CC BY
75
Общественные и гуманитарные науки
• ••
43
УДК 82
ИРОНИЧЕСКИЙ МОДУС В СВЕТЕ АКСИОЛОГИИ THE IRONIC MODUS IN THE LIGHT OF AXIOLOGY
© 2014 Ахмедов А. Х.
Дагестанский государственный педагогический университет
© 2014 Akhmedov А. Kh. Dagestan State Pedagogical University
Резюме. В настоящей статье анализируется аксиологический статус иронического модуса в современном литературоведении. Автор статьи обосновывает тезис: сегодня в сознании гуманитариев господствует телеологическое смешение эстетических и неэстетических переживаний, и, как следствие этого, в литературоведческой практике нет адекватного понимания аксиологической функции иронического модуса художественности.
Abstract. The author of the article analyzes the axiological status of the ironic modus in the modern literary criticism. He substantiates the thesis: today in the minds of scholars dominates teleological mixture of aesthetic and unaesthetic experiences, and, as a consequence, in the literary practice, there is no adequate understanding of the axiological function of the ironic modus of the artistry.
Rezjume. V nastojashhej stat'e analiziruetsja aksiologicheskij status ironicheskogo modusa v sovremennom lite-raturovedenii. Avtor stat'i obosnovyvaet tezis: na segodnjashnij den' v soznanii gumanitarievgospodstvuet teleologi-cheskoe smeshenie jesteticheskih i nejesteticheskih perezhivanij, i, kak sledstvie jetogo, v literaturovedcheskoj prak-tike net adekvatnogo ponimanija aksiologicheskoj funkcii ironicheskogo modusa hudozhestvennosti.
Ключевые слова: аксиология иронического модуса, телеология иронического модуса, аксиология модусов художественности, телеология модусов художественности, рецепция иронии.
Keywords: ironic modus axiology, ironic modus teleology, artistry modes axiology, artistry modes teleology, reception of irony.
Kljuchevye slova: aksiologija ironicheskogo modusa, teleologija ironicheskogo modusa, aksiologija modusov hudozhestvennosti, teleologija modusov hudozhestvennosti, recepcija ironii.
Необходимость рассмотрения модусов художественности в аксиологическом аспекте назрела давно, в особенности же это касается иронического модуса. Отсутствие интереса исследователей к названной проблеме связано с укоренившимся в сознании не только рядовых реципиентов, но и специалистов-искусствоведов функциональным неразличением эстетических и неэстетических переживаний. Речь идет о том, что, несмотря на понимание их как разных по своей онтологии феноменов, переживания непосредственные, первичные, и переживания, представленные в произведениях искусства, не различаются по телеологии. К примеру, героика, переживаемая читателем повести «Тарас Бульба», и героика, переживаемая человеком в реальной жизненной ситуации, ошибочно рассматриваются как однородные в ценностном отношении явления. Чтобы почувствовать остроту данной проблемы, достаточно задаться вопросом: каково душевное состояние пережившего героику непосредственно и чем оно отличается от состояния читателя «Тараса Бульбы»? Мы полагаем, что переживший героику в непосредственной жизненной ситуации, схожей с изображенной в гоголевской повести, вряд ли справится с той страшной психической травмой, которую он получит, если поступит подобно Тарасу, т. е. во имя исполнения героического долга убьет соб-
ственного сына. Сопереживая героям произведения искусства, читатель никогда подобных травм не получает, наоборот, расстается с ними в состоянии просветленном, духовно очищенном, обозначенном в литературоведении, как известно, термином «катарсис».
Мы разделяем точку зрения В. И. Тюпы, утверждающего, что «аффект скорби - переживание первичное и непосредственное, завладевающее человеком, который от горя может утратить контроль над собой», в то время как «чувство, высказываемое в элегии, сочиненной по поводу этой утраты, - переживание вторичное и опосредованное». Принципиальная разница между ними заключается, по мнению ученого, в том, что «очищение» аффекта скорби в катарсисе эмоциональной рефлексии требует от автора творческого самообладания, одухотворенного овладения своей эмоциональной жизнью» [8. С. 45].
В качестве наглядной иллюстрации к приведенному высказыванию можно рассмотреть, например, рассказ В. М. Шукшина «Горе» [9]. Сюжет этого произведения построен таким образом, что главный его герой оказывается в двух принципиально разных позициях: сначала в позиции стихийно переживающего (т. е. неэстетической), затем - переживающего (а точнее, сопереживающего) в условиях, специально организованных для него другим человеком
44
• • •
Известия ДГПУ, №3, 2014
(т. е. эстетической). Похоронивший три дня назад свою жену, дед Нечай убит горем и никак не может вернуться к обычной жизни, находится, можно сказать, на грани умственного помешательства: постоянно разговаривает с умершей женой и готов наложить на себя руки. Выводит его из этого состояния сосед, дедушка двенадцатилетнего рассказчика, применив исключительно эстетический метод воздействия. Сосед рассказывает историю о том, как во время войны прямо на его руках умер тяжело раненный молодой лейтенант, оказавшийся его сыном.
Эта история, в которой дед Нечай в качестве сопереживающего слушателя занимает уже эстетическую позицию, оказывает катарсическое воздействие не только на него, но и на подрост-ка-рассказчика. Если первоначальное состояние убитого горем человека застает врасплох подростка (растерявшись, он плачет вместе с дедом, так как горе старика заслонило ему вдруг весь мир), то после истории, рассказанной его дедушкой, в душе его, как и у Нечая, воцаряется мир и спокойствие. Свидетельствует об этом и выразительная деталь в финале: рассказчик, «исцеленный» от горя деда Нечая посредством рассказанной его дедушкой истории, снова открыт миру, он замечает торжественный свет луны, льющийся в окно его комнаты. Словом, ценностная разница между неэстетическими и эстетическими переживаниями представлена в данном произведении совершенно прозрачно.
Однако отстаиваемая нами концепция функциональной нетождественности эстетических и неэстетических переживаний не поддерживается большинством гуманитариев, так как в их сознании отсутствует принципиальное ценностное различие между названными категориями переживаний. Следствием этого оказывается подсознательное, как бы аксиоматическое выстраивание ценностной иерархии для различных типов эстетического переживания по той схеме, которая существует в нашем сознании для неэстетических переживаний. Разумеется, при этом более высокий ценностный статус получает героика при сравнении ее как с первично-жизненными ролевыми трагизмом и комизмом, так и внеролевыми идилликой, эле-гизмом, драматизмом и в особенности иронической жизненной позицией.
В силу привычного с древнейших времен синкретического восприятия эстетических и неэстетических переживаний, первое место на иерархической шкале для эстетических переживаний, выстраиваемой по аналогии с ценностной шкалой для неэстетических переживаний, еще на заре функционирования искусства заняли героика и сатира, которые постепенно, в ходе эмансипации личностного начала, вытесняются идилликой и элегизмом. Вторая позиция - также с давних пор - закрепилась за трагизмом для ролевого поведения и соответственно драматизмом для внеролевого. Комизм и особенно ирония воспринимались и продолжают восприниматься как «низкие» модусы, значительно уступающие указанным выше, поэтому иронии, чей ценностный статус в соз-
нании большинства людей ниже и комизма (смех, как принято считать, лечит), выпала роль некой антиценности в моральноэтической сфере человеческого бытия.
Таким образом, актуальность поднятой нами проблемы связана, во-первых, с необходимостью преодолеть ложное представление о функциональной тождественности эстетических и неэстетических переживаний; во-вторых, с необходимостью отказаться от порочной практики ценностной иерархизации модусов художественности.
О важности решения актуализируемой нами проблемы свидетельствуют спорные высказывания известных мыслителей, литературоведов, критиков и писателей XX века. Вот как рассуждает в этой связи, например, А. И. Солженицын, когда анализирует поэзию И. Бродского: «...после Первой Мировой войны ирония как манера взгляда на мир все более захлестывала западных интеллектуалов. До двух третей века многообразные советские заслоны мешали этому потоку захватить и подсоветские умы. С брежневской эпохи перетек начался и к нам, сперва - в сферу частной (или “кухонной”) мысли. Но уже с 80-х годов завидно уверенно возглашается: “ирония - религия нашего века”, она захватывает весь небосклон мировосприятия, затем и самого субъекта. <.>
И мода эта не могла не заполонить Иосифа Бродского, возможно, при очевидной его личной уязвимости, - и как форма самозащиты. Иронию можно назвать сквозной чертой, органической частью его мирочувствия и всеохватным образом поведения, даже бравадно педалируемым (в чем проглядывает и признак беспомощности)» [7].
Если следовать логике Солженицына, то к иронии художник обращается, когда он «лично уязвим», т. е. духовно слаб. И, разумеется, на героику и сатиру способны, по Солженицыну, только духовно стойкие, сильные писатели. Здесь налицо и функциональное отождествление эстетических и неэстетических переживаний, и иерархизация модусов художественности в ценностном плане (однозначное неприятие иронии).
Полагаем, что любому добросовестному исследователю будет нетрудно убедиться в несостоятельности изложенной Солженицыным точки зрения. Мы могли бы показать это на многочисленных примерах сопоставления личностной характеристики писателя и его творчества, но не станем этого делать1, чтобы не отвлечься от главной цели настоящего исследования - анализа ложного представления о функциональной тождественности эстетических и неэстетических переживаний.
Солженицын не одинок в своем моральном осуждении иронического мировосприятия. Солидарную с ним оценку на иронию высказал
1 От одного примера трудно все-таки удержаться: Н. В. Гоголь, личность далеко не героическая, дал в своем творчестве прекрасные образцы героики (повесть «Тарас Бульба») и сатиры (поэма «Мертвые души»).
Общественные и гуманитарные науки
45
• ••
еще в начале XX века Александр Блок в специальной статье «Ирония», где великий поэт также не видит ценностной разницы между иронией как непосредственно-жизненным миро-отношением и ироническим модусом как эстетическим переживанием. Вот что он пишет: «Какая же жизнь, какое творчество, какое дело может возникнуть среди людей, больных "иронией", древней болезнью, все более и более заразительной? <...> И как нам не быть зараженными ею, когда только что прожили мы ужасающий девятнадцатый век, русский девятнадцатый век в частности? Век, который хорошо назван "беспламенным пожаром" у одного поэта; блистательный и погребальный век, который бросил на живое лицо человека глазетовый покров механики, позитивизма и экономического материализма, который похоронил человеческий голос в грохоте машин; металлический век, когда "железный коробок" - поезд железной дороги - обогнал "необгонимую тройку", в которой "Гоголь олицетворял всю Россию", как сказал Глеб Успенский» [1. С. 345].
В рассуждениях Блока жизнь и творчество, реальная железная дорога и образ гоголевской птицы-тройки и т. д. оказываются соизмеримыми в ценностном плане явлениями: иронию в искусстве он рассматривает как болезнь духа, напрямую связанную с недавно пережитым «погребальным» веком.
Итак, и Солженицын, и Блок, однозначно отрицательно оценивая роль иронии в жизни, переносят эту оценку и на эстетическую иронию, т. е. на иронический модус в искусстве. Перед нами наглядная демонстрация телеологического смешения иронии как первичножизненного проявления и иронии как эстетического переживания.
Указанное отождествление эстетических и неэстетических переживаний в ценностном плане является, на наш взгляд, глубоким и хроническим препятствием, не позволяющим адекватно оценить своеобразие творчества того или иного художника слова. В качестве репрезентативного примера можно привести историю восприятия творчества В. В. Набокова современными для него критиками и писателями.
Критик К. Зайцев, анализируя набоковскую «Защиту Лужина» в сопоставлении ее с бунинской «Жизнью Арсеньева», находит корректным сравнивать творчество Набокова и Бунина в ценностном плане: «Сирин - блестящий писатель. <...> Можно было бы систематически, «по статьям» расхваливать достоинства нового произведения. К тому же оно, несомненно, интересно и даже увлекательно - при полном отсутствии занимательной фабулы. Это ли не высший комплимент писателю?
И все же, с каким огромным облегчением закрываете вы книгу, внимательно прочитавши до последней строки. Слава богу, не надо дальше читать этого наводящего гнетущую тоску талантливейшего изображения того, как живут люди, которым нечем и незачем жить. <...>
Какой ужас так видеть жизнь, как ее видит Сирин!
Какое счастье так видеть жизнь, как ее видит Бунин!» [3. С. 15].
Совершенно очевидно, что критик выступает здесь не против Набокова как художника слова (в этом плане писателю воздается должное), а против того типа мировосприятия, который представлен в его творчестве и был бы назван иронией, если бы автор критического отзыва имел цель высказаться терминологически точно. Восторженный отзыв о бунинском произведении вызван, вероятно, тем, что Зайцеву лично близко элегическое мировосприятие, гениально воплощенное в творчестве Бунина и субъективно оцениваемое критиком как высшая эстетическая ценность в искусстве.
Элегизм как основной нерв бунинского творчества, главная особенность и прозы его, и поэзии, не раз отмечается и Набоковым (который, в отличие от К. Зайцева, ясно видит принципиальную разницу между эстетическими и неэстетическими переживаниями), например: «...прекрасным для Бунина является «преходящее» (поэтому столько у него стихов, посвященных гробницам, развалинам, пустыням.). Воскликнув: «О, миг счастливый!», он добавляет: «О, миг обманный!». <...> Казалось бы, что такое глубокое ощущение преходящего должно породить чувство безмерной печали. Но тоска больших поэтов - счастливая тоска. Ветром счастья веет от стихов Бунина.» [5. С. 29].
Негативно оценил К. Зайцев и другое произведение Набокова - роман «Король, дама, валет», сопоставив его с романами Эльзы Триоле «Защитный цвет» и Мариенгофа «Циники»: «Все эти три книги написаны так, что, прочтя их, естественно ставится вопрос: если жизнь такова, как она описывается этими писателями, то вообще, зачем жить? <.> Герои Сирина - «человекоподобные». Они физиологически подобны людям, но жуть, исходящая от книги Сирина, именно определяется тем, что это именно лишь подобия людей, более страшные, чем механические гомункулусы. Люди как люди, но только без души. Страшный, фантастический гротеск, написанный внешней манерой изощренного реализма» [4. С. 10-11].
Осуждая набоковский роман, критик, между тем, постигает его подлинную эстетическую сущность, не прибегая к термину «ирония», но называя одно из типичных художественных средств («фантастический гротеск») воплощения иронического мироотношения в литература
Обратимся к некоторым типичным современным интерпретациям иронического мироотношения. Преподаватель Московской Духовной Академии и автор шеститомной монографии «Православие и русская литература» М. М. Дунаев утверждает: «Цель иронии одна: представить жизнь безобразной. Лишить человека сознавания в себе образа Божия. Это есть составная часть той единой задачи, которая решается врагом на протяжении всей истории со времен Адама» [2. С. 767].
Апологетом (но уже со знаком плюс) по отношению к иронии выступает и Е. А. Петрова, которая в своей работе «Ирония как феномен
46
• • •
Известия ДГПУ, №3, 2014
культуры» закрепляет за иронией метафизическую сверхзадачу: «она ... как бы ведет реальность, мир и человека к Абсолюту. И в этом смысле ирония выполняет задачу, поставленную не Дьяволом, но Богом» [6. С 59].
Примеров подобного рода или подчеркнуто негативной, или апологетической рецепции иронии можно привести множество, и все они будут свидетельствовать об одном: на сегодняшний день в сознании гуманитариев не стало еще аксиомой:
- во-первых, телеологическое несовпадение неэстетических и эстетических переживаний, различаемых нами как переживаний непосредственных, первично-жизненных, и переживаний вторичных, принимаемых человеком на себя в свободном волевом акте;
- и, во-вторых, как следствие сказанного «во-первых», в литературоведческой практике нет адекватного понимания аксиологической функции иронического модуса художественности.
Литература
1. Блок А. Ирония // Блок А. А. Собр. соч. : В 8-ми томах, М.-Л., 1962, ГИХЛ, т. 5. 2. Дунаев М. М. Православие и
русская литература. В 6-ти частях. М. : Христианская литература, 2001. 3. Зайцев К. «Бунинский» мир и «сирин-ский» мир // Россия и славянство. 1929. 9 ноября. № 50. С. 3. Цит. по: Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии / под общ. ред. Н. Г. Мельникова. М. : Новое литературное обозрение, 2000. 4. Зайцев К. Защитный цвет // Россия и славянство. 1929. 23 марта. С. 3. Цит. по: Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии / под общ. ред. Н. Г. Мельникова. М. : Новое литературное обозрение, 2000. 5. Набоков В. В. <Рец. на:> Ив. Бунин. Избранные стихи. Париж: Издательство «Современные записки». 1929. Цит. по: В. В. Набоков. Pro et contra [Т. 1] / оост. Б. Аверина, М. Маликовой, А. Долинина. СПб. : РХГИ, 1999. 6. Петрова Е. А. Ирония как феномен культуры. Дис... канд. филос. наук. М., 1998. 7. Солженицын А. ИОСИФ БРОДСКИЙ - ИЗБРАННЫЕ СТИХИ. Из «Литературной коллекции» // «Новый мир». 1999. № 12. © «Im-Werden-Verlag» 2001 http://www.imwerden.de [email protected]. Теория литературы: В 2-х т. / под ред. Н. Д. Тамарченко. Т. 1. М. : Издательский центр «Академия». 2004. http://www.lib.ru/SHUKSHIN/gore.txt_Contents.
References
1. Block A. Irony // Block A. A. Selected works: In 8 volumes, M.-L., 1962, SIF, v. 5. 2. Dunaev M. M. Orthodoxy and
Russian literature. In 6 parts. M. : Christian literature, 2001. 3. Zaytsev K. The world of Bunin and the world of Sirin // Russia and Slavdom. 1929. 9, November. # 50. P. 3. Cit. by: Classic without retouching. The literary world about Vladimir Nabokov's work: Critical reviews, essays, parodies / under the general editorship of N. G. Melnikov. M. : Novoe lite-raturnoe obozrenie, 2000. 4. Zaytsev K. Protective colour // Russia and Slavdom. 1929. March, 23. P. 3. Cit. by: Classic without retouching. The literary world about Vladimir Nabokov's work: Critical reviews, essays, parodies / under the general editorship of N. G. Melnikov. M. : Novoe literaturnoe obozrenie, 2000. 5. Nabokov V. V. <Review of:> Iv. Bunin. Selected poems. Paris: "Contemporary notes" publishing house. 1929. Cit. by: V. V. Nabokov. Pro et contra [V. 1] / eds.
B. Averin, M. Malikova, A. Dolinina. SPb. : RCHI, 1999. 6. Petrova E. A. Irony as a phenomenon of culture. Dis... Cand. Filos. M., 1998. 7. Solzhenitsyn A. JOSEPH BRODSKY - SELECTED POEMS. From "Literary collection" // "Novy Mir".
1999. #. 12. © "Im-Werden-Verlag 2001 http://www.imwerden.de [email protected] 8. Literary theory: 2 volumes / ed. by N. D. Tamarchenko. V. 1. M. : Publishing center "Academy". 2004. http://www.lib.ru/SHUKSHIN/ gore. txt_Contents.
Literatura
1. Blok A. Ironija // Blok A.A.Sobr. soch. : V 8-mi tomah, M.-L., 1962, GIHL, t. 5. 2. Dunaev M.M. Pravo-slavie i russkaja literatura. V 6-ti chastjah. M. : Hristianskaja literatura, 2001. 3. Zajcev K. «Buninskij» mir i «sirinskij» mir // Rossija i slavjanstvo. 1929. 9 nojabrja. № 50. S. 3. Cit. po: Klassik bez retushi. Literaturnyj mir o tvorchestve Vladimira Nabokova: Kriticheskie otzyvy , jesse, parodii / pod obshh. red. N. G. Mel'nikova. M. : Novoe literaturnoe obozrenie, 2000.
4. Zajcev K. Zashhitnyj cvet // Rossija i slavjanstvo. 1929. 23 marta. S. 3. Cit. po: Klassik bez retushi. Literaturnyj mir o tvorchestve Vladimira Nabokova: Kriticheskie otzyvy, jesse, parodii / pod obshh. red. N. G. Mel'nikova. M. : Novoe literaturnoe obozrenie, 2000. 5. Nabokov V. V. <Rec. na:> Iv. Bunin. Izbrannye stihi. Parizh: Izdatel'stvo «Sovremennye za-piski». 1929. Cit. po: V. V. Nabokov. Pro et contra [т. 1] / sost. B. Averina, M. Malikovoj, A. Dolinina. SPb. : RHGI, 1999.
6. Petrova E. A. Ironija kak fenomen kul'tury. Dis. kand. filos. nauk. M., 1998. 7. Solzhenicyn A. IOSIF BRODSKIJ -
IZBRANNYE STIHI. Iz «Literaturnoj kollekcii» // «Novyj mir». 1999. № 12. © «Im-Werden-Verlag» 2001
http://www.imwerden.de [email protected] 8. Teorija literatury: V 2 t. / pod red. N. D.Tamarchenko. T. 1. M. : Izda-tel'skij centr «Akademija». 2004. http://www.lib.ru/SHUKSHIN/gore.txt_Contents.
Статья поступила в редакцию 23.04.2014 г.
