CC BY-NC-ND
176
Д.В. Карнаухов
ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБРАЗ МОСКОВИИ В ПОЛЬСКОЙ ХРОНОГРАФИИ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ*
В статье приводятся доказательства того, что польские хронисты внесли весомый вклад в изучение истории Московии. Отдельные польские авторы по-разному оценивают включение Новгорода в состав Московского княжества, борьбу новгородцев с нашествием татар и другие исторические события XV-XVI вв.
Ключевые слова: «открытие» Славянского Востока, польские интеллектуалы, космографы, образ новейшей Московии, польско-литовско-московские конфликты, «московиты» и «руссы», «митрополит Руссии», Ливонская война.
В истории интеллектуальной культуры Европы эпоха Возрождения знаменательна стремительным расширением освоенного пространства. В этот период в огЫз terraшm просвещенного европейца включались новые страны и континенты, формировались новые представления об их истории.
Одной из важнейших составляющих ренессансного переосмысления окружающего мира становится «открытие» Славянского Востока, который на протяжении многих столетий воспринимался как безликая варварская периферия Европы, населенная приверженцами греческой «схизмы». Этот привычный культурно-исторический образ подвергся коренной трансформации в результате появления на карте Европы «Московии», прежде никому не известной. Ее амбициозная политика вызывала огромный интерес у дипломатов, военных, торговцев и ученых.
Весомый вклад в изучение прошлого и современного положения московского государства в конце XV-XVI в. внесли польские интеллектуалы, поскольку от знания о нем во многом зависели практические внешнеполитические решения, призванные обеспечить безопасность восточных границ Польского королевства.
* Исследование проведено при поддержке Фонда им. Юзефа Мяновского (Каза т. J6zefa Mianowskiego) и Фонда поддержки польской науки ^иМа^а па Rzecz Polskiej).
В рукописной хронике Яна Длугоша, законченной к 1480 г., при описании событий XIII и XIV вв. отсутствуют какие-либо упоминания о Москве и ее взаимоотношениях с другими русскими княжествами. Длугош упоминает Москву в трех фрагментах: в сообщениях о военных походах 1406 и 1408 гг. литовского князя Александра Витольда «на московские земли и их князя» (in terras Mosquitarum et eorum ducem)1, а также в достаточно содержательном описании (под 1479 г.) деяний Ивана III.
Характеристика Московии начала XV в. в X книге анналов Длуго-ша крайне лаконична: польский историк упоминает о браке литовского князя с дочерью московского князя Василия Анастасией. Автор крайне нелестно отзывается об армии московитов, позволившей литовцам «безнаказанно опустошать свою землю» и избежавшей разгрома лишь благодаря несогласию в рядах завоевателей2.
Совершенно иной образ новейшей истории Московии представлен Длугошем в XII книге. Здесь московский князь Иван охарактеризован как «великий духом и деятельный муж» (magni animi et factivitatis erat vir). Его главными достижениями признаются освобождение от «тяжкого татарского ига» (iugo duro Thartarorum) и подчинение Новгорода3.
Длугош приветствует освобождение «всей Москвы» от татар, поскольку до этого московский князь был вынужден выступать на стороне «татарского императора» в его войнах против католиков. Длугош подробно описывает унизительный ритуал: московский князь должен был выйти навстречу послу татарского «цесаря», сидящему на коне; смиренно подать ему кружку кобыльего молока, слизав капли, упавшие на конскую гриву; подстелить под ноги послу драгоценную соболью шубу; на коленях выслушать указ императора, зачитываемый послом4. По всей видимости, сведения об этом ритуале Длугош получил от очевидцев, однако несколько утрировал ситуацию, чтобы убедить читателя в «постыдности» положения московитов.
Негативно оценивая включение Новгорода в состав Московского княжества, Длугош говорит о предпосылках этого события и мотивах князя Ивана. Хронист отмечает, что до этого новгородская земля находилась в вассальной зависимости от польского короля и платила в его казну ежегодный налог в размере 100 000 рублей (annis singulis centum millia ciclorum)5. А московского князя «задевало то, что Новгород, самая обширная и богатая из земель Руссии... отвергала его власть и по своему желанию. князей и властителей для себя выбирала и смещала»6. В числе причин захвата Новгорода Длугош называет как пассивность польского короля, так и опасения московского князя, что чрезмерное богатство Новгорода могло в будущем подтолкнуть его жителей к бунту (divitiis per multas aetates aucta, aliquando in rebellionem vertere-tur). Результатом военного похода Ивана стал вывоз в Москву казны новгородского епископа и лишение знатных горожан большей части их имущества.
По убеждению Длугоша, московский князь, усилившись за счет новгородских богатств, «стал опасен соседним народам» (singulis gen-
tibus per circuitum erat terribilis). Польский историк сообщает, что первой от агрессивной политики московского князя пострадала Литва, которая лишилась части своей территории. В результате московское государство характеризуется как главный противник Литвы и Польши в борьбе за земли Руссии7.
На эти оценки Длугоша ориентировались польские историки XVI в. В заключительной IV книге «Польской хроники» Матвея Мехо-вия (Chronica Polonorum, 1519, 1521) Москва упоминается во фрагментах, посвященных войнам Ивана III с Литвой и Польшей. Под 1505 г. представлены деяния скончавшегося «князя Московии Ивана Васильевича»; Меховий называет его «расчетливым принцепсом», который покорил тех, кому ранее платил дань, а также завоевал «земли Азиатской Скифии, простирающиеся далеко на восток и север, [представленные] различными народами и языками»8.
Меховий вслед за Длугошем сообщает, что «величайшее и богатейшее государство Новгород [Иван] присвоил себе, вырвав из рук короля Польши Казимира III, поскольку тот оставил его без внимания»9. А в ис-торико-географическом «Трактате о двух Сарматиях» (Tractatus de duabus Sarmatiis, 1517) Меховий упоминает о захвате московским князем еще и обширного Можайского княжества, а также сорока крепостей10.
В «Польской хронике» Меховия содержатся сведения о престолонаследии в Московии, причем пять сыновей Ивана III названы по именам. Указывается на то, что сам князь назначил преемником и наследником своего внука Дмитрия, который был брошен в темницу Василием (старшим сыном Ивана), занявшим княжеский престол вопреки воле отца11. Князь Василий несколько раз упоминается Мехо-вием в «Трактате о двух Сарматиях» в связи с захватом им новых земель - Псковского и Смоленского княжеств12.
В отличие от Длугоша, Меховий не рассуждает о причинах тех или иных действий московского князя и не дает собственных оценок, но даже его скудные сведения о прошлом Московии сыграли огромную роль, так как сочинения Меховия были опубликованы (на латыни), разошлись немалыми тиражами по Европе и неоднократно переиздавались.
В условиях нараставшего противостояния Литвы и Польши с Московией возникла потребность в сочинениях, отражающих «официальную» точку зрения на ее историю. К ним можно отнести очерк королевского секретаря Иодокуса Людовика Деция под титулом «О временах правления Сигизмунда» (De Sigismundi regis temporibus, 1521), а также заключительные разделы рукописной хроники первого официального историографа польского королевства Бернарда Ваповского (доведенной до 1535 г.). На страницах этих двух сочинений подробно описывались приграничные польско-литовско-московские конфликты в первые десятилетия правления Сигизмунда I (1506-1548); их кульминацией стало включение в состав московского государства Смоленска; важное значение имела и битва под Оршей 1514 г.
Главной причиной обострения отношений с Московией в очерке Деция названо «злодеяние» (facinus) Михаила Глинского, возглавившего в
Литве мятеж (motus) против власти польского короля; московский князь Василий вступил в эту войну в 1508 г.13 Основанием для другого «московского бунта» против Литвы (origo motum Moschicorum), обернувшегося войной 1514 г., Деций называет смерть сестры московского князя Елены (вдовы польского короля Александра), а также стремление князя Василия упрочить свою власть, получив от императора Максимилиана королевский титул (regia corona)14. Итоги этой войны, в целом благоприятные для Москвы, Деций оценивает крайне тенденциозно. В частности, повышенное внимание он уделяет поражению московского войска в решающем сражении, которое пафосно называет «знаменательной битвой, на века прославившей Сарматский народ» (memoranda pugna... Sarmatis populis omni aevo celebrandam). При этом Децием замалчивается факт установления контроля Москвы над смоленской крепостью15.
В отличие от «патетического» сочинения Деция, хроника Вапов-ского более содержательна и конкретна. Ее автор, опираясь на документальные источники, обстоятельно описывает ход войн, старается отметить достижения не только польско-литовской стороны, но и противника, реалистично объясняет причины военных успехов и неудач. Однако в связи с тем, что данный фрагмент сочинения Ваповского был опубликован лишь в 1589 г.16, представленные в нем сведения стали известны широкой публике только благодаря хроникам более поздних польских историков.
Помимо польских авторов, немалый интерес к истории московского государства во второй четверти XVI в. проявили и другие западноевропейские интеллектуалы. Их интерес во многом был продиктован конъюнктурными соображениями, в частности, стремлением найти в лице московского государя союзника в борьбе против Османской империи. Краткие реляции о событиях новейшей истории Московии можно встретить в трактатах голландца Альберта Кампенского17 и итальянца Павла Иовия18. Они были созданы в середине 1520-х гг. и адресовались папе Клименту VII, который стремился к развитию дипломатических контактов с московским государством. Кампенский главным образом заимствовал сведения у Меховия, тогда как Павел Иовий представил свидетельства о деяниях Василия III, полученные непосредственно от московитов19. В его сочинении акцент сделан на истории московской княжеской династии (например, он сообщает о женитьбе Ивана III на «Софье, дочери Фомы Палеолога»), а также на внешнеполитических акциях московских князей20.
В формирования исторического образа Московской Руси в странах Европы решающую роль сыграли знаменитые «Записки о деяниях Московитов» немецкого дипломата Сигизмунда Герберштейна (Rerum Moscoviticarum commentarii, 1549, 1551, 1556, 1557, 1571). Вводный раздел этой работы представляет собой обстоятельный очерк истории восточнославянских земель, созданный на основе сведений, полученных непосредственно в Москве.
Герберштейн подробно излагает историю возникновения древнерусской государственности, останавливаясь на междоусобной войне
наследников крестителя Руси князя Владимира. События XI-XII вв. им практически полностью проигнорированы, упомянут лишь Владимир Мономах, после которого князья, по выражению Герберштейна, «не совершили ничего достойного» (neque nepotes quicquam posteritate dignum). «Московия» в записках Герберштейна впервые упоминается в рассказе о нашествии татар под предводительством Батыя (Bati rex Tartarorum). По свидетельству немецкого автора, татарами были сожжены и опустошены Владимирщина, Московия и большая часть Рус-сии (Vuolodimeriam, Moscovuiam, atque bonam Russiae partem exussit, & depraedatus est)21.
Герберштейн уделяет внимание и положению княжеств северовосточной Руси, находившихся под татарским игом. Говоря о событиях XIV в., он не выделяет московских князей среди других22. Лишь во фрагменте, посвященном спорному престолонаследию Великого князя Василия (Magnus dux Basilius), упоминается «великое княжество Московии» (magnum ducatum Moscovuiae)23. Его нового князя Василия Темного (Basilius caecus) немецкий автор называет «первым монархом Руссии» после Владимира Мономаха24. Тем самым Гербер-штейн признает лидерство московских князей в Руссии, «прочие государи которой подчинились им, кто под впечатлением величия их деяний, кто под влиянием страха» (omnes alii principes, magnitudine rerum a se gestarum commoti, seu timore perculsi, serviebant)25. Гербер-штейн подробно описывает эпоху правления московских князей Ивана III и Василия, обращает особое внимание на внешнюю политику Московии.
Польские авторы, использовавшие это произведение в качестве источника, были вынуждены как-то реагировать на существенные разночтения «внутреннего» и «внешнего» восприятия прошлого Московии. Первой попыткой интеграции представлений Герберштейна с образом Славянского Востока, традиционным для польской хронографии, стал труд выдающегося польского интеллектуала Мартина Кромера «О происхождении и деяниях поляков» (De origine et rebus gestis Polonorum, 1555, 1558, 1568, 1582, 1589).
Особенностью подхода Кромера является идея этнической и культурной близости «московитов» и «руссов»26. Уже в первом издании своей хроники Кромер признает факт использования славянского языка в Московии27, а в третьем и последующих ее изданиях он прямо указывает на то, что «Моски Руссам соседи, или же скорее их потомст-во»28. Кромер отождествил Мосхов древних авторов (Moschi, Modocae sive Amaxobitae) с современным московским народом, а живущих по соседству роксолан - с жителями Руси (в принятом в Польше «узком» значении этого термина). В третьей редакции своей хроники польский историк указывает на то, что Москам в силу близкого соседства перешло имя русских-роксолан, а потом вновь было возвращено первоначальное наименование29. Таким образом, Моски и Руссы подтверждали свои древние и престижные «родословные», но одновременно объяснялись и различия между ними.
Сославшись на мнение Герберштейна, Кромер утверждает, что Мос-ками «был назван один из многих народов от реки и крепости Москва» (unus de multis populis, a ilumine & arce Mosqua, ita dici coeptus est) во времена, когда империя Руссов была разделена на множество княжеств (post divisum in multos principatus). Первым князем московской земли Кромер называет Иоанна, сына Даниила, знаменитого тем, что он восстановил прежде неизвестную крепость и расположил в ней свою резиденцию.
В первой редакции своей хроники, под выносной глоссой «Русские северные народы, которые повинуются князю Мосхов», Кромер сообщает: «Потомки Иоанна совместно с покоренными ближайшими родственниками, князьями того же народа и языка, свое княжество значительно расширили. <...> Ими были покорены русские народы более значительные, древние и благородные нежели Мосхи, а именно Влади-мирцы, Новгородцы, Ярославцы, Тверичане, Можайцы, Суздальцы, Псковичи, Рязанцы, Северцы и другие, [которые] перешли в имя Мосхов, однако в равной мере охотно имя Руссов и теперь еще признают»30. В третьей и последующих редакциях своего сочинения Кромер вносит изменения в этот фрагмент, указывая, что вышеупомянутые народы были покорены «частично путем заключения брачных союзов, частично благодаря изменам, частично насилием»31. Польский историк объясняет успех экспансии московских князей слабостью русских княжеств из-за жестоких внутренних раздоров и нападений половцев и татар.
Данная концепция позволяла объяснить читателям (как в самой Польше, так и за ее пределами32) мотивы участия московского государства в Ливонской войне, а также причины его вражды с польско-литовским союзом. Не случайно Кромер акцентирует внимание на претензиях московского князя и московского митрополита на первенство во всей Руси (значительная часть которой входила в состав Польши и Литвы). Использование титула «митрополита Руссии» он называет «узурпацией», а присвоение «князьями Мосхов» титула «короля или императора всей Руссии» (totius Russiae regis, vel imperatoris titulum) - «величайшим хвастовством» (magna vanitate). Кромер утверждает, что Мосхи как самостоятельный народ появились на исторической арене относительно недавно и потому не имеют оснований для подобных претензий33.
Рассказывая о конкретных событиях, этот автор уже не столь оригинален и, как правило, лишь пересказывает свидетельства своих предшественников. Единственным фрагментом, который можно признать результатом самостоятельных поисков Кромера, является его сообщение о присоединении к московским владениям Северского княжест-ва34. Этот рассказ посвящен визиту в Вильно в 1491 г. северских князей, которые хотели попасть на прием к польскому королю вопреки установленным правилам, но были грубо остановлены привратником. Такое обращение, по словам Кромера, вызвало гнев северских князей, став причиной их перехода под власть Москвы. Впрочем, историк тут же называет этот случай всего лишь поводом, причем «не очень значительным» (non maxima re); по его словам, северские князья уже давно наме-
ревались это сделать - возможно, потому, что их поданные «отличались от литовцев религией и обрядами, но были в этом отношении близкими Москве»35.
Записки Герберштейна в качестве основного источника сведений о новейшей истории Московии использовал и Марчин Бельский. В третьей редакции его «Всемирной хроники» (Kronika, tho jesth Historya Swiata, 1564) данному вопросу посвящена 9-я книга, озаглавленная так: «О народе Московском, или Руском, по описанию Зыгмунта Херберш-тына, который туда трижды ездил в качестве посла от Цесарей Христианских»36. Ценность этого фрагмента хроники Бельского состояла прежде всего в том, что он был опубликован в польском переводе, что способствовало широкому распространению сведений о Московии среди читателей, не владевших латынью.
На титульном листе 9-й книги «Хроники» помещена генеалогическая таблица - «родословная Московских князей, аж до сегодняшнего Ивана», которая не встречается ни в одном из изданий записок Герберштейна. Польский историк ведет род московских правителей от Рюрика (Ruryg), наследниками которого он называет Игоря, Святослава, Владимира, Бориса, Глеба и Святополка. Далее следует разрыв генеалогической цепочки, который Бельский никак не комментирует; наследником Святополка он считает Всеволода, за которым следуют Юрий (Jurhi), Андрей и Дмитрий «Семечка» (Dymitr Semecka). В заключительной части таблицы указаны Василий, Василий «слепой», Иван и Иван «второй»; на маргиналиях таблицы имеется указание и на «Габриеля, названного Василием»37. Несмотря на многочисленные ошибки и неточности, важно отметить, что именно Бельский был первым польским автором, связавшим родословные киевских и московских князей.
Московская хроника разделена Бельским на 12 глав. Повторяя Гер-берштейна, он трактует историю московского государства как продолжение истории русской державы, буквально воспроизводит свидетельства немецкого автора о противостоянии московского князя Дмитрия с татарскими царями Мамаем и Тохтамышем38, сообщает об изгнании татар князем Василием «из Булгарии, которая лежит за Волгой». Подробно рассказывает Бельский и о междоусобной войне наследников Василия Дмитриевича - Василия, Юрия, Андрея и Дмитрия «Семечки»39.
Правление Ивана, сына Василия «слепого», оценивается как «удачливое» (fortunne), поскольку «он взял в жену наследницу Тверского княжества и присоединил его, а также Новгородское [княжество], из-за чего другие государи к нему присоединились добровольно, либо из страха, либо в надежде на благополучие». Вторую жену Ивана (Софию) Бельский представляет на свой лад, сообщив, что она была «из рода Палеологов, Цезарей Греческих»40. Наконец, польский историк перечисляет всех наследников Ивана поименно, с указанием их матерей, а также кратко описывает династический спор между Дмитрием и Габриелем.
Во фрагменте, посвященном расширению владений московских князей, Бельский отмечает, что Василий III «при Польском короле Си-гизмунде благодаря русскому Михаилу Глинскому взял Смоленск со
всеми владениями, который был у Литвы на протяжении ста лет...». Военный отпор московскому нашествию, завершившейся битвой на Днепре, победоносной для поляков и литовцев, Бельский оправдывает тем, что Василий «настолько возгордился, что хотел всю Литву взять и для того собрал много людей против нее». Помимо победы под Оршей, в хронике Бельского упоминаются неудачный поход московской армии на Полоцк и ее поражение от казанских татар41.
Приводя полный титул Василия, начинающийся со слов «Божьей милостью великий Царь Московский, Владимирский.» и заканчивающийся провокационной формулой «.и всей Руси Государь»42, польский историк язвительно замечает, что никто из наследников Рюрика не имел столь «величественного титула». Бельский говорит о сыне Василия - наследнике великокняжеского престола: «Именно этот Ян или Иван ныне ведет спор с Литвой за Ливляндскую землю»43. В заключительных главах московской хроники он преимущественно описывает быт и нравы московского народа, а также географическое положение Московии.
Одной из причин внимания польских историков к Московии была начавшаяся в 1558 г. Ливонская война за прибалтийские земли. Завершающая стадия этого конфликта нашла освещение в двух сочинениях, авторами которых были офицеры польской армии, принимавшие непосредственное участие в боевых действиях, - Александр Гваньини и Ма-чей Стрыйковский.
Уроженец итальянской Вероны Александр Гваньини, поступивший на польскую военную службу и ставшим одним из командиров в гарнизоне Витебской крепости, был автором латинского историко-географи-ческого трактата «Описание Европейской Сарматии» (Sarmatiae Europeae Descriptio). Он переиздавался неоднократно - в 1578, 1581, 1582, 1584, 1600 гг.44, предлагая читателям сведения о новейшей истории Московии в разделе, названном «Описание всех регионов московской монархии»45.
Гваньини называет своими информаторами «ученых мужей и кос-мографов», а также путешественников, однако ни на кого конкретно не ссылается. Исторические экскурсы в этом сочинении немногочисленны и лаконичны, они посвящены в основном объяснению причин включения новых земель в состав владений московского князя. Гваньини указывает на то, что Московиты первоначально были малым и незначительным русским народом (gens Russorum), но к настоящему моменту создали могущественную державу, «благодаря прибавлению многих княжеств Руссии, частично унаследованных на законных основаниях, частично подчиненных силой или обманом»46.
Начало могущества Московии Гваньини связывает с переносом «столицы всей Руссии» (totius Russiae metropolis) из Владимира в Москву. Он указывает на то, что князь Иоанн Данилович перенес в Москву свою резиденцию (magnum Moscoviae Ducem, qui inde sedem im Moscoviam transtulit)47, тогда как в тексте «Rerum Moscoviticarum com-mentarii» данное событие увязывалось с переездом в Москву владимирского митрополита.
Гваньини описывает борьбу московских князей за спорные территории - Смоленск, Новгород, Псков, а также Северское княжество -которые в свое время ориентировались на Польшу и Литву. В частности, автор сообщает, что Василий III бездоказательно обвинил се-верских князей в измене (perfidiae innocenter accusati)48, лишив их владений. По словам Гваньини, Смоленск перешел во владение великого князя Московии благодаря измене Михаила Глинского и подкупу военачальников, оборонявших город49. Главной причиной «уничтожения свободы псковичей» названа измена священнослужителей (proditione sacerdotum)50, а при описании новгородских событий Гва-ньини воспроизводит привычный для польской хронографии рассказ о лишении граждан и купцов Новгорода большей части их имущества. От себя он добавляет, что это было сделано под ложным предлогом предотвращения перехода некоторых новгородцев из русской церкви в римскую51. При всей тенденциозности этих реляций, в условиях долголетней Ливонской войны они выполняли важную задачу -оправдать в глазах европейских читателей военную кампанию Речи Посполитой на ее восточных границах.
На решение той же задачи была ориентирована и опубликованная на польском языке в 1582 г. «Хроника Польская, Литовская, Жмудская и всей Руси» Мачея Стрыйковского. По полноте представленного исторического материала его труд значительно превзошел все упомянутые «московские» известия как польских, так и зарубежных авторов. В отличие от Гваньини, Стрыйковский добросовестно ссылается на свои ис-точники52, нередко указывая и конкретные их страницы. Его хронику можно признать своего рода польским компендиумом знаний по истории московского государства.
Стрыйковский не принимает тезис Кромера об исторической неизвестности Московитов, характеризуя их как древнейший славянский народ, связанный своим происхождением с ветхозаветным Мосохом, «патриархом русским и сарматским»; территорию, контролируемую московским князем, он считает общей прародиной всех славян53.
Как и Герберштейн, Стрыйковский констатирует распад могущественной киевской державы Руссов после смерти киевского князя Владимира Мономаха. Он тоже утверждает, что «ни сыновья, ни потомки его ничего значительного для пользы республики Русской не сделали»54. От себя польский историк добавляет, что такой слабостью «киевских монархов» воспользовались Литва и татары, овладевшие их государствами. При описании нашествия Батыя Стрыйковский упоминает о разгроме и гибели «великих московских князей» Юрия и Василия, которых он называет «наследниками Бело-Русской монархии»55. Так Стрыйковский объясняет разделение державы Владимира Мономаха на две части - западную, попавшую под власть Литвы, и восточную, которая на долгое время оказалась под игом татар. Московское государство у Стрыйковского - это один из «осколков» некогда единой Руссии, его народ произошел от общеславянского прародителя Мосха, а правящая династия - от «варяжских князей».
Рассказывая о начальном периоде современной истории Москвы в 4-й книге своего сочинения, Стрыйковский точнее, нежели его предшественники, говорит о переносе «престола» из Владимира в Москву Иваном Даниловичем, действовавшим «по совету Петра, митрополита Киевского и Русского» (z Wlodimirza stolec swój przeniósl, z porady Piotra metropolita Kijowskiego i Ruskiego)56. По свидетельству Стрый-ковского, город Москва прославился как великокняжеская резиденция, а «наисчастливейший великий московский князь» Иван «освободился от принуждения и подчинения Татарам, и начал писаться Царем и Государем Всей Руси»57.
В последующих книгах Стрыйковский более подробно освещает эти события. В частности, в 12-й книге он описывает междоусобицы русских князей, подчиненных татарским «царям», и подчеркивает, что именно Дмитрий, потомок «русских монархов» Рюрика, Игоря, Святослава и Владимира, «будучи Великим Московским Князем, начал выходить из под гнета и повиновения Заволжским и Крымским Татарам»58. Сославшись на записки Герберштейна, Стрыйковский сообщает о победе Дмитрия над Мамаем, после которой «более чем на тринадцать миль поля были полны татарскими трупами». Однако он дополняет описание великих деяний этого московского князя неправдоподобным (из-за хронологических несоответствий) рассказом о его неудачной войне с литовским князем Ольгердом уже после битвы с Мамаем59. Эти «фантазии» Стрыйковского не находят подтверждения не только в записках Герберштейна, но и в других памятниках того времени. По всей видимости, они были призваны подчеркнуть заслуги литовского монарха, post factum включив в его послужной список успешную войну против знаменитого победителя татар Дмитрия60.
Об окончательном свержении татарского ига Стрыйковский упоминает в 20-й книге. Под выносной глоссой «Неволя татарская московских князей» воспроизводится рассказ об унизительном ритуале приема татарских послов в Москве, но его источником была не исходная хроника Длугоша61. Здесь же Стрыйковский, воспользовавшись неизвестным источником62, сообщает о несостоявшейся битве на реке Угре между войском московского князя и армией «заволжского царя Сахмата» - союзника короля Казимира в войне против Москвы. Сахмат, по свидетельству историка, не дождавшись поддержки из Польши и получив «великие дары» от московского князя, отвел армию, но впоследствии был убит подкупленным Иваном III «царским князем» Тимуром63. Каких-либо иных свидетельств о зависимости Москвы от татар в хронике Стрыйковского мы не находим.
Огромный интерес у автора хроники вызывает расширение территории московского государства. В русле общей тенденции польской историографии того времени Стрыйковский делает вывод о том, что «Иван Васильевич, благодаря несказанной добыче и овладению столь славным городом, обратил свои мысли на все страны и княжества Русские и Литовские»64.
В дальнейшем расширение московских владений Стрыйковский увязывает с войнами на их западных границах. В 21-й книге содержится подробный рассказ об «измене» брянской шляхты во время войны польского короля Александра и Ивана III. Хронист упоминает о север-ских князьях, тоже присягнувших московскому государю, в результате чего их земли и замки Чернигов, Брянск, Стародуб и Можайск отошли к Москве65. В главе «О смерти Великого Ивана Васильевича» Стрый-ковский называет этого правителя «наисчастливейшим после Владимира русским монархом». Здесь же перечислены присоединенные им восточные территории - Астраханские, Заволжские страны в Азии «аж до моря Каспийского»66. В 23-й книге Стрыйковский описывает успехи наследника Ивана III Василия, который присоединил Псков67, а также захватил Смоленск в результате войны с Литвой68. В заключительных книгах хроники (24-й и 25-й) отношения Московского государства с Польшей и Литвой занимают центральное место. Здесь описаны события 30-70-х гг. XVI в., в том числе и те, свидетелем которых был сам автор хроники.
Подводя итог, мы можем констатировать, что всего за столетие - с 1480 по 1582 г. - польские историки сумели разработать несколько концепций истории Московии, в которых был применен весь арсенал методов ренессансной историографии.
В ходе изысканий польских историков в данном направлении можно выделить два основных этапа. Первый представлен концепциями Длугоша, Меховия, Деция и Ваповского, для которых было характерно «изолированное» рассмотрение истории московского государства. Этими авторами московиты рассматривались как самостоятельный народ, не связанный общим прошлым с другими восточнославянскими землями. Эти авторы трактовали экспансию московских князей как насильственное подчинение чужих земель, брошенных на произвол судьбы литовскими князьями и польскими королями.
На втором этапе, представленном сочинениями Кромера, Бельско-го, Гваньини и Стрыйковского, происходит не только коренное переосмысление истории Московии, но и коррекция исторического образа Славянского Востока в целом. Ключевые тезисы этих польских историков были заимствованы из концепции Сигизмунда Герберштейна, в свою очередь отражавшей исторические представления, распространенные в московском государстве. Благодаря этому в польских исторических сочинениях второй половины XVI в., как правило, признавался факт этнического и культурного единства восточного славянства, а московское государство трактовалось в качестве преемника державы киевских князей. Таким образом, можно говорить о компромиссе между двумя подходами к толкованию восточнославянской истории. Это не только сделало польские ренессансные концепции истории Московии востребованными в странах Западной Европы, но и позволило использовать их потенциал в период становления российской историографии Нового времени69.
Примечания
1 Joannis Dlugossii annales seu Cronicae incliti Regni Poloniae. Lib. 10, 1405-1410. Cracoviae, 1997. Р. 14.
2 Ibid. P. 20.
3 Joannis Dlugossii annales seu Cronicae incliti Regni Poloniae. Lib. 12, 1462-1480. Cracoviae, 2005. P. 442.
4 Ibidem.
5 Ibid. P. 443.
6 Ibidem.
7 Ibid. P. 443-444.
8 Mechovius M. Chronica Polonorum. Cracoviae, 1521. P. 370.
9 Ibid. P. 343.
10 Меховский М. Трактат о двух Сарматиях... С. 182; Mechovius M. Chronica Polonorum. P. 370.
11 Mechovius M. Chronica Polonorum. P. 370.
12 Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. С. 182, 185.
13 Decius IL. De Sigismundi regis temporibus. Liber III. Cracoviae, 1521. P. 64.
14 Ibid. P. 85.
15 Ibid. P. 91.
16 См.: Bernandi Vapovii Fragmentum, Sigismundi Senioris Regis Poloniae, res gestas Cromeri descriptione posteriores, contunuans. Nunc primum in lucem editum // Martini Cromeri. [...] Polonia: sive De origine et rebus gestis Polonorum. Coloniae Agrippinae, 1589. P. 531-618.
17 De Moscovia ad Clementem VII. Pont. Max. Albertus Campensis. Venetiis, 1543.
18 Pauli Iovii Novocomensis libellus de legatione Basilii magni principis Moscouiae ad Clementem VII Pont. Max [...]. Romae, 1525.
19 Информатором Павла Иовия, по его собственному свидетельству, был «толмач» и посланник Василия III Дмитрий Герасимов.
20 При описании этих событий допущено немало ошибок - в частности, многие внешнеполитические успехи, приписываемые Иовием Василию III, на самом деле были достигнуты в период правления его отца.
21 Herberstein S. Rerum Moscoviticarum Commentarii [.]. Basileae, 1551. P. 7.
22 Даже победитель Мамая Дмитрий назван «великим князем» без прямой привязки этого титула к Москве (Deinde anno 6886, magnus dux Demetrius vicit bello magnum Tartarorum regem, nomine Mamaii [Herberstein S. Rerum Moscoviticarum Commentarii. P. 10]).
23 Herberstein S. Rerum Moscoviticarum Commentarii. P. 8.
24 Ibid. P. 9.
25 Ibid. P. 11.
26 В анналах Длугоша нет никаких указаний на связь этих народов, что в свое время было отмечено А.Л. Хорошкевич (см.: Хорошевич АЛ. Термины «Рус-сия» и «Московия» в 9-13 книгах «Анналов Польши» Яна Длугоша // «Cultus et cognitio»: Studia z dziejow sriedniowiecznej kultury. Warszawa, 1976. С. 207). В трудах Меховия имеются лишь косвенные указания на то, что между Руссами и Московитами есть нечто общее. Этот польский автор
принципиально не использует определение «русский» применительно к московским событиям или землям. В ряде случаев констатируется лишь языковая близость населения этих территорий (см.: Меховский М. Трактат о двух Сарматиях... С. 209.).
27 Martini Cromeri. De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX [...]. Basileae, 1555. P. 14.
28 Martini Cromeri. De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX. Tertium ab autore diligenter recogniti [...]. Basileae, 1568. P. 8.
29 Ibid. P. 10.
30 Martini Cromeri. De origine. 1555. P. 15.
31 Ibid. P. 9.
32 Хроника Кромера публиковалась только за границами Польши - в Базеле и Кёльне.
33 Martini Cromeri. De origine. 1568. P. 9.
34 Подробнее об этом см.: Finkel L. Marcin Kromer. Historyk Polski XVI wieku: Rozbior krytyczny. Krakow, 1883. S. 207.
35 Martini Cromeri. De origine ... 1555. P. 639.
36 В ранних редакциях «Хроники всего света» 1551 и 1554 гг. мы находим лишь отдельные упоминания о московских событиях. Так, под 1477 г. польский историк под выносной глоссой «Взят Новгород» (Nowogrod wzi§to) сообщает о том, что «Иван великий князь Московский отобрал у короля Казимира большой город Новгород из-за королевского пренебрежения им» (Bielski M. Kronika wszystkyego swyata [...]. Krakow, 1551. L. 250v).
37 Bielski M. Kronika, tho jesth Historya Swiata [...]. Krakow, 1564. L. 426.
38 В отличие от Герберштейна, Бельский, упоминая о борьбе с татарами, называет Дмитрия «великим Московским Князем» (Dymitr wielki Kniaz Moskiewski porazil Mamai Carza Tatarskiego dwa razy).
39 Ibid. L. 428.
40 Ibid. L. 428v; Герберштейн представил Софию более точно и менее помпезно, указав на то, что она была «дочерью Фомы, прежнего владельца Пелопоннеса, сына Эммануила царя Константинополя из рода Палеологов» (Herberstein S. Rerum Moscoviticarum Commentarii... P. 11).
41 Bielski M. Kronika, tho jesth Historya Swiata. L. 429.
42 В записках Герберштейна титул Василия представлен в таком виде: «Magnus Dominus Basilius Dei gratia Rex & Dominus totius Russiae, & magnus Dux Vuolodimeriae, Moscovuiae, Novuogardiae...» (Herberstein S. Rerum Moscoviti-carum Commentarii... P. 18). Бельский переводит латинское слово «Rex» на польский язык как «Carz» и к тому же вносит существенные изменения в саму формулировку титула (Bielski M. Kronika, tho jesth Historya Swiata .. L. 429v).
43 Bielski M. Kronika, tho jesth Historya Swiata. L. 430.
44 Авторство Гваньини оспаривается целым рядом исследователей, обвиняющих его в плагиате и краже рукописи М. Стрыйковского. Подробнее об этом см.: Jurkiewicz J. Czy tylko plagiat? Uwagi w kwiestii autorstwa Sarmatiae Europeae Descriptio (1578) // Letuvos Didziosios Kunigaikstystes istrorijos saltiniai: Faktas. Kontekstas. Interpretacija. Vilnius, 2007. S. 68-93.
45 Omnium regionum Moschoviae Monarchiae [...] descriptio // Gwagnini A. Sarmatiae Europeae Descriptio. Cracoviae, 1578. Этот фрагмент сочинения
Гваньини был опубликован Г.Г. Козловой, а также переведен ею на русский язык (см.: Гваньини А. Описание Московии / Пер. с лат., вводная статья и коммент. Г.Г. Козловой. М., 1997).
47 Гваньини А. Описание Московии. С. 10.
48 Там же. С. 20.
49 Там же. С. 26.
50 Там же. С. 28.
51 Там же. С. 32.
52 Там же. С. 34.
53 Вместе с тем, по наблюдениям А.И. Рогова, при обращении Стрыйковского к событиям московской истории в его хронике «нет ни малейших признаков» использования московских летописей (см.: Рогов А.И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения: Стрыйковский и его Хроника. М., 1966. С. 225).
54 Подробнее об этом см.: Карнаухов Д.В. Польский историк XVI в. Мачей Стрыйковский о происхождении восточных славян // Российско-польский исторический альманах. Вып. 1. Ставрополь, Волгоград, Пятигорск, 2006. С. 22-28.
55 Stryjkowski M. Ktora przedtym nigdy swiatla nie widziala Kronika Polska, Litewska, Zmodska i wszystkiey Rusi [...]. Krolewiec, 1582. S. 419.
56 Ibidem.
57 Ibid. S. 90.
58 Ibid. S. 91.
59 Ibid. S. 419.
60 Stryjkowski M. Ktora przedtym nigdy swiatla nie widziala Kronika Polska... S. 420.
61 О возможных причинах появления в хронике Стрыйковского этого фрагмента см.: Рогов А.И. Русско-польские культурные связи. С. 176-177.
62 Для сравнения см.: Martini Cromeri De origine. 1555. P. 631; Stryjkowski M. Ktora przedtym nigdy swiatla nie widziala Kronika Polska... S. 658.
63 Подробнее об этом см.: Рогов А.И. Русско-польские культурные связи. С. 218.
64 Stryjkowski M. Ktora przedtym nigdy swiatla nie widziala Kronika Polska... S. 659.
65 Ibidem.
66 Ibid. S. 679.
67 Ibid. S. 691.
68 Ibid. S. 715.
69 Ibid. S. 720.
70 Сочинения польских историков второй половины XVI в. использовались при написании исторических трудов российскими историками И. Гизелем, В.Н. Татищевым, Н.М. Карамзиным и др.
