CC BY
84
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2020. Т. 7, № 2 (26). С. 58-69. УДК 93/94
DOI 10.24147/2312-1300.2020.7(2).58-69
Е. И. Красильникова, С. С. Наумов
ИСТОРИЧЕСКИЕ СИМВОЛЫ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ПУБЛИЧНОМ ПРОСТРАНСТВЕ СИБИРСКИХ ГОРОДОВ: ИЗГИБЫ ПОЛИТИКИ
ПАМЯТИ (1920-2010-е гг.)*
Рассматриваются тенденции увековечивания в монументальных формах памяти о героях и жертвах гражданской войны в городах Сибири на примерах прошлого и настоящего. Устанавливаются субъекты политики памяти, которые стояли за процессами мемориализации в этой сфере на разных исторических этапах. Выясняются политические смыслы, отражавшиеся в актах мемориализации и сопутствовавших им дискуссиях. Предлагается периодизация процессов мемориализации жертв и героев гражданской войны в Сибири.
Ключевые слова: политика памяти; мемориализация; коммеморация; памятники; память о революции и гражданской войне; города Сибири.
Ye. I. Krasilnikova, S. S. Naumov
HISTORICAL SYMBOLS OF REVOLUTION AND CIVIL WAR IN THE PUBLIC SPACE OF SIBERIAN CITIES: THE TWISTS OF MEMORY POLITICS (1920s - 2010s)
The article is devoted to the trends of memorializing in monumental forms the memory of heroes and victims of the Civil war in the cities of Siberia on the examples of Past and Present. The subjects of memory politics, who were behind the memorializing processes in this area at different stages of history, are revealed. The political meanings reflected in memorializing acts and discussions connected to them are explicated. There is proposed the periodization of the processes of memorializing victims and heroes of the Civil war in Siberia.
Keywords: politics of memory; memorializing processes; commemoration; monuments; memory of the revolution and Civil war; cities of Siberia.
Разностороннее изучение проявлений политики памяти является трендом современности. Историческая память социума, лежащая в основе идентичности, постоянно испытывает воздействие со стороны политиков, что неизбежно отражается на самосознании общества, его оценках современности и перспективах развития в будущем. Само понятие политики памяти вошло в широкий обиход лишь в последние два десятилетия. Однако различные политические акторы всегда предпринимали попытки конструировать удобные им значения прошлого, широко тиражировать эти конструкции и даже навязы-
вать их обществу. Фактически, советская власть также проводила свою политику памяти, проявлявшуюся, в частности, в монументальной пропаганде. Памятники и монументы, устанавливавшиеся по всей стране в честь героев и событий гражданской войны, полыхавшей столетие назад, до сих пор нередко доминируют в мемориальном пространстве населённых пунктов Сибири, влияя на отношение населения к прошлому, «живущему» в настоящем. Изначальное понимание смыслов этих монументов трансформировалось на протяжении века вместе с изменениями вектора направленности по-
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ (проект № 19-011-31114) «Политика памяти: исторические символы и коммеморативные практики в системе социально-политической саморегуляции региона (Сибирь XX - начала XXI в.)».
литики памяти, влиявшей на историческую память сибиряков. Преобразования происходили также с самими памятниками, вокруг которых формировались и приходили в упадок целые системы памятных мест. На наш взгляд, представляется актуальным изучение этих процессов в их целостности для осмысления Сибири как особого, единого пространства памяти, сложно устроенного и динамично развивающегося под воздействием общих для региона факторов.
После распада СССР и утраты коммунистами монополии на политику памяти в Сибири начались непрерывные открытые дискуссии о сложном прошлом, в частности связанные с гражданской войной, порой доходящие до острых конфликтов. Предметом таких дискуссий чаще всего становились монументы, как наиболее явные и всем доступные символы актуального, до сих пор эмоционально непреодолённого прошлого, отношение к которому влияет на формирование и выражение социальной идентичности, политических настроений и готовности к участию в различных акциях, в том числе усиливающих общественный раскол.
Частные истории сибирских памятников героям и событиям гражданской войны хорошо изучены краеведами и музейными работниками [1; 2, с. 171-200; 3, с. 38; 4]. Исследователями также предпринимались попытки обобщения монументальной истории Сибири и её отдельных городов. Часто центральной темой таких работ становилась история памятников, связанных с гражданской войной [5-10; 11, с. 218-235; 12-15]. История возведения памятников затрагивалась также в контексте изучения политических событий и процессов в Сибири периода гражданской войны [16, с. 77-83; 17, с. 61-64; 18; 19]. Памятник А. В. Колчаку в Иркутске стал предметом философского осмысления М. Я. Рожанского, предпринявшего попытку охарактеризовать всю Сибирь как пространство памяти [20]. Мемориальным сооружениям, призванным закрепить в пространстве сибирских городов величие Октябрьской революции, уделено значительное внимание в работе историка В. Г. Рыженко [21, с. 198214]. Современные процессы конструирования локусов памяти о гражданской войне в сибирских городах рассматривались одним
из авторов данного исследования [22]. Однако до сих пор не предпринималось попыток широкого обобщения тенденций увековечивания памяти о гражданской войне в мемориальном пространстве городов Сибири на протяжении целого века в контексте изучения динамики политики памяти, реализацией которой занимались как центральные, так и местные власти. Данная статья претендует на подобное обобщение.
Цель нашего исследования - выявить тенденции увековечивания в монументальных формах памяти о героях и жертвах гражданской войны в городах Сибири в прошлом и настоящем. Для этого предстоит установить, какие субъекты политики памяти стояли за процессами мемориализации в этой сфере на разных этапах прошлого и в современности, выяснить, какие политические смыслы отражаются в актах мемориализа-ции, в выборе исторических символов и коммемораций, а также в сопутствующих этим процессам дискуссиях, наконец, предложить периодизацию процессов мемориали-зации жертв и героев гражданской войны в Сибири, отражающую смену политических и идеологических трендов.
Проблематика, заявленная в данной статье, потребовала проведения междисциплинарного исследования на стыке отечественной истории и политологии. Изучение политики памяти в её исторической динамике проводилось нами с опорой на ряд специальных научных методов: сравнительно-исторический, сравнительно-сопоставительный, диахронический и системно-генетический. Общим методологическим ориентиром послужило проблемное поле «Memory Studies», в рамках которого изучается коллективная память и её включённость в коммеморатив-ные практики, присущие обществу той или иной эпохи и формирующиеся под влиянием политических процессов. Коллективная память проявляется в коммеморациях как способах «производства памяти», посредством которых продуцируется, фиксируется, консервируется и транслируется коллективная память о прошлом [23, с. 17-50, 96]. Комме-морации разнообразны. Памятники и памятные места мы рассматриваем как разновидность коммемораций, задействованных в формировании инфраструктуры памяти,
«закрепляющей воспоминания для будущего». Формирование и трансформации этой инфраструктуры зависят от множества факторов, из числа которых нас в большей степени интересует политика памяти. По нашему мнению, в самом широком смысле под политикой памяти понимается комплекс средств и сами процессы легитимации тех или иных элементов современного порядка с помощью отсылки к реальным или сконструированным событиям прошлого и их идеологически значимым интерпретациям, которые используют политические субъекты. Исследуя символические трансформации публичного пространства на примере монументов и памятников, мы учитывали методологический опыт Б. Фореста и Дж. Джонсон, применённый к изучению случаев установки и демонтажа памятников в посткоммунистических странах Восточной Европы (см.: [24, с. 49-50]). Вслед за ними мы сравнили значительное количество примеров, что дало возможность определить этапы мемориали-зации гражданской войны в Сибири, выявив отличительную специфику мемориальных процессов, протекавших в разное время. Для углубления понимания специфики «войн с памятниками» в Сибири мы применили ин-терпретативный анализ конкретных случаев.
Источниковая база исследования представлена неопубликованными делопроизводственными документами и краеведческими рукописями, хранящимися в архивах Барнаула, Иркутска, Красноярска, Новосибирска, Омска, Томска и Якутска, а также публикациями в сибирских газетах.
За столетний период мемориализация героев революции и гражданской войны в сибирских городах прошла несколько этапов, имеющих выраженную специфику. Её первый этап связан с героизацией погибших: воинов, павших в боях, жертв подавленных восстаний, деятелей подполья, «замученных» вражеской контрразведкой. Как большевики, так и их противники старались акцентировать внимание общественности на похоронах своих «героев», устраивая многолюдные политизированные церемонии прощания. Одновременно бесчисленных жертв войны, «проигравших бой», противники хоронили без почестей, в местах, которые не афишировались. О расположении некоторых из них
становилось известно лицам, с сочувствием относившимся к погибшим. Другие же, как, к примеру, могила знаменитой революционерки из Новониколаевска Е. Б. Ковальчук, так и не были обнаружены её соратниками и краеведами в дальнейшем. В отношении поверженных врагов большевики поступали так же, как и колчаковцы. Достаточно вспомнить пример казнённого в феврале 1920 г. в Иркутске «чёрного адмирала» А. В. Колчака, труп которого был брошен в прорубь на Ангаре, с тем чтобы от его земного существования не осталось материального следа, потенциально способного стать памятным местом. Однако, на волне резкого изменения в сфере политики памяти в постсоветское время место расстрела Колчака будет явно обозначено в качестве значимого памятного места соответствующим монументом.
В начале же 1920-х гг. православная традиция восприятия могил как святых мест не могла не сказаться на отношении воюющих сторон к «своим» могилам, которое имело характер сакрализации. Именно могилы, прежде всего братские, стоит рассматривать как наиболее типичные варианты самых ранних и самых важных памятных мест, становившихся основой нового мемориального пространства сибирских городов в советское время. Пока могилы не были отмечены памятными знаками - «говорящими камнями», сочетавшими мемориальную символику и текст, они оставались лишь достоянием социальной памяти небольших сообществ, знавших историю появления этих могил только со слов очевидцев и, в лучшем случае, пропагандистов. Появление памятника на могиле превращало её в достояние куда более устойчивой и широко транслируемой культурной памяти.
Самый ранний пример появления советской братской могилы связан с «войной» за место в городском мемориальном пространстве Иркутска. В декабре 1917 г. приход к власти большевиков в этом городе привёл к восстанию юнкеров и кровопролитным боям, которые историки оценивают как вторые в России после московских по числу погибших. 27 февраля 1918 г. 107 жертв боёв из числа большевиков и красногвардейцев, как герои, с почестями были погребены у стены
так называемого «Белого дома», где размещался центральный исполнительный комитет советов в Сибири, Военно-революционный комитет и штаб красной гвардии (с 21 декабря 1917 г.). Однако, с падением власти большевиков, новая городская дума приняла в октябре 1918 г. решение о перезахоронении тел погибших на Амурском кладбище, используя санитарные аргументы [18, с. 35-36]. Таким образом временно победившие противники избавились от мешавшего им памятного места.
Масштабные социально-политические потрясения в Западной Сибири начались лишь с середины 1918 г., когда восстали легионеры Чехословацкого корпуса. В последующие полтора года Сибирь превратилась в один из важнейших эпицентров гражданской войны, охватившей всю страну. Разрушительный след войны выразился в многочисленных человеческих жертвах, колоссальном экономическом ущербе и гуманитарной катастрофе. В этих условиях большевистская мемориализация героических жертв борьбы с контрреволюцией «по горячим следам» обретала особую значимость. Увековечивание памяти о павших бойцах служило прежде всего легитимации советской власти, которая уверенно сражалась за собственное восстановление и укрепление по всей Сибири.
Отступая на восток, колчаковцы гибли сами, но и также оставляли кровавый след практически в каждом сибирском городе. В Омске и Новониколаевске они учинили, выражаясь языком большевистской пропаганды, «зверские расправы» над политическим заключёнными - узниками тюрем. Жертвами стали сотни человек. «Освобождая» сибирские города от «колчаковщины», большевики незамедлительно устраивали пышные похороны-демонстрации этих жертв на центральных городских площадях, публично выражая признательность погибшим «героям», большинство из которых не было даже опознано. В Томске, где колчаковцы не проявили особой жестокости по отношению к политическим заключённым при отступлении, большевики торжественно перезахоранивали жертв восстаний против режима А. В. Колчака, которые несколькими месяцами ранее были погребены без почестей в скрытых местах. В Барнауле торжественно
предали земле жертв партизанского сопротивления «колчаковщине» в братской могиле на проспекте Ленина [9, с. 23-24]. В Красноярске на Плац-Парадной площади с почестями похоронили жертв уличных боёв. Вернув себе власть в Иркутске, большевики устроили ещё одни похороны-демонстрацию в связи с погребением жертв антиколчаковского восстания, длившегося с 24 декабря 1919 по 4 января 1920 г. Для погребения этих жертв были устроены четыре братские могилы на новом, специально отведённом участке Иерусалимского кладбища, получившем название «Братского кладбища коммунаров» [25, л. 201].
Массовые похороны-демонстрации служили средством «разоблачения» врагов, многочисленные жертвы которых теперь мог воочию видеть каждый, созданию образа окончательной победы большевиков в гражданской войне и распространению поддержки населением власти советов. При этом стоит отметить, что никакой мемориализации не были удостоены десятки тысяч гражданских жертв войны и катастрофической эпидемии тифа, в короткие сроки распространившейся в больших городах и погубившей чуть ли ни половину мирного населения. Со временем об этих жертвах практически перестали вспоминать в ходе публичных комме-моративных мероприятий, а местоположение их братских могил практически полностью забылось.
При этом ещё несколько лет власти продолжали обращать внимание общественности на гибель и похороны героев, преимущественно прославленных партизанских командиров, могилами которых дополнялся сибирский городской военно-революционный некрополь. В их числе могилы М. И. Ворожцова (Барнаул, 1922 г.), Е. М. Мамонтова (Барнаул, 1922 г.), Н. А. Каландаришвили (Иркутск, 1922 г.), Н. А. Бурлова (Иркутск, 1927 г.), П. Е. Щетинкина (Новосибирск, 1927 г.) и др.
В первые годы после окончания гражданской войны сибирские большевики поминали её жертв в связи с каждым сколько-нибудь значимым политическим праздником. В Новониколаевске, ставшем административным центром всего обширного Сибирского края, а также в Омске, где местные советские и партийные органы стремились «очи-
стить» репутацию своего города от клейма «колчаковской столицы», монументы на братских могилах героических жертв гражданской войны появились в первую очередь. В своём художественном решении эти памятники, существующие по сей день, не выражали ни скорби, ни связи с событиями недавней военной истории. Не сообщали они и имён погибших, многие из которых до сих пор остались неустановленными. Символическое значение этих памятников было максимально обобщённым. Так, вздымающаяся над братской могилой в Новониколаевске исполинская рука рабочего, сжимающая факел, по объяснению городской газеты, «пробивала скалу капитала» [26]. Памятник в Омске, по первоначальной задумке, должен был воплотить идею преемственности Парижской коммуны и революции в России [15, с. 27]. Памятники на братских могилах в Барнауле и Красноярске не имели яркой образной формы и спустя некоторое время были заменены. В других городах Сибири памятники на братских могилах по разным причинам устанавливались позже. К примеру, в Томске ещё в 1920-х гг. проводился конкурс проектов соответствующего монумента, на который в условиях хозяйственной разрухи у местных властей не нашлось средств. В итоге недорогой и не особенно выразительный в художественном отношении монумент на братской могиле был возведён лишь в 1939 г., к 20-летию освобождения от «колчаковщины». Иной ситуация была в Якутске, где лишь в 1928 г. местные партийные деятели приняли решение установить обелиск на могиле 48 героев в сквере им. Петровского. Этот символический акт отразил трагический финал ожесточённого противостояния якутских конфедералистов и партийных руководителей автономной республики, жёстко подавившей мятеж, вызванный стремлением якутов добиться преобразования Якутской АССР в союзную республику [27]. В свете этих событий партийная номенклатура автономной республики заявляла, что вплоть до 1927 г. в Якутии продолжалась гражданская война [28, л. 8]. Поэтому и памятник был установлен буквально в честь её завершения подавлением последнего оплота инакомыслия. Масштабные репрессии в республике, начавшиеся задолго до 1937 г., сопровожда-
лись активной коммеморативной деятельностью пропагандистского характера, которую инициировали республиканские власти. Так, в Якутске гораздо дольше, по сравнению с другими крупными сибирскими городами, торжественные мероприятия на братских могилах включались в сценарии массовых праздничных торжеств. Если в городах, где преобладало русское население, праздничные демонстрации двигались к братским могилам как к конечной цели для проведения митинга в памятном месте лишь до 1924 г., то в Якутске эта практика воспроизводилась и в начале 1930-х гг. [29, л. 50].
Однако же, вернёмся к середине 1920-х гг. По нашему мнению, с этого момента можно говорить о втором этапе процесса формирования систем памятных мест, связанных с революцией и гражданской войной в сибирских городах, который преимущественно завершился уже к началу 1930-х гг. К 10-летию революции, которое готовились праздновать в 1927 г., усилиями местных отделений Истпарта и краеведческих музеев, на основе записи воспоминаний революционеров, деятелей подполья, партизан и красноармейцев, а также в опоре на сохранившиеся документы, были отмечены и официально утверждены памятные места, связанные с соответствующими событиями: здания, где провозглашалась советская власть, размещались конспиративные квартиры и типографии деятелей антиколчаков-ского подполья, где содержались политические заключённые из числа большевиков, места боёв, гибели героев («зверств») и, конечно, упомянутые нами братские могилы. Эти системы памятных мест были связаны с сибирской историей революции и гражданской войны, которая сильно идеологизировалась, но всё-таки имела связь с реальной памятью населения, которое прошло революцию и войну.
Третий этап изучаемого процесса мы отмечаем в хронологических рамках с начала 1930-х до середины 1960-х гг., когда в сибирских городах почти не выявлялось новых памятных мест, связанных с локальными военно-революционными событиями, почти не устанавливалось новых монументов, хотя уже существующие реставрировались, дорабатывались и иногда заменялись. Внимание
коммемораторов было вынужденно сосредоточено на героях общесоветского пантеона, революционное прошлое которых оказывалось связанным с Сибирью (И. В. Сталин, С. М. Киров, В. В. Куйбышев, Г. К. Орджоникидзе, Я. М. Свердлов, М. С. Урицкий и др.). Однако нельзя не отметить годы некоторого повышения внимания местных властей к прошлому, связанному с гражданской войной. Первый всплеск такого интереса пришёлся на 1939 г., когда праздновали 20-летие «освобождения от колчаковщины». К юбилею ремонтировались городские военно-революционные монументы и наконец возводились памятники на братских могилах там, где их ещё не существовало (Томск, Иркутск), открывались и мемориальные доски. В Омске накануне 20-й годовщины освобождения города от колчаковцев была установлена мемориальная доска на доме № 1 по Степной улице, в котором в 1918 г. находилась конспиративная квартира Омской организации РСДРП(б) [30]. В Красноярске установили табличку с именами на братской могиле «сорока четырёх товарищей» (восставших солдат 31-го Сибирского запасного стрелкового полка, 3-го и 4-го горных стрелковых полков), расстрелянных колчаковцами. Предполагалось также соорудить памятники на братской могиле членов исполнительного комитета Красноярского Совета рабочих и солдатских депутатов Т. П. Марковского, С. В. Печорского и А. П. Лебедевой на Троицком кладбище и ещё какой-нибудь памятник на всеобщем обозрении в честь «освобождения» Красноярска [31, л. 47].
Однако же документы позволяют заметить, что в год 20-летия «освобождения от колчаковщины» сибирские коммемораторы были вынуждены смещать внимание общественности с памятных мест, связанных с героями сибирской истории, на те, которые ассоциировались с пребыванием в Сибири вождей, прежде всего В. И. Ленина и И. В. Сталина. Хотя эти сюжеты хронологически не совпадали с периодом гражданской войны, касаясь, в лучшем случае, революции 1905 г. [31, л. 39-43].
Второй раз на данном этапе память о героях гражданской войны в Сибири явно актуализировалась с началом Великой Отече-
ственной войны в свете задач боевой и трудовой мобилизации сибиряков. В местных газетах стали вновь появляться публикации о героях гражданской войны в Сибири, приуроченные к годовщинам Октябрьской революции и памятным датам «освобождения от колчаковщины». В Новосибирске даже обсуждалась идея установить памятник В. Р. Романову - председателю Новониколаевского совета рабочих и солдатских депутатов, расстрелянному колчаковцами при отступлении на восток [32, л. 35]. Однако фактически памятник Романову появился в Новосибирске позже. Бюст «павшего героя», а также бюсты его соратников - А. И. Пету-хова, Ф. П. Серебренникова и партизанского командира П. Е. Щетинкина - установили близ братской могилы «жертв колчаковщины» только в связи с 40-летием Октября, в 1958 г. На волне подъёма патриотической пропаганды военных лет и актуализации местного патриотизма был установлен новый памятник в Красноярске на могиле 44 товарищей, представляющий собой фигуру солдата со штыком, зовущего товарищей в бой. Его открыли в 1947 г.
Четвёртый этап процесса увековечивания памяти о гражданской войне в Сибири был вызван сменой политического курса в стране в хрущёвское десятилетие. На фоне частичной десталинизации несколько ослабевали соответствующие идеологические опоры советского государства. Между тем задачи идеологического воспитания советских граждан оставались актуальными. В эти годы героизировались целые поколения -революционное и военное, заложившие «боевые и трудовые традиции, ставшие основой процветания советского государства и благополучия советского народа на современном этапе» [33, с. 94-101]. Обеспечение преемственности данных традиций в настоящем и будущем воспринималось как суть патриотического воспитания.
Этот этап мемориализации военно-революционных событий характеризуется рядом особенностей. Во-первых, это - возрождение внимания к памятным местам, непосредственно связанным с событиями локальной истории, выявление новых памятных мест и создание новых памятников сибирским героям гражданской войны. К примеру, в Но-
восибирске по инициативе местного отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК) многочисленные граждане включались в поиск сведений о героях гражданской войны (в частности, искали забытую братскую могилу на территории кожкомбината, о которой рассказали старики [34, л. 138]), брали на себя шефство над памятниками и участвовали во всевозможных коммеморативных торжествах, посещали всевозможные экскурсии по революционным местам, открывали народные музеи в учебных заведениях и на предприятиях. В конце 1960-х - начале 1970-х гг. члены районных отделений ВООПИиК были озадачены поиском революционных мест в каждом из районов. В результате в качестве памятных были отмечены места Заельцов-ского района, где летом 1919 г. колчаковцы расстреливали схваченных контрразведкой большевиков - деятелей подполья [35, л. 134-135], и был поставлен под охрану дом революционерки - жертвы «колчаковщины» Е. Б. Ковальчук [36, л. 47].
Возрождение памяти о событиях местной военно-революционной истории стимулировало возведение новых памятников в тех местах, которые для основной массы населения уже мало ассоциировались с кровавым прошлым. Так, в 1967 г. в Иркутске появился кенотаф у «Белого дома» на месте, где изначально были похоронены жертвы декабрьских боёв 1917 г. [25, л. 170-171]. В отличие от памятников начала 1920-х гг., он однозначно и прямолинейно выражал скорбь по погибшим.
Во-вторых, это - восприятие «ленинских» мест и памятников В. И. Ленину в качестве важнейших в сегменте городского мемориального пространства, связанного с военно-революционной эпохой. Памятники Ленину в сибирских городах существовали с 1920-х гг., но лишь теперь их стали обязательно включать в экскурсии по революционной тематике в качестве главных пунктов. Так, основным памятным местом Новосибирска, связанным с революцией, стал считаться вокзал, поскольку условно в месте его расположения один раз в жизни побывал В. И. Ленин, ехавший в ссылку в с. Шушенское [37, л. 31]. На волне «сталинопада» конца 1950-х - начала 1960-х гг. в сибирских
городах устанавливались и новые памятники Ленину (Омск, 1957 г.; Томск, 1959 г.), затенявшие собой братские могилы и мемориалы, связанные с гражданской войной.
В-третьих, это - стремление расширять городские системы военно-революционных памятных мест за счёт тех сохранившихся дореволюционных объектов городской среды, которые ассоциировались с ранними этапами революционного движения в Сибири царского времени и признавались памятниками. Пожалуй, ярче всего эта тенденция заметна на примере Иркутска. Её проявления легко обнаружить в экскурсионных маршрутах по городу. В 1970-х гг. известный иркутский краевед Ф. А. Кудрявцев включил в программу экскурсии по революционным местам города не только кенотаф у «Белого дома», несколько зданий, связанных с важнейшими событиями гражданской войны, и братские могилы жертв антиколчаковского восстания на Иерусалимской горе, но также дом декабриста С. Г. Волконского и могилы декабристов в разных частях исторического центра Иркутска [38, л. 3-26]. Аналогично мыслили и якутские музейщики. Среди бумаг краеведа И. Д. Новгородова сохранился план экскурсии по военно-революционным местам. В него были включены дома, связанные с памятью о бунтах ссыльных конца XIX - начала ХХ в. («Романовка» и «Мона-стыревка»), дома, где жили русские революционеры, братская могила 15 красных партизан, погибших в 1922 г., могилы краснозна-меноносцев и «ответственных работников» на площади Марата, а также места городских боёв [39, л. 105]. Приведённые примеры позволяют заключить, что история сибирских городов, подлежавшая широкой популяризации посредством обращения к городскому мемориальному пространству, в это время понималась прежде всего как история революционного движения, кульминацией которого стала гражданская война.
Крупный коммеморативный всплеск, связанный с событиями революции и гражданской войны, пришёлся на время перестройки. Поводом для актуализации памяти о «героическом прошлом» стал последний праздновавшийся на государственном уровне юбилей революции - 70-летие Октября. Актуальные в период развёртывания пере-
стройки идеи преодоления последствий сталинизма и «застоя» путём возвращения к принципам демократического централизма, «ленинским нормам» партийной и государственной жизни способствовали изменениям в памятном пространстве городов. В 1987 г. в Омске было инициировано создание нового мемориального комплекса - памятника «жертвам колчаковского террора» (скульптор В. А. Погодин, архитектор А. В. Сухору-ков). В своём проекте автор использовал куб, символизирующий несокрушимость, устойчивость и вечность. «На фигуре имеются рваные трещины, будто грани иссечены шашками и пулями»1. Накануне 70-летия Октября подвергся изменениям и омский мемориальный сквер Борцов революции, где 30 ноября 1919 г. были перезахоронены останки казнённых в Старозагородной роще. В сквере были установлены шесть скульптурных портретов (скульптор Ф. Д. Бугаенко) руководителей антиколчаковского подполья, видных деятелей сибирского революционного движения А. Я. Нейбута, А. А. Масленникова, П. А. Вавилова, М. М. Рабиновича, М. С. Никифорова, В. Я. Чунчина.
Во второй половине 1980-х гг. забота о военно-революционных памятниках в сибирских городах была постоянной и систематической. К празднованиям юбилеев городов и «Великого Октября» приводились в порядок братские могилы [40, л. 9]. Не иссякали инициативы ВООПИиК по установке мемориальных досок в честь героев гражданской войны. К примеру, в 1988 г. в Иркутске готовилась мемориальная доска, призванная увековечить память о командующем западной группой войск, «видном руководителе борьбы с каппелевцами» А. Г. Нестерове [41, л. 2]. Но к концу 1980-х гг., на волне политических процессов, связанных с перестройкой, началось существенное переосмысление памяти о революции и гражданской войне. На примере дискуссий членов иркутского отделения ВООПИиК можно заметить желание краеведов практически полностью отказаться от общесоветских топонимических штампов в пользу названий, связанных непосредственно с местной историей, в том числе и с историей гражданской войны. Из протокола заседания исторической секции ВООПИиК от 26 мая 1988 г. следует, что члены общест-
ва заявляли о необходимости переименования ряда иркутских улиц. В частности, говорилось, что улицы Терешковой, Гагарина или Розы Люксембург есть в каждом городе, поэтому правильнее заменить их на те, которые связаны с прошлым Иркутска. Мнения о том, какие названия улиц - исторические дореволюционные или связанные с событиями гражданской войны - предпочтительнее, расходились [42, л. 3].
Пятый этап мемориализации событий революции и гражданской войны приходится на период поздней перестройки (19891991 гг.). Ослабление цензурной политики и значительная демократизация интеллектуальной жизни способствовали изменению историографической традиции. В конце 1980-х гг. исследователи обращались к истории «белого» движения в Сибири, пытаясь абстрагироваться от идеологии. Следом за историками рефлексия на тему событий 1917-1920 гг. захватила публицистов, общественных и политических деятелей. Настал этап коммеморативного затишья, за которым последовала стремительная декоммунизация. В то же время в годы перестройки отчётливо проявилась консервативность исторической памяти общества. В частности, это подтверждает пример реконструкции «Дома Ленина» в Новосибирске, построенного в 1926 г. Это здание-памятник было передано на баланс Новосибирской филармонии, что привело к бурной дискуссии в печати. В редакцию газеты «Советская Сибирь» в 1987-1988 гг. от новосибирцев пришло множество писем, отразивших инерцию мышления, положительное восприятие населением советской праздничной пропаганды и нежелание отказываться от привычного восприятия старых памятников. Новосибирцы писали: «В Доме Ленина должен быть музей нашей партии, Гражданской войны, отечественной войны»; «Никак не должен совмещаться Дом Ленина, сквер Героев революции и филармония» [42, л. 9-29].
Шестой этап увековечения в пространстве сибирских городов образов и символов революции и гражданской войны пришёлся уже на постсоветскую эпоху. Деконструкция «пантеона героев» советской эпохи сопровождалась на уровне массового сознания обесцениванием и даже криминализацией прежде героических страниц истории гражданской
войны. В масштабах страны это вело к стихийным проявлениям вандализма в отношении памятников. Так, после августа 1991 г. в г. Исилькуле Омской области была осквернена могила ещё недавно почитаемого большевистского комиссара А. М. Ломова. Однако в целом Сибирь избежала явной «войны» с памятниками. Во-первых, сказался консерватизм исторической памяти городского населения и местной администрации. Во-вторых, стоит учитывать сравнительную бедность монументального облика городских ландшафтов Сибири. Представленные в значительной степени образами героев революции, гражданской и Великой Отечественной войн пространства сибирских городов до 1990-х гг. не отличались обилием монументальных и скульптурных памятников, и заполнить опустошённое мемориальное пространство в Сибири было бы нечем и не на что. Утрачивая свои идеологические функции, сибирские памятники становились заброшенными и начинали естественно разрушаться [15, с. 50-51]. Революционные памятники стали просто игнорировать. Это иллюстрирует пример экскурсионного маршрута по Иркутску 2000 г., в котором фигурируют исторические здания, считавшиеся в советское время военно-революционными памятниками, а теперь упоминавшиеся как памятники дореволюционной истории культуры и коммерции [43, л. 3-11].
В 1990-х гг. происходила постепенная моральная реабилитация «белого» движения. С середины 1990-х гг. начали озвучиваться предложения увековечить в городском пространстве память участников гражданской войны из противоположного большевикам лагеря. В 1995 г. омский историк П. П. Вибе выступил с инициативой установки в городе «Памятника жертвам гражданской войны в России», который должен был стать символом народного примирения, а также мемориальных досок на зданиях, связанных с событиями 1918-1919 гг., в том числе памятной доски А. В. Колчаку на доме, где он жил [44, с. 10]. Однако в те годы это предложение не нашло достаточной поддержки ни в среде научного сообщества, ни у городских руководителей, ни у жителей Омска.
Седьмой этап, пришедшийся на 2000-е гг., характеризуется постепенным
остыванием масштабных общественно-политических дискуссий на тему истории революции и гражданской войны. Профессионально сформировавшиеся в советское время историки по-прежнему с трудом воздерживались от моральных оценок деятелей того времени, но при этом стремление специалистов уйти от политической ангажированности и беспристрастно осмыслить опыт прошлого получило развитие. Другой, более важной особенностью этого этапа стало пробуждение интереса к истории «белого» движение среди представителей региональных властей и бизнес-сообществ. Политические деятели - выходцы из партийно-комсомольской номенклатуры - начали использовать новые конъюнктурные исторические образы памяти в целях манипуляции общественным сознанием. Не остались в стороне от входящей в «моду» темы коммерсанты (в Омске был открыт ресторан «Колчакъ», в Иркутске начали выпускать одноимённое пиво). В ноябре 2004 г. в Иркутске по инициативе местного мецената С. В. Андреева был открыт памятник А. В. Колчаку работы известного скульптора В. М. Клыкова. На открытии, приуроченном к 130-летию со дня рождения адмирала, присутствовали губернатор области, руководители администрации Иркутска, депутаты, выдающийся писатель В. Г. Распутин, заметивший, что «такие личности, как Александр Колчак, при всей неоднозначности их деяний достойны того, чтобы о них помнил народ» [45, с. 382-383].
Иркутский пример оказался «заразите -лен» для руководителей бывшей столицы Верховного Правителя - Омска. Идея установки в Омске памятника Колчаку на долгие годы стала доминантой идеологической политики губернатора Омской области, занимавшего этот пост на протяжении 21 года, бывшего председателя исполкома Омского облсовета Л. К. Полежаева. При его заинтересованном участии в 2004 г. на здании бывшей резиденции Верховного Правителя была открыта мемориальная доска А. В. Колчаку, а в 2012 г. в этом же доме был открыт Центр изучения истории гражданской войны. Также при участии Правительства Омской области был спроектирован и создан памятник А. В. Колчаку в Омске (скульптор М. А. Ногин), но установить его не удалось.
После отставки Л. К. Полежаева в 2012 г. среди пришедших ему на смену руководителей не нашлось людей, готовых задействовать «административный ресурс» и довести эту акцию до завершения. Важную роль в торможении этого процесса сыграла и консервативность общественности, в общем равнодушной к старым памятникам, но при этом отторгавшей новые проекты, не готовой к механической замене образов советских героев, прежде всего Ленина, на такой же героический образ адмирала Колчака и «благородных белых офицеров». В целом попытка идеологического примирения общества со сложной историей ХХ в. в 2000-е гг. потерпела неудачу, хотя именно в это время после десятилетия «холодной» войны с советскими памятниками начались работы по реставрации мемориалов, связанных с «красными» участниками гражданской войны. Так, в 2006-2013 гг. в Омске были отреставрированы все основные революционные памятники (сквер Борцов Революции, мемориал на площади Восстания, памятник в Старозагородной роще).
На современном этапе мемориализации гражданской войны в первую очередь выделяются попытки вписать память о событиях столетней давности в формат информационной эпохи. В 2016 г. в Омске в рамках историко-культурного проекта «Белая столица» на зданиях, связанных с историей гражданской войны, появились таблички, увековечивающие деятелей «белого» движения. Не являющиеся мемориальными досками в классическом смысле, изготовленные на основе полимеров информационные таблички помимо текста имеют также и QR-коды, считываемые современными гаджетами2. Тем не менее эти инициативы ещё на стадии обсуждения вызвали полярные реакции, что привело к последовавшим за их реализацией случаям вандализма3.
Процессы, связанные с увековечиванием в монументальных формах памяти о революции и гражданской войне в Сибири, длятся уже сотню лет. В советское время образы революции и гражданской войны лежали в основе советского мифа об основании государства, а значит, отношение к ним было как к сакральным. Поэтому однотипные для каждого исторического этапа военно-револю-
ционные памятники появлялись повсеместно. Они выражали смыслы целостности, единства и неделимости пространства всей советской страны. Однако характер мемориализации менялся в зависимости от соотношения степени воздействия на население Сибири государственной политики памяти, которую реа-лизовывали как центральные, так и местные власти. Максимальная стандартизация памятников пришлась на сталинский период. На этапах же ослабления центральной государственной власти в 1920-х, во второй половине 1960-х, в 1990-х гг. местные коммемора-торы, представленные прежде всего городской политической элитой и наиболее влиятельной общественностью, культивировали интерес сибиряков к событиям, героям и деталям местной военно-революционной истории. Именно на этих этапах памятники и памятные места обретали всё больше разнообразия и детализации. С утратой государством монополии на политику памяти вокруг символов революции и гражданской войны постоянно разгораются мемориальные конфликты. Это происходит потому, что разные политические силы актуализируют противоречащие друг другу оценки военно-революционных событий в регионе. На этом фоне до сих пор используются такие старые приёмы политики памяти, как обобщённая героизация больших социальных групп, широкое тиражирование однозначной интерпретации сложного прошлого, девальвация значений идеологически враждебных персон и событий, которые корректно не вписываются в тот или иной дискурс политики памяти. Если в начале 1920-х гг. символическое решение памятников, увековечивавших недавнее кровавое прошлое, было обычно максимально отвлечённым, абстрактным, умиротворяющим, то сегодня в публичном пространстве доминируют довольно конкретные мемориальные символы, условно воскрешающие «демонов», будоражащих память, в реальности никогда не сводившуюся к однозначному прочтению прошлого.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Корнеева Н. Расстрельная роща // Аргументы и факты. - 2019. - 13 нояб.
2 Ильченко А. В Омске начали увековечивать белогвардейцев // Коммерческие вести. - 2016. -6 июля.
3 В Омске неизвестные залили краской памятную табличку Колчаку // Город 55 - омский городской портал. - ЫЯЬ: https://gorod55.ru/news/ city/16-05-2019/v-omske-neizvestnye-zalili-к^коу-ратуа^иуи^аЬИсЬ|ки-ко1сЬ|аки (дата обращения: 10.10.2019).
ЛИТЕРАТУРА
1. Мемориальный сквер Героев революции // Памятники Новосибирска : сб. - Новосибирск : Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1980. - С. 5261.
2. Заплавный С. А. Рассказы о Томске. - Новосибирск : Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1984. - 416 с.
3. Мемориальные доски и памятники, памятные знаки, скульптуры и образцы техники г. Иркутска / сост. Н. С. Пономарева. - Иркутск : Оттиск, 2008. - 192 с.
4. Бродский И. Е. Мемориальный сквер имени Борцов революции (Памяти Борцов революции) // Омский некрополь. Старейшие кладбища. - Омск : Амфора, 2018. - С. 65-67.
5. Смоленский А. Ф. Историко-революционные памятники Омска. - Омск : Ом. обл. гос. изд-во, 1951. - 48 с.
6. Глусская З. К. Историко-революционные памятники и музеи города Красноярска : путеводитель. - Красноярск : Кн. изд-во, 1978. -142 с.
7. Петров И. Ф. В камне и бронзе: История Сибири в памятниках. - Омск, 1981. - 319 с.
8. Баяндин В. И. Памятники гражданской войны в Сибири // Памятники истории, архитектуры и монументального искусства Новосибирской области. - Новосибирск, 2001. - С. 144-149.
9. Историко-революционные памятники Алтайского края. - Барнаул : Пикет, 2001. - 312 с.
10. Кулемзин А. М. К толерантности без монументальной пропаганды // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. - 2008. - № 5. - С. 4-9.
11. Красильникова Е. И. Помнить нельзя забыть... Памятные места и коммеморативные практики в городах Западной Сибири (конец 1919 - середина 1941 г.). - Новосибирск : Изд-во НГТУ,
2015. - 572 с.
12. Петренко С. Д. Памятники героям Октябрьской революции на территории Западной Сибири // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. -
2016. - № 36. - С. 183-191.
13. Шиловский М. В. Сквер героев или жертв революции в Новосибирске? // Гражданская война в России (1917-1922): историческая память и проблемы «красного» и «белого» движения : сб. материалов Всерос. науч.-практ. конф. - М. : Ин-т Наследия, 2016. -С. 78-83.
14. Наумов С. С. Гражданская война в памятниках и памятных знаках. Мемориализация коллективных представлений о прошлом в пространстве Омска // Гражданская война в России (1917-1922): историческая память и проблемы «красного» и «белого» движения : сб. материалов Всерос. науч.-практ. конф. - М. : Ин-т Наследия, 2016. - С. 309-316.
15. Вибе П. П. Монументальная история Омска: загадки и новые открытия. - Омск : ОГИК музей, 2019. - 68 с.
16. Шуклецов В. Т. Гражданская война на территории Новосибирской области. - Новосибирск : Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1970. - 84 с.
17. Гражданская война и партизанское движение в Алтайском крае / сост. А. Д. Сергеев. - Барнаул, 1989. - 146 с.
18. Новиков П. А. Гражданская война в Восточной Сибири. - М. : Центрполиграф, 2005. - 414 с.
19. Хипхенов Г. И., Новиков П. А., Родионов Ю. П., Скороход В. П. Белая Сибирь. -Иркутск, 2018. - 232 с.
20. Рожанский М. Я. Сибирь как пространство памяти. - Иркутск : Оттиск, 2014. - 180 с.
21. Рыженко В. Г. Образы и символы советского города в современных исследовательских опытах: региональный аспект. - Омск : Изд-во Ом. гос. ун-та, 2010. - 340 с.
22. Красильникова Е. И. Коммеморация противостояния: конструирование локусов памяти о Гражданской войне в городах Сибири // Прак-сема. Проблемы визуальной семиотики. -2018. - № 3 (17). - С. 57-75.
23. Нора П., Озуф М., Пюимеж Ж. де, Винок М. Франция-память / пер. с фр. Д. Хапаева. -СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. - 328 с.
24. Малинова О. Ю. Политика памяти как область символической политики // Методологические вопросы изучения политики памяти. - М. ; СПб. : Нестор-История, 2018. - С. 27-53.
25. Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. Р-2698. Оп. 1. Д. 54.
26. Октябрьские торжества в Новониколаевске // Советская Сибирь. - 1922. - 9 нояб.
27. Антонов Е. П. Движение конфедералистов в Якутии // Сибирская заимка : электрон. журн. - URL: http://zaimka.ru/antonov-rebel/ (дата обращения: 10.10.2019).
28. Национальный архив республики Саха (Якутия) (НАРС(Я)). Ф. П-1. Оп. 1. Д. 41.
29. НАРС(Я). Ф. Р-50. Оп. 1. Д. 4785.
30. Молодой большевик. - 1939. - 14 нояб.
31. Государственный архив Красноярского края (ГАКК). Ф. П-17. Оп. 1. Д. 568.
32. Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-22. Оп. 3. Д. 1388.
33. Копосов Н. Е. Память строгого режима: история и политика в России. - М. : Новое литературное обозрение, 2011. - 320 с.
34. ГАНО. Ф. Р-2054. Оп. 1. Д. 81.
35. ГАНО. Ф. Р-2054. Оп. 1. Д. 78.
36. ГАНО. Ф. Р-2054. Оп. 1. Д. 272.
37. ГАНО. Ф. Р-2054. Оп. 1. Д. 146.
38. ГАИО. Ф. Р-2698. Оп. 1. Д. 102.
39. НАРС(Я). Ф. Р-1413. Оп. 2. Д. 105.
40. Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО). Ф. Р-3238. Оп. 1. Д. 334.
41. ГАНИИО. Ф. Р-3238. Оп. 1. Д. 382.
42. ГАНО. Ф. Р-1842. Оп. 1. Д. 480.
43. ГАИО. Ф. Р-47. Оп. 1. Д. 783.
44. Вибе П. П. Война с памятниками // Культура Сибири. - 1995. - № 1. - С. 9-10.
45. Иркутск : историко-краевед. слов. - Иркутск : Сибирская книга, 2011. - 596 с.
Информация о статье
Дата поступления 11 февраля 2020 г.
Дата принятия в печать 10 июля 2020 г.
Сведения об авторах
Красильникова Екатерина Ивановна - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Тобольской комплексной научной станции Уральского отделения Российской академии наук(Тобольск, Россия) Адрес для корреспонденции: 626152, Россия, Тюменская область, г. Тобольск, ул. Академика Юрия Осипова, 15
E-mail: [email protected]
Наумов Сергей Сергеевич - аспирант кафедры современной отечественной истории и историографии Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а E-mail: [email protected]
Для цитирования
Красильникова Е. И., Наумов С. С. Исторические символы революции и гражданской войны в публичном пространстве сибирских городов: изгибы политики памяти (1920-2010-е гг.) // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2020. Т. 7, № 2 (26). С. 58-69. DOI: 10.24147/2312-1300.2020.7(2).58-69.
Article info
Received
February 11, 2020
Accepted July 10, 2020
About the authors
Yekaterina I. Krasilnikova - Doctor of Historical Sciences, Leading Researcher of the Tobolsk Complex Scientific Station of the Ural Branch of the Russian (Tobolsk, Russia)
Postal address: 15, Akademika Yuriya Osipova ul., Tobolsk, Tyumen region, 626153, Russia
E-mail: [email protected]
Sergey S. Naumov - Postgraduate Student of the Department of Modern Russian History and Historiography of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: [email protected] For citations
Krasilnikova Ye.I., Naumov S.S. Historical Symbols of Revolution and Civil War in the Public Space of Siberian Cities: the Twists of Memory Politics (1920s - 2010s). Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2020, vol. 7, no. 2 (26), pp. 58-69. DOI: 10.24147/2312-1300.2020.7(2).58-69 (in Russian).
