CC BY
86
тавшей на себе влияние определенных демократических тенденций. Показательно, что даже сторонники талибов в афганской диаспоре в конце концов осудили их. В результате такой политики талибы постепенно лишились поддержки большей части пуштунского населения, интересы которого, согласно их декларациям, они отстаивали и защищали. В основном именно поэтому многие пуштунские племена, вопреки прогнозам, так и не выступили “единым фронтом” в поддержку своих “благодетелей”, когда США и их союзники начали военные действия на территории Афганистана.
“Общественные науки и современность”, М., 2003 г., № 4, с. 113-123.
Вячеслав Белокреницкий, доктор исторических наук ИСЛАМСКИМ РАДИКАЛИЗМ, КАШМИРСКИЙ КРИЗИС И ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В ЦЕНТРЕ АЗИИ
Спор вокруг Кашмира, как известно, один из самых старых в мире. Продолжающийся более полувека (в октябре 2002 г. ему исполнилось ровно 55 лет), он до конца 80-х годов прошлого века не был серьезно отягощен грузом радикального исламизма. Культурнорелигиозный национализм, безусловно, играл роль с самого начала, но он присутствовал в этой проблеме опосредованно, через предполагаемое желание большинства кашмирцев, мусульман по своей конфессиональной принадлежности, присоединиться к мусульманскому Пакистану вопреки решению индусского махараджи включить княжество в состав Индийского союза. Иными словами, и первая, и вторая кашмирские войны (1947—1948 и 1965 гг.) велись под флагом самоопределения для кашмирцев, т.е. они были отражением хоть и своеобразной по основанию (не культурно-лингвистическому, а культурно-религиозному), но национальной борьбы. Религиознорадикальная, фундаменталистская партия — кашмирская “Джамаат-и ислами” — под руководством Саеда Али Шаха Гилани начала действовать активно лишь с 1962 г., и тогда же ее руководитель впервые надолго попал в заключение. Подъем кашмирского исламорадика-лизма следовал в дальнейшем за усилением этого течения прежде всего в Пакистане и во всем мусульманском мире. Росту популярно-
сти радикалов способствовали и репрессии властей. Так, в 1975 г. “Джамаати ислами” была запрещена. Это произошло в год заключения соглашения о разделе полномочий между центральными властями Индии в лице Индиры Ганди и правительством штата, которое возглавил (после долгих лет тюремного заключения и противодействия политике Дели) Шейх Абдулла, популярный мусульманский лидер Кашмира. После этого и вплоть до смерти Абдуллы в 1982 г. в штате сохранялась спокойная обстановка.
Однако этот период совпал с неспокойным развитием ситуации в прилегающем к нему исламском ареале. За военным переворотом в Пакистане в 1977 г. и начавшейся там затем кампанией по исламиза-ции последовала исламская революция в Иране в 1979 г. и развернувшееся год спустя под логунгами “джихада” (борьбы за веру) вооруженное сопротивление властям в Афганистане. Охватившая регион исламизация привнесла фактор исламорадикализма и в национальное кашмирское движение. Известно, что после вывода советских войск из Афганистана в 1989 г. в индийский штат Джамму и Кашмир перебралось немалое число кашмирцев — уроженцев как штата, так и контролируемых Пакистаном районов бывшего княжества. Они прошли обучение в Афганистане методам ведения партизанской войны и принимали участие в афганском джихаде. Перенеся в индийский Кашмир идеологию и практику радикального ислама (исламизма), инфильтранты способствовали серьезному осложнению ситуации. Начавшееся в декабре 1989 г. “восстание” в Кашмирской долине весной 1990 г. охватило почти все ее населенные пункты, включая главный город, столицу штата Сринагар. Подавление массовых выступлений полицейскими и военными частями Индии вызвало в мае острый кризис в отношениях между ней и Пакистаном. Постфактум утверждали, что стороны были “в пяти минутах” от крупного конфликта с применением уже тогда имевшегося в их распоряжении ядерного оружия. Открыто вступиться за “братьев по вере” Пакистан тогда не решился, и в течение последующих трех лет индийским силам правопорядка удалось восстановить относительное спокойствие в долине Кашмира и прилегающих к ней районах.
В 1996 г. властям штата удалось организовать выборы в местное законодательное собрание. Лидер победившей на них партии “Национальная конференция”, сын Шейха Абдуллы Фарук возглавил правительство, остававшееся у власти до 2002 г. Фарук пошел на установление партнерских отношений с правящей в Индии с 1998 г.
индусско-националистической “Бхаратия джаната парти” и пользовался поддержкой Дели. Что касается кашмирских экстремистов, то они перешли к тактике террора и устрашения местного немусульманского населения, а также “коллаборационистов” из числа мусульман. При этом они расширили географию своих вылазок, охватив ими как южные районы (область Джамму), так и северные (район Каргила). Непрерывная террористическая активность заставила индийские власти дислоцировать здесь на постоянной основе регулярные армейские и полицейские части численностью, по разным оценкам, от 350—400 до 700 тыс. человек. Особенное внимание индийские военные уделяли непроницаемости установленной в 1971 г. линии контроля в Кашмире, ставшей фактической границей с Пакистаном. Именно через нее по труднодоступным, в основном северным горным маршрутам в индийский Кашмир перебирались прошедшие в Пакистане подготовку диверсанты и агитаторы. Переходу границы способствовало то обстоятельство, что линия контроля разделила селения, где проживают нередко близкие и дальние родственники. Обстановка на линии контроля на протяжении 90-х годов оставалась крайне напряженной. Между охранявшими ее пакистанскими и индийскими частями периодически возникали артиллерийские перестрелки. Обострение ситуации наблюдалось в августе—сентябре 1997 г. и особенно сильное — в мае—июне 1999 г.
Еще одним исключительно острым стал период с мая по июнь 2002 г., приведший к глубокому кризису в индийско-пакистанских отношениях. Непосредственным поводом для этого послужил террористический акт, совершенный боевиками против индийских солдат и мирных жителей в непосредственной близости от линии контроля в Кашмире. Индийское правительство обвинило Пакистан в прямой и косвенной поддержке террористов и привело в состояние повышен -ной боевой готовности сосредоточенные близ границ с Пакистаном регулярные части численностью свыше полумиллиона человек. Концентрация индийских войск вдоль границ с Пакистаном осуществлялась с декабря 2001 г., став реакцией на нападение мусульманских террористов на здание парламента в Дели. В ответ на принятые индийским руководством в середине мая решения Исламабад привел свои войска, расположенные по линии границы, в боевую готовность, так что в противостоянии участвовало с обеих сторон, по разным подсчетам, от 800 тыс. до 1 млн. военнослужащих. Наличие у обоих государств запасов ядерного оружия и оперативно-тактических
ракет привлекло к региональному кризису внимание всего мира. Посреднические усилия многих стран, в том числе и России, помогли урегулировать ситуацию. Напряжение стало явно уменьшаться после состоявшейся в начале июня в Алма-Ате (Казахстан) Конференции по мерам доверия и сотрудничеству в Азии и бесед, которые президент В.В.Путин провел вне ее официальных рамок с премьер-министром Индии А.Б.Ваджпаи и президентом Пакистана П. Мушаррафом.
В октябре 2002 г. Индия приняла решение об отводе своих войск от границы, соответствующее намерение выразил и Пакистан. Однако террористические действия исламских боевиков в Кашмире продолжают отравлять отношения между двумя странами. Надо, впрочем, иметь в виду, что масштабы поддержки Пакистаном кашмирских экстремистов заметно уменьшились после терактов 11 сентября 2001 г. Военное руководство страны, как известно, вы- ступило с их осуждением и присоединилось к международной анти-террористической коалиции, возглавляемой США. В рамках новой политики Исламабад не только предоставил свою территорию для войск США и Великобритании, действующих против афганского исламистского режима “Талибана”, но и поставил вне закона деятельность ряда пакистанских боевых групп и организаций, активно оперировавших в Кашмире, таких как “Харкатуль-муджахедин”, “Лашкари тойиба” и “Джайиши Мухаммад”. Хотя Дели считает поворот в политике Исламабада недостаточно решительным и (или) лицемерным, настаивая на полном прекращении им поддержки кашмирских сепаратистов, следует признать, что после сентября 2001 г. создалась в целом более благоприятная обстановка с точки зрения развития международно-политической ситуации в центре Азии. Хотя стоит оговориться, что она может вновь измениться ввиду того, что основные проблемы, связанные с существованием фронта сил исламского радикализма и культурно-религиозного национализма, не решены и в принципе трудны для разрешения.
Об этом свидетельствует вся недавняя история соединения исламизма и кашмирского национализма. Но прежде чем обратиться к ней, целесообразно коснуться особенностей Каргильского конфликта 1999 г., который многие авторы считают четвертой индопакистанской войной (после войн 1947—1948, 1965 и 1971 гг.) на том, главным образом, основании, что в ходе боевых действий потери убитыми превысили 1 тыс. человек. Прямая конфронтация между воо-
руженными силами двух государств началась в первой декаде мая 1999 г. после того, как индийские пограничники неожиданно обнаружили группировку противника на своей стороне линии контроля на северном отрезке в районе города Каргил. Занятые противником высоты имели важное стратегическое значение. Контроль над ними позволял осуществить дальнейший маневр по захвату участка шоссейной дороги, соединяющей центр штата (Кашмирскую долину) с восточной областью Ладакх, пограничной с Китаем. Начались бои с применением авиации и артиллерии. Пакистан, как обычно, утверждал, что он лишь поддерживал действия проникших на индийскую территорию кашмирских “моджахедов” (борцов за свободу), но вовлеченность в бой его регулярных частей не вызывает сомнений. Несмотря на потерю нескольких боевых самолетов, индийским войскам удалось оттеснить группировку противника и восстановить контроль над стратегическими высотами. В начале июля Исламабад объявил о признании линии контроля неприкосновенной и отказе от поддержки перешедших ее моджахедов. К середине июля индийским частям удалось с боями восстановить полное господство над всеми участками своей территории в Кашмире, и правительство Индии объявило о победоносном завершении военной кампании. Однако после Кар-гильского кризиса ситуация в Кашмире продолжала оставаться напряженной, почти каждый день там совершались теракты, гибли люди. По наиболее распространенным оценкам, общее число жертв трагедии в Кашмире, прежде всего погибших мирных жителей, за 1989—2002 гг. превысило 37 тыс. человек, увеличившись за три с половиной последних года почти на 7 тыс. Надо отметить, что потери среди военных и боевиков составляли меньшую часть от общего количества жертв конфликта. Согласно индийским данным, введенные в штат армейские подразделения (“раштрия райфлз”, т.е. национальная пехота) потеряли убитыми за 1989—1998 гг. около 1,5 тыс. человек, а террористы-боевики — 8—10 тыс. В первую цифру не включены погибшие полицейские и военнослужащие спецотрядов внутренних войск. В то же время кашмирские оппозиционные источники приводят вдвое большую цифру общих потерь в ходе кризиса в штате, начавшегося в 1989 г., — более 70 тыс. человек.
Среди оппозиционных индийским властям сил выделяются два основных потока. Первый составляют кашмирские националисты, наследники политической линии мусульманоппозиционеров “первого призыва”. Их главная цель состоит в автономии бывшего
княжества Джамму и Кашмир в составе Индии либо Пакистана или в достижении самостоятельности в виде вполне суверенного политического образования. Основную силу среди них долгое время представляла организация “Фронт освобождения Джамму и Кашмира”, созданная в 1978 г. Фронт понес большие потери в 1989—1992 гг., когда он по существу возглавлял “национальное восстание”, и потерял нескольких своих руководителей. Одно крыло этой организации заняло затем непримиримые позиции, а ее лидер Аманулла Хан скрылся в Пакистане. Другая фракция во главе с Ясином Маликом, оставшимся на территории штата, отказалась от вооруженных методов ведения борьбы. Весной 1993 г. он вошел в созданную различными группами и организациями “Всепартийную свободную (“хурриет”) конференцию” (ВСК) со штаб-квартирой в столице штата Сринагаре. Примерно половину из составляющих ее ныне 23 “партий” относят к умеренным, другую половину — к радикальным. Последние образуют второй поток оппозиционного движения. Он радикален в двух отношениях — с точки зрения методов (силовых) и целей борьбы (отделение от Индии с присоединением к Пакистану).
Следует повторить, что, как и ряд других культурнорелигиозных движений в ареале проживания мусульман (Чечня, Балканы, Филиппины и т.п.), борьба кашмирцев за последние десятилетия оказалась в сильной степени “облученной” идеологией исламизма. При наличии некоторых общих черт, в первую очередь антимодернизма, антизападничества и антисекуляризма, исламизм распадается на несколько главных направлений: суннито-ваххабитское (генетически по преимуществу египетско-саудовское), шиитское (иранское), а также деобандо-талибское (пакистано-афганское). Отличие последнего направления от двух первых заключается в более слабой финансовой базе, не питаемой непосредственно доходами (сверхдоходами) от добычи и экспорта углеводородного сырья.
Последнее направление, опираясь на финансовую помощь и “братский союз” с первым, превратилось к рубежу двух веков едва ли не в самое действенное и опасное. Ваххабито-деобандский альянс в идеологической сфере получил в политической области отражение в виде фактического союза трех экстремистских сил:
— арабских боевиков и террористов, связанных прямо или косвенно с Усамой бен Ладеном и его организацией “Аль-Каида”, а также (в меньшей степени) с египетскими организациями “Аль-Джихад”, “Исламской группой” и др.;
— афганского движения “Талибан”;
— пакистанских радикалов из числа приверженцев, во-первых, деобандской партии “Джамиат-и улама-и ислам” (ДУИ), во-вторых, организаций, связанных с “Ахлаль-Хадис”, которую относят к индо-(пакистано-) ваххабитским (столь же пуританским, но возникшим в рамках другой юридической школы — не ханбалитов, а ханафитов), в-третьих, основанной Абулом Ала Маудуди исламистской партии “Джамаат-и ислами”.
Следует особо подчеркнуть, что исламисты-боевики имели, как правило, свои организации, примыкающие, но не входящие в состав “материнских” партий и групп. Это позволяло исламскому радикальному движению отделять идеологический пласт деятельности от практического — вооруженной борьбы и политического террора. Действовавшие в индийском штате Джамму и Кашмир экстремистские организации распадались, по мнению наблюдателей, на две группы в зависимости от преобладания в их составе кашмирцев или иностранцев — пакистанцев, афганцев, арабов и др. К первым принадлежали, согласно большинству оценок, наиболее массовая “Хезбуль-муджахедин” и небольшие боевые организации — “Армия освобождения Кашмира”, “Аль-Джихад”, “Муслим джанбаз форс”,
“Исламский фронт” и др. Ко вторым — известные террористические группы “Харкатуль-муджахедин” (до 1995 г. известна под названием “Харкат-ульансар”), “Джайиши-Мухаммад”, “Лашкари-тойиба” и др. И те, и другие, впрочем, входили в состав Объединенного фронта джихада (ОФК), объединяющего от 15 до 18 организаций.
Состоявшиеся осенью 2002 г. выборы в законодательное собрание штата Джамму и Кашмир продемонстрировали действенность демократических процедур даже в условиях жесткого давления со стороны экстремистов. Хотя за время подготовки и проведения выборов в штате погибло более 800 человек, избиратели в большинстве районов не испугались и приняли в них участие. Их явка, согласно официальным данным, составила 46%. Результаты выборов по большей части не оспаривались, что служит показателем достаточно высокого качества их проведения. Правившая с 1996 г. партия “Национальная конференция”, которая на общеиндийской политической арене выступает союзником “Бхаратия джаната парти”, понесла серьезные потери и вынуждена занять места в рядах парламентской оппозиции. Новое правительство сформировал блок местной организации Индийского национального конгресса и Народной де-
мократической партии. Оно объявило о желании наладить диалог с “Беспартийной свободной конференцией”. Явный успех выборов, смена администрации в штате и проявляемая в течение длительного времени готовность Дели к переговорам с умеренной националистической оппозицией дают некоторую надежду на то, что проблему Кашмира можно будет сдвинуть с мертвой точки.
Кашмирская проблема сложна и крайне запущенна. Существуют к тому же серьезные силы, крайне заинтересованные в том, чтобы не допустить ее урегулирования. Среди них на первое место надо поставить транснациональное радикал-исламистское движение.
Этим силам, однако, ныне решительно противостоит альянс глобальных и региональных государств, заинтересованных в устранении угрозы массового и беспощадного террора.
В широкий круг международных “игроков”, проявляющих интерес к кашмирскому вопросу и индо-пакистанскому конфликту вокруг него, входят, в первую очередь, США, активно стремящиеся примирить давних соперников, с которыми у них ныне установились в целом равно благоприятные отношения, а также другие экономически развитые страны. Китай также заинтересован в урегулировании проблемы Кашмира, так как она “подогревает” исламский радикализм в непосредственной близости от его северо-западных границ. Вместе с тем кардинальное решение кашмирского вопроса и потепление отношений между Индией и Пакистаном заставили бы Китай вносить коррективы в региональную внешнюю политику и могли бы привести к ее “разбалансировке”.
В связи с ситуацией на Кавказе и в Центрально-Азиатском регионе весьма заинтересована в разрешении кашмирского вопроса и Россия. Надо при этом обратить внимание на возможность “обмена опытом” с Индией, учитывая определенное типологическое сходство проблем Кашмира и Чечни. В обоих случаях первоначально в качестве оппозиционных сформировались силы этнокультурного радикализма, которые затем были дополнены и “перекрыты” исламским экстремизмом.
Оценивая перспективы обстановки в центре Азии, следует, среди прочего, учитывать возможные варианты соединения транснационального исламизма и конфессионально-этнических национа-лизмов. В Кашмире оно, как выше отмечалось, представляется скорее симбиозом, нежели синтезом. Вместе с тем и разорвать такую связь
не легко, и фактор исламского экстремизма в существенной мере будет и дальше определять ситуацию в Кашмире.
В Пакистане исламский фактор наиболее органично сочетается с пуштунским национализмом. Об этом свидетельствуют, например, результаты парламентских выборов 2002 г. Наибольшего успеха в пуштунских районах страны добились исламистские политические организации, объединившиеся в избирательный блок “Муттахида мадждие-е амал”. При этом, если в сложившемся союзе верх возьмут умеренные националисты, то можно предвидеть ослабление напряженности наподобие того, что наблюдалось в Таджикистане после включения в 1997 г. оппозиции из числа сторонников Исламской партии возрождения в правящие структуры. Если же в обнаружившейся связке усилится исламо-радикалистское крыло, то это будет угрожать стабильности как в Пакистане, так и в регионе вокруг него, прежде всего в Афганистане, но также в Кашмире, а, возможно, и на юге Центральной Азии и в китайском Синьцзяне. Кстати, в последнем имеет место аналогичный процесс симбиотической связи уйгурского национализма и исламского радикального движения. Но подъем религиозных настроений в Синьцзян-Уйгурском автономном районе наблюдался лишь с 80-х годов, и местный национализм пока занимает там ведущее место.
Этого, очевидно, нельзя сказать о Центральной Азии, имея в виду прежде всего обстановку в Узбекистане и, главным образом, в Ферганской долине. Последняя может превратиться со временем в основной резерв политического ислама, чья идеология способна стать крупным мобилизующим фактором, диалектически преодолевающим (сублимирующим) остроту наблюдающихся в регионе межнациональных трений.
“Ближний Восток и современность”, М., 2003 г., с. 3-11.
Азмат Аббас, публицист ЖЕЛАНИЕ СМЕРТИ
В это воскресное утро машин на улицах было мало. Сайфур Реман, он же Сайфи, и Сарфраз быстро шли по направлению к остановке маршрутного такси поблизости от Джохар Чоук в Равалпинди.
