CC BY
141
4
СТАТЬИ
О.М. Медушевская
ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКАЯ КОМПАРАТИВИСТИКА И ОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ МОДЕЛЬ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ
В современном профессиональном сообществе начинает постепенно возрождаться интерес к такой предметной области науки и преподавания, как теория и методология истории (в широком смысле - как науки о человеке). Возрождается интерес к критериям точности и надежности научно-исторического знания. Долгое время все попытки сосредоточить внимание сообщества на проблематике исследовательских методов, и соответственно преподавания теории и методологии истории как университетского корпуса дисциплин, наталкивались на неприятие, питаемое наивными (и, конечно, дестабилизирующи-ми профессионализм) представлениями о непредсказуемости и уникальности любой познавательной стратегии историка. Новое состояние сообщества характеризуется пониманием исчерпанности подобных представлений. Оно дает перспективу для формирования новых образовательных моделей профессионализма историка, в которых системообразующим компонентом становится предметная область теории и методологии исследования.
В начале нового тысячелетия стал повсеместно очевиден конфликтный потенциал глобализации и ее неотвратимый ход. Формирующийся под его воздействием уровень массового сознания характеризуется возрастанием историзма: общество ориентировано на критическое переосмысление исторического, ис-торико-антропологического опыта. При сравнении с историческим нигилизмом начала XX в., ставшим в свое время ответом на первые признаки вхождения человечества в новый этап всемирной истории, различие общественных настроений очевидно. Ни политики, ни общественные деятели, ни рядовые индивиды теперь не расположены воспроизводить прежние решения, снова повторять уже сделанные ошибки. Это состояние общественного сознания создает для профессионального сооб-
щества ситуацию одновременно и востребованности, и ответственности, поскольку возрастает ценность надежного и достоверного знания об историческом опыте.
Современная культурная ситуация содержит признаки того, что данный вызов начинает восприниматься сообществом. Об этом говорит возросший интерес к проблематике эпистемологии исторического профессионализма, а ее отсутствие в традиционной образовательной модели уже не воспринимается как норма для историка. В учебных планах ведущих университетов повсюду появляются соответствующие курсы или спецкурсы, дискутируются проблемы качества гуманитарного, и в частности исторического, профессионализма. Новая стратегия образования актуализирует проблематику точного знания и его критериев, достоверного знания, доказательности научного утверждения и вывода.
Возрастание историзма массового сознания, его инстинктивное стремление в критических ситуациях обратиться к общечеловеческому опыту проявляет себя в востребованности целого спектра проблем исторической антропологии, в соотнесении, подчас наивном, современности с историческими аналогиями. В свою очередь, этот феномен актуализирует проблематику возможностей исторического познания, его надежности и достоверности. На первый план, соответственно, выходят те направления науки и образования, которые предметно ориентированы на теорию и методы исторического профессионализма. Интегрирующим компонентом этого профессионализма является его философская основа: феномен целенаправленно созданного интеллектуального продукта человеческой деятельности дает основание для интерпретации истории как строгой науки, располагающей своим реальным («реализованным») объектом и совершенствующей свой метод познания.1 В динамике XX в. теория и метод, опирающийся на феномен исторического источника, подтвердили свою надежность, обогатились идеями и опытом. Идентифицируя свое направление в контексте интернациональных философских систем, исследовательских и педагогических практик, мы открываем для себя новые возможности развития.2
В настоящее время можно говорить об обращении к феномену исторического источника по всему пространству гуманитарного (а через историю науки и естественнонаучного) знания, об источниковедческом повороте как перспективном, интегрирующем и обнадеживающем явлении. Мы акцентируем
здесь тот аспект этой важной проблемы, который представляется наиболее актуальным. Это - аспект образовательной стратегии, модели гуманитарного образования. Дело в том, что для современной российской реальности возрастание источниковедческого историзма можно рассматривать как признак гражданского самосознания, становления гражданского общества. В этих условиях стратегия образования, прежде всего исторического и шире - общегуманитарного, приобретает особое значение.
Наука о человеке, создающем интеллектуальный продукт
Если исходить из того, что история есть наука о человеке, то для построения логики движения к новому знанию (о человеке), необходимо обозначить смысл ключевых понятий. Под наукой будем понимать новое, систематизированное (то есть соотнесенное с уже достигнутым знанием и реальностью окружающего мира) и выводное (то есть доступное для проверки, доказанное) знание. Статус науки в обществе определяется ее способностью к добыванию нового знания, в то же время функция качества (доказательности) результатов осуществляется научным сообществом через существующие институции (имея в виду «то, что делает науку наукой» по Э. Гуссерлю3). Наука -особое состояние знания, и этот момент качественного изменения в принципе можно выявить в истории науки. Наука целостна, ее отличает единство и системность всего пространства познавательной деятельности, в котором философское понимание, владение всем объемом уже достигнутого знания и умение создавать реализованный интеллектуальный продукт - новое знание - составляют системное единство. Последовательные переходы от одного уровня к другому, выход на метауровни связаны логическими, последовательными и четко осмысленными алгоритмами.
Впервые это системное единство выступает как предмет философской рефлексии у И.Г. Фихте, когда он пишет о науко-учении как системообразующем компоненте: «Наукоучение совершает свои выводы всесторонне и взаимно, всегда идя в них от единого, центрального пункта и по направлению ко всем пунктам, и ото всех пунктов направляясь обратно к центральному пункту, подобно тому, как это бывает в органическом теле».4 Разумеется, речь здесь идет об «идеальном типе» науки, ее сис-
темности, а не о реальном состоянии на каждый конкретный момент в истории научного знания.
Спустя ровно 100 лет другой великий философ науки -Э. Гуссерль - констатировал, что состояние наук, даже наиболее развитых, еще далеко от идеала. Философ имел в виду математику. Что ж тогда говорить об истории, когда далеко не каждый из коллег по профессиональному сообществу разделяет подобное суждение даже как целевую установку... Суть дела, однако, состоит в том, что без осознания цельности фундаментальных принципов науки невозможно то, без чего сообщества не существует, - концептуальной цельности университетского образования, преемственности.
Если история - наука о человеке, то что такое человек? Способность мыслить, способность говорить и понимать речь, производить орудия, трудиться. Все это необходимые, но недостаточные определения человека. В качестве системообразующего следует принять способность человека к целеполаганию, к созданию интеллектуального продукта, выполняющего функцию не только орудия, но и коммуникативного сигнала. Будем выстраивать свою концепцию теории и методологии истории согласно данному информационно-источниковедческому определению. Почему информационному? Потому, что в качестве ключевого отличия человека от других живых систем выступает его способность располагать таким объемом информации, каким другие системы в принципе обладать не могут: это способность фиксировать информацию в материальном объекте и способность воспринимать ее опосредованно.
Человек информационно адекватен человечеству в его ко-экзистенциальном и его эволюционном единстве. Теоретически ему доступна вся информация, когда-либо созданная и зафиксированная в материальном объекте. Классика говорит о коэк-зистенциальном единстве человеческого рода и его эволюционном единстве. На метауровне человек располагает единым информационным пространством: это информационное пространство культуры, единство информационного объема всего единого человечества. Остальное - вопрос техники, но эта ин-формационно-источниковедческая способность и есть отличительное свойство именно человека.
Итак, реализованный продукт целенаправленной человеческой деятельности. Это понятие - ключевое для ответа на вопрос о том, возможна ли история как наука о человеке в ряду других наук, располагающих реальным, конкретным, эмпири-
ческим объектом в реальности настоящего. В современном науковедении принято различать науки о природе, науки о жизни (В.И. Вернадский предпочитал понятие «живое вещество», именно «вещественное» вещество; это отсылает нас к Э. Гуссерлю с его суждением о том, что первого геометра окружали именно вещи как материальные объекты). Понятно, в единстве и системности мирового целого каждая группа наук выделяет в качестве предмета своего профессионального изучения определенный тип объектов: науки о природе - свои, науки о живом -живые системы, живое вещество. Науки о человеке располагают также своим предметом: это произведения человека, его целенаправленно созданные интеллектуальные продукты, источники информации о нем и его времени. Человек не может не создавать их, это происходит хоть и целенаправленно, но спонтанно. Недаром Вернадский обозначил эту способность как «геологическую» силу, изменяющую биосферу и превращающую ее в новую, рукотворную сферу разума. Итак, науки о человеке располагают своим объектом, имеют и свой предмет для продвижения на пути к новому, системному, выводному знанию.
Произведение - это есть то, что выражает человеческое, системообразующее свойство в человеке. Оно сразу отгораживает от понятия человека все, что не есть человек: живую систему, не создающую реализованного продукта культуры. Не оказывается ли, что при таком подходе выделяется только один уровень человеческой природы? Он ведь и живая система, и явление живой природы, он не только интеллектуал, но и эмоционально чувствующее живое существо. И то, и другое, и третье. Подчеркнем, что наш подход позволяет преодолеть раздельное изучение биологического, психологического, социального аспектов природы человека. В его интеллектуальном продукте обретают свое материальное выражение все эти аспекты и более того - их реальное творческое единство. В произведении жизненный мир индивида реализуется в своем выходе во внешний мир, где он становится частью информационного ресурса человечества.
В данной теории произведения ключевое значение имеет момент сознательного целеполагания. В стремлении к поставленной цели человек придает своему творению структурные свойства, он выбирает соответствующий материал, отрабатывает внешнюю форму, отбирает информационный ресурс, отвечающий цели, и отбрасывает то, что «не есть». В свою очередь, наблюдая, изучая эту структуру, познающий субъект (историк
в широком смысле) интерпретирует дошедший до нас информационный сигнал (в том смысле, в каком говорит Н. Винер: «Форма - это сигнал»5). Гуманитарная наука XX в. постоянно обращена к поискам структур, потому что без них невозможно понять порядок вещей, заглянуть туда, где эти структуры сформировались, отчеканились, понять, почему они повторяются. Именно поэтому для источниковедческой компаративистики столь важно исследование природы видовых свойств источников.
Структура и перспективы источниковедческой компаративистики
Обогащение проблематики исторического знания в динамике XX в. происходило за счет усиления новых подходов, уже сложившихся в других гуманитарных науках (перенесение проблематики полевой антропологии на исторический материал, микроистория, историческая повседневность и т.п., применение к историческому материалу методов психоанализа, сравнительного литературоведения, сформировавшее «лингвистический поворот» в историографии). Существенно изменил общую ситуацию лишь великий сдвиг, который произошел в рамках структурной лингвистики, поскольку он показал возможности исследования структур, типологий и компаративистики в науках о культуре: «Великий переворот, который произошел в лингвистической науке», состоял, по определению одного из лидеров данного направления (Р. Якобсона), в том, что удалось «увидеть и понять язык как целое, как систему». В свою очередь это и сделало возможным открыть «блестящие перспективы в вопросах типологии лингвистических структур и универсальных законов». Рассматривая язык «в качестве универсального инварианта», лингвистика становится, уже стала, первой из точных гуманитарных наук.
Отсюда становится понятным стремление других наук о человеке расширить рамки компаративистики, структурного подхода к изучаемым ими феноменам. Поиск структур стал ориентиром структурализма. Однако вскоре выяснилось, что структуралистский поиск противоречив и не всегда результативен. Поиск структур дал общее обозначение ряда направлений в социально-гуманитарном познании XX в., связанных с выяснением структуры, то есть совокупности отношений между элементами целого, сохраняющими свою устойчивость при раз-
личного рода преобразованиях и изменениях. Структура необходима для компаративистики. Но возможно ли найти ее в подвижном информационном пространстве культуры новейшего времени?
Традиционные ориентирующие понятия наполнились новым и неоднозначным содержанием, будь то понятие «автор» («Что такое автор?»), «произведение» («теории произведения не существует») или далеко ушедшее от первоначальной эмпирики понятие «текст» («для меня текст безграничен») (М. Фуко, Ж. Деррида и их российские адепты). Для обозначения всего спектра пересекающихся высказываний этим направлением вводится крайне неопределенное понятие «дискурса», но оно далеко от надежности структурных параметров соответствующей практики. Нет ничего удивительного, что в современном информационном пространстве, по признанию одного из них (Фуко), у него возникает «своего рода смутный страх» перед лицом этого «грандиозного, нескончаемого и необузданного бурления дискурса». Другой научный маргинал (У. Эко) с тем же пессимизмом ищет «отсутствующую структуру». И вот уже некоторые структуралисты дистанцируются от этого направления. Теперь, когда под влиянием успехов структурной лингвистики обнаружение новых (помимо языковых) структур так желательно, так необходимо для компаративистики, искомая структура ускользает от познающего субъекта. Эта проблемная ситуация постструктуралистского сознания прочитывается в самом названии ряда новейших работ.
Воздействие структуралистских изысканий на все пространство гуманитарного знания трудно переоценить. Тем более важно обратиться к тем направлениям, в которых исследование структур не только не завершилось, но, напротив, состоялось и ведет к открытию новых перспектив компаративистики культурных объектов. В российском источниковедении проблематика теоретических дискуссий о структурных параметрах исторических источников и архивных документов и хронологически (1950 - 1960 гг.), и содержательно совпадает с эпохой подъема структурализма. В данном эпистемологическом и общекультурном контексте наши дискуссии находят свое место.
Мы имеем в виду прежде всего дискуссии о проблемах теории источниковедения и классификации исторических источников, привлекших тогда внимание ряда историков, архивистов, философов и педагогов-практиков. Начало им положила дискуссия ученых и преподавателей Историко-архивного ин-
ститута (среди них были Л.В. Черепнин, A.A. Зимин, А.Ц. Мер-зон, А.Н. Николаева, М.Н. Черноморский, В.К. Яцунский) о концепции курса общего источниковедения и принципах классификации источников в создававшейся программе курса. Ученым уже тогда была ясна эпистемологическая основа спора: обосновывалась научная классификация источников «по видам»6, удалось отвести настойчиво предлагавшуюся альтернативу -группировать источники тематически (по принципу обзоров, «отнесением к ценности» более важных, менее и т.п.). В свете анализа общих тенденций эпистемологии гуманитарного знания XX в. смысл спора интерпретируется вполне определенно: либо системный подход к корпусу взаимосвязанных (генетически) источников как исторических явлений (Черепнин), как феноменов культуры, либо - размытое представление о неструктурированном «океане» источников, в котором познающий субъект свободен выбрать нечто «важное» по его собственной иерархии ценностей.
Та же, по сути, эпистемологическая альтернатива прослеживается и при современном взгляде на проходившие в те же годы дискуссии о классификационных представлениях в архи-вистике: либо - искусственные тематические серии, либо, напротив, - сохранение естественно-исторических связей документа и фонда, что подробно обосновал В.Н. Автократов.7
Следует отдать должное бескомпромиссности профессора, заведующей кафедрой А.Т. Николаевой, которая, опираясь на близких к кафедре академических ученых (Л.В. Черепнин), твердо отстаивала структурно-видовой принцип классификации источников отечественной истории в ходе создания первых учебных программ курса. Хорошо понимая познавательно-теорети-ческое значение дискуссии о концепции курса, с обоснованием видовой классификации тогда же выступил в печати В.К. Яцунский. Данный подход открыл пути к созданию новых исследовательских трудов и учебных пособий. Суть проблемы состояла в альтернативе: либо исследовать феномен исторического источника в связи с реальными условиями его создания (что и давало возможность выявления информационного ресурса источника), либо подчинить обзоры источников произвольно выстроенному ценностному критерию.
Функционально- структурный механизм видообразования
Отечественные историки обратились к структуралистским дискуссиям 1960 - 1970-х гг. прежде всего в рамках проблема-
тики классификации источников и, в частности, их видовых свойств (А.Т. Николаева, С.М. Каштанов, A.A. Курносов, Л.Н. Пушкарев, В.В. Фарсобин). Для становления источниковедческой компаративистики ключевое значение имеет понятие «вида», видовых свойств источника как структурных, определяющих его форму и отчасти содержание. Многим было очевидно, что общность формы и содержания как-то сосуществует. Присутствует в понятии «вида». Однако каков же механизм этой связи, как формируются в источнике общие свойства? Было показано, что видовые свойства источника возникают как функция его практического назначения, цели создания.
В предложенном нами определении «вида» выявлен механизм структурно-функциональной зависимости процесса видообразования.8 Отметив этот момент, теоретик архивоведения (В.Н. Автократов) тогда же написал о возможностях использования данного критерия для экспертизы ценности документов. Эти проблемы для теоретического источниковедения и теоретического архивоведения были исполнены самого живого интереса, хотя для более широкого сообщества историков долгое время они оставались за пределами профессионального внимания. Теперь, оглядываясь на тогдашние дискуссии, можно гораздо яснее увидеть, насколько тесно вся эта специальная проблематика связана со ставшей ныне столь актуальной проблематикой модернизации исторического профессионализма, с достижением заветной цели - точного знания средствами истории как строгой науки. Ценностный критерий видового подхода положен в основу компаративного курса «Вещь в культуре».9
Стереотип представлений о прикладном, служебном, всегда лишь вспомогательном уровне любого обращения к источнику, архиву, документу изживается медленно. Слишком велик консерватизм традиционной модели профессионализма историка, его не преодолеть без изменения системы исторического образования. Тем не менее, постепенно осознается идея эпистемологической фундаментальности основ данной проблематики.
С данной точки зрения интересны идеи философов, теоретиков культуры, посвященные феномену «письма», его самодостаточности в сравнении с феноменом языка, устной речи, давшим основу лингвистическому структурализму. Феномен письма («я пишу») привлек специальное внимание (Р. Барт и его последователи). Нет бесписьменных человеческих сообществ, -утверждают они, - потребность фиксировать, записывать, оставлять след есть общечеловеческий феномен, и если бы была
наука, изучающая его, то это и была бы не конкретная дисциплина, но наука о письме вообще и о различии форм, в которых реализуется эта способность. Здесь еще нет идеи целеполага-ния, человеческого творчества, но - что само по себе важный шаг - есть понимание фундаментального значения реализованное™, материальности письменного следа, что приближает отчасти к понятию реализованного продукта человеческой деятельности.
В качестве представителя этой лини можно упомянуть М. Фуко, который в «Археологии знания» (1969 г.) отметил, что отношение истории и документа следует «перевернуть», что это необходимо для самой исторической науки, для ее методологии: «Теперь история пытается обнаружить в самой ткани документа указания на общности, совокупности, последовательности и связи... История - только инструмент, с помощью которого обретает надлежащий статус весь корпус документов, описывающих то или иное сообщество». Им были высказаны при этом идеи, полностью входившие в противоречие с его собственными доктринальными представлениями об истории и ее познании, не говоря уже о представлениях историков того времени, вкусивших от плодов философского «дискурса постмодернизма». Опровергая в известном смысле самого себя, Фуко стремился к тому, чтобы «история стала строгой наукой и занялась введением в обиход документальных материалов (книг, текстов, рассказов, реестров, актов, уложений, статутов, постановлений, технологий, объектов и обычаев и т.д.), которые всегда и повсюду суть либо спонтанные, либо организованные формы представления любого общества».
Можно лишь удивляться, как близко подошел этот противоречивый мыслитель (не историк) к пониманию структурных возможностей видового подхода, который открывает перспективы строгой науки, и - добавим - источниковедческой компаративистики. Был обращен в будущее оптимистический прогноз этого автора о том, что «уже наступили те времена, когда историки могут позволить себе раскрывать, описывать, анализировать структуры, не заботясь о том, не упускают ли они при этом живую, нежную и трепетную историю». Противопоставление структуры и становления не относится, безусловно, ни к определению поля истории, ни к определению структурного метода.10
Компаративистика основывается на общих константах и универсалиях феномена человека. Для компаративистики, да-
лее, необходимы параметры структур, функций, систем, поскольку «неструктурированный» мир воспринимается как неупорядоченный хаос. И, наконец, компаративистика ориентирована на точное знание, стремится к нему, соотносит с ним отдельные достижения профессионального сообщества. Именно с такими категориями изначально (пусть и не всегда отрефлексированно) зарождалось, работало и развивалось источниковедение: понятия документа, архива, фонда и, конечно, продукта осознанной человеческой деятельности - исторического источника - все эти позиции предполагают.
Но в XX в. это не были господствующие позиции исторической науки. Сообщество долгое время комфортно существовало в имидже «не такой» науки, историография осознанно не стремилась к точности. В мировой практике преобладала идея о том, что науки о культуре, в отличие от наук о природе, не занимаются генерализацией, типологизацией. Напротив, они изучают каждый феномен как индивидуальный, идеографический, особенный. На философском уровне это означало понимание более сложной структуры гуманитарного знания, но на уровне философски неориентированного профессионала - историка -проявилось как отказ от общенаучных критериев исторического знания. Следствием данного подхода явилась образовательная модель исторического профессионализма, в которой не осталось дисциплин, предметно обучавших исследовательским методам.
Таким образом, неуклонно вырисовывается общечеловеческий мировоззренческий потенциал, эпистемологический смысл источниковедческих, архивоведческих, археологических исследовательских практик. В полной мере эту позицию разделяет и постановка вопросов источниковедческой компаративистики. Опираясь на общечеловеческую способность к творчеству, созданию реализованных продуктов целенаправленной осознанной деятельности, используя понятие вида и его устойчивых структурных параметров, мы получаем возможность самых широких во времени и пространстве компаративных исследований и тем самым получаем перспективы достижения нового, системного, точного знания о науках о человеке.
Образовательная модель
Таким образом, в динамике научно-педагогических социальных процессов XX - начала XXI вв. сформировалась альтер-
нативная, но достаточно целостная концепция гуманитарного знания, единое пространство теоретико-познавательных стратегий, подчиненных в принципе общей цели - достижению точного (градуированного по степени точности) историко-антропологи-ческого знания. Ее познавательный потенциал прослеживается в ряде работ по теории и методологии источниковедения, методологии истории и историографии, реализуется в конкретных результатах исследований, разработанных на ее основе. В центр внимания данной концепции поставлена ориентация на исследование широкой гуманитарной проблематики, на отыскание и использование масштабных компаративных подходов, выводящих специалиста из узких рамок и ограничений на более общий метауровень, на уровень теории познания, эпистемологии. В реальности современного исследовательского процесса возникает возможность синтеза трех направлений: антропологического, поскольку существует возможность опираться на глобальное единство человека и человечества с его историко-ант-ропологическими универсалиями; исторического единства, поскольку каждая эпоха и конкретная ситуация человеческой деятельности включена в эволюционное целое исторического процесса; и, наконец, что особенно важно, единства информа-ционно-источниковедческой парадигмы, опоры на общечеловеческое свойство создавать реализованные продукты целенаправленной человеческой деятельности.
Методологическая концепция раскрывает свои возможности в условиях нового общественного вызова. В обществе востребован такой интеллектуальный продукт, как новое знание. Естественно, что при таком подходе распространенная в мире (традиционная) образовательная модель, предполагающая прежде всего трансляцию уже известного знания, усвоение, иллюстрацию, историческую аргументацию идеологического тезиса и т.п., -более не эффективна. Новая стратегия выдвигает на первый план дисциплины, служащие формированию специалиста, способного на уровне понимания теории, знания конкретики и личностного умения вырабатывать такой интеллектуальный продукт как новое знание. Разумеется, ориентация на создание нового знания нуждается в формировании нового образовательного пространства современных информационных технологий. Но важно подчеркнуть, что они выступают лишь как условие и как современное средство познавательной деятельности. В основе концепции новой образовательной модели должно находиться концептуальное обеспечение фундаментального гумани-
тарного знания. Данный подход, в свою очередь, предполагает понимание существенно общих историко-антропологических оснований и единства целеполагания человеческой деятельности как творчества.
Научно-педагогическая модель гуманитарного образования, разрабатываемая в РГГУ, имеет три уровня: философско-миро-воззренческий (понимание теоретических основ получения нового знания); знание основных тенденций интернациональной историографии в области теории и методологии истории (философская, историко-методологическая, источниковедческая классика и современные проблемные дискуссии); умение и опыт применения научных методов при реализации цели - получения нового знания, и также умение и практика представления собственного интеллектуального продукта в виде корректно выстроенного и профессионально структурированного текста.
В основе концепции новой образовательной модели заложено обеспечение фундаментального гуманитарного знания. Данный подход, в свою очередь, предполагает понимание существенно общих историко-антропологических оснований и единства человеческой деятельности, творчества. В центре внимания при таком подходе оказывается фундаментальность гуманитарного профессионализма, имеющего полидисциплинарную основу и ориентированного главным образом на раскрытие познавательного исследовательского метода в его философско-эпистемологической, историко-источниковедческой и эвристической составляющих.11 Знание общих принципов информаци-онно-источниковедческой эвристики и аналитики ориентировано и на понимание его теоретических основ, и на практическое умение довести это знание до создания реального интеллектуального продукта как социально значимого результата.
Примечания:
1 Подробнее см.: Медушееская О.М. Феноменология культуры: концепция A.C. Лаппо-Данилевского в гуманитарном познании новейшего времени // Исторические записки. Т.2 (120). М., 1999.
2 Источниковедение и компаративный метод в гуманитарном знании. М., 1996; Исторический источник: человек и пространство. М., 1997; Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации. М., 1998; Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания. М., 2002; Источниковедческая компаративистика и историческое построение. М., 2003.
3 Гуссерль Э. Логические исследования // Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1997. С. 186.
4 Фихте И.-Г. Наукоучение 1801 года. М., 2001.
5 Винер Н. Кибернетика и общество. М., 1958.
6 Яцунский В.К. К вопросу о классификации письменных исторических источников в курсе источниковедения // Труды МГИАИ. М., 1958. С. 11.
7 Автократов В.Н. Теоретические проблемы архивоведения. М., 2001. С. 306 - 309.
8 Медушевская О.М. Теоретические проблемы источниковедения. М., 1977; Автократов В.Н. Указ. соч. С. 155 - 156.
9 Медушевская О.М. Вещь в культуре: Источниковедческий метод истори-ко-антропологического исследования // Межвузовский центр сопоставительных историко-антропологических исследований. Вып. 1. М., 2000. С. 35 - 61.
10 Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 10 - И, 14 - 15.
11 Единство теории, метода и исследовательской практики составляет концепцию учебного пособия: Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники Российской истории. М., 2000.
19
