CC BY
59
РО! 10.34216/1998-0817-2019-25-2-154-158 УДК 821.161.1.09(470)"20 "
Дымченко Анастасия Сергеевна
Северный (Арктический) федеральный университет им. М.В. Ломоносова, г. Архангельск
antipina.anastasija41@yandex.ru
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРОЗА О ПЕТРОВСКОЙ ЭПОХЕ В АРХАНГЕЛОГОРОДСКОМ ЛОКАЛЬНОМ ТЕКСТЕ: РОМАНЫ «ПЕТР ПЕРВЫЙ» А.Н. ТОЛСТОГО И «РОССИЯ МОЛОДАЯ» Ю.П. ГЕРМАНА
В статье рассматривается образ Архангельска в исторических романах об эпохе Петра I: «Петр Первый» А.Н. Толстого и «Россия молодая» Ю.П. Германа. Показана закономерность обращения советских писателей 1930-х - 1940-х годов к теме петровских преобразований, а также неизбежность введения образа Архангельска и хронотопа Русского Севера в художественную ткань исторических романов о Петре. Также дан анализ различий в подходах А. Толстого и Ю. Германа к изображению Архангельска: творческое переосмысление пространства города А. Толстым усиливает идею противостояния западноевропейского прогресса и древнерусской косности, выраженную в романе, тогда как для Ю. Германа первостепенную значимость имеет сохранение на Севере исконных традиций кораблестроения. Помимо этого, в статье прослежена преемственность между романом Ю. Германа и малой прозой Б. Шергина.
Ключевые слова: исторический роман, советская литература, А.Н. Толстой, Ю.П. Герман, Северный текст русской литературы, городской локальный текст, локально-исторический метод.
Рассматривая примеры исторической прозы, которые принадлежат архангелого-родскому локальному тексту, можно выделить две эпохи, вызывающие интерес у авторов исторического жанра: во-первых, это время Петра I и войны со шведами, а во-вторых - период революций 1917 года и Гражданской войны. Петровской эпохе и противостоянию России и Швеции посвящено два крупных исторических романа эпохи соцреализма: «Петр Первый» А.Н. Толстого и «Россия молодая» Ю. Германа.
Фигура Петра I теснейшим образом связана не только с Петербургом, но и с Архангельском, ведь именно в Архангельске Петр создал первый в России морской порт международного значения. Как история Архангельска в ее легендарном и научном вариантах немыслима без Петра I, так и биография царя-реформатора и любые нарративы, ее транслирующие, так или иначе затрагивают пространство Архангельского Севера. Следовательно, авторы художественных текстов, посвященных Петровской эпохе, не могли обойти вниманием Архангельск и, естественно, сталкивались с проблемой воссоздания образа города в произведении, независимо от того, были ли эти авторы знакомы с городом лично или нет.
Значительное количество путевых текстов и получившие распространение мифопоэтические стереотипные представления о Русском Севере давали авторам возможность создавать более-менее достоверный образ местности и наделять его устойчивыми качествами, такими как удаленность от столицы и труднодоступность, с одной стороны, а с другой - открытость западному миру, Европе через морские ворота. Константные признаки местности напрямую связаны и со сформировавшимся в литературе образом помора, представляющего собой особый вариант русского национального характера,
квинтэссенцию его специфических качеств: честности, простоты, вместе с тем выносливости в борьбе с тяжелыми погодными условиями и с морской стихией, предприимчивости, силы, свободолюбия.
Произведения А.Н. Толстого и Ю.П. Германа о петровской эпохе были созданы как попытка художественного обоснования идеи государственного строительства, а роман Германа - еще и как ответ на Великую Отечественную войну, и эти аспекты следует признать ведущими в идейной подоплеке романов. В период активной индустриализации страны, а также в ситуации военной угрозы 1941-1945 годов были востребованы в том числе такие стороны петровской темы, как способность народа пережить все исторические катаклизмы и одолеть внутреннего и внешнего врага. Индустриализация 1930-х годов была связана и с новым этапом собирания русских земель уже в рамках советского государственного проекта, что приняло форму создания новой советской «империи» с сильным лидером во главе ее. Е.Д. Гордина отмечает, что в 1930-е годы идея государственного строительства, заменившая собой в СССР идею «мирового пожара» революции, настолько перестроила массовое сознание, что стали возможными произведения, немыслимые в 1920-е, а именно -исторические романы о государе [3, с. 95]. «Могущество и процветание страны всегда, несмотря на все личные переживания, остается главной целью жизни государя. Вся она предстает как служение народу, нередко - не понимающему сути происходивших преобразований и сопротивляющемуся им» [3, с. 95], - эта характеристика является родовым признаком для исторических романов такого типа, и она справедлива для рассматриваемых нами произведений А. Толстого и Ю. Германа.
В романе А.Н. Толстого «Петр Первый» (19341945) Архангельск как город-порт становится ме-
154
Вестник КГУ ^ № 2. 2019
© Дымченко А.С., 2019
стом встречи Востока (Руси) и Запада (прогрессивной Европы), что делает эпизод первого визита Петра в Архангельск концептуально значимым для всего произведения. Толстой, видимо, не столько от незнания местности, сколько для придания эпизоду большей контрастности несколько меняет функции двинских берегов: на левом - западном -берегу автор располагает корабельную пристань, где во всем блеске красуются богатые океанские корабли, правый же берег - восточный - становится у него воплощением кондовой Московской Руси: «Там была все та же Русь, - колокольни да раскиданные, как от ленивой скуки, избенки, заборы, кучи навозу. У берега - сотни лодок и паузки, груженные сырьем, прикрытые рогожами. <...> Богатый и важный, грозный золотом и пушками, европейский берег с презрительным недоумением вот уже более столетия глядел на берег восточный, как господин на раба» [6, с. 208-209].
Перед Петром I стоит задача сломить вековой порядок вещей, и одна из точек приложения его усилий - Архангельск. С помощью подробно детализованных, ярких описаний корабельной пристани, гостиного двора автор добивается достоверной визуальной картинки, зримой передачи хронотопа. Однако основную идейную нагрузку, на наш взгляд, несет в этом фрагменте романа не урбанистическое, а природное начало в описаниях города.
Толстой сумел верно подметить характернейшую для Архангельска особенность: включенность города в «природную раму окрестностей» (выражение Н.П. Анциферова): описание города начинается с динамического изображения пейзажа: «Поднялось небывалой величины солнце над темными краями лесов, лучи распались по небу, ударили в берег, в камни, в сосны» [6, с. 208]. Далее автор, создавая образ местности, сосредоточивает свое внимание на изображении водного пространства, которое в тексте романа, коррелируя с образом моря, может прочитываться как символ свободы, изменения, расширения ментальных и географических границ. Петр находится в союзе с водно-воздушной стихией, и двинской ветер уносит у него одно из писем жены, пытающейся, как и вся старая Русь, препятствовать его делам: «Он засмеялся. Ненужное письмецо, сорванное ветром у него с колена, взлетело и вдалеке пропало в волнах.» [6, с. 216-217].
Петр, таким образом, попадая в Архангельск, изолирует себя от московского царского двора с его старыми порядками, вкладывает свои силы в создание флота и, как следствие, в переустройство всего государства. Впереди великого царя ждет еще тяжелая и долгая Северная война, в горниле которой преобразится русская армия, но начало великим преобразованиям положено все-таки в Архангельске.
Важное различие между романами А. Толстого и Ю. Германа состоит в том, что А. Толстой,
несмотря на все аллюзии с современностью, воссоздает колорит эпохи, дух старинной Руси; Ю. Герман же более явно модернизирует историю, заставляя героев-протагонистов говорить на языке революционной эпохи ХХ века.
Сюжетным центром «России молодой» становится судьба человека из народа, борьба народа с угнетателями; соответственно, значительная часть событий происходит не в столице, а на Севере - малой родине главного героя Ивана Рябова.
Знакомство с Архангельским Севером происходит для читателя «России молодой» сначала заочно: мы узнаем, что Север является хранилищем забытого корабельного искусства, и именно туда следует идти, чтобы возродить былую мощь страны. Архангельск как центр Русского Севера представляет собой в романе Германа хранилище русской культуры и морского знания, Север чудесным образом консервирует древние национальные традиции, которые в ситуации военного противостояния оказываются ценнее современных, но чужеродных западноевропейских технологий.
Ю. Герман вводит в словарь своего романа лексические обороты, активно использовавшиеся в прозе Б.В. Шергина: «Архангельский город -всему морю ворот», «морского дела старатели», «море - наше поле», «морское художество». Наша убежденность в том, что использование Ю. Германом словаря художественных текстов Б. Шергина является именно цитированием, а не совпадением, обусловлена не только общей для произведений обоих писателей темой Архангельского Севера, но и тем, что в «России молодой» присутствуют фрагменты, прямо указывающие на связь романа с малой прозой Б. Шергина, а именно с его рассказом «Рождение корабля». Вот как у Германа описывается процесс постройки судна мастером Иваном Кононовичем (у Шергина - Конон Иванович): «Тут ему и рождение было, кораблю нашему. Уровнял Кононыч сей песок и стал на нем посошком своим план судну делать. Ширину корабля клал в треть длины. А высота трюма - половина ширины. На жерди рубежки нарезал и шпангоуты рассчитал. <...> Ну, лекалы сколотили, пошла работа; печи поставили водяные с котлами - доски парить...» [1, с. 170]. Сравним с аналогичным эпизодом из рассказа Шергина: «На гладком, плотном песке тростью вычертил план судну, вымеряя отношение частей. Ширину корабля клал равной трети длины. А половина ширины - высота трюма. На жерди нарезал рубежки и такой меркой рассчитывал шпангоуты. <...> По этому плану сколотил лекалы». Далее у Шергина следует эпизод, где в печи «с водяным котлом» «доски парили» [7, с. 45]. Как видим, Ю. Герман заимствует у своего предшественника не только содержание фрагмента, но и лексику, порой целые фразы, лишь переставляя слова или части предложений места-
ми. Менее подробно создание чертежа Герман описывает в первой главе романа, где мастер делает чертеж корабля мелом в избе [1, с. 47], что также имеет свою параллель в рассказе Б. Шергина.
Таким образом, автор «России молодой» с помощью изобразительно-выразительных языковых средств и цитирования значимых фрагментов продолжает мощно начатую Б.В. Шергиным традицию, создает в романе специфический поморский колорит, вводит свое произведение в культурный контекст местности и прочно закрепляет его в складывающемся сверхтексте - Северном тексте русской литературы.
Главное богатство Севера - его люди, которые могут восполнить собой все то, чего не хватает молодой России:
«- У русских никакого флота еще нет, гере премьер-лейтенант!
- Но, черт возьми, у них есть моряки, вот что главное.
- У них еще нет кораблей.
- Их лодьи не хуже наших кораблей, что же касается до военного судостроения, то они с этим справятся», - спорят между собой шведские военные в романе [1, с. 227]. Поэтому в произведении Германа большее влияние на исторический процесс в конечном счете оказывает народ, тогда как толстовский Петр почти в одиночку переламывает упрямство необъятной боярской темной Руси. И если Толстой показывает необходимость принятия чужого опыта для развития и процветания страны, то Герман убеждает читателя в обратном: петровская Россия имела сама по себе колоссальный потенциал, который реализовала не благодаря западному опыту, а вопреки западной военной и экономической агрессии. Такая разница объяснима не только личными убеждениями авторов, но и временем написания романов: «Россия молодая» писалась в годы войны, когда основной темой искусства стала тема противостояния врагу, а образ врага виделся как абсолютное зло. Перед Толстым же, особенно при создании первых частей романа, стояла иная задача: прославить правителя-реформатора, поддержать его убеждения, показать прогрессивный смысл его деятельности.
Выше мы обращались к принципам создания образа Архангельска в романе «Петр Первый». У Германа Архангельск как торговый порт становится (как и у большинства авторов, касавшихся темы экономической значимости Архангельска) собирателем и представителем богатств всех уголков большой страны, а не только Севера: «Он [Рябов] <...> встал у трапа, смотрел, как отваливают от берега одна за другой посудинки - то русские купцы-гости шли торговать воском симбирским и вятским, тверской юфтью, арзамасским, суздальским топленым говяжьим салом, пряжей пеньковой и кудельной, донскими кожами, клетчатыми
холстами домотканными, чирковыми сукнами, живыми куницами, росомахами, волками, медведями, привезенными из дальних мест, щетиной, свечами, рыбьим клеем, смольчугом, семгой, икрой осетровой астраханской...» [1, с. 78]. Архангельск становится и центром сосредоточения региональных вариантов народной культуры Севера: жена Рябова «. вышивала, как на Печоре да на Мезени рукавички и чулки, как на Пинеге - пояски, как в Крас-ноборске - кушаки из шерсти» [1, с. 327].
С другой стороны, одной из самых острых проблем поморов в романе является бесправие русских на фоне произвола иноземцев, зависимость коренных жителей от пришлых, не знающих и не ценящих местную культуру. Эта ситуация явилась следствием портового положения города и государственной политики, нацеленной на развитие торговли (по убеждению автора «России молодой» - развитие это покупалось непомерно дорогой ценой). Автор основывается, несомненно, на реальном положении дел, документально зафиксированном, например, в известной челобитной архангельских посадских людей царю Алексею Михайловичу на произвол иноземных купцов, которую приводит академик И. Лепехин в своих «Дневных записках» [5, с. 50-152]. Вероятно, именно эта или подобная ей челобитная имеется в виду в диалоге Ивана Рябова и Митеньки:
«- До чего ж славно живем. Давеча на Пробойной улице Якимка Смит, иноземец, после пожарища построился, видел ли? Перегородили постройками Пробойную напополам - и весь сказ. Ни проходу пешего, ни проезду конного. Ему корысть, а нашим архангелогородцам - обнищание, к рядам-то дорогу навовсе запер.
- Чего ж наши делают? - спросил Митенька.
- Пишут челобитные, - усмехнувшись невесело, сказал Рябов, - мы-де, сироты твои, вовсе-де оскудели, тяглые наши места иноземцы захватили, скотишку нашему подеться некуда.» [1, с. 78].
Сравнение текста реальной челобитной царю Алексею Михайловичу, приведенной Лепехиным, и процитированного диалога указывает на прямые переклички между ними: «.и поставились они иноземцы своими выставочными дворами на наши на тяглые места. и теми своими выставочными дворами они иноземцы тех земель нашу искони вечную мирскую дорогу заперли, и скотишку нашему на мирскую искони вечную дорогу от их дворов учинился запор, и проходу нашему скотишку нет, и нам сиротам твоим для дороги проходу нет. А мы, государь, сироты твои бедные людишки от тех выставочных дворов. в конец погибли, обнищаши и одолжали великими долги.» [5, с. 150-151]. Помимо общего описания конфликта, в тексте романа Ю. Германа использованы некоторые характерные лексическо-грамматические формы исходного документа: «тяглые места», «скотишку», «сироты твои».
156
Вестник КГУ ^ № 2. 2019
Историк А.Б. Каменский, чья монография «Повседневность русских городских обывателей» основана на анализе архивных документов Бежецка, датируемых XVIII веком, в том числе челобитных, указывает на то, что зафиксированные в документах конфликты не следует понимать как нечто типичное, происходившее ежедневно. Конфликт, зафиксированный в челобитной, напротив, мог осмысляться современниками как нонсенс, нарушение привычного порядка вещей. В любом случае регулярность и частотность конфликтных ситуаций невозможно определить с помощью анализа архивов, поскольку документы никак не отражают соотношение «нормального» и «ненормального» в жизни людей, а лишь фиксируют конфликт [4, с. 35].
Так или иначе, Герман возводит проблему бесправия местного населения в Архангельске на фоне вседозволенности иностранцев в абсолют, отказывая персонажам-европейцам, за крайне редким исключением, в каких бы то ни было положительных качествах. Эта тенденция поддерживается и общей традицией литературы соцреализма, в которой личные качества персонажа зачастую определяются внешними факторами: происхождением, социальным положением, национальной принадлежностью.
Обратимся к изображению собственно Архангельска в романе. Панораму города автор дает во втором томе: «. отсюда виден был Архангельск, кривые, сбегающие к Двине улочки, маковки деревянных и каменных церквей, кирка, Немецкий двор, Зелейная, Ямская, Пушечная слободы, дом воеводы, верфь со строящимися на ней кораблями» [2, с. 34]. Как видим, элементы «анатомии» города не показаны в тексте, а лишь названы, причем ничто не выделено как архитектурная доминанта городской панорамы. Если убрать из приведенной цитаты имена собственные, то мы получим типичный набор элементов, из которых состоит любой старый русский город, в том числе Москва: кривые улочки (это, собственно говоря, штамп Московского текста), церкви, включения иноземной («немецкой») архитектуры, ремесленные слободы. Единственное, что можно считать специфическим признаком Архангельска здесь, -корабельные верфи.
В повествовании Германа отсутствует «этнографизм», установка на визуализирующее описание с той целью, чтобы читатель, никогда не видевший описываемую местность, смог мысленно восстановить ее облик по тексту; в «России молодой» первостепенную роль несет идейно-смысловая и идеологическая составляющая, подавляющую часть текста составляют диалоги и монологи персонажей, что приближает романный текст к драматургическому и заставляет природный и городской пейзаж выполнять в произведении функцию, близ-
кую авторским ремаркам, описывающим сценические декорации.
При описании двинской пристани автор переносит акцент на корабли как главную ценность петровской России: «Карбасы, лодьи, струги, речные насады - со всех бортов облепили суда; матросы с криками втаскивали на палубы кули, бочки, ко -робья, тянули на канатах малые и большие пушки, ядра в сетках, порох в деревянных сундуках. <.> Двина кипела жизнью.» [2, с. 374-375]. Подобные фрагменты в романе довольно частотны. В одной из реплик сына Рябова выражена также мысль о том, чем хорош Архангельск: «Архангельск ему плох! - обиженно сказал Ванятка. - .Вон у нас река какая, двор Гостиный, корабли» [2, с. 381]. В этой реплике, как видим, первостепенная роль в жизни Архангельска отводится реке, которая дает городу возможность стать большим портом государственного значения.
Таким образом, город в романе Ю. Германа выполняет две функции. Во-первых, Архангельск как центр Русского Севера - это место сохранения корабельных традиций «древних руссов», место средоточия исконной культуры. В аспекте же повествования город служит лишь фоном для изображаемых событий, он не описан сколько-нибудь подробно, зримо, и в этом отношении образ города, созданный А.Н. Толстым, выглядит намного ярче.
Подводя итоги, подчеркнем, что тема петровских преобразований неразрывно связана с пространством Архангельского Севера и ставит перед авторами задачу изображения этой местности. Источником материала в этом случае может стать не только личное знакомство автора с Севером, но и традиция изображения Архангельска в фольклоре и литературе, которая позволяет исследователям говорить о существовании Северного текста русской литературы. Ко времени создания романов о Петровской эпохе А.Н. Толстого и Ю.П. Германа одним из самых ярких проявлений этой традиции стало творчество Б.В. Шергина, и мы имели возможность проследить, как словарь и элементы художественного мира прозы Б. Шергина используются Ю. Германом.
Роман Ю. Германа - это произведение в духе народной эпопеи, в известной степени модернизирующее историю и характеры людей прошлого. Поэтому образ города в романе отходит на второй план, превращаясь в декорацию, на фоне которой разворачивается борьба народа с угнетателями. В романе А. Толстого, напротив, пространство Архангельска выстроено таким образом, чтобы подчеркнуть идейную оппозицию в русском обществе Петровской эпохи, а также антитезу «Россия - Запад»; Архангельск сам становится местом встречи восточной и западной цивилизаций и тем местом, где будет положено начало реализации петровских замыслов.
Библиографический список
1. Герман Ю.П. Россия молодая: Исторический роман. Кн. 1. - Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1993. - 587 с.
2. Герман Ю.П. Россия молодая: Исторический роман. Кн. 2. - Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1993. - 544 с.
3. Гордина Е.Д. История и идеология: пути развития советской исторической романистики и формирование массового сознания в 1930-е - н. 40-х гг.: монография. - Н. Новгород: ВГИПУ, 2009. - 172 с.
4. Каменский А.Б. Повседневность русских городских обывателей: Исторические анекдоты русской провинциальной жизни XVIII века. - М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2007. - 403 с.
5. Северные ворота России. Сообщения путешественников Х'УТ-Х'УШ веков об Архангельске и Архангельской губернии / сост., вступ. ст., примеч. Д. Николаева. - М.: ОГИ, 2009. - 224 с.
6. Толстой А.Н. Петр Первый: роман. - М.: Сов. Россия, 1986. - 720 с.
7. Шергин Б.В. Избранное / сост., автор вступ. ст. Ю.Ф. Галкин. - М.: Советская Россия, 1977. -381 с.
References
1. German YU.P. Rossiya molodaya: Istoricheskij roman. Kn. 1. - Irkutsk: Vostochno-Sibirskoe kn. izd-vo, 1993. - 587 s.
2. German YU.P. Rossiya molodaya: Istoricheskij roman. Kn. 2. - Irkutsk: Vostochno-Sibirskoe kn. izd-vo, 1993. - 544 s.
3. Gordina Е.Б. Istoriya i ideologiya: puti razvitiya sovetskoj istoricheskoj romanistiki i formirovanie massovogo soznaniya v 1930-e - n. 40-h gg.: monografiya. - N. Novgorod: VGIPU, 2009. - 172 s.
4. Kamenskij A.B. Povsednevnost' russkih gorodskih obyvatelej: Istoricheskie anekdoty russkoj provincial'noj zhizni XVIII veka. - M.: Ros. gos. gumanit. un-t, 2007. - 403 s.
5. Severnye vorota Rossii. Soobshcheniya puteshestvennikov XVI-XVIII vekov ob Arhangel'ske i Arhangel'skoj gubernii / sost., vstup. st., primech. D. Nikolaeva. - M.: OGI, 2009. - 224 s.
6. Tolstoj A.N. Petr Pervyj: roman. - M.: Sov. Rossiya, 1986. - 720 s.
7. SHergin B.V Izbrannoe / sost., avtor vstup. st. YU.F. Galkin. - M.: Sovetskaya Rossiya, 1977. -381 s.
158
Вестник КГУ № 2. 2019
