CC BY
23
УДК 81; 82-31
О. В. Евтушенко
доктор филологических наук, доцент,
профессор каф. русского языка и теории словесности МГЛУ;
e-maiL: ovae@List.ru.
ИСКАНИЕ И ПОДВИГ: К ИЗУЧЕНИЮ КУЛЬТУРНОГО ГЕНОМА РОССИЯНИНА
Статья посвящена вопросам суггестивной передачи от поколения к поколению информации о национальных моральных и поведенческих установках посредством художественных текстов. В роли элементарного носителя такой информации рассматриваются особого рода концепты, названные в статье порождающими. Такие концепты, попав в центр внимания участников литературного процесса, остаются актуальными чрезвычайно долго, оказывают заметное влияние на сюжет произведений и образы главных героев, проецируются на реальную жизнь авторов и читателей. В статье анализируются отраженные в русской словесности XV-XXI вв. диахронические изменения порождающего концепта ИСКАНИЕ, осмысляются их причины и последствия. Устанавливается связь между концептами ИСКАНИЕ и ПОДВИГ. Приводятся результаты контент-анализа романов В. В. Ремизова «Воля вольная», М. А. Тарковского «Тойота-Креста» и Е. Г. Водолазкина «Лавр», предпринятого с целью определить, в каком объеме и в какой модификации в них воплощаются порождающие концепты ИСКАНИЕ и ПОДВИГ. Делается вывод о том, что влияние порождающих концептов на менталитет нации не является непреодолимым. Современный этап развития литературы можно назвать этапом исправления имен: концепты ИСКАНИЕ и ПОДВИГ представлены в рассмотренных романах близко к тем модификациям, которые они имели до середины XVIII в. В статье говорится также о формировании течения нового почвенничества в современной российской литературе.
Ключевые слова: национальный менталитет; концепт; диахронические изменения семантической структуры слова; художественный текст; новое почвенничество; современный роман.
O. V. Evtushenko
Associate Professor, Doctor of PhiLoLogy, Professor at the Department of the Russian Language and Theory of Literature, MSLU; e-maiL: ovae@List.ru
SEEKING AND FEAT: TO THE STUDY OF THE RUSSIAN CULTURAL GENOME
The articLe is devoted to the questions of suggestive transmission of information about nationaL moraL and behavioraL attitudes through Literary texts from generation to generation. As eLementary carriers of such information a speciaL kind of concepts
is considered, which are caLLed generative in the articLe. Such concepts, if have got into the centre of the attention of the participants of the Literary process, remain in this centre for a very Long time, exert a noticeabLe infLuence on the pLot of Literary works and images of the main characters, are projected onto the reaL Life of the authors and readers. The articLe anaLyzes the diachronic changes in the generative concept of a SEEKING and FEAT, refLected in Russian Literature in 15-21 cc., their causes and consequences. A connection between the concepts SEEKING and FEAT is estabLished. The resuLts of the content anaLysis of the noveLs by V. V. Remizov "Free WiLL", М. А. Tarkovsky "Toyota-Cross" and E. G. VodoLazkin "Lavr" in order to determine how much and in what modifications they embody the generating concepts of SEEKING and FEAT. The concLusion is made that the infLuence of generating concepts on the mentaLity of a nation is not insurmountabLe. The present stage in the deveLopment of Literature can be caLLed the stage of correction of names: the concepts of SEEKING and FEAT are presented in the noveLs under consideration cLose to the modifications they had before the middLe of the 18th century. The articLe aLso discusses the formation of the tendency of the soiL searching in contemporary Russian Literature.
Key words: nationaL mentaLity; concept; diachronic changes in the semantic structure of the word; artistic text; new idea of nationaL soiL; modern noveL.
1. Введение
Лингвистика, более или менее освоив такие предметы, как авторский стиль и художественный текст, обратилась к новому для себя предмету - литературному процессу, за которым стоит последовательная смена идей, воплощающаяся в языке и в речи. Сделанные в этом направлении шаги помогают продвинуться в изучении целого ряда актуальных тем, в частности национальной ментальности.
Недавно к традиционным для филологической науки терминам «картина мира», «менталитет», «культурный код» добавилось новое понятие «культурный геном», которое было введено А. С. Кончалов-ским и стало широко известным благодаря лекции, прочитанной им в Совете Федерации в апреле 2015 г. Под этим сочетанием понимается передача из поколения в поколение «определенного набора качеств и моральных императивов» [Кончаловский 2015, с. 9], сформированных историей страны и национальной культурой. Передача информации может иметь языковое и неязыковое выражение. Нас будет интересовать первое. Следуя идее культурного генома, О. А. Клинг выдвинул гипотезу «сохранения и передачи культурной памяти в тексте» и поставил задачу «вычленить механизмы» этой памяти [Клинг 2016, с. 196]. Речь может идти о переходящих из текста в текст мотивах, формирующих представление о должном и недолжном поведении; сюжетных
ходах, приводящих к желанному или отвергаемому носителями данной культуры финалу; образах, вызывающих положительные или отрицательные эмоции; деталях, актуализирующих интертекстуальные связи. Эти элементы текста могут подвергаться переоценке, а некоторые и отрицанию, но вновь возрождаются, как только национальный коллектив начинает ощущать потребность в образцах и идеалах, позволяющих развивать в новых условиях те качества, которые важны для самоидентификации и которые в разное время вызывали интерес и одобрение со стороны носителей иных культур.
Образцы и идеалы - это те когнитивные модели [Лакофф 2004, с. 124], которые могут претендовать на роль единиц культурного генома. В группу подобных единиц следует также включить концепты. Структура концептов сформирована длительным развитием мышления и языка, поэтому имеет устойчивое к изменениям ядро. Что же касается периферии, то отдельные ее сегменты то детализируются, то выпадают из зоны внимания, в зависимости от изменения интересов национального коллектива; они могут перестраиваться, в том числе под влиянием других единиц концептосферы, с которыми соединяются или от которых дистанцируются. Таким образом концепт сохраняет национально-культурную информацию и при этом чутко реагирует на развитие культуры. Следует также принять во внимание, что концепты формируются в сознании ребенка в процессе усвоения языка и текстов на данном языке, формируют его картину мира, систему ценностей и поведенческие реакции.
Если продолжить развивать метафору генома, мы должны поставить вопрос об источниках «мутаций», т. е. о том, чем бывает вызван скачкообразный переход от одной модификации концепта к другой, -он заметен на фоне перехода от одной развиваемой плеядой литераторов идеи к другой. Важно также понять, к чему ведет накопление «мутаций». Наконец, необходимо изучить, как взаимодействуют концепты, обеспечивая поддержание национальной идентичности независимо от культурных революций и веяний эпохи. Ведь человек в своем поведении опирается на ту модификацию концепта, которая актуальна в данный исторический период, однако национальный менталитет, проявляющийся в устойчивых предпочтениях, отдаваемых одним формам поведения перед другими, формируется сложным взаимодействием концептов во всей их диахронической полноте.
В ходе диахронического исследования русской художественной речи мы обнаружили, что некоторые концепты, попав в центр внимания участников литературного процесса, сохраняют актуальность чрезвычайно долго, оказывают заметное влияние на сюжет произведений и образы главных героев, проецируются на реальную жизнь авторов и читателей. Такие концепты мы назвали порождающими. Чтобы стать порождающим, концепту, судя по всему, необходимо иметь такую структуру, которая способна развернуться в сюжет, например она должна включать субъект, действия которого направлены на объективированную цель (такова структура концепта ИСКАНИЕ), или субъект, преодолевающий серьезные препятствия, в силу взятых на себя обязательств или морального императива (концепт ПОДВИГ). Кроме того, порождающий концепт должен максимально подходить для заполнения его тем, что формирует «горизонты ожидания» [КозеПеск 2004, с. 261] общества в разные эпохи, причем не только социальные, но и духовные, эстетические, психологические и прочие. «Горизонты ожидания» являются тем действующим на подсознательном уровне инструментом, который заставляет человека переносить литературную модель в свою реальную жизнь. Эмпирический отбор наиболее пригодных для жизни данного национального коллектива моделей является инструментом стабилизации порождающих концептов, которые, укрепившись, формируют менталитет.
Мы изучили историю двух порождающих концептов - ИСКАНИЕ и ПОДВИГ. Не удивительно, что она оказалась уменьшенной копией истории отечественной литературы.
2. Концепт ИСКАНИЕ в древнерусской и русской классической литературе
Церковнославянское слово искание изначально фиксируется в памятниках древнерусской литературы, например в «Повести о Петре, царевиче ордынском» (1470-1490), в двух значениях: 1. «поиск» - Орде мятущися и искания отроку не бе1 и 2. «стремление добиться чего-л.» - в повести идет речь о просьбе ордынского царевича крестить его. Как отмечала Е. С. Яковлева, в это время внешнее
1 Здесь и далее, где это отдельно не оговорено, источником исследованного материала служит Национальный корпус русского языка [Национальный корпус русского языка].
и внутреннее описывалось «одним языком», причем внутреннему отдавалось предпочтение [Яковлева 1998, с. 46]. Именно в двупла-новости семантической структуры слова «искания» и был заложен потенциал последующего роста его культурной значимости: оно могло соотноситься и с бытовой сферой, и со сферой духовной. Важно добавить, что изначально цель искания была конкретной, объективированной в предметах или событиях. Эта конкретность сохраняется до середины XVIII в. Даже в сочетании с абстрактными понятиями -искание добродетелей (Митрополит Макарий «Житие и подвиги преподобного отца нашего игумена Никона, ученика блаженного Сергия чудотворца», 1530-1554), Искание вящего в чине пастырском искусства, прямейшего в народе богомудрия и изряднейшего во всем исправления (Феофан Прокопович «Слово на погребение Петра Великого», 1725) - слово искание подразумевает достаточно определенную цель (добродетели поименованы и даже исчислены, пастырское искусство может быть оценено по его результатам), причем цель достижимую в том или ином приближении, пусть даже ценой подвига. Примечательно, что искание включено в категорию ПОДВИГ - это отражено в заглавии сочинения митрополита Макария.
Последующая история понятия искание связана с переносом на русскую почву идей западной философии. Собственно, появление новых философских концепций и является основным источником «мутаций» понятия, которое со временем превращается в порождающий концепт.
Первое значимое изменение понятия искание и разрыв его связи с понятием подвиг началось под воздействием идей рационализма. При переводе французского трактата «Истинная политика знатных и благородных особ» В. К. Тредиаковский использует новое сочетание - искание и познание Истины. Несмотря на то, что в XVIII в. истина представлялась как нечто оформленное, поскольку являла собой божественный замысел, всё же степень конкретности цели поиска заметно уменьшилась. Кроме того, искание истины перестали связывать с подвижничеством: подвиг ассоциировался с большими трудностями и борьбой в реальной жизни, а искание - с полетом мысли.
Шагом к превращению понятия в концепт стало эмоциональное окрашивание процесса поисков истины, начало которому было положено Н. М. Карамзиным:
Кажется, будто натура, скрывая иногда истину ... хочет единственно того, чтобы мы долее наслаждались приятным исканием («Нечто о науках, искусствах и просвещении»).
Причиной новой «мутации» - смещения фокусировки концепта с духовной сферы на эмоциональную - послужило на сей раз не философское, а литературное направление - сентиментализм. Немаловажную роль в модификации концепта сыграло изменение в XVII-
XVIII вв. семантической структуры слова искание: в арго служилых людей, как пишет В. В. Виноградов [Виноградов 1999, с. 230], появилось значение «заискивать, льстиво и униженно добиваться милости, расположения кого-нибудь», во второй половине XVIII - начале
XIX вв. оно проникло в поэтические и прозаические тексты, в том числе и как оттенок «добиваться милости, расположения дамы, возлюбленной».
«Золотой век» русской литературы полон исканиями, окрашенными разнообразными эмоциями. Так, лирический герой А. С. Пушкина ищет стихий других, земли жилец усталый («Завидую тебе, питомец моря смелый...»), союза Волшебных звуков, чувств и дум («Евгений Онегин»), вниманья красоты («Разговор книгопродавца с поэтом»); М. Ю. Лермонтова - страстей, как пищи («Сашка: Нравственная поэма»), свободы и покоя («Выхожу один я на дорогу...»). В «Герое нашего времени» слово искать, входящее в номинативное поле концепта, употребляется 10 раз, при этом 4 употребления прямо или опосредованно связаны с эмоциональной сферой: ищет смерти, не найдя взаимности в любви, ищут счастия, искал в груди моей хоть искры любви, искали в моих (глазах) что-нибудь похожее на надежду. Можно отметить, что концепт ИСКАНИЕ приобретает еще один смысловой элемент - «саморефлексия». При переносе фокуса в эмоциональную сферу смысловой компонент «цель» стал амбивалентным по признаку «достижимость» / «недостижимость». Так, Печорин рассуждает в дневнике:
Я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия ... теперь я только хочу быть любимым, и то очень немногими...
Революционные демократы вывели искания из внутренней сферы в сферу социальную - искание свободы (Н. А. Добролюбов «Луч света в темном царстве»), искание реформ (Н. А. Добролюбов
«Непостижимая странность»), искания человека сохранить свою личность (Н. А. Добролюбов «Забитые люди»). Достижению цели в этом направлении мешала, как писал А. И. Герцен в «Былом и думах», «петербургская Россия», т. е. политическая система:
Люди эти сорвались с общего пути, тяжелого и безобразного, и никогда не попадали на свой собственный, искали его и на этом искании остановились.
Идеи И. Канта, захватившие к этому времени читающую публику, поставили под сомнение возможность полного рационального осмысления цели исканий, особенно если она имеет слабое эмпирическое основание:
Искание блаженства мне дало
Уверенность, что я его не знаю
(Н. П. Огарев «Вы выросли, любя отца и мать...»).
Слово искание впервые было употреблено с неопределенным местоимением:
Какое-то искание не переставало тревожить людей (Н. А. Добролюбов «Забитые люди»).
В конце концов общей причиной постановки перед собой недостижимых и непостижимых целей было названо непродуманное воспитание - оно вело к тому, что Н. А. Добролюбов в статье «О значении авторитета в воспитании (мысли по поводу «Вопросов жизни» г. Пирогова)» обозначил сочетанием бесплодные искания.
Анализируя изменение семантической структуры слова в XIX в., В. В. Виноградов пишет: «В 80-90-х годах в слове искание на основе его основных отвлеченных значений сложилось в критико-публицистическом стиле новое специальное значение «устремление к чему-нибудь новому, попытка найти новые пути» в искусстве, а затем и в жизни и проч.» [Виноградов 1999, с. 231]. Он цитирует К. И. Чуковского, который называл слово искание в данном значении декадентским [там же]. Однако условия для формирования нового значения появились значительно раньше. Прежде всего, это увлечение байроническим исканием новых событий и впечатлений, исканием приключений (Ф. В. Булгарин «Воспоминания»). Так концепт
приобрел смысл «устремление к новому». К началу 1860-х гг. искание уже было осмыслено как условие прогресса:
...Как наука, так и искусство равно должны служить обществу в его вечном искании (М. Е. Салтыков-Щедрин «Статьи»).
В 1863 г. А. А. Фет пишет Л. Н. Толстому:
Зачем же Вы в угоду художнического искания нового позволяете себе искать его там, где претит.
В это же время начинает развиваться метафорическая составляющая концепта:
Везде жизнь, стремление, искание нового русла; ...Какое искание истинных путей художества! (В. В. Стасов «После всемирной выставки»).
Можно сделать вывод, что в 60-е гг. XIX в. сформировалась новая модификация концепта ИСКАНИЕ: понимание цели исканий как нового, неизвестного или как пути с открытым концом окончательно лишило ее определенности, вместе с тем недостижение такой цели списывалось на недостатки локального, а именно - российского, происхождения. Отсюда оставался один шаг до осознания национальной специфики исканий - до русских исканий, и всё же это выражение появилось лишь полвека спустя.
Следующей трансформации концепта, неизбежной в силу того, что перенос задаваемых им ориентиров в реальность не приносил удовлетворения, способствовал Ф. М. Достоевский, разделявший идеи почвенничества - обращение к религиозно-философским устоям русской жизни. Внимание вновь сосредоточивается на той смысловой зоне концепта, которая была актуальной при его зарождении, - на духовной сфере1. Поворот осуществлялся на подготовленной славянофилами и сочувствующими им мыслителями почве. Увеличивается грандиозность цели исканий - искание бога (А. А. Григорьев, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский), царства Божия (И. С. Аксаков «Письма родным»), прекрасного в русской жизни (К. Н. Леонтьев «Несколько воспоминаний и мыслей о покойном Ап. Григорьеве»), усложняется
1 Позже Н. А. Бердяев напишет: «Русские искания носят не душевный, а духовный характер» («Русская идея»).
субъект - русский народ (К. С. Аксаков). Л. Н. Толстой вводит в структуру концепта новый актант - механизм исканий - и противопоставляет в этом качестве разум и сердце (не рассуждениями, но непосредственным чувством - «Война и мир»). В «Дневниках писателя» Ф. М. Достоевский очерчивает границу новой категории, которую позже назовут «нравственными исканиями»1:
...Искания чего-нибудь такого, на что бы можно было нравственно опереться; искание новых формул идеала и нового слова; искание доброго; искания честности.
Вместе с тем проблема только усугубилась, потому что цель не стала определенней, ее выражают всё более абстрактные слова (ср. искание добродетелей в тексте XVI в. и искание доброго в приведенном выше высказывании Ф. М. Достоевского), но теперь стремление к высокому (читай предельно абстрактному) преподносится как исконно присущее всем русским качество. Иными словами, складывавшаяся не без влияния русской словесности привычка ориентироваться на неясные цели закрепляется и действительно становится частью национального менталитета.
Впрочем, такое направление формирования культурного генома устраивало далеко не всё российское образованное общество. Проявлением критического отношения к заявленным целям исканий стало изменение статуса исканий в системе ценностей в 70-е гг. XIX в.: однозначно положительная оценка уступила место двойственному отношению. С одной стороны, это вечное мировое беспокойство, благородные искания (Ф. М. Достоевский «Дневник писателя. 1876 год»), с другой - искание какого-то рожна (М. Е. Салтыков-Щедрин «Итоги»), какие-то искания чего-то (Н. Н. Златовратский «Золотые сердца»). После этого не прошло и десятилетия, как накопление «мутаций» сломало «ген» - искания были метафорически переосмыслены как болезнь: Она страдает болезнью века, т. е. неопределенным исканием чего-то (П. И. Чайковский в письме Н. Ф. фон-Мекк).
1 Термин нравственные искания появился, по данным Национального корпуса русского языка [Национальный корпус русского языка], в 1936 г. в «Путях русского богословия» Г. Флоровского.
«Вливание» в концепт «новой крови» путем объективации цели произошло на рубеже XIX-XX вв. под влиянием философии Ф. Ницше: поиски обратились в сторону человека - вечное искание сильных людей (А. М. Скабичевский «Новые черты в таланте г. М. Горького»). В этой своей модификации концепт воплотился, с одной стороны, в текстах А. М. Горького, с другой - М. П. Арцыбашева. Последний с показным цинизмом подвел итог человеческим исканиям:
...Люди уже достаточно намучились в исканиях какого-то счастья и давно пора им плюнуть и разойтись («Смерть Ланде»).
Н. А. Бердяев был вынужден развенчивать новое направление мысли в «Философии свободы»:
Искание возвышенного, сильного, влекущего сатанизма - жалкий самообман.
В качестве новой цели исканий русские религиозные философы предложили андрогинический образ как воплощение совершенной формы любви, как способ приблизиться к космической гармонии (Н. А. Бердяев «Смысл творчества»), а также невидимый град Китеж, т. е. Царство Божье на земле (Н. А. Бердяев «Душа России»). Транс-цедентный характер цели отразился в очередном расширении сочетаемости слова искание: туман исканий (А. Белый «Брюсов»), искания чуда (Ф. Сологуб «Публицистика разных лет»). Именно в это время искания стали частью автостереотипа. Русским исканием С. Н. Булгаков назвал искание веры («Чехов как мыслитель»), высшего смысла жизни, а Н. А. Бердяев - искание правды («Душа России»). Запись в дневнике, сделанная сыном М. И. Цветаевой и С. Я. Эфрона, Георгием, доказывает, что искания к 40-м гг. ХХ в. стали устойчиво ассоциироваться с национально специфическим поведением:
Всё это немного тяжеловесно - совсем не в духе французском, гораздо скорее в духе русском - принципы, искания правды и т. д.
Возвращение с метафизических высот на твердую почву реализма было предопределено социально-политическими изменениями, произошедшими в России в 1917 г. Как афористично заметил в речи 1928 г. политик, публицист и богослов А. Л. Казем-Бек, революция, сокрушительная, стремительная, страстная, есть завершение Русских
исканий. И всё же в Национальном корпусе русского языка представлен 621 текст, написанный в период с 1917 по 1991 гг., где употреблено слово искание. В советскую эпоху концепт постоянно воплощается в речи сформировавшихся в дореволюционный период писателей и поэтов, их учеников и последователей, определенного круга интеллигенции, а также в литературе эмиграции, в мемуарах, в литературоведческих публикациях. Правда, концепт развивается слабо, больше в метафорическом аспекте, без принципиально нового расширения сочетаемости слова искание. «Мутация» перекидывается на ценностную интерпретацию. Расставание с заложенной в слове жизненной программой нескольких поколений передовых людей идет через осмеяние:
Да и какая жизнь у них может выйти? У нее искания. А у него, если говорить честно и откровенно, всего лишь сорок шесть рублей в месяц (И. Ильф и Е. Петров «Золотой теленок»).
3. Концепт ИСКАНИЕ в современной российской литературе
В наши дни слово искание можно встретить в контекстах, придающих ему пренебрежительную окраску - интеллигентские искания (П. Л. Вайль «В сторону рая»), темпоральная ориентация концепта в будущее пополнилась ретроспективной ориентацией - о достоевских исканиях (И. А. Рассадников «Каприз»). Для более точного определения, в какой мере актуален концепт для наших современников и в какой модификации воплощается в произведениях последних лет, мы решили провести полный контент-анализ 2-3 текстов, ставших финалистами литературных премий. Помимо Е. Г. Водолазкина, чье творчество было удостоено популяризации посредством Тотального диктанта 2015 г., нами были выбраны два автора, чью судьбу можно интерпретировать как искания, - В. В. Ремизов и М. А. Тарковский. Оба в поисках подлинных начал русской жизни променяли столицу на сибирскую тайгу: В. В. Ремизов бывает там наездами, М. А. Тарковский поселился навсегда. Кроме того, В. В. Ремизов искал себя в геодезии, в журналистике, бизнесе, литературе. Этот след отпечатался в романе «Воля вольная»: «Я тогда сильно глупый был, себя искал...», - говорит Балабанов [Ремизов 2015, с. 373], персонаж хоть и второстепенный, но в финале взявший на себя разрешение
конфликта. В романе В. В. Ремизова концепт ИСКАНИЕ представлен глаголами искать и поискать. Цель объективирована: охотники ищут оленей или проходов в лесных завалах, полиция и ОМОН ищут не захотевшего жить по их правилам охотника. В тексте обнаружены лишь три употребления глаголов искать и поискать в сочетании со словами абстрактной семантики - искал себя, искал любви и воли, поискать справедливости, причем с указанием на последующее поражение -социальное и / или эмоциональное:
Любимая песня Поваренка была о парне, который искал любви и воли, а нарвался на продавшую его красивую девку. Это было очень русское пьяное, кривое отчаяние, когда проблемы с девкой принимаются за неустроенность всего мира [там же, с. 118].
- А если нет, если хочешь своей справедливости поискать - свободен! [там же, с. 216].
Первый из приведенных фрагментов показывает, что концепт сохраняет в стертом виде память об исканиях как о стереотипном поведении русских - в стертом, потому что атрибут русское относится не к слову искание, а к переживанию текста о нем. Несмотря на созданное автором негативное интерпретационное поле вокруг исканий справедливости, концепт «прорвался» в текст этой своей стороной и требовал нетривиального сюжетного решения. Как показал финал романа, в рамках, задаваемых концептом ИСКАНИЕ, современный писатель его найти не может. Неожиданным для читателя, но логичным с позиций русского культурного генома оказалось обращение к концепту ПОДВИГ1: бывший спецназовец Балабанов взрывает вертолет, в котором оказался с омоновцами, готовыми через пару минут схватить бросившего вызов местным властям охотника. Ценой своей жизни и при этом без какого-либо пафоса он предотвращает торжество несправедливости. Разрешение конфликта заключается в возвращении к исходному, веками устраивавшемуся порядку жизни.
В романе М. А. Тарковского «Тойота-Креста» [Тарковский 2016] концепт ИСКАНИЕ представлен достаточно разнообразным номинативным полем искать (15), поискать (1), поиск (6), выискаться (1),
1 Слово подвиг тоже использовано в романе, но в переносном ироническом смысле: И на легкую на подвиги похмельную голову решил ехать за ней
[Ремизов 2015, с. 27].
правдоискательский (1). При этом поиски с абстрактной целью воплощены в шести высказываниях. Из них четыре относятся к духовным исканиям - это:
• традиционное русское правдоискательство с разрушительным для субъекта финалом:
В истории этой он занял показательную правдоискательскую позицию и уже получил на этой почве небольшой инфаркт [там же, с. 368].
• поиск ответов на «проклятые вопросы»:
«Да как же я могу возлюбить тех, кто разрушает мое Отечество?!», и как человек совестливый, думающий и тонко чувствующий свою землю, он не находил ответа и маялся в его поисках [там же, с. 334].
• поиск смысла жизни в контексте отрицания:
...И снова пела степь, и говорили курганы, и гудела земля, как бубен, и двое людей любили друг друга, и были частью этого гула, и не искали большего смысла в своей жизни [там же, с. 59].
• и, наконец, поиск того, посредством чего осуществляется связь времен:
Я искал что-то такое и исконное, и жизненное одновременно, потому что живые подтверждения времени на меня действуют гораздо сильнее, чем всякие... бывшие булыжники [там же, с. 150].
Последняя цель представляется нам важной и в творчестве, и в жизни М. А. Тарковского. Она роднит писателя с двумя другими авторами, чьи произведения рассматриваются в этой статье. Помимо духовной сферы, искания в романе «Тойота-Креста» распространяются на эмоциональную сферу. Эта сторона концепта представлена, во-первых, в высказывании сначала с неявной, но по мере развития текста дважды повторяющейся аллюзией к стихотворению М. Ю. Лермонтова (В пространстве надо искать покой, а не гонку [там же, с. 121]), в чем также проявляется связь времен, и, во-вторых, при изображении сильных переживаний через внешние действия:
Отошел от заколотой «кресты», понимая, что ничего не может сделать с загубленным миром. Он судорожно искал дела и заехал к ребятам
забрать запаску [там же, с. 69].
И всё же не ИСКАНИЕ, а ПОНИМАНИЕ является центральным концептом в романе: его номинативное поле представлено лексемами понимать 132, понимание 6, непонимание 1, понять 84, понятный 38, ясно-понятно 1, непонятный 14, понятливость 2, понятие 2. Понимание отличается от искания тем, что цель не гипотетична, а реальна, она уже воплощена в жизни. «У каждого есть главное в жизни. И мне кажется, что мое главное - саму эту жизнь понять», - говорит главный герой Евгений Барковец [там же, с. 176]. Для этого ее нужно пропускать через глаза и сердце [там же, с. 287]. И еще: Надо быть научиться [там же, с. 409].
Такое наполненное трудом, любовью, взаимопомощью, принципиальностью, шутками бытие героиня романа иронически называет подвижничеством:
Я знаю, что, когда твой брат уперся из-за двух литров бензина, он был герой и подвижник. А я плохая [там же, с. 66].
Концепт ПОДВИГ проявляется в четырех местах текста, но автор старается от него отмахнуться как от киношного взгляда на реальную жизнь:
Сделать это может только... Знаешь что? Подвиг. Смерть за Православное Отечество. И он готовится... Но это кино... [там же, с. 409].
Возвращаясь к концепту ИСКАНИЕ, можно подытожить, что в романе «Тойота-Креста» он представлен как фоновый. К нему в точности подходят слова Ф. Ницше: «Силы, например, которыми обусловлено искусство, могут прямо-таки вымереть...» [Ницше 2016, с. 201].
В романе Е. Г. Водолазкина «Лавр» концепт ИСКАНИЕ представлен в достаточно высокой степени приближения к его исторически изначальному объему. В тексте он воплощен единицами номинативного поля искать (31 употребление) и поиск (7 употреблений), которые в основном передают два исходных для концепта смысла: «поиск», связанный с бытовой сферой (При оврагах искали траву стародубку [Водолазкин 2016, с. 21]; на поиски волка [там же, с. 51]), и «стремление добиться чего-л.» с конкретизированной целью (Иные же искали коснуться его руки, потому что чувствовали, что из нее исходит жизненная сила [там же, с. 271]; Верь мне, любовь моя, я не ищу смерти [там же, с. 120]). Правда, в текст прорвались несколько
употреблений, в которых чувствуется след классической литературы. Это приобретенное в эпоху Просвещения расширение, связанное с поисками истины, или, говоря современным языком, знаний: (...средневековые историки не были похожи на нынешних. Для объяснения исторических событий они всегда искали нравственные причины [там же, с. 237]; Всё свое время Амброджо посвятил чтению русских книг, в которых он пытался найти ответ на волновавший его вопрос. Многие люди, зная о его поисках, спрашивали о времени конца света [там же, с. 242]), это поиск занятия (мать сыра земля не принимала их и выталкивала из себя, заставляя искать себе применения на поверхности [там же, с. 108]) и, наконец, поиск душевной гармонии, при котором цель локализована в реальном уголке родной страны (И Лавр отправился на поиски того места, где его душа чувствовала бы себя в покое [там же, с. 403]). Автор интуитивно очертил те границы, в которых сосредоточились искания российского общества и его отдельных представителей на данном историческом этапе. При этом показательно, что Е. Г. Водолазкин встроил концепт ИСКАНИЕ в концепт ПОДВИГ.
4. Концепт ПОДВИГ в романе Е. Г. Водолазкина «Лавр»
Слово подвиг, так же как слово искание, имеет церковнославянское происхождение. Оно образовалось от глаголов подвигать / подвигнуть в значении «побудить, склонить к совершению чего-н.» [Виноградов 1999, с. 477]. В. В. Виноградов, исследовав историю единиц номинативного поля концепта ПОДВИГ - заголовочного существительного, а также глаголов подвизаться, подвигнуть, подвигнуться, выделил основные значения, получавшие актуальность в разные эпохи: 1. «движение, стремление»; 2. «борьба, упражнение»; 3. «великое и трудное дело» [там же, с. 475-484]. Последнее включало в себя более частные значения: староцерковное «выполнение строгих обязательств и обрядностей, связанных с проявлениями религиозного чувства; налагаемое монашеским званием аскетическое самоусовершенствование» [там же, с. 480], а также «путешествие, связанное с большими трудностями» [там же].
Главный герой романа Е. Г. Водолазкина «Лавр» совершает подвиги во всех исторических значениях этого слова, хотя сама лексема
подвиг в тексте отсутствует (она бы актуализировала в сознании читателя современное узкое понимание). Начало жизненного подвига целителя Арсения отмечено словами старца Никодима: «У тебя трудный путь, ведь история твоей любви только начинается» [Водолазкин 2016, с.113]. Трудный путь в данном контексте - это метафорическое расширение одного из устаревших значений слова подвиг. Слова старца заставили Арсения совершить еще один подвиг: его душа устремилась к спасению души погубленной им Устины. Из душевного «движения, стремления» [Виноградов 1999, с. 481], родилось движение физическое: «...он забросил на спину холщовый мешок и покинул хутор <...>. Выйдя из дома, Арсений направился в Кощеево. Из Кощеева - в Павлово, из Павлова - в Паньково» [Водолазкин 2016, с. 119]. Далее следует подвиг в значении «великое и трудное дело»: Арсений, рискуя жизнью, лечит заболевших чумой. На этом поприще он получает признание и материальное благополучие, от которых отказывается ради «выполнения строгих обязательств ... связанных с проявлениями религиозного чувства» [Виноградов 1999, с. 480] и чувства любви к Устине, в том числе отказывается от плотской любви. «Вместо того чтобы искупить мой страшный грех, я вязну в нем все более. Как могу, моя бедная девочка, отмолить тебя у Господа, когда сам погружаюсь в пучину? <...> Я ваш единственный здесь молитвенник...», - говорит герой и снова совершает подвиг - бежит из города, где у него было все [Водолазкин 2016, с. 154-155]. Следующий подвиг - аскетическое самоотвержение и юродство под именем Усти-на. Далее устаревшее значение «путешествие, связанное с большими трудностями» реализуется благодаря решению Арсения отправиться ко Гробу Господню. «Иду к той ее точке, которая ближе всего к Небу. Если дано моим словам долететь до Неба, то произойдет это именно там. А все мои слова - о тебе», - объясняет свой пятый подвиг герой [там же, с. 248]. На пути в Иерусалим Арсений не оставляет подвижничества целителя и аскета, его искусство не раз спасает жизни. Следующий подвиг в значении «борьба» Арсений совершает вместе с другом Амброджо, спасая от мамлюков лампаду, которую им поручил доставить ко Гробу Господню в память о погибшей дочери псковский посадник. Вот как это описано в тексте: «Амброджо выхватил лампу у мамлюка и что-то сказал толмачу. (Стряхивая оплетавшие его руки, Арсений двигался по направлению к Амброджо.) <...> Амброджо не
видел, как сзади подъехал мамлюк в расшитом поясе, как поднял меч, а в ногу мамлюка что было сил вцепился Арсений» [там же, с. 351]. Вскоре после возвращения на Русь Арсений постригается в монахи, а в конце своего жизненного пути принимает схиму под именем Лавра. Таким образом, контекстуально воплощается еще одно значение слова подвиг: «Выполнение строгих обязательств и обрядностей, связанных с проявлениями религиозного чувства; налагаемое монашеским званием аскетическое самоусовершенствование» [Виноградов 1999, с. 480]. Последний подвиг Арсения-Лавра зеркально повторяет грех, совершенный по отношению к Устине: он берет на себя чужую ответственность за совращение отроковицы Анастасии, спасая ее от расправы со стороны жителей Рукиной слободки.
Роман Е. Г. Водолазкина «Лавр» по сути служит осуществлению конфуцианской идеи исправления имен: автор возвращает читателя к исходным значениям одного из важнейших для русской культуры слов и на ярком примере демонстрирует способы их воплощения. Историческая стилизация всегда проецируется на современность.
5. Заключение
Наше исследование позволило ответить на важный вопрос, являются ли единицы культурного генома, в частности порождающие концепты, константами, вносящими в менталитет нации неискоренимые особенности. Диахронический концептуальный анализ художественных текстов показал, что путем саморефлексии, воплощающейся в том числе в художественной литературе, национальный коллектив способен преодолевать дефекты, накапливающиеся в культурном геноме. Этот вывод доказывает, что культурный геном не базируется на биологической основе, т. е. этнические признаки не предопределяют особенностей менталитета. Нация способна перейти от бесплодных исканий к подвижничеству в реальной, практической, жизни, если на это направляются усилия писателей, журналистов, ученых, учителей.
И еще один вывод: можно говорить о том, что в российской литературе наметилось разбитое пока на мелкие ручейки течение - новое почвенничество. Это одно из проявлений поиска новой национальной идеи. Судя по реакции читателей и профессионального сообщества, новое течение уже начало формировать искомую идею.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Виноградов В. В. История слов / отв. ред. Н. Ю. Шведова. М. : ИРЯ РАН, 1999. 1138 с.
Водолазкин Е. Г. Лавр: роман. М. : АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2016. 440 с.
Клинг О. А. Платиновый век в русской литературе // Знамя. 2016. № 8. С. 192-197.
Кончаловский А. С. Шифровка от Кончаловского // Российская газета. 2015. № 6645 (74). С. 1, 9. [Электронный ресурс]. URL : rg.ru/2015/04/09/ konchalivsky.html.
Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / пер. с англ. И. Б. Шатуновского. М. : Языки славянской культуры, 2004. 792 с.
Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. URL : ruscorpora.ru.
Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое: Книга для свободных умов / пер. с нем. С. Франка. СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. 384 с.
Ремизов В. В. Воля вольная: роман. М. : АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2015. 416 с.
Тарковский М. А. Тойота-Креста: роман. М. : Изд-во «Э», 2016. 416 с.
Яковлева Е. С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слова // Вопросы языкознания. 1998. № 3. С. 43-73.
Koselleck R. Futures past. On the semantics of historical time. N.-Y. : Columbia University Press, 2004. 336 p.
