CC BY
34
нужна. Рим был заинтересован в получении архивов, остававшихся на Родосе. Карабинер, работавший вместе с бывшим мэром Макки, Франческо Корлетти, имевший за плечами фашистское прошлое, как только остров стал официально греческим, вывез 30 тонн документов секретного содержания, принадлежавших Командованию карабинерами Эгейского бассейна, на пустынный пляж вблизи терм Калитеа и все сжег. Корлетти утверждал, что эту операцию ему доверили провести англичане, которые были убеждены в бесполезности документов, поскольку это были копии документов генерального архива.
По мнению автора, основные и наиболее важные архивные документы периода владения остовом Италией - Государственный архив Додеканеса на Родосе - хорошо сохранился, и большинство документов сегодня доступно, хотя ряд документов еще не прошел инвентаризации, как например, фонд уголовного суда Родоса и ряд других фондов, где, возможно, находятся исторически значимые документы. Согласно косвенным данным, фонд уголовного суда не сгорел в огне на пляже Калитеа.
Интерес к родосскому архиву проявился лишь спустя 45 лет после окончания Второй мировой войны, в начале 90-х годов прошлого века. В конце 2015 г. для исследователей стали доступны документы (свыше 10 тыс. томов) периода 1912-1945 гг. (с. 210).
И.Е. Эман
ЭТНОЛОГИЯ И АНТРОПОЛОГИЯ
2020.04.024. УВАРОВА Т.Б. ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ЭТНОЛОГИИ И СОЦИАЛЬНОЙ АНТРОПОЛОГИИ РУССКИХ. (Обзор).
Ключевые слова: культура и быт населения Русского Севера; праздничная и обрядовая культура русских; зарубежный русский мир; концепция «русский мир».
К началу 2020 гг. Институт этнологии РАН подготовил несколько публикаций, в которых представлены результаты исследований как традиционного этнолого-фольклорного, так и во многом новационного социоантропологического характера, по широкому кругу вопросов изучения наиболее широко расселенного и многочисленного народа Российской Федерации - русских.
Несмотря на сокращение с конца XX в. общей численности, русские продолжают оставаться наиболее крупным славянским народом, составляющим более 80% населения России (около 125 млн от 146 млн общей численности), а также включающим диаспоры в 53 странах мира (от 28 до 30 млн человек) [3, с. 5].
Публикации представляют разные научные жанры, в них получили отражение не только проекты последних лет и их результаты, но достаточно глубокий пласт исследовательской работы ведущих отечественных специалистов. Среди них заслуженный деятель науки РФ уроженка г. Вологды Ирина Владимировна Власова (1935-2014), вся жизнь которой была связана с этнографическим изучением русского народа. В основу книги о ней легли материалы двух проведенных в 2016-2017 гг. посвященных исследовательнице памятных Чтений [2]. Первую часть книги -«Вклад И.В. Власовой в этнографическую науку» - составили воспоминания коллег и друзей о совместной работе, о присущих ей исследовательских методах работы. В очерке Ю.Д. Анчабадзе характеризуется начальный этап работы выдающейся исследовательницы в ИЭ АН СССР с 1958 г., когда основным объектом ее научных интересов стали культура и быт населения Русского Севера, где были проведены многочисленные плодотворные экспедиции.
Различные этапы научного творчества И.В. Власовой на основании концептуального осмысления научного наследия выделяют в своей работе А.В. Камкин и И.В. Спасенкова, прослеживая «соотношения локального и общерусского, материального духовного, этнического и гражданского» [2, с. 7]. Крайне важным исследовательским достижением авторы считают выявление природы этнокультурного многообразия локальных особенностей на Русском Севере. Освоение земель региона проходило не только путем адаптации к природной среде, но и в неизбежном взаимодействии с иной человеческой средой, с другим социокультурным и психологическим контекстом. И.В. Власова уделила особое внимание вопросу о том, «почему северяне стали именовать себя не как прежде - славяне и чудь, а областными (локальными) названиями, отражавшими их территориальное размещение: двиняне, ва-жане, белозерцы, устюжане, тотьмичи, вологжане, вычегжане. Та-
кие самоназвания играли в то время роль своеобразных земляческих этнонимов [2, с. 43].
И.В. Власова участвовала в осуществлении новационного для своего времени научного проекта (идея В.А. Александрова), суть которого заключалась в том, чтобы проследить перенос традиций материальной культуры русского народа на путях «встречь Солнцу», т.е. на восток, в Сибирь. На основе реконструкции сложнейшего опыта традиций крестьянского землепользования в двух генетически связанных регионах - Поморье и Западная Сибирь -исследовательницей была раскрыта тема расширения этнической территории русских и показаны способы сохранения ее единства. Так появилась коллективная монография «На путях из земли Пермской в Сибирь: Очерки этнографии североуральского крестьянства ХУ11-ХХ вв.» (1989) [2, с. 41]. Признанием научных заслуг исследовательницы стала Государственная премия Российской Федерации в области науки и техники 1993 г., которую она вместе с В.А. Александровым, М.М. Громыко, М.Г. Рабиновичем и Л.Н. Чижиковой была удостоена за цикл монографий о традиционной культуре русского народа в XVII - начале XX в.
В многочисленных статьях И.В. Власовой раскрывается многообразие ее научных интересов. В публикациях рассматривались различные вопросы истории русской семьи, проблемы демографии и расселения русских на Севере, формы и типы сельских поселений, традиционное крестьянское северное жилище, формирование этнографических групп русских, особенности северорусской общины и крестьянское обычное право. Прослеживается также эволюция основных векторов исследовательских интересов, отношение к современному этнонационализму, к понятию «рус-скость».
Последние два десятилетия научной деятельности И.В. Власовой (стоявшей в 1995-2007 гг. во главе отдела русского народа ИЭА РАН) были связаны с подготовкой обобщающих фундаментальных трудов - «Очерки русской народной культуры» (2009) и «Русский Север: Этническая история и народная культура. Х11-ХХ вв.» (2004). Последняя получила диплом «Книжного Оскара» на ХХ Международной книжной ярмарке в номинации «Научная и научно-техническая литература». В начале ХХ1 в. все более очевидным становилось ее растущее внимание к вопросам
северорусского регионального и локального самосознания, религиозным основам крестьянской культуры, реконструкции культуры повседневности. В последней работе исследовательницы «Русский Север. Историко-культурное развитие и идентичность населения» (2015) органично соединились «академизм и актуальная публицистичность, предельная конкретность и концептуальные обобщения, меткие наблюдения исследователя и нескрываемая любовь к родному Русскому Северу» [2, с. 42].
Важное методологическое значение имеет вывод И.В. Власовой о том, что материальная культура, ментальность, культура повседневности тесно переплетены между собой, хотя их изучение зачастую ведется обособленно друг от друга. Преодолеть эту разобщенность можно с помощью междисциплинарного (комплексного) подхода с применением методов этнологии, социологии, психологии. Оценивая процессы формирования новой российской идентичности, исследовательница рассматривала их как переход от «советского сознания» к несостоявшемуся пока национальному российскому, включающему как этническую, так и гражданскую составляющие.
Г.Н. Чагин исследует большой и интересный период научных изысканий И.В. Власовой, выявляя ее огромный вклад в пермскую этнографию. Под ее руководством с 1978 по 1989 г. были проведены полевые исследования в Приуралье, проблематика которых имела большой территориальный, этнический, социальный, конфессиональный диапазон [2, с. 8]. Население Приуралья с давних пор было полиэтничным, центральная часть региона с начала XIII в. именовалась Пермью Великой, которая в 1450-1470-е годы была включена в состав Русского государства. Эти земли активно заселялись русскими крестьянами, выходцами из СевероДвинского бассейна. Через них шли удобные пути для освоения Сибири. Здесь в тесном соседстве жили русские, коми-пермяки, коми-зыряне, манси - как православные, в том числе старообрядцы, так и язычники. Однотипные способы хозяйствования, сложившиеся под воздействием природной среды, и постоянные контакты на смежных территориях проживания послужили базой для сближения народов.
Помимо земледелия и связанных с ним занятий И.В. Власова особое внимание уделила исследованию семьи как наиболее зна-
чимому для повседневной жизни социальному институту и среде социализации. Особенностью региона были смешанные браки, зачастую завершавшиеся ассимиляцией местного населения русски-миз осевшими в регионе на постоянное место жительства. Материалы показали, что в XVII в. существовала специфическая форма семьи-союза - складническая семья, включавшая до четырех поколений родственников, а также людей, не связанных кровным родством. Эта форма была обусловлена трудностями ведения хозяйства при начальном освоении территории. В XVIII в. неразделенные семьи продолжали преобладать, в XIX в. развивался процесс выделения малых семей. Аналогичные явления, по рассказам информаторов, были характерны и для XX столетия, о чем свидетельствовали и документы учета сельского населения - похозяй-ственные книги. В них получило отражение и усложнение этнического смешения в результате заключения межэтнических браков: образовывались семьи русско-пермяцкие, русско-татарские, татарско-коми-пермяцкие, а также русско-украинские, русско-немецкие.
И.В. Власова была опытнейшим этнографом-полевиком -она совершила более 60 выездов в 17 регионов России и считала работу в поле, полевую этнографию основным направлением деятельности этнографа. Эта сторона деятельности исследовательницы освещена в одной из ее специальных работ [1]. Именно поэтому вторая часть книги «Этнографическое изучение русского народа» состоит из статей, написанных на основе современных полевых исследований. Авторы рассматривают опыт этнографических экспедиций, методику полевых исследований, используя и материалы собственных изысканий.
В.А. Липинская в статье «Проблемы и условия изучения Русского Севера во второй половине XX в.» характеризует этот период как время глубоких изменений в работе ИЭ АН СССР. В этот период действовали масштабные общеинститутские программы по историко-этнографическому изучению народов СССР с учетом конкретной социальной истории каждого из них для выяснения этапов формирования народной культуры. Первым крупным проектом стала серия книг «Народы мира», на выполнение которого потребовалось два десятилетия. Восточнославянские народы были представлены в трех томах серии: «Народы Европейской ча-
сти СССР» (1964), «Народы Сибири» (1964), «Народы Средней Азии и Казахстана» (1965).
На основе собранных и обобщенных материалов велась подготовка атласа «Русские». На карте с помощью специально разработанных значков предстояло отразить ситуацию пореформенного времени 1861 г., а затем - рубежа Х1Х - начала ХХ в., что позволяло показать изменения в народной культуре, связанные с развитием капиталистических отношений в России [2, с. 82]. Поставленная задача выявила новую проблему - отсутствие четкой методики сбора материалов с целевой установкой на их картографирование. С этой целью был проведен отбор наиболее значимых элементов народной культуры, которые к тому же позволяли провести подсчеты их наличия и использования в намеченные периоды времени. Для сбора материала в процессе новых масштабных исследований были подготовлены специальные методические пособия, в которых учитывался опыт предыдущей работы, включая и дореволюционные издания.
Первая послевоенная Севернорусская экспедиция под руководством Г.С. Масловой была направлена на Европейский Север в 1947 г. Регион был выбран как менее пострадавший от боевых действий и сохранивший относительную стабильность населения. В работе этнографов тех лет еще сохранялись методы дореволюционного периода, близкие к понятию «хождение в народ»: в поездках пользовались местным транспортом, жили в крестьянских домах, питались вместе с хозяевами жилья [2, с. 85].
В 1950 г. была организована Русская экспедиция в составе девяти отрядов, длившаяся до 1956 г. Два отряда были направлены в северный регион, но южнее местности, обследованной Севернорусским отрядом. Перед участниками экспедиций стояла задача ликвидации «белых пятен», что означало проведение работ на больших территориях при сохранении непосредственного наблюдения быта населения и опроса жителей. В связи с выполняемыми работами Институт этнографии как перспективное исследовательское учреждение в этот период был обеспечен транспортом и продовольственным снабжением наравне с географами и геологами, что позволило сделать экспедиционные отряды гораздо более мобильными. За короткий срок один из отрядов посетил более 40 населенных пунктов, другой - более 50, что обеспечило оператив-
ный сбор большого массива репрезентативных данных. Этнографы впервые провели историко-географическое узкорегиональное микроисследование с прорисовкой планов каждого населенного пункта и составлением карт их типологического размещения в Западном Поморье. Затем работа была продолжена на материалах Устюжского края.
Среди исследований последней трети XX в. особое место занимала экспедиция Русского отдела (в прошлом восточнославянского) 1986 г., организованная дирекцией ИЭА АН СССР в связи с правительственной программой «сброса вод северных рек» (Вологодский отряд под руководством В.А. Липинской и Костромской отряд под руководством О.Р. Будины). Этнографам предстояло определить, как правительственные мероприятия, приводившие к изменениям в расселении сельских жителей, отражаются на традиционной культуре. Имелась в виду также государственная программа по разделению сельских населенных пунктов на «перспективные», подлежащие развитию, и «неперспективные», многие из которых утрачивали население и ликвидировались. В связи с этим работа отрядов велась по широкому кругу тем: материальная культура, семейный и общественный быт, обрядность. Опрос жителей показал, что при всех теоретически намеченных положительных результатах реализации программ, в бытовой культуре они вызывали ряд негативных явлений. Утвержденные администрацией переезды из родных селений означали разрыв родственных связей, утрату части имущества, в том числе - старинных вещей, ценимых краеведами. Наиболее ценные экземпляры попадали в краеведческие музеи, часть концентрировалась в перспективных населенных пунктах, но адресность вещей и легенды их бытования нередко терялись. Реализация административных программ второй половины XX в. привела к значительным подвижкам населения, к увеличению количества приезжих и к сокращению относительной численности коренных северян.
Многолетние наблюдения показали, что наиболее перспективной с точки зрения выявления протекавших этнических процессов на Европейском Севере была территория Вологодской области, давшая массовый материал для определения локальных вариантов форм народной культуры и соотношения их с региональными и общерусскими этническими характеристиками за об-
ширный период от начала заселения до конца ХХ в. В регионе сформировалась единая хозяйственная общность, но с наличием некоторых рознящихся направлений в местах расселения соседствующих этносов, преимущественно относившихся к финской языковой семье. Подобная картина наблюдалась и в других сферах народной культуры, в которых неизменно превалировали русские традиции, но с некоторым более или менее заметным проявлением иных этнических культур. Таковы особенности северорусского варианта русской традиционной культуры так называемой северорусской этнографической группы.
При создании атласа «Русские» также впервые была поставлена задача совмещения на карте территории расселения этноса с показателями распространения тех или иных элементов культуры, а также их комплексов. «Для ее решения была привлечена вся совокупность новых методологических приемов: сбор материалов по программам, статистический учет элементов, создание системы знаков для картографирования. В результате ученому сообществу было представлено глубокое научное исследование, ценность которого непреходяща и будет лишь возрастать со временем» [2, с. 89].
И.А. Морозов в статье «Исследования региональных и локальных традиций (на примере Вологодского края)» представил опыт исследования празднично-игровой культуры края в конце Х1Х - начале ХХ1 в. Основное внимание автор уделил методам, применявшимся по мере трансформации первоначальных целей и задач, поскольку в ходе исследования становилось все более очевидным, что анализ социокультурных изменений на сравнительно небольших территориях зачастую помогает понять сущность и направление развития многих глобальных процессов. Информация по различным типам традиционных подвижных, посиделочных, обрядовых игр и сведения о современном состоянии детского игрового репертуара, собранные в период 1989-1994 гг. в Вологодской области, были дополнены материалами по тематике в архивах ИЭ (ИЭА), АН РАН, Российского географического общества (РГО), Пушкинского дома (ИРЛИ), РЭМ (в том числе в многотомном собрании по Вологодской области из собрания В.Н. Тенише-ва) [2, с. 97].
Описание игр было сделано по календарному принципу. Кроме того, были зафиксированы диалектные названия игр и игровой терминологии, включая названия играющих (персонажей игры), перечень «стержневых действий». Словарная форма как удобный «способ упаковки» полевого материала давала определенные преимущества при сравнительном описании региональных и локальных вариантов традиции. Данный способ фиксации характеристик и других сфер традиционного быта позволил обнаруживать целый ряд аналогий празднично-игровых явлений, с одной стороны, и сопутствующих им обрядовых и бытовых практик, с другой. Внедрение в конце 1990-х годов компьютерных технологий позволило усовершенствовать процесс обработки полевых материалов. В начале 2000-х годов это привело к постепенному переходу к электронным описям и базам данных с полевыми записями [2, с. 121]. Трансформация предметного поля и методов его анализа позволили выявить не только «этнокультурную специфику празднично-игровой культуры региона, но и социорегуля-тивные функции игры в традиционном обществе с учетом культурно-языковых особенностей населения Русского Севера и исторических факторов, обусловивших сложение самобытного культурного ландшафта в этой части Европейского Севера России» [2, с. 122].
Новые тенденции в процессе развития праздничной и обрядовой культуры характеризуются еще в нескольких статьях сборника. Этой тематике посвящена и монография сотрудницы ИЭА РАН Л.А. Тульцевой (1941-2015) «Аграрные образы русского земледельческого календаря» [4]. В 1986-2004 гг. исследовательницей были предприняты экспедиционные выезды для сбора материалов по аграрному календарю в Костромскую, Ярославскую, Ивановскую, Псковскую, Новгородскую, Нижегородскую, Тульскую области. Большая работа была выполнена и в Рязанской области. В фольклорно-этнографическом наследии, по заключению исследовательницы, особая роль принадлежит аграрному образу, символу проводов весны. Это Кострома и типологически близкие к ней персонажи, включенные в календарную обрядность: Русалка / Русалка-Конь, Масленица, Купала, кукушка, Ярила и др. Трактовки образов Костромы в региональных традициях сильно различа-
ются, поэтому каждой из таких трактовок автор посвящает специальную главу.
В первой главе «Хороводно-драматизированное "житие" Костромы в традиции календарных игр-проводов» Л.А. Тульцева представляет фольклорное «житие» льна / конопли в брянской хороводной игре «Кострома». В разных географических зонах России в ходе весенних праздников вплоть до Всесвятского заговенья и Петрова дня исполнялись девичьи хороводы с разыгрыванием сюжетов изготовления нового холста или вызревания нивы с озимой рожью. Особое место среди этих игр занимало брянское площадное действо «Кострома». Два его сценария, выявленных автором, представляли собой не просто операционные тексты, но тексты с запрограммированными в них числовыми кодами, что повышает их сакрально-заклинательный смысл. Тексты репрезентируют мифологему о Костроме как Хранительнице / Хозяйке клубка нитей, без которых невозможен творческий процесс ткачества [4, с. 30-31].
Еще одно действо - календарно-обрядовые хоронения Костромы: Заговенье на Петров пост - Петров день - автор характеризует во второй главе. Куклу / чучело Костромы изготавливали из пучка соломы от хлебных снопов. Выбор материала был связан с сакрализованным восприятием хлебного поля, частью которого была солома. Она использовалась во всех обрядах жизненного цикла, в рождественской обрядности. Кроме того, в соломе присутствовали стебли непосевных злаков, собирательно называемых «костромой». В завершение игры солому от чучела разбрасывали по полю, ритуально возвращая ее в родное пространство. Во Владимирской и Саратовской губерниях девушки и молодухи несли куклу через все село, жители которого почтительно кланялись ей. На берегу водоема солому рассыпали, а потом бросали ее в воду. Похороны / проводы служат еще одним подтверждением символики возрождения / обновления в сельских аграрных обрядах.
Третья глава посвящена Благовещенской Костроме, или, если Благовещенье было «на снегу», то Вербному воскресенью. Автор обращает внимание, что «высокий сакральный статус в крестьянском мировосприятии Благовещенья и Вербного воскресенья -свидетельство значимости Костромы и костромичных обрядов для русского аграрного календаря, коль скоро они были составной ча-
стью этих больших праздников» [4, с. 51]. Творение мира и непорочное зачатие Христа, весеннее равноденствие - эти ключевые субстанции благовещенской картины мира скреплялись крепкой верой земледельцев в Божье благословление земли на сеяние в день Благовещения. «Таким образом деревенский универсум народного празднования Благовещенья был наполнен крестьянскими смыслами весеннего новолетья» [4, с. 53]. В картине мира наступающей весны Благовещение считается рубежом между последним холодом Зимы и новым теплом Весны. День был также ритуальным сроком для смены прядильных (зимних) работ на ткацкие (весенние). По-видимому, заключает автор, в неписаных женских мифемах (гендерных «тайнописях») Кострома считалась ответственной за ритуальный порядок в календарных сроках прядильных работ.
В традиционном крестьянском обществе эта ипостась Костромы имела особое значение для соционормативного руководства «юницами» - девочки 7-12 лет были уже пряхами, а их старшие сестры и подруги начинали осваивать ткачество. Юная гендерная когорта - девочки-подростки, девушки и еще не рожавшие молодушки - составляли главный круг участников костромских благовещенских обрядов. «В этом случае вновь проявляется визуальный код с семантикой все той же протяженности жизни, маркированный холстами обрядов жизненного цикла» [4, с. 64]. Утрата прядильно-ткацкого образа Костромы произошла уже в советское время.
В четвертой главе автор обращается к этимологии имени Кострома, которое связано с гнездом слов костерь, костра - жесткая оболочка волокон стебля растений, в первую очередь, льна, конопли, а также крапивы. Костру сжигали, «возвращая» ее пепел полю, где были собраны растения. На Севере первые костричные «огнища» были приурочены к Покрову (1/14 октября), к покровским посиделкам. Не только у русских, но и у коми и вепсов было принято прыгать через костричный костер парами, как и через ивановские костры. Обычай продолжал бытовать и в колхозной деревне, но форма его уже была соревновательно-игровая, так как сжигать бабку (кучу кострицы) в поле поручали детям. В Повет-лужье, разбрасывая догорающие стебли, а затем затаптывая их но-
гами, произносили просьбу-заклинание: «Бабка, бабка, дай рубашку!».
Мифо-ритуальным корням образа Костромы посвящена пятая глава. Ритуальный реквизит проводов Костромы - солома, корыто, одежда, украшения - был запрограммирован на ритуальное возрождение, настроение провожающих характеризовалось ритуальной гармонией фарса-плача и радования-смеха. Такие проводы, согласно традиции, всегда завершались ритуальной дракой, которая считалась необходимым условием для аграрного продуцирования. Идея возрождения подчеркивалась и обязательным присутствием воды в ритуале, даже при отсутствии водоема эта тема звучала в форме заклинания дождя, а также в обычаях обливать участников водой.
Этнокультурная судьба проводов Костромы в ХХ в. типична для традиционной народной культуры. Связь поколений, еще не прерванная в 1930-е годы, была разорвана войной, в селе почти не осталось прежних «игриц» - участниц прежнего действа. Праздник сохранился, но с другими песнями, сценами, интермедиями, во многом сменившими прежний репертуар. В 1950-е - начале 1960-х годов «традиционная культура, хотя и теряла многое, но еще сберегалась старшими поколениями. Ситуация изменилась в 1960-1970-е годы. В это десятилетие заметным социальным явлением стало нарастание депопуляционных процессов. Пространство этнически значимых явлений традиционной культуры резко сузилось. Особенно остро названные процессы протекали в регионах, оказавшихся в эпицентре Великой Отечественной войны. Среди них - и Брянская область» [4, с. 139-140]. На глазах современников растаял, исчез мощный фольклорный заповедник, и эта горечь будет справедлива по отношению ко многим русским территориям.
Закодированный в образе Костромы / Стромы сакральный образ «жития» льняного и конопляного растения от ростка до преобразования в драгоценный холст как символ Света и Жизни стал сворачиваться уже в первой половине ХХ в. Вместе с почти полным изъятием из жизни аграриев культуры льна и конопли в 1960-1970-е годы во многом исчерпало себя и действо проводов Костромы. Но знание об этом образе, о смыслах фольклорных сюжетов, сопровождающих образ, должно остаться, завершает автор.
В постсоветский период в российских СМИ и в общественно-политических кругах все чаще употребляется понятие «русский мир» как один из вариантов осмысления российской цивилизаци-онной идентичности. Специальных этносоциологических и этнологических исследований, посвященных культурно-языковой общности русский мир и этнополитическому проекту «Русский мир» в отечественной и зарубежной науке не проводилось, хотя эта тематика представляет большой интерес как для прикладных, так и для теоретических обобщений. Конкретная цель авторского коллектива заключалась в этнографическом и этносоциологиче-ском исследовании этнокультурных и этносоциальных проблем трансграничного культурно-языкового сообщества «русский мир», в ходе которого рассматривались отношения представителей зарубежного русского мира в целом к концепции «русский мир». Коллективная монография подготовлена представителями разных со-циогуманитарных наук, среди которых большинство - сотрудники ИЭА РАН [3].
Список литературы
1. Власова И.В. Экспедиционные были: путевые воспоминания. - М. : ИЭА РАН, 2014. - 164 с.
2. Жизнь и научный путь этнографа: Материалы чтений памяти И.В. Власовой / Отв. ред. А.В. Буганов, Ф.В. Фролова. - М.: ИЭА РАН, 2018. - 342 с.
3. Русский мир в меняющемся мире / Отв. ред. и сост. Г.А. Комарова. - М.: ИЭА РАН, 2018. - 402 с.
4. Тульцева Л.А. Аграрные образы русского земледельческого календаря. - М.: ИЭА РАН, 2018. - 346 с.
2020.04.025. ПОЛ Дж.О. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ КОРЕЙСКОЙ ДИАСПОРЫ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ В 1937-1945 гг. В КУЛЬТУРНОМ, ПРОСТРАНСТВЕННОМ И ПРАВОВОМ ИЗМЕРЕНИИ. POHL J.O. Cultural, spatial, and legal displacement of the Korean diaspora in the USSR, 1937-1945 // The review of Korean studies. -Söngnam-si, Korea, 2018. - Vol. 21, N 1. - P. 171-188.
Ключевые слова: корейская диаспора в Советском Союзе; депортация корейцев с Дальнего Востока, 1937-1945 гг.
В статье Джонатана Отто Пола (Американский университет в Ираке - Сулеймании) описывается депортация корейцев с совет-
