CC BY
31
Социокультурный кризис, переживаемый российским обществом, объективно способствует возрастанию роли религии, заполняющей духовный вакуум, возникший после крушения коммунистической идеологической парадигмы и провала последовавших за этим радикальных экономических, политических, правовых и социальных реформ, проводимых в рамках модели «догоняющей вестернизации». Религия активно пытается взять на себя функцию духовного возрождения и нравственного очищения общества и личности. В этой ситуации с неизбежностью происходит политизация религиозной системы и сакрализация политики. Претензии религии на роль «реальной силы», способной активно влиять на характер и направленность решения политических, нравственных, духовных и других проблем современности, требуют существенного переосмысления методологии подхода к изучению взаимодействия религии с различными формами общественного сознания и идеологическими системами, в частности религиозных институтов с политико-правовыми, выяснения их действительной связи и противоположности.
Разрушение тоталитаризма, объективно приведшее к ослаблению политико-правовых институтов, способствовало выходу на политическую авансцену таких опасных феноменов, как национализм, религиозно-политический экстремизм, терроризм. Заслуживают серьезного исследования антирелигиозные проявления, спровоцированные хулиганскими действиями Pussy Riot в храме Христа Спасителя, получившие массовую поддержку за рубежом. Указанные внешние и внутренние вызовы представляют реальную угрозу не только для политико-правовых структур государства, но и религиозных организаций.
В этой связи актуализируется недостаточно изученная в правовой и философской литературе проблема связи интегративно-охранительной функции религиозных институтов и организационно-охранительной функции такого важного компонента политической системы, как институты, обеспечивающие правопорядок и государственную безопасность. Исторический опыт прошлых веков в плане функционального взаимодействия и противостояния государства и церкви еще далеко не изучен, не раскрыты закономерности взаимодействия религиозной и политической систем в целом и на уровне различных элементов политики, религии, права.
Известно, что система религиозных воззрений на ранних этапах развития человечества включала в себя весь жизненный опыт людей, передаваемый от поколения к поколению первоначально устно, а с появлением письменности посредством литературных источников. К последним относятся библейские книги, содержащие собрание сакральных текстов, созданных народами Ближнего Востока в период с XIII в. до н.э. по II в. н.э. Библию следует рассматривать не только как Священное Писание, но и как литературно-художественный памятник, а в ряде случаев и как исторический документ. К историческим относятся, например, Книги Иисуса Навина, Судей, Книги Царств и Паралипоменон, частично - книги великих пророков Исайи, Иеремии, Иезекииля, Даниила и некоторых малых пророков, а также книги жрецов Ездры, Неемии и три книги Маккавейские. Отдельные исторические материалы содержатся в Пятикнижии и Псалмах.
Собранные религиозными деятелями - пророками и жрецами - исторические материалы, вошедшие в Священное Писание, были призваны закрепить и возвеличить нормы и правила, приемы и положения, затрагивающие практически весь спектр жизненно важных интересов человека. Библейские тексты показывают нам, что они создавались не отвлеченно теоретически. Авторы и герои их сюжетов находились в центре социальной и политической борьбы того времени, они любили и ненавидели, боролись и побеждали. Вот почему Библия является также ценным собранием социально-политических документов прошлых эпох. В них мы находим элементы тонкой политической интриги пророка Исайи и апокалипсические размышления о судьбах мира пророка Даниила, перекликающиеся с мыслями автора самой ранней книги христианства - Апокалипсиса, размышлявшего о горькой судьбе народов, порабощенных Римом.
Отражая действительность прошедших эпох, Библия дает нам не только описание исторических событий и их участников, но и раскрывает формы и методы достижения ими политических целей.
Так, в четвертой книге Библии, носящей название Числа, приведено описание механизма разведывательного проникновения руководимых пророком Моисеем войск, которые, опираясь на
«договор с Господом», вторглись во владения иного народа, преодолели сопротивление и завладели «его землей и ее плодами». В шестой книге Ветхого Завета - Иисус Навин - приводятся, используя современную терминологию, элементы разведывательной и контрразведывательной деятельности, излагается технология приобретения агентуры в стане противника. Во второй книге Царств содержится изложение процесса создания агентурных звеньев во враждебной среде. Во Второзаконии излагаются принципы организации контроля за идеологической (политической) сферой жизни личности, общества, государства, которые в последующих веках были востребованы инквизицией и органами политического сыска, жестоко расправлявшимися с проявлениями религиозной ереси, идеологического и политического инакомыслия.
Анализ библейских текстов позволяет утверждать, что значительная часть известных сегодня форм и методов разведывательной, контрразведывательной и оперативно-разыскной деятельности, не связанных с развитием научно-технического прогресса, таких как: опрос, сбор образцов для сравнительного исследования, наблюдение, обследование сооружений и участков местности, маскировка, ролевая деятельность, оперативное внедрение и др., направленных на достижение политических целей, имеет божественное происхождение и санкционирование, они исходили, согласно библейским текстам, непосредственно от Господа. Место, которое данные материалы занимают в религиозной литературе, показывает, какое серьезное внимание придавалось рассматриваемым вопросам в древности и что авторы Священного Писания надеялись на использование накопленного опыта последующими поколениями.
Поскольку библейские книги богодухновенные, данное повествование в любом контексте было бы воспринято как божественное предопределение. Однако авторы, будучи, несомненно, талантливыми людьми, не ориентировались лишь на «слепую веру» будущих читателей, а попытались раскрыть механизм достижения их героями своих политических целей, что способствует большему доверию к источнику.
Исследование эволюции религии свидетельствует о том, что установки, заложенные в библейских текстах, были востребованы, распространение религиозных воззрений сопровождалось борьбой с ранее существовавшими религиозными взглядами, а следовательно, политической властью, эти взгляды поддерживающей, и с попытками искажения существующего учения в целях привлечения (удержания) как можно большего числа приверженцев, обеспечивающего возможность существования данной веры. Таким образом, интерграционно-охранительная функция религиозных организаций приобрела как внешнюю, так и внутреннюю направленность.
Подобная связь религиозной системы с политической или ее элементами хорошо прослеживается на материале христианства. Внешние отношения, т.е. отношения церкви и Римского государства в первые века становления христианства складывались непросто в силу того, что римским императорам начиная с Августа принадлежала не только полнота политической власти, но и прерогатива первосвященства. Императоры объявлялись существами божественными, причем последнему обстоятельству власть придавала особое значение. В традициях Рима не существовало убедительного обоснования высшей абсолютной власти. Император был управитель, но не самодержец, а государство, как отмечал Цицерон, не его «вотчина», а «достояние народа» - res publica est res populi (Марк Тулий Цицерон. О государстве, I, XXV, 39). Поэтому обожествление императора компенсировало правовую слабость власти. В данных условиях христианство, признававшее власть императора, но отрицавшее жизненную необходимость для прочности данной власти, представляло серьезную угрозу, ставя церковь выше государства.
Гонения государственной власти за принадлежность к христианству, изощренные пытки и казни сторонников веры не привели к уничтожению учения, более того, способствовали его распространению. За почти 300-летнее преследование христианская церковь организовалась и укрепилась в полном отчуждении от государственности.
Первым, кто осознал непобедимость христианства, его возможную полезность для укрепления политической власти, был Константин Великий, осуществивший своими эдиктами (313 и 323 гг.) легитимацию христианства. Внешняя угроза для христианства в лице политической власти перестала
существовать, и интегративная функция религии, получив новое наполнение, совпала по вектору своей направленности с охранительной функцией государства, способствовала продлению существования Римской империи.
Однако распространение христианства и рост его влияния на умы человечества привели не только к значительному расширению числа верующих, но и к вливанию в христианство мощных эллинистических и восточных течений, привносящих с собой элементы враждебных новой вере «языческих» учений и верований, порождавших ереси. В начальный период данного процесса основным орудием борьбы за «чистоту веры» являлось слово, т.к. власти у христианства еще не было. Только в IV в., когда христианство стало господствующей религией в Римской империи, церковь перешла от слов (отлучений) к делу (насилию).
Следует отметить, что идейная основа религиозной нетерпимости не исходила извне (например, от светской власти), а была заложена как в Ветхом Завете, так и в идеологии раннего христианства. В частности, индикаторы будущей внутренней борьбы в христианстве мы находим в Евангелии от Иоанна, где Христос предупреждает сомневающихся: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; и такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Книги Священного Писания Ветхого и Нового Заветов, Ин. 15:6).
В то же время в Новом Завете присутствуют противоположные мысли и идеи. Так, апостол Павел, распространявший «благую весть» среди неиудеев, говорил, что и «язычники» творят доброе, правда, не ведая этого.
В условиях «симфонии властей», характерной для восточного христианства (православия), церковь не брала на себя карательные функции и при осуществлении насилия во имя веры стремилась опираться на политическую власть. Многие византийские, а затем и российские монархи вошли в историю как ревностные защитники православия, рассматривающие данную деятельность как одну из важнейших государственных задач.
Достаточно убедительно поддержка государственной властью церкви прозвучала в эдикте императора Константина Погоната против монофелитской ереси: «После того, как все сие таким образом поставлено настоящим святым шестым Вселенским Собором (и утверждено подписью нашей державы), повелеваем, чтобы никто не предпринимал новой выдумки в догмате, или вообще не развивал учения... Если же кто... презрит наше настоящее благочестивое объявление, тот, если он епископ или клирик, или одет в монашеское одеяние, подвергнется извержению, если же состоит в чине должностных лиц, будет наказан конфискацией имущества и лишением пояса, если же находится в состоянии частного человека, будет осужден на изгнание из сего царствующего и вообще всякого нашего города и, сверх этого, не избежит наказания от страшного и праведного суда» [1, с. 254].
В критические моменты православные византийские императоры неизменно вставали на защиту официальной церкви. Императоры Феодосий II и Валентиниан III писали епископам Александрийской церкви, когда во главе со святым Кириллом боролись за чистоту православия и против несторианской ереси: «Состояние нашего государства зависит от благочестия, т.к. между ними много общего и родственного. Они поддерживают одно другое и преуспевают одно преуспеянием другого, так что истинная вера светит правдою, а государство процветает, когда соединяет в себе и то и другое. И мы, как государи, поставленные Богом быть защитниками благочестия и счастья наших подданных, всегда стараемся сохранить связь между ними нераздельною, служа Промыслу Божию и людям, именно мы служим Промыслу, когда заботимся о преуспеянии государства и, предавшись всецело попечению о подданных, направляем их к благочестивой вере и жизни, достойной верующих, и прилагаем должное старание о том и другом. Ибо невозможно, чтобы тот, кто заботится об одном (государстве), не думал также и о другом (Церкви)» [2, с. 681].
На раннем этапе развития взаимоотношений церкви и государства последнее еще не имело специальных органов и механизмов, способных эффективно организовать выявление, предупреждение, пресечение и расследование «идеологических» преступлений. Поэтому в период
кризиса католицизма церковь была вынуждена создать специальный орган, названный инквизицией (от лат. тдш8Шо - расследование).
Непосредственным поводом для организации инквизиции послужило мощное еретическое движение катаров (альбигойцев), широко распространившееся в XII в. в Западной Европе и переросшее в отдельных местностях в открытое выступление против религиозной и светской властей. Начало инквизиции положил Веронский собор, который в 1184 г. по инициативе Папы Луция III и императора Фридриха I принял декрет, предписывающий епископам назначать комиссаров и направлять их для производства следствия в области, «зараженные ересью». В 1198 г. Папа Иннокентий III назначил апостольских легатов (уполномоченных), которые и стали первыми папскими инквизиторами. В 1215 г. Латеранский собор поручил суд над еретиками епископам или их уполномоченным, а Тулузский собор в 1229 г. определил функции епископской инквизиции.
Основу инквизиции составляли трибуналы, возглавлявшиеся тремя инквизиторами, с соответствующим штатом, и «родственники» - тайные сотрудники и осведомители, число которых, например в Португалии, доходило до 2 тысяч человек. Стать «родственником» означало получить подтверждение законности дворянского происхождения. Поэтому дворяне добровольно спешили «завербоваться» и выступить в роли шпионов и палачей.
Главным преступлением, подлежащим суду инквизиционного трибунала, было отступление от учения римской церкви. Каждый, кто осмеливался иметь свое мнение, не согласное с церковью хотя бы по самому ничтожному вопросу веры, объявлялся еретиком и подлежал суду священной инквизиции. Ведению инквизиционных трибуналов подлежали колдовство и предсказания, т.к. они были основаны на ереси. Еретиком считался и тот, кто за какой-либо проступок был отлучен от церкви и в течение года не успел покаяться.
Следует отметить, что необходимость создания инквизиции имела свое идеологическое обоснование. Испанский монах Мигель де ла Пинта писал: «...когда общество наводнено проповедниками атеизма, т.е. ниспровергателями Божества, когда в наших современных и прекрасных городах силы Зла источают развращающие флюиды сатанической гордыни, покрывая презрением все моральные и этические постулаты, ...то разве не будет неотвратимой потребностью человечества создать трибуналы, в задачу которых входило бы осуществлять полицейские репрессии, применяя энергичные и действенные методы, и не все ли равно, будут ли эти трибуналы именоваться полицейскими департаментами или генеральной инквизицией?» [3, р. 7-8].
Испанский историк и литературовед Марселино Менендес-и-Пелайо (1856-1912), автор четырехтомного труда по истории испанских еретических учений, отмечал: «Кто признает, что ересь есть серьезнейшее преступление и грех... угрожающий существованию гражданского общества, ...тот обязательно должен признать духовное и физическое наказание еретиков, тот должен согласиться с инквизицией» [4, р. 284-285]. Менендес-и-Пелайо считал, что религиозная система своей организацией и деятельностью связана с политическими и социальными областями общественной жизни, и когда нападают на религиозное здание, то дрожит и рушится социальное здание. Иными словами, защита религиозных устоев решает и задачу защиты безопасности государства.
Для современных апологетов испанской инквизиции характерны взгляды профессора теологии Николаса Лопеса Мартинеса, отстаивающего право церкви и светской власти преследовать и наказывать еретиков, мотивируя это тем, что «ересь нарушает социальный порядок» [5, р. 264].
Идеолог французской Реставрации Жозеф де Местр полагал, что существуй во Франции инквизиция, наверняка не произошло бы революции 1789 г. Иными словами, орган обеспечения безопасности религиозной системы одновременно содействовал устранению угроз политической системе государства и общества. Церковь, опираясь на поддержку государства для достижения своих целей (обеспечения чистоты религиозной идеологии), объективно способствовала формированию и эффективной деятельности органов идеологического (политического) сыска. Однако впоследствии церковь стала утверждать, что именно государственная власть является реальным и непосредственным виновником «катастрофических изменений, которые в иной социально-политической ситуации привели к серьезным ограничениям религиозной свободы человека,
затрудняли деятельность церковных организаций и в итоге существенно осложняли жизнь общества, подрывая его нравственные ориентиры» [6, с. 7].
Цитируемый выше де Местр в памфлете «Письма одному русскому дворянину об инквизиции» писал: «За все, что имеется в деятельности трибунала, жестокого и ужасного, в особенности смертные приговоры, несет ответственность светская власть, это ее дело, за что от нее и только от нее одной следует требовать ответа» [7, р. 297-298].
Действительно, римские папы, соборы и инквизиторы не участвовали непосредственно в вынесении смертных приговоров, тем не менее они были кровно заинтересованы в казни еретиков, переданных на расправу светским властям. «Доказано, вне всякого сомнения, фактами и документами, - писал в начале ХХ в. французский аббат Е. Вакандар, - что церковь в лице своих пап использовала все средства, имевшиеся в ее распоряжении, включая отлучение, чтобы заставить светские власти казнить еретиков. Отлучения особенно боялись, т.к., согласно каноническим законам, отлученный, если оно с него не снималось в течение года, мог быть осужден на смерть. Поэтому у тогдашних правителей не было другого средства избежать этого наказания, как беспрекословно выполнять приговоры церкви» [8, р. 129-130].
Таким образом, церковью был создан универсальный орган, впервые в истории человечества успешно реализовавший функцию идеологического сыска, направленного на выявление и подавление идеологических противников. Фактически сыск представлял собой раннюю форму уголовного процесса, для которой было характерно сосредоточение в руках суда функций выявления «преступления», расследования, обвинения, защиты и рассмотрения дела с вынесением решения. Причем реализация материалов в рамках данного процесса обеспечивала безопасность не только религиозной системы, но и безопасность системы политической власти. Универсальность идеологического сыска заключалась в том, что обеспечивалась возможность установления не только явных идеологических противников, но и потенциальных инакомыслящих, пока не обнаруживших себя активными действиями в идеологической сфере.
Вполне естественно, что политическая власть проявила живой интерес к инквизиции, представлявшей собой полицейский механизм, освященный церковным авторитетом, и попыталась использовать положительный опыт защиты религиозной идеологии в качестве инструмента защиты абсолютистской политики государства.
На Руси первым политическим деятелем, создавшим в 1565 г. прообраз государственной политической полиции, построенной на принципах религиозной организации, стал великий князь Иван IV, который учредил опричное войско для борьбы с «изменой» внутри государства, в основном состоявшее из дворян. Современники, характеризуя опричное войско, отмечали, что оно было построено по типу монашеского ордена: «Сам он (Иван Грозный) был игуменом, князь Афанасий Вяземский - келарем, Малюта Скуратов - пономарем; и они вместе с другими распределяли службы монастырской жизни. В колокол звонил он сам вместе с обоими сыновьями и пономарем. Рано утром, в 4 часа, должны все братья быть в церкви» [9, с. 39].
Для раскрытия и разгрома заговоров против политической власти Иван Грозный активно использовал широкий спектр специальных методов борьбы с идеологическим инакомыслием, отраженных в религиозной литературе. Основным средством получения информации стали доносы. Современник описываемых событий Альберт Шлихтинг писал: «Именно московитам врожденно какое-то зложелательство, в силу которого у них вошло в обычаи взаимно обвинять и клеветать друг на друга перед тираном и пылать ненавистью один к другому, так что они убивают себя взаимной клеветой» [10, с. 26].
Примечательно, что несправедливость и жестокость политической власти вызвала резко отрицательную реакцию Русской православной церкви. Ее глава - митрополит Филипп - осудил зверства царя и попытался заступиться за невинно осужденных. Тогда к даче ложных обвинений против митрополита был склонен его бывший ученик, рассчитывавший за свою преданность власти получить епископский сан. Митрополит Филипп был взят под стражу и заточен в один из
монастырей. Жизнь главы Русской православной церкви завершилась трагически: после посещения его кельи Малютой Скуратовым Филипп скончался.
Иван IV карал своих подданных не только за дела, но и за мысли, утверждая, что «лукавые замыслы еще опаснее дел» [11, с. 218-219]. Царь в полной мере использовал веками отработанные религиозной системой приемы и методы обеспечения идеологической безопасности, создав прообраз органа политического сыска, основной задачей которого стало подавление реальных и потенциальных политических противников. Царь не ограничился практикой «чистки» своего окружения, а использовал и методы проведения массовых репрессий. Перенесенные Иваном Грозным из религиозной сферы в политическую сферу принципы обеспечения статус-кво существующей системы сохранялись в деятельности всех последующих правителей не только царской, но и Советской России.
Исследователи истории отечественного политического сыска Ч. Рууд и С. Степанов отмечают, что «в русской истории одной из центральных тем всегда было неустанное стремление власти следить не только за наличием преданности подданных правителю, но и за степенью их преданности; и вот эта извечная попытка разыскать врагов монарха прежде, чем они нанесут ущерб ему или его окружению, привела к рождению разыскных институтов, призванных обнаруживать всех, кто склонен к такому умыслу или уже злоумышляет против существующего строя» [10, с. 379].
Если в ранние века церковь требовала от государства активной защиты религиозных устоев, то начиная с XVII в. государство, заимствовав из религиозных источников технологию агентурной работы и иных методов, обеспечивающих безопасность в идеологической сфере, стало требовать от священнослужителей активного сотрудничества в вопросах политического розыска. В период реформ Петра I, когда после упорного сопротивления Русская православная церковь выступила частью государственного аппарата, произошло законодательное закрепление обязанности нарушения священниками тайны исповеди, если речь шла о возможном государственном преступлении. Так, в «Духовном регламенте», принятом в 1721 г., указывалось, что если кто-либо сообщит на исповеди о своем намерении совершить измену или организовать бунт, «то должен духовник не токмо его за прямо исповеданные грехи прощения и разрешения не сподоблять, ...но и донести вскоре о нем, где надлежит» [12].
Принципы выявления идеологических противников, расследования их политических взглядов и практических деяний, а также принятия внесудебных мер пресечения, заложенные «отцами» инквизиции и «творчески» дополненные представителями светской власти, широко использовались в последующем в деятельности специальных служб, обеспечивающих политическую безопасность авторитарных режимов, причем нередко эта деятельность была направлена против церкви.
Во все исторические времена и во всех странах мира «власть предержащие» боролись за сохранение статус-кво существующей политической системы. Моисей, формулировавший свои заповеди о сохранении чистоты веры, отцы церкви, оберегавшие при содействии инквизиции религиозные догматы, Петр I, ставивший целью обеспечить необратимость прогрессивных реформ, Сталин, стремившийся выявить и уничтожить «врагов народа» - прежде чем нанести удар, все они полагали, что «острие» созданных ими органов религиозного или политического сыска будет направлено на борьбу с тайными течениями и злоумышленниками, которые пытались использовать невежество широких масс населения, направляя возбуждаемое недовольство против руководителей религиозных и (или) политических систем. Но, как свидетельствует известное крылатое выражение: благими намерениями вымощена дорога в ад. (Приведенное выражение, вероятно, является измененным изречением англиканского священника Джорджа Герберта (Herbert, 1593-1633), приведенного в книге «Jacula р1^епйиш» (лат. - «Остроты мудрецов»): «Hell is full of good meanings and wishings» - «Ад полон добрыми намерениями и желаниями».)
За прошедшие века через органы религиозного и политического сыска прошли десятки миллионов человек, среди которых оказывались не только еретики и государственные преступники, но и люди, далекие от покушения на догматы церкви, не имеющие отношения к политическим заговорам и государственным изменам, проклинающие тот день и час, когда они обронили непродуманное
замечание в адрес религиозной или политической системы, сгоряча высказали накипевшее либо просто были оговорены доносчиками, преследовавшими свои корыстные цели. В любом случае, встреча с представителями репрессивных аппаратов стоила жизни или как минимум здоровья.
В настоящее время, когда в Российской Федерации происходит процесс демократизации общественной жизни, здравомыслящие духовные авторитеты, учитывая опыт прошлых столетий, стремятся дистанцироваться от идеологических установок тех или иных политических движений или конкретных политиков. Однако жить в обществе и быть свободным от него нельзя, т.е. оставаться полностью свободным от политических устремлений и ценностей невозможно. Политики тоже не в состоянии игнорировать духовно-нравственные установки религиозных систем, хотя имеются и светские духовные ориентиры. Проблема заключается в том, как, в какой мере использовать религиозно-нравственные установки. Диапазон этого использования в истории только российского общества очень широк - от преследования людей за их религиозно-нравственные убеждения до заигрывания с ними в политических целях.
Таким образом, закономерная функциональная связь религиозной и политической систем требует дальнейшего теоретического осмысления. От глубины понимания данных вопросов во многом будет зависеть содержание религиозной политики, осуществляемой государством, и эффективность решения многих философско-правовых проблем.
Литература
1. Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1908. Т. 6.
2. Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима епископа Долматинско-Истрийского. М., 1994. Т. 1.
3. Pinta Liorente M. de la. La Inquisición Española y loa problemas de la cultura y de la intolerancia. Madrid, 1953.
4. Menendes y Pelayo M. Historia de los Heterodokxos y la espanoles. Madrid, 1880-1882. V. 3.
5. Lopes Martines N. Los Judaisantes castellanos y la Inquisicion...
6. Николин А. Церковь и государство. Сретенский монастырь, 1997.
7. Maistre J.de. Considerations sur la Franse, suivi de l'essai sur le principe generateur des constitutions, et des letres a' un gentilhomme russe sul l'Inquisition Espagnole. Bruxelles, 1858.
8. Vacandard E. The Inquisition. N.Y., 1907.
9. Послания Иоганна Таубе и Эперта Крузе // Русский исторический журнал. 1922. Кн. 8.
10. Рууд Ч.А., Степанов С.А. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993.
11. История политических и правовых учений / Под общ. ред. В.С. Нерсесянца. М., 1996.
12. Законодательные акты Петра I // Памятник русского права. М., 1961.
