CC BY
921
УДК 94(420).06
Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2013. Вып. 3
Л. В. Сидоренко
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ СЛАВНОЙ РЕВОЛЮЦИИ: К ВОПРОСУ О РЕВОЛЮЦИОННОСТИ СОБЫТИЙ 1688-1689 гг.*
Вследствие прецедентного характера английской конституционной системы, такие события, как Славная революция 1688-1689 гг., имеют чрезвычайно важное значение для истории Великобритании, при этом степень их значимости определяется не их внутренним содержанием, а прежде всего последствиями для политической, социально-экономической и культурной жизни страны. Славная революция, безусловно, входит в число величайших вех истории Великобритании, чем и определяется интерес к ней как в англоязычной, так и отечественной историографии. Однако если историки Туманного Альбиона давно и всесторонне изучают эту тему, отечественные авторы уделяют внимание прежде всего характеру и ходу революции, а не ее долгосрочным результатам. Цель данной статьи — краткий анализ основных исторических последствий Славной революции, которые и определяют это событие как по-настоящему революционное явление, в противовес закрепившимся в отечественной историографии его ограниченным оценкам. Например, В. А. Томсинов в недавно вышедшем учебном пособии (достойном называться монографией), тщательно анализирует события 16881689 гг., но при этом почти не касается их исторических последствий, ограничиваясь правовыми аспектами. Автор лишь утверждает, что по итогам Славной революции в Англии возникла принципиально новая форма монархии — «монархия Билля о правах», в которой роль короля утрачивала свое значение, а парламент становился постоянно действующим органом [1, с. 234-235].
Это мнение начала XXI в. созвучно с мнением почти вековой давности известного русского историка Н. И. Кареева, утверждавшего, что значение революции 16881689 гг. заключалось в том, что взаимные отношения монархической власти и представительства нации были твердо определены установлением границы как королевской прерогативы, так и привилегии парламента [2, с. 4-5]. Советские исследователи в основном также касались политических аспектов событий 1688-1689 гг., рассматривая их как бескровный государственный переворот, совершенный без участия народа и закрепивший новое соотношение сил — компромисс — между буржуазией и крупными землевладельцами, что позволило завершить буржуазную революцию в Англии и оформить господство буржуазии [3, с. 25-26; 4, с. 129-131; 5, с. 220-221].
При этом определяющую роль в итогах революции для отечественных историков играет Билль о правах — значимое, но не единственное последствие революции. В свою очередь англоязычные историки, хотя и признают важность этого акта как величайшего конституционного документа, все же считают практику постреволюционных лет
Сидоренко Леонид Владимирович — канд. ист. наук, ассистент, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: slv83@yandex.ru
* Исследование выполнено при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации, соглашение № 8177 от 26 июля 2012. © Л. В. Сидоренко, 2013
важнее. Ведь Билль о правах вытекал из неправовых действий короля и был принят не с целью провозгласить абстрактные принципы управления страной, а чтобы обеспечить защиту от неконституционных поступков монарха [6, р. 55]. Билль о правах фактически стал комментарием к конституционной истории правления Стюартов и обозначал триумф принципов, изложенных в более ранних решениях парламента вроде «Петиции о праве» и т. п. [7, р. 364-365]. При этом как конституционный документ Билль о правах оказался незавершенным, и его пришлось дополнить Актом о престолонаследии 1701 г., принятом чтобы завершить недоделанную Биллем о правах работу в вопросах обеспечения престолонаследия и свобод подданных [8, р. 310]. Но в целом не подлежат сомнению очевидные последствия Славной революции, заключавшиеся в конституционном изменении положения монархии и парламента. Принципиально важным остается только разобрать специфику изменений баланса этих ветвей власти.
Повышение роли парламента в политической жизни Англии по итогам Славной революции можно проследить не только в указанных выше конституционных документах, но и по чисто количественным показателям работы этого органа. Так, если в 1660-1688 гг. было проведено 22 сессии, большинство из которых длилось менее 10 недель, то после 1688-1689 гг. произошли по-настоящему революционные изменения. Ежегодные парламентские сессии продолжительностью 20 недель стали нормой, что в свою очередь привело к увеличению объемов законотворческой работы. Если за 1660-1688 гг. парламент принял 584 статута, то в 1688-1727 гг. его производительность достигла 2510, обеспечив рост среднегодовых показателей с 19 до 66. Парламент как законодательный орган достиг совершеннолетия, став отныне постоянным институтом. Расширился и спектр рассматриваемых им вопросов [9, р. 26]. При этом падение влияния монархии не следует понимать только как результат законодательных изменений: правоприменительная практика оказалась важнее, как и личность нового короля — Вильгельма III Оранского. Он стал первым иностранным монархом на английском троне после Якова I. Голландец по рождению, воспитанию и характеру, он демонстрировал совершенно иной стиль управления. В свою очередь английские политики полагали, что раз они пригласили Вильгельма, то заслуживают некоторого внимания. Поэтому они противостояли его методам руководства и пользовались его частым отсутствием в стране для решения своих задач [10, р. 156-157]. Вильгельм же был всегда чрезвычайно чувствителен к антиголландской ксенофобии в Англии. В 1690-х годах его происхождение и политика стали излюбленным поводом для критики, вполне заслуженной, так как это был монарх, которого прежде всего волновали проблемы Нидерландов [11, р. 122]. При этом Вильгельм был непривлекателен внешне: его описывают как некрасивого человека, проигрывавшего по внешним характеристикам своим предшественникам на английском троне. Чтобы выглядеть царственно, Вильгельм должен был казаться добрым и смелым, справедливым и мудрым, хотя окружение статхаудера знало о его несдержанности и вспыльчивости [12, р. 849-850]. Необходимость утверждения на престоле диктовала задачу создания положительного образа, это способствовало бы формированию мифологии Славной революции и ее пропаганде.
Но никакая пропаганда не могла скрыть для представителей английской элиты отсутствие выдающихся способностей у их суверена и необходимость модифицировать систему управления государством в связи с его частыми отлучками для руководства военными действиями на континенте. Бурный рост объемов делопроизводства привел к тому, что Вильгельму пришлось разрываться между желанием обладать как можно
большей властью и неспособностью поспевать везде. В этих условиях он вынужден был полагаться на выбранных им надежных английских политиков. Однако если раньше министры почти постоянно находились под наблюдением монарха, при Вильгельме они стали чувствовать себя свободнее, что заложило предпосылки становления института кабинета министров [10, p. 163, 166].
Падение роли монархии при Вильгельме III можно проследить даже по тому, как он относился к королевским традициям. Так, если Карл II прикоснулся к 90 тыс человек для их излечения от золотухи, Вильгельм и Мария демонстративно прекратили эту практику, тем самым дополнительно установив границы своей власти и ограничив спектр общения между народом и монархом. В дальнейшем королева Анна возродила эту традицию, но с ее смертью эта практика безвозвратно ушла [9, p. 60]. Впрочем, несмотря на оппозицию, с которой столкнулся Вильгельм, он достиг многого как король. Он сохранил свою корону, защитил страну в затянувшейся войне, утвердил Англию в качестве центрального антифранцузского союзника, заложил основы мирной передачи трона Ганноверской династии, изменил взаимоотношения между церковью и государством, работал с парламентом. Последнее качественно отличало его от Карла II и Якова II. Если те предпочитали использовать представительный орган эпизодически, практикуя долгое правление без него, то у Вильгельма не было подобного выбора [9, p. 165]. Вильгельм стал первым по-настоящему конституционным монархом.
Кроме этого важнейшим и во многом самым долговременным итогом Славной революции стали ее финансово-экономические последствия, выразившиеся прежде всего в трансформации системы государственных финансов. До 1688 г. в большинстве случаев гарантией своевременного погашения долга для кредитора правительства была юридически неопределенная защита королевского слова, из-за чего правительственный кредит стал фактически кредитом монарха. После революции ситуация изменилась: теперь именно парламент стал отвечать за государственные финансы, что сделало частные займы более безопасными. Важно отметить и влияние революции на личные финансы короля. Отныне большая часть доходов бюджета не давалась монарху пожизненно, а жаловалась парламентом на определенный срок [13, p. 83-84, 104; 14, p. 596]. Парламентом было принято решение выделять Вильгельму Оранскому на его нужды 700 тыс. фунтов стерлингов ежегодно, остальные же доходы давать «ad hoc» (к случаю). В итоге регулирование королевских финансов стало способом парламентского контроля над сувереном [15, p. 276].
Стоит отметить, что рассмотренные выше изменения и финансовые инновации 1690-х годов также стали результатом вовлечения Англии в континентальные войны. Затраты на конфликты в Европе оказались очень серьезными, и правительство, столкнувшееся с потолком своей способности налогообложения, начало заимствовать деньги напрямую из общества. Был создан емкий финансовый рынок, где правительство могло брать значительные суммы. Появление разнообразных форм заимствования способствовало привлечению инвестиций от большого числа частных кредиторов. Это означало, что время посредничества прошло, и доступ к операциям с государственным кредитом был открыт фактически всем [16, p. 266].
Правда, эти процессы не были безболезненными. В 1688-1700 годах от глубокого кризиса серьезно пострадала английская денежная система: монеты обесценивались, серебро экспортировалось. Цена золота возросла на 40%, в то время как ценность фунта на международных биржах падала [17, p. 473]. Но в целом динамика была по-
ложительная, а создание Банка Англии в 1694 г. обеспечило Вильгельму III возможность получения дешевого кредита. Показательно, что к 1714 г. ставки по кредиту оказались вдвое меньше, чем при Якове II [15, р. 269]. В силу своей важности комплекс рассмотренных выше последствий Славной революции получил название Финансовой революции, ставшей прямым итогом событий 1688-1689 гг. При этом Финансовая революция обеспечила быстрое внедрение конституционной практики и становление внешнеполитического могущества Англии, что в конечном итоге явилось главным долгосрочным итогом Славной революции [18, с. 184].
В контексте финансово-экономической проблематики необходимо отметить и то, что по итогам Славной революции многолетняя борьба вигов за свободу торговли и против прерогатив короны устанавливать монополии, которые могли использоваться для оказания экономической поддержки монарха, также завершилась успехом. Был осуществлен еще один переворот, который позволил защитить экономические права англичан [19, р. 34-35]. Путь к экономическому либерализму XVIII в. был открыт.
Отдельно необходимо обозначить и внешнеполитические последствия Славной революции, которая в равной мере была событием как международного, так и общеанглийского значения. При этом Славная революция повлияла на Европу значительно больше, нежели Европа на нее [20, р. XVI]. Международный фактор Славной революции был настолько важен, что без него она вряд ли осуществилась столь успешно. Революция оказалась неразрывно связана с процессами, происходившими в системе европейских государств во второй половине XVII в. и прежде всего с попыткой покончить с экспансионистской политикой Людовика XIV [21, с. 10, 103]. Некоторые историки выражаются более радикально, полагая, что революция 1688 г. положила конец традиционной для Англии XVII в. изоляции и внешнеполитической «импотенции». Отныне во главе с Вильгельмом Оранским Англия «получила образование» в европейских делах, заложив основы политики, которая продолжалась большую часть XVIII в. [8, р. 6] Безусловно, сказалась революция и на англо-голландских отношениях: коммерческие и финансовые интересы Нидерландов выиграли от новых связей с Англией. Именно голландцы планировали и обеспечивали вторжение их статхаудера в Англию. В случае неудачи последствия могли бы быть для них непредсказуемыми [22, р. 34], теперь же Нидерланды смягчили результаты недавних англо-голландских войн.
Отдельным итогом Славной революции можно назвать комплекс династических последствий. Правильный выбор династии в то время был одним из главных способов защитить приемлемые для общества фундаментальные изменения. Отказываться от монархии в Англии никто не собирался, и, чтобы изменить общество, нужно было найти подходящего кандидата на престол. Призвание голландского статхаудера стало в основном ответом на политику Якова в течение его короткого правления. Вильгельм представлял антифранцузскую и антикатолическую линии политики, критически важные для англичан [23, р. 4]. Однако утверждение Вильгельма Оранского на английском троне не означало стабильности престолонаследия в будущем — вот почему революция оказалась несколько ограниченной и потребовала в дальнейшем важного дополнения в виде Акта о престолонаследии. Из-за этого в политической сфере Великобритании развилось и сохранялось долгие три четверти века такое явление, как якобитизм — обоснование претензий свергнутой династии Стюартов на трон. Революционный режим столкнулся с огромными сложностями при своем утверждении как в Англии, так и в Шотландии с Ирландией, не говоря уже о борьбе с Францией. В этих обстоятель-
ствах надежды на возвращение якобитов на британских островах через реставрацию Якова II или его потомков не были пустым теоретизированием. И хотя в основном эти планы существовали лишь в пропаганде, декларациях и манифестах, издаваемых двором Стюартов в изгнании, Вильгельму Оранскому, а позже и Ганноверской династии приходилось постоянно быть начеку [24, р. 343]. Несмотря на то, что в момент бегства Якова II якобитская партия состояла в большинстве своем из католиков, на самом деле она была гораздо больше. Якобиты обладали заметным влиянием в палате общин и еще большим в палате лордов [25, р. 310]. Вместе с тем именно католическая религия якобитских претендентов, а также несогласованность действий внутри якобитского лагеря спасли Англию от возвращения Стюартов. Английские якобиты часто действовали независимо от эмигрантского центра, так что в движении якобитизма его «правая и левая руки не только игнорировали друг друга, но были чуждыми» [9, р. 138].
Династические последствия Славной революции неотделимы от религиозных и тесно с ними взаимосвязаны. В последнее время все больше историков интерпретирует события 1680-х годов как протестантскую революцию, в которой защита церкви Англии и терпимости к протестантским диссентерам были определяющими в мыслях участников. Не подлежит сомнению, что члены Англиканской церкви и диссентеры были в авангарде сопротивления Якову II, а многие миряне рассматривали революцию в религиозном аспекте [26, р. 168]. Революционных событий вполне можно было бы избежать, если бы не обращение герцога Йоркского, наследника престола и будущего короля в католическую веру в 1673 г. При этом сам Яков не сделал ничего, чтобы рассеять растущие убеждения в его жестокой и кровавой природе, вытекавшие, согласно популярному мнению, в том числе и от его приверженности католицизму [10, р. 117-118].
Продолжая развивать религиозные последствия Славной революции, отметим, что она породила такой важный документ, как Акт о веротерпимости 1689 г., ставший кульминацией долгой борьбы протестантов неангликан за право исповедовать свою религию без наказания. Акт серьезно подорвал влияние церкви Англии, лишив ее статуса монопольно законной церкви, однако это не осложнило связей между церковью и государством и не даровало полного политического членства в английском обществе тем, кто остался вне официальной конфессии [27, р. 147]. Диссентеры и особенно католики по-прежнему оставались под подозрением. Примечательно, что среди используемых аргументов в пользу религиозной нетерпимости преобладали политические доводы. Диссентеры считались опасными, так как они «бунтовщики, развязавшие войну против своего короля и ввергнувшие страну в кровавый хаос революции, а их религиозные собрания не что иное, как рассадники антиправительственных идей» [28, с. 21].
Религия оказалась настолько значимой, что именно в этой области победивший режим Вильгельма Оранского получил один из самых серьезных ударов: когда в 1689-1690 гг. были предложены новые клятвы верности Вильгельму и Марии, около 400 клириков заявили, что их присяга Якову II, несмотря на его бегство, все еще остается в силе. Их возглавили архиепископ Кентерберийский Уильям Сэнкрофт и 7 епископов. Эта группа, названная «неприсягнувшими», теологически связала свое решение с долгом перед «39 статьями» (каноническим писанием Англиканской церкви) и верой в божественное право королей [9, р. 216-217]. Кроме этого после революции политико-церковные доктрины вошли в стадию жесткой проверки, и духовенство отвечало на это по-разному. Одни становились «неприсягнувшими», другие продолжали придерживаться латитудинарских идеалов. Многие становились бескомпромиссными
эрастианцами, а кто-то все еще искал свое место в системе «государство и церковь» [29, р. 83-84]. Однако в целом революция способствовала постепенному успокоению религиозных страстей в стране. Если ко времени Славной революции религия в течение более чем полутора столетий выступала главной угрозой стабильности в политической истории страны, то после 1714 г. все изменилось. Религиозные вопросы, за исключением нескольких эпизодов, отныне мало беспокоили общество [30, р. 182]. Таким образом, одна из главных задач Славной революции — обеспечение религиозной стабильности на основе политического и канонического доминирования Англиканской церкви при условии сохранения веротерпимости к другим протестантским деноминациям, была решена [31, с. 21].
Сказался религиозный вопрос и на партийном размежевании. Несмотря на изначально промонархические позиции, в 1689 г. большинство тори поддержало интервенцию против Якова II — суверена, чьи права они должны были защищать. Тогда тори испугались атаки Якова на Англиканскую церковь, чье положение и стабильность считались для них краеугольным камнем [32, р. 243]. Сложилась уникальная ситуация, когда впервые с момента образования вигов и тори в период Исключительного кризиса обе враждующие партии сплотились против политики непопулярного короля, поддержав вторжение Вильгельма Оранского, хотя каждая по своим соображениям [11, р. 148]. Однако это сближение не продлилось долго. Хотя в 1689 г. партии действовали вместе, трения между ними сохранились, и традиционное противостояние вскоре продолжилось, ответственность за что лежит в основном на вигах [32, р. 253]. Но установлением смешанной администрации из вигов и тори был инициирован процесс идеологической перегруппировки партий. Отныне тори стали активнее оспаривать королевские прерогативы и противостоять политике монарха. В то же время виги, имевшие много общего с новым королем, оставили свой былой радикализм, во многом из-за назначений на высшие посты. Благодаря этому в 1690-е годы стало возможным идентифицировать новое поколение придворных вигов [9, р. 139; 8, р. 257]. Правда, хотя виги и заставили Вильгельма удалить тори, он не хотел от них зависеть. Он желал иметь при себе непартийного человека, который соблюдал бы интересы короны превыше всех остальных [7, р. 372]. Поэтому именно со Славной революции в английской внутренней политике началось основное противостояние XVIII в. между партией двора (вигами) и страны (тори), а также наметилось стремление найти идеальное непартийное правительство.
Весьма сильно Славная революция в Англии повлияла и на события в Шотландии. Хотя в теории после 1603 г. оба королевства оставались независимыми государствами, на практике к 1688 г. английская политика доминировала в управлении всего острова, где в его северной части сложилась система «неосатрапии», когда местный лидер осуществлял почти полный контроль над шотландской политикой и патронажем, гарантируя общественное спокойствие в регионе и лояльность местной элиты Лондону [33, р. 46]. В силу этого, хотя политика Якова II и привела его к изоляции даже в Шотландии, никто из шотландцев не был готов инициировать восстание. Поэтому пока в Англии готовились выступления, Шотландия оставалась лояльной. Шотландская общественность узнала об угрозе вторжения из обращений самого Якова II, а о закулисных переговорах англичан с Вильгельмом Оранским в северном королевстве знали очень немногие [34, р. 116, 118]. Показательно, что только 4 апреля 1689 г. шотландский конвент объявил трон вакантным после бегства Якова II.
Однако этот искусственный мир спокойствия был разрушен в 1688 г. Тогда местные магнаты бросились в яростную политическую схватку друг с другом ради получения расположения нового режима в Лондоне, из-за чего шотландская политика в 1690-х годов стала нестабильной, характеризующейся постоянной борьбой элит, фракций и религиозных фанатиков. Положение усугублялось тем, что Вильгельм Оранский не был заинтересован в шотландских делах [33, р. 47]. Таким образом Шотландия как бы выпала из прежней тесной связи с Англией и даже некоторое время пыталась искать самостоятельные пути в династическом и колониальном вопросе, что в итоге заставило Лондон предложить свой план нормализации ситуации через объединение королевств. Так Славная революция существенно приблизила дату подписания англо-шотландской унии 1707 г. и низведение Шотландии до составной части английского мира.
В качестве отдельного итога Славной революции необходимо выделить и рост влияния женщины в политических делах королевства, что заметно на примерах дочерей Якова II, принцесс Марии и Анны, занявших уникальное положение в политической жизни. Хотя во многом это было связано с тем, что закон и традиции Англии не мешали им претендовать на престол при отсутствии мужских наследников, именно Славная революция заставила британскую элиту рассматривать эту возможность. В правление Якова II взгляды протестантских подданных с надеждой обратились к его старшей дочери Марии, жене Вильгельма Оранского и до июня 1688 г. первой наследнице трона, а также ее сестре Анне, следующей в порядке престолонаследия [35, р. 211]. При этом принцессы играли в событиях 1688-1689 гг. отнюдь не пассивную роль. Показательно, что именно Анна подняла слухи о подмене сына Якова II (так называемый «ребенок из грелки») и усиленно распространяла их для дискредитации своего отца и сводного брата. Исследователи гендерных вопросов небезосновательно считают, что этот скандал повысил политическую роль женщин: никто кроме них не знал особенностей деторождения и не мог обладать компетентным мнением в столь тонком вопросе [36, р. 69, 75; 37, р. 35].
Рост влияния женщины в политике проявился и при обсуждении судьбы трона после бегства Якова. В ходе дебатов в конвенте выделилась небольшая группа политиков во главе с Томасом Осборном, которая стремилась сделать монархом именно Марию, оставив за Вильгельмом лишь титул консорта. Эта идея не прошла не только из-за нежелания Вильгельма быть «привратником» жены, но и Марии, давшей понять, что она не позволит разделить ее и мужа по линии престолонаследия. Как женщина Мария выиграла от установления совместного правления [35, р. 212-213, 217]. В мужской век для женщин было немыслимо управлять мужьями в браке, аналогично было немыслимо для Вильгельма подчиняться власти жены в королевстве. В этом плане политика и отношение полов тесно переплелись. Мария оказалась настолько привязана к супругу, что не имела намерений действовать против его воли. К тому же из-за отсутствия у нее политических амбиций, что по тем временам считалось признаком женской добродетели, она не могла стать угрозой конституции. Со своей стороны Мария была осторожной, чтобы не навредить новому конституционному порядку, подтверждая парламентское мнение, что она «лучшая женщина в мире» [37, р. 37-38]. Как итог — в реальной политике Мария оказалась краеугольным камнем стабильности нового режима. Окажись Вильгельм изначально единственным правителем, он стал бы королем лишь половины нации, если бы вообще смог им стать. Не случайно наиболее серьезные якобитские мятежи против режима имели место уже после ее смерти в 1694 г. [38, р. 140]
В качестве последствий событий 1688-1689 гг. стоит отметить и то, что Славная революция серьезно повлияла на политическую ментальность и идеологию англичан следующего столетия. И в XVIII в. революция продолжала генерировать аргументы для разных политических групп в политических дебатах, касающихся не только проблем престолонаследия, но и роли народа в политическом процессе, природы английских представительных институтов и наиболее общественно важных прав и свобод. В этих дебатах часто звучали споры о наследниках и наследии революции. Например, в эпоху борьбы с первым премьер-министром страны Робертом Уолполом оппозиционные тори стремились вернуться к конституционному балансу, утвержденному революцией. Так оппозиция формулировала популистские и либертанианские версии революционных принципов, взывая к общественному мнению. Оппозиционные деятели стремились изобразить себя как подлинных наследников революции, что делалось как на улицах, так и в прессе [39, р. 352, 366, 385]. О наследии революции вспоминали и в период Американской революции. Безусловно, хотя прямого влияния событий 1688-1689 гг. на происходящее в Америке в 1774-1775 гг. не наблюдалось, между ними прослеживались связи в виде специфической американской традиции и памяти [40]. Кроме того, Славная революция стала первым историческим событием в Великобритании, чьи круглые даты стали широко отмечаться обществом, и единственным, вековые юбилеи которого организованно праздновались трижды. При этом каждый раз празднования затрагивали не только память самой Революции, но в них отражались и текущие события. Например, в 1788 г. при сложных внутри- и внешнеполитических обстоятельствах празднование помогало отвлечься от тяжелых проблем [41, р. 3, 20]. Таким образом, революция превратилась в идейный национальный символ и даже знамя.
Подводя итоги, необходимо отметить, что Славная революция оказалась очень сложным и многофакторным событием, последствия которого не ограничились только принятием билля о правах. Революция количественно и качественно усилила роль парламента, привела к глобальной трансформации английских финансов — так называемой Финансовой революции, создала предпосылки для становления института кабинета министров и падения роли королевской прерогативы. Революция надолго вывела Англию из внешнеполитической изоляции, подняла как никогда остро династический вопрос, обеспечив рост якобитизма, установила правила игры для диссентеров, в целом способствовав ослаблению остроты религиозного вопроса, а также закрепила в политике роль партийных группировок вигов и тори, хотя и заставив несколько видоизменить их первоначальную идеологию. Революция нарушила традиционные связи между Англией и Шотландией, создав базу для будущей унии, на короткий период повысила роль женщины в политике, а также заложила идейные ориентиры для правительственных и оппозиционных политиков в будущих острых дебатах XVIII в. Как видим, хотя события 1688-1689 гг. имеют явный оттенок государственного переворота, его последствия оказываются по настоящему революционными, проявляющимися во всех сферах жизни английского общества, и именно они делают Славную революцию одним из важнейших событий всей британской истории.
Литература
1. Томсинов В. А. «Славная революция» 1688-1689 годов в Англии и Билль о правах. Учебное пособие. М.: Зерцало-М, 2010. 256 с.
2. Кареев Н. И. Две английские революции XVII века. М.: Гос. публич. ист. библиотека России, 2002. 205 с.
3. Ерофеев Н. А. Империя создавалась так: английский колониализм в XVIII веке. М.: Наука, 1964. 175 с.
4. Кертман Л. Е. География, история и культура Англии. М.: Высшая школа, 1979. 384 с.
5. Татаринова К. Н. Очерки по истории Англии (1640-1815). М.: ИМО, 1958. 454 с.
6. Ogg D. The Revolution as a Reinforcement of English Institutions // The Revolution of 1688. Whig Triumph or Palace Revolution? / ed. with an introduction by Gerard M. Straka. Boston: D. C. Heath and C°, 1963. P. 50-58.
7. Lockyer R. Tudor and Stuart Britain: 1471-1714. London: Longman, 1977. 484 p.
8. Jones J. R. Country and Court. England, 1658-1714. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1978. 377 p.
9. Hoppit J. A Land of Liberty? England 1689-1727. Oxford; New York: Oxford University Press, 2002. 580 p.
10. Marshall A. The Age of Faction. Court Politics, 1660-1702. Manchester; New York: Manchester University Press, 1999. 234 p.
11. Claydon T. William III and the Godly Revolution. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
272 p.
12. Schwoerer L. G. Propaganda in the Revolution of 1688-1689 // The American Historical Review. 1977. Vol. 82, N 4 (Oct.). P. 843-874.
13. Nichols G. O. English Government Borrowing, 1660-1688 // The Journal of British Studies. 1971. Vol. 10, N 2 (May). P. 83-104.
14. Quinn S. The Glorious Revolution's Effect on English Private Finance: a Microhistory, 1680-1705 // The Journal of Economic History. 2001. Vol. 61, N 3 (Sep.). P. 593-615.
15. Hill C. The Century of Revolution, 1603-1714. London; New York: Routledge, 2006. 355 p.
16. Braddick M. J. State Formation in Early Modern England c. 1550-1700. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. 448 p.
17. Quinn S. Gold, Silver, and the Glorious Revolution: Arbitrage between Bills of Exchange and Bullion // The Economic History Review. New Series. 1996. Vol. 49, N 3 (Aug.). P. 473-490.
18. Сидоренко Л. В. Финансово-экономические последствия Славной революции как ее основные итоги // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2012. № 10 (24). В 2 ч. Ч. II. C. 181-185.
19. Stump W. D. An Economic Consequence of 1688 // Albion: A Quarterly Journal Concerned with British Studies. Vol. 6, N 1 (Spring). P. 26-35.
20. Prall S. E. The Bloodless Revolution: England, 1688. Madison (Wis.): University of Wisconsin Press, 1985. XVI, 343 p.
21. Ивонина Л. И. Международные отношения в Европе конца XVII в. и Славная революция в Англии 1688-89 гг. Смоленск: СГПУ, 2001. 112 с.
22. Haley K. H. P. The Dutch, the Invasion, and the Alliance of 1689 // The Revolution of 1688-1689: Changing Perspectives / ed. By Lois G. Schwoerer. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 21-34.
23. Cruickshanks E., Erskine-Hill H. The Atterbury Plot. Houndmills, Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2004. 312 p.
24. Szechi D. A Blueprint for Tyranny? Sir Edward Hales and the Catholic Jacobite Response to the Revolution of 1688 // The English Historical Review. 2001. Vol. 116, N 466 (Apr.). P. 342-367.
25. Cherry G. L. The Legal and Philosophical Position ofthe Jacobites, 1688-1689 // The Journal of Modern History. 1950. Vol. 22, N 4 (Dec.). P. 309-321.
26. Gibson W. Dissenters, Anglicans and the Glorious Revolution: The Collection of Cases // The Seventeenth Century. 2007. Vol. 22, N 1 (Spring). P. 168-184.
27. Schochet G. J. John Locke and Religious Toleration // The Revolution of 1688-1689: Changing Perspectives / ed. by Lois G. Schwoerer. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 147-164.
28. Эрлихсон И. М. Основные направления общественно-политической и экономической мысли Англии периода Реставрации и конца XVIII в.: учеб. пособие. Рязань: Ряз. ГПУ им. С. А. Есенина, 2004. 68 с.
29. Mullett C. F. A Case of Allegiance: William Sherlock and the Revolution of 1688 // Huntington Library Quarterly. 1946. Vol. 10, N 1 (Nov.). P. 83-103.
30. Holmes G. Religion and Party in Late Stuart England // Holmes G. Politics, Religion and Society in England: 1679-1742. London: The Hambledon Press, 1986. P. 181-215.
31. Сидоренко Л. В. Религиозные аспекты Славной революции в Англии // Труды кафедры исто-
рии Нового и новейшего времени Санкт-Петербургского государственного университета / сост. Т. Н. Гончарова. Вып. 8. 2012 СПб: Изд-во РХГА, 2012. C. 15-23.
32. Claydon T. Europe and the Making of England, 1660-1760. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. 370 p.
33. Szechi D. George Lockhart of Carnwath, 1681-1731. A Study in Jacobitism. East Linton: Tuckwell Press, 2002. 230 p.
34. Barnes R. P. Scotland and the Glorious Revolution of 1688 // Albion: A Quarterly Journal Concerned with British Studies. 1971. Vol. 3, N 3 (Autumn). P. 116-127.
35. Schwoerer L. G. Women and the Glorious Revolution // Albion: A Quarterly Journal Concerned with British Studies. 1986. Vol. 18, N 2 (Summer). P. 195-218.
36. Weil R. J. The Politics of Legitimacy: Women and the Warming-pan Scandal // The Revolution of 1688-1689: Changing Perspectives / ed. by Lois G. Schwoerer. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 65-82.
37. Kent S. K. Gender and Power in Britain, 1640-1990. London; New York: Routledge, 1999. 364 p.
38. Speck W. A. William — and Mary? // The Revolution of 1688-1689: Changing Perspectives / ed. by Lois G. Schwoerer. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 131-146.
39. Wilson K. Inventing Revolution: 1688 and Eighteenth-Century Popular Politics // The Journal of British Studies.1989. Vol. 28, N 4 (Oct.). P. 349-386.
40. Lewis T. B. A Revolutionary Tradition, 1689-1774: "There Was a Revolution Here as Well as in England" // The New England Quarterly. 1973. Vol. 46, N 3 (Sep.). P. 424-438.
41. Schwoerer L. G. Celebrating the Glorious Revolution, 1689-1989 // Albion: A Quarterly Journal Concerned with British Studies. 1990. Vol. 22, N 1 (Spring). P. 1-20.
Статья поступила в редакцию 22 февраля 2013 г.
