CC BY
109
Н.Г. Витковская
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ОБРАЗНОСТИ КЛАССИКАМИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ЖУРНАЛИСТИКИ
Цель журналистского творчества состоит в том, чтобы доносить в удобной и максимально доступной форме информацию до аудитории. Довольно важно при этом, чтобы эта информация выполняла не только функцию удовлетворения информативного голода, но и доставляла некое эстетическое удовольствие. Однако журналисты зачастую пренебрегают этим, считая, что главное сообщить нечто, и не суть важно, как это будет сделано. Вот это заблуждение и побудило нас поднять вопрос об образности и отсутствии таковой при изложении тех или иных фактов.
Для журналиста найти интересный материал - это только полдела. Вторая половина и подчас не менее важная - изложить материал в той форме, которая максимально заинтересует, «затянет» читателя и сделает повествование более интересным. Тем более что, в конечном итоге, не так часто журналист получает единоличный доступ к источнику интересной информации, чаще всего он «пьет» из этого «колодца» вместе со своими собратьями-журналистами. Вот тут-то и встает вопрос о форме и стиле изложения одной и той же информации разными «посредниками» между источником сведений и читателем. Нет необходимости говорить, что факт, изложенный грамотным русским языком, сдобренный ассоциациями, фразеологизмами, сравнениями, более вероятно привлечет внимание читателя, чем факт, изложенный сухим и черствым языком. Конечно, не во всех случаях. Например, излишняя образность в новостной заметке или краткой метеосводке не оправдана, но также можно утверждать, что недостаток образности в таких жанрах, как фельетон, очерк или статья, зачастую говорит если не об отсутствии профессионализма, то о скудоумии, малой начитанности, а порой и бездарности автора. Особенно это заметно в тех случаях, когда журналист пытается выглядеть в своих текстах свежо и оригинально, а получается сплошная пошлость и примитивизм. Однако можно утверждать, что даже в тексте краткой заметки может быть использован образный слог, который, как это ни парадоксально, поможет лучше и более внятно донести как раз суть краткого сообщения. Но это только в том случае, если журналист грамотно и умело использует палитру образности.
На наш взгляд, наиболее точно о взаимоотношениях содержания и формы (а в нашем случае это факт и образ) сказано в словаре литературоведческих терминов под редакцией Л.И. Тимофеева и С.В. Тураева. «Содержание и форма - неразрывно связанные друг с другом понятия, говорящие о том, что сказано в художественном произведении и как это сказано. Содержание немыслимо без формы, не может быть без нее выражено, и форма немыслима без содержания, так как не сможет без него что-либо выразить. Содержание -это выражаемое, форма - это выражающее, они неотъемлемы друг от друга, не могут существовать одно без другого. <...> Чем сложнее содержание, тем богаче,
разностороннее должна быть форма, его выражающая. И, наоборот, по форме мы судим о многообразии содержания...
Достоевский передает слова Белинского (сказанные им при их встрече),
характеризующие эту важность формы в искусстве: «Вы, художники, одной чертой,
разом, в образе, выставляете самую суть, чтобы ощупать было рукою, чтобы самому
нерассуждающему читателю стало вдруг все, все понятно!» [1]. Нет сомнения, что слова Белинского как нельзя более подходят и к деятельности журналиста-публициста.
«Образ - основное понятие <. > теории литературы и вообще эстетики, определяющее природу, форму и функцию художественного творчества. В центре образа стоит изображение человеческой жизни, показываемой в предельно индивидуализированной форме, но в то же время несущей в себе обобщающее начало, позволяющее читателю угадывать за ним те закономерности жизненного процесса,
которые формируют людей именно такого типа.<...> Часто встречается применение термина «образ» и в более узком и в более широком смысле слова. Так, часто любое красочное выражение, каждый троп называют образом, например: «Я волком бы выгрыз бюрократизм» [2, с.104].
Человек воспринимает мир образами, то есть теми общими представлениями, которые возникают у него на основе различных ассоциаций (звуковых, слуховых, зрительных, осязательных, обонятельных).
Подобные же образы вызываются композитором или художником с помощью комплекса специальных средств, которые и направлены на то, чтобы вызвать у читателя представления, аналогичные тем, которые возникают при соприкосновении с явлениями действительности» [3 ].
«Художественный образ, всеобщая категория художественного творчества: присущая искусству форма воспроизведения, истолкования и освоения жизни путём создания эстетически воздействующих объектов. Под образом нередко понимается элемент или часть художественного целого, обыкновенно — такой фрагмент, который обладает как бы самостоятельной жизнью и содержанием (например, характер в литературе, символические образы вроде «паруса» у М. Ю. Лермонтова)» [3].
От определения понятия художественного образа как такового, перейдем к происхождению образного ряда, используемого в журналистике.
На наш взгляд для определения образного ряда, используемого журналистом, лучше всего использовать мнение на этот счет профессионального журналиста и педагога Т. Лазутиной.
«.образный ряд элементарных средств журналистики складывается из прецедентов истории и деяний исторических лиц, из фрагментов художественных произведений и характеров их героев, из фольклорных сюжетов и притч, образных откровений науки, из перлов языковой сокровищницы. <...> с одной стороны, образы должны быть близки и понятны ей (аудитории - авт.), а с другой - достаточно свежи, не «заезжены» до банальности» [4].
В данной работе не ставится задача провести серьезный литературоведческий анализ образности в журналистских текстах, - мы должны лишь констатировать ее наличие либо отсутствие и доказать преимущества ее использования, - а потому будем избегать или почти избегать детальной классификации используемых слов-образов по категориям типа «силлогизм», «архаизм», «историзм» и т.п. Однако несколько наиболее распространенных понятий, входящих в инструментарий литератора (в данном случае журналиста) работающего с образами, необходимо дать. Эти основные понятия: троп (и его виды: сравнение, метафора, метонимия, эпитет) и аллегория.
«Троп в стилистике и поэтике слова и словосочетания, употребляемые не в обычном, а переносном смысле; в более узком значении — различные способы словопреобразования, с помощью которых главным образом в художественной, ораторской и публицистической речи (но также в бытовой и научной, в рекламе и т.п.) достигают эстетического эффекта выразительности» [5].
«Троп (от греч. tropos - оборот) - употребление слова в переносном (а не в прямом, основном) его значении. Наряду с основным слово подразумевает ряд вторичных свойств оттенков, которые выступают при сочетании его с другими словами (хвост собаки, хвост очереди, хвост кометы). Вторичное значение слова при соотнесении его с другими дает новые, неожиданные оттенки смысла. Троп является общим явлением языка, но в художественной литературе приобретает особое значение, так как помогает индивидуализации речи, в особенности авторской, подчеркивает в ней оценочный элемент: переносное значение может придать речи и сочувственный, и отрицательный, и иронический, и т.п. характер, применительно к слову и тому явлению, которое за ним стоит (сравнение с розой или сравнение с крапивой)» [2, с.190].
«Сравнение - категория стилистики и поэтики, образное словесное выражение, в котором изображаемое явление уподобляется другому по какому-либо общему для них признаку с целью выявить в объекте сравнения новые, важные для субъекта речи свойства. Например, уподобление (сопоставление) «Безумье вечное поэта — Как свежий ключ среди руин...» (В. Соловьев) косвенно вызывает представление о незатухающем «биении» и «бесконечной» живительности поэтического слова на фоне «конечной» эмпирической реальности. Ценность сравнения как акта художественного познания в том, что сближение двух разных предметов помогает раскрыть в объекте сравнения, кроме основного признака, также ряд дополнительных признаков, и это обогащает художественное впечатление. Сравнение широко используется в фольклоре и поэзии; оно может выполнять изобразительную («И кудри их белы, как утренний снег над славной главою кургана... » —
А. С. Пушкин), выразительную («Прекрасна, как ангел небесный...» —
М. Ю. Лермонтов) функции или совмещать их обе» [5].
«Метафора (от греч. metaphora - перенесение), 1) троп, основанный на принципе сходства. В основе метафоры - способность слова к своеобразному удвоению (умножению) в речи номинативной (обозначающей) функции. Так, во фразе "сосны подняли в небо свои золотистые свечи" (М. Горький) последнее слово обозначает одновременно два предмета - стволы и свечи. Тому, что уподобляется (стволы), соответствует переносное значение метафоры, являющееся частью контекста и образующее внутренний, скрытый план её смысловой структуры; тому, что служит средством уподобления (свечи), соответствует прямое значение, противоречащее контексту и образующее внешний, явный план. Таким образом, в метафоре оба плана смысловой структуры даны как бы слитно, тогда как в сравнении - раздельно ("стволы как свечи")» [5].
«Метонимия (от греч. ше1;0П0шаё20 - переименовывать) - переносное значение слова, основанное на замене прямого названия предмета другим по смежности. В метонимии переносное слово находится в определенной причинной зависимости -временной, («полдень», «полночь»), пространственной («восток», «запад»), предметной («булат» вместо «оружие», «головушка моя дорогая» вместо «дорогой человек»), действенной (иногда действие обозначается местом, где оно произошло - «убит под Берлином»)» [2, с.92].
«Эпитет (от греч. ер1Ше1;оп - приложение) - определение, придающее выражению образность и эмоциональность, подчеркивающее один из признаков предмета или одно из впечатлений о предмете. Эпитет широко используется в поэтическом языке. «Отговорила роща золотая Березовым веселым языком» [2, с.213].
«Аллегория (греч. а1^опа - иносказание), условное изображение в искусстве отвлечённых идей, которые не ассимилируются в художественном образе, а сохраняют свою самостоятельность и остаются внешними по отношению к нему. Связь между образом и значением устанавливается в аллегории по аналогии (например, лев как олицетворение силы и т. п.)» [5].
«Аллегория - изображение отвлеченного понятия или явления через конкретный образ (сердце - аллегория любви; две скрещенные пушки - аллегория артиллерии и т.д.)» [5].
И еще несколько наиболее распространенных лексических средств выразительности.
Персонификация, она же олицетворение («соловьи уже поют, а луна всю ночь томится по любовнике») [6, т.6, с.55]; анадиплосис («не по нраву я - и тебе и тебе еще - и целой орде») [7, с.122]; хиазм («в каждой молитве - любовь, молитва в каждой - любви») [8]; каламбур («на смену вам пора бы, Носке, Носки мараются от носки») [9, т.2, с.93]; просторечие («одуваны рвала большие») [10, с.133]; градация («и оркестр не заиграл, и даже не грянул, и даже не хватил, а именно, по омерзительному выражению кота, урезал...») [11, с.139].
После того, как в этой работе был приведен перечень наиболее распространенных инструментов передачи образа в повествовании, необходимо дать определение понятию «факт» и здесь мы вновь прибегнем к помощи профессиональной журналистки и преподавателя журналистики Т. Лазутиной.
«Факт (от лат. factum - сделанное, свершившееся), 1) в обычном словоупотреблении синоним понятий истина, событие, результат. 2) Знание, достоверность которого доказана. 3) В логике и методологии науки факт - особого рода предложения, фиксирующие эмпирическое знание».
«Факт <...> «действительное, вполне реальное событие, явление». <...> В онтологическом смысле факт - «единица реальности, доступная наблюдению, но существующая независимо от сознания человека»; в гносеологическом - «фрагмент сознания, отражающий единицу реальности»» [4].
Наиболее показательным для раскрытия затронутой здесь темы, по нашему мнению, являются фельетоны Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Возьмем для наглядности несколько текстовых кусков из фельетона «Безмятежная тумба». Уже одно лишь название рассказа является ярким примером использования образа. В данном случае - в сатирических целях.
«Безмятежная тумба.
...Дежурный поступил по всей форме, запись производил в порядке живой очереди, нисколько не помышляя о том, что последнее звено этой живой очереди находится в полуживом состоянии. Когда пришел черед несчастной женщины, то и тут из правила не сделали исключения: проверялись документы, заполнялись пункты — возраст,
образование, национальность (очень важна в такой момент национальность, особенно в Союзе Советских Социалистических Республик!)» [12].
Авторы остается верными заданной интонации и образы типа «последнее звено этой живой очереди» продолжают начатое.
«.И если можно оправдать эту болезненную любознательность в отношении человека с невинным нарывом на пальце, то совсем уж нельзя понять, как мог дежурный заставить женщину, жизнь которой находится в опасности, принять участие в его статистических упражнениях.
Кто воспитал эту безмятежную тумбу? Как могли привиться в лечебном учреждении хладнокровные навыки, имеющие смысл разве только при допросе в уголовном розыске? В больничных правилах внутреннего распорядка, помимо всего, что написано, подразумевается еще и самое важное — сердечное отношение к людям. В этом стержень всякого по-советски усвоенного правила!» [12].
Здесь мы обнаруживаем три основных образа («невинный» нарыв, статистические «упражнения» и «стержень» правила).
«Охотно верится тому, что в этих домах безукоризненно чисто, что трудолюбивые уборщицы хлопотливо гоняются там за каждой пылинкой, что там работают врачи -виртуозы, что неумелым практикантам не дают принимать новорожденных без надзора, что белье там ослепительной белизны, что роженицы получают вкусную, здоровую еду и совершенно нет никакой надобности приносить пищу из дому, что сам наркомздрав объезжает иногда родильные дома и лично интересуется всеми тонкостями этого дела» [12].
Как можно видеть, хорошего много не бывает. Во всяком случае, в данном абзаце образов (чаще всего это эпитеты: «трудолюбивые» уборщицы, «хлопотливо» гоняются, «ослепительной» белизны) довольно много, но они не только не мешают и не перегружают повествование, а наоборот, делают его доступнее, если можно сказать, усвояемее.
«Ручаемся, что нежная улыбка появится на зеленом лице родителя. И если в эту минуту еще ободрительно похлопать его по плечу, то он выскочит из приемной, обезумевший от радости, и с пеной на губах будет убеждать своих знакомых, что нигде в
мире нет таких гениальных акушеров, как в районном родильном доме № 68, в Кривособачьем переулке» [12].
По нашему мнению, одно из главных составляющих таланта писательского и журналистского - умение пользоваться образом. Точнее сказать, умение создавать эти самые образы. И в данном фельетоне это умение, на наш взгляд, продемонстрировано во всей красе: «нежная улыбка на зеленом лице», «обезумевший от радости», «с пеной на губах» и т.п. Отдельно отметим использованный в иронических целях синоним к слову «отец» - «родитель».
«Чувствовалась в начертании этих мрачных каракулей старательность идиота, пишущего, высунув толстый язык и подперев кулаком голову» [12].
Далее мы сталкиваемся с отбором деталей, которые также выполняют функцию образного письма.
«.А так как двор есть двор, общественность его не видит и фотографии с него не печатаются, то уж будет жилец несколько лет спотыкаться там о брошенное кем-то ведро от известки, проваливаться в ямы и стукаться лбом о притолоку черного хода. <...> .Но если за забором иногда по году ничего не строится, если еще только ведется титаническая борьба за участок между жилкооперативом баритонов и организацией глухонемых, то пешеходу становится обидно. Тем более что на его жалобы отвечают грубыми и глупыми фразами, которые стали знаменем всех безмятежных тумб, причисляющих себя к начальству...» [12].
Именно для насыщения образами, для своеобразной защиты от штампов и стереотипов отобраны такие детали, как: «брошенное кем-то ведро от известки», «проваливаются в ямы и стукаться лбом о притолоку черного хода», «борьба за участок между жилкооперативом баритонов и организацией глухонемых». Ведь можно было сказать проще, например: «жилец несколько лет испытывает неудобства», «борьба за участок между различными организациями». Однако, авторы умышленно и с присущей им иронией обозначают какие именно испытывает неудобства жилец и между какими именно организациями развязалась борьба. Эти детали делают повествование намного более интересным и эмоциональным.
«.Слышится делопроизводительский окрик, чудятся решительно сдвинутые брови и сверкающие глаза.
Тумба проявляет строгость там, где нужна простая деловитость, сухость там, где нужна внимательность, и беспардонность там, где нужно уважение к жителю социалистической страны. <...> .Когда режиссер изготовлял дрянной фильм, где обсосанные двадцатью консультантами благонамеренные герои совершали взвешенные на аптекарских весах положительные поступки, где черствые, неестественные юноши скучно ликвидировали некий прорыв и бездарно достигали своего хрестоматийного счастья, а зритель на этот фильм упорно не ходил, тогда и режиссер, и его директор поднимали ужасный крик.» [12].
Этот фельетон, по-нашему мнению, не просто насыщен, он буквально состоит из образов. Классификацией их мы сейчас заниматься не будем --подробно разделять образы по типам станем во второй главе этой работы, а пока предлагаем еще раз рассмотреть некоторые, на наш взгляд, наиболее удачные, исполненные сарказма и иронии формулировки. «Слышится делопроизводительский окрик, чудятся решительно сдвинутые брови и сверкающие глаза», «обсосанные двадцатью консультантами благонамеренные герои», «взвешенные на аптекарских весах положительные поступки», «черствые, неестественные юноши скучно ликвидировали некий прорыв и бездарно достигали своего хрестоматийного счастья».
Теперь мы приведем пример из текста классика журналистики Владимира Гиляровского. Рассмотрим умелую работу с литературной палитрой на примере отрывка из очерка «В глухую».
«.Полночь - ужасный час. В это время все любящие теплый свет яркого солнца мирно спят. Поклонники ночи и обитатели глухих дебрей проснулись. Последние живут на счет первых. Из мокрой слизистой норы выползла противная, бородавчатая, цвета мрака, жаба...» [13].
Здесь уже не просто подбор эпитетов, здесь налицо создание атмосферы повествования: «мокрой», «слизистой», «противная», «бородавчатая!».
«Заныряла в воздухе летучая мышь, заухал на весь лес филин, только что сожравший маленькую птичку, дремавшую около гнезда в ожидании рассвета; филину вторит сова, рыдающая больным ребенком» [13].
Буквально нет ни единого словосочетания без использования образов. Владимир Гиляровский, являясь выдающимся журналистом, умело использует для создания образов богатый возможностями русский язык.
А ведь что, по сути, было описано в этом абзаце? Что пролетела летучая мышь, прокричали поочередно филин и сова, - и более ничего. Именно так и написало бы большинство менее одаренных, чем Гиляровский, «тружеников пера».
Возьмем другой отрывок из этого произведения. «Тихо и жалобно завыл голодный волк, ему откликнулись его товарищи, и начался дикий, лесной концерт - ария полунощников. Страшное время - полночь в дебрях леса. Несравненно ужаснее и отвратительнее полночь в трущобах большого города, в трущобах блестящей, многолюдной столицы. И чем богаче, обширнее столица, тем ужаснее трущобы...» [13].
На секунду остановимся здесь и обратим внимание на то, что роль образа может быть не только украшательской, но и глобальной. Например, в этом очерке Гиляровского помимо обычных эпитетов и метафор мы сталкиваемся с новым качеством образа, - сама описываемая картина леса становится символом, образом, прототипом людских трущоб. Иначе говоря, роль образа многократно возрастает. Образ из роли вспомогательной переходит в основное качество, так как без сравнения дикой природы и дикой среды обитания человека потеряло бы смысл само повествование.
«И здесь, как в дебрях леса, есть свои хищники, свои совы, свои волки, свои филины и летучие мыши... И здесь они, как их лесные собратья, подстерегают добычу и подло, потихоньку, наверняка пользуются ночным мраком и беззащитностью жертв.
Все обитатели трущобы могли бы быть честными, хорошими людьми, если бы сотни обстоятельств, начиная с неумелого воспитания и кончая случайностями и некоторыми условиями общественной жизни, не вогнали их в трущобу. Часто одни и те же причины ведут к трущобной жизни и к самоубийству. Человек загоняется в трущобы, потому что он не уживается с условиями жизни. Прелести трущобы, завлекающие широкую необузданную натуру, - это воля, независимость, равноправность. Там то преступление, то нужда и голод связывают между собой сильного со слабым и взаимно уравнивают их. А все-таки трущоба - место не излюбленное, но неизбежное. Притон трущобного люда, потерявшего обличье человеческое, - в заброшенных подвалах, в развалинах, подземельях. Здесь крайняя степень падения, падения безвозвратного. Люди эти, как и лесные хищники, боятся света, не показываются днем, а выползают ночью из нор своих. Полночь - их время. В полночь они заботятся о будущей ночи, в полночь они устраивают свои ужасные оргии и топят в них воспоминания о своей - прежней, лучшей жизни.» [13].
Здесь мы видим детальную проработку этого «глобального» образа и весь приведенный выше отрывок подчинен главной идее сравнения трущоб лесных и человеческих.
И в качестве еще одного примера образного материала и для подтверждения положения о том, что образ в литературе может быть использован во многих жанрах, приведем выдержки из письма Г. Елисеева создателям журнала «Искра». Это письмо он назвал «Хроники прогресса».
«.Первый № ИСКРЫ меня раздосадовал, второй ожесточил, третий заставил взяться за перо. На первых страницах вашего журнала СТИШКИ; как разносчики афиш,
вы поздравляете читателей с новым годом, стихами высчитываете проценты, вводите в храм поэзии азбуку, мужицкие интересы, бог знает что! — Стыдитесь! На первом плане должен стоять ПРОГРЕСС!» [14, с.139].
Вновь мы сталкиваемся с детализацией, в данном случае с помощью синонимов: «раздосадовал, ожесточил». Отметим образы «стишков, как разносчиков афиш» и «мужицкие интересы».
«Лавируя по воздвигаемым волнам житейского моря, я умею петь на все лады, начиная от красноречия византийского до витийства канцелярского, включая сюда все три рода слога — возвышенный, средний и подлый» [14, с.139].
Приведенную выше цитату, по нашему мнению, можно использовать как хрестоматийный пример образного письма: «по волнам житейского моря», «красноречия византийского», «витийства канцелярского».
«Стихом я владею, как любовницею. Самое крючковатое уголовное дело сумею ловким стихом выразить и по мере надобности затемнить не хуже любого подьячего» [14, с.139].
Итак, материал, написанный с использованием тропов и фразеологий получает преимущество перед материалом, в котором текст излагается однообразным, необразным языком, однако использование образа при написании текста всегда должно быть оправданным.
Библиографический список
1. Достоевский Ф. Дневник писателя // Ежемесячное издание. - 1877. - январь.
2. Краткий словарь литературоведческих терминов. - М.: «Просвещение», 1978.
3. Справочник школьника. История мировой культуры. - М.: Филолог. об-во «Слово», 1996.
4. Основы творческой деятельности журналиста / под ред. Т.В. Лазутиной - М.: «Аспект Пресс», 2000.
5. Сайт «Большая советская энциклопедия». - Режим доступа: encycl.yandex.ru
6. Чехов А.П. Письма: в 12 т. Т.6. - М.: Изд-во «Наука», 1977.
7. Цветаева М. Попытка ревности // М.Цветаева. Стихотворения. Поэмы. Драм. произведения. - М.,1990.
8. Цветаева М. Оба луча // Цветаева М. Через сотни разъединяющих лет. -Свердловск, 1989
9. Маяковский В. Советская азбука // Маяковский В. Полное собрание сочинений. Т. 2. - М., 1956.
10. Соколов С. Между собакой и волком. - СПб., 2001.
11. Булгаков М. Мастер и Маргарита. - М., 1988.
12. И. Ильф и Е.Петров Собрания сочинений в четырех томах. - М.: «Советский писатель», 1939.
13. Гиляровский В.А. Избранное: в 3 т. - М.: Московский рабочий, 1961.
14. Сборник материалов к изучению истории русской журналистики. - М., 1952.
15. Сайт НТВ. - Режим доступа: www.ntv.ru
16. Быков Д. На пути к культу? // Собеседник». - 2001. - Май.
17. Сайт «За рулем». - Режим доступа: www.zr.ru
18. Сайт «Газета.ру». - Режим доступа: www.gaseta.ru
19. Прохоров Е.П. Введение в теорию журналистики: учебное пособие. - М., «РИП -холдинг», 2000.
