CC BY
28
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ
УДК 82.0 DOI: 10.31249/Htzhur/2022.58.06
И.В. Логвинова, А.Н. Николюкин
© Логвинова И.В., 2022
ИСТОКИ СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ В РУССКОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ (М.П. ПОГОДИН, С.П. ШЕВЫРЁВ)
Аннотация. В статье анализируется вклад М.П. Погодина и С.П. Шевырёва в русское литературоведение. В частности, речь идет о формировании в творчестве этих ученых сравнительно-исторической модели, которую позже будут развивать А.Н. Веселовский, Ф.И. Буслаев и др. Рассматриваются работы Погодина, в которых он демонстрирует использование исторического метода, и статьи Шевырёва, где он сравнивает между собой культурные и исторические явления. Делается вывод, что сравнительно-исторический метод, которым начал пользоваться М.П. Погодин, был научно обоснован, развит и закреплен С.П. Шевы-рёвым, который еще в 1831 г. предвосхитил А.Н. Веселовского, подхватившего и развившего идею исторического метода в литературоведении.
Ключевые слова: сравнительно-исторический метод в литературоведении; история литературы; М.П. Погодин; С.П. Шевырёв; А.Н. Веселовский; Ф.И. Буслаев.
Получено: 15.08.2022 Принято к печати: 10.09.2022
Информация об авторах: Логвинова Ирина Владимировна, кандидат филологических наук, доцент кафедры философии, истории, теории культуры и искусства Государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования г. Москвы «Московский государственный институт музыки имени А.Г. Шнитке», ул. Маршала Соколовского, 10, 123060, Москва, Россия.
E-mail: lo-grina@yandex.ru
Николюкин Александр Николаевич, доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН, Нахимовский пр-т, 51/21, 117418, Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-7831-5473
E-mail: anikolyukin1928@yandex.ru
Для цитирования: Логвинова И.В., Николюкин А.Н. Истоки сравнительно-исторической модели в русском литературоведении (М.П. Погодин, С.П. Шевырёв) // Литературоведческий журнал. 2022. № 4(58). С. 113-132. DOI: 10.31249/litzhur/2022.58.06
Irina V. Logvinova, Aleksandr N. Nikolyukin
© Logvinova I.V., 2022
THE ORIGINS OF THE COMPARATIVE HISTORICAL MODEL IN RUSSIAN LITERARY STUDIES (M.P. POGODIN, S.P. SHEVYREV)
Abstract. The article analyzes the contribution of M.P. Pogodin and S.P. Shevyrev to Russian literary criticism. In particular it is said about the formation of a comparative model in the works of both scientists, that will be later developed by A.N. Veselovsky, F.I. Buslaev, etc. The article deals with the question how the comparative historical method was formed in the articles of M.P. Pogodin, and then was further developed by S.P. Shevyrev who compared different cultural and historical phenomena. It is argued that already in 1831 by expressing the idea of the historical method S.P. Shevyrev anticipated A.N. Veselovsky, who later picked up this idea.
Keywords: comparative historical method in literary studies; literary history; M.P. Pogodin; S.P. Shevyrev; A.N. Veselovsky; F.I. Buslaev.
Received: 15.08.2022 Accepted: 10.09.2022
Information about the authors: Irina V. Logvinova, PhD in Philology, Associate Professor of the Department of Philosophy, History, Theory of Culture and Art of the State Budgetary Educational Institution of Higher Education of the city of Moscow "A.G. Schnittke Moscow State Institute of Music", Marshala Sokolovskogo Street, 10, 123060, Moscow, Russia.
E-mail: lo-grina@yandex.ru
Aleksandr N. Nikolyukin, DSc in Philology, Pricipal Researcher, Institute of Scientific Information for Social Sciences of the Russian Academy of Sciences, Nakhimovsky Prospekt, 51/21, 117418, Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-7831-5473
E-mail: anikolyukin1928@yandex.ru
For citation: Logvinova, I.V., Nikolyukin, A.N. The Origins of the Comparative Historical Model in Russian Literary Studies (M.P. Pogodin, S.P. Shevyrev). Literaturovedcheskii zhurnal, no. 4(58), 2022, pp. 113-132. (In Russ.) DOI: 10.31249/litzhur/2022.58.06
Изучая наследие славянофилов, мы обнаружили, что истоки сравнительно-исторической модели в русском литературоведении восходят к творчеству М.П. Погодина и его ученика С.П. Шевы-рёва. В вышедшей в настоящее время монографии Т.Г. Юрченко, ссылающейся на статью Н.В. Цветковой [7], мы читаем, что основоположником исторической поэтики является А.Н. Веселовский, но Шевырёв «предвосхитил некоторые методологические принципы Веселовского» [12, с. 9]. Напомним, ссылаясь на основательно изложившую историю вопроса Т.Г. Юрченко, что Веселовский соотносил свой сравнительно-исторический метод с принципами лингвистических исследований [12, с. 7]. Нужно отметить определенную преемственность взглядов всех трех авторов: А.Н. Веселовский был учеником С.П. Шевырёва, а тот, в свою очередь, был учеником М.П. Погодина. Основатель русской исторической поэтики академик А.Н. Веселовский (1838-1906) учился в Московском университете, когда там преподавал С.П. Шевырёв.
Поэтому нам интересно, как, из каких оснований, была обретена Шевырёвым мысль о сравнительном изучении литератур.
Н.В. Цветкова пишет, что термин «историческая поэтика» впервые употребил Шевырёв: «Будучи в 1829-1832 годах в своей первой заграничной поездке он, тогда еще совсем молодой человек и не профессор, впервые в письме от 15 марта 1831 г. к М.П. Погодину употребил как термин словосочетание "историческая пиитика". Ко времени учебы Веселовского в университете (1855-1858) Шевырёвым уже написаны его основные научные сочинения: дилогия - капитальный труд в области науки о литературе, состоящий из "Истории поэзии" (1835) и "Теории поэзии в историческом развитии у древних и новых народов" (1836), а также "История русской словесности, преимущественно древней" (1846). Последняя книга, как хорошо известно, закрепляет новую учебную дисциплину, введенную в образование филолога» [7]. Исследовательница приводит фрагменты письма Шевырёва к Погодину: «Итак, 15 марта 1831 года Шевырёв писал в письме к другу в Россию о своих научных планах: "...я пересоздать хочу эстетику".
В этом же письме он признается: "...у меня зародилась давно мысль написать пиитику в виде истории, и <...> эту пиитику в виде истории применить и к нашей словесности <...> словом, я воплощу скелет немецкой эстетики в историю - и не буду говорить: эпос, лира, драма, а Гомер, Дант, Шекспир или Гомер, Пиндар, Эсхил. Так я напишу пиитику. У меня уже много записано для этого. Так вот что я сделаю: представлю теперь план этой историч<еской> пиитики, проспект лекций для кафедры - и несколько таких лекций напишу для примера: таковы будут: Библия, Гомер, Дант (могу написать еще: Гомер и Виргилий)... вообще о языке поэзии, об греческой, Шекспире в течение года" (курсив мой. - Н. Ц.)» [7]. Таким образом, сам термин принадлежит Ше-вырёву, что доказывает его письмо к своему другу и учителю. А идея начала формироваться еще раньше. Н.В. Цветкова говорит о связи идей Шевырёва с трудами Жан-Поля и Шлейермахера. Вместе с тем можно было бы связать эти идеи с немецкими историками, у которых многое почерпнул Погодин, преподававший историю в сравнительно-историческом аспекте.
Кстати, первым трудом, написанным Шевырёвым в русле «исторической методы», Н.В. Цветкова считает статью «Дант и его век» (1833) [8, с. 622]. Однако немногим ранее, во время первой поездки в Италию в 1829-1832 гг., С.П. Шевырёв обратил внимание на сходства и различия культуры и искусства Италии и России. Так, в «Отрывках из писем русского путешественника» (1829) он пишет, сравнивая свои впечатления от Рима и от Петербурга: «Ощущения всей Италии и в особенности Рима, как главного представителя оной, совершенно противоположное тем ощущениям, какие производят на вас свежие, блестящие столицы Северной и Средней Европы. Никогда не забуду я первого дня, проведенного мною в столице голубой Невы. Петербург вдруг поражает новостью, щегольством, опрятностью, стройною правильностью; для не выезжавших москвитян за границы России он есть первый представитель современной Европы и потому поглощает их изумление. Рим, напротив, стар до ветхости, пылен, нестроен, необъятен, разнообразен; он не приманит наружностью взоров юных; его можно сравнить с древним, запыленным пергаментом, который исписан почерками разных столетий и народов, и в котором массивные буквы уже выбились от времени. Петербург есть
книга, в новом вкусе изданная и украшенная всем роскошеством новейшего Дидотова искусства. Путешественник должен в Рим вглядеться, чтобы постигнуть его величие; он неприступен, непривлекателен, как мудрый, брадатый старец, хранящий в своей вековой памяти множество событий» [9, с. 419]. Также сравнительно-исторический метод прослеживается в его описании «сухих» картин Джотто, в которых он предлагает найти «те правильно-линейные стихии, которые после оживятся для вас колоритом Тициана, божественною душою Рафаэля» [9, с. 418-419]. Таким образом, сравнительный метод Шевырёв стал использовать с 1829 г., а затем уже основательно его разрабатывал в дальнейшем.
В 1831 г. Шевырёв пишет статью «О возможности ввести итальянскую октаву в русское стихосложение», в которой также пользуется сравнительно-историческим методом. В этом труде он обосновывает и сам исторический метод, говоря: «Если мы вникнем в историю образования России вообще и в историю литературы нашей в особенности - то увидим, что все европейское большею частию образовалось у нас нововведением, все есть прививок извне. Народ русский, происхождением полуазиатец, имеет счастливое свойство воспринимать в себя все плоды, которые Европа, совершенствующая человечество, произрастила веками» [10, с. 29]. То есть он сравнивает русский народ с другими народами, от которых он в разное время усваивал себе различные черты, обосновывая исторически возможность перенимать стихотворные строфы из иностранной поэзии. Далее он проводит мысль о том, что формы русской поэзии начались и продолжаются нововведением. В качестве примера приводит немецкий гекзаметр: «Перевод "Илиады" и столько прекрасных стихотворений дали право гражданства сему размеру. Я сам учился в школе по той просодии, где сказано было о пятистопном ямбе, что этот стих весьма редко употребляется, что он не годен в поэзию и встречается только в баснях Сумарокова. В то же время Жуковский ввел его - и кто теперь им не пишет? - Так анапест был введен им же. После всех сих опытов у нас ли бояться нововведений в поэзии?» [10, с. 30]. После этого вступления Шевырёв приступает к сравнительной характеристике итальянской и русской просодии, используя сравнительно-исторический метод. При этом он приводит примеры и французской, и немецкой просодии. Сопоставительный анализ
просодических возможностей разных языков дает ему возможность обосновать свою точку зрения.
Начинает сопоставление Шевырёв с характеристики итальянского, французского и немецкого стихосложения, которые до этого уже влияли на русскую просодию. Он говорит о том, что итальянское стихосложение занимает среднее положение между силлабическим французским и тоническим немецким: «Оно чуждается немузыкальности первого и боевой, строго размеренной, принужденной монотонии последнего, которая, к сожалению, возымела слишком сильное влияние и на русское ухо, приучивши его к однообразному кадансу» [10, с. 30]. В целом итальянское стихосложение, по наблюдению Шевырёва, силлабо-тоническое.
Далее ученый подключает сравнительную характеристику языков северных и южных, чтобы выстроить научную базу для дальнейшего анализа одиннадцатисложного стиха. Северные языки (английский, немецкий и русский) изобилуют согласными, а южные (французский, испанский, португальский, итальянский) - гласными. При этом Шевырёв отмечает, что итальянский язык занимает золотую середину между северными и южными языками, но ближе всего к южным языкам. После характеристики групповой ученый пишет о русском языке, сравнительно с другими, следующее: «Российский язык также изобилует согласными, но не так, как соплеменник его, польский. У нас нет ни прше, ни прже. Если б и случился такой звук, мы тотчас бы вставили гласную е для благозвучия. Особенно часто согласная р звучит в наших словах. Это любимая буква в языке русском: странно, что ею начинается и имя русское» [10, с. 33]. То же самое характерно для латинского языка. «Ни один язык европейский, - пишет Шевырёв, - не имеет таких открытых, всем голосом произносимых гласных, как наш. Избираю букву л для примера как самую нежную и потому более способную дать почувствовать силу гласной, на которую опирается. Ни в одном из европейских языков нет ни ла, ни ло, ни лу. В одном только итальянском есть звук Ш, несколько приближающийся к нашему ла, и открытая гласная о, произносимая всем горлом.» [10, с. 34]. В заключение сопоставительного анализа по согласным и гласным звукам автор пишет об ударении, делая вывод, что русские «несравненно лучше произносят по-итальянски, потому что русский переимчив, как скворец, потому что у русского после
итальянца лучшее музыкальное ухо и, наконец, потому, что русский язык <...> в своих стихиях первобытных, измененных влиянием соседей западных и немецкою тоническою просодиею, заключает в себе начала, близкие к стихиям языка итальянского» [10, с. 37]. Далее автор обосновывает музыкальностью наличие октавы в итальянском стихосложении и говорит о том, что наш пятистопный ямб «приближается к одиннадцатисложному итальянскому стиху» [10, с. 49]. В заключение Шевырёв приводит примеры из итальянского и русского стихотворений, демонстрирующие, что итальянские октавы соответствуют пятистопному ямбу. Он сравнивает достоинства и недостатки перевода на русский язык поэзии Тассо, сделанные Мерзляковым и Раичем.
Таким образом, перед нами первая статья Шевырёва, написанная с использованием сравнительно-исторического метода в 1831 г. И именно в русле «исторической методы». Можно сказать, что это классическая статья такого рода.
В дальнейшем Шевырёв продолжает развивать и совершенствовать исторический метод. В 1837 г. адъюнкт-профессор Московского университета С. П. Шевырёв печатает статью о влиянии греческой поэзии на римскую: «Плутарх упоминает о стихах одного поэта, который относит существование Тарпеи ко временам галльского нашествия. Отсюда видно, что события этого времени смешивались с теми песнями, которые были тогда любимыми у римского народа. В эпоху же несчастий, в эпоху опасности отечества, всегда сильно возникают воспоминания отечественные, предания родной истории, и Песни национальные звенят громче, нежели когда-нибудь. Так песни Гомера гремели перед тем, как меч персидский притупился об скалы Термопил и об трупы спартанцев; так и песни национальные дикого Рима громче, чем крик гусей Капитолия, будили римлянина к отражению неумолимого галла, который осмелился на площади великого города воскликнуть: уае уюй8!1» [11, с. 22]. Такие исторические параллели также относятся к историческому методу.
Н.В. Цветкова отмечает, что ученый «избирает историю словесности, чтобы для российской науки синтезировать достижения ученых Европы, для этого эклектически соединив лучшее в евро-
1 Горе побежденным (лат.).
пейской науке» [8, с. 626]. Эту идею предлагал в своих лекциях и исследованиях и Погодин, занимаясь летописями. Еще одно важное замечание Н.В. Цветковой касается того, что труды Шевырёва опередили свое время и узаконили «научную методологию, которая предвосхитит и определит основы русского академического литературоведения», а продолжателями дела Шевырёва, «подчас не осознавая связи с ним, станут его талантливые ученики. Среди них Ф.И. Буслаев, Н.С. Тихонравов, А.Н. Веселовский» [8, с. 630-631]. Думается, что такая же едва осознаваемая связь существует и между идеями Погодина и Шевырёва. Эта связь едва уловима постольку, поскольку Погодина больше воспринимают как историка, а не как филолога. В каком-то смысле можно поставить вопрос о том, что Шевырёв воплотил в науке о литературе неосуществленные замыслы своего учителя, в юности мечтавшего о филологическом поприще. Погодин подготовил почву для Шевырёва, а тот - для Веселовского. Так, Н.В. Цветкова отмечает, что, опираясь на исторический метод, Шевырёв «устанавливает связь между чертами времени и особенностями литературного развития, между характером века и художественной формой» [8, с. 634]. Также он создает теорию литературных родов, опираясь на материал современной ему русской литературы. При этом с помощью исторического метода он объясняет специфику каждого литературного рода.
Как мы уже упоминали, истоки идеи исторического метода Шевырёва лежат в исследовательском методе его учителя, М.П. Погодина, который одним из первых стал применять этот метод в российской науке применительно к исследованию летописей. Метод Погодина более универсален, он основан на логике и применим как в историческом исследовании, так и в филологическом. В чем он заключается, можно судить на основании его публикаций, в которых он излагает суть своего метода.
Если брать историю вопроса об историческом методе шире, то о нем говорил еще Н.М. Карамзин, а до него - немецкие романтики. Об историческом методе писали А.С. Хомяков, Ф.И. Буслаев (Буслаев научился у Погодина читать и разбирать старинные рукописи. Погодин был профессором Московского университета в 1826-1844 гг., Буслаев окончил университет в 1838 г.).
У Погодина исторический метод выражен в следовании логике истории, закономерностям эпохи. Он об этом писал во многих своих статьях. В первой своей статье «Некоторые замечания на "Таблицы Рос<сийской> ист<ории>" Филистри (Письмо к редактору "Вестника Европы")» (1822) [6] Погодин уже руководствуется историческим методом, который представляет собой логическое разворачивание событий и сопоставление фактов истории. Так, Погодин начинает свою рецензию с полемических возражений на конкретные места в тексте Филистри: «Сочинитель на примере доказывает, что славяне суть потомки мидян, и вот каким образом: "Известно, - говорит он, - что славяне в древнейшие времена пришли из Азии, а в Азии древнейшая монархия была ассирийская, на развалинах коей основались царства Вавилонское и Мидийское; следовательно славяне суть потомки мидян или даже ассириян, получивших свое название от Ассура, сына Симова, и внука Ноева". Здесь встречается только одно затруднение для почтенного автора. Татарская хроника, основываясь на которой он сообщает нам сие драгоценное известие, дающее русским предпочтительное право пред всеми народами вести свое родословие от Ноя, и следовательно от Адама, - татарская хроника производит славян от Иафета, не от Сима. Важное разногласие! Сочинитель разрешает, впрочем, сию задачу весьма удовлетворительно, как вы увидите. "Ассуру, внуку Симову, - говорит он, - известно, наследовал Немврод, сын Хусов и внук Хамов. О преемниках Немвородовых в продолжение 55 лет мы не знаем ничего; следовательно весьма вероятно, что в этот промежуток престол ассирийский перешел к потомкам Иафетовым". Итак, нам остается теперь или баллотировкою или par excellence выбрать себе в родоначальники или Сима, или Иафета, или даже Хама; ибо, как видите, Сочинитель в последнем объяснении делает стороною намек, что мы можем иметь притязание на происхождение и от сего сына Ноева. Вот еще любопытное известие и вместе прекрасный пример для силлогизмов: "Сарматы и славяне или венеты, переселясь из Мидии за 1455 лет до Р.Х. (какова точность!) принесли с собою мидийский язык, составившийся из браманского Зендавеста и санскритского и продолжающийся между их потомками доныне. Язык сей противостоял течению 3272 лет"; (или теперь 3273 год, потому что уже прошел год после напечатания таблицы), "язык санскритский
имеет такое соответствие с славянским, какое славянский с русским. На славянском писаны Евангелие и другие книги, употребляемые российскою церковью: следовательно руссы суть потомки славян". Можно ли рассуждать удовлетворительнее для нашего славолюбия! Итак, милостивый государь, мы говорим, сами не зная того, и по-сарматски, и по-мидийски, и по-санскритски. Кто бы подумал, что мы так близки к источнику индийской мудрости? Довольно для образчика» [6, с. 232-233]. В этом фрагменте статьи мы видим характерный для Погодина в дальнейшем стиль кратких замечаний на авторские реплики, которые содержат погрешности или сомнительные данные. Будучи издателем «Московского Вестника» и «Москвитянина», Погодин часто вставлял свои комментарии в виде сносок в статью того или иного автора. Таким образом он полемизировал или высказывал свое мнение о статье. При этом в журнальную борьбу, когда авторы пишут друг против друга пространные статьи, выступая сторонниками того или иного направления и лагеря, он не вступал, иногда только печатая замечания или возражения, обращенные против конкретного факта, искаженного автором книги или статьи.
При этом ученый неукоснительно следует логике и призывает соблюдать историческую логику и автора текста, с которым полемизирует. Он сопоставляет написанное автором с общеизвестными историческими сведениями: «Всего же любопытнее то, что автор, умышленно скрывший знания свои по предмету истории и критики исторической, притворившийся не ведущим даже того, что известно всякому, читающему исторические изыскания (напр., о пришествии Рюрика в Новгород, а не в Ладогу) из скромности, делающий ошибки даже в маловажностях (напр., в том, что покорение России татарами должно считать не с 1224, но 1237 и пр.), с благородною смелостью выставляет мнения новые, не подкрепляя их никакими доказательствами (напр., что Рюрик родился в 830, прибыл в Россию в 859, сделался единодержавным в 862, и т.д.); утвердительно говорить о том, о чем наши историки только догадываются (напр., касательно рождения Ольги в Пскове и пр.). В так названных предварительных замечаниях исторических, из которых взяты упомянутые примеры, нет никакой ясности; везде прелестный беспорядок; в таблицах происшествия изложены без выбора; маловажные обстоятельства, кои не должны иметь места
даже в истории, стоят наряду с событиями, имевшими влияние на судьбу государства. Даже в статье "Примечательнейшие происшествия из русской военной и гражданской истории", кои извлечены из сих таблиц, с намерением представить одно главнейшее, сочинитель говорит о поставлении первых часов на колокольне, о построении дворца в Кремле для хранения сокровищ, и т.п., а ни слова о походах олеговых, святославовых; ни слова о победах Невского, Донского, о покорении Казани, Астрахани, Сибири, о самозванцах и пр.» [6, с. 233]. Или, сравнивая приводимые автором символы с теми, которые на самом деле были в истории, Погодин пишет: «Храмы древних славян представлены так, что, кажется, не обезобразили бы самых Афин в цветущий век архитектуры греческой. Изображая Кремль в том виде, как он был при Донском, почтенный автор за благо рассудил поставить на башнях двуглавые орлы, принятые в герб России с лишком через сто лет после, и Ивана великого, построенного с лишком чрез двести. О колоколе, лежащем в яме, повествует, что он вылит при Царе Борисе, и тому под. Не стану говорить уже вам о бюстах Рюрика, Владимира, Иоанна: нельзя понять, с какою целью поставил их наш автор. В сочинениях, издаваемых для детей, кажется, надлежало бы избегать всего, что может ввести их в заблуждение» [6, с. 234]. Прежде всего, эта статья обращена к авторам книг для детей, которых Погодин предостерегает от вольного обращения с историческими фактами и искажения истории. Двадцатидвухлетний ученый, вступая на литературное и научное поприще, заявляет уже вполне сложившуюся систему координат: во всем, что касается науки, должна соблюдаться аккуратность, точность и историческая логика. Таких принципов при написании «Истории Государства Российского» придерживался и Карамзин, у которого Погодин многому научился, читая и перечитывая его труды.
Погодин изначально не был историком, он учился на филологическом факультете Московского университета и мечтал о лингвистических штудиях, но увлечение летописями увело его в сторону древней русской истории. Однако у него много статей, посвященных этимологии, а также разборам художественных произведений. Ранее мы писали о его «Письме о русских романах» (1827) [1] и о ранних филологических работах [4], а также о статьях, посвященных книгам по истории для детей [2; 3]. В рас-
суждении о русских романах Погодин говорит о том, что обществу требуются художественные произведения, основанные на исторических событиях, с изображением героев национальной русской истории. В ранних филологических статьях ученого последовательно применяется исторический принцип исследования. Как мы уже указывали, «в статье о наречиях "уже" и "еще" Погодин приводит любопытные примеры их употребления в древнерусской литературе и философские толкования значений, которые эти наречия придают фразе» [4, с. 36]. Также об использовании исторического метода у Погодина мы отмечали следующее: «Еще одним примером интереса Погодина к истории славянских языков является статья "О разделении словенского языка на наречия", в которой автор делится примерами сходства и различия двух ветвей некогда единого славянского языка, к одной из которых относятся русский, сербский, хорватский и виндическое (словенское, сла-винское) наречие в Карниолии (современной Словении), Стирии (Штирии) и Каринтии (сейчас территория Австрии), к другой -польский, словацкий и богемское наречие (чешское), сорбское (наречие лужицких сербов) или виндическое в верхней Лузации (Лужицы), сорабское в нижней Лузации. Имеются в виду верхняя и нижняя Лужицы, которые частично входят в состав Пруссии и Саксонии, а частично в Нижнесилезское воеводство (Польша)» [4, с. 37]. На основании сравнительно-исторических данных можно делать более точные научные выводы об исследуемом предмете. Погодин это очень хорошо понимал. И если немецкие романтики исторический метод внедряли в науку немецкую, то Карамзин и Погодин, а за ним Шевырёв и др. ставили его на службу российской науки, один - исторической, другой - филологической (мы считаем, что все исторические изыскания Погодина в основе своей являются филологическими штудиями, поскольку он работает с текстовыми источниками, сравнивая их между собой). Интересно проследить ход научной мысли Погодина, который отражается и в трудах Шевырёва как его ученика и внимательного слушателя его лекций, в его статье «Древняя русская аристократия» (1847) [5].
В этой статье Погодин выстраивает целую систему поисковой работы, основанной на сравнительно-историческом методе сбора и сопоставления информации. Начинает он с того, что после смерти князя Ивана Ивановича (1362), «слабого преемника Гор-
дому и Калите, Москва, а в ней и вся Россия, подверглась великой опасности. Князья ее все были малолетние: старшему Димитрию было только восемь лет, братьям его, родному - Ивану и двоюродному - Владимиру Андреевичу, лет по шести. Явились, разумеется, тотчас искатели Великого Княжения, и хан Наврус дал ярлык Князю Суздальскому Димитрию Константиновичу, который и водворился, благословенный даже митрополитом Алексеем, во Владимире. Московские князья нисходили на степень князей удельных, и Москва переставала быть столицею. Тогда-то и выступили на сцену московские бояре» [5, с. 85]. Имена этих бояр остались в истории неизвестными, и исследователю понадобилось их восстановить по другим источникам. «Кто же были, - спрашивает Погодин в своей статье, - эти бояре? Мы не знаем их вовсе. Летописи молчат об их именах, приписывая все действия князьям: "Князь Великий Дмитрий Иоаннович... и В.К. Дмитрей Константинович ... спершися меж собою о Великом Княжении Московском..."» [5, с. 86]. При этом исследователь выбирает все имеющиеся текстовые упоминания князей и бояр, относящиеся к интересующему его периоду. Это один из основных принципов его работы: вначале собрать все текстовые фрагменты, чтобы составить себе по ним полную картину события. К слову, точно так же поступал и Карамзин, когда составлял «Историю государства Российского».
Выписав все фрагменты, в которых в летописях и иных документах упомянуты князья и бояре, Погодин обобщает их, ссылаясь на Карамзина, у которого он также не нашел упоминания имен бояр: «Об именах бояр Карамзин не сказал ничего, что непременно бы сделал, если бы попалось ему хоть одно в памятниках, столь тщательно и внимательно им прочтенных и изученных» [5, с. 88]. При этом ученый не забывает и о европейском историческом контексте, тоже в ключе сравнительно-исторического метода: «Вот и здесь, замечу мимоходом, отличие русской истории от истории Запада: там на всякое дело есть по нескольку героев, истинных и мнимых, которые отбивают его одни от других. У нас не найдешь часто ни одного. За самые важные действия не знаешь, кого и благодарить, кроме русского Бога. Кому, например, принадлежит мысль уничтожить местничество? Кто написал Уложение? Кто сжег Москву? Кто были бояре, утвердившие московскую политику?.. » [там же]. Все эти вопросы, задаваемые как бы самому себе, служат
для активизации внимания читателя, а для самого автора - мостиком к последующим умозаключениям, выкладкам и выводам. В свойственной ему манере Погодин поучает молодых исследователей, показывая, каким способом он добывает интересующую его информацию: «Но кто же они такие? Этот вопрос мучил меня долго: мне непременно хотелось отыскать их имена и украсить ими историю; но все мои старания оставались тщетными, и долго не находил я никаких средств исполнить свое желание... Передам молодым ученым весь процесс своей работы, в доказательство, что в разысканиях никогда не должно отчаиваться, и что непременно найдешь то, чего будешь искать усердно» [5, с. 89]. Последовательно, шаг за шагом исследователь раскрывает историю своих поисков. Начал он с летописей и «Истории» Карамзина и других авторитетных историков того времени: «Сначала я обратился к летописям и перечел все известия этого времени. О правителях 1358-1364 гг. никаких поводов к догадкам, никаких собственных имен не нашлось. Перечел Карамзина, не нашел также ничего, ни у Татищева, ни у Щербатова: бояре - да и только» [там же]. Затем, справляясь по другому вопросу в духовных грамотах московских князей, исследователь обнаруживает несколько имен: «. Грамота писана 1353 года; ясно, что в 1358 году, в год смерти отца Димит-риева, оставались те же лица, или, по крайней мере, несколько из тех, о которых упоминал Симеон. Вот было первое показание, мною полученное, показание, впрочем, как видят читатели, неопределенное: в малолетство Димитриево действовали некоторые бояре Калитины и Симеоновы, что и быть иначе не могло, даже по естественному порядку вещей. Но, главное, это место обратило мое внимание вообще на духовные грамоты. Я начал перечитывать их, и к величайшему удовольствию, прочел тотчас в первой договорной Симеоновой, 1341 г., за двенадцать лет до его наставления, следующих свидетелей:
Василий Тысяцкий, Михаил Александрович,
........Васильевич,
Василий Окатьевич, Онанья Окольничий, Иван Михайлович.
Эти свидетели должны были, разумеется, быть, рассуждал я, самыми близкими людьми. Они-то верно, по словам Симеона, служили и желали добра ему и его отцу» [5, с. 89-90]. Найдя имена, Погодин начинает узнавать, кому они принадлежали, каковы родословные этих людей. При этом последовательное рассуждение ученого читается как увлекательный филологический детектив. Он одновременно и показывает ход своей мысли, и учит, как нужно научно искать ответ на сложные вопросы (при этом, заметим, в стиле статей Шевырёва мы таких подробных поучительных выкладок, как у его учителя, о том, как искать информацию, не обнаруживаем; это свидетельствует о том, что у Погодина сравнительно-исторический метод был рабочим инструментом, а у Ше-вырёва он оформился уже концептуально, получив наименование, и лег в основу сравнительно-исторической модели литературоведения, которую продолжили разрабатывать уже следующие поколения отечественных литературоведов): «Не обращаясь пока к другим грамотам, я, следуя счастливому внушению, принялся за родословные, надеясь отыскать Василья по примете Тысяцкого, Ананью по окольничеству, а Окатия по странности имени, которое не могло встречаться часто; и что же?
На первой странице второй части нахожу: Род Кутузовых: У Прокши сын был Александр.
У Александра дети: Феодор Кутуз, да Григорей Горбатой, да Ананья.
Не этот ли Ананья упомянут в Симеоновой духовной? Я обратился к своей подробной Родословной в рукописи и прочел:
"К Великому Князю Александру Ярославичу Невскому приехал из немец муж, именем Гавриил, а у Гаврила сын Андрей, а у Андрея сын Прокша, а у Прокши сын Александр, а у Александра дети Феодор Кутуз, да Григорей Горбатой, да Анания".
Теперь вопрос: приходится ли время? Мог ли Ананья подписаться под грамотою 1341 года? Я счел по поколениям: Александру соответствует Гавриил; сыну Александрову, Даниилу - сын Гавриилов; сыну Даниилову, Ивану - сын Андреев, Прокша; сыну Иванову, Ивану - Прокшин сын, Александр; сыну Иванову, Димитрию - Александров сын, Ананья, который мог быть и гораздо старше его. Второе доказательство: имени
Ананья во всех родах не было ни одного, кроме этого. (Другой Ананья принадлежит к позднейшему времени.) Слава Богу! Одно лицо найдено» [5, с. 90-91].
Далее Погодин подробно излагает свои изыскания по каждому имени. Как он вначале отставил самые употребительные имена и сосредоточился на малоупотребительных и редких, и стал искать их в грамотах и сопоставлять даты их рождения. При этом нужно отметить широту научного поиска Погодина, который вписывает биографии находимых им личностей в контекст исторический, черпая о них сведения во всех возможных документах и составляя из них единую картину. Так, по духовным грамотам почти все имена бояр были найдены. После этого начался следующий этап поиска: «Кончив разыскания по грамотам и родословным, я обратился к летописям, уже совершенно успокоенный, в надежде, не найду ли каких биографических подробностей о найденных лицах, или подтверждения предложенным догадкам. Прочесть надо было, для полноты, все XIV столетие и половину XV-го, от Даниила, отца Калитина, до средины Темного. Я начал с Никоновского сборника» [5, с. 101]. Здесь снова идет полная выкладка всех текстовых фрагментов, в которых упоминаются имена князей и бояр нужного исследователю исторического периода. Все это тут же снабжено комментариями Погодина о бесценности подтверждающих находок.
Следующим этапом стал просмотр Софийского временника, летописей и «Истории» Карамзина: «Лишнего нигде ничего не нашлось, кроме имен из летописи (?) у Карамзина девяти бояр, коим Донской поручил своего сына: Димитрий Михайлович, Тимофей Васильевич, Димитрий Константинович, Симеон Иоанно-вич, Иоанн Федорович, Никита Федорович, Федор Андреевич, Иоанн Федорович Квашнин. Этот список кажется мне подозрительным в сравнении с свидетелями Димитриева завещания, а лишних имен (вместо недостающих), отмеченных у Карамзина курсивом, в родословных не встречается. Ивана Федоровича Квашни и не бывало. В Ростовской летописи, должен я, однако ж, заметить, судя по выпискам Карамзина, в числе бояр старых, которых держать при себе советует Василию Эдигей, встречаются: Илия Иванович, Петр Константинович, Иван Никитич» [5, с. 108]. Погодин демонстрирует читателю один из принципов работы со срав-
нительно-историческим методом - проверку разных версий и критическое отношение к цитатам других авторов. Этот метод требует перепроверок и кропотливой работы с текстологическими источниками.
Перепроверив все данные, Погодин приходит к заключению: «Соображая все данные, полученные из грамот, книг и таблиц родословных, летописей и Карамзина, представим теперь список главных действующих лиц во время малолетства Димитриева и Васильева, стяжавших своими заслугами вечную славу в истории отечества, и присоединим к их голым именам показания о родах, от них происшедших, по которым они и представятся яснее в нашем воображении.
1. Василий Васильевич, Тысяцкий, потомок варяга Шимона, внук боярина Калитина Протасия, родоначальника Вельяминовых, Воронцовых, Щедриных, Соловцовых, Башмаковых, Оксаковых, Облезовых, Исленьевых, и проч. Он был первым свидетелем духовной Симеоновой, 1341 г., имел духовника одного (брата Сер-гиева) с Великим Князем, присутствовал на свадьбе у Димитрия Ивановича, 1365 года. Сын его женат был на сестре супруги Донского. Скончался в 1373 году, в Москве.
2. Брат его Тимофей Васильевич. Подписался свидетелем в договорной Димитрия, 1371 г., принимал деятельное участие в Куликовской битве, подписался под духовною Донского, 1389 г.
3. Иван Родионович Квашня, сын Родиона Несторовича, пришедшего в 1330 году к Калите из Киева, родоначальник Квашниных, Дудиных, Жоховых, Самариных, Разладиных, Невежиных, Фоминых, Ивановых, Поярковых, Тушиных. Был свидетелем договорной, 1371 г., и завещания, 1389. Скончался вскоре после Донского, в 1389 году.
4 и 5. Александр Андреевич Елка и Федор Андреевич Кошка, сыновья Андрея Кобылы, родоначальника Лодыгиных, Коновни-цыных, Кокоревых, Образцовых, Кобылиных, Колычевых, Злых-невых, Лошаковых, Немятых, Неалюевых, Боборыкиных, Юрьевых-Захарьиных, Романовых, Шереметевых, Добрынских, Зайцевых, Викентьевых, Симских, Хабаровых. Федор Андреевич управлял Москвою во время войны Димитрия с Мамаем.
6. Федор Андреевич Свиблов, потомок Радши, пришедшего из немец к Невскому, родоначальника Свибловых, Товарковых,
Замыцких, Каменских, Застолбских, Пушкиных, Курчевых, Рож-новых, Кологривовых, Поводовых, Чеботовых, Чулковых, Жуле-биных, Бутурлиных, Слизневых, Мятлевых, Челядниных.
7. Брат его Иван Андреевич.
8. Онанья Александрович, Окольничий, потомок Гавриила, пришедшего из немец служить Невскому, родоначальника Кутузовых, Коровиных, Клеониных, Лапенковых...
Все эти лица без сомнения принадлежали к показанным родам; а о следующих можно говорить только с вероятием: Иван Федорович первый мог быть сыном Федора Воронца или Федора Кутуза. <...>
Семен Васильевич мог быть сыном Василья Кочевы, а Василий Окатьевич относиться как-нибудь к Волую Окатьевичу, убитому на Дону. Кочевиных и Волуевых не нашел я в своих родословных» [5, с. 108-110]. Такой основательный перечень имен и фамилий, как показывает исследователь, мог появиться только в результате сопоставительной работы с текстами. Неизвестными в итоге остались только два человека из всего списка бояр.
Эта кропотливая библиографическая и текстологическая работа, описанная Погодиным, показывает, как формировался сам сравнительно-исторический метод. В трудах Шевырёва мы видим обоснование и развитие этого метода, получившего теперь наименование. То есть сам метод не был открыт Шевырёвым, но был им закреплен как одна из моделей в литературоведении.
Таким образом, Шевырёв уже в 1831 г. предвосхитил А.Н. Веселовского, высказав идею исторического метода. А Весе-ловский потом подхватил эту идею. А Погодин еще раньше об этом начинал писать. Используя сравнительно-исторический метод, Погодин, а за ним и его ученики, формировал основы сравнительно-исторической модели в русском литературоведении.
Список литературы
1. Логвинова И.В. «Письмо о русских романах» М.П. Погодина и проблема формирования культуры чтения в XIX в. // Культура в фокусе научных парадигм. 2019. № 9. С. 110-114.
2. Логвинова И.В. М.П. Погодин о книгах для детей и юношества // Книга в культуре детства. М., 2019. С. 24-34.
3. Логвинова И.В. Обозрение книг для детей и юношества в журналах М.П. Погодина «Московский Вестник» и «Москвитянин» в 1827-1844 гг. // Книга в культуре детства. Ярославль, 2021. С. 157-171.
4. Логвинова И.В. Ранние филологические статьи М.П. Погодина // Новые горизонты русистики. 2019. № 7. С. 35-41.
5. Погодин М.П. Древняя русская аристократия // Москвитянин. 1847. Ч. 1. С. 85-112.
6. Погодин М.П. Некоторые замечания на «Таблицы российской истории» Фи-листри (Письмо к редактору «Вестника Европы») // Вестник Европы. 1822. № 11-12. С. 232-239.
7. Цветкова Н.В. «Историческая пиитика» С.П. Шевырева и А.Н. Веселовский // Преподаватель ХХ1 век. 2008. № 1. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/isto-richeskaya-piitika-s-p-shevyreva-i-a-n-veselovskiy (дата обращения: 13.06.2022).
8. Цветкова Н.В. С.П. Шевырёв и русская наука о литературе (1830-е годы) // Шевырёв С.П. Полное собрание литературно-критических трудов: в 7 т. Т. 2, кн. 2: 1837-1840 / под общ. ред. А.Н. Николюкина. СПб.: Росток, 2020. С. 611-644.
9. Шевырёв С.П. Полное собрание литературно-критических трудов: в 7 т. Т. 1: 1823-1830 / под общ. ред. А.Н. Николюкина. СПб.: Росток, 2019. 656 с.
10. Шевырёв С.П. Полное собрание литературно-критических трудов: в 7 т. / под общей ред. А.Н. Николюкина. СПб.: Росток, 2020. Т. 2, кн. 1. 688 с.
11. Шевырёв С.П. Полное собрание литературно-критических трудов: в 7 т. / под общей ред. А.Н. Николюкина. СПб.: Росток, 2020. Т. 2, кн. 2. 824 с.
12. Юрченко Т.Г. Историческая поэтика: проблемы изучения и перспективы развития: аналит. обзор. М.: ИНИОН РАН, 2022. 90 с.
References
1. Logvinova, I.V. "'Pis'mo o russkikh romanakh' M.P. Pogodina i problema for-mirovaniya kul'tury chteniya v XIX v." ["'A Letter about Russian Novels' by M.P. Pogodin and the Problem of the Formation of Reading Culture in the 19th Century]. Kul'tura v fokuse nauchnykh paradigm [Culture in the Focus of Scientific Paradigms], no. 9, 2019, pp. 110-114. (In Russ.)
2. Logvinova, I.V. "M.P. Pogodin o knigakh dlya detei i yunoshestva" ["M.P. Pogodin about Books for Children and Youth"]. Kniga v kul'ture detstva [A Book in the Culture of Childhood]. Moscow, 2019, pp. 24-34. (In Russ.)
3. Logvinova, I.V. "Obozrenie knig dlya detei i yunoshestva v zhurnalakh M.P. Pogodina Moskovskii Vestnik i Moskvityanin v 1827-1844 gg." ["Review of Books for Children and Youth in M.P. Pogodin's Magazines Moskovskii Vestnik and Moskvityanin in 1827-1844]. Kniga v kul'ture detstva. Yaroslavl', 2021, pp. 157-171. (In Russ.)
4. Logvinova, I.V. "Rannie filologicheskie stat'i M.P. Pogodina" ["Early Philological Articles by M.P. Pogodin"]. Novye gorizonty rusistiki, no. 7, 2019, pp. 35-41. (In Russ.)
5. Pogodin, M.P. "Drevnyaya russkaya aristokratiya" ["The Ancient Russian Aristocracy]. Moskvityanin, no. 1, 1847, pp. 85-112. (In Russ.)
6. Pogodin, M.P. "Nekotorye zamechaniya na 'Tablitsy rossiiskoi istorii' Filistri (Pis'mo k redaktoru Vestnika Evropy)" ["Some Remarks on the 'Tables of Russian History' by Philistine (Letter to the Editor of the Vestnik Evropy)"]. Vestnik Evropy, no. 11-12, 1822, pp. 232-239. (In Russ.)
7. Tsvetkova, N.V. "'Istoricheskaya piitika' S.P. Shevyreva i A.N. Veselovskii" ["'Historical Poetics' by S.P. Shevyrev and A.N. Veselovskii"]. Prepodavatel' XXIvek, no. 1, 2008. Avaiable at: https://cyberleninka.ru/article/n/istoricheskaya-piitika-s-p-shevyreva-i-a-n-veselovskiy (date of access: 13.06.2022). (In Russ.)
8. Tsvetkova, N.V. "S.P. Shevyrev i russkaya nauka o literature (1830-e gody)" ["S.P. Shevyrev and the Russian Science of Literature (1830 s)"]. Shevyrev, S.P. Polnoe sobranie literaturno-kriticheskikh trudov [Complete Collection of Works of Literary Criticism]: in 7 vol. Vol. 2, bk 2: 1837-1840, ed. by A.N. Nikolyukin. Saint-Petersburg, Rostok Publ., 2020, pp. 611-644. (In Russ.)
9. Shevyrev, S.P. Polnoe sobranie literaturno-kriticheskikh trudov [Complete Collection of Works of Literary Criticism]: in 7 vol. Vol. 1: 1823-1830, ed. by A.N. Nikolyukin. Saint-Petersburg, Rostok Publ., 2019, 656 p. (In Russ.)
10. Shevyrev, S.P. Polnoe sobranie literaturno-kriticheskikh trudov [Complete Collection of Works of Literary Criticism] : in 7 vols., ed. by A.N. Nikolyukin. Saint-Petersburg, Rostok Publ., 2020, vol. 2, bk 1, 688 p. (In Russ.)
11. Shevyrev, S.P. Polnoe sobranie literaturno-kriticheskikh trudov [Complete Collection of Works of Literary Criticism] : in 7 vols., ed. by A.N. Nikolyukin. Saint-Petersburg, Rostok Publ., 2020, vol. 2, bk 2, 824 p. (In Russ.)
12. Yurchenko, T.G. Istoricheskaya poehtika: problemy izucheniya i perspektivy raz-vitiya: analit. obzor [Historical poetics: problems of study and prospects of development: analytical review]. Moscow, INION RAN Publ., 2022, 90 p. (In Russ.)
