CC BY
63
УДК 316.344.24::[377 + 316.752](470 + 571) Аксенова Ольга Владимировна
кандидат социологических наук,
ведущий научный сотрудник
Института социологии Российской академии наук
ИСТОКИ РОССИЙСКОЙ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ РАЗВИТИЯ ИНЖЕНЕРНОГО И МЕДИЦИНСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Aksenova Olga Vladimirovna
PhD in Social Science, Leading Research Associate, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences
THE ORIGINS OF THE RUSSIAN SCIENTIFIC AND TECHNICAL MODERNIZATION IN THE CONTEXT OF ENGINEERING AND MEDICAL EDUCATION
Резюме:
Особенностями российской модернизации являются нерыночные формы научно-технического развития, сочетание прогресса и традиции в ценностях общества.
Медицина и инженерное дело формировались в ходе трех основных попыток модернизации в российской истории: реформ Петра I, реформ 1860-х гг. и советской индустриализации. Основным двигателем прогресса на первоначальном этапе их развития являлся военный фактор. В первую очередь, он был связан с противостоянием с быстро развивающимися европейскими странами. Организованный в 1620 г. Аптекарский приказ занимался подготовкой лекарей для полков, обучением русских врачей и приглашением врачей иноземных. Эпоха Петра ознаменовалась открытием целого ряда госпитальных школ, ставших впоследствии ведущими медицинскими институтами.
Инженерное дело в царской России начало активно развиваться в 1830-е гг. - период строительства железных дорог, переоснащения заводов и мануфактур машинной техникой. Однако потребность в отечественных инженерах до советской индустриализации была невелика по причине отставания промышленного развития. Связь изобретений с рынком практически отсутствовала, что не мешало появлению инженеров-самоучек, которые считали изобретательство делом своей жизни. Ценности русских профессионалов не только способствовали сохранению науки в самые трудные периоды российской истории, но и ее развитию. Показателен в этом отношении период Гражданской войны и послевоенной разрухи, когда в условиях отсутствия материальных стимулов к деятельности продолжали работать образовательные учреждения, не остановили научные исследования русские ученые.
Отечественная образовательная система давала универсальное и фундаментальное образование, ориентированное при этом на практику, в то время как разделение труда в условиях машинного производства на Западе потребовало узкого специалиста, что сужало и рационализировало профессиональную подготовку.
Summary:
According to A.L. Andreev, the obsession of the Russian society with the scientific and technical progress together with the traditionalism was the main distinctive feature of the domestic modernization process. The medical and engineering sciences, considered in the paper, were altered in the course of three major modernization attempts in the Russian history: the reforms of Peter I, the 1860-s reform, and the Soviet industrialization.
The main stimulus to progress at the initial stage of development of the studied sciences was the military factor due to the permanent tension in the relations between Russia and the West. So, the Apothecaries' legal agency established in 1620 was engaged in training of regiments' physicians, Russian doctors and inviting of foreign doctors. The Peter I era was marked by the opening of the Medicine Faculty (which later became a part of the Moscow State University), the Head Medical School in St. Petersburg (later - the Military Medical Academy).
The engineering business in the Russian Empire started to develop in the 1830-s - the period of railways' construction, re-equipment of plants and manufactories with machinery. However, due to the backwardness of the Russian industry (in comparison to the western one) there was almost no need for professional engineers. But despite the financial unattractiveness of the engineering sphere, there were self-taught engineers who thought it the life's occupation. The strong set of values of the Russian professionals supported not only the existence but also the development of science during the most difficult periods of the Russian history. In this respect, the period after the Civil War is indicative, when despite the total chaos and lack of financial incentives the educational institutions did not stop their activities, and the Russian scientists still continued with their researches. It should also be noted that the national education system, unlike the western one, trained versatile professionals. This was reflected in harmonious and effective combination of the fundamental theory and the practice in equal ratios in the educational programs designed for doctors and engineers.
Ключевые слова:
научно-технический прогресс, модернизация, профессионал, актор, ценности, специализация, универсализм, медицинская школа, инженерная школа.
Keywords:
scientific and technological advance, modernization, professional, actor, values, specialization, versatility, medical school, engineering school.
Российская модернизация в ее самых разных аспектах является одной из наиболее обсуждаемых, конфликтных и при этом исторически устойчивых тем научного дискурса. Пожалуй, главную часть всех дискуссий занимает обсуждение неудач этого процесса. Действительно, в течение трехсот лет волны реформ сменялись откатами и контрреформами. Импортированные по-
литические и гражданские институты на отечественной почве приживались плохо, нередко превращались в имитацию, некоторые отмирали вовсе или наполнялись иным содержанием. Причину этого чаще всего видят в российском традиционализме, в архаическом устройстве крестьянского общества, которое воспроизводится и по сей день.
Однако ряд исследований показывает более сложное соотношение традиции и модернизации в ценностях российского населения. Так, И.А. Халий выявляет инновационный потенциал традиционалистской среды, исследуя общественные движения и гражданские инициативы в российских регионах [1]. А.Л. Андреев обнаруживает, что российское общество одержимо научно-техническим прогрессом и в то же время привержено традициям, что дает основания сделать вывод об особой, традиционалистской модернизации [2, с. 65]. Он также отмечает, что традиции имеют сложный состав, в котором переплетаются элементы советского прошлого, Российской империи, народные обычаи. Кроме того, наши исследования выявили феномен активизма российских и советских управленцев и профессионалов, проявляющийся непосредственно в сфере их деятельности и за ее пределами [3]. Был также обнаружен нехарактерный для современных специалистов универсализм, стремление сохранить максимально возможный контроль над процессом труда в условиях неизбежно углубляющейся специализации. Отметим, советское промышленное развитие соответствовало уровню модерна своего времени.
Изучение модернизации фокусируется на институтах, структурах, ценностях, поведенческих паттернах [4; 5, с. 64]. Научно-технический прогресс, техника и технологии, связанные с ними управление и профессиональная деятельность остаются предметами узкоотраслевых исследований, в редких случаях становятся предметами более широких обобщений [6; 7]. Техническая ось модерна кажется независимой от общественного устройства, поскольку последнее не влияет на физические свойства ее конструкций. Экономическая эффективность на протяжении всего Нового времени углубляла разделение труда, успешно ликвидировала универсализм времен Ренессанса, превратив профессионалов в функциональные элементы технологической системы.
Однако обнаруженные нами особенности деятельности советских и российских профессионалов вместе с приверженностью современных россиян именно к научно-техническому прогрессу позволяют изменить ракурс анализа модернизации, перенести фокус внимания с демократии и гражданского общества на сферу действия профессионалов и управленцев. Стремление к универсализму, профессиональный и гражданский активизм, ценностное восприятие прогресса свидетельствуют о наличии обусловивших их появление традиций.
Для того чтобы понять, какая часть российских традиций способствовала прогрессу и определила специфику российской модернизации, необходимо, с нашей точки зрения, ретроспективное социологическое исследование реформирования России, начиная с времен Петра I и заканчивая периодом советской индустриализации включительно, сфокусированное на становлении профессии и профессионала, на характере его профессиональной деятельности. В данной статье представлены возможные направления такого исследования и ряд предварительных выводов. Работа основана на анализе вторичных источников и направлена на переосмысление общеизвестных фактов. В качестве примера в предлагаемом материале рассматривается в основном инженерное дело и медицина как отрасли, связанные непосредственно с индустриализацией и урбанизацией. Их развитие исследуется через призму формирования и воспроизводства субъекта-профессионала. Основным теоретико-методологическим инструментом анализа стала категория актора, сформулированная А. Туреном [8]. В данном случае актор рассматривается как субъект, способный действовать независимо, в соответствии с собственными ценностями и знаниями.
Война как фактор модернизации. Между великими реформами
В классическом модерне связь между развитием профессионально-управленческой сферы и развитием промышленности довольно прозрачна. Так, машина, упростив до предела операции, породила страшный феномен детского труда на британских фабриках, но ее совершенствование во второй половине XIX в. потребовало наличия достаточно грамотного рабочего, соответственно, создания адекватной этим требованиям системы образования. Техническое и технологическое усложнение заводов сделало необходимым присутствие на производстве инженера, что немедленно дало импульс развитию высшей школы. Урбанизация создавала потребность в медицине, обслуживающей население растущих городов, в предотвращении эпидемий и борьбе с ними и т. п.
В российской модернизации эта связь не столь очевидна. За полтора столетия, прошедшего со времен петровских реформ, в Европе произошел промышленный переворот и сложился классический промышленный капитализм. Россия оставалась аграрной, помещичьей страной. В медицине за тот же самый отрезок времени был пройден путь от полуграмотного полкового лекаря до великого Пирогова, на мировой уровень вышла российская наука, сложилась инженерная школа. Отрасли, рожденные формированием индустриального общества, развивались быстрее, чем само это общество.
Этот парадокс, по крайней мере отчасти, можно объяснить постоянной военной угрозой. Запад для России всегда был потенциальным военным противником и очень часто - противником
реальным. Развитие мануфактурного, а затем промышленного производства в Европе быстро трансформировало военное дело, совершенствовало все его аспекты: от вооружений до стратегии и тактики; шли нескончаемые колониальные войны. В итоге России противостояли мощные, хорошо вооруженные и опытные армии. Догнать Европу в конце XVII в. означало создать армию нового времени. Такая армия нуждалась в промышленном оружейном производстве, в профессиональных стратегах, инженерах и врачах. Война не просто требовала модернизации, она делала ее безотлагательной.
Медицина. Научной медицины в допетровской России практически не существовало по той причине, что государство долгое время не ощущало в ней потребности. Царя и бояр лечили иностранные доктора, население пользовалось услугами знахарей и повивальных бабок. Издревле существовали лечебницы при монастырях, но аналога европейских городских больниц долгое время не было вовсе.
Тем не менее управленческие структуры государственного здравоохранения появились в России в начале XVII в. Известен точный год, от которого можно вести отсчет его развития: в 1620 г. был основан Аптекарский приказ. Задачей этой организации сначала было также лечение царской семьи и приближенных [9]. Уже в середине столетия организация перестала быть чисто придворной. Расширение ее функций было продиктовано исключительно потребностями армии: лекари и лекарства были необходимы растущему войску. Аптекарский приказ с этих пор ведал приглашением иноземных врачей, в том числе и для армии, подготовкой врачей русских, аптеками, сбором лекарственных трав, выплатой жалования и т. п.
Желающие учиться медицине определялись в ученики к иностранным докторам. Первая медицинская школа была открыта при Аптекарском приказе в 1654 г., ее ученики овладевали самыми необходимыми практическими навыками. В 1691 г. первые русские были посланы для обучения за границу, некоторые добились больших успехов. Но все они остались работать в европейских университетах и на становление российской медицины влияния не оказали. В середине XVII в. появились и первые больницы для горожан: так, в Москве в 1635 г. открылись больничные палаты при Троицко-Сергиевском монастыре, затем в 1656 г. на средства боярина Ртищева была открыта больница из двух палат.
Петровские реформы, таким образом, осуществлялись не на пустом месте - некоторые шаги в организации государственной медицины уже были предприняты. При Петре I число приглашенных врачей выросло, но армия стала массовой, сражения крупнее прежних, увеличилось количество возможных болезней и раненых, потому врачей все равно было недостаточно. В Москве, Петербурге и Кронштадте были построены госпитали и открыты госпитальные школы, которые готовили исключительно лекарей для полков, но звания доктора медицины не давали, получить его по-прежнему можно было только в европейских университетах. Ситуация изменилась в середине XVIII в., в особенности после реформ главного администратора российского здравоохранения той эпохи П.З. Кондоиди. Он в числе прочего установил программы госпитальных школ, сроки обучения, учредил доцентуры для них.
В петровские и последующие времена посланные за докторской степенью за границу студенты возвращались на родину и начинали преподавать сами. Госпитальные школы превращались в училища, а затем - в институты и академии. Создавались учебные заведения, сыгравшие важную роль в развитии российской медицины. Так, медицинский факультет стал одним из первых трех факультетов Московского университета. В 1798 г. в Санкт-Петербурге открывается Главное врачебное училище, переименованное затем в Императорский медико-хирургический институт, а с 1881 г. - в Военно-медицинскую академию. На рубеже XVIII и XIX вв. русскую медицину уже представляли блестящие врачи: Семен Герасимович Зыбелин, Илья Васильевич Буяльский, Матвей Яковлевич Мудров и многие другие. Среди врачей было изначально значительное число разночинцев (поповичами были все перечисленные выше доктора).
Русская медицинская школа формировалась по историческим меркам стремительно, у этого процесса был ряд важных для данного исследования особенностей. Иностранные специалисты на первых порах лечили и учили, создавая в России медицину европейского типа. Российские студенты учились за границей, проходили в европейских университетах стажировки. Этот теснейший контакт должен был создать точную копию профессионала. Постоянные конфликты с иностранцами за рабочие места в данном случае особой роли не играли.
Однако складывалась школа, имевшая ряд отличий от эталона, которые в ряде случаев также были причинами конфликтных ситуаций. Главной особенностью был заложенный в российской школе с самого начала универсализм, в обучении врача гармонично и эффективно соединялись фундаментальная теория и практика. В определенном смысле российское медицинское образование оказалось в выигрышном положении, стартовав на несколько веков позже европейского. Ему удалось полностью избежать схоластики, еще сохранявшейся во многих европейских университетах. Кроме того, в русской медицине никогда не было противостояния между терапевтом, занятым высокой медициной, и принадлежавшим в Европе к низшей касте хирургом.
Непосредственной причиной этого был сам способ организации образования на базе госпитальных школ, в которых студенты обучались у постели больного. Добавление теоретических медицинских и естественно-научных дисциплин позволило соединить теорию и практику в одной профессии. Но существовала более общая причина подготовки «медика-хирурга».
Российская медицина до реформ 1860-х гг. оставалась, во-первых, сословной, во-вторых, преимущественно военной. Гражданские доктора лечили дворян, мещан, купцов. Самая большая группа населения страны - крепостные крестьяне - в сферу действия государственного и частного здравоохранения не попадали вовсе. Они продолжали пользоваться услугами знахарей, приглашение к больному настоящего доктора зависело исключительно от доброй воли помещика.
Следует особо подчеркнуть динамичное развитие в первую очередь военной, полевой, а не просто армейской медицины. Армия - структура, изначально регулируемая множеством правил и в значительной степени формализованная. Другое дело - война. Врач в полевых условиях действовал в обстановке неопределенности и риска, связанного не только с ранениями. Войны шли на западе и на юге страны. Они сопровождались болезнями, а инфекции были не меньшей угрозой, чем неприятель. Эпидемии чумы, например, случались во всех турецких походах русской армии. Полевая медицина нуждалась в медике, способном действовать автономно, если того требует ситуация.
В итоге к середине XIX в. сформировалась достаточно специфическая школа, ориентированная на военно-полевые условия работы, требующая одновременно универсальной квалификации, умения самостоятельно принимать решения и действовать. Она также требовала особой организации - мобилизационной, с высокой степенью самостоятельности отдельных ее звеньев. Формирование такой организации было завершено в ходе Крымской войны [10].
Инженерное дело. Как и медицина, оно возникло в связи с военной необходимостью. Потребность в инженерах также появилась в сравнительно быстро развивавшемся рудном деле и металлургии. Как и в медицине, развитие отрасли началось силами иностранных специалистов, причем на промыслы их начали приглашать еще XVI в.
В 1708 г. была создана Школа математических и навигацких наук, вторая инженерная школа открылась в 1712 г., а третья - в 1719 г. Учились в них студенты знатного происхождения. Профессия инженера почти до самой революции оставалась престижной и уважаемой, а зарплаты - высокими. В отличие от медицинских академий, в политехнических институтах разночинцы появились после реформ 1860-х гг. В 1773 г. был открыт Горный институт, в котором, помимо получения общеобразовательных и технических знаний, воспитанники также обучались музыке, танцам, фехтованию. Инженерные учебные заведения давали широкое образование, позволявшее получить престижную чиновничью позицию с достойным жалованием. Тех, для кого работа инженера становилась делом жизни, было мало, но и спектр возможностей для самореализации был невелик.
Потребность в инженерах была жестко обусловлена промышленным развитием, вследствие чего спрос на специалистов в области инженерии был крайне мал. Поэтому выпускники технических учебных заведений чаще становились чиновниками, получив максимально широкое светское образование. Потребность в отечественных специалистах незначительно растет в 1830-е гг. в связи со строительством железных дорог, переоснащением мануфактур и заводов машинной техникой.
30-е гг. XIX в. можно считать начальным пунктом формирования русской инженерной школы. Определяющее влияние на русскую инженерию оказала французская инженерная школа начала того же века, так как ее политехнический подход, основанный на идеях Сен-Симона, оказался наиболее приемлемым для российских условий. Строительство путей сообщения, да и любое строительство в российских условиях потребовало от инженеров того же, что война - универсальной подготовки, сочетания фундаментального образования с практикой. Так, в Московском техническом училище (после 1917 г. - МВТУ им. Баумана) впервые в мире начали проводиться занятия в аэродинамической лаборатории [11, с. 16]. Однако профессиональная невостребованность специалистов оставалась серьезной проблемой вплоть до советской индустриализации. Ее острота лишь незначительно смягчалась развитием капитализма после реформы 1860 г.
Развитие инженерного образования повторяло путь развития образования медицинского. Вначале учебный процесс осуществлялся по европейским программам. Затем началось их расширение: «Учебные планы высших технических учебных заведений пересматривались в сторону увеличения объема естественных знаний и усиления социальных аспектов инженерного обучения студентов. Расширение форм профессиональной подготовки проводилось в направлении более углубленного изучения возможностей применения теоретических законов к потребностям производства. Усиливалась политехнизация образования, создавались междисциплинарные курсы на стыке специальных, гуманитарных и социально-экономических дисциплин» [12, с. 112]. В этот же период обучение инженеров на Западе стало прагматичным. В Германии это проявилось в его сочетании с широким классическим школьным образованием. На приобретение практических навыков были ориентированы США и Британия [13, с. 108-109].
Традиции определяли ценностные установки профессионалов, их способность работать напряженно и самоотверженно, отношение к своему делу как к смыслу жизни. Особенно ярко они проявились в феномене инженеров-самоучек. Изобретательство в Европе предшествовало промышленному перевороту и привело к нему. В России оно не имело перспективы богатства и славы и осуществлялось только по причине увлеченности самим делом, которому действительно отдавали всю жизнь. Иван Иванович Ползунов умер от чахотки за неделю до испытания своей машины, не выдержав напряженной работы [14]. Придворный токарь Нартов был, пожалуй, самым удачливым из инженеров. Однако и его токарно-винторезный станок был забыт и изобретен заново в Англии. Точно так же были забыты или не получили широкого распространения изобретения других мастеров. Существовал глубокий разрыв между изобретателем и рынком, изобретения не выходили за пределы одного завода или шахты, а после смерти изобретателей и вовсе забывались. Причиной этого была не злокозненность заводчиков или косность бюрократов, а неразвитость рынка и его инфраструктуры, которые делали невыгодным использование машин. Позже отечественные изобретения уже не могли конкурировать с отлаженной европейской промышленностью.
Фундаментальное естественно-научное образование, ориентированное при этом на практическое применение, в сочетании с универсализмом и гуманитарными знаниями не было странной прихотью создателей медицинской, инженерной и других школ. Профессионал, обладающий такими знаниями, способен действовать в ситуации, не регулируемой правилами, в которой только знание законов природы позволяет принять верное решение, построить или вылечить; он способен ориентироваться в жизни сообщества, выполнять при необходимости функции администратора.
Отмена крепостного права и земская реформа. Проектирование будущего
Следующий рывок по направлению к модерну был сделан российским обществом в середине XIX в. Отмена крепостного права в 1861 г. и последующие реформы, в первую очередь введение земского самоуправления, повлекли за собой стремительные и противоречивые изменения, в том числе и в профессионально-управленческой сфере. Промышленный капитализм, наконец, начал развиваться относительно быстро. Русский метод инженерной подготовки в этот период оформился окончательно, появились великие русские инженеры: А.С. Попов, Н.Е. Жуковский, В.Г. Шухов и т. д. В то же время в России вплоть до начала советского периода инженер оставался штучным товаром. Именно отставание индустриального развития в его капиталистической форме сохраняло широту и фундаментальность русской инженерной школы, затормозив неизбежное углубление специализации. Экономическая эффективность так и не стала главной целью технических и организационных инноваций.
В пореформенный период в политехнические институты начали поступать разночинцы. Сами институты, как и другие учебные заведения, становились центрами политических обсуждений и гражданской активности. В этот период гражданином был обязан быть не только некрасовский поэт, но и любой другой профессионал, инженер в том числе. Разрабатывались проекты индустриального будущего, формировалась «одержимость» прогрессом, который в его российской версии включил в себя человека и его развитие. Прогресс был связан с гражданской ответственностью, с необходимостью преодоления «темноты» во всех значениях этого слова.
Развитие рынка в городах быстро превращало медицинскую помощь в товар точно так же, как и на Западе, вымывая из установок врачей принципы служения обществу. Однако существовала обширная часть здравоохранения, которая по-прежнему оставалась вне сферы уравнивавшего действия капитала. Теперь она складывалась из военной и земской медицины.
Земская самоорганизация стала для того времени едва ли не революционным прорывом. Она заложила институциональную и структурную основы для развития медицины, образования, библиотечного дела, статистики в сельской провинции [15]. Она также стала стимулом развития институтов гражданского общества [16].
Разумеется, земское самоуправление не решало и не могло решить всех проблем в перечисленных областях, в первую очередь по причине острой недостаточности ресурсов, в том числе и человеческих. Тем не менее земства были своего рода лабораториями, в которых разрабатывались новые модели организации здравоохранения. Кроме того, они стали основой для возникновения неформальных сообществ, не имевших четких границ, которые можно лишь отчасти отследить по мемуарам. Земская работа притягивала людей с определенными установками и политическими ориентациями. По причине постоянного дефицита специалистов на работу брали политических ссыльных. Создавались не просто сети связей, но дружеские круги, объединявшие профессионалов [17, с. 29].
Земства формировали профессионала-актора, действовавшего самостоятельно и в соответствии со своими ценностями. Исследователи отмечают, что публицистика и литература идеализировала образ земского интеллигента, представляя его в зависимости от политической ориентации автора аскетом, отдающим жизнь просвещению и лечению народа или борьбе за его права. Реальность, разумеется, была сложней и разнообразнее легенды: кто-то относился к земству как к досадной обязанности, кто-то разочаровывался и деградировал, как чеховский Ионыч.
Тем не менее среди земских врачей и учителей было достаточно тех, кто актуализировал ценности служения народу и своему делу, по крайней мере на отдельном отрезке жизненного пути.
Таким образом, в пореформенной России складывались традиции гражданского активизма профессионалов, формировалась установка на ответственность, выходившую за рамки собственно профессиональной деятельности.
Советская индустриализация. Несломленная традиция
Советская индустриализация начиналась на пустом месте почти в буквальном смысле этого слова. За годы Гражданской войны промышленность была разрушена, период НЭПа оживил лишь экономическую жизнь. В связи с этим особый интерес представляет взгляд на ситуацию в стране стороннего, к тому же западного наблюдателя.
Герберт Уэллс приехал в Россию в 1920 г., когда Гражданская война еще не закончилась. По мнению английского писателя, шансов преодолеть последствия катастрофы не было. Одновременно он отметил упорное стремление граждан и власти возродить страну. Во-первых, правительство пыталось создать систему управления, которая была бы способна взять ситуацию под контроль, наладить распределение продуктов, обеспечить города теплом зимой и т. п. Во-вторых, продолжали работать театры: «Поистине это поразительно, но русская драма и опера выжили среди этих жестоких бурь и живы до сих пор. Как выяснилось, в Петрограде ставится каждый вечер более сорока спектаклей; в Москве - примерно столько же» [18, с. 36]. Наконец, ученые не прекратили исследований, более того, работали успешно: «Из-за нашей блокады мировая научная литература для этих людей недосягаема. Нет новых приборов, не хватает писчей бумаги, работать приходится в холодных лабораториях. Просто поразительно, как они вообще могут работать. И тем не менее работа успешно продвигается: Павлов проводит удивительные по своей широте и тонкости исследования высшей нервной деятельности у животных; Манухин утверждает, что нашел эффективный метод лечения туберкулеза даже в поздней стадии и т. д.» [19, с. 40-41].
Университеты продолжали работать не только в Москве, но и в провинции, набирая и обучая студентов при полном отсутствии даже учебников и тетрадей [20; 21, с. 7-62]. То есть в условиях полного разрушения институтов управления действовали какие-то иные механизмы, не позволявшие преподавателям прекратить работу. Образовательные организации на определенный период времени стали практически автономными.
Отказ от прежнего общественного устройства породил множество дополнительных проблем. Так, попытка немедленно открыть доступ к высшему образованию для всех слоев населения привела к тому, что в университеты хлынула масса абитуриентов, едва умевших читать и писать. Их следовало принимать без экзаменов. На первом курсе медицинского факультета Московского университета могло учиться до пяти тысяч человек [22, с. 23]. Но самым удивительным было то, что образование выстояло: «Выход был найден: вскоре при факультете появились специальные подготовительные курсы и рабфаки. Даже в самые трудные 1920-1922 гг. факультет выпустил около 2 000 врачей, при этом сохранив достаточно высокий уровень подготовки. Это было очень непросто в условиях катастрофических кадровых потерь второго десятилетия прошлого века» [23, с. 23].
Инженерное дело после революции перестраивалось радикально. Старые инженеры объявлялись классовыми врагами. Русское фундаментальное политехническое образование отвергалось как буржуазное. Велись дискуссии о необходимости быть или универсально образованным, или узким, но высококлассным специалистом [24]. Политехнические институты были разделены на несколько новых, узкоспециализированных учебных заведений, а сроки обучения сокращены. Американский инженер русского происхождения Тимошенко характеризует сложившуюся в те годы ситуацию следующим образом: «В этих обстоятельствах введение очень узкой специализации при подготовке инженеров имело преимущества. Для такой специализации институты политехнического типа были не особенно удобны, и очень часто они разделялись на отдельные институты. Каждый из этих институтов был создан для подготовки специалистов в определенной отрасли промышленности и поэтому прикреплен к определенной государственной структуре. Таким путем были созданы институты очень узкого профиля» [25, с. 22].
Несмотря на революционную риторику, перестройка инженерии была очередной попыткой клонирования западного индустриализма. Как и в эпоху Петра I, в страну приглашались иностранные специалисты, молодые советские инженеры стажировались за границей. На этом этапе идеальной моделью для копирования стали США. Однако эта попытка провалилась, как и все предыдущие. В Советском Союзе не существовало даже подобия отлаженной промышленной машины развитых стран, строить промышленность приходилось с нуля и в самые короткие сроки, что означало неизбежное нарушение стандартов строительства. Узкий специалист был в этих условиях беспомощен и очень часто опасен. Для поиска нетривиальных решений требовалась свобода технического мышления и знания законов природы, без которых решение методом проб и ошибок вело к катастрофе. Аварии, порой катастрофические, в годы индустриализации случались часто: «Быть советским инженером означало уметь справиться с любой ситуацией и всегда
отыскать выход. Они стали мастерами импровизации, "ликвидации" последствий аварий и кризисного менеджмента. И гордились они не бесперебойным функционированием своей техники, а способностью, несмотря ни на какие трудности, при любых условиях обеспечивать работу производства и неизменно находить спасительное решение» [26, с. 164].
В 1930-е гг. вузы возвращались к политехническому образованию. С.П. Тимошенко констатирует: «Со временем недостатки такой подготовки стали очевидными, и большинство институтов, особенно институты, имевшие старые традиции, ушли от узкой специализации и вернулись к программам, аналогичным тем, которые были до революции» [27, с. 23].
Те же процессы происходили и в медицинском образовании: «В следующее десятилетие на факультете открылись полтора десятка новых кафедр, появились новые специальности - организаторы здравоохранения, специалисты по профилактике, санаторно-курортному лечению. В 1930 г. медицинский факультет был выведен за рамки университета и стал самостоятельным учебным заведением. Пришлось заново "ставить" многие общие дисциплины, вновь почувствовалась ощутимая нехватка материальной базы. Положение изменилось к концу 30-х гг., когда фактически были восстановлены основные положения реформы здравоохранения 40-60-х гг. XIX в.» [28, с. 25].
В целом к концу 30-х гг. традиционный подход к обучению был восстановлен. Тимошенко, оценивая систему инженерного образования СССР в 1950-е гг., пишет: «Мое впечатление состоит в том, что, в принципе, Россия почти полностью вернулась к образовательной системе, которая существовала перед коммунистической революцией. Традиции старой школы оказались очень сильными, и с помощью остатков старых преподавательских кадров (выделено автором - О.А.) было возможно привести в порядок инженерное образование, разрушенное во время революции» [29, с. 10].
Кроме того, в обществе стало популярным понятие «культурности», включавшее в себя хорошие манеры, знание литературы и философии, музыки, театра и т. п. Заработали университеты культуры, обучавшие всему перечисленному недавних крестьян и рабочих. В заводских коллективах, университетах, сельских клубах создавались народные театры. В итоге после десятилетия революционных, радикальных преобразований, которые во многом были очередной попыткой скопировать западную современность, произошла реставрация модернизации, ставшей в России традиционной. Однако есть очень важное отличие советского инженерного и медицинского образования от старого русского: оно было вполне успешно применено к подготовке специалистов самых массовых профессий Советского Союза.
Заключение
Старт научно-технического прогресса в России был обусловлен процессами становления индустриального общества на Западе. В то же время его связь с развитием капитализма носила в значительной степени опосредованный характер по причине относительной слабости рыночных отношений. В ряде отраслей необходимость в прогрессе была связана с перманентной военной угрозой, с ускорившей его в новое время гонкой вооружений. Развитие в итоге происходило большей частью вне рынка с его требованиями эффективности, снижения издержек, формализации взаимодействий и т. п. В условиях слабого развития рыночных механизмов регулирования ценности и паттерны деятельности субъектов, от которых зависел прогресс, играли одну из ведущих ролей.
Подчеркнем, что источником модернизации как процесса построения в России индустриального общества был управляющий центр, царская, позже советская власть. Он мобилизовывал ресурсы, принуждал, наказывал, поощрял. Традиционалистская среда сопротивлялась, и, как показала история реформ, с этим сопротивлением не могли справиться самые радикальные перевороты и жестокие репрессии, хотя сопротивление это редко принимало форму открытого протеста. Однако отторгались далеко не все нововведения. Рожденные Ренессансом идеи прогресса и совершенствования человека были приняты. Тем не менее трансформировались и они. Прямой перенос инноваций, действительно, заканчивался провалом.
Во-первых, свои требования к модернизации диктовал контекст ее осуществления. Он складывался из разнообразия культур, природных, экономических, социальных условий в сочетании с огромными расстояниями и неразвитостью коммуникаций, из особенностей ведения войны на такой территории. Все вместе создавало среду сложную, непредсказуемую и рискованную. Узкая специализация оказывалась неприемлемой, требовалось универсальное, а часто -выходившее за профессиональные рамки образование. Стремительная индустриализация многократно увеличила число рисков и неопределенностей.
Во-вторых, традиция формировала ценности и паттерны модернизации. Стоит обратить внимание и на то, что социализация многих создателей русского модерна, начиная с М.В. Ломоносова, происходила в среде глубоко традиционалистской. Это не могло не повлиять на их представления о том, каким образом прогресс должен осуществляться. Его ценностная составляющая всегда была значимой, а после реформ 1860-х гг. приобрела гражданское измерение. Именно ценности сделали созданные правительством отрасли (науку, медицину, образование и т. д.) относительно
автономными. Эти отрасли не распались в периоды полного отсутствия каких-либо материальных стимулов деятельности и практически полного разрушения институтов управления.
В результате переплетения модернизации и традиции сформировалась традиция российской модернизации. После реформ 1860-х гг. началась ее обратная экспансия, распространение на все социальные страты, превратившие прогресс и образование во всеобщую ценность. Отказ от клонирования узкого специалиста в конце 1930-х гг. означал не возвращение к архаике, но воспроизводство на новом уровне традиционной модели прогресса, в котором неизбежное разделение труда и специализация играли вторичную роль в деятельности профессионалов, приоритет сохранялся за фундаментальными знаниями и ценностными ориентирами.
Ссылки и примечания:
1. Халий И.А. Современные общественные движения: инновационный потенциал российских преобразований в традиционалистской среде. М., 2007. 300 с.
2. Андреев А.Л. Российский социум как «другая Европа» // Общественные науки и современность. 2013. № 3. C. 70-79.
3. Аксёнова О.В. Особенности активизма российских профессионалов: социальные практики // Вестник Института социологии : сетевой науч. журн. 2012. № 5. С. 12-42.
4. Например, Н.Е. Тихонова определяет теоретико-методологические инструменты, которыми пользуется для анализа модернизационных процессов следующим образом: «Модернизацию я понимаю в ее немодернистской трактовке как протекающий в разнообразных формах с учетом особенностей национальных культур и исторического опыта народов процесс, благодаря которому традиционные общества достигают состояния модерна, посредством не только экономической, социальной, культурной, демографической, но и социокультурной модернизации. Под последней я подразумеваю формирование новых нормативно-ценностных систем и смыслов, поведенческих паттернов, а также рационального мышления и внутреннего локуса контроля, что в совокупности и создает базу для формирования и успешного функционирования новых социальных институтов».
5. Тихонова Н.Е. Динамика нормативно-ценностных систем россиян и перспективы модернизационного проекта [Электронный ресурс] // Вестник Института социологии РАН. 2011. № 3. С. 10-27. URL: http://www.vestnik.is-ras.ru/files/File/Vestnik_2011_32/Tihonova.pdf (дата обращения: 17.10.2013).
6. Одно из них представлено в работе Ж. Эллюля «Технологическая система» и содержит анализ непосредственного влияния технологий на обслуживающих их профессионалов, систему управления и общество в целом, а также интерпретацию современного общества как технологической системы.
7. Ellul J. The Technological System. New York, 1980. 362 p.
8. См., например: Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии. М., 1998. 206 с.
9. См., например: История медицины / П.Е. Заблудовский, Г.Р. Крючок, М.К. Кузьмин, М.М. Левит. М., 1981. 352 с.
10. См., например: Наумова Ю. Ранение, болезнь и смерть: русская медицинская служба в Крымскую войну 1853-1856 гг. М., 2010. 320 с.
11. Тимошенко С.П. Инженерное образование в России. Люберцы, 1997. 82 с.
12. Будник Г.А. История инженерного образования и энергетической техники с древнейших времен до начала ХХ в. : курс лекций. Иваново, 2011. 140 с.
13. Там же.
14. Виргинский В.С. Иван Иванович Ползунов. 1729-1766. М., 1989. 173 с.
15. Подробнее о земском управлении см.: Веселовский Б.Б. История земства за сорок лет. Т. 1 : Бюджет. Медицина. Общественное призрение. Народное образование. Систематический указатель литературы по земским вопросам. СПб., 1909. 551 с.
16. Халий И.А. Указ. соч.
17. Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия : Статистика и власть при Сталине / пер. с фр. М., 2006. 328 с.
18. Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1970. 222 с.
19. Там же.
20. См., например, воспоминания Д.М. Мартынова об учебе в Симферопольском университете в 1922 г.
21. Мартынов Д.Я. Полвека у телескопа. М., 2012. 440 с.
22. Злазакова Н. Здесь учат «искусству врачевать людей» // Кто есть кто в медицине. 2008. № 8. С. 21-25.
23. Там же.
24. Шаттенберг С. Инженеры Сталина : Жизнь между техникой и террором в 1930-е гг. М., 2011. 478 с.
25. Тимошенко С.П. Указ. соч.
26. Шаттенберг С. Указ. соч.
27. Тимошенко С.П. Указ. соч.
28. Злазакова Н. Указ. соч.
29. Тимошенко С.П. Указ. соч.
