CC BY
533
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 7 (145).
Право. Вып. 18. С. 100-103.
В. В. Шемякина
ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ВОЗНИКНОВЕНИЯ, СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ КРИМИНАЛЬНОЙ СУБКУЛЬТУРЫ
Приводится экскурс в историю развития одного из видов контркультуры современного российского общества — криминальной субкультуры.
Ключевые слова: криминальная субкультура, контркультура, история преступного мира.
О криминальной субкультуре, ее значении и роли в преступном мире, как и в обществе в целом, в последнее время написано немало. Изучением криминальной субкультуры занимались видные отечественные криминологи еще в XIX в.: Д. А. Дриль, М. Н. Гернет, П. И. Люблинский и другие. Очевидно, что уже тогда понималась социальная опасность распространения криминальной субкультуры среди обычных граждан, и, надо сказать, благодаря вышеназванным, а также ряду других ученых такая опасность воспринималась как реальная. Однако по характеру проведенных исследований делается достаточно революционный в то время, но, тем не менее, не однозначный (с точки зрения сегодняшнего дня) вывод о том, что для исправления ситуации и ликвидации негативных последствий от преступных проявлений, включая криминальную субкультуру, достаточно улучшить отношение общества к преступникам и провести гуманизацию отбываемого осужденными наказания.
Первым отечественным исследователем криминальной субкультуры является Ф. М. Достоевский. В его повести «Записки из мертвого дома» (1861 г.) отражены впечатления пережитого и увиденного им на каторге в Сибири, в Омском остроге, где он провел четыре года, будучи осужденным по делу петрашев-цев1. Примерно в это же время в юридической литературе встречаются первые упоминания об артелях воров и конокрадов2. Криминальную субкультуру описывал и А. П. Чехов в повести «Остров Сахалин»3. Об особенностях советской уголовно-исполнительной системы периода культа личности И. В. Сталина писали А. И. Солженицын, В. Т. Шаламов4.
Тем не менее, несмотря на наличие обширного эмпирического материала в России, первыми криминальную субкультуру стали исследовать зарубежные социологи (Р. Мертон, Т. Селлин, А. Коэн). В 1938 г. в «Американском
социологическим обозрении» Роберт Мертон опубликовал статью «Социальная структура и аномия», одна из главных идей которой заключалась в том, что основной причиной преступности является противоречие между ценностями, на достижение которых нацелено общество, и возможностями их достижения по установленным обществом правилам. Это противоречие приводит к тому, что человек, не сумевший получить эти ценности законным путем, стремится получить их, совершив преступление.
В этом же году была опубликована статья Торстона Селлина «Конфликт культур и преступность». В качестве криминогенного фактора рассматривался конфликт между культурными ценностями различных сообществ. На основе этой теории А. Коэн в 1955 г. разработал концепцию субкультур. Он рассмотрел особенности культурных ценностей криминальных объединений (банд, сообществ, группировок). В этих микрогруппах могут формироваться свои мини-культуры (взгляды, привычки, умения, стереотипы поведения, нормы общения и т. д.). Данный феномен и получил название субкультуры5.
До 1985 г. в Советском Союзе эта тема вообще замалчивалась, считалось, что криминальная субкультура в социалистическом государстве просто не может существовать, а преступность — это пережиток предшествующей общественноэкономической формации. Преступность объяснялась лишь дефектами в сознании отдельных индивидов, почти не рассматривалась система ценностей преступников как социальной группы. Данные обстоятельства не позволяли всесторонне и объективно исследовать криминальную субкультуру.
В постперестроечный период появилось большое количество работ, посвященных изучению данного явления. К сожалению, работы издавались весьма ограниченными тиражами, а в большинстве случаев они носили, кроме того, вид
различных словарей уголовного жаргона, каталогов криминальных татуировок.
Одним из первых о некоторых сторонах криминальной субкультуры попытался рассказать А. И. Гуров6. Его исследования носят несколько односторонний характер в связи с тем, что им довольно подробно исследованы только два элемента этого социокультурного феномена: «общак» и «воровские законы». Но, по мнению Ю. К. Александрова, А. И. Гуров, систематизируя «воровские законы», допустил существенную ошибку, не отделив воровские законы от тюремных, хотя между ними существуют значительные различия, при том что корни у них, безусловно, одни7. Кроме работ А. И. Гурова интерес представляют публикации В. Ф. Пирожкова и Ю. П. Дубягина, являющихся крупнейшими специалистами в области криминальной субкультуры.
Таким образом, отечественным неформальным нормам преступного мира ХХ в. свойственны «слабость», неустойчивость, несамостоятельность. Это своего рода отражение официальной идеологии, преломленное через особенности жизнедеятельности членов преступных сообществ. Неформальные нормы наиболее полно отражают изменения, которые происходят в криминальном мире. В течение ХХ в. в криминальном мире, как и во всей стране, произошло много изменений. И из всех элементов криминальной субкультуры именно неформальные нормы динамично реагируют на эти изменения.
В 30-х гг. прошлого века партийная власть в рамках государственно-политической системы и административно-командной экономики обладала абсолютным контролем над всеми рычагами управления обществом и видела в гражданах страны только «винтиков» государственной машины. Этой эпохе было свойственно тотальное подавление личности, направленное на достижение призрачной мечты.
В свою очередь, и для криминальных норм было свойственно тотальное подавление личности. Так, например, в 30-е гг. неформальные правила поведения выступали в роли категорических императивов: «жиганы» всячески старались приспособить преступные традиции и обычаи прошлого к новым условиям. Они стали наделять эти нормы идеологическим содержанием, поскольку не хотели оставаться на одной ступени с традиционными преступниками. В свои
противоправные традиции и обычаи они вносили положения, противодействующие нормам права и морали советского государства (запрет трудиться, иметь постоянную семью, служить в армии, выступать в роли свидетеля или потерпевшего на предварительном следствии, а также необходимость систематически вносить деньги в «общий котел»)8. Криминальная идеология, как и официальная, вмешивалась во все стороны жизни индивидуума, ставя «общественные» интересы выше личных. Таким образом, неформальные нормы тех лет представляли собой уродливый «слепок» с официальной идеологии, а краткое выражение «кто не с нами, тот против нас» стало главным лозунгом обеих идеологий.
Следующим этапом в развитии криминальной субкультуры можно назвать период Второй мировой войны. Великая Отечественная война выступила в качестве обстоятельства, примиряющего все социальные группы общества, ранее, казалось бы, непримиримые. Если до войны неформальные нормы запрещали профессиональным преступникам «получать оружие из властей», то во время войны многие из них защищали Родину на поле боя: «Разгром гитлеровских войск воодушевил советских людей не только на фронте, но и в лагерях. Именно после этого в армию хлынул поток «блатных» добровольцев — благо командование всячески поощряло такое рвение. Ведь штрафные части нуждались в постоянном пополнении!»9. Из вышеизложенного можно сделать вывод о том, что неформальные нормы гибко реагировали на социальнополитический климат в стране, и незыблемые ранее запреты нарушались в массовом порядке.
В 50-60-е гг. прошлого века неформальные правила поведения оставались категорическим императивом и регулировали практически все сферы жизни осужденных. Основой официальной идеологии и неформальных норм тех лет было презрительное отношение к собственности и излишкам. Для многих осужденных, отбывающих наказание в рассматриваемый период, идеалом «вора в законе» считался «бессребреник» — преступник, у которого отсутствовала любая собственность, что позволяло неформальным лидерам отвергать официальные нормы и насаждать свои: «Само непризнание ворами права собственности является способом отвергать для себя социальные связи с обществом»10. Залогом выполнения неформальных норм служила двойная мораль общества. С одной стороны, она отрицала какую-либо
частную собственность и романтизировала бескорыстные порывы общества, с другой — в обществе уже был развит дух стяжательства, и о жизненном успехе судили по личному благополучию. На данном противоречии очень легко можно было паразитировать лидерам преступного мира, выстраивая собственную социальность. Это позволяло им не соблюдать никаких норм по отношению к лицам, не принадлежащим к криминальному сообществу. «Бессребреники» были героями времени как в среде профессиональных преступников, так и среди законопослушных граждан. В 70-е гг. прошлого века дух стяжательства, доминировавший среди обывателей, перерос в двойную мораль, а откровенной лжи официальной идеологии противопоставлялась так называемая «кухонная правда», чему способствовала политическая и экономическая обстановка в стране. Характерной особенностью этого периода было сращивание партийно-государственного аппарата и дельцов теневой экономики, которые дополняли друг друга и обменивались, зачастую открыто, услугами. В эти годы в тюремной субкультуре формируется уважительное отношение к собственности, формируется собственная «двойная мораль», что обусловило грубое нарушение неформальных норм: «Так, в семидесятые годы место в группе неформальных лидеров можно было... купить»11.
Еще одной иллюстрацией нарушения неформальных норм служит появление субкультурной группы осужденных, занимающихся поборами. В одной из исправительно-трудовых колоний общего режима данное явление получило широкое распространение, этих осужденных на языке тюремной субкультуры называли «махновцами», а само явление «махновщиной». На свободе эти нормы также не соблюдались, нарушался неформальный запрет на кражу личного имущества у знакомых: «Не воруй, где живешь». Этот принцип нарушался «нашими ворами начисто в 60 случаях из ста»12.
Итак, «двойная мораль» стала верной спутницей и официальной, и криминальной идеологии. Таким образом, нормы, которые господствовали в местах лишения свободы в 80-е гг. прошлого века, не были идеологизированы, носили паразитический характер и отражали законы социальной стратификации.
К сожалению, рассматриваемое негативное явление имеет место и сейчас. Так, около одного процента трудоспособного населения нашей
страны ежегодно проходит опыт тюремной жизни. Огромное число людей возвращается в обыденную реальность в качестве проповедников тюремного быта и образа существования.
Необходимо упомянуть и о том, что одной из причин массового распространения криминальной субкультуры послужили миграционные процессы, которые начались с великим переселением молодежи на «стройки коммунизма» и продолжаются сейчас, но уже в связи с распадом некогда единой страны. Так называемым «стройкам коммунизма» никогда не уделялось должного внимания. Помимо комсомольских активистов на эти стройки в основном направлялись условно освобожденные лица из числа молодежи. Условия быта и работы были не самые благоприятные, надлежащая профилактическая работа с указанным контингентом практически не велась. Эти стройки по своей сущности были некой разновидностью каторжных работ, с той только разницей, что за работу платили вполне приличную заработную плату. Молодежная и криминальная субкультуры в местах больших строек создавали особый социально-психологический климат. Последствия сложившейся криминальной общности на этих стройках, думается, до конца еще не осознаны. Например, существующая криминальная общность в Братске угрожает не только косвенно, но и непосредственно социальным инфраструктурам Иркутска, который находится от него на расстоянии около 600 км.
Как справедливо отмечает В. Н. Кудрявцев, на современной криминальной субкультуре особо сказались два обстоятельства:
1) произошло массовое вытеснение прежних «воров в законе» и присущих им взглядов и традиций новым поколением преступников, которые не изолируются от общей социальной среды, а наоборот, активно в нее внедряются, привнося свои «правила игры»;
2) наблюдается сближение преступной субкультуры с нравами современного кризисного общества, в котором «идет война всех против всех», что очень устраивает представителей воровского мира13.
Очевиден также вывод о том, что история криминальной субкультуры — это постоянная ожесточенная борьба между традиционалистами и модернистами. На современную криминальную субкультуру большое влияние оказывает девальвация этических ценностей в современном обществе:
1) обесценивается результат любого труда;
2) наблюдается крайнее неуважение к частной и государственной собственности со стороны власти;
3) продолжает обесцениваться человеческая жизнь, что всегда было характерно для периодов военных конфликтов и социальных потрясений (гражданская война, Великая Отечественная война, социальные реформы 1990-х гг.).
До сих пор остается дискуссионным вопрос о механизме формирования криминальной субкультуры, процессе приобщения к ней различных категорий граждан. К психологическим механизмам функционирования криминальной субкультуры относится феномен интеграции криминальной среды, т. е. ее стремление к объединению, сплочению. Криминальная среда, как диффузно рассредоточенное по всей России и за ее пределами сообщество, стремится к объединению и координации своих действий. Наиболее принятой формой такой координации являются всероссийские «сходки» криминальных авторитетов, на которых уточняется идеология, рассматриваются наиболее важные проблемы криминальной практики, назначаются ответственные за положение дел в различных регионах России, обсуждаются вопросы использования общих финансов («общака»). При всей конспиративности «сходки» о ее проведении практически всегда становится известно правоохранительным органам. В зависимости от складывающейся оперативной обстановки руководство МВД России или местных органов, на территории которых проводится встреча, принимает решение о соответствующих действиях. Успешное противодействие преступным элементам должно основываться на всех психологических механизмах криминальной субкультуры.
Как правило, криминальная субкультура находится в противоречии с господствующими в обществе ценностями. Попадая в преступную группу, восприняв ее субкультуру, человек как бы освобождается от иных социальных запретов, более того, их нарушение нередко бывает одной из норм криминальной субкультуры.
Криминальная субкультура и ее атрибуты проявляются не только среди членов преступных
группировок, в местах лишения свободы (здесь она имеет наиболее ярко выраженный характер), но и в других социальных общностях. Например, в профессионально-технических училищах и даже в общеобразовательной школе, где есть свои «авторитеты» и «изгои»; в армии и военном училище, где распространена «дедовщина»; на предприятиях и стройках, где работает много бывших осужденных; на дискотеке и в казино, где завсегдатаями или, по крайней мере, частыми посетителями являются представители преступного мира. Классическими формами проведения досуга криминальных элементов остались картежная игра, обильное употребление спиртных напитков, общение с проститутками, озорное, иногда буйное поведение.
Подводя итоги вышесказанному, можно сделать два основных вывода: история криминальной субкультуры — это постоянная ожесточенная борьба между традиционалистами и модернистами; на современную криминальную субкультуру большое влияние оказывает девальвация этических ценностей в современном обществе.
Примечания
1 См.: Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: В 15 т. Л., 1988. Т. 3. С. 531.
2 См.: Чалидзе В. Уголовная Россия. М., 1990. С. 63.
3 См.: Чехов А. П. Остров Сахалин. М., 1985. С. 45.
4 См.: Солженицын А. И. В круге первом. М., 1991. С. 145; Он же. Архипелаг ГУЛАГ. М., 1991. С. 231; ШаламовВ. Т. Воспоминания. М., 2001. С. 200.
5 См.: Иншаков С. М. Зарубежная криминология. М., 1997. С. 166-169.
6 См.: Гуров А. И. Профессиональная преступность: прошлое и современность. М., 1990. С. 304.
7 См.: Александров Ю. К. Очерки криминальной субкультуры. М., 2005. С. 114.
8 См.: Лебедев С. Я. Антиобщественные традиции, обычаи и их влияние на преступников. Омск, 1989. С. 29-30.
9 Сидоров А. А. Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 гг.). Ростов н/Д, 1999. С. 24.
10 Чалидзе В. Указ. соч. С. 73.
11 Хохряков Г. Ф. Парадоксы тюрьмы. М., 1991. С. 130.
12 Бышевский Ю. В., Марков А. И. Криминологическая характеристика личности вора: Учеб. пособие. Омск, 1973. С. 26.
13 См.: Кудрявцев В. Н. Преступность и нравы переходного общества. М., 2002. С. 106.
