянно флуктуирует, изменяется, влияет и открывается сама внешнему воздействию. Одним словом представляет собой специфический самоорганизующийся организм, тем не менее, базирующийся и развивающийся на определённой основе - образе социального порядка, власти и "универсальных" технологий её осуществления, свойственных определенному промежутку времени.
При этом обосновывается, что именно в социальных микроотношениях разворачиваются непосредственно сами властные отношения, закрепляющиеся в повседневной практике, в которых все властные образы и техники "оживляются". Это область, где сеть властных отношений и стратегий получает свою реальность, где производятся знания и смыслы. Здесь можно выделить две исследовательские позиции, которые с той или иной точки рассматривают (проблематизируют) конкретные отношения власти.
Первая, акцентирует внимание на локальных пространствах власти (коллектив, группа, межсубъектные отношения и т.п.) и свойственных ему техниках, где может быть управляем и контро-
1 См. Новейший философский словарь. Мн., 2001. С. 332-333.
4
лируем отдельный индивид. Здесь положение конкретного индивида (социальная позиция) характеризует его место в сложившейся институциональной конфигурации (мезоуровень). Содержательная сторона социальной позиции, в свою очередь, раскрывается (по аналогии с теорией позиционных игр) через отношение к другим социальным местам (выше, ниже, между и т.п.), посредством дистанции отделяющею эту позицию от других, а также через информационную насыщенность (потенциал социального игрока). Следует заметить, что определённое социальное место, предоставляет субъекту выбор некоторых возможных в этом состоянии альтернатив. В этом ракурсе власть выступает не как то, что даётся или захватывается, её не делегируют или перераспределяют, она осуществляется в различных напряжённых точках, социальных позициях, в которых группа или отдельный индивид захватывается властью. Лишь социальная позиция открывает субъекту весь арсенал власти и ее ограничения.
Второе направление отталкивается от отдельного субъекта, сознательно действуюшего в рамках определенного социального поля, который конструирует свой смысловой контекст через личный опыт и социальную практику. Так, например, М. Фуко настаивает на том, что не может существовать сетки властных отношений (опутывающей всё общество) без некоторого числа "практик себя", из которых она (система) вырастает, на которые она опирается и разворачивается. В этих единичных (субъективных) практиках складываются стили существования, которые с развитием, их социальным "отстаиванием/аргументированием" приобретают общественный характер, и именно эти практики конструируют опоры "всепроникающей сетки властных отношений"1.
В свою очередь, структурные и институциональные факторы в значительной степени обуславливают распределение и спектр социальных властных ресурсов, которыми пользуются индивиды для достижения своих целей, репрезентируют формальную модель практического осуществления социального действования, взаимодействие и иерархию социальных полей (закрепленную не столько в институциональных расположениях, сколько в стратегических ориентирах и приоритетах государственно-правовой жизни общества), их внутреннее функционирование и т.п.
В. М. Азизов
КОНСЕРВАТИВНАЯ ПРАВОВАЯ ПОЛИТИКА В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Своеобразие консервативной парадигмы, ее конструктивный потенциал для современной России в условиях глобализационных вызовов и угроз определяет приоритеты формируемой российским государством консервативной политики. Сегодня Россия стоит перед очень сложным выбором, в котором необходимо в равной мере обеспечить эффективность национальной экономики, развитие передовых технологий и духовно-культурную самобытность, национальную идентичность. В контексте подобной цели обращение политико-правовой научной мысли к консервативной парадигме является ключевым фактором в успешности модернизации современного Российского государства.
В литературе довольно часто консерватизм подвергается критическому анализу на предмет ан-тиинтегративных установок. Так, М. Ремизов указывает на такие антиглобалистические аксиомы, присущие современной консервативной идеи, как: 1) цивилизационный антиглобализм; 2) экономический солидаризм; 3) демографический национализм; 4) государственный легитимизм; 5) религиозный традиционализм2. Действительно, как нами уже было описано ранее, консервативная парадигма основана на сохранении национальных ценностей и обеспечении национального суверенитета. С другой стороны, представители консервативной политики отчетливо осознают неизбежность глобальной экономико-социальной интеграции России в мировое пространство. Поэтому, очевидно, что формирование приоритетов консервативной правовой политики в контексте модернизации экономической и социаль-
1 См. ФукоМ. Забота о себе. История сексуальности. Киев; М., 1998. Т. III.
2 См.: Консерватизм сегодня: аналитический обзор // URL: http:// www.apn.ru/publications/article1748.htm.
