CC BY
185
ИСКРЕННОСТЬ РЕСПОНДЕНТОВ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
А.Ю. Мягков
Myagkov A. Yu. Respondents’ sincerity: A conceptual analysis. The concepts of sincerity and insincerity are discussed in the article in correlation with the notions of «truth», «falsehood», «deception», «lie», «dissimulation» etc. The author treats these categories in the context of sociological survey methodology. Sincere and insincere answers are considered here as the forms of discourse behavior of the respondents. The continual interpretation of sincerity is suggested.
Специфика исследований, базирующихся на применении опросных методов, заключается в том, что единственным источником информации для социолога выступают вербальные сообщения респондентов. От того, насколько искренними они являются, во многом зависят достоверность и качество итоговых данных.
В научной литературе можно найти множество фактов, свидетельствующих о том, что опрашиваемые действительно искажают или скрывают свои истинные ответы по причине стеснения, страха или просто нежелания раскрывать секреты незнакомцу. Самое первое эмпирическое исследование по измерению искренности респондентов, предпринятое еще в начале 1940-х годов Г. Хайманом, показало, что от 17 до 42 процентов опрошенных сообщили интервьюерам заведомо ложные сведения относительно не самых стигматизированных видов поведения [1]. Внешняя валидация самоотчетов, проведенная Дж. Кларком и Л. Тифтом в 1966 году с помощью полиграфа, продемонстрировала, что 15 процентов всех опрошенных студентов американских колледжей в обычном интервью преувеличили свой добрачный сексуальный опыт, а еще 17,5 процента скрыли факты внебрачных отношений (см.: [2]). Согласно оценкам Н.М. Фоломеевой и ее коллег, в опросах, посвященных изучению масштабов наркопотребления, до 60 процентов респондентов сообщают интервьюерам заведомо недостоверные сведения [3].
Безусловно, социологов прежде всего интересуют надежные методы диагностики и стимулирования искренних ответов респондентов, однако без концептуальной проработки проблемы методические усилия могут оказаться безрезультатными. Анализ специальной социологической литературы показывает, что во многих, в том числе и очень из-
вестных, работах отсутствует научная экспликация понятий «искренность» и «неискренность». Эти термины часто используются исследователями на уровне интуитивных и полуинтуитивных смыслов, что не способствует совершенствованию исследовательской методологии и выработке новых, более эффективных методических решений.
Что же такое искренность и неискренность, и что следует понимать под искренними и неискренними ответами в социологическом исследовании?
Искренность - категория не гносеологическая, а психологическая, коммуникативная. Она относится к сфере социальных и межличностных коммуникаций и имеет смысл лишь применительно к миру общающихся и понимающих друг друга людей. Искренность - это характеристика коммуникативного процесса и его продукта - речевого сообщения, возникающего и передаваемого в ситуации непосредственного взаимодействия сторон. «Искренность, - справедливо отмечает Н.Д. Арутюнова, - требует присутствия «другого». Это компонент общения». Если речь «никому не адресована и не имеет свидетелей, о ней не говорят в терминах искренности. Определение искренний здесь было бы избыточно: в ситуации одиночества излишне притворяться» [4]. Этот же момент подчеркивает и Г. Фолкенберг, когда пишет, что искренность и неискренность - это «персональные лингвистические акты, выражающие мысль говорящего, но одновременно нацеленные на ментальные эффекты в других людях» [5].
Термины искренний и неискренний чаще всего применяются к характеристике чувств, веры и заблуждения. Однако их референтами могут быть не только эмоции, но и мнения, оценки, взгляды, представления и так далее. «Искренними бывают взгляды, убеждения,
намерения, мотивы поступков, стремления к тем или другим целям» [4, с. 602]. Поскольку все эти субъективные состояния индивидов в конечном счете выражаются в речи, то искренность и неискренность - это формы дискурсивного поведения.
В современной социологической, социолингвистической и психологической литературе понятия «искренность» и «неискренность» раскрываются обычно через парные оппозиционные категории «правда» и «ложь». При этом искренними считаются ответы, соответствующие критериям правдивости, а неискренними - сообщения, содержащие ложные, искаженные сведения. В частности, Н.Д. Арутюнова считает, что «искренность -это вариант говорения правды» [4, с. 604]. С.И. Симоненко не делает различий между ложью и неискренностью, искренностью и правдой, используя понятия в каждой из этих пар как взаимозаменяемые [6]. М.А. Красников также употребляет термины «ложь» и «неискренность» как синонимичные [7]. Аналогичной позиции придерживаются и другие авторы [8, 9].
Такая трактовка в целом является правомерной, хотя и нуждается в более четкой экспликации и дальнейшей разработке применительно к методологической проблематике социологического исследования. Для этого, прежде всего, необходимо определить, что есть правда и ложь в контексте человеческого общения, и какие высказывания можно считать ложными, а какие - правдивыми; в каком отношении находится данная пара понятий к другой понятийной антиномии: «истина - ложь»; и, наконец, - правомерно ли ставшее традиционным отождествление искренности с правдивостью, а неискренности -с ложью? Вопросы эти непросты, тем более что в разных науках указанные понятия имеют различное содержание и свои собственные традиции словоупотребления.
Анализ специальной литературы позволяет выделить два основных подхода к пониманию истины и лжи: логико-философский и коммуникативно-психологический.
В философии и логике, как известно, любое суждение (или знание) признается либо истинным, либо ложным объективно, независимо от того, полагается оно в качестве такового высказывающимися или нет [10]. С точки зрения «корреспондентной» теории
истины, высказывание, в котором искажены факты и неверно отражена действительность, будет считаться ложным, безотносительно к желанию говорящего сказать ложь. Главный критерий оценки и квалификации суждения здесь - его соответствие или несоответствие объективной реальности. Логико-гносеологический подход абстрагируется от процесса коммуникации и не учитывает субъективную картину мира общающихся людей (рис. 1). Истинность и ложность, пишет В.И. Свин-цов, отвлечены здесь «от психического состояния субъекта, его интенций, этических оценок и так далее» [11].
Истинность Ложь
Рис. 1. «Корреспондентная» трактовка истины и лжи
В поведенческих науках, предметом которых выступают процессы социального взаимодействия, данная проблема решается иначе. Понятия истинности и ложности обретают здесь несколько иной смысл, поскольку акцент с гносеологической стороны их содержания, столь характерный для логики и философии, переносится на их коммуникативные характеристики.
Анализ поведения людей в процессе общения, проведенный психологами, показывает, что человек может лгать даже тогда, когда он сообщает своему собеседнику истинные, достоверные сведения [12, 13]. В данном случае сообщение считается ложным не потому, что в нем искажается объективная действительность (таких искажений, в конечном счете, может и не быть). Сообщаемые сведения оказываются искаженными относительно субъективных представлений лгущего, ошибочно принимаемых им за истину, но фактически не являющихся ею. Получается, что в коммуникативном процессе обнаруживаются как бы две формы лжи. Одна из них («объективная ложь») связана с искажением действительных фактов, а другая («ложь субъективная») - с искаженной картиной мира, существующей в сознании лгущего субъекта. Общим для них признаком выступает интенциональная детерминированность производимых искажений. «Для
того чтобы лгать, - пишет В.В. Знаков, - необязательно знать факты - было бы желание исказить их» [14]. Следовательно, в ситуациях общения «истинностный» критерий часто оказывается слабым и ненадежным для квалификации лжи. Ее установление требует от исследователя не только анализа содержания передаваемого сообщения на предмет его соответствия или несоответствия объективным фактам, но и понимания интенциональ-ных аспектов поведения личности. Поэтому в психологии общения для констатации лжи считается вполне достаточным, чтобы субъект высказывания сам считал его ложным и при этом знал (или думал), что он лжет, то есть умышленно искажает факты. Ложь, в коммуникативном значении этого слова, определяется как «сознательное искажение знаемой субъектом истины» [14, с. 16]. Причем знаемой - в границах его собственных представлений о ней. Именно преднамеренный, умышленный характер дезинформации выступает важнейшей характеристикой лжи и ее главным отличительным признаком. «Ложь, - пишет, например, Б. де Гелдер, - это намеренно фальшивое утверждение» [15]. «Лжец, утверждая нечто, - замечает Г. Фол-кенберг, - совершает намеренное действие, поскольку находится в состоянии веры в противоположное тому, что он говорит. <...> Противоречие между его лингвистической внешностью и ментальной реальностью имеет целью блокировать правильный переход от языка к мысли и от мысли к миру для аудитории...» [5, р. 93]. Такое понимание указанного феномена, получившее сегодня весьма широкое распространение в целом ряде социальных наук, опирается на давнюю традицию, которая восходит к самым истокам европейской культуры. «Ложь, - писал еще в IV веке Августин Блаженный, - это сказанное с желанием сказать ложь» (цит. по: [16]). С этой точки зрения ложь и неискренность - понятия очень близкие. Неискренность - в большинстве случаев есть результат намерения одного из собеседников исказить действительное положение дел.
Такой подход оказывается весьма плодотворным и для понимания искренности-неискренности в социологическом исследовании. Поскольку истинностный компонент сообщений (ответов респондентов), получаемых социологом в ходе опроса, не являет-
ся универсальным критерием для оценки их искренности и в разных ситуациях имеет для исследователя разную значимость, то и само понятие «искренность» здесь соотносимо не с гносеологической категорией истины, а с психологической категорией правды, отражающей стремление человека говорить «все как есть», ничего не скрывая. Поэтому ответ может быть признан искренним, правдивым, если респондент верит в то, что излагаемые им факты действительно имели или имеют место. «Искренность, - пишут авторы «Словаря по этике», - ...выражается в том, что человек делает и говорит то, в правильность чего он верит. <...> Она составляет субъективную сторону убежденности» [17]. То есть, главным критерием искренности является уверенность, убежденность индивида в правоте своего мнения, утверждения, выражаемой точки зрения, в то время как истинность имеет смысл лишь при экспертизе и интерпретации ответов на весьма ограниченный круг вопросов фактологического и социальнодемографического характера. «...Проблема истинности (ложности) общественного мнения, - отмечает Б.А. Грушин, - касается лишь тех суждений общественности, в которых непосредственно фиксируются факты действительности. Эта проблема не возникает, если высказываемые мнения выражают оценки, отношение к фактам действительности, разного рода нормы, установки и так далее» [18]. Так, например, высказывание респондента: «Мне 25 лет», соответствующее его «хронологическому» возрасту и подтверждаемое паспортными данными, будет искренним (правдивым) и одновременно истинным (достоверным). Ответ же типа: «образование для меня - средство обеспечения материального благополучия в будущем», выражающий мнение, может быть квалифицирован как искренний (естественно, при условии его соответствия критерию убежденности), но не истинный. Поскольку «истина - характеристика суждения об объективной, отстраненной от человека реальности» [14, с. 9], то оценка субъективных состояний личности (настроений, чувств, переживаний, намерений и так далее) и их вербальных эквивалентов с точки зрения истин-ности-неистинности неуместна. В случае с ответами на «вопросы о мнениях» данный критерий перестает работать и становится
просто неприменимым. Само по себе мнение (как референт субъективных переживаний), высказываемое респондентом в виде суждения (ответа на вопрос), не может быть истинным или неистинным, так как для его квалификации в качестве такового у исследователя нет объективных эталонов, с которыми оно могло бы быть соотнесено. Оно может быть лишь искренним или неискренним, то есть соответствующим или несоответствующим тому, что человек действительно думает о том или ином явлении, событии, процессе и так далее. Истинность и искренность - это разные категории. Перефразируя слова одного из современных исследователей, сказанных, правда, в несколько ином контексте [14, с. 9], истина и искренность устанавливаются относительно, хотя и частично пересекающихся, но все же разных миров. Истинность характеризует отношение соответствия содержания суждения объективному миру, искренность выражает взаимосвязь между суждением и мыслимой, субъективной моделью мира, отраженного в сознании индивида, а отношение соответствия между мыслью и миром выражается понятием «правильность» [19] (рис. 2). Поэтому искренность (равно как и неискренность) суждений, выражающих мнения людей, может быть установлена лишь относительно мысли высказывающегося человека как соответствие (или несоответствие) того, что человек говорит, тому, что он на самом деле думает. «Неискренность, - подчеркивает Г. Фолкенберг, - есть интенциональный конфликт между состоянием мысли и синхронным лингвистическим актом <...>, особая форма отклонения действий от соответствующих им состояний сознания, иными словами - это расхождение между мыслью и тем, какою она является другим» [5, р. 89, 96].
Правильность Искренность
Истинность
Рис. 2. Соотношение истинности, правильности и искренности
В эмпирическом социологическом исследовании взаимосоответствие сказанного мыслимому обычно фиксируется посредством выявления установок, а искренность и неискренность дифференцируются в процессе отделения твердых, устоявшихся, внутренне мотивированных мнений (убеждений) от разного рода «когнитивного мусора» -«пустых мнений» (Э. Фромм).
В связи с тем, что в ходе своих исследований социолог, как правило, имеет дело с ответами, отражающими внутренний мир людей, то есть с фактами психической реальности, то для констатации искренности в большинстве случаев вполне достаточно критерия веры и убежденности самих респондентов в правильности их собственных суждений. Не случайно, что техника контрольных вопросов, а также все известные логико-визуальные и экспериментальные методы, предназначенные в практике социологических исследований для диагностики искренности-неискренности, ориентированы прежде всего на проверку и выявление устойчивости, «консистентности» мнений респондентов. Именно согласованность и непротиворечивость ответов служит обычно показателем убежденности человека, а потому и интерпретируется социологом как проявление его искренности. Установление достоверности ответов, содержащих нефакту-альную информацию, пишет П. Каттенс, «возможно лишь посредством оценки консистентности серии данных, полученных из различных вопросов, каждый из которых нацелен на измерение одного и того же подлежащего теоретического конструкта...» [20].
Вместе с тем следует заметить, что искренность и неискренность во всем многообразии их проявлений не исчерпываются полностью полярными категориями правды и лжи и не сводятся к ним. «Истина и ложь, -подчеркивает Б.А. Грушин, - как известно, не образуют строгой альтернативы даже в системе точного научного знания - между ними там всегда находится целый ряд степеней истинности и ложности». Массовое сознание также «включает в себя суждения с самой различной степенью истины и лжи» [18, с. 223]. Искренность, отмечают А. и Е. Давыдовы, представляет собой непрерывную величину и образует своеобразный континуум, предполагающий существование множе-
ства градаций, соответствующих различным степеням ее выраженности [8, с. 6]. Г. Фол-кенберг, анализируя конкретные формы и проявления неискренности, также указывает, что она «не дискретна, а континуальна». Поэтому исследователь должен «принимать во внимание и такие лингвистические акты, которые расположены в переходной зоне, а также те, которые могут играть двойную роль» [5, р. 92]. Следовательно, в ситуации межличностного общения, частным, но весьма характерным случаем которого является социологический опрос, значениями такого континуума могут выступать не только правда и ложь, занимающие полюсовые позиции, но и целый ряд других, промежуточных коммуникативных феноменов, объединяемых, в частности, термином «полуправда» [18, с. 267]. Их анализ позволяет, на наш взгляд, уточнить содержание интересующих нас понятий и более полно очертить круг конкретных эмпирических показателей искренности и неискренности респондентов в социологическом исследовании.
«Полуправдой» в теории социальных коммуникаций называют сообщения или группы сообщений, в которых по тем или иным причинам отсутствуют некоторые важные для реципиента звенья (элементы) информации, «вследствие чего у принимающего возникает (или может возникнуть) ошибочное, ложное представление об отражаемом объекте» [21]. При этом иногда выделяют три основные ее разновидности - обман, «честная полуправда» и «доброкачественная полуправда», - различающиеся в зависимости от причин и источников возникновения пробелов в коммуникативном сообщении, а также от знания или незнания общающимися самого факта неполноты и ущербности передаваемых (получаемых) сведений.
Обман означает распространение информации, основанной на ряде подлинных фактов, но содержащей в себе явные пробелы и выдаваемой при этом ее автором за полную и вполне доброкачественную с целью дезориентации принимающей стороны. Обман, пишет по этому поводу В.В. Знаков, можно охарактеризовать как «полуправду, провоцирующую понимающего ее человека на ошибочные выводы из достоверных фактов» [14, с. 16]. Поскольку сообщение в дан-
ном случае рассчитано на создание у собеседника искаженных представлений об обсуждаемом предмете посредством преднамеренного утаивания от него части важных сведений, то обман очень близко смыкается с явной, традиционно понимаемой ложью. Не случайно, что во многих известных словарях русского языка (например, С.И. Ожегова,
В.И. Даля и других) данный вид полуправды определяется как «ложь», «ложное представление о чем-нибудь» [22], ложь «словом или делом» [23], а сама полуправда - как «неполная правда, почти ложь» [22, с. 555]. Учитывая то обстоятельство, что обман означает умышленное замалчивание фактов, необходимых для правильного отражения объекта реципиентом, В.И. Свинцов квалифицирует его как «ложь умолчанием» [21, с. 53]. Отождествляет обман с ложью и П. Экман, который, в частности, пишет: «Я не вижу разницы между тем, чтобы сказать неправду и утаить правду. Ведь цель одна - намеренно ввести в заблуждение другого человека... Сокрытие правды есть форма лжи» [24; см. также: 25]. Между тем Д.И. Дубровский, отграничивая обман от лжи, вполне справедливо определяет его как «намеренную полуправду» [26].
С примерами обманных сообщений социологам приходится сталкиваться при проведении свободных, неформализованных (например, «нарративных») интервью. Однако подобные случаи нередки и в стандартизированных опросах. Наиболее распространенными формами «обмана умолчанием» здесь можно считать, например, умышленные пропуски респондентами ответов на отдельные вопросы анкеты (интервью), а также разного рода уклончивые, неопределенные ответы, имеющие целью скрыть или завуалировать истинную точку зрения отвечающих. Поскольку характерным признаком обмана является установка субъекта на то, «чтобы направить мышление собеседника по пути актуализации часто встречающихся знакомых ситуаций» [14, с. 14], то данная разновидность полуправды известна социологам и по случаям, когда респонденты вместо высказывания собственного мнения охотно соглашаются с заранее сформулированными «подсказками», отражающими газетные штампы и стереотипы массового сознания, и тем самым маскируют свои дейст-
вительные взгляды и представления. Подмена индивидуальных мнений «расхожими», а потому весьма правдоподобными, равно как и мнением общественным или групповым -также есть своеобразная форма проявления неискренности респондентов. В процессе анализа результатов исследования, как отмечают В.О. Рукавишников, В.И. Паниотто и
H.H. Чурилов, социологи нередко принимают за достоверную такую информацию, которая отражает «не действительные мнения респондента, а его уклонение от искреннего выражения своей позиции за ответами, сформулированными в соответствии с общепринятыми нормами, стереотипами поведения или официально одобренными ценностными системами» [27].
«Честная полуправда» возникает в результате сознательного сокрытия, несообщения человеком некоторых известных ему достоверных сведений от своих партнеров по общению при одновременном (прямом или косвенном) признании частичности и неполноты передаваемого им сообщения. Фактически, этот вид полуправды представляет собой дозирование информации посредством утаивания ее части без искажения сообщаемых данных, с признанием или намеком на ее выборочность и частичность. Поскольку в такого рода сообщениях полностью отсутствуют ложные сведения, а у говорящего нет намерения исказить субъективную картину мира собеседника, то человека, сообщающего не всю правду, нельзя считать ни лжецом, ни обманщиком. В данном случае он не лжет и не обманывает окружающих, а говорит неполную правду. В межличностных отношениях, отмечает В.В. Знаков, «честная полуправда» нередко проявляется в такой черте как скрытность, нежелание раскрываться перед другими людьми [12, с. 253]. С этой точки зрения данная разновидность полуправды -есть форма неискренности. Если, например, на вопрос «За кого из кандидатов вы будете голосовать на предстоящих выборах?» респондент отвечает: «не скажу», «секрет», «это мое личное дело» и так далее, но при этом имеет вполне определенные предпочтения, то такой его ответ от честного признания в нежелании раскрывать своих планов интервьюеру не становится искренним.
«Доброкачественная полуправда» также представляет собой характеристику со-
общений, базирующихся на отдельных, разрозненных, усеченных фактах. Но в отличие от двух других форм полуправды, основанных на преднамеренных действиях людей, данная ее разновидность характеризуется непроизвольностью искажений, возникающих объективно, в силу ограниченности возможностей человеческого познания, и обычно не осознаваемых субъектами. Частичность и неполнота фактуальной основы передаваемой информации в данном случае объясняется не умыслом коммуникантов, а причинами естественного и независящего от них характера: недоступностью для индивидов всей совокупности фактов, необходимых для целостного и адекватного отражения объекта [21, с. 55]. Поэтому сообщения, относящиеся к «доброкачественной полуправде», а фактически к «неправде» (по В.В. Знакову), есть не что иное, как вербальные эквиваленты заблуждения («ложь по незнанию»). Заблуждение, отмечает Э.М. Чудинов, - это ложное знание, ошибочно принимаемое за истинное [28]. Несмотря на ошибочность и фактическую ложность (в случае несоответствия их содержания объективной действительности), они могут быть совершенно искренними, правдивыми с точки зрения намерений респондента говорить правду («добросовестное», то есть искреннее заблуждение).
Примерами такого рода полуправды могут, по-видимому, служить вербализованные образцы социально-классовой и групповой самоидентификации населения, претерпевающей в последние годы серьезные изменения в связи с переходом страны к новым социально-экономическим устоям. По данным исследования, проведенного сотрудниками Института социологии РАН под руководством З.Т. Голенковой, примерно каждый пятый (18 процентов) из числа опрошенных конторско-канцелярских служащих идентифицировал себя с рабочими, а еще 12-13 процентов - с представителями интеллигенции. Большинство инженерно-технических и бухгалтерско-экономических работников производственной сферы (60 процентов) в ходе опроса зачислили себя в категорию служащих, 12 процентов - в рабочие и лишь 15 процентов - в группу интеллигенции. От 10 до 36 процентов рабочих (по объективному содержанию и характеру их труда) не считают себя представителями рабочего
класса. Аналогичные случаи были отмечены исследователями во всех изучавшихся социальных группах, включая гуманитарную и медицинскую интеллигенцию [29].
Полуправдой («неправдой») следует считать и некоторые деформированные образцы семейно-брачной идентификации [30], а также факты национально-этнической «идентификационной спутанности», во множестве наблюдаемые сегодня в государствах бывшего СССР [31-32].
Не вдаваясь в детальный анализ причин возникновения указанных деформаций, заметим лишь, что в контексте интересующей нас проблемы ответы подобного рода вполне могут быть квалифицированы как «добросовестное», «чистосердечное заблуждение».
Итак, если ложь, обман и диссимуляция (то есть сокрытие истинного мнения) соответствуют крайне низкой и низкой степеням проявления искренности и обычно обозначаются собирательным термином «неискренность», то правда и неправда (добросовестное заблуждение), напротив, есть характеристики искренних сообщений. Следовательно, искренность по своему содержанию шире правды (если, конечно, абстрагироваться от этической нагруженности последнего понятия), а неискренность - шире лжи (рис. 3).
Исходя из этих концептуальных соображений, под искренностью, на наш взгляд, следует понимать выражение человеком его подлинных мнений, мыслей, чувств, намере-
ний и так далее, а также сообщение фактов или сведений, соответствующих действительному положению вещей. Искренность, перефразируя известное изречение, - сказанное с верой и желанием говорить искренне. Это характеристика единства, целостности, неделимости личности.
Неискренность, в свою очередь, можно определить как преднамеренное искажение индивидом известных ему фактов действительности, сознательное сокрытие своих собственных действий, мнений, чувств, намерений и так далее от других, окружающих его и взаимодействующих с ним людей, и/или подмену их иными, «чужими», не выражающими его действительных взглядов, установок, потребностей и интересов.
Под неискренними ответами в общем виде мы понимаем все ложные, обманные и диссимулятивные сообщения, передаваемые респондентом социологу, анкетеру, интервьюеру с целью их умышленной дезориентации.
Таким образом, представленный нами концептуальный анализ позволяет серьезно уточнить содержание понятий «искренность» и «неискренность», существенно расширить круг их эмпирических проявлений в опросных коммуникациях и тем самым заложить основы дальнейшего совершенствования методического инструментария для диагностики неискренних ответов в социологическом исследовании.
. *"* «». ИСКРЕННОСТЬ
. ПРАВДА ^ ^ /ч _ — "-------------,
N ---------------------------------------------------------------------- ложь I
........................-----------------■ ■ ■ ^
^ ^ ^ ^ ОБМАН ^ *
*4 НЕПРАВДА ^ // ДИССИМУЛЯЦИЯ
^-------------
ИСКРЕННИЕ НЕИСКРЕННИЕ
СООБЩЕНИЯ СООБЩЕНИЯ
Рис. 3. Соотношение правды, искренности и лжи
1. Нутап H.H. II Public Opinion Quarterly. 1944. V. 8. №4. P. 557.
2. Rodgers J.L., Billy J.O.G., Udry J.R. II Social Science Research. 1982. V. 11. № 3. P. 285.
3. Фоломеева H.M., Шурыгина ИИ., Новикова H.A., Чекинева Т. В. II Наркомания как форма девиантного поведения / Под общ. ред. М.Е. Поздняковой. М., 1997. С. 57.
4. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999. С. 600.
5. Falkenberg G. II Argumentation. 1988. V. 2. № 1. P. 92.
6. Симоненко С.И. II Вопр. психологии. 1998. № 3. С. 78-84; Она же: Психологические основания оценки ложных и правдивых сообщений: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. М., 1998.
7. Красников М.A. II Общественные науки и современность. 1999. №2. С. 177, 182.
8. Давыдов A.A., Давыдова Е.В. Измерение искренности респондента. М., 1992. С. 6.
9. Щербатых Ю.В. Искусство обмана: Популярная энциклопедия. М., 1999. С. 519-520.
10. Горский Д.П. Логика. М., 1963. С. 92.
11. Свинцов В.И. // Философские науки. 1982. № 1. С. 77.
12. Знаков В.В. // Экман П. Психология лжи. СПб., 1999. С. 253-254.
13. Знаков В.В. Психология понимания правды. СПб., 1999. С. 254.
14. Знаков В.В. II Вопр. психологии. 1993. № 2. С. 12.
15. DeGelder В. II Argumentation. 1988. V. 2. № 1. Р. 87.
16. Вайнрих X. // Язык и моделирование социального взаимодействия / Сост. В.М. Сергеева,
П.Б. Паршина; Общ. ред. В.В. Петрова. М., 1987. С. 47.
17. Словарь по этике. М., 1981. С. 109-110.
18. Грушин Б.А. Мнения о мире и мир мнений: Проблемы методологии исследования общественного мнения. М., 1967. С. 222.
19. Шатуновский И.Б. II Логический анализ языка: Культурные концепты / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М., 1991. С. 31-32.
20. Cuttance Р.F. II Quality and Quantity. 1986. V. 20. № l.P. 31.
21. Свинцов В.И. II Вопр. философии. 1990. № 6. С. 54.
22. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1989. С. 429.
23. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979. Т. 2. С. 599.
24. Экман П. Почему дети лгут? М., 1993. С. 32.
25. Экман П. Психология лжи. СПб., 1999. С. 21-24.
26. Дубровский Д. И. //Философские науки. 1990. №11. С. 19.
27. Рукавишников В.О., Паниотто В.И., Чурилов H.H. Опросы населения: Методический опыт. М., 1984. С. 85.
28. Чудинов Э.М. Природа научной истины. М., 1977. С. 289.
29. Голенкова З.Т., Игитханян ЕД, Казаринова И.В., Саровский Э.Г. II Социол. исслед. 1995. № 5.
С. 98-99.
30. Мягков А.Ю. Социально-демографические переменные в социологическом исследовании: Проблемы достоверности самоотчетов респондентов. М., 2002. С. 115.
31. Винер Б.Е. II Журн. социологии и социальной антропологии. 1998. Т. 1. № 3. С. 121-142.
32. Солдатова Г. У., Шайгерова Л.А., Шлягина Е.И. II Социол. журн. 1994. № 3. С. 150-156.
