CC BY
223
13. Zhukov V. P., Zhukov V. A. Op.cit. P. 185.
14. Alefirenko N. F., Semenenko N. N. Op.cit. P. 70.
15. Fedorov A. I. Frazeologicheskij slovar' russkogo literaturnogoyazyka [Phraseological dictionary of Russian literary language]. M. Astrel: AST. 2008. P.8.
16. Frazeologicheskij slovar' russkogo yazyka - Phraseological dictionary of Russian language / ed. by A. I. Molotkov. M. AST: Astrel. 2001; Fedorov A. I. Frazeologicheskij slovar' russkogo literaturnogo yazyka [Phraseological dictionary of Russian literary language]. M. Astrel: AST. 2008; Zhukov V. P. Slovar' russkih poslovic i pogovorok [Dictionary of Russian proverbs and sayings]. M. Rus. lang. 2002; Zimin V. I. Slovar' tezaurus russkih poslovic, pogovorok i metkih vyrazhenij [Dictionary of thesaurus of Russian proverbs, sayings and apt expressions]. M. ASTPRESS KNIGA. 2008.
17. Frazeologicheskij slovar' russkih govorov Nizhnej Pechory: v 2 t. - Phraseological dictionary of Russian dialects of the Lower Pechora: in 2 vol. / comp. N. A. Stavshina. SPb. Nauka. 2008; Slovar' russkih govorov Nizovoj Pechory: v 2 t. - Dictionary of Russian dialects of Lower Pechora: in 2 volumes / under the editorship of L. A. Ivashko. SPb. Philol. Dep. of St. Petersburg State University. 2003.
18. Shansky N. M., Bobrova T. A. SHkol'nyj ehtimologicheskij slovar' russkogo yazyka: Proiskhozhdenie slov [School etymological dictionary of the Russian language: the origin of the words]. Ed. 4nd, ster. M. Drofa. 2001. P. 84.
19. Mokienko V. M. Op. cit. P. 34.
20. Alefirenko N. F., Semenenko N. N. Op. cit. P. 67.
21. Kobozeva I. M. Lingvisticheskaya semantika [Linguistic semantics]. Ed. 5nd, rev. and add. M. Book house "LIBROKOM". 2012. Pp. 110-111.
22. Apresyan Yu. D. Izbrannye trudy [Selected works. Vol. I. Lexical semantics]. Ed. 2nd, rev. and add. M. School "Languages of Russian culture", Publ. firm "Vostochnaya Literatura" RAS. 1995. Pp. 168-175.
23. Mokienko V. M. Op. cit. Pp. 13-17.
24. Birikh A. K., Mokienko V. M., Stepanova L.I. Russkaya frazeologiya: istoriko ehtimologicheskij slovar' [Russian phraseology: a historical etymological dictionary]. M. Astrel: AST: Khranitel. 2007. P. 750.
25. Mokienko V. M. Zagadki russkoj frazeologii [Mystery of the Russian phraseology]. Ed. 2nd. SPb.: "Avalon", "ABC-klassica". 2007. Pp. 62-64.
26. Birikh A. K., Mokienko V. M., Stepanova L.I. Op. cit. P. 750.
27. Shansky N. M., Bobrova T. A. Op. cit. P. 231.
28. Ibid. P. 222.
29. Chernykh P. J. Istoriko-ehtimologicheskij slovar' sovremennogo russkogo yazyka [Historical and etymological dictionary of modern Russian language: in 2 vol.] Vol. I. M. Rus. yaz. Media. 2007. P. 617.
30. Birikh A. K., Mokienko. M., Stepanova L. I. Op. cit. P. 525.
31. Ibid. P. 508.
32. Melerowicz A. M., Mokienko V. M. Frazeologizmy v russkoj rechi: slovar': ok. 1000 edinic [Idioms in the Russian language: the dictionary: approx. 1000 units]. Ed. 2nd, ster. M. Russian dictionaries: Astrel: AST 2005. Pp. 472-474.
33. Birikh A. K., Mokienko. M., Stepanova L. I. Op. cit. P. 586.
УДК 821.111.09
М. А. Шушпанова
Ирония в неовикторианском романе А. С. Байетт «Обладать»
А. С. Байетт в неовикторианском романе «Обладать» использует иронию для обличения нравов и характеров XX в. Объектом авторской сатиры стали современные литературоведческие теории и их приверженцы, чье стремление любой ценой совершить научное открытие перерастает в болезненную одержимость объектом изучения. Писательница создает карикатурные, трагикомичные образы филологов, опирающихся в своей работе на ложные представления о викторианских писателях Рандольфе Падубе и Кристабель Ла Мотт. В главах, посвященных XIX в., отсутствует насмешка автора: викторианцы умеют чувствовать и любить. Это постигают главные герои современного уровня повествования, Роланд Митчелл и Мод Бейли, которые вплотную приблизились к разгадкам прошлого столетия и открыли для себя основные жизненные ценности - любовь и творчество. Иронично изображенные в начале романа как представители академических кругов, в финале они становятся духовно ближе к благородным и возвышенным натурам XIX в.
In the neo-Victorian novel "Possession" A. S. Byatt uses irony for accusation of customs and characters of the XX century. Modern literary theories and their adherents is the object of author's satire. The aspiration of academics at any cost to make a discovery develops into painful obsession object of studying. The writer creates ludicrous, tragicomic images of philologists which rely in the work on false ideas about Victorian writers, Randolph Ash and
© Шушпанова М. А., 2016 82
Christabel LaMotte. In chapters about the XIX century there is no author's a sneer because Victorians are able to feel and love. It is comprehended by the main heroes of modern level of a narration, Roland Michell and Maud Bailey. They closely came nearer to solutions of last century and opened for themselves the main vital values - love and creativity. At the beginning of the novel they are ironically represented as representatives of the academic circles, but in the final they become spiritually closer to noble and sublime natures of the XIX century.
Ключевые слова: «Обладать», А. С. Байетт, викторианство, неовикторианский роман, ирония, сатира, пародия.
Keywords: Possession, A. S. Byatt, Victorianism, neo-Victorian novel, irony, satire, parody.
Появление в 60-х гг. XX в. неовикторианских романов, первые образцы которых - «Женщина французского лейтенанта» Дж. Фаулза и «Антуанетта» Дж. Рис, стало закономерным для постмодернизма, часто обращающегося к традициям и ценностям прошедших эпох с целью их отрицания.
Как отмечает Ю. С. Скороходько, этот жанр - «модификация историографического метаро-мана» [1]. Понятие «историография» означает сближение истории и литературы. В неовикторианском романе этот синтез выражается в следующей идее: историк не может претендовать на полную объективность понимания и правдивость образа Англии XIX в., поэтому ничто не мешает писателю высказать свою версию происходивших когда-то событий, и она может быть ближе к истине, чем уже существующие.
Одни авторы, в числе которых Дж. Фаулз, «переписывали» историю Англии с целью показать, что не ищут в викторианстве идеалов. Другие же использовали диалогическую связь между девятнадцатым столетием и современностью для того, чтобы раскрыть идеологическую и духовную несостоятельность последней. К писателям этой группы принадлежит А. С. Байетт, неовикторианский роман «Обладать» которой увидел свет в 1990 г.
Исследователи, занимающиеся различными аспектами творчества А. С. Байетт, сходятся во мнении, что в этом произведении она пересматривает основные способы постмодернистского познания мира и что в первую очередь изменяет характер иронии, объектом которой у нее становится XX в.
Англоязычные филологи рассмотрели некоторые вопросы, связанные со спецификой переосмысления иронии в романе А. Байетт «Обладать». Так, А. Бертольди отмечает, что объект иронии писательницы - современные литературоведы: «...по сути, персонажами, являющимися целью иронии и сарказма в романе, стали Собрайл и Леонора Стерн, два выдающихся примера "биографического хищения" (biographical (mis-) appropriation)» [2]. Речь идет о том, что научные интересы романных филологов ограничиваются изучением личной жизни викторианских поэтов, но не их творчества. Более того, фанатичное стремление любой ценой узнать интимные подробности о судьбах Р. Падуба и К. Ла Мотт, одержимость их биографиями становятся смыслом существования для Мортимера и Леоноры, «биографических хищников». А. Бертольди также обращает внимание на то, что автор не перестает вести постмодернистскую игру со своими героями даже в конце романа: «<...> Байетт использует другую традиционную особенность романтизма и создает "счастливый конец" для современных героев, но, опять же, по иронии судьбы она играет с ними: читатель, убежденный, что наступил конец истории, чрезмерно удивлен "Постскриптумом" писательницы» [3].
Американский исследователь Д. Биррер, занимающийся изучением связей между литературной критикой и собственно литературой, рассматривает роман «Обладать» как метакритиче-ский и оправдывает использование здесь иронии: «.пародии Байетт в "Обладать" на научное сообщество и на легко узнаваемые критические и теоретические стратегии (например, очевидно влияние французского феминизма на Леонору Стерн) были как воспеты, так и осуждены учеными во всем мире <...>. Но хотя сатира Байетт кажется убийственной, концепция пародии Хатчеон подсказывает, что она не обязательно негативна; скорее, пародия создает пространство для критического осмысления» [4].
Представленное в ироническом свете направление феминизма заинтересовало и К. Фран-кена. Он отмечает, что «сатира в портрете Леоноры Стерн в действительности направлена на <...> феминистскую литературную критику очень специфического типа: в характеристике записей Леоноры рассказчик высмеивает идеи Люси Иригарэ, французского философа, занятого тендерными проблемами <...>. Каждый может найти в романе самый очевидный пример сатирического подхода к Леоноре в описании ее анализа поэмы ла Мотт "Фея Мелюзина". Прочтение Леонорой произведения ла Мотт содержит прямые ссылки на "Этот не одинокий секс" Иригарэ и поэтому может быть рассмотрено как форма пастиша» [5]. К. Франкен высказывает мысль о том, что в
83
А. С. Байетт как бы борются писатель, «чувствующий, что находится под угрозой постструктурализма и феминизма, и критик, который признает уместность современных литературных теорий» [6]. Автор «строит феминистскую литературную критику в виде монолитного блока, чтобы защитить идею писателя как личности, которая должна быть оригинальной, в отличие от литературных теоретиков, "как попугаи" повторяющих друг друга» [7]. Этому писательскому замыслу служит прием оппозиций, необходимый для построения повествования. К. Франкен в качестве примеров приводит следующие противоположности, которыми оперирует А. Байетт: это различия «между поэтами XIX века и современными учеными; между жадным и любопытным викторианским мужским воображением и критичным умом XX века, вдохновленным другими способами мышления, такими, как деконструктивизм и феминизм» [8].
М. Полвинен также подчеркивает, что ирония писательницы направлена на представителей современного научного сообщества и сатира является одним из двигателей повествования: «В "Обладать" Байетт беспощадно пародирует тех литературных теоретиков, которые видят язык и литературу как ссылающиеся друг на друга системы, и "беспрепятственное любопытство" к "вещам помимо литературы" <...> питает сюжет романа» [9].
О причинах неодобрительного отношения к современному литературоведению А. Байетт пишет следующее: «Современная критика сильна и навязывает собственные повествования и приоритеты литературному сочинительству, которое использует в качестве сырья, источника или отправной точки. <...> Или может энергично играть со словами писателя, вставлять свои собственные каламбурные значения» [10]. Такая обеспокоенность писательницы, как отмечает А. Уильямсон, доказывает, что «в "Обладать" фигуры Леоноры Стерн, Фергуса Вулффа и Джеймса Аспидса, основных целей сатиры А. Байетт, являются чрезвычайно серьезным предупреждением об опасности» [11].
В отечественном литературоведении, в котором роман «Обладать» до сих пор комплексно не изучен, об иронии А. Байетт встречаются лишь отдельные упоминания. Так, О. А. Толстых, доказывающая, что манера диалога писательницы с предшествующим поколением является реконструирующей, пишет: «Романы Байетт отнюдь не являются "упреком викторианской эпохе" (Дж. Фаулз), не пытаются подвергнуть сомнению ценность викторианского романа и переписать его с присущей постмодернистам долей иронии» [12]. Я. С. Гребенчук, ссылаясь на работы зарубежных исследователей, утверждает, что «некоторая доля иронии присутствует и в изображении викторианского века, так как Байетт лишь имитирует, пытается воссоздать его <...>. Но даже если это пародия, то без высмеивания» [13]. А. С. Стовба подчеркивает, что в романе «используется ирония, игра с традицией, пародия, интертекстуальность, метатекстуальность для того, чтобы вскрыть противоречия, лежащие в основе викторианской ментальности, создать новое прочтение эпохи» [14], а отнюдь не обесценить Англию девятнадцатого столетия в глазах современников. Н. А. Антонова, исследуя влияние философии Дж. Вико на творчество А. С. Байетт, делает вывод: «Английская писательница считает, что современные ученые - люди "века иронии" - должны избавиться от свойственной им рефлексии, отказаться от умственного освоения реальности и через фантазию проникнуть в память прошлого» [15].
В большинстве работ, посвященных роману «Обладать», литературоведы, таким образом, не останавливаются на проблеме использования иронии писательницей, а лишь отмечают наличие сатиры в тексте. Однако тот факт, что А. Байетт видоизменяет характер иронии в рамках постмодернистского произведения и, вопреки установкам этого направления, помещает на место объекта высмеивания современную эпоху, представляет особый интерес. Такой подход писательницы к осмыслению истории особенно наглядно свидетельствует о том, что на рубеже XX-XXI столетий возникли различные модификации постмодернистского романа.
Говоря об обновленной в XX в. концепции истории, отметим, что об этом писал У. Эко: «.раз уж прошлое невозможно уничтожить <...>, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности» [16]. Так было введено понятие игры - одно из самых важных в постмодернистской философии: «.в системе постмодернизма можно участвовать в игре, даже не понимая ее <...>. В этом отличительное свойство <...> иронического творчества» [17]. Игра порождает принцип иронии, пародии в современной культуре - принцип, который видоизменяется с течением времени.
Ирония «является выражением насмешки посредством иносказания», это «хула и противоречие под маской одобрения и согласия» [18]. По М. А. Можейко, ирония - «высмеивание <...> некой реальности», «проба этой реальности на прочность» [19]. Постмодернисты по-своему интерпретировали понятие иронии, поставив на место «некой реальности» исторически определенное прошлое. Реа-лизовываясь в различных формах (пародии, гиперболе, парадоксе и т. д.), ирония позволяет современным писателям приблизиться к пониманию реальности, вместе с тем от нее отрекаясь. «Иронии-ческое высказывание» - это «как маленькая игра в называние объекта, игра в имена» [20]. 84
В последнее десятилетие XX в. мы наблюдаем изменение этого объекта в постмодернистской литературе, что отражено, в частности, в романе А. С. Байетт, действие которого развивается в двух эпохах - викторианской и современной.
Главными героями девятнадцатого столетия являются выдуманные писательницей поэты, имеющие своих прототипов: Рандольф Падуб - Роберта Браунинга, Кристабель ла Мотт - Эмили Дикинсон и Кристину Россетти. Несмотря на то, что вымышленные герои схожи внешне, по манере письма и темам произведений с реально существовавшими авторами, пародийными персонажами, если подразумевать под этим ироническое копирование, их не назовешь. Фантазируя на тему викторианской истории любви и творчества, А. Байетт скорее любуется созданными ею поэтами, они становятся смыслом жизни для изображенных в романе исследователей конца XX в., к которым писательница относится иронично.
Профессор Аспидс, вот уже двадцать семь лет занимающийся подготовкой Полного собрания сочинений Падуба, замечает, что профессиональное полностью поглощает личное в человеке: «...все мысли - о чужих мыслях, все труды - ради чужих трудов» [21]. Показательно то, что Ас-пидс сравнивает себя с натуралистом, который копается в «извержениях совиного желудка, пытаясь восстановить облик мертвой землеройки или слепозмейки» [22]. Здесь А. Байетт использует одну из форм иронии - парадокс. Казалось бы, Аспидс, несмотря на его фанатичность и безмерную преданность своему делу, должен восприниматься как ученый с большой буквы. Однако вместо этого автор романа «Обладать» намеренно принижает его, сравнивая литературоведческие занятия с расчленением совы и копанием в ее внутренностях.
В вопросе отношений между исследователем и объектом познания Падуб выглядит куда привлекательнее, чем Аспидс. Поэт занимается изучением окружающей природы, при этом стиль его научных поисков сильно отличается от методов Аспидса. Его интересует сущность мироздания, а в письмах к жене наряду с впечатлениями от наблюдений за живыми организмами есть и исторические экскурсы, и философские размышления. В этих посланиях нет насмешки автора романа: «Мы, дорогая моя, фаустовское поколение: все стремимся познать такое, что человеку познать, может быть, и не дано» [23]. Рядом с викторианским писателем образ Аспидса приобретает гротесковые очертания и демонический ореол. Писательница сравнивает его с Нидхеггом, «аспидночешуйным гадом», «вгрызающимся» в творчество Р. Падуба, который наделяется чертами архетипа Мирового дерева.
В своих письмах, отправленных жене во время поездки в Йоркшир, Падуб предстает как искатель истины об окружающей действительности, наблюдательный и вдумчивый исследователь жизни. Однако Мортимер Собрайл, современный ученый в романе, описывает его путешествие так, что мысль о благих стремлениях поэта уничтожается в сознании читателя: «он деловито резал на части щупальца гидры и <...> насильно вживлял в них полипы» [24]; «столкнулся с тем, что можно огрубленно считать типичным "кризисом среднего возраста"» [25]. Субъективизм Со-брайла в суждениях и очевидное влияние на него (как и на многих его современников) учения З. Фрейда не позволяют говорить о какой-либо компетентности Мортимера как литературоведа. А. Байетт комментирует труд Собрайла так: «Изо всей этой писанины Мод интуитивно вывела кое-что ужасное о воображении самого Собрайла. Собрайл <...> не давал "субъекту повествования" вырасти ни на дюйм выше его, Собрайла» [26]. Для того, чтобы написать книгу «Великий чревовещатель», представляющую собой биографию Р. Падуба, Мортимер предпринял путешествие по тем местам, которые посещал сам поэт. А. Байетт, с сарказмом называя итоговое сочинение Собрайла «писаниной», сводит «на нет» все его труды.
Е. В. Зброжек отмечает, что в XIX в. «огромное значение придавалось материальным ценностям, обладанию вещами» [27]. А. Байетт, описывая викторианскую эпоху, акцентирует внимание на романтической линии, и если вводит мотив одержимости, то в контексте либо любовной связи поэтов (страсть как стремление обладать друг другом), либо отношения ученого к объекту исследования (Падуб и его тяга к естественным наукам). На современном же уровне повествования мотив обладания вещами повторяется постоянно. И здесь именно Собрайл становится носителем идеи одержимости материальным. Тяга героя к приобретению личных вещей викторианского поэта часто доходит до крайности. Во время путешествия по следам писателя Мортимер испытывает постоянный дискомфорт, однако его это не останавливает: «.пил отвратительное на вкус теплое темное пиво, ел неудобоваримую тушеную шею барашка, жевал, давясь, рагу из требухи» [28]. «Собиратель» понимает, что Рандольф завладел его мыслями и жизнью: «.ощущал, что сам он никто» [29]. Как личность Собрайл уже давно мертв, даже его машина напоминает «этакий быстроходный катафалк» [30].
Потеря индивидуальности становится личной трагедией для Беатрисы Пуховер. Если окружающие вспоминали о ней, то непременно сравнивая с чем-то: «Мортимеру Собрайлу <... > она
85
представлялась кэрролловской Белой Овцой <...>. Аспидс в сердцах сравнивал её с жирным, белеющим в темноте пауком» [31]. А. Байетт описывает Пуховер не без иронии: «.в своей конурке с бумагами Эллен Падуб она ощущала, как живая тяжесть грудей, укрытая в шерстяном тепле, трется о край стола» [32]. Однако Беатриса занимается изучением личной переписки и дневников Эллен только из-за своей тщательно скрываемой симпатии к Падубу. Он представляется ей рыцарем, который завораживающе говорит о любви своей даме сердца. Пуховер понимает, что в окружающем ее мире услышать такие признания не от кого: слишком отличается современность от викторианской эпохи. Поэтому она полностью погружается в прошлое, изучая жизнь людей девятнадцатого столетия.
В образе Леоноры Стерн А. Байетт воплотила феминистские идеи и американскую экстравагантность, доходящую до крайности. Очевидно отношение писательницы к феминизму, пытающемуся все объяснить с помощью физиологии: «Весь человеческий язык - во всем его многообразии - сводится к женскому языку» [33]. Примечательны и названия глав в книге американского литературоведа: «"От Грота Венеры к Бесплодной пустоши", "Женские ландшафты, девственные воды, непроницаемые поверхности"» [34]. Труды Стерн полны однозначных определений, мало относящихся к филологии: «негенитальная образность», «недифференцированный эротизм», «эрогенная зона».
Леонора посвятила много лет изучению творчества ла Мотт, которую феминистки считали женщиной нетрадиционной сексуальной ориентации, и анализировала ее произведения в таком контексте. Но, по иронии судьбы, жертвами которой стали все исследователи в романе, в ходе филологического расследования выяснилось, что Ла Мотт была в чувственно-поэтических отношениях с мужчиной.
Е. В. Зброжек, рассматривающий викторианство в контексте культуры современности, отмечает, что «в это время именно в Великобритании зарождается феминистское движение, а женский образ жизни становится одной из наиболее острых проблем той эпохи» [35]. Желание женщин XIX в. (в романе - Кристабель и Бланш) жить и творить, не позволяя вмешиваться внешним обстоятельствам, превращается у последующего поколения в навязчивую идею о равноправии полов. И это оказывает влияние даже на науку, например литературоведческие исследования Стерн перерастают в банальные и ложные биографии поэтесс прошлого столетия.
Если в образе Леоноры А. Байетт разоблачает несостоятельность феминистских взглядов, то Фергус Вулфф в романе - это пародия на теоретиков-деконструктивистов. «Дитя шестидесятых» [36], он занимается литературой, объясняя все с помощью «текстуальности и сексуальности» [37]. Об этом же говорят названия его работ - таких, как «"Сексуально активный кастрат: эгофаллоцентрическая структурация гермафродитических персонажей Бальзака"» [38]. Бейли во время романа с Вулффом было нелегко, потому что тот зачастую начинал вести себя слишком вызывающе: «.он с утра пораньше цитировал Фрейда. "Анализ конечный и бесконечный", вставал очень рано. Встанет и начнет гарцевать по квартире - нагишом - и выкрикивать длинные цитаты» [39].
Объектом иронии А. Байетт становятся не только литературоведы, но и современные аристократы - в лице, например, Джорджа Бейли, родственника Кристабель, о котором говорят, что он «нелюдим» [40], «речь его напоминала отрывистый лай» [41]. Писательница иронична по отношению к своему персонажу потому, что он потерял внутреннюю связь с родственниками, в нем отсутствует почтительность не только к современникам, но и к своим предкам: о Кристабель он отзывается как о «блажной сказочнице» [42]. Личная переписка ла Мотт представляет для него только материальную ценность, но никак не культурную. Поэтому при первой встрече с ним в душе у Роланда, человека далеко не аристократического происхождения, «шевельнулась глухая сословная неприязнь: на всем облике сэра Джорджа лежал отпечаток его касты, доведенный до карикатурности» [43].
Иначе изображены в романе Мод и Роланд. Митчелл с первых страниц романа предстает как скромный и не слишком одаренный исследователь, которому из-за отсутствия денег приходится жить в плохих условиях: «.через некоторое время они заметили на потолке в кухне и в ванной сырые пятна. Роланд потрогал их пальцем, понюхал его и уловил отчетливый запах кошачьей мочи» [44]. И все это происходит именно в доме «викторианских времен» [45]: комичная деталь о загаженном кошками потолке ведет к трагическому выводу об отсутствии связи между прошлым и настоящим.
Если Роланд становится жертвой жизненных обстоятельств, то Мод - тех взглядов, носителем которых она сама является. Трагикомично показано ее отношение к работе: «Мод на всякую угрозу душевному спокойствию отвечала тем, что принималась работать еще четче. Схватить -систематизировать - разобраться» [46]. 86
Но Митчелл и Бейли только внешне принадлежат к XX в. Работая над письмами викториан-цев, духовно они становятся близки их эпохе. Мод пересматривает свои взгляды и отходит от феминистских идей: «.иногда я жалею, что не подалась в геологию» [47]. Перед исследователем вдруг обнажается все несовершенство современников: «.вспомнилась исступленность Леоноры, ерничество Фергуса, вся направленность и пафос литературоведения XX века» [48]. Мод обращается к девятнадцатому столетию еще и потому, что для нее, в отличие от сэра Джорджа Бейли, сохранилась связь времен. Она хорошо знает историю своей семьи и ценит предков, не расстается с брошью, которую называет семейным достоянием. К тому же в конце романа раскрывается, что Кристабель - родственница Бейли, и их внешнее сходство сразу становится объяснимым.
Роланд же оказывается близок викторианской эпохе тогда, когда вдруг находит в себе поэтический дар: «.слова являлись из неведомого колодца в душе; те списки, что заносил он давеча на бумагу, превратились в стихи» [49]. Вчерашний исследователь сам становится творцом, происходит эволюция героя в духе романа воспитания.
Роланд и Мод делают вывод: настоящее поколение нездорово, оно потеряло чувство связи времен и во главу ставит преходящие ценности. Е. В. Зброжек отмечает, что в XIX в. «слово "любовь" табуировалось полностью» [50]. Согласно А. Байетт, эта установка повторилась и в следующем столетии. Ее герои с грустью и иронией говорят о действительности: «Мы никогда не произносим слово "Любовь" - в самом понятии нам чудится некое сомнительное идейное построение» [51].
Игра между писателем, героями и читателем, существующая на уровне сопоставления прошлого и настоящего, проявляется и в последней главе романа «Постскриптум». История о встрече Падуба с дочерью, рассказанная здесь, остается неизвестной и литературоведам, и Кристабель. А. Байетт проводит идею о том, что прошлое нельзя постичь до конца, к объективной истине можно только приблизиться. Ирония в финале романа не явна, но, тем не менее, очевидна: история непостижима, какие бы научные теории к ней ни применяли.
Таким образом, в романе «Обладать» А. С. Байетт использует иронию не для ниспровержения предшествующей эпохи и выступает не как представительница XX в., а, скорее, как «постмодернистская викторианка». Герои-литературоведы в романе - карикатурные персонажи, жизни которых тесно переплелись с объектами их изучения. Однако все исследователи - жертвы иронии судьбы: их литературоведческие труды основаны на ложных представлениях о XIX в., а потому не имеют ценности. Конфликтные отношения между учеными противопоставлены викторианскому миру, где царствовали взаимоуважение и дружелюбие. А. С. Байетт ностальгирует по прошедшему столетию и с обеспокоенностью смотрит на современность. Выход из сложившегося кризиса писательница видит в создании гуманного и внимательного к окружающему пространству общества. Так, Роланд и Мод, чья история развивается параллельно линии поэтов XIX в., проходят путь эволюции. И он, как это ни парадоксально, ведет не от настоящего к будущему, а от современности к прошлому. Именно викторианская эпоха становится для них, как и для самой А. Байетт, эталоном человеческих отношений, где любовь и творчество важнее всего остального.
Примечания
1. Скороходько Ю. С. Особенности развития английского неовикторианского романа || Вопросы русской литературы: межвуз. науч. сб. Симферополь, 2012. С. 198.
2. Bertoldi A. "Literary Critics Make Natural Detectives"? Intertextuality and Intratextuality in A. S. Byatt's Possession: corso di Laurea in Lingue e Letterature Straniere. Padova, 2011I2012. P. 114.
3. Ibid. P. 23.
4. Birrer D. A. Metacritical fictions: post-war literature meets academic culture : a dissertation submitted in partial fulfillment of the requirements for the degree of doctor of philosophy. Washington, 2001. P. 3б.
5. Franken Ch. A. S. Byatt: art, authorship, creativity. New York: Palgrave Macmillan, 2001. Pp. 89-90.
6. Ibid. P. 91.
7. Ibid.
8. Ibid.
9. Polvinen M. Habitable worlds and literary voices: A. S. Byatt's "Possession" as self-conscious realism [Electronic resource] II The Electronic Journal of the Department of English at the University of Helsinki. 2004. Vol. 3. URL: http:IIblogs.helsinki.fiIhes-engIvolumesIvolume-3-special-issue-on-literary-studiesIhabitable-worlds-and- literary-voices-as-byatts-possession-as-self-conscious-realism-merja-polvinen, свободный.
10. Byatt A. S. On histories and stories: selected essays. London: Chatto & Windus, 2000. P. 45.
11. Williamson A. "The dead man touch'd me from the past": reading as mourning, mourning as reading in A. S. Byatt's "The Conjugial Angel" II Neo-victorian studies. Swansea, 2008. Vol. 1:1. P. 132.
12. Толстых О. А. Английский постмодернистский роман конца XX века и викторианская литература: интертекстуальный диалог (на материале романов А. С. Байетт и Д. Лоджа): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2008. С. 13.
13. Гребенчук Я. С. Проблема «филологического романа» в английской литературе («Попугай Флобера» Дж. Барнса, «Чаттертон» П. Акройда, «Одержимость» А. Байетт): дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 2008. С. 66-67.
14. Стовба А. С. Жанровое своеобразие и традиции развития английского постмодернистского романа к. XX - н. XXI в. // Вестник Харьковского государственного университета. 2013. № 1048. Сер.: Филология. Вып. 67. URL: http://dspace.univer.kharkov.Ua/bitstream/123456789/8523/2/Stovba20A.pdf, свободный.
15. Антонова Н. А. Полистилистика романа А. С. Байетт «Обладание»: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 2008. С. 18.
16. Эко У. Заметки на полях «Имени розы» / пер. с итал. Е. Костюкович. СПб.: Симпозиум, 2007. С. 77.
17. Там же. С. 78.
18. Шпагин П. И. Ирония // Краткая литературная энциклопедия. URL: http://feb-web.ru/feb/kle/ kle-abc/default.asp, свободный.
19. Можейко М. А. Ирония // Новейший философский словарь. URL: http://www.philosophi-terms.ru/ word/8F, свободный.
20. Рымарь Н. Т. Ирония и мимезис: к проблеме художественного языка XX века // Ирония и пародия: межвуз. сб. науч. статей. Самара, 2004. С. 4.
21. Байетт А. Обладать / пер. с англ. В. К. Ланчикова, Д. В. Псурцева. М.: Гелеос, 2004. С. 42.
22. Там же. С. 43.
23. Там же. С. 273.
24. Там же. С. 314.
25. Там же. С. 315.
26. Там же. С. 316.
27. Зброжек Е. В. Викторианство в контексте культуры современности // Известия Уральского государственного университета. 2005. № 35. С. 33.
28. Байетт А. Указ. соч. С. 137.
29. Там же. С. 126.
30. Там же. С. 125.
31. Там же. С. 143.
32. Там же. С. 148.
33. Там же. С. 320.
34. Там же. С. 306.
35. Зброжек Е. В. Указ. соч. С. 40.
36. Байетт А. Указ. соч. С. 46.
37. Там же. С. 49.
38. Там же. С. 77.
39. Там же. С. 343-344.
40. Там же. С. 75.
41. Там же. С. 97.
42. Там же. С. 102.
43. Там же. С. 97-98.
44. Там же. С. 31.
45. Там же. С. 18.
46. Там же. С. 170.
47. Там же. С. 281.
48. Там же.
49. Там же. С. 593.
50. Зброжек Е. В. Указ. соч. С. 42.
51. Байетт А. Указ. соч. С. 338.
Notes
1. Skorokhod'ko, Yu. S. Osobennosti razvitiya angliyskogo neoviktorianskogo romana [Features of development of the English neo-Victorian novel] // Voprosy russkoy literatury [Questions of Russian literature]. Simferopol', 2012. P. 198.
2. Bertoldi, A. "Literary Critics Make Natural Detectives"? Intertextuality and Intratextuality in A. S. Byatt's Possession : corso di Laurea in Lingue e Letterature Straniere. Padova, 2011/2012. P. 114.
3. Ibid. P. 23.
4. Birrer, D. A. Metacritical fictions: post-war literature meets academic culture : a dissertation submitted in partial fulfillment of the requirements for the degree of doctor of philosophy. Washington, 2001. P. 36.
5. Franken, Ch. A. S. Byatt: art, authorship, creativity. New York : Palgrave Macmillan, 2001. Pp. 89-90.
6. Ibid. P. 91.
7. Ibid.
8. Ibid.
9. Polvinen, M. Habitable worlds and literary voices: A. S. Byatt's "Possession" as self-conscious realism [Electronic resource] // The Electronic Journal of the Department of English at the University of Helsinki. 2004.
Volume 3. URL: http://blogs.helsinki.fi/hes-eng/volumes/volume-3-special-issue-on-literary-studies/habitable-worlds- and-literary-voices-as-byatts-possession-as-self-conscious-realism-merja-polvinen, free.
10. Byatt, A. S. On histories and stories: selected essays. London : Chatto & Windus, 2000. P. 45.
11. Williamson, A. "The dead man touch'd me from the past": reading as mourning, mourning as reading in A. S. Byatt's "The Conjugial Angel" // Neo-victorian studies. Swansea, 2008. Volume 1:1. P. 132.
12. Tolstykh, O. A. Angliyskiy postmodernistskiy roman kontsa XX veka i viktorianskaya literatura: intertekstual'nyy dialog (na materiale romanov A. S. Bayett i D. Lodzha) [English postmodernist novel of the end of the XX century and Victorian literature: intertextual dialogue (on the material of novels by A. S. Byatt and by D. Lodge)] : avtoref. diss. ... kand. filol. nauk. Ekaterinburg, 2008. P. 13.
13. Grebenchuk, Ya. S. Problema "filologicheskogo romana" v angliyskoy literature ("Popugay Flobera" Dzh. Barnsa, "Chatterton" P. Akroyda, "Oderzhimost'" A. Bayett) [The problem of philological novel in English literature ("Flaubert's Parrot" by J. Barnes, "Chatterton" by P. Ackroyd, "Possession" by A. Byatt)] : dis. ... kand. filol. nauk. Voronezh, 2008. Pp. 66-67.
14. Stovba, A. S. Zhanrovoe svoeobrazie i traditsii razvitiya angliyskogo postmodernistskogo romana k. XX -n. XXI v. [Genre specific and main tendencies of the English postmodernist novel of the XX-XXI century] [Electronic resource] // Vestnik Khar'kovskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of the Kharkov State University]. 2013. № 1048. Ser.: Philology. Vol. 67. URL: http://dspace.univer.kharkov.ua/bitstream/123456789/8523/2/ Stovba%20A.%20A.pdf, free.
15. Antonova, N. A. Polistilistika romana A. S. Bayett "Obladanie" [The polystylistics of the A. S. Byatt's novel "Possession"] : avtoref. diss. ... kand. filol. nauk. Voronezh, 2008. P. 18.
16. Eko, U. Zametki na polyakh "Imeni rozy" [Postscript to "The Name of the rose"] / per. s ital. E. Kostyukovich. Saint Petersburg : Simpozium, 2007. P. 77.
17. Ibid. P. 78.
18. Shpagin, P. I. Ironiya [Irony] [Electronic resource] // Kratkaya literaturnaya entsiklopediya [Short literary encyclopedia]. URL: http://feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/default.asp, free.
19. Mozheyko, M. A. Ironiya [Irony] [Electronic resource] // Noveyshiy filosofskiy slovar' [The latest philosophical dictionary]. URL: http://www.philosophi-terms.ru free.
20. Rymar', N. T. Ironiya i mimezis: k probleme khudozhestvennogo yazyka XX veka [Irony and mimesis: to a problem of art language of the XX century] // Ironiya i parodiya [Irony and parody]. Samara, 2004. P. 4.
21. Bayett, A. Obladat' [Possession] / per. s angl. V. K. Lanchikova, D. V. Psurtseva. Moscow : Geleos, 2004. P. 42.
22. Ibid. P. 43.
23. Ibid. P. 273.
24. Ibid. P. 314.
25. Ibid. P. 315.
26. Ibid. P. 316.
27. Zbrozhek, E. V. Viktorianstvo v kontekste kul'tury sovremennosti [Victorianism in the context of the culture of contemporaneity] // Izvestiya Ural'skogo gosudarstvennogo universiteta [The News of the Ural State University]. 2005. № 35. P. 33.
28. Bayett, A. Op. cit. P. 137.
29. Ibid. P. 126.
30. Ibid. P. 125.
31. Ibid. P. 143.
32. Ibid. P. 148.
33. Ibid. P. 320.
34. Ibid. P. 306.
35. Zbrozhek, E. V. Op. cit. P. 40.
36. Bayett, A. Op. cit. P. 46.
37. Ibid. P. 49.
38. Ibid. P. 77.
39. Ibid. Pp. 343-344.
40. Ibid. P. 75.
41. Ibid. P. 97.
42. Ibid. P. 102.
43. Ibid. Pp. 97-98.
44. Ibid. P. 31.
45. Ibid. P. 18.
46. Ibid. P. 170.
47. Ibid. P. 281.
48. Ibid.
49. Ibid. P. 593.
50. Zbrozhek, E. V. Op. cit. P. 42.
51. Bayett, A. Op. cit. P. 338.
