CC BY
57
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ МЕТАФОРЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КАРТИНЕ МИРА ДЖ. ТУМЕРА
Е.В. Шустрова
Объектом нашего исследования стало изучение использования различных типов концептуальной метафоры в идиостиле афроамериканских писателей ХУШ-ХХ вв., в целом и в период так называемого Гарлемского Ренессанса (1920-1929 г.), в частности. Одним из наиболее ярких представителей этого литературного течения по праву считается Джин Тумер. В данной статье представлена попытка анализа особенностей тропеической структуры сборника рассказов и стихов Дж. Туме-ра под названием «Тростник» («Сапе»),
Сборник состоит из трех основных частей. Действие первой части разворачивается на фермах юга США, и главными персонажами нескольких отдельных рассказов становятся черные и белые южанки. Вторая часть повествует о городской жизни, в основном это Чикаго и Вашингтон. Третья часть под названием «КаЬгш» представляет собой небольшую пьесу, снова возвращающую нас на юг. Все три части объединены единой темой поиска и обретения человеком самого себя, примирения со своим «я», определением своего социального и расового статуса. Это направление широко представлено во всей мировой литературе, но в афроамериканском литературном наследии оно имеет свои особенности, которые мы и пытаемся проследить, и в творчестве Дж. Тумера эта проблема получает новое звучание, отличное от реализации подобной тематики в ранних афроамериканских произведениях. В последствии многие черты образов, введенных в контекст и получивших конкретное развертывание у Дж. Тумера, широко заимствуются А. Уоркер, Т. Моррисон, Т.К. Бамбарой, Г. Нейлор и другими современными афроамериканскими писателями и включаются в качестве развернутой метафоры в макротекст афроамериканской литературы конца XX века.
Все части «Тростника» имеют единую систему образов, реализованную различными видами концептуальной метафоры. В соответствии с традициями когнитивного подхода под концептуальной метафорой мы понимаем три основных группы тропов, а именно метафорическую группу (сравнение, метафора, эпитет, олицетворение); метонимическую группу (метонимия, синекдоха); смешанную группу (аллегория, антономасия).
Дж. Тумер использует четыре основные концептуальные метафоры, которые сливаются в единое целое. Это образы растения, голоса или песни, огня и Бога. Проследим реализацию этих концептов на конкретном текстовом материале.
Сборник открывает рассказ «КагтШа». В данном случае с помощью использования приемов сравнения, метафоры и аллегории Дж. Тумер по-
вествует о взрослении ребенка, превращении девочки в юную женщину, прекрасную как южный цветок и манящую как всполохи огня или свет заходящего солнца.
Karintha, at twelve, was a wildflash that told the other folks just what it was to live1.
Even the preacher, who caught her at mischief, told himself that she was as innocently lovely as a November cotton flower2.
Karintha at twenty, carrying beauty, perfect as dusk, when the sun goes down.
Это первое появление образов растения и огня. Далее они реализуются уже аллегорией при появлении на свет ребенка Каринты. Теперь это сосновый лес и дым лесопилки, где медленно тлеет гора опилок.
A child fell out of her womb onto a bed of pine-needles in the forest. Pine-needles are smooth and sweet. They are elastic to the feet of the rabbits... A sawmill was nearby. Its pyramidal sawdust pile smoldered. It’s a year before one completely bums. Meanwhile, the smoke curls up and hangs in odd wraiths about the trees, curls up, and spreads itself out over the valley...4
Завершается рассказ песней-аллегорией о дыме, уходящем в небо, и душе, принятой Богом.
Smoke is on the hills. Rise up.
Smoke is on the hills, О rise And take my soul to Jesus5.
Следующий рассказ «Becky». В первом же абзаце Дж. Тумер использует аллегоричный образ сосен, шепчущих Иисусу о судьбе белой женщины, родившей двух цветных сыновей.
Becky was the white woman who had two negro sons. She’s dead; they’ve gone away. The pines whisper to Jesus6.
Вновь образ Бога появляется при упоминании очага в крохотном домишке Бекки на выселках у железной дороги. Теперь оба концепта связаны отношениями метонимии с грядущей гибелью женщины.
When the first was bom, the white folks said they’d have no more to do with her. And black folks, they too joined hands to cast her out... The pines whispered to Jesus... The railroad boss said not to say he said it, but she could live, if she wanted to, on the narrow strip of land and the road... A single room held down to earth... О fly away to Jesus. ..by a leaning chimney...1
Дж. Тумер продолжает развертывание метонимической связи, описывая громыхание поездов. Звуки становятся резкими, напряженными, шепот сосен заглушают резкие свистки и стук колес. С одной стороны с помощью метонимии образа звука
продолжается тема смерти, с другой стороны использование понятия звука аллегорично и напоминает об осуждении Бекки черными и белыми соседями.
Six trains each day rumbled past and shook the ground under her cabin8.
Напряжение нарастает, когда сыновья покидают город, проклиная и черных и белых. Их уход сопровождает гром поездов, им вслед тянется дым родного очага - продолжение метонимического развертывания образов звука и огня.
«Godam the white folks; godam the niggers», they shouted as they left town. Becky? Smoke curled up from her chimney... Trains passing shook the ground. The ground shook the leaning chimney. Nobody noticed it. A creepy feeling came over all who saw that thin wraith of smoke andfelt the trembling of the ground9.
Все четыре концепта сливаются вместе в двух последних абзацах, повествующих о гибели Бекки под обрушившимся от постоянных колебаний очагом. Ее гибель сопровождает дрожание земли и монотонные звуки поезда. Метонимическая модель сливается с аллегорией и олицетворением, когда сосны уже не шепчут, а кричат, взывая к Богу.
Pines shout to Jesus!., the ground trembled as a ghost train rumbled by. The chimney fell into the cabin. Its thud was like a hollow report, ages having passed since it went off10.
Наконец, успокоение души, обретение другого дома возвращает к повтору аллегоричного образа сосен, тихо говорящих с Христом, и Библии, столь же тихо шелестящей листами над очагом-могилой.
Becky was the white woman who had two negro sons. She’s dead; they’ve gone away. The pines whisper to Jesus. The Bible flaps its leaves with an aimless rustle on her mound11.
В рассказе «Fem» эти образы реализуются только в заключительной части, когда главная героиня обретает себя через песенное обращение к Богу. Само действие разворачивается в полях тростника под лучами заката. Из метафорической группы Дж. Тумер использует прием олицетворения тростника, сочувствующего Ферн, готового скрыть ее муки от любопытных взоров. Метонимия реализуется в образе песни, обретении Ферн реального голоса и песни души при обращении к Богу. Образ заходящего солнца в данном случае аллегоричен - Ферн становится все старше, с другой стороны, красота заката символизирует одухотворенное состояние Ферн.
Through a canebrake that was ripe for cutting, the branch was reached. Under a sweet-gum tree, and where reddish leaves had dammed the creek a little, we sat down. Dusk, suggesting the almost imperceptible procession of giant trees, settled with a purple haze about the cane. ...From force of habit, I suppose, I held Fem in my arms - that is, without at first noticing
it. Then my mind came back to her. Her eyes, unusually weird and open, held me. Held God. He flowed in as I’ve seen the countryside flow in. Seen men. I must have done something - what, I don’t know, in the confusion of my emotion. She sprang up. Rushed some distance from me. Fell to her knees, and began swaying, swaying. Her body was tortured with something it could not let out. Like boiling sap it flooded arms and fingers till she shook them as if they burned her. It found her throat, and spattered inarticulately in plaintive, convulsive sounds, mingled with calls to Jesus Christ. And then she sang, brokenly. A Jewish cantor singing with a broken voice. A child’s voice, uncertain, or an old man’s. Dusk hid her; I could hear only her song. It seemed to me as though she were pounding her head in anguish upon the ground. I rushed to her. She fainted in my arms12.
Кратко остановимся еще на двух рассказах первой части сборника «Blood-Burning Moon» и «Avey».
В «Blood-Burning Moon» аллегоричное использование образов растения и света луны представлено уже в самом названии - с одной стороны, это название съедобного корня, но оно может быть переведено и как «ужасная луна». Далее эти образы либо по-прежнему представлены аллегорией, либо метонимией.
Так, например, запах вареного тростника символизирует с одной стороны страсть, с другой стороны, предвещает беду.
Up from the deep dusk of a cleared spot on the edge of the forest a mellow glow arose and spread fan-wise into the low-hanging heavens. And all around the air was heavy with the scent of boiling cane.... Steam came from the copper boiling pan. The scent of cane came from the copper pan and drenched the forest and the hill that sloped to factory town, beneath its fragrance. It drenched the men in circle seated around the stove. Some of them chewed at the white pulp of stalks, but there was no need for them to, if all they wanted was to taste the cane. One tasted it in factory town. And from factory town one could see the soft haze thrown by the glowing stove upon the low-hanging heavens13.
Характерным метонимическим развертыванием образа огня становится описание казни негра Тома Бервела, убившего белого соперника.
The mob pressed in from the sides. Taut humming. No words. A stake was sunk into the ground. Rotting floor boards piled around it. Kerosene poured on the rotting floor boards. Tom bound to the stake. His breast was bare. Nails’ scratches let little lines of blood trickle down and mat into the hair. His face, his eyes were set and stony. Except for irregular breathing, one would have thought him already dead. Torches were flung onto the pile. A great flare muffled in black smoke shot upward. The mob yelled. The mob was silent. Now Tom could be seen within the flames. Only his head, erect, lean, like a blackened stone. Stench of burning flesh soaked the air. Tom’s
eyes popped. His head settled downward. The mob yelled. Its yell echoed against the skeleton stone walls and sounded like a hundred yells. Like a hundred mobs yelling. Its yell thudded against the thick front wall and fell back. Ghost of a yell slipped through the flames and out the great door of the factory. It fluttered like a dying thing down the single street of factory town14.
Концепт луны помимо аллегорической модели также приобретает антропоморфные характеристики.
She sang softly at the evil face of the moon.
They saw the full moon glowing in the great door. The full moon, an evil thing, an omen, soft showering the homes of folks she knew15.
Использование образа растения встречается и в метафорической группе. При этом вновь при описании красоты женщины.
Her skin was the color of oak leaves on young trees in fall. Her breasts firm and up-pointed like ripe acorns. And her singing had the low murmur of winds in fig trees16.
Песня же в данном случае выступает символом любви, с одной стороны, и продолжения жизни после смерти, с другой.
An old woman brought a lighted lamp and hung it on the common well whose bulky shadow squatted in the middle of the road, opposite Tom and Louisa. The old woman lifted the well-lid, took hold the chain, and began drawing up the heavy bucket. As she did so, she sang. Figures shifted, restless, between lamp and window in the front rooms of the shanties. Shadows of te figures fought each other on the gray dust of the road. Figures raised the windows and joined the old woman in song. Louisa and Tom, the whole street singing...17
Where were they, these people? She’d sing, and perhaps they’d come and join her. Perhaps Tom Bur-well would come. At any rate, the full moon in the great door was an omen which she must sing to...18
В «Avey» тема песни любви или мольбы заменяется колыбельной, связанной метонимическими отношениями с темой нежной дружбы, приходящей на смену страсти, и отношениями аллегории с темой покоя при осознании своих желаний, обретении своего «я».
I gave her one burning kiss. Then she laid me in her lap as if I were a child. Helpless. I got sore when she started to hum a lullaby. She wouldn’t let me go... Her eyes were soft and misty, the curves of her lips were wistful, and her smile seemed indulgent of the irrelevance of my remarks. I gave up at last and let her love me, silently, in her own way19.
I asked her to hope, and build up an inner life against the coming of that day. I recited some of my own things to her. I sang, with a strange quiver in my voice, a promise-song. And then I began to wonder why her hand had not once returned a single pressure... Then I looked at Avey. Her heavy eyes were closed. Her breathing was as faint and regular as a
child’s in slumber... I hated to wake her20.
Концепт дерева в контексте этого рассказа обретает двуплановость. С одной стороны, это аллегория, связанная с образом подростков. С другой стороны, Дж. Тумер проводит сравнение между деревом и женщиной. Очень похожее развитие этого образа встречается позднее в произведениях Тони Моррисон.
Us fellers were seated on the curb before an apartment house where she had gone in. the young trees had not outgrown their boxes then. V Street was lined with them. When our legs grew cramped and stiff from the cold of the stone, we would stand around a box and whittle it. I like to think now that there was a hidden purpose in the way we hacked them with our knives. I like to feel that something deep in me responded to the trees, the young trees that whinnied like colts impatient to be let free...21
Avey was as silent as those great trees whose tops we looked down upon. She has always been like that. At least, to me. I had the notion that if I really wanted to, I could with her just what I pleased. Like one can strip a tree21.
Реализация образа огня и света происходит здесь либо путем сравнения души влюбленного подростка с пламенем,
I just stood there like the others, and something like a fuse burned up inside of me. She never noticed us, but swung along lazy and easy as anything23, либо путем метонимии, когда луна выступает частью ночного пейзажа и усиливает тему любви.
The moon was brilliant. The air was sweet like clover, and every now and then, a salt tang, a stale drift of sea-weed.. ,24
Очевидно, что эти приемы могут быть охарактеризованы как привычные, традиционные.
Из второй части «Тростника» остановимся только на рассказе «Box Seat». Именно здесь наиболее полно проявляется изменение смыслового наполнения концептов растения, голоса или песни, огня и Бога.
Действие разворачивается в городе, и повествование начинается с описания домов и улиц, при этом Дж. Тумер посредством метафоры и олицетворения сразу же наделяет их антропоморфными характеристиками. Отметим, что подобное прочтение темы дома получает дальнейшее развитие в современных афроамериканских произведениях.
Houses are shy girls whose eyes shine reticently upon the dusk body of the street. Upon the gleaming limbs and asphalt torso of a dreaming nigger. Shake your curled wool-blossoms, nigger. Open your liver lips to the lean, white spring. Stir the root-life of a withered people. Call them from their houses, and teach them to dream.
Dark swaying forms of Negroes are street songs that woo virginal houses25.
Итак, дом - это живое существо, которому поет песню преданности его обитатель. Он спокоен и счастлив, ибо знает, что у него есть пристанище.
Этот отрывок несет еще и аллегоричный смысл. Тема дома и человека, обретшего его, - это тема обращения к Богу и счастья в его обретении. Далее это смысловое направление связывается с образом Дэна Мура - человека без особого рода занятий и с беспокойной душой - который бредет по улицам и пытается обратиться к домам-девушкам с песней-призывом. Но голос не слушается его, он не может привлечь ни внимания домов, ни завоевать уважения и привязанности своей возлюбленной, чей реальный образ завершает тему метафорического олицетворения домов-девушек.
Dan Moore walks southward on Thirteenth Street. The low limbs of budding chestnut trees recede above his head. Chestnut buds and blossoms are wool he walks upon, The eyes of houses faintly touch him as he passes them. Soft girl-eyes, they set him singing. Girl-eyes within him widen upward to promised faces. Floating away, they dally wistfully over the dusk body of the street. Come on, Dan Moore, come on. Dan sings. His voice is a little hoarse. It cracks. He strains to produce tones in keeping with the houses’ loveliness. Cant be done. He whistles. His notes are shrill. They hurt him. Negroes open gates, and go indoors, perfectly. Dan thinks of the home he’s going to. Of the girl. Lips, flesh-notes of a forgotten song, plead with him...
Как станет ясно позже, песня Дэна не зазвучит до тех пор, пока он не обретет Бога. Только после этого, забыв обо всем, он продолжит свой путь. На этом мы с ним и простимся в конце рассказа, а пока он спешит к Мьюриэл и с ее образом Дж. Тумер начинает новую тему - тему человека, искалеченного городской средой, неспособного дать волю своим чувствам, непонимающего своих стремлений, чуждого самому себе. Первый раз мы встречаем Мьюриэл в ее доме, куда так торопился Дэн, и в систему концептов Бога и песни вплетается образ огня. Сначала это описание комнаты, где Мьюриэл отказывает Дэну. Здесь автор использует эпитеты и стершиеся метафоры, но несмотря на намеренно обыденное описание, картина получается зловещей.
Muriel comes in, shakes hands, and then clicks into a high-armed seat under the orange glow of a floor-lamp. Her face is fleshy. It would tend to coarseness but for the fresh fragrant something which is the life of it. Her hair like an Indian’s, but more curly and bushed and vagrant. Her nostrils flare. The flushed ginger of her cheeks is touched orange by the shower of color from the lamp27.
Это усиливает тему отвергнутой любви, которая получает свое развитие во второй части рассказа. Теперь Мьюриэл в театре. На ней надето оранжевое платье, выделяющееся резким пятном на красном бархате ложи. Ее окружают недоброжелательные огни театра. С них начинается ее внутренний монолог о невозможности любить Дэна и попытки оправдать себя. На сцене в это время происходит бой карликов, за которыми следят
Мьюриэл и пришедший за ней Дэн. Тема злого насмешника-огня завершается и сливается с образами песни, Бога и растения, когда карлик направляет свет зеркала прямо в лицо Мьюриэл, делая ее центром внимания и посмешища. Уродец обращается к ней со слащавой любовной серенадой и протягивает ей розу, запятнанную его кровавыми губами. Прося принять дар, он упоминает имя Иисуса и Мьюриэл принимает измятый цветок - дар карлика.
Mr. Barry grins at Muriel as he wabbles from the wing. He holds a fresh white rose, and a small mirror. He wipes blood from his nose. He signals Jim Clem. The orchestra starts. A sentimental love song. Mr. Barry sings, first to one girl, and then another in the audience. He holds the mirror in such a way that it flashes in the face of each one he sings to. The light swings around. <...>
The light swings around to Muriel. Dan looks. Muriel is too dose. Mr. Barry covers his mirror. He sings to her. She shrinks away. Nausea. She clutches the brass box-rail. She moves to face away. The audience is square upon her. Its eyes smile. Its hands itch to clap. Muriel turns to the dwarf and forces a smile at him. With a showy blare of orchestration, the song comes to its close. Mr. Barry bows. He offers Muriel the rose, first having kissed it. Blood of his battered lips is a vivid stain upon its petals. Mr. Barry offers Muriel the rose. The house applauds. Muriel flinches back. The dwarf steps forward, diffident; threatening. ...Arms of the audience reach out, grab Muriel, and hold her there. Claps are steel fingers that manacle her wrists and move them forward to acceptance. Bemy leans forward and whispers: «It’s all right. Go on -take it».
Words form in the eyes of the dwarf:
Do not shrink. Do not be afraid of me.
Jesus
See how my eyes look at you.
the Son of God
I too was made in His image. was once -1 give you the rose28.
Аллегория продолжается возвращением к образу Дэна, неугодного и переходящего рамки чопорной городской жизни Дэна.
Dan: I am going to reach up and grab the girders of this building and pull them down. The crash will be a signal. Hid by the smoke and dust Dan Moore will arise. In his right hand will be a dynamo. In his left, a god’s face that will flash white light from ebony. I’ll grab a girder and swing it like a walking-stick. Lightning will flash. I’ll grab its black knob and swing it like a crippled cane. Lightning... Some one’s flashing. .. some one’s flashing... Who in hell is flashing that mirror? Take it off me, godam you29.
Обращение карлика незакончено и Дэн делает это за него, восклицая: «Иисус однажды был прокаженным!» («Jesus was once a leper!»). В его душе совершился переворот. Он вдруг осознает, что ему нужно, обретает Бога, а с ним и свой го-
лос. Здесь же путем сравнения снова реализуется образ живого растения (Dan steps down. Не is as cool as a green stem that has just shed its flower20.), контрастирующий с потерявшей свежесть розой карлика и сливающийся с метафоричным описанием одной из зрительниц, которое сопровождало появление Дэна в театре.
Не shrivels close beside a portly Negress whose huge rolls of flesh meet about the bones of seat-arms. A soil-soaked fragrance comes from her. Through the cement floor her strong roots sink down. They spread under the asphalt streets. Dreaming, the streets roll over on their bellies, and suck their glossy health from them. Her strong roots sink down and spread under the river and disappear in blood-lines that waver south. Her roots shoot down. Dan’s hands follow them. Roots throb. Dan’s heart beats violently. He places his palms upon the earth to cool them. Earth throbs. Dan’s heart heart beats violently. He sees all the people in the house rush to the walls to listen to the rumble. A new-world Christ is coming up. Dan comes up. He is startled. The eyes of the woman dont belong to her. They look at him unpleasantly31.
Добавим, что непосредственно перед этим рассказом и сразу за ним Дж. Тумер располагает два небольших отрывка с названиями «Calling Jesus» («Обращаясь к Иисусу») и «Ргауег» («Молитва»), призванные еще раз обратиться к теме Бога, обретения человеком своего голоса, песни, молитвы.
Третья часть «Тростника» - это короткая пьеса «Kabnis», которая связана с предыдущими частями сборника единой темой поиска и познания себя через Бога и общей системой образов, реализованной посредством концептуальной метафоры разных типов.
Здесь даром речи Дж. Тумер наделяет природу, используя прием метафорического олицетворения.
Night winds in Georgia are vagrant poets, whispering32.
Образ света вновь предстает через описание луны. Только теперь свет лишен пугающих черт. Напротив, олицетворяя луну, Дж. Тумер придает ей черты нежности и беззащитности.
The half-moon is a white child that sleeps upon the tree-tops of the forest. White winds croon its sleep-song:
rock а-by baby...
Black mother sways, holding a white child on her bosom.
when the bough bends...
Her breath hums through pine-cones.
cradle will fall...
Teat moon-children at your breasts,
down will come baby...
Black mother33.
Этот образ впоследствии сливается с темой олицетворения ночи и юга - супругов, дающих рождение песне-ребенку.
Night, soft belly of a pregnant Negress, throbs
evenly against the torso of the South. Night throbs a womb-song to the South. Cane- and cotton-fields, pine forests, cypress swamps, sawmills, and factories are fecund at her touch. Night’s womb-song sets them singing. Night winds are the breathing of the unborn child whose calm throbbing in the belly of a Negress sets them somnolently singing34.
Красота и трогательность пейзажа предваряет тему Иисуса, к которому обращается Кэбнис, прося простить и пощадить его. Мольба сменяется проклятием, отвержением божественной сути и перед нами разворачивается картина череды несчастий, обрушившихся на Кэбниса, осознания своей никчемности и бездарно потраченных жизни и способностей.
God Almighty, dear God, dear Jesus, do not torture me with beauty. Take it away. Give me an ugly world... Dear Jesus, do not chain me to myself and set these hills and valleys, heaving with folk-songs, so close to me that I cannot reach them. There is a radiant beauty in the night that touches... and torches me...
What’s beauty anyway but ugliness if it hurts you? God, he doesn’t exist, but nevertheless He is ugly. Hence, what comes from Him is ugly35.
Тема света луны и ночного пейзажа и далее предваряет обращение к образу Христа36.
Очень важным, на наш взгляд, является аллегоричный образ немого проповедника, вплетенный Дж. Тумером в канву повествования. Он продолжает тему Иисуса, невозможности выразить свою мольбу так, чтобы она была принята Богом.
Slave boy whom some Christian mistress taught to read the Bible. Black man who saw Jesus in the ricefields, and began preaching to his people. Moses-and Christ words are used for songs. Dead blind father of a muted folk who feel their way upward to a life that crushes or absorbs them. (Speak, Father!) Suppose your eyes could see, old man. (The years hold hands. О Sing!) Suppose your lips...
Halsey, does he ever talk3 ?
Это символ прошлого и он возвращает нас к ранним афроамериканским произведениям, описаниям немого негра и Говорящей Книги (Библии). Кстати, если вновь обратиться к началу пьесы, мы легко проследим тему отречения от Бога и Божественного Слова и последующих несчастий, характерную для афроамериканских автобиографий
18 в. Неслучайно и упоминание слепоты, и в дальнейшем этот мотив будет широко представлен в афроамериканской литературе. Пока это только начало его развития.
Концепт «растение» реализован либо приемом метонимии, когда поля тростника и кукурузы служат для обозначения всего юга, либо аллегорией, когда один из персонажей, Льюис, говорит о страданиях земли, глядя на Стеллу - одну из молодых героинь пьесы.
Enough to draw a denial from you. Cant hold them, can you? Master; slave. Soil; and the overarching heavens. Dusk; dawn. They fight and bastardize
you. The sun tint of your cheeks, flame of the great season’s multicolored leaves, tarnished, burned. Split, shredded: easily burned. No use.. .3S
Все четыре образа вновь сплетаются в единое целое в конце пьесы. Теперь это уже свет восходящего солнца-ребенка (Outside, the sun arises from its cradle in the tree-tops of the forest), поющего лесу и городу песню рождения (The sun arises. Gold-glowing child, it steps into the sky and sends a birth-song). Его аллегоричное появление сопровождают слова возлюбленной Кэбниса Кэрри «Jesus, соте». Кэбнис же обретает любовь Кэрри.
Ряд стихотворных отрывков «Тростника» также развивает выделенные концепты растения, голоса или песни, огня и Бога.
• Растение
В качестве примера метафоры приведем отрывок из стихотворения “Face”, в котором описывается раннее увядание женщины под гнетом тревоги и печалей. Здесь же встречается и аллегоричный образ заходящего солнца, усиливающий впечатление приближающегося конца.
And her channeled muscles / are clusters of grapes of sorrow / purple in the evening sun / nearly ripe for woims.
Примером метафорического переосмысления глагола может служить описание грома, «расцветающего» над головой. Тема растения продолжается и далее и реализуется в олицетворении «полногубых цветов, истекающих кровью дождя».
Thunder blossoms gorgeously above our heads, / Great, hollow, bell-like flowers, / Rumbling in the wind, / Stretching clappers to strike our ears... / Fulllipped flowers / Bitten by the sun? Bleeding rain / (hipping rain like golden honey — / And the sweet earth flying from the thunder.
Применение приема метонимии, как в прозе, так и поэмах Дж. Тумера, часто связано с тростником или кукурузой. В следующем отрывке описание реальных полей связывается с предвестьем беды.
Wind is in the cane. Come along. / Cane leaves swaying, rusty with talk, / Scratching choruses above the guinea’s squawk, / Wind is in the cane. Come along.
Аллегоричный образ растения проиллюстрируем отрывком из стихотворения «Цветок хлопка в ноябре» («November Cotton Flower»). Он снова связан с темой женщины и перекликается с первым рассказом сборника «Karintha».
Such was the season when the flower bloomed. / Old folks were startled, and it soon assumed / Significance. Superstition saw / Something it had never seen before: / Brown eyes that loved without a trace of fear,
/ Beauty so sudden for that time of year.
Аллегоричное сплетение образа сжатого урожая и черных жнецов представлено в двух небольших поэмах «Reapers» и «Harvest Song»39.
• Г олос / песня
Стихотворное развитие концепта песни проиллюстрируем примером метонимических отно-
шений, где песня выступает частью прощания с родным югом.
Pour О pour that parting soul in song, / О pour it in the sawdust glow of night, / Into the velvet pine-smoke air to-night, / And let the valley carry it along.
• Огонь / свет
В стихотворных зарисовках концепт огня реализуется через явления, широко представленные в прозе Дж. Тумера. Наибольшей частотностью обладают ночные небесные светила и ночное время суток. В поэмах Дж. Тумер особенно часто использует эти понятия для сравнения с ними облика женщины:
Her skin is like dusk on the eastern horizon / When the sun goes down.
Hair - silver gray, like streams of stars.
Как и в прозе, луна может быть наделена антропоморфными чертами:
Full moon ... holding her lips apart.
• Бог
В отличие от прозы в стихах Дж. Тумер использует образ не только Христа или Троицы, но и африканского божества, символизирующий отход от верований и культуры Африки, их преобразование и слияние с европейской культурой.
African Guardian of Souls, / drunk with rum, / feasting on a strange cassava, / Yielding to new words and weak palabra / Of a white-faced sardonic god - / Cries, cries? Amen, / Shouts hosanna.
Отметим, что вышеперечисленные концепты редко используются Дж. Тумером в изоляции. Они обязательно должны слиться в гармоничное целое, развить единую тему поиска своего «я». Позволим себе привести один пример подобного сплетения основных образов в поэтическом творчестве Дж. Тумера.
Song of the Son
О land and soil, red soil and sweet-gum tree,
So scant of grass, so profligate of pines,
Now just before an epoch's sun declines Thy son, in time, I have returned to thee,
Thy son, I have in time returned to thee.
In time, for though the sun is setting on A song-lit race of slaves, it has not set,
Though late, о soil, it is not too late yet To catch thy plaintive soul, leaving, soon gone, Leaving, to catch thy plaintive soul soon gone.
О Negro slaves, dark purple ripened plums, Squeezed, and bursting in the pine-wood air, Passing, before they stripped the old tree bare One plum was saved for me, one seed becomes
An everlasting song a singing tree,
Caroling softly souls of slavery,
What they were, and what they are to me, Caroling softly souls of slavery.
В этом отрывке образ дерева и его плодов связан отношениями метонимии с природой юга, с
одной стороны, и метафорическим уподоблением с рабами-неграми и их наследием и культурой, которые не должны исчезнуть. Метафорическая модель «человек - растение» получает вторичное развитие по схеме «растение - песня» и усиливается употреблением метафорического эпитета a singing tree. Это, в свою очередь, замыкает связь между кондом стихотворения и его началом, где Дж. Тумер ввел другой метафорический эпитет а song-lit race of slaves. В этом же четверостишии внимание привлекает аллегоричный образ заходящего солнца, символизирующий утрату многих черт африканской культуры.
Что касается языковых средств реализации системы концептуальных метафор, характерных для Дж. Тумера, стоит отметить параллельное использование двух вариантов английского языка: стандартного и афроамериканского. При этом переход осуществляется очень естественно и почти незаметно для читателя. Скрыть границы между двумя вариантами автору помогает система образов, развиваемая и «черным» и «белым» английским. Упомянем также обращение к устной афроамериканской традиции, реализованной Дж. Туме-ром либо в точном повторе фраз (The sun goes down. Goes down... Life is water that is being drawn off. Brother, life is water that is being drawn off.); либо в повторе с некоторыми вариациями (Соте, brother, come. Come now, hewit! Red nigger moon. Blood-burning moon.); либо в употреблении реплик, призванных отразить реакцию воображаемых слушателей (Speak, Father! Amen!).
Дж. Тумер называл свой сборник «лебединой песней». В своем дневнике он писал: «Дух фольклора пришел, чтобы умереть в пустыне современности. Этот дух был прекрасен. Его смерть так трагична. В этой смерти для меня проявился весь смысл жизни. И это ощущение я выразил в «Тростнике». «Тростник» стал лебединой песней. Это песня конца. И я глубоко удивлен, что никто не почувствовал этого и от меня упорно ждали продолжения.»40.
Как оказалось, это была песня нового рождения. Гарлемский Ренессанс исчез только чтобы смениться новым направлением в афроамериканской литературе - течением реализма, принесшим новые образы и новые модели тропеической организации текста, многие из которых представляют собой развитие тематики Дж. Тумера.
1 Gates Н. L., jr., ed. The Norton Anthology of African American Literature / Ed. by Gates Jr. H. L., McKay N. N. Y., London : WW Norton & Company, 1997. P. 1089
2 Там же. С. 1090.
3 Там же. С. 1090.
4 Там же. С. 1090.
5 Там же. С. 1090.
6 Там же. С. 1091.
7 Там же. С. 1091.
8 Там же. С.1092.
9 Там же. С.1092.
10 Там же. С. 1093.
11 Там же. С.1093.
12 Там же. С. 1099-1100.
13 Там же. С. 1106-1107.
14 Там же. С. 1111.
15 Там же. С. 1106-1111.
16 Lauter P. The Heath Anthology of American Literature / Ed. by Lauter P., etc. U.S.A: D. C. Heath & Company, 1990. V.2. P. 1472.
17 Gates H. L. Цит. соч. С. 1108.
18 Там же. С. 1111.
19 Там же. С. 1115.
20 Там же. С. 1117.
21 Там же. С. 1113.
22 Там же. С. 1115.
23 Там же. С. 1114.
24 Там же. С. 1115.
25 Lauter Р. Цит. соч. С. 1478.
26 Там же. С. 1478.
27 Gates Н. L. Цит. соч. С. 1124.
28 Там же. С. 1131.
29 Lauter Р. Цит. соч. С. 1485-1486.
30 Там же. С. 1486.
31 Там же. С. 1483.
32 Gates Н. L. Цит. соч. С. 1141.
33 Там же. С. 1142.
34 Там же. С. 1159.
35 Там же. С. 1143.
36 Там же. С. 1148-1149
37 Там же. С. 1161.
38 Там же. С. 1163.
39 Там же. С. 1091, 1132.
40 Там же. С. 206.
