CC BY
69
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (29) 2006
История права и государства
А.П. Спиридонов*
Источники русского уголовного права в допетровскую эпоху: историко-правовой аспект
Вопросы проникновения правовых установлений в систему российского права из других правовых систем становились предметом оценки еще в ранних источниках. «Не хвально нам искати правду в немцехъ, - говорится в “Суде Любуши”. - Наша правда по закону святу, юже принесоша съ собою отцы наша»1. Анализ ранних источников национальных систем права позволяет говорить о высокой их консервативности, основанной на доминировании норм-обычаев, национальных правовых традиций2. «Но если по условиям своего происхождения народно-обычное право национально, тем не менее, и оно не исключает влияния на него иноземных институтов: варяг или гость, побывавший в Царьграде, ушкуйник, спускавшийся по Волге на грабеж народов закаспийских, готский купец, приехавший в Русь на торговлю, - все они вносили в народное правовое сознание сведения об иноземных юридических обычаях, и многое этим путем переходило в народное право; еще большее влияние оказывали, конечно, иноземники, оседавшие в народе в качестве завоевателей, властителей или просто сопредельных ему соседей. В этом отношении вполне верно положение Иеринга, что
^ 3
жизнь народа, как и жизнь индивидуума, есть неустанный процесс восприятия и ассимиляции»3. Объективно обусловленные процессы взаимопроникновения культур сопряжены не только с экономической интеграцией, но и взаимным влиянием принципов формирования и содержания норм права. Темпы этого процесса в значительной степени определяются степенью развитости экономических отношений, содержанием политико-правовых режимов, детерминированностью межнационального сотрудничества в различных областях общественной жизни.
Российская государственно-правовая система в этом плане обладает специфическими особенностями, особым генезисом развития. Самостоятельное историческое обособление в формате государственности произошло значительно позже, чем у других народов Европы. «Наши предки оказались несколько в стороне от магистральных путей европейской цивилизации и культуры и не испытали влияния, не вкусили плодов античной культуры, в том числе и правовой, прежде всего римского права, доставшегося в наследство Европе. Правовое же влияние Восточной Римской империи не было для нас сколь-нибудь значительным, особенно если иметь в виду так называемый “летописный период” (Х-ХУ11 вв.). Именно этот период был временем самобытного развития русского права на исключительно национальной основе»4. Историки-правоведы говорят о казуальной основе русского уголовного права и даже об этикоцентризме как традиции российского правового менталитета. Согласиться с последним суждением можно, но лишь отчасти.
М.Ф. Владимирский-Буданов выделяет российском в уголовном праве период, предшествовавший Русской Правде, в рамках которого оформилось уголовное право договоров с греками. Содержание договора Олега и договора Игоря позволяет констатировать тенденции к упорядочению межгосударственных правовых отношений, в т.ч. и посредством норм уголовного права. Однако следует согласиться с мнением ученого о том, что договоры русских князей с греками носили достаточно искусственный характер и являлись по сути компромиссом между обычным правом руссов и византийским правом5. Так, договоры Древней Руси с Византией предусматривали ответственность за преступления, совершенные русскими в Византии и греками на Руси. Например, договор 911 г. предусматривал ответственность за такие злодеяния как убийство, грабеж, кража, умышленные побои и др.6 В данном случае понятие «преступление» встречающееся в источнике международного права, по мнению И.П. Блищенко, не отличается от преступления по внутреннему уголовному праву. Государства договариваются об условиях уголовной ответственности подданных одного государства, совершивших преступления в другом государстве против его подданных или самого этого другого государства7.
Примерно в этот же период впервые письменные источники уголовного права фиксируют институт экстрадиции (в его самой простой, разумеется, форме), хотя, по мнению исследователей, применялся он крайне редко, в основном во взаимоотношениях с Византией8. 19 октября 1649 г. датируется первый официальный договор о выдаче (договорная запись), заключенный между Россией
* Кандидат юридических наук.
и Швецией о выдаче перебежчиков. Отметим, что российско-шведский акт по юридической форме следует относить к документу, свойственному более развитым юридическим отношениям. Тем не менее характерно, что под перебежчиками понимались не только лица, совершившие преступления, но и все иные, несанкционированно оставившие свою страну9. Попутно отметим, что институт выдачи преступников является одним из самых давних в уголовном праве. Ряд специалистов отмечают, что историю института выдачи можно проследить с самых истоков цивилизации, когда международного права как такового еще не существовало, что именно выдача присутствовала в практике общения государств еще в древности10.
Лексико-юридический анализ более поздних источников уголовного права (Русская Правда, Псковская судная грамота, Судебник 1497 г., Соборное уложение 1649 г. и др.) показывает, что основу уголовно-правовых запретов образует совокупность сугубо российских закономерностей и приемов установления оснований ответственности. Вместе с тем наряду с такими источниками уголовного права, как народные обычаи, княжеские установления и судебные решения, следует выделять и византийское право, проникновение которого в русское право обусловлено принятием христианства. М.А. Дьяконов, исследуя русское право с исторических позиций, отмечает: «Решения судов на основании норм византийского права, приспособленных (выделено нами - А.С.) к условиям древнерусского быта, также заносятся в Русскую Правду»11. На этот же источник уголовно-правового регулирования указывает А. Филиппов, отмечая обобщение византийского права в юридические нормы12. Характерно, что механизм заимствования норм в данный период связан не с прямой рецепцией, а прецедентом. «Византийское право как источник Русской Правды привносилось в нее не путем научного заимствования, а, главным образом, путем решения судов на основании норм византийского права», - указывает М. Дьяконов13. «В этих случаях, - пишет А. Филиппов, - было не простое заимствование из византийских сборников, а переработка их путем судебной практики»14. Представляется, что при отсутствии кодифицированных источников уголовного права заимствование посредством механизма прецедента является самым естественным правовым решением.
Влияние на русское уголовное право законодательства других государств исследователи фиксируют и в Уложении царя Алексея Михайловича (Уложение 1649 г.). Однако здесь уже речь идет о более сложном механизме, связанном с рецепцией. Обширный ряд статей Уложения, по мнению М.Ф. Владимирского-Буданова, взят в готовом виде из источников уже кодифицированного права: из Судебников, Литовского статута15. М.Ф. Владимирский-Буданов считал, что значительная часть глав и статей кодекса «составляют целиком или буквальный перевод, или довольно точный перефраз Статута»16. Другие исследователи доказывают, что заимствование не было столь линейным, а опосредовалось опять-таки прецедентным введением положений Статута в практику действия приказов. Так, например, А. Филиппов на основании проведенного им документального исследования утверждает: «Литовский статут начал усваиваться нашею практикой гораздо раньше создания Уложения, доказательством чему служит содержание “Указных книг приказов”. ...Комиссия Одоевского нашла некоторые части Литовского статута в “Указных книгах приказов” уже реципированными»17. Есть и еще одна точка зрения, более патриотическая, убеждающая не в механическом, а рационально осмысленном характере рецепции норм уголовно-правового содержания в Уложении 1649 г. Ее представителем является В.О. Ключевский, которому принадлежит следующее суждение: «Составители Уложения, пользуясь этим кодексом (Литовским статутом - А.С.), следовали ему, особенно при составлении первых глав, в расположении предметов, даже в порядке статей, в подборе казусов и отношений... в постановке правовых вопросов, но ответов искали всегда в своем туземном праве, брали формулы самых норм, правовых положений, но только общих тому и другому праву или безразличных, устраняя все ненужное и несродное праву и судебному порядку московскому, вообще перерабатывали все, что заимствовали. Таким образом, Статут послужил не столько юридическим источником Уложения, сколько пособием для его составителей, давая им готовую программу». Поддерживая такую интерпретацию заимствований, А.Г. Маньков выделяет их социальную и правовую природу: «Основой рецепции норм Литовского статута в Уложение с их критическим использованием была определенная степень общности и различий социальноэкономических и политических условий в России и Литве. В этой связи необходимо подчеркнуть, что в решении вопроса о заимствовании иноземного права в одинаковой мере не могут быть приемлемы как формально-юридический подход, так и отрицание возможных заимствований отдельных норм иностранного права с учетом особенностей русской действительности»18. Добавим, что исторически длительное существование двух государств, имеющих общую границу, не может не сопровождаться (за редчайшим исключением) интенсивным экономическим и культурным (в широком смысле) обменом. Несомненно, нормы права как один из наиболее эффективных в
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (29) 2006
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (29) 2006
История права и государства
централизованном государстве средств регулирования общественных отношений также могут быть привлечены из правовых систем других стран. Закономерно, что заимствованию подлежат общие структурные идеи формирования нормативных источников обобщающего характера, в т.ч. кодифицированных, но сами уголовно-правовые запреты отражают потребности охраны внутренних общественных отношений. При этом нельзя не заметить, что до конца XVII в. российская юриспруденция вступает в отношения взаимодействия с правовыми системами отдельных государств на уровне договоров лишь по очень узким вопросам, касающимся выдачи тех или иных лиц.
Проведенный нами историко-юридический анализ норм уголовного права до конца XVII в. позволяет говорить о том, что взаимодействие русского уголовного права с уголовным правом других государств имеет определенные типичные черты:
1) правовые системы взаимодействуют либо по критерию сопредельности территорий государств, либо по критерию историко-культурной преемственности религиозного содержания;
2) заимствование норм уголовно-правового содержания осуществляется изначально посредством механизма прецедента; по мере развития правовых отношений на фоне централизации государственной власти происходит адаптированное восприятие общих технических принципов кодификации нормативных актов;
3) взаимодействие уголовно-правовых систем на нормативном уровне осуществляется, главным образом, в связи с регламентацией выдачи лиц, в т.ч. и не совершивших преступления, но самовольно оставивших свою страну, т.е. преследуются узкопрактические цели;
4) в рассматриваемый период не существует никаких теоретических или близких к научным юридических доктрин, которые могли бы стать фактором межгосударственного сотрудничества в области взаимодействия уголовного права;
5) в более поздних памятниках российского права на более высоком уровне представлена и законодательная техника, и юридическая лексика, что отчасти является результатом восприятия русским уголовным правом более совершенных нормативных актов других государств.
В этом смысле от норм русского уголовного права не слишком отличается содержание Статута Великого княжества Литовского 1529 г.19 И формулировки конкретных преступлений, и механизм формализации приемов уголовно-правовой защиты, и принцип построения санкций позволяют говорить о значительном влиянии как русского, так и европейского уголовного права того периода20.
Таким образом, мы приходим к выводу о том, что с самого начала своего существования русское уголовное право в той или иной степени было подвержено влиянию права других государств. Каналы такого влияния мы связываем либо с наличием общих территориальных границ, либо с религиозной общностью культурных основ общественной жизни, либо с общностью идеологически значимых юридических воззрений, идей и принципов. Формирование уголовно-правовых установлений, ориентированных на международное сотрудничество с другими государствами в России, обусловлено прежде всего развитием дипломатических, экономических отношений, миграционных процессов, политическим и военным взаимодействием.
Представляется важным вопрос - следует ли отождествлять взаимодействие уголовного права различных суверенных государств с международным правом и с тем или иным этапом его развития? По этому вопросу в научной литературе представлены несовпадающие соображения. В частности, высказаны суждения о возможности идентификации периодов развития международного уголовного права с периодами общественных формаций, дифференцируемых по классовоисторическому критерию. Так, например, А.Р. Бахтигареева пишет: «Имея объективно-материальную основу, международное право возникает на определенной ступени развития общества, а на его сущность и формы оказывают влияние закономерности общественных процессов, происходящих в конкретную историческую эпоху. В соответствии с этим определяется и исторический тип международного права: можно говорить о рабовладельческом, феодальном, буржуазном международном праве, праве эпохи капитализма до Октябрьской революции, после Октябрьской революции до второй мировой войны и, наконец, о новейшем международном праве послевоенного периода. Представляется, что в соответствии с теми же критериями и принципами, что и в международном праве в целом, с учетом конкретных материальных условий человеческого развития, общественно-экономических формаций и исторической эпохи следует рассматривать периодизацию и становление международного уголовного права»21. С этой позицией едва ли можно согласиться. На наш взгляд, международное уголовное права является продуктом современного цивилизованного общества, в самом широком смысле - инструментом регулирования глобальных общественных отношений, связанных с преступностью, т.е. таких общественных отношений, субъектами которых
потенциально являются все государства мира. С материально-исторической точки зрения это возможно лишь при условии определенной транспарентности государств, интенсивных экономических, политических и социальных контактов, при наличии такой транспортной и коммуникативной инфраструктуры, которая делает межгосударственные контакты практически неограниченными. Международное сотрудничество должно приобрести определенный показатель интенсивности, превышение которого вообще может актуализировать задачу коллективного международного правотворчества в области борьбы с преступностью. Кроме того, международное уголовное право с науковедческой точки зрения включает в себя не только совокупность общих и специальных норм и практику их применения, но и теорию, правовые идеи и принципы, правовую идеологию. Иными словами, возникновению международного уголовного права как самостоятельной отрасли научного знания и юриспруденции предшествует не только целесообразность глобального межнационального сотрудничества, но и определенный уровень развития национальных правовых систем. С этой точки зрения невозможно представить себе международное уголовное право рабовладельческого или феодального типа. Не следует отождествлять возникновение международного уголовного права с отдельными фактами консолидации государств в борьбе с теми или иными видами преступлений. Так, истории известен факт отнесения к разряду преступлений, обладающих повышенной опасностью и имеющих при этом «транснациональный» характер, такого деяния, как пиратство. В соответствии с римским правом пираты признавались «врагами человеческого рода» (hostis humanis generis). Вместе с тем практически все исследователи отмечают, что данное преступление получало оценку, в т.ч. санкционную, исключительно в соответствии с правом внутригосударственным. Полагаем, что взаимодействие Рима с другими государствами в борьбе с пиратством еще не образует международного уголовного права хотя бы потому, что историческая наука не зафиксировала наличия межгосударственных договоров или соглашений по этому вопросу.
Исторический опыт взаимодействия русского уголовного с правовыми системами других государств, на наш взгляд, может рассматриваться как предпосылка для формирования в более поздний период международных уголовно-правовых отношений, их формализации, выработки приемов восприятия отдельных норм и общепризнанных стандартов международного уголовного права, приоритетных направлений уголовной политики государства.
1 Цит. по: Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая. Т. 1. М., 1994. С. 66.
2 См. подробнее: Косвен М. Преступление и наказание в догосударственном обществе. М.-Л., 1925; Черри. Развитие карательной власти в дореволюционных общинах. СПб., 1907; Оппенгеймер Г. Историческое исследование о происхождении наказания // Новые идеи в правоведении. Эволюция преступлений и наказаний. СПб., 1914; Жижиленко А.А. Очерки по общему учению о наказании. Пг., 1923; и др.
3 Таганцев Н.С. Указ. соч. С. 67-68.
4 Краковский К. Предисловие к книге М.Ф. Владимирского-Буданова «Обзор истории русского права». Ростов-н/Д.,
1995.
5 См.: Владимирский-Буданов М.Ф. История русского уголовного права // Обзор истории русского права. Ростов-н/Д., 1995. С. 307-310.
6 См.: Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 167.
7 См.: Международное уголовное право / Общ. ред. В.Н. Кудрявцева. М., 1999. С. 7.
8 См.: Никольский Д.П. О выдаче преступников по началам международного права. СПб, 1884. С. 45.
9 В исторических источниках мы встречаем также указания на существование договора о выдаче лиц, оставивших Московское царство, заключенного в 1474 г. Иоанном III Васильевичем и Великим князем Литовским. Характерно, что и здесь речь не идет об экстрадиции в чистом виде. См. подробнее: Калюжный Д.В., Кеслер Я.А. Другая история Московского царства. М., 2003. С. 181-183.
10 См., напр.: Грабарь В.Э. Материалы к истории литературы международного права в России (1647-1917). М., 1958. С. 460; Коровин Е.А. История международного права. М., 1946. С. 7; Никольский Д.П. О выдаче преступников по началам международного права. СПб., 1884. С. 449; Bedi S.D. Extradition in International Law and Practice. Rotterdam, 1966. P. 16.
11 Дьяконов М. Очерки общественного строя древней Руси. СПб., 1908. С. 49.
12 См.: Филиппов А. Учебник истории русского права. Ч. 1. Юрьев, 1907. С. 116.
13 Дьяконов М. Указ. соч. С. 49.
14 Филиппов А. Указ. соч. С. 117.
15 См. подробнее: Владимирский-Буданов М.Ф. Отношения между Литовским статутом и Уложением царя Алексея Михайловича // Сборник государственных знаний. Т. IV. СПб., 1877. С. 3-38.
16 Там же. С. 5-6.
17 Филиппов А. Указ. соч. С. 317.
18 Соборное Уложение 1649 г. Серия «Законодательные памятники русского централизованного государства XV-XVII веков» / Введение Г.А. Манькова Л., 1987. С. 8.
19 См.: Статут Великого княжества Литовского 1529 г. Минск, 1960.
20 О формировании права европейских государств см. подробнее: Аннерс Э. История европейского права. М., 1994.
21 Бахтигареева А.Р. История возникновения и развития международного уголовного права // Московский журнал международного права. 1995. № 2. С. 99-100.
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (29) 2006
