CC BY
197
ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 3 (15). С. 211-218. УДК 63.3(0)53
DOI 10.25513/2312-1300.2017.3.211-218
А. М. Абидулин, С. В. Кривов
ИСТОРИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ФОРМИРОВАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ: СТАНОВЛЕНИЕ, РАЗВИТИЕ, ПРОТИВОРЕЧИЯ
Анализируются процессы, повлиявшие на формирование национальной идентичности в Османской империи в конце XIX - начале XX в. Новые идеологические ориентиры стремительно меняющегося XIX в. существенно изменили механизмы функционирования власти, политические практики, общественное устройство, формы и методы политической, религиозной пропаганды как внутри, так и за пределами Османской империи. Гибкость османской имперской доктрины была сформирована как исламскими традиционными ценностями, так и влиянием европейских ценностей и институтов, привнесённых реформами танзимата. Одновременно с этим в данный период начинается формирование национальной идентичности в османском обществе. Во многом этому способствовало изменение официальной идеологии «османизма» на «панисламизм». Как известно, в континентальных империях идеология сформирована системой идей и взглядов по вопросам, связанным с основами государственности и механизмами функционирования и взаимодействия власти и общества. Государственная идеология в Османской империи охватывала различные проблемы общественного устройства и была представлена различными формами легитимизации власти. Во время кризисов власти в Османской империи многогранные идеологические конструкции и имперская культура всегда становились важнейшими инструментами стабилизации имперской власти. В последней четверти XIX в. смена идеологии привела к временной стабилизации османского общества, но вместе с тем создала возможность развития национального самосознания и национальной идентичности.
Ключевые слова: Османская империя; османизм; панисламизм; национальная идентичность; султан Абдул-Хамид II.
A. M. Abidulin, S. V. Krivov
HISTORICAL ASPECTS OF THE FORMATION OF NATIONAL IDENTITY IN THE OTTOMAN EMPIRE: FORMATION, DEVELOPMENT, CONTRADICTIONS
The article analyzes the processes that influenced the formation of national identity in the Ottoman Empire in the late 19th and early 20th century. The new ideological guidelines of the rapidly changing XIX century have significantly changed the mechanisms of the functioning of power, political practices, social structure, forms and methods of political and religious propaganda both inside and outside the Ottoman Empire. The flexibility of the Ottoman imperial doctrine was shaped both by Islamic traditional values and by the influence of European values and institutions introduced by the Tanzimat reforms. Simultaneously, during this period, the formation of national identity in the Ottoman society begins. In many ways, this was facilitated by a change in the official ideology of "Ottomanism" to "pan-Islamism." As is known, in continental empires ideology is formed by a system of ideas and views on issues related to the foundations of statehood and the mechanisms of the functioning and interaction of power and society. The state ideology in the Ottoman Empire encompassed various problems of the social system and was represented by various forms of legitimizing power. During the crises of power in the Ottoman Empire, both multifaceted ideological constructions and imperial culture have always become the most important tools for stabilizing imperial power. In the last quarter of the 19th century, the change of ideology led to the temporary stabilization of Ottoman society, but at the same time created the opportunity for the development of national identity and national identity.
Keywords: Ottoman Empire; Osmanism; Pan-Islamism; national identity; Sultan Abdul-Hamid II.
© Абидулин А. М., Кривов С. В., 2017
Развитие капиталистических отношений и постепенное включение Османской империи в мировую систему капиталистических отношений не могло проходить безболезненно, учитывая традиционный уклад экономики и общественного устройства в государстве. Ко всему прочему, развитие капитализма во многом тормозилось традиционным исламским мировоззрением, господством религиозных догм. К этому времени стало понятно, что на Ближнем Востоке религиозное сознание начало оказывать обратное воздействие на ход исторического процесса, который приобретал циклическую замкнутость. Разорвать её не представлялось возможным без значительных преобразований традиционного религиозного мировоззрения в обществе и сопутствующих этому мировоззрению иерархических принципов и социальных нормативов, а также формирования национальных государств.
Султан Абдул-Хамид II претендовал на признание своей неограниченной духовной власти не только в Османской империи, но и во всём мусульманском мире [1, р. 227]. В связи с этим исследование процессов формирования национального самосознания и национальной идентичности, ставшей отправной точкой в образовании модели национального государства, не представляется возможным без анализа имперских практик, институтов государственной власти и имперских идеологических концепций.
Как мы знаем, до последней четверти XIX в. на Ближнем Востоке не возникало идей религиозных реформ, подобных Реформации в Европе. Идеи реформ впервые получили оформление в концепции «панисламизма» Джамал ад-Дина ал-Афгани лишь в 70-х гг. XIX в. Эти реформы были подготовлены и обусловлены достаточно длительным процессом европеизации, который имел как положительные, так и отрицательные последствия для общества и государства. Итоги европеизации стали вполне заметными в Османской империи уже во второй половине XIX в. Ответом на эти процессы, которые постепенно вели к колониальному порабощению, стала национальная реакция в форме религиозного единства, теорией для которой стали концепции ал-Афгани, а практикой -усиление духовной власти османского султа-
на. Ислам, получив новое толкование, стал действенным средством самозащиты для мусульманских народов [2, р. 17-18; 3, р. 13; 4, р. 176]. Во многом формирование данной концепции стало причиной развития национального самосознания на Востоке.
Изучая империи, в первую очередь стоит обратить внимание на два основных аспекта, имеющих отношение к их изменчивости и долговечности, которые заслуживают отдельного исследования. Это прежде всего признание или подтверждение законности «легитимизации» власти и её стабилизация. В то время когда Османская империя вошла в период кризиса, перед султаном и Высокой Портой встала проблема стабилизации имперской власти. Ответом на кризис явилась разработка на основе теории ал-Афгани государственной идеологии «панисламизма», имевшей изначально наднациональный, но уже, в отличие от «османизма», религиозный характер. Эта идеология была направлена против сепаратистских настроений и формировавшейся национальной идентичности многонациональной Османской империи.
Рассматривая основы панисламистской доктрины, можно выделить в качестве основного инструментария данной концепции высокий уровень динамизма и гибкости политической и духовной власти и имперской элиты. Традиционные идеи, символы, мифы, ритуалы были переработаны властью и получили новую концепцию с целью приспособиться к меняющимся обстоятельствам и вызовам эпохи.
Последняя четверть XIX в., на которую приходится период правления султана Аб-дул-Хамида II, наверное, имеет основополагающее значение в формировании национального самосознания в Османской империи. В этот период происходит оформление официальной государственной идеологии «панисламизма», оказавшей непосредственное влияние как на развитие общества в Османской империи, так и во всём исламском мире. Вместе с этим на данный период приходится завершение процесса включения империи в мировую экономическую систему, что не могло не сказаться на начале процесса формирования национального самосознания.
В этот период как внутренняя, так и внешняя политика Османской империи на-
прямую была связана с официальной государственной идеологией «панисламизма». Конституция 1876 г., принятая практически сразу после вступления султана на престол, провозглашала идеи исламского единства. Так, по Конституции 1876 г. ислам провозглашается официальной религией Османской империи, а султан являлся официальным защитником ислама (п. 3) [5, р. 12; 6, р. 20-21]. Во многом именно отказ от идей «османиз-ма» и переход на выделение определённых наций, имеющих одинаковую религиозную идентичность, стал отправной точкой в процессе формирования наций в Османской империи. Причём это касалось этносов, имевших принадлежность как к исламу, так и к христианству. Фактически доктрина «панисламизма» несла в себе две составляющие: первая, практически сразу заметная для османских властей - это укрепление государства, вторая - центробежная, которая несла в себе опасность распада империи на национальные государства. Как видим, обе составляющие доктрины «панисламизма» проявили себя в конце XIX - начале XX в.
Другим фактором, повлиявшим на формирование национальных идей, стала русско-турецкая война 1877-1878 гг. Она внесла значительные коррективы в планы государственного строительства в Османской империи. Возможности межкультурного и межконфессионального диалога были исчерпаны во внешней и внутренней политике Османской империи, поэтому оставалась только возможная поддержка власти со стороны мусульманского населения как внутри, так и за пределами государства.
Миграция мусульманского населения с Балкан привела к тому, что численность мусульман в самой Османской империи достигла 70 % от всего населения. Эти демографические изменения не могли не оказать влияния на политику империи [7, р. 129; 8, р. 45; 9, р. 122-123; 10, р. 283-285]. Непрекращающийся в годы русско-турецкой войны 1877-1878 гг. поток беженцев с Балкан привёл к тому, что османское правительство было вынуждено решать различные гуманитарные проблемы. Всего за годы войны количество беженцев по разным подсчётам достигло полутора миллионов мусульман. Большинство стремилось в столицу империи, поэтому ос-
новные потоки беженцев проходили через Стамбул. В 1878 г. число беженцев в Стамбуле достигало в разные месяцы до 200 000 человек. Власти разместили беженцев в мечетях и медресе, пустующих помещениях постоялых дворов, обителях дервишей. В зимнее время основной проблемой для властей стало обеспечение беженцев продовольствием и топливом. Кроме того, несмотря на принятые меры, вызывало озабоченность санитарно-эпидемическое состояние города. Большое скопление людей, зачастую находившихся в антисанитарных условиях, вызывало эпидемии инфекционных заболеваний, в особенности тифа. С другой стороны, для властей такое скопление людей в столице было чревато опасностью возникновения антиправительственных волнений [11, р. 104-105].
Рост национального самосознания напрямую был связан с изменениями взглядов в среде османской интеллигенции. До конца XIX в. османские интеллектуалы использовали слово «турок» для обозначения неграмотных сельских жителей Анатолии. Представители элиты османского общества называли себя османами, а не турками. Таким образом, эти различия в османском обществе не имели в своей основе этнической принадлежности.
Османский язык, как полагали османские интеллектуалы, хоть и был тюркским языком в своей основе, на самом деле представлял собой смесь тюркского, персидского и арабского языковых компонентов. Причём его лексика, особенно в литературных произведениях, могла содержать до 80-90 % арабских и персидских слов. Таким образом, тюркский языковый компонент имел второстепенное значение в формировании османского языка. Даже название «Турция», которое использовали европейцы для определения мусульманских частей Османской империи, было полностью западным, позднее заимствованным в самой Турции [12, р. 17].
В арабских землях империи в течение долгого времени слово «араб» имело коннотацию «бедуин пустыни». К примеру, в таком значении его использовал в своих произведениях Ибн Халдун. Как и понятие «турок», «араб» имело уничижительный смысл, но арабы свой язык называли арабским [13, р. 17; 14, р. 52].
ISSN 2312-1300
213
В Османской империи довольно долгое время арабский язык имел второстепенное значение и являлся языком религиозного обучения. Для тех, кто хотел добиться успехов в государственной или военной службе, было необходимо знание османского языка.
Таким образом, фактически из всех народов Ближнего Востока только иранцы имели национальную идентификацию, содержавшую в своей основе язык и культуру, базировавшиеся ещё на доисламском прошлом. Но иранцы, исповедовавшие шиизм, считали себя единственными последователями истинной религии в отличие от других народов, которых они называли еретиками.
Все эти факторы, по мнению Н. Кедди, привели к тому, что важным элементом перехода от исламских религиозных ценностей к формированию национального самосознания стал панисламизм. Концептуальная теория ал-Афгани с ориентиром не только на традиционные исламские ценности, но и на формирующиеся национальные чувства оказалась востребованной как властью, так и обществом.
Несмотря на то что панисламизм всегда говорил о единстве своих сторонников в противовес неисламскому миру, при ближайшем рассмотрении панисламизм имеет больше сходства с современными националистическими движениями [12, p. 18].
Молодая османская интеллигенция в 60-70-х гг. XIX в. разочаровалась в европеизации страны и реформах танзимата. По мнению османской интеллигенции, реформы в основном имели положительное значение для христианских народов Османской империи. Кроме того, под влиянием объединения Италии и Германии и возникшего панславизма часть османской интеллигенции, объединившаяся в общество «Новые османы» во главе с Намыком Кемалем, начала формировать теоретические концепции исламского единства "Ittihad-i Islam " [15, p. 270-279; 16, p. 48-50].
События 1880-х гг. в мусульманском мире, когда в 1881-1883 гг. Франция навязала Тунису свой протекторат, а Египет был оккупирован англичанами при формальном сохранении прав Турции на эту территорию, показали, что исламский мир оказался перед угрозой полной потери духовного и полити-
ческого суверенитета. Поэтому мусульманское население, как в Османской империи, так и в других странах, начало искать поддержку у одного из самых сильных и влиятельных восточных правителей - султана Абдул-Хамида II [17, р. 59-62; 18, р. 220].
Между тем власть в Османской империи также понимала, что концепция объединения мусульман, основанная на религии, могла быть противопоставлена растущему национализму в мусульманских странах. Ещё в 1881 г. Ораби-паша возглавил выступление Каирского гарнизона, проходившее под лозунгом «Египет для египтян» и направленное против засилья турок в египетской армии. Это восстание привело к отставке правительства хедива Тауфик-паши и созданию египетского национального правительства. К тому же панисламизм мог быть одновременно противопоставлен растущему британскому влиянию. Но, безусловно, такого сравнения недостаточно, чтобы установить прямые связи панисламизма с национализмом [12, р. 20].
Используя механизмы привлечения восточного традиционного массового сознания, панисламизм содержал в себе несколько особенностей, которые позже стали главными особенностями мусульманского национализма, а именно: враждебность Западу, прежде всего западному завоеванию и экспансии, идентификацию с великолепным прошлым, утверждение превосходства местной культуры (в данном случае ислама) над всеми другими, объединение консервативных и либеральных взглядов для общих целей.
Султан Абдул-Хамид II достаточно осторожно относился к формирующемуся национальному самосознанию у народов Османской империи. Беседуя с известным путешественником и востоковедом Арминием Вамбери, он говорил: «Мы не станем обращаться к национализму. Все мусульмане братья, и, если мы начнем их разделять по национальным признакам, это может привести к конфликтам в обществе» [19, р. 365]. Несмотря на эти высказывания, вполне возможно утверждать, что Абдул-Хамид II, как и его предшественники, понимал значение и место турецкой нации в государстве. Но поскольку империя была многонациональным государством, он понимал, что вера,
подкреплённая идеей духовного единства, была более прочным связующим звеном, чем национализм.
В XIX в. на Ближнем и Среднем Востоке, наряду с исламской общностью [ummet], постепенно формируется новый тип идентичности - национальность [uyrukluk, tâbiiyet], а также новая форма политической организации - национальное государство [ulus devlet]. Оба явления получают распространение в Османской империи на фоне осознания со стороны политической элиты необходимости установления светского принципа государственного и национального строительства взамен более архаичной системы привилегий (капитуляций), носящей конфессиональный характер, а также необходимости консолидации османского контроля над нетурецкими провинциями. Становление политической нации приводит в конечном итоге к законодательному оформлению национального гражданства и связанным с ним атрибутам и процедурам.
С лингвистической точки зрения в османском и в современном турецком языке присутствует двойственность соотнесения понятий национальность и гражданство, что характерно и для европейских языков и во многом обусловлено разновременностью возникновения этих явлений. Так, гражданство включает в себя набор прав и обязанностей индивидов, в то время как национальность относится к способу их инкорпорирования в национальное государство, а также указывает на их статус. Понятие гражданство [citoyenneté] возникло в ходе Французской революции и, будучи продуктом эпохи Просвещения XVIII в., стало ключевым элементом постреволюционного законодательства. Напротив, национальность [nationalité] является более поздней категорией, став в XIX в. юридически формальным обозначением различий между иностранцами и французами, не существовавших во времена Старого режима. По словам Нуарьеля, «термин и правой концепт национальности как формальной связи между индивидом и государством формировался в течение всего XIX в.» [20].
В современном турецком языке uyrukluk и yurtta§lik используются в отношении национальности и гражданства наряду с анало-
гами арабского происхождения - tabiyet и vatanda§lik соответственно [21, p. 5]. При этом tabiiyet сегодня практически не используется, имея более широкое хождение в османский период. Так, принятый в 1869 г. закон о гражданстве получил название Tabiiyet-i Osmaniye Kanunu. Хотя термины Yurttaslik (Vatandaslik) и Uyrukluk (Tabiyet) в равной степени обозначают правовую связь индивида и государства, существуют дискуссии относительно полного соответствия их значений. Айбай полагает, что определённая терминологическая путаница имеет историческую обусловленность, связанную с многосоставным характером османской общности, а также относительно поздним становлением гражданственности в классическом европейском понимании этого слова. Так, uyrukluk, по его мнению, может использоваться для обозначения принадлежности к нации, в то время как понятия yurtta§lik (vatanda§lik) являются аналогом гражданства в турецком языке и, согласно официальным документам, граждане Турции именуются Türk Vatanda^i [Ibid., p. 10].
До середины XIX в., согласно традиции, немусульмане получали протекцию в порядке проживания в исламском мире [dar alislam], что обеспечивалось как частными договорённостями [ahd al-dhimmah] между имамами и лидерами немусульманских общин зимми, так и общим правилом [aman camm] о защите иностранцев. В обоих случаях предусматривались некоторые ограничения для немусульман при соблюдении протекции, а также особые подходы к налогообложению и правосудию, которые впоследствии стали рассматриваться как привилегии. Возникнув ещё в XII в., такая практика получает распространение в османских капитуляциях (imtiyazat), заключаемых между Блестящей Портой и европейскими державами. В предоставлении привилегий иностранцам (harbis) османы стремились к строгому исполнению фикха в соответствии с ханафит-ским мазхабом. При этом иностранные торговцы в османских городах формировали общности (millet), а их представители получали патенты (berat) от султана. С XVII в. европейские державы стали требовать полной экстерриториальности для своих торговцев, однако Порта продолжала рассматри-
ISSN 2312-13QQ
215
вать их сообщества в качестве обычных мил-летов. При рассмотрении дел гражданского характера внутри миллета религиозные и консульские суды имели всегда полную юрисдикцию, тогда как случаи вовлечения в правоотношения мусульман и уголовные дела оставались за османскими судами, что не исключало предоставления иностранцам юридических гарантий по процессам в османских судах. При переходе европейцев в ислам они подпадали под юрисдикцию османских судов. Впрочем, начиная с XVIII в. правительство Топкапы было более не в состоянии противостоять западным требованиям. Наконец, султан Селим III (1789-1807) решил ввести практику продажи привилегий своим немусульманским подданным за 1 500 пиастров, что способствовало постепенному стиранию граней между европейскими купцами (Awrupa tujjan) и мусульманами-торговцами (khayriyye tujjan), также приобретавшими лицензию за 1 200 пиастров [22, р. 72].
В XIX в. упразднение капитуляций стало первостепенной задачей реформ танзима-та, когда в 1867 г. был издан фирман, установивший равные условия для подданных и иностранцев, что вызвало недовольство европейских держав, а Али-паша даже пообещал принять французский Гражданский кодекс в порядке успокоения французского недовольства [15, р. 252]. Для предотвращения злоупотреблений в этой сфере в 1869 г. Али-паша принял первый османский закон о гражданстве, определявший, на кого распространяется власть султана. Гражданство, следовательно, первоначально рассматривалось как проблема отношения к действующей власти за пределами юрисдикции исламского права. В этом же году султан направил европейским державам меморандум, осуждающий незаконность многих капитуляций: фискальной протекции, экстерриториальности консульской юрисдикции, сложностей преследования криминальных проступков со стороны иностранцев и т. д.
Не следует забывать, что в начале XIX в. Османская империя была широкой мозаикой наций, общностей и привилегий с неэффективной системой управления. План всесторонних реформ, известный как танзи-мат (букв. - реорганизация), начавшись в 1839 г., стал попыткой борьбы с упадком
центрального бюрократического аппарата и затрагивал различные сферы, включая военное управление, экономическую, налоговую и образовательную системы. При этом приходилось поддерживать непростой баланс между традиционным конфессиональным коммунитаризмом (миллетной системой) и принудительной османизацией (osmanlila§ma). И та и другая задачи встречали сопротивление как со стороны аристократической верхушки миллетов, так и со стороны нетурецкого населения, рассматривавшего османизацию в качестве политики по отуречиванию (tatnk).
Первый османский закон о гражданстве [Gülhane Hatt-i §erif], а также принятый в 1876 г. Основной закон [qanun-i esasi] стали фундаментом всего процесса реформ. Был установлен принцип отцовского jus sanguinis, т. е. получения гражданства в качестве наследования по отцовской линии, а лица, родившиеся на османской земле от иностранных родителей, могли претендовать на османское гражданство лишь по прошествии трёх лет после достижения совершеннолетнего возраста (ст. 2). Получение гражданства по натурализации требовало проживания на территории империи в течение 5 лет (ст. 3) или давалось за индивидуальные заслуги (ст. 4) [6]. Примечательно, что среди способов получения османского гражданства не упоминался переход в ислам, что явилось разрывом с традицией, которую новый закон полностью не отменял, но способствовал утверждению светского доминирования над ней. Правительство, впрочем, продолжало рассматривать переход в ислам как достаточную причину для исключительного предоставления гражданства по ст. 4. Значительной инновацией было и то, что получение гражданства при переходе в ислам теперь могло быть запрашиваемым, но не предоставлялось автоматически, как было ранее [23, p. 51-52]. Возникновение двусмысленности в этом плане привело к тому, что в 1873 г. османские и персидские власти даже заключили соглашение, по которому персидские резиденты империи рассматривались как иностранцы, даже если они были мусульманами (ст. 6).
Не осталась без изменений и сложная система управления территориями и прожи-
вающими на них этносами. Хотя юридически по закону 1869 г. османские мусульмане и немусульмане принадлежали к одной политической общности на равной основе, даже при сохранении миллетной системы, в некоторых частях империи, получивших автономию при османском политическом и религиозном сюзеренитете, практиковалась система местных прав и обязанностей по отношению к жителям отдельных провинций. Поэтому в дополнение к османской национальности в автономных провинциях возникло обозначение автохтонной национальности (Yerel Milliyet) [5].
В начале XX в. наднациональные идеологии уходят в прошлое и им на смену приходят идеологии странового национализма; применительно к Османской империи - это идеи турецкого национализма.
ЛИТЕРАТУРА
1. Turkone M. Siyasi ideoloji Olarak islamciligin Dogugu. - istanbul : iletigim Yayinlari, 1991. -346 p.
2. Deringil S. The Well-Protected Domains. - L. ; N. Y. : I. B. Tauris, 2004. - 260 p.
3. Hulagu M. Pan-islamizm Osmanlilarin Son Umudu. - izmir : Yitik Hazine Yayinlari, 2006. -272 p.
4. Ortayli i. imparatorlugun En Uzun Yuzyili. - istanbul : Alkim Yayinevi, 2006. - 280 p.
5. Nallino C. A. Notes on the Nature of the "Caliphate" in General and on the Alleged "Ottoman Caliphate". - Rome : Press of the Foreign Office, 1919. - 32 p.
6. La constitution ottomane du 7 zilhidjé 1293 (23 décembre 1876) / expliquée et annotée par A. Ubicini. - P. : A. Cotillon et Cie, 1877. - 69 p.
7. Karpat K. Osmanli Modernlegmesi. Toplum, Kuramsal Degisim ve Nufus. - Ankara : imge Kitabevi, 2002. - 163 p.
8. Karpat K. An Inquiry in to the Social Foundation of Nationalism in the Ottoman State: From So-
cial Estates to Classes, From Millet to Nationalism : Research Monograph. - No. 39. - Princeton : Princeton University, 1973.
9. Kodaman B. Sultan II. Abdülhamid Devri Dogu Anadolu politikasi. - Ankara : Türk Kültürünü Aragtirma Enstitüsü, 1987. - 156 p.
10. ipek N. Rumeli'den Anadolu'ya Türk Gôçleri. -Ankara : Türk Tarih Kurumu Basimevi, 1994. -260 p.
11. Georgeon F. Sultan II. Abdülhamid. - istanbul : Homes Kitabevi, 2006. - 544 p.
12. Keddie N. R. Pan-Islam as Proto-Nationalism // The Journal of Modern History. - 1969. -Vol. 41, No. 1. - P. 17-28.
13. Lewis B. The Arabs In History. - L. ; N. Y. : Hutchinson's University Library, 1950. - 196 p.
14. Haim S. Arab Nationalism: An Anthology. -Berkeley : University of California Press, 1962. -255 p.
15. Davison R. Reform in the Ottoman Empire, 1856-1876. - Princeton : Princeton University Press, 1963. - 479 p.
16. Smith W. C. The "Ulama" in Indian Politics // Politics and Society in India / ed. by C. H. Philips. - L. : Allen & Unwin, 1963. - 190 p.
17. Mardin $. The Genesis of Young Ottoman Thought: A Study in the Modernization of Turkish Political Ideas. - Princeton ; New Jersey : Princeton University Press, 1962. - 456 p.
18. Berkes N. The Development of Secularism in Turkey. - Montreal : McGill University Press, 1964. - 537 p.
19. Alder L., Darby R. The Dervish of Windsor Castle: The Life of Arminius Vambery. - L. : Bach-man and Turner, 1979. - 512 p.
20. Noiriel G. État, nation et immigration. Vers une histoire du pouvoir. - P. ; Berlin : Coll. Socio-Histoires, 2001. - 399 p.
21. Aybay R. Vatandaglik Hukuku. - Istanbul : Aybay Yayinlari, 2008. - 520 p.
22. Parolin G. P. Citizenship in the Arab World. Kin, Religion and Nation-State. - Amsterdam : Amsterdam University Press, 2009. - 187 p.
23. Salem E. De la nationalite' en Turquie // Journal de Droit international. - 1907. - Prive 34. -P. 51-56.
Информация о статье
Дата поступления 26 июня 2017 г.
Дата принятия в печать 12 июля 2017 г.
Сведения об авторах
Абидулин Алим Маратович - канд. ист. наук, доцент кафедры восточных языков и лин-гвокультурологии Института международных отношений и мировой истории Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия)
Article info
Received June 26, 2017
Accepted July 12, 2017
About the authors
Abidulin Alim Maratovich - Candidate of Historical sciences, Associate Professor of the Department of Oriental Languages and Linguistics of the Institute of International Relations and World History of Lobachevsky Nizhny Novgorod State University (Nizhny Novgorod, Russia)
ISSN 2312-1300
217
Адрес для корреспонденции: 603005, Россия, Нижний Новгород, ул. Ульянова, 2 E-mail: [email protected]
Кривов Сергей Валерьевич - канд. ист. наук, доцент кафедры теории политики и коммуникации Института международных отношений и мировой истории Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия) Адрес для корреспонденции: 603005, Россия, Нижний Новгород, ул. Ульянова, 2
E-mail: [email protected] Для цитирования
Абидулин А. М., Кривов С. В. Исторические аспекты формирования национальной идентичности в Османской империи: становление, развитие, противоречия // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 3 (15). С. 211-218.
Postal address: 2, Ulyanova ul., Nizhny Novgorod, 603005, Russia
E-mail: [email protected]
Krivov Sergey Valeryevich - Candidate of Historical sciences, Associate Professor of the Department of Theory of Politics and Communication of the Institute of International Relations and World History of Lobachevsky Nizhny Novgorod State University (Nizhny Novgorod, Russia) Postal address: 2, Ulyanova ul., Nizhny Novgorod, 603005, Russia
E-mail: [email protected] For citations
Abidulin A. M., Krivov S. V. Historical Aspects of the Formation of National Identity in the Ottoman Empire: Formation, Development, Contradictions. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2017, no. 3 (15), pp. 211-218. (in Russian).
