CC BY
89
9. Ivantsov I.G. Ivantsov I.G. Sistema partiyno-gosu-darstvennogo kontrolya RKP (b)-VKP (b) na Kubani i Severnom Kavkaze 1920-1934 gg [System of partystate control of the RCP (b)-VKP (b) in the Kuban and North Caucasus 1920-1934]. Krasnodar, Krasnodar State Institute of Culture. 2008, pp. 328.
10. Tsentr Dokumentatsii Noveyshey Istorii Rostovskoy oblasti [The Documentation Centre of Recent History in Rostov Region]. F. R-7, Op. 1, D. 17, L. 26.
11. Tsentr Dokumentatsii Noveyshey Istorii Rostovskoy oblasti [The Documentation Centre of Recent History in Rostov Region], F. R-7, Op. 1, D. 610, L. 2ob.
12. Gosudarstvennyy Arkhiv Noveyshey Istorii Stavropol 'skogo Kraya [State Archive of contemporary History of Stavropol Krai], F. 6325, Op. 1, D. 1, L. 27-30.
13. Tsentr Dokumentatsii Noveyshey Istorii Rostovskoy oblasti [The Documentation Centre of Recent History in Rostov Region], F. R-7, Op. 1, D. 820, L. 1-18.
14. Gosudarstvennyy arkhiv Rostovskoy oblasti [State archive of the Rostov Region], F. 1185, Op 2, D. 24, L. 185.
15. Tsentral'nyy Gosudarstvennyy Arkhiv RSO - Alaniya [Central State Archive of North Ossetia - Alania], F 46, Op.1, D. 70.
16. KPSS v rezolyutsiyakh i resheniyakh s»ezdov konfer-entsiy i plenumov TsK [CPSU in resolutions and decisions of congresses, conferences and plenums of the Central Committee]. In 3 parts. Part 3. 1930-1954. State publishing house of political literature]. Moscow, Politizdat,1954, p. 692.
27 октября 2017 г.
УДК 94 (470.6) «1920» «1930»
ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ КАЗАКОВ-РЕЭМИГРАНТОВ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1920-1930-е гг. ХХ ВЕКА (на материалах Дона и Кубани)
Р.Г. Тикиджьян
DOI 10.23683/2072-0181-2017-92-4-101-107
Проблемы изучения и переосмысления истории революции и Гражданской войны в России, сложных процессов эмиграции и реэмиграции различных категорий населения, в том числе казачества в 1920 гг., всегда привлекали пристальное внимание и интерес советских и зарубежных историков. Предметно и более объективно, с привлечением широкого круга источников, эта проблематика стала серьёзно исследоваться со второй половины 1980-х годов ХХ в., в период наступившей перестройки и гласности, на первых казачьих научных конференциях (1986-2005), восстановивших «казаковедение» как самостоятельное научное направление в современной постсоветской историографии.
За последнее время были изучены значимые проблемы истории казаков юга-востока России, в том числе периода 1920-1940-х гг. Особо выделяются и первые специальные научные исследования, статьи, очерки: Ю.К. Кириенко, А.И. Козлова, С.А. Кислицына,
Тикиджьян Руслан Геннадьевич - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и культурологии Донского государственного технического университета (ДГТУ), 344000, г. Ростов-на-Дону, пл. Гагарина, 1, e-mail: ruslan.kazak61@gmail.com, т. 8(863)2738328.
Я.А. Перехова, О.В. Ратушняка, А.П. Скорика, Р.Г. Тикиджьяна, К.Н. Хохульникова, непосредственно посвящённые основному спектру проблем истории казачества Юга в 1920-1930-е годы, эмиграции и процессов реэмиграции казаков Дона, Кубани и Терека, отношения к ним новой советской власти и её репрессивных органов [1]. Однако следует констатировать, что такие важные проблемы, как: основные этапы реэмиграции, количественный состав реэмигрантов, процессы их интеграции и адаптации в Советской России, жизнедеятельность и последующая судьба, участие в оппозиционных организациях и группах, причины и итоги репрессий в период 1921-1926 , 1926-1934 и 1937-1939 гг., раскрыты пока весьма неполно и фрагментарно. Как справедливо отмечается в современных обобщающих и историографических работах по истории южнороссийского региона, данная проблематика нуждается в дальнейших специальных и комплексных исследованиях [2].
Ruslan Tikidzh'yan - Don State Technical University, 1 Gagarin Street, Rostov-on-Don, 344000, e-mail: ruslan. kazak61@gmail.com, tel. +7(863)2738328.
Попытаемся расширить источниковую базу и рассмотреть актуальные вопросы изучения исторических судеб казаков-реэмигрантов юга Советской России, опираясь на новые архивные и мемуарные материалы, освещающие проблемы их взаимоотношений с властью в 19201930-е годы ХХ в. После окончания Гражданской войны и иностранной интервенции в России, в контексте усиления политической легитимации нового советского государства на международной арене, с целью ослабления белоэмигрантской военной и политической оппозиции, уже в ноябре 1921 г. Президиум ВЦИК принял постановление об амнистии белоэмигрантам, покинувшим пределы страны. Большинство из них (по разным подсчётам, более 50 тыс., из них 2325 тыс. донских и 15-18тыс. кубанских казаков) покинули пределы страны почти за год до этого, в период вытеснения войск П.Н. Врангеля с Крымского полуострова. В специальном постановлении, принятие данного решения объяснялось сочувствием советской власти, в первую очередь, к судьбе рядовых участников белого движения, тех «...которые, поняв свои заблуждения, стремятся вернуться на Родину, чтобы здесь своим трудом искупить свои ошибки и помочь восстановлению народного хозяйства» [3].
Реэмиграция бывших классовых и идейных противников позволяла решить сразу несколько проблем, в первую очередь политических: укрепить международные позиции и имидж новой России, разоружить воинские формирования в Болгарии, снять вопрос об их участии в возможной антисоветской интервенции, и т. д. Решение об амнистии нашло живейший оклик среди белоэмигрантов, испытывавших острую тоску по Родине и уже претерпевавших за границей множество лишений. Исследователи при этом вполне справедливо подметили, что «.большинство казаков, в отличие от остальной части российской эмиграции, легче адаптировались к условиям эмигрантского бытия», по причине большей приспособленности «к тяжелому физическому труду» [4, с. 65-66].
При этом факты свидетельствуют, что всё же многие представители казачьих сообществ за рубежом мечтали о возвращении домой. Действительно, небольшая часть казаков разными путями возвратилась в Россию ещё до объявления амнистии, в конце 1920 - начале 1921 гг. Советские авторы, писали о просоветских настроениях ( антиофицерских, антиврангелев-ских) и даже об имевших место спонтанных «бунтах» казаков-эмигрантов, усиленно подчер-
кивая «классовый характер» этих конфликтов. Оценивая ситуацию, М.Н. Корчин, например, констатировал, что «.именно казачья беднота возглавила недовольство, подняла против Врангеля и французских империалистов трудовых казаков, повела их на борьбу за возвращение в Советскую Россию» [5].
В реальности, однако, далеко не только «трудовые казаки» стремились к возращению на Родину. Известно, что весной 1921 г. казачьим офицерством за рубежом был создан «Общеказачий земледельческий союз», члены которого отказались от продолжения борьбы с большевиками и также выступали за реэмиграцию. Интересными документами того периода были письма казаков в государственные органы советской власти. В июле - августе 1924 г. на имя Председателя Совнаркома (СНК) поступило письмо из Новочеркасска от Николая Лукьянова. В письме бывший казак - эмигрант описал свои мытарства: он дезертировал из Иностранного легиона, где прослужил 27 месяцев, и один из немногих смог пробраться «с р. Евфрата, через всю Малую Азию до г. Мерсина в Турции, где только мог свободно вздохнуть, увидев флаг РСФСР над домом советского Консульства. Вместе со своим посланием Лукьянов направил в советское правительство и письмо от своих товарищей по несчастью, оставшихся в рядах легиона. В прошлом юнкера, они утверждали, что, хотя среди бывших белогвардейцев присутствуют разные настроения, «.в общей же массе [эмигрантов] стремление к репатриации очень велико», многие осознали ситуацию и хотят строить новое справедливое общество на своей отчизне [6]. Таким образом, далеко не только классовые мотивы двигали белоэмигрантами при возвращении на оставленную во время Гражданской войны Родину. В целом, по имеющимся данным и подсчётам историков, в первой половине 1920-х гг. в Советскую Россию вернулось не менее половины казаков-эмигрантов. Так, из более, чем 22 тыс. донских и 16 тыс. кубанских казаков, входивших как в состав Донского корпуса «Русской армии» генерала П.Н. Врангеля, так и в ряд иных формирований, к концу 1924 - началу 1925 гг. вернулись в Россию более 30 тыс. человек [7].
Следующий небольшой, но заметный поток реэмиграции прошёл в 1925-1926 гг. Конечно, это был серьезный успех правительства РСФСР, сумевшего не только ослабить белоэмигрантский лагерь, но и продемонстрировать всему миру свое стремление перейти от состояния гражданской войны к гражданскому
миру. Однако после возвращения реэмигрантов в Советскую Россию возникала новая проблема, мало известная мировой общественности и практически не освещавшаяся позднее в советский историографии. Проблема заключалась в адаптации и последующей интеграции реэмигрантов в структуры формирующегося нового советского общества. Как свидетельствуют источники, нередко эти процессы проходили медленно и с большими осложнениями, связанными с недоверием и опасениями партийно-советской элиты, органов О1ПУ-НКВД, местного иногороднего населения по отношению к казакам вообще и реэмигрантам (репатриантам), воевавшим в контрреволюционном лагере, в особенности. Интересно, что данная проблема уже в 1920-х гг. породила две диаметрально противоположные точки зрения. Вожди белой и казачьей эмиграции утверждали, что вернувшиеся в Россию офицеры, солдаты и казаки подвергаются политическим ограничениям, а часто и прямым репрессиям. В частности, атаман А.П. Богаевский заявлял, что казаков-реэмигрантов в Советской России ждут отнюдь не с распростертыми объятиями, и «трагическая участь их известна». В свою очередь, советское руководство делало все, чтобы опровергнуть такие заявления, осложнявшие процесс дальнейшей реэмиграции, ставший «политическим». Например, уже весной 1922 г. политуправление Северо-Кавказского военного округа совместно с партийно-советскими организациями провело обследование положения возвратившихся из-за границы казаков. Его результаты были опубликованы и использовались как опровержение заявлений о том, что реэмигранты подвергаются гонениям. Были организованы и проведены митинги с участием реэмигрантов, на которых последние публично рассказывали о том, как их приняли на Родине, как у их семей постепенно налаживается жизнь в современной Советской России [4, с. 70-72].
Обращение к источникам позволяет утверждать, что все эти политизированные декларации только лишь отчасти были справедливы, и, соответственно, искажали действительное положение реэмигрантов в казачьих станицах Дона и Кубани в 1920-х гг. Советское правительство объявило амнистию эмигрантам, конечно, не для того, чтобы только привлечь их своим возвращением на родную землю и здесь без помех постепенно ликвидировать. Массовых репрессий против реэмигрантов, в том числе против «белоказаков», сразу по их возвращении в Россию, в 1921-1925 гг. не проводилось, за редким ис-
ключением. Но вместе с тем положение казаков на вновь обретенной Родине по-прежнему было далеко не идеальным; все они, конечно, находились под пристальным вниманием органов госбезопасности, местной милиции и партийно-советского актива. Многие представители власти на Юге России в условиях нэпа оставались приверженцами антиказачьих стереотипов времен Гражданской войны и методов политики «военного коммунизма», помнили об эксперименте расказачивания 1919 г., продолжали относиться к вернувшимся казакам недоверчиво, а то и враждебно. В этом они были солидарны с массой иногороднего населения, особенно демобилизованных красноармейцев и бывших «красных партизан», которые по праву победителя вымещали на казаках, участниках «бело-зелёного» движения и реэмигрантах, обиды за ущемление своего социального статуса в досоветский период и потери в период Гражданской войны. Один из видных лидеров РКП(б) А.И. Рыков, посетивший в июне 1920 г. первую Донскую областную партконференцию, без обиняков заявлял собравшимся, что на Дону и Северном Кавказе «власть Советов и власть партии» держится фактически «.в порядке военной оккупации» [8]. Это, действительно, позднее подтвердили события развернувшегося «бело-зелёного движения» так называемой «малой гражданской войны» в регионе 1921-1922 гг. против военно-коммунистических методов хозяйствования и управления. В повстанческих отрядах и организациях приняли участие и отдельные вернувшиеся к этому времени казаки-реэмигранты. Даже после усмирения восстаний, в период перехода к нэпу, члены Шахтинско-Донецкой окружной парторганизации в апреле 1924 г., озвучивая общие настроения партработников Дона, Кубани, Терека, утверждали: «.большинство украинского (как правило, иногороднего) населения является хорошо настроенным по отношению к Советской власти, а казачество, наоборот. Нужно вести определенную ставку на крестьянское украинское население» [9, л. 13]. Представитель Донского окружкома РКП(б) Колотилов заявлял в ноябре того же года, что юго-восток России представляет собой «не только крестьянский край, но и казачий край, . по преимуществу контрреволюционный, где . большая часть населения, рассматривает и расценивает нас большевиков, как оккупантов, завоевателей, которые силой оружия пришли на их территорию и управляют ею только благодаря силе оружия» [9, л. 64].
Именно в такую среду недоверия и неприятия весьма часто попадали возвращавши-
еся к своим семьям и куреням реэмигранты. Политический поворот правящей партии «лицом к деревне» (что означало и «лицом к казачеству») в контексте общей стратегии нэпа, на апрельском 1925 г. пленуме ЦК РКП(б), потребовал и дополнительного уточнения отношения к группе казаков-реэмигрантов. Основной докладчик по данному вопросу на пленуме С. Сырцов особо подчеркнул, что пора прекратить огульно выставлять их «дежурными преступниками» и «порочным элементом», ограничивать в политических и экономических правах, а следует, изменив отношение, пытаться привлечь к реальной работе. Однако даже после вполне проказачьих решений апрельского пленума ЦК РКП(б), частично разрядивших взрывоопасную ситуацию, враждебность между казаками и иногородними не исчезла полностью. Характерный случай, например, произошел в станице Кисляковской Донского округа в конце того же 1925 г. При проведении землеустроительных работ в станице возникли острые споры между казаками и иногородними из-за владельческих прав на землю. Во время перепалки один из бывших «красных партизан», выражая мнение иногородних, заявил казакам: « ...вы все у нас военнопленные». В подобных условиях партийно-советское руководство в казачьих районах Юга России с особой настороженностью относилось к прибывавшим из-за границы реэмигрантам. С точки зрения властей, и, в первую очередь, органов ОГПУ, эти «белогвардейцы», особенно младший офицерский состав, по-прежнему представляли значительную опасность, так как (гипотетически) могли превратить недовольство казаков большевистским режимом в вооруженные выступления [10].
Иногда отдельные казаки-реэмигранты подтверждали такие опасения, резко критикуя порядки, сложившиеся в Советской России, в частности, на Дону и Кубани. Имели место и случаи вступления в подпольные организации и группы, их руководящие органы в период повстанческого движения 1921-1923 гг., а затем и в ходе сопротивления хлебозаготовкам и «раскулачиванию» в 1928-1929 гг., позднее в период сплошной коллективизации 1930-1933 гг. [11]. Так, в 1922 г., командование войсками СевероКавказского военного округа докладывало в ЦК РКП(б), что «.обнаружено несколько случаев ухода вернувшихся врангелевцев в банды и связи их с существующими бандитскими организациями». Прямо указывалось, что: «крайне необходимо сейчас, пока они еще не укрепились, изъять [врангелевское] офицерство под каким
угодно благовидным предлогом в другие районы (мобилизация, как спецов. - прим. авт.)» [12].
В мирный период реализации нэпа, в январе 1924 г. Шахтинский окружной комитет РКП(б) констатировал что: «.в казачьих станицах некоторое влияние имеют эмигранты, прибывающие из-за границы, и письменная связь (почтовая. - прм. авт.) родственников, живущих у нас с теми, кто живет за границей. Так , недавно были привезены из одной станицы газеты "Старое время", - издающаяся в Белграде, явно черносотенно-монархическая и письма, такого же качества, присылаемые из-за границы - надо, чтобы ГПУ их более тщательно проверяло» [13]. В августе 1925 г. они же докладывали руководителям Северо-Кавказского края, что казаки активно сопротивляются перераспределению земель и передаче части земельного фонда иногородним, «вплоть до принятия решений о выселении последних». В одной из станиц конфликт зашел так далеко, что понадобилось вмешательство представителей власти. «При выяснении руководителей этого дела», утверждали члены Шахтинского окружкома, «.таковые оказались в большей части из эмигрантов» [14, с. 65-66].
Разумеется, опасения партийно-советских властей и ОГПУ на Дону и Кубани иногда перерастали и в репрессивные акции против казаков-реэмигрантов. Так, один из хопёрских казаков в 1924 г. иносказательно сообщал своему родственнику, оставшемуся за границей, о репрессиях в отношении реэмигрантов: «.сообщаю для сведения, что приехавший от вас В.К. умер че-хоткой. Я думаю, что перемена климата для тебя тоже будет плоха, тоже "чехотку" схватишь» [14, с. 67]. Анализировавший казачьи письма такого рода историк-краевед В.С. Сидоров справедливо, на наш взгляд, отмечал, что в данном случае здесь явно содержался намек на ЧК, сотрудники которой пристрастно выявляли «контрреволюционеров» среди реэмигрантов . В 1926 г. казак станицы Манычской уже прямо писал своей родне за границу, что целый ряд реэмигрантов «по-расстреляны», а некоторых «взяли в тюрьму» [14. с. 10-11]. Вполне естественно, что в этих условиях многие казаки предостерегали своих родственников-эмигрантов от возвращения: «.ты спрашиваешь - когда домой? Да скоро и мы его бросим. Ведь теперь нет родины. Если нам еще страдать, то лучше пусть вы в стороне живы, чем с нами мертвы»; «ехать некуда. вам здесь места нет, которые за границей живут» [14. с. 67]. При этом следует признать, что негативное отношение партийно-советского руководства к реэмигрантам
с годами не ослабевало, но лишь усиливалось с переходом к политике «форсированного строительства основ социализма» на рубеже 1920-1930-хгг. Правомерен вывод, сделанный Я.А. Переховым о том, что у казаков-реэмигрантов, «.казалось, налицо были все предпосылки для интеграции в новую жизнь. Однако этого не произошло по целому ряду причин. Изменение ситуации в стране в конце 1920-х гг., возврат к насильственным репрессивным методам руководства обществом сделали судьбу всех реэмигрантов, в первую очередь, реэмигрантов-казаков, трагичной» [4, с. 73].
Насколько судьба подавляющего большинства реэмигрантов действительно была трагична, свидетельствуют документы периода борьбы с саботажем, кризиса хлебозаготовок, свёртывания нэпа и проведения сплошной коллективизации на Юге России в 1928-1929 гг., 1930-1934 гг. Предварительный анализ материалов Дона и Кубани, впервые опубликованных и архивных материалов ОГПУ и НКВД, проведённый: В.Ф. Бугаём, А.В. Барановым, В.А. Бондаревым, Е.Н. Осколковым, А.И. Козловым, С.А. Кислицыным, А.П. Скориком, С.М. Сивковым, Р.Г. Ти-киджьяном, Н.А. Токаревой, П.Г. Чернопицким, свидетельствует, что за время «Великого перелома» с 1928 по 1939 гг. был нанесён непоправимый урон социальной группе казаков-реэмигрантов. Историки чётко зафиксировали, что именно по реэмигрантам прошли первые массовые «зачистки» и репрессии уже в 1926-1929 г., как «политически неблагонадёжным», «саботажникам и подкулачникам». С.А. Кислицын установил, например, что только по делу о «контрреволюционной казачьей организации Семерникова» в Шахтинско-Донецком районе в марте - апреле 1933 г. проходило и было репрессировано 19 казаков-репатриантов. А.П. Скорик и В.А. Бондарев в итоге пришли к выводу, что в данное время тяжким обвинением для казака, попавшего в поле зрения ОГПУ, являлась его принадлежность к числу реэмигрантов, вернувшихся на Родину из-за рубежа в 1920-х гг. по предоставленной советской властью амнистии.
Таким образом, недоверие властей к казакам-реэмигрантам, сохранявшееся на всем протяжении 1920-х гг., практически уже в конце 1920-х - начале 1930-х гг. переросло в непосредственно планируемые органами ОГПУ-НКВД репрессивные акции, которые часто носили превентивный характер [15]. Если в 1921-1926 гг. они имели выборочный и конкретный «точечный» характер (включая переселение, перевод в другие районы и т.д.), то в период кризиса хлебозагото-
вок, а затем на фоне развернувшейся сплошной коллективизации, как изначально «неблагонадёжные», казаки-реэмигранты в ряду кулаков, зажиточных и «подкулачников», первыми попадали под «каток» государственной репрессивной политики «раскулачивания», «расказачивания и раскрестьянивания». Позднее оставшиеся неучтёнными, переселившиеся в другие районы и города, или уже отбывшие сроки заключения, казаки-реэмигранты были окончательно «зачищены», выявлены и репрессированы в период реализации в крае политики «Большого террора» на основании известного приказа № 00447 НКВД от 1937 г. [16]. Период с 1937 по 1940 гг. стал для оставшихся в живых казаков-реэмигрантов последним трагическим жизненным испытанием в Советской России. Эти значимые исторические сюжеты предстоит ещё более серьёзно и полно исследовать и переосмыслить, с привлечением архивного материала о репрессиях казаков Юга и Востока России, всех бывших казачьих областей СССР с 1928 по 1939 гг.
ЛИТЕРАТУРА
1. Перехов Я.А. О реэмиграции казачества (19211925 гг.). // Известия СКНЦ ВШ. Общественные науки. 1983. N° 2. С. 67-72; РатушнякО.В. Донское и кубанское казачество в эмиграции (1920-1939 гг.). Дис. .канд. ист. наук. Краснодар, 1996. 32 с.; Скорик А.П. Тикиджьян Р.Г. Донцы в 1920-е годы: очерки истории. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ ЮФУ, 2010. С. 88-124; Хохульников К.Н. Казачью славу приумножив!...(Казачье зарубежье ХХ столетия. История. Культурно-историческое и духовное наследие) Ростов н/Д: Изд-во «Гефест», 2009. С. 5-22, 34-160; и др.
2. См.: Тикиджьян Р.Г. Судьбы казаков-реэмигрантов в советской России в 1920-1930-е годы ХХ в.: актуальные проблемы изучения (на материалах Дона и Кубани) // Историки, научные школы и исторические сообщества Юга Российской империи, СССР и постсоветского пространства. Мат-лы Межд. конф. Сб. науч. статей / Отв.ред. С.М. Сивков, Д.В. Сень, Краснодар: Изд-во. Южного института менеджмента, 2012. С. 109-121; Крин-ко Е.Ф., Хлынина Т.П. История Северного Кавказа в 1920-1940 гг. Современная российская историография. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2009. 304 с., и др.
3. Известия ВЦИК. 1921. 5 нояб.
4. Перехов Я.А. Власть и казачество: поиск согласия (1920-1926 гг.). Ростов н/Д: Изд-во «Гефест», 1997. 137 с.
5. Корчин М.Н. Донское казачество (из прошлого). Ростов н/Д: Ростиздат, 1949. С. 189-190.
6. Российский государственный архив социально-политической истории ( РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 84. Д. 814. Л. 46, 48, 50, 67.
7. Водолацкий В.П., Скорик А.П., Тикиджьян Р.Г. Казачий Дон: очерки истории и культуры / Под. ред. А.П. Скорика. Ростов н/Д: Терра, 2005. С. 146-147;
8. Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО). Ф. 4. Оп. 1. Д. 4. Л. 106.
9. ЦДНИ РО. Ф. 118. Оп. 1. Д. 45.
10. ЦДНИ РО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 70., Л. 52; «Совершенно секретно». Лубянка-Сталину. О положении в стране (1922-1934 гг.). Т. 5-7. Документы и материалы. М: Изд-во Института истории РАН, 2004. 648 с; Тикиджьян Р.Г. К вопросу о положении казаков-реэмигрантов на Дону в 1920-х годах // Первые Велиховские научные чтения. Сб. науч. статей. Новочеркасск: Изд-во ЮРГТУ(НПИ), 2009. С. 89-91.
11. РГАСПИ, Ф. 17. Оп. 84. Д. 445. Л. 44.
12. ЦДНИ РО. Ф. 118. Оп. 1. Д. 55. Л. 1-2.
13. ЦДНИ РО. Ф. 118. Оп. 1. Д. 69. Л. 10.
14. Крестная ноша: Трагедия казачества. Ч. I / Сост.
B.С. Сидоров. Ростов н/Д: Гефест, 1994. 512 с.
15. См.: Бугай Н.Ф. Репрессированные народы: казаки // Шпион. 1994. № 1(3). С.150-158; Баранов А.В. Политическая активность и сознание казаков на Северном Кавказе // Казачий сборник. № 2. Уч. записки ДЮИ, Ростов н/Д: Изд-во ДЮИ, 2000. С. 157-171; Осколков Е.Н. Голод 1932-1933. Хлебозаготовки и голод 1932-1933 года в СевероКавказском крае. Ростов Н/Д: Изд-во РГУ 1991.
C. 30-57; Кислицын С.А., Кириченко А.Н. Указ и шашка. Политическая власть и донские казаки в ХХ веке. Ростов н/Д: Изд-во ЗАО «Ростиздат», 2007. С. 288-299, 300-307; Скорик А.П., Бондарев В.А. Расказачивание на Юге России в 1930-х годах: исторические мифы и реальность // Отечественная история. 2008. № 5. С. 98-100; Токарева Н.А. Крестьянство и власть 1928-1929 гг. Взаимоотношения крестьянского населения и органов власти на Дону в условиях первого этапа коллективизации. Шахты: Изд-во: ЮРГУЭС, 2009. С. 63-80; 98-112.
16. См.: Скорик А.П. Казачество Юга России в период социалистической модернизации 1920-1930-х гг. // Очерки истории и культуры казачества Юга России / Под. ред. Г.Г. Матишова, И.О. Тюмен-цева. Волгоград: Изд-во Волгоградского филиала РАНХиГС, 2014. С. 324-346; Сталинизм в советской провинции:1937-1939 гг. Массовая операция на основе приказа № 00447 / Сост. М. Юнге, Б. Бонвеч. Т. 1, 2. М.: Изд-во «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2010. 568 с.
REFERENCES
1. Perekhov Ya.A. Izvestiya SKNTs VSh. Obshchestvennye nauki, 1983, no. 2, pp. 67-72;
Ratushnyak O.V. Donskoe i kubanskoe kazach-estvo v emigratsii (1920-1939 gg.) [The Don and Kuban Cossacks in emigration (1920-1939 gg.). Dissertation for the degree of Candidate of History]. Krasnodar, 1996, 32 p.; Skorik A.P. Tikidzh'yan R.G. Dontsy v 1920-e gody: ocherki istorii [Don in the 1920-ies: essays on the history]. Rostov-on-Don, NCSC HE SFU, 2010, pp. 88-124; Khokhul'nikov K.N. Kazach'yu slavu priumnozhiv!...(Kazach'e zarubezh'e KhKh stoletiya. Istoriya. Kul 'turno-istoricheskoe i dukhovnoe nasledie) [Cossack glory increase!...(The Cossack Diaspora of the twentieth century. History. Cultural, historical and spiritual heritage)]. Rostov-on-Don, Gefest Publ., 2009, pp. 5-22, 34-160.
2. Tikidzh'yan R.G. Sud'by kazakov-reemigrantov v sovetskoy Rossii v 1920- Istoriki, nauchnye shko-ly i istoricheskie soobshchestva Yuga Rossiyskoy imperii, SSSR i postsovetskogo prostranstva. Mat-ly Mezhd. konf. Sb. nauch. statey1930-e gody 20 v.: aktual'nye problemy izucheniya (na material-akh Dona i Kubani [The Fate of the Cossacks - returnees in Soviet Russia in 1920-1930-e years of the 20th century: actual problems of research( on materials of the don and Kuban)]. In: Istoriki, nauchnye shkoly i istoricheskie soobshchestva Yuga Rossiyskoy imperii, SSSR i postsovetskogo prostranstva. Mat-ly Mezhd. konf. Sb. nauch. statey [Historians of the scientific school and the historic community of South of Russian Empire, USSR and post-Soviet space. Proc. Int. Conf.]. Ed. by S.M. Sivkov, D.V. Sen'. Krasnodar, Southern Institute of management Press, 2012, pp. 109-121; Krinko E.F., Khlynina T.P. Istoriya Severnogo Kavkaza v 1920-1940 gg. Sovremennaya rossiyskaya istoriografiya [History of the North Caucasus in the 1920-1940's. Modern Russian historiography]. Rostov-on-Don, SCSC RAS, 2009, 304 p.
3. Izvestiya VTslK [Izvestia of the Central Executive Committee], 1921, November 5.
4. Perekhov Ya.A. Vlast'i kazachestvo: poisk soglasiya (1920-1926 gg.) [Power and Cossacks: the search for accord (1920-1926 gg.)]. Rostov-on-Don, Gefest Publ., 1997, 137 p.
5. Korchin M.N. Donskoe kazachestvo (iz proshlogo) [Don Cossacks (from the past)]. Rostov-on-Don, Rostizdat, 1949, pp. 189-190.
6. Rossiyskiy gosudarstvennyy arkhiv sotsial'no-politicheskoy istorii [Russian state archive of sociopolitical history], F. 17, Op. 84, D. 814, L. 46, 48, 50, 67.
7. Vodolatskiy V.P., Skorik A.P., Tikidzh'yan R.G. Kazachiy Don: ocherki istorii i kul'tury [Cossack of the Don, about history and culture]. Ed. by A.P. Skorik. Rostov-on-Don, Terra, 2005, pp. 146-147.
8. Tsentr dokumentatsii noveyshey istorii Rostovskoy oblasti [The documentation centre of recent history in Rostov region], F. 4, Op. 1, D. 4, L. 106.
9. Tsentr dokumentatsii noveyshey istorii Rostovskoy oblasti [The documentation centre of recent history in Rostov region], F. 118, Op. 1, D. 45.
10. Tsentr dokumentatsii noveyshey istorii Rostovskoy oblasti [The documentation centre of recent history in Rostov region], F. 5. Op. 1. D. 70, L. 52; «Sovershenno sekretno». Lubyanka-Stalinu. O polozhenii v strane (1922-1934 gg.). T. 5-7. Dokumenty i materialy [«Top secret». Lubyanka - to Stalin. On the situation in the country (1922-1934 gg.). Vol. 5-7. Documents and materials]. Moscow, Publ. House of Institute of History RAS, 2004, 648 p.; Tikidzh'yan R.G. K voprosu o polozhenii kaza-kov-reemigrantov na Donu v 1920-kh godakh [To the question of the Cossacks on the don re-emigrants in the 1920s]. In: Pervye Velikhovskie nauchnye chteni-ya. Sb. nauch. Statey [Proc. Sci. 1st Velikhovskiy Readings.]. Novocherkassk, South-Russian State Technical Univ. Press, 2009, pp. 89-91.
11. Rossiyskiy gosudarstvennyy arkhiv sotsial'no-politicheskoy istorii [Russian state archive of sociopolitical history], F. 17, Op. 84, D. 445, L. 44.
12. Tsentr dokumentatsii noveyshey istorii Rostovskoy oblasti [The documentation centre of recent history in Rostov region], F. 118, Op. 1, D. 55, L. 1-2.
13. Tsentr dokumentatsii noveyshey istorii Rostovskoy oblasti [The documentation centre of recent history in Rostov region], F. 118, Op. 1, D. 69, L. 10.
14. Krestnaya nosha: Tragediya kazachestva [The cross burden: the Tragedy of the Cossacks]. Part. 1. Compiler V.S. Sidorov. Rostov-on-Don, Gefest Publ., 1994, 512 p.
15. Bugay N.F. Shpion, 1994, no. 1(3), pp.150-158; Baranov A.V. Kazachiy sbornik, 2000, no. 2, pp. 157-171; Oskolkov E.N. Golod 1932-1933. Khlebozagotovki i golod 1932-1933 goda v Severo-Kavkazskom krae [The famine of 1932-1933. Grain
procurements and famine of 1932-1933 in the North Caucasus region]. Rostov-on-Don, Rostov State Univ. Press, 1991, pp. 30-57; Kislitsyn S.A., Kirichenko A.N. Ukaz i shashka. Politicheskaya vlast' i donskie ka-zaki v 20 veke [The decree and the sword. Political power and the don Cossacks in the 20th century]. Rostov-on-Don, Rostizdat, 2007, pp. 288-299, 300-307; Skorik A.P., Bondarev V.A. Otechestvennaya istoriya, 2008, no. 5, pp. 98-100; Tokareva N.A. Krest'yanstvo i vlast' 1928-1929 gg. Vzaimootnosheniya krest'yanskogo naseleniya i or-ganov vlasti na Donu v usloviyakh pervogo etapa kollektivizatsii [Peasantry and power 1928-1929 Relationship of the peasant population and authorities on the don in the first stage of collectivization]. Shakhty, South-Russian State Univ. of Economic and Service Press, 2009, pp .63-80; 98-112.
16. Skorik A.P. Kazachestvo Yuga Rossii v period sotsi-alisticheskoy modernizatsii 1920-1930-kh gg. [The Cossacks of Southern Russia in the period socialist modernization of 1920-1930s]. In: Ocherki istorii i kul 'tury kazachestva Yuga Rossii [Essays on the history and culture of the Cossacks of South of Russia. Ed. by G.G. Matishov, I.O. Tyumentsev. Volgograd, Volgograd branch of the Russian Academy of National Economy and Public, 2014, pp. 324-346; Stalinizm v sovetskoy provintsii: 1937-1939 gg. Massovaya operatsiya na osnove prikaza № 00447 [Stalinism in the Soviet province:1937-1939 Mass operation on the basis of the order № 00447]. Compiler M. Yunge, B. Bonvech. Vol. 1, 2. Moscow, ROSSPEN, 2010, 568 p.
14 ноября 2017 г.
УДК 947(470.6)
ЗАВЕРШЕНИЕ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ НА СЕВЕРО-ВОСТОЧНОМ КАВКАЗЕ В МОНУМЕНТАЛЬНОЙ ПРАКТИКЕ ИМПЕРСКИХ ВЛАСТЕЙ Х1Х-НАЧАЛА ХХ ВВ.
Д.С. Ткаченко
DOI 10.23683/2072-0181-2017-92-4-107-114
Строительство памятников и прославление через них событий прошлого, призванное решать текущие политико-идеологические задачи - одна из
Ткаченко Дмитрий Сергеевич - доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории России Гуманитарного института Северо-Кавказского федерального университета, 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1, e-mail: tkdmsg@rambler.ru, т. 8(8652)956808.
актуальных тем для исторических исследований. В то же время последующие поколения могут переосмысливать историческую память, смысл и значение исторических событий и личностей,
Dmitry Tkachenko - North Caucasus Federal University, 1 Pushkin Street, Stavropol, 355009, e-mail: tkdmsg@ rambler.ru, tel. +7(8652)956808.
