CC BY-NC-ND
90
II. История международных отношений
А.Д. Воскресенский
ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО СООБЩЕСТВА И ЕЕ ВЛИЯНИЕ НА ФОРМИРОВАНИЕ РЕГИОНАЛЬНЫХ ПОДСИСТЕМ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
В статье рассматриваются основные принципы современной мировой системы, которые начали формироваться на рубеже XX в. Делается вывод, что незападные страны, принявшие западную модель рыночной экономики и конкуренции, но с национальной спецификой, разработали свои варианты модернизации и стали догонять по некоторым параметрам лидеров мировой системы («догоняющая» модель развития), а некоторые даже попытались оспорить западную модель постиндустриального развития. Это сформировало сегодняшнюю международную среду высокой конкурентности моделей развития, которая требует подготовки нового поколения профессионалов через «ответственную интернационализацию» подготовки политической элиты.
Ключевые слова: Международное сообщество, региональные подсистемы международных отношений, модели развития, политическая элита, образование.
Если говорить о Востоке в целом, то примерно с конца XVII до конца XIX в. это была колониальная периферия мира. Лидерами мировой системы были Европа (экономически и политически) и США (экономически с конца XIX в., а экономически и политически - с начала ХХ в.). Усиливающееся экономическое лидерство США сопровождалось слабой, но все более и более отчетливой политической вовлеченностью в мировую политику (Вудро Вильсон и его проект Лиги Наций) в первой половине ХХ в. По выходе из опустошительной Второй мировой войны, не
© Воскресенский А.Д., 2013
затронувшей территорию США, экономическое и политическое лидерство США в конечном счете способствовало их превращению в общепризнанного мирового экономического, политического и военного лидера на завершающем этапе существования биполярной мировой системы. Центром мировой политики всего ХХ в. был европейский театр действий, он был главным, там вершились судьбы мира. Восток с конца XVIII и до конца XX в. играл второстепенную роль в мировых процессах. Это была периферия мира, но исходная «колониальная» модернизации, осуществлявшаяся на Востоке, стала постепенно трансформироваться в аграрно-ры-ночную экономическую и авторитарную политическую модели, и к концу XIX - началу XX в. в этом макрорегионе мира начались важные процессы, которые получили сущностное название «эпоха пробуждения Азии». Они заложили основу следующего этапа - деколонизации и политической модернизации.
Существовавшие до XIX в. протосистемы международных отношений (китайская, исламская, греческая, римская, средневековая протоевропейская), соприкасающиеся путем торговых и военных контактов, но при этом структурно никак не связанные друг с другом, были организованы по-другому, чем современная европейская, которая начала складываться в конце XIX - начале XX в. Единые принципы этой новой складывающейся системы, основанные на эволюционирующих европейских правилах (открытая система де-юре равных государств, составляющих международное сообщество), начали формироваться после подписания Вестфальского договора, провозгласившего равность суверенов и полностью подвластных им суверенных государств с их населением («захочу - лишу жизни любого в своем государстве, и никто не может мне в этом помешать»), но избавившейся от иерархичности только к концу XIX в.
В этой системе Россия, значительная часть аристократии которой была связана родственными и культурными узами с Европой, пройдя через кровопролитные войны на европейском театре военных действий и петровскую модернизацию, завоевала право быть полноправной составной частью Европы, но к XIX в. стала играть все более консервативную роль «жандарма Европы» как во внешней, так и во внутренней политике1. Внешне- и внутриполитическая консервативность Российской империи для самой России компенсировалась ее вписанностью в Европу, обеспечивающуюся прежде всего родственными связями императорского дома и значительной части политической элиты практически со всеми европейскими странами. После трагической гибели императорской семьи и пора-
жения Белой армии в Гражданской войне эти родственные связи были прерваны, а насильственная «национализация» советской элиты сталинского и последующего периодов в идеологически противопоставленном всему миру, а потом и насильственно закрытом обществе привели в конечном счете к построению экономически и идеологически «закрытого» государства - государства «развитого социализма», эффективность и конкурентоспособность которого не выдержала проверку временем.
Основные принципы современной мировой системы начали формироваться на рубеже XX в. Существовавшие до этого неевропейские протосистемы были фактически не связанными друг с другом региональными протосистемами, организованными по-другому, на основе других принципов: они были либо гегемони-стскими иерархическими, либо имперскими системами (китайская, исламская). В центре такой региональной протосистемы всегда стоял верховный правитель, осуществлявший верховную власть, а все остальное рассматривалось как периферия, в которой могли существовать локальные самоуправляющиеся сообщества либо практически независимые государства. Однако даже независимые государства в этих незападных региональных протосистемах, функционирующих на основе неевропейских правил, были в целом не равны, т. е. подразумевалось, что они находились на ступеньку-две ниже в развитии, чем государство центра, или считались таковыми, если этого не было в действительности.
Самое интересное и важное заключалось в том, что равности в отношениях внутри частей этой системы не существовало: это были иерархические системы, даже если они допускали подписание договоров с государствами «периферии» (так называемые договоры родства, патерналистские договоры или договоры между «старшим» и «младшим» братьями). Такая система вновь и вновь реконструировалась, воспроизводя циклы «подъем-стабилизация-застой-упадок-кризис/распад» вплоть до конца XIX в. Верхом развития этой системы оставались аграрно-рыночная авторитарная империя (Османская и империя Цин) и модель циклического воспроизводства политики и экономики восточного типа, которая стала стремительно стагнировать к началу XIX в., прежде всего из-за неспособности обеспечить технологическое развитие2.
Единой мировой политики и единой и цельной мировой системы в сегодняшнем ее понимании до XIX в. не существовало3, а сосуществовали несколько не связанных, но частично перекрещивающихся регионально-цивилизационных миров-систем (про-тоевропейская, исламская, китайская и др.), из которых наиболее
универсальной, наиболее открытой и ценностно цельной была европейская система, в силу своего универсализма оказавшаяся наиболее привлекательной для всех участников международных отношений4. Европейская система была привлекательной еще и потому, что она строилась на стремительно развивавшейся экономической модели, являющейся основой современного уклада жизни. К началу XIX в. в европейской традиции начала формироваться концепция современного единого мирового сообщества равных государств. К ней в середине ХХ в. добавились идеи эволюции этих государств с разной скоростью к системе справедливого и полного участия народа в управлении государством всеобщего благосостояния (демократическое государство открытого социально-политического доступа) и модернизации современного типа, основанной на целенаправленно разрабатываемых массовых научно-технических инновациях, представляющих собой коммерциализированные научные открытия, меняющие мировой технологический уклад5.
Эти концепции и сформировали социальный облик современного человечества. Возникший в начале ХХ в. прообраз современной мировой системы, основанной на европейских правилах, привел к формированию концепции современного международного права, которая определила юридически обоснованные отношения между суверенными государствами, сформировала концепции государства и нации. Все это происходило на основе именно европейской, а не какой-либо другой (китайской, исламской, африканской, латиноамериканской) традиции, а потому и определило, наряду с экономическими факторами, ее центральный, стержневой характер для развития всей мировой системы, включая ее периферийные части. Так стали складываться международное сообщество и международная система в их современном понимании. Эта складывающаяся система европейского типа в целом была открытой, к ней постепенно стали присоединяться другие государства, в частности страны Азии и Африки, ранее входившие в неевропейские иерархические системы, показавшие свою меньшую политико-экономическую, дипломатическую и военную конкурентоспособность, либо входившие в европейскую систему сначала на подчиненных началах, в качестве колоний и полуколоний. Эти страны присоединялись к европейской системе, принимая те принципы взаимодействия государств, на которых была основана европейская система, и начали модернизироваться по ее образу и подобию, осуществляя модернизацию зависимого, догоняющего типа, задачам которой и была подчинена их внешняя политика.
Открытый характер ядра европейской международной системы и борьба с тоталитарными национальными альтернативами, по-видимому, привели во второй половине ХХ в. к мысли о возможности, а затем и необходимости формирования социально-политических систем открытого доступа во внутренних (национальных) компонентах, составляющих международную систему. Именно тогда в борьбе с правой и левой тоталитарной альтернативой и возникла идея о необходимости защиты этой системы, в частности, если это потребуется, и военными способами, применение которых в системе открытого социально-политического доступа контролируется избираемой всем народом страны гражданской властью, которой полностью подчинена, в числе прочих, и военная составляющая государства.
После Второй мировой войны модернизирующаяся на этапе деколонизации Азия должна была выбирать одну из двух версий распространившейся на весь мир европейской модели модернизации и развития: авторитарно-плановую модель, основанную на циклическом чередовании мобилизации - стабилизации / застое - системном кризисе / политическом подмораживании - политическом размораживании (версия СССР) или демократическую, рыночную, основанную на самоорганизации и экономической и политической конкуренции (версия США и Западной Европы), поддерживаемую полярно ориентированными внешнеполитическими доктринами6. В ходе Второй мировой войны союз, который сложился между коалицией воюющих государств, противостоящих крайне агрессивной тоталитарной версии национал-социализма (нацизм), был прежде всего военным союзом, который распался сразу же после окончания войны, в результате чего де-факто сложилась биполярная система. Тем не менее оба типа международных сообществ, которые были созданы на основе биполярности, хотя и имели разные принципы внутренней организации, в целом относились к европейской системе, но одно было основано на принципе внешней открытости, а другое - на принципе закрытой, обороняющейся от всех идеологизированной системы охранительного характера.
Так сформировались два варианта европейской системы, центры которых находились вне самой Европы - в СССР и США, но внутренние принципы организации которых (централизация и децентрализация) отличались. Формально существовало единое международное сообщество и единая международная система, но де-факто они были разделены на две полярные макрорегиональ-ные подсистемы, причем после достижения примерного военного паритета ключевыми стали считаться деколонизирующиеся пери-
ферийные игроки, которые могли усилить или ослабить (принцип «домино») тот или иной подсистемный полюс. Соответственно, процесс деколонизации поощрялся обеими супердержавами -и СССР, и США.
В это время возникло Движение неприсоединения, т. е. был предложен к осмыслению вариант «третьего пути», который стали выбирать государства, не желавшие присоединяться ни к одному полюсу, т. е. которых по тем или иным причинам не устраивала биполярная и в силу этого иерархизированная конфигурация мира и жестко сформулированная капиталистическая/коммунистическая (в терминологии того времени - западная/восточная) модернизационная альтернатива. Так возникла третья, на тот момент еще слабо организованная, макрорегиональная подсистема. В противоборстве этих тенденций и сформировались современные антиавторитарная индустриальная и постиндустриальная модели-развития, а Восток вступил в этап политической модернизации, который продолжается до сего времени. На этом этапе некоторые из незападных стран (включая страны Востока) сумели построить систему открытого социально-политического доступа, позволяющую им избегать системных кризисов и догнать страны Запада, одновременно сохраняя свою культурно-национальную специфику, а некоторые пока не смогли выйти из повторяющихся циклов «мобилизация - стабилизация - застой - кризис»7.
После распада биполярной системы в мировой политике выделились две основные тенденции - структурного лидерства и поли-центричности. Но параллельно возник источник архаизированной политической активности. Он основывался на принципах жесткой иерархичности и традиционализма, унаследованных от старых неевропейских региональных моделей, существовавших еще до второй половины XIX в., и из старого, юридически некодифици-рованного понимания международного права. Этот теневой центр намеревался частично стихийно, частично целенаправленно, в том числе и силовым путем, архаизировать модель мироустройства, которая стала складываться на переходном этапе после распада биполярной системы, поскольку существовавший в архаизированных системах тип примитивного / архаизированного естественного социального порядка не позволял адаптироваться к стремительным изменениям, которые несла глобализация.
Модель старого экономического уклада практически была исчерпана к концу XX в. Соответственно другие, незападные страны, которые приняли западную модель рыночной экономики и конкуренции, но с национальной спецификой, разработали свои
варианты модернизации и стали догонять по некоторым параметрам лидеров мировой системы («догоняющая» модель развития), а некоторые, создав региональные версии системы открытого доступа, даже попытались оспорить западную модель постиндустриального развития, привнеся в нее свои культурные параметры и свою специфику (Япония, Южная Корея, Тайвань, Бразилия, Сингапур). Также появились страны, сформировавшие модель политически авторитарного регулирования частично децентрализованной экономики с частично ограниченным (по разным причинам и различным образом) социально-политическим доступом (Тайвань, Южная Корея, Сингапур). Такая модель показала свою успешность на конкретном историческом этапе, но некоторые страны сумели отойти от нее и двинуться дальше - к построению демократического общества с открытым социально-политическим доступом8. Такая модель, пусть осуществляемая на начальной стадии и в ограниченных сегментах экономической и социальной жизни общества, как в свое время в Советской России периода нэпа или 1990-х годов, чуть позже привела к экономическому подъему коммунистического Китая и некоторого количества авторитарных стран Азии и Америки (Вьетнам, Куба при Рауле Кастро), но успех ее существования также стал подвергаться сомнению, поскольку неизбежно вставал вопрос о том, каков будет следующий этап развития этих обществ, на который сами эти страны пока не смогли дать приемлемого миру ответа.
Другие страны, не сумевшие сформировать хоть какую-то национальную модель модернизации, стали отставать в своем развитии. Так возник импульс к формированию новых правил функционирования мировой системы, которые должны были бы вступить в силу до перехода к новому экономическому укладу, поскольку перешедшие к новому укладу получают возможность переформулировать правила мировой системы в соответствии со своими интересами, а не в соответствии с интересами всех, тем более отстающих. Кроме того, у отдельных участников и их политических элит, которые не могли похвастаться успехами в развитии, возникло желание сломать существующую систему либо архаизировать принципы ее организации. Особенно это желание было сильно у тех государств, которые не вписывались не только в формирующийся новый, но и в существующий политико-экономический уклад («неуспевающая» модель развития). На этапе завершения старого и формирования нового технико-экономического уклада стали возникать прообразы новых моделей конфигурации политико-экономического пространства,
имеющие разные шансы на воплощение в жизнь, которые пока не получили окончательного оформления. Мир как бы «завис» на этапе эволюционного перехода периода к новому политико-экономическому порядку и новому научно-техническому укладу. На западе, интегрирующемся в единую и расширяющуюся макро-региональную целостность, произошел сбой от перенапряжения двух десятилетий непрерывного расширения, ускоренного развития и неспособности продвигаемой частью западной элиты экстралиберальной модели демократии в сжатые сроки посредством концепций «плавильного котла» и/или мультикультурализма «переварить» мигрирующие с периферии массы, воспитанные на иных культурных и политических представлениях и ценностях, а также решить вопрос мировых финансовых дисбалансов. Восток, в котором начался новый этап процесса отмирания неконкурентоспособных жесткоавторитарных моделей (события в Северной Африке 2011 г.), разделился на несколько несопряженных региональных сегментов: испытывающую трудности экономического и социально-политического развития Африку; раздираемый противоречиями и плохо интегрирующийся в единое целое в целом традиционалистски ориентированный9 Большой Ближний Восток, скрепляемый в основном едиными базовыми конфессиональными установками (конфессиональный национализм); Северо-Восточную Азию, где главной являлась проблема военной безопасности и силовых противостояний и где формировалась лидерская система, центрированная вокруг нескольких великих региональных держав со своими версиями регионального порядка и интеграционных процессов, и Юго-Восточную Азию с центром в интегрировавшемся достаточно интенсивно, но по консенсусно-му принципу, блоком АСЕАН.
Страны Латинской Америки в целом приняли модель современного политического и экономического устройства и развития, но специфику их политической культуры в значительной степени определила высокая степень экономической поляризации, которая затрудняет процесс консолидации демократического развития и делает более выпуклым политические движения и партии левого толка.
Ясно, что в регионе Большая Восточная Азия интеграционные тенденции в целом интенсифицируются10, а сам регион превращается в центр мировой геополитической и геоэкономической активности. Одновременно в регионе были зафиксированы и стали формироваться варианты новой модели региональной конфигурации политико-экономического пространства и новые конфигурации
мирового регулирования, которые пока не получили окончательного оформления, но в участии в формировании которых Россия крайне заинтересована. Регион все еще остается разделенным на две части: одна, где превалируют проблемы безопасности, обострение которых будет использоваться как регулятор политико-экономической интеграции и жестко реалистическое видение конфликтного будущего, и другая, где развивается экономическая интеграция и высокотехнологическое сотрудничество.
Первая - Северо-Восточная Азия, где превалирующими остаются проблемы безопасности, а не экономического развития. Там сформировалась полицентричная система, ориентированная частично на США и несколько мощных держав (Китай, Россия, Япония, Южная Корея), пока в основном межгосударственного соперничества реалистического типа (военное балансирование и латентное военное противостояние). В Северо-Восточной Азии каждая из мощных региональных держав-лидеров «продвигает» свою версию регионального порядка. Эти версии по ряду параметров противостоят друг другу; там существует «проблемное государство» Северная Корея с взрывоопасной ядерной проблемой, экономическая модель интеграции не развивается или развивается плохо, так как в наше время никогда не было общей экономической составляющей развития, а политические модели противоположны и противопоставлены друг другу.
Вторая - Юго-Восточнпч Азия, в которой стала формироваться модель сотрудничества с центром в АСЕАН. Там была выработана модель экономической взаимозависимости и взаимодополняемости, отсутствует явно доминирующий центр, стал превалировать консенсусный экономико-ориентированный путь развития, т. е. возобладали тенденции к экономической интеграции, превалирующую роль стали играть экономические отношения, многостороннее экономическое сотрудничество, инновационные экономические модели, возникли треугольники роста, свободные экономические зоны, свободные зоны АСЕАН + 1,2,3, соглашения о свободной торговле и т. д. Эта модель показала, что экономики стран-участников могут расти и обеспечивать экономический рост даже в период мирового экономического кризиса, а политическое своеобразие не означает цивилизационной и конфессиональной исключительности, мешающей выработке компромиссов, без которых совместное развитие кооперационного типа становится невозможным. При этом стало ясно, что регион в целом начинает расширяться, и потенциал его расширения, особенно в условиях экономического кризиса, очень значителен.
Проекты АСЕАН + 1...5 свидетельствуют об активном расширении, формировании макрорегиона, но одновременно возникает возможность нового цикла тупиковой биполярности в рамках соперничества США и Китая, могущей «затянуть в воронку» противостояний весь макрорегион, а возможно и весь мир.
Для России важнейшей стратегической задачей является не дать втянуть себя в такую геополитическую конфигурацию взаимоотношений макрорегионов мира, которая поставит ее в положение необходимости жесткого выбора, «заморозит» ее внутриполитическое и экономическое развитие, противопоставит глобальным регионам, имеющим более высокий инновационно-технологический уровень, и отрежет от превалирующей в мире модели социально-экономической интеграции открытого типа, на основе которой формируется новое качество взаимозависимости и сопряженности мирового регионально сегментированного политико-экономического пространства, так как в этом случае Россия теряет шанс на использование широкого регионального и международного ресурса для инвестирования в экономическое, социальное и инновационно-технологическое развитие страны и вынуждена будет увеличивать свои затраты на поддержание военного паритета с превосходящими военными коалициями и «идеологическое обеспечение» своей «новой закрытости» от мира. Военные паритеты, понимаемые в русле устаревающей реалистической парадигмы межгосударственного соперничества, отбросят назад экономическое развитие страны и помешают осуществлению задачи «сохранения» народа и модернизации страны. То есть долгосрочной задачей для России становится минимизация разрывов во взаимосвязанном политико-экономическом и социокультурном пространстве макрорегионов Европы и Восточной Азии, акцент на конструктивно прогрессирующую общность, а не на противопоставленности или особость, расширение единого и взаимосвязанного консенсусного пространства политики, экономики и безопасности «через» Россию с максимальным включением ее в это формирующееся транснациональное пространство, а внутриполитической задачей - такое развитие инфраструктуры, эффективности государства и порядка ответственного социально-политического доступа, которое будет способствовать максимальному сопряжению и взаимосвязанности российского пространства с его евроатлантическим и тихоокеанским измерениями без дополнительного приобретения консервативных и традиционалистских черт, которых и так немало в политической культуре современной России. Специалисты по мировому
комплексному / зарубежному регионоведению как научной дисциплине, предлагающей способы и методы управления единым, одновременно дифференцированным и регионально сегментированным мировым пространством (социальная инженерия пространства и времени мировой политики глобальных регионов), и политологи-международники ориентированы на выполнение этой политико-экономической задачи как теоретически, так и практически. Однако такая задача требует подготовки политической элиты с более высоким уровнем понимания мировых процессов, чем раньше. Эти новые специалисты должны не просто пройти обязательные стажировки в других странах, а иметь совместные дипломы и/или дипломы международно признанных университетов. Они в принципе должны иметь диплом бакалавра одного университета, а магистра и/или доктора другого, желательно с другой системой подготовки и на иностранном языке. Только такие специалисты, понимающие на практике специфику компаративных методов анализа и освоивших их через проживание, обучение, профессиональную деятельность в другом культурно-историческом и социально-экономическом укладе жизни, т. е. в другом или сопредельном глобальном регионе, как показывает опыт всех успешных стран, являются действительно конкурентоспособными. Они в современных условиях жесткой международной конкуренции моделей развития могут предложить реальные практические решения проблем на основе не только полученного в университетах знания международного уровня, но и собственной практики реального мультикультурного существования в той реальности, где их конкурентоспособность подтверждена их личным интеллектуальным потенциалом и профессиональными качествами. Такую модель создания действительно конкурентной элиты осуществляли все поднимающиеся государства, начиная со стран Европы. Эту модель также использовали США, Япония, страны НИС, Республика Корея, а сегодня - Китай, страны Центральной Азии. В современных условиях связи России с миром и «вписанность» России в мир, гарантирующие ей участие в формировании «пространства взаимосвязанности», может обеспечиваться только наличием широкого круга профессионалов такого рода, т. е. процессом ответственной интернационализации, а не «национализацией элиты» в противовес «олигархической интернационализации», которая приводит в конечном счете к вырождению элиты и/или внешней/внутренней эмиграции всех ее наиболее активных и образованных сегментов.
Примечания
Обобщения см. в: Системная история международных отношений / Под ред. А.Д. Богатурова: В 4 т. М.: НОФМО, 2006; Современная мировая политика / Отв. ред. А.Д. Богатуров. М.: Аспект Пресс, 2009. 592 с.; Восток / Запад: Региональные подсистемы и региональные проблемы международных отношений: Учеб. пособие для вузов / Под ред. А.Д. Воскресенского. МГИМО (У) МИД России. М.: РОССПЭН, 2002. 528 с.
Восток и политика / Отв. ред. А.Д. Воскресенский. М.: Аспект Пресс, 2009. 665 с.
Хотя некоторые исследователи справедливо отмечают ценностное единство восприятия мира в греческой, римской и протоевропейской традициях. См., напр.: Барабанов О.Н. История мировой политики. Эпоха Древнего мира. М.: МГИМО (У) МИД России, 2007. 328 с.
Watson A. The Evolution of International Society. L.; N. Y.: Routledge, 1992. 352 р. Pomeranz K. The Great Divergence. China, Europe and the Making of the Modern World Economy. Princeton; Oxford: Princeton University Press, 2000. 382 р.; Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд-во ин-та Гайдара, 2011. 480 с.
Васильев Л.С. Всеобщая история: В 6 т. М.: Книжный дом Университет, 2012.
Т. 6. 713 с.
Восток и политика.
Подробнее см.: Воскресенский АД. Политические системы и модели демократии на Востоке. М.: Аспект Пресс, 2009. 190 с.
Ближний Восток, арабское пробуждение и Россия: что дальше? М.: Ин-т востоковедения РАН, 2012. 593 с.
Воскресенский АД. «Большая Восточная Азия»: Мировая политика и энергетическая безопасность. М.: МГУ, 2006. 124 с.; «Большая Восточная Азия»: Мировая политика и региональные трансформации / Под ред. А.Д. Воскресенского. М.: МГИМО-Университет, 2010. 444 с.
3
4
5
6
I
8
9
10
