Иранский поход Хулагу: предыстория Текст научной статьи по специальности «История и археология»

well as effective functioning and reproduction of the social and cultural system. This kind of social and cultural system, in its turn, can support a high degree of mobility, communicative and adaptation skills of the community. The nomadic civilization of Eurasia is also characterized by the urban culture developed to a certain degree as well as the fully formed and widely spread among the main social groups and layers tradition of writing. The main stages of its development took place within the borders of the Eurasian steppe territory and the neighbouring submountain, highland, forest-steppe and semi-deserted oasis areas.

The main historical stages of the NCE development could most probably be presented in the following way:

1st stage (7th — 6th centuries BC — 1st — 3rd centuries AD) of the proto nomadic civilizations when the constituent features were formed and NCE appeared as a continental system during the ancient nomadic period.

2nd stage (4th — 8th — 13th — 14th centuries) actually witnessed the appearance and further development of the NCE. It took place between the Xiong-nu-Hun and the early Turkic period which was the time of the first Nomadic Empires and the appearance of the nomadic city as a phenomenon. This is the period when all the displacements within the macro and micro regions of the Eurasian steppe and bordering areas were all more or less arranged or interconnected.

3rd stage (15th - 17th centuries) was marked by the decay of the system's foundational structural elements, the geo-cultural localization and the insulation of nomadic societies, multiple sporadic migrations and displacements within micro and macro regions. The system of political, cultural and trade migrations was destroyed at this stage.

© 2009

В.П. Костюков ИРАНСКИЙ ПОХОД ХУЛАГУ: ПРЕДЫСТОРИЯ

Иранская кампания, проведенная во второй половине 1250-х гг. как общеимперское мероприятие, была одной из самых крупных военных операций монголов. Ее осуществление позволило окончательно подчинить монгольской власти большую часть Западной Азии — от Хорасана и Кухистана до Сирии, причем какое-то время успехи монголов, казалось, предвещали всему исламскому миру печальную участь, постигшую Хорезм, Волжскую Булгарию, Рум, Аббасидский халифат и исмаилитское государство Хуршаха. В конечном счете, это завоевание оказало огромное влияние не только на историю и культуру Ирана и соседних областей, но и на политическое состояние Монгольской империи, предопределив один из двух главных внутренних конфликтов, разорвавших ее на несколько враждующих владений.

Ход кампании благодаря обстоятельным повествованиям, в первую очередь, Джувейни и Рашид-ад Дина, а также Бар Эбрея, Киракоса Гандзакеци, Варда-на, Сайфи и других историков известен во многих подробностях. Гораздо хуже освещена источниками ее предыстория, что серьезно затрудняет выяснение

причин, вызвавших длительную вражду Толуидов и Джучидов. В литературе высказаны самые разные соображения относительно событий, прервавших состояние concordia fratrum между Джучидами и Толуидами и ввергнувших улусы Берке и Хулагу в кровопролитную междоусобную борьбу. Все они базируются на рассказах персидских и египетских историков, однако у тех и других, несомненно, были важные мотивы для небеспристрастного отбора информации, касающейся начала иранской кампании1. В данной статье автор попытается привлечь некоторые дополнительные материалы, которые, как представляется, способны помочь лучше понять интересы главных руководителей империи и их политику накануне активизации наступления в Иране.

Решение о покорении «отдаленных восточных и западных краев» было принято, согласно Джувейни и Рашид-ад Дину, на «великом» курултае или же вскоре после него2. Большинство исследователей полагают, что речь идет о курултае 1251 г., утвердившем на престоле Мункэ, другие считают его специальным съездом Чингизидов, состоявшимся в 1252 г. или весной 1253 г.3 Более вероятно, что вопрос о возобновлении масштабных кампаний в Иране и Китае в общих чертах обсуждался в рамках курултая 1251 г., а конкретные решения относительно их ведения принимались администрацией Мункэ по окончании протокольных торжеств и отъезда делегатов. Сделать такой вывод позволяет, во-первых, то обстоятельство, что в сочинениях Джувейни и Рашид ад-Дина эпитет «великий» прилагается только к тому курултаю, который передал императорскую власть в дом Толуя. Во-вторых, участники курултая 1251 г., как позволяют судить некоторые данные Джувейни4 и «Юань ши»5, пребывали в Монголии, по меньшей мере, до начала 1252 г., и, сомнительно, чтобы оставались какие-то причины и возможности для повторения столь же грандиозного мероприятия в 1253 г., тем более что реализация плана ввода новых армий в Китай и Иран, по Джувейни, началась уже в ши» о следующем

после избрания Мункэ курултае сообщается под 1254 г.7, а старт новых военных кампаний на востоке и на западе этот источник датирует, в целом, близко к Джувейни. Более подробно мероприятия, связанные с завершением покорения Ирана, изложены в «Юань ши». Согласно этому источнику, в начале 1252 г. Кит-Буга получил приказ покорить Мулахидов (именно: захватить крепость

о

Гирдкух)8. В седьмом месяце того же года это распоряжение было повторено, одновременно Хулагу получил приказ покорить «Западные страны» и «Страны Султана»9. В шестом месяце 1253 г. вновь последовало повторение приказа — Хулагу и прочим принцам и нойонам было предписано вести войска на захват Багдада и других стран10. Следует согласиться с В. Абрамовски, что в данном случае первое упоминание «приказа» фиксирует время принятия решения о проведении кампании, а второе — начало его исполнения11.

Вторжение в Иран, как его описывают Джувейни и Рашид ад-Дин, являлось, по существу, партнерским предприятием Толуидов и Джучидов: Хулагу сопровождал его младший брат Субэдэй, а со стороны Бату во главе туменов поставили царевичей Кули, Балакана и Татара. Из других представителей «Золотого рода» на высокие командные должности назначили только Чагатаида Тегудера и Бука-Темура, брата правительницы Улуса Чагатая, Ургана-хатун12. Поскольку целью кампании являлось окончательное включение завоеванных земель в

состав империи, участвующие в ней войска отправлялись в поход с семьями и

13

имуществом , т.е. все они относились к соединениям, в монгольской терминологии определявшимся как таньма или тама. Было приказано, чтобы, «из всех дружин Чингиз-хана, которые поделили между сыновьями, братьями и племянниками [его], на каждые десять человек выделили бы по два человека, не вошедших в счет, и передали бы в инджу Хулагу-хану, чтобы они отправились вместе с ним и служили бы здесь. В силу этого все, назначив [людей] из своих сыновей, родичей и нукеров, отправили их вместе с войском на службу Хула-гу-хану»14. Кроме того, Хулагу передавались войска Байджу и Даир-бахадура, действовавшие в Иране и на границе с Индией. Первые контингента, направлявшиеся в Иран, покинули Монголию осенью 1252 г. (по «Юань ши») или весной 1253 г. (по Джувейни). Выступление в поход войска под предводительством Хулагу и «Юань ши», и Джувейни относят к осени 1253 г. Успешное выдвижение войска к границам Ирана обеспечивалось масштабными инженерными ра-

ботами (очистка и ремонт дорог, строительство мостов и наведение переправ), суровыми запретами на использование пастбищ и огромным налогом, возложенным на «все земли»15. Шествие армии совершалось осмотрительно и неспешно16. Хулагу не выступал «пока жара немного не спала», а тронувшись в путь, то и дело останавливался на отдых, пережидал холода на удобных зимниках, спасался от летней жары на горных пастбищах, устраивал многодневные приемы и празднества, так что на левый берег Амударьи его армия перешла только в начале января 1256 года, т.е. более чем через 2 года после выступления из Монголии17.

По Джувейни и Рашид-ад Дину, поход с самого начала протекал в строгом соответствии с планом, и ничто, кроме сложных природных условий да смерти упомянутого выше Субэдэя, случившейся близ Самарканда в разгар 40-дневной пирушки, не омрачало неторопливого марша. Однако некоторые детали официальных повествований склоняют к мысли, что как раз в это время отношения между Толуидами и Джучидами серьезно осложнились, и продолжение уже начавшегося похода напрямую зависело от развития возникшего конфликта. Во-первых, внимание привлекает сообщение Рашид-ад Дина о негласном намерении Мункэ утвердить предназначенные к завоеванию страны за Хулагу.

Мункэ, говорит Рашид-ад Дин, втайне приняв это решение, «для вида» прика-

18

зал брату, завершив «те важные дела», вернуться в свои становища18. Конечно, это довольно неожиданное откровение Рашид-ад Дина, поддерживающее тезис о давно замеченных у Хулагу «державных признаках», прежде всего, должно продемонстрировать предрешенность возвышения Хулагу. Но доверять ему, видимо, можно, хотя бы потому, что, доказывая легитимность Хулагу, Ра-шид-ад Дин вынужденно жертвует репутацией Мункэ, выставляя его человеком двоедушным и неблагодарным к близким родственникам, которым он был обязан троном19. Абсолютно ясно, что лицемерное повеление Хулагу вернуться предназначалось для ушей главного компаньона Толуидов — Бату и было призвано замаскировать их действительные намерения. Надо полагать, поход не мог начаться прежде, чем Толуиды и Джучиды достигли согласия в принципиально важных вопросах: в чьем распоряжении окажутся те или иные области и как будут делиться доходы с них. И судя по тому, что среди руководителей на-

чавшегося в то же время наступления на Китай не было никого из потомков Джучи (как не было и войск, набранных на территории Улуса Джучи), значительная часть военных ресурсов Джучидов сосредоточивалась на завоевании

Ирана. Общий баланс сил в империи, размер вклада в успех иранской

20

кампании20 и известное распоряжение Чингиз-хана о векторе военных усилий Джучи и приращения территории его улуса давали Бату как материальные, так и юридические основания для притязаний на контроль над всей Западной Азией. Джучидам достались, в целом, не слишком доходные земли, и, естественно, их манил Иран с его многочисленными городскими центрами (гораздо более

богатыми, нежели города Европы) и удобными пастбищами, вроде прославлен-

21

ных степей Бадгыза и Мугана.

Во-вторых, удивление вызывает беспрецедентная неспешность продвижения армии Хулагу к границам Ирана. Она вопиюще противоречит главным принципам монгольской военной доктрины, не выдерживает никакого сравнения со сроками ранее осуществленных походов на запад и как-то странно соседствует в тех же официальных источниках с обвинениями в медлительности и потере темпа, которые Мункэ предъявлял Хубилаю, а Хулагу — Байджу.

Б. Шпулер видел причину вялого течения похода в том, что Хулагу приходилось устраивать многочисленные празднества, принимать монархов, прибывавших засвидетельствовать свою лояльность, а также многочисленных посланников и наместников22. По мнению Дж.М. Смита, величественно-спокойный характер марша Хулагу обусловила реальная грандиозность выступления монголов: с воинами в Иран отправились и члены их семейств (в общей сложности 750-900 тыс. человек) вместе со всем скарбом и стадами животных, а мелкий рогатый скот, как полагает исследователь, не способен преодолевать боль-

23 24

ше 3-4 миль в день23. Даже если бы это было так24, разъяснение Дж.М. Смита оставляет без ответа вопрос, что принуждало боеспособную армию, идущую по собственной территории и направлявшуюся в замиренную страну, где имперские чиновники готовились снабдить ее всем необходимым, двигаться со скоростью овечьих отар. Резонно предположить, что живописное повествование о выходе армии Хулагу в Иран, изображающее его одновременно и как героическую борьбу с природой и как не лишенный приятностей пикник, призвано скрыть истинную причину задержки похода.

Весьма правдоподобное разъяснение искомой причины дает ал-Омари. Со ссылкой на шейха ал-Исфагани он пишет, что снарядившийся в поход Хулагу вынужден был целых два года простоять в бездействии за Амударьей вследствие запрета Бату. Это сообщение, как видно, в хронометрическом аспекте полностью согласуется с информацией персидских летописцев. Инициатором запрета, сообщает тот же источник, был Берке, будто бы обратившийся к Бату с такой гневной тирадой: «Мы возвели Менгукана, и чем он воздает нам за это? Тем, что отплачивает нам злом против наших друзей, нарушает наши договоры, презирает нашего клиента и домогается владений халифа, т.е. моего союзника, между которым и мною происходит переписка и существуют узы дружбы.

2 5

В этом есть нечто гнусное»25.

Не исключено, что процитированное заявление было вложено в уста Берке из понятной симпатии к хану, немало поспособствовавшему сохранению неза-

висимости Египта. Хотя все мамлюкские авторы, а также Джузджани выдают Берке за человека, очень серьезно относившегося к своим религиозным обязательствам, форма, в которую облечены его ламентации, представляется несколько искусственной. Так мог и даже должен был высказаться добрый мусульманин, но вряд ли такая жалоба подобала Чингизиду, ибо она вступала в категорическую оппозицию завещанному Чингиз-ханом обращению с «мятежниками», т.е. любыми странами и народами, не признавшими монгольский сюзеренитет26. Берке, как известно, был одной из центральных фигур курултая 1251 г., его распорядителем, и, несомненно, был причастен к запуск иранской кампании. Кроме того, при жизни Бату судьба Аббасидов еще не была

27

предрешена27, и, как свидетельствуют источники, у халифа была возможность заключить мир с монголами на вполне сносных условиях. Согласно Рашид ад-Дину, Мункэ, наставляя Хулагу перед походом, прямо требовал: «Ежели халиф багдадский соберется служить и слушаться, не обижай его никоим обра-зом...»28. Тем не менее, достаточно серьезных оснований для сомнений в искренности Берке и его сострадательности к единоверцам нет, как нет сомнений в том, что в условиях подготовки завоевания, стратегия которого предполагала активное использование религиозного фактора, борьба в стане Чингизидов тоже могла приобретать религиозную окраску29.

Как будет показано ниже, очень вероятно, что ал-Омари располагал достоверной информацией, и, действительно, именно позиция Берке в течение какого-то времени препятствовала осуществлению иранского проекта Мункэ. Впрочем, независимо от того, кто, как и с какой целью препятствовал Толуи-дам, опасения Джучидов утратить контроль над иранскими областями, очевидно, были небеспочвенным. Целый ряд фактов косвенно свидетельствует о том, что действия Мункэ, касающиеся управления походом и его конечных целей, отличались от первоначальных планов, одобренных Джучидами на курултае.

В первую очередь заслуживает внимания засвидетельствованный в «Юань ши» под 1252 г. запуск не одной, а двух кампаний на западе. Относительно первой решение было принято в начале 1252 г. Это время, как показано выше, совпадает с вероятными сроками окончания курултая, и, надо думать, оно хорошо вписывается в естественный ход курултая, когда его участники, покарав несогласных с воцарением Мункэ и обеспечив внутренний мир, на заключительных заседаниях сочли целесообразным обратиться к планам подчинения отдаленных стран и наказания «мятежников». Одобренная курултаем кампания на западе в качестве непосредственной цели предусматривала уничтожение исмаи-литского государства. Поскольку армия, в то же самое время готовившаяся к

вторжению в Китай, формировалась целиком из резерва в восточных областях

30

империи , резонно предположить, что армия, предназначенная для войны в Иране, должна была набираться преимущественно в западных областях. Она была введена в Иран позже 12-тысячного корпуса Кит-Буги, но раньше, чем армия Хулагу. Свидетельством тому является туманное замечание Джувейни о джучидских царевичах Балакане и Тутаре, якобы шедших «впереди» Хулагу. Поскольку помимо сообщения Рашид ад-Дина о вторжении войск Балакана и

Тутара в Иран через «Дербент Кипчакский»31, аналогичная информация есть у

32

Киракоса , замечание Джувейни может означать лишь одно: джучидские туме-

ны оказались в Иране прежде войска Хулагу. На это указывает рассказ Сайфи о попытке расположившихся в Бадгызе Джучидов подчинить своей власти Шамс-ад-дина Курта33. Обычно конфликт между Шамс-ад-дином и джучид-скими принцами датируют 1258 г., однако, как замечает П. Джексон, этому противоречат хорошо документированная дата смерти участника этого инцидента, систанского владетеля Али ибн Масуда (апрель 1255 г.), а также тот факт, что Кит-Буга в то время был обязан выполнять приказы Балакана и Тутара. П. Джексон полагает более вероятным временем конфликта 1255 г.34, и эта дата находит подтверждение у Рашид ад-Дина: в сентябре 1255 г., когда Хулагу расположился близ Самарканда, первым к нему поспешил явиться именно мелик Герата35.

Лишь осенью 1252 г. Мункэ принял решение о запуске второй кампании на западе — под руководством Хулагу. Это сообщение «Юань ши» подтверждает Джувейни: «вначале он [Мункэ — В.К.] отправил Хубилая в восточные земли, включающие государство Китаев, а затем в 650 году [13 марта 1252 — 2 марта

1253] начал устраивать дела другого своего брата — Хулагу и поручил ему завоевание западных областей»36. Отразившуюся в «Юань ши» дату косвенно поддерживает и другое сообщение Джувейни, согласно которому эмир Аргун осе-

37

нью 1252 г. получил повеление вернуться в Иран37. Весьма вероятно, что именно предоставленный Аргуном доклад об экономической и политической ситуации на Среднем Востоке38 сыграл ключевую роль в вызревании решения

Мункэ передать управление монгольской администрацией и армией в Иране руководителю, приказы которого не рискнул бы нарушить ни один чиновник и ни один военачальник.

Сложившаяся к середине XIII в. система улусов «великих князей-царевичей, которые управляют уделами» (и1т medekьn кь'ь/)39, и покоренных земледельческих областей, в которых распоряжались командующие войсками, наместники и даругачи, формально подчинявшиеся Великому хану, но часто бывшие ставленниками улусных владетелей либо действовавшие в своих собственных интересах, очевидно, была признана Мункэ неудовлетворительной. И если он, действительно, с самого начала наступления на империю Сун намеревался передать Китай в удел Хубилаю как ильхану40, то создание нового улуса на Среднем Востоке было задачей еще более настоятельной. После падения государства Сельджукидов Иран являл собой арену ожесточенной борьбы множества атабе-ков, шахов, меликов, султанов и эмиров — предводителей тюркских, курдских и арабских племен, безнаказанно грабивших и разорявших земледельческое и ремесленное население и ввергнувших регион в состояние глубокого кризиса. Монгольские завоевания 1220-1250-х годов не только увеличили масштабы насилия и разрушений, но и усугубили анархию, добавив к непрекращающейся борьбе местных династов острые конфликты между представителями Каракорума и «великих князей-царевичей». В этих условиях задачи укрепления монгольского господства на завоеванных территориях и более эффективной их эксплуатации требовали изменения существующей модели управления. Действенной мерой, способной радикально изменить политическую ситуацию в Иране и мобилизовать его ресурсы для завершения покорения «отдаленных» западных стран, могло стать назначение главнокомандующим принца из правящего дома.

И по личным качествам, и по статусу в чингизидской иерархии Хулагу был, не-

сомненно, наиболее подходящим кандидатом на роль главного представителя императора, способного усмирить любого врага империи.

Разумеется, наделение Хулагу такого рода полномочиями нельзя было реализовать без согласия Джучидов, и можно не сомневаться, что получить его

было не просто. Во-первых, назначение Хулагу следовало за аналогичным назначением Хубилая и не могло восприниматься иначе как попытка изменения

баланса сил в пользу Толуидов. Во-вторых, если назначение Хубилая само по себе вряд ли серьезно обеспокоило Джучидов, поскольку в принципиальном плане ничего не меняло в их весьма опосредованных связях с Китаем, то появление в Иране Хулагу представляло собой прямую угрозу влиянию, которое они небезуспешно укрепляли в правление Угэдэя и позже, когда должность Чорма-гана была передана Байджу41. Даже если власть Бату в Иране до 1248 г. была, действительно, номинальной42, ситуация, возникшая после смерти Гуюка, в целом, весьма благоприятствовала установлению Джучидами контроля над наиболее важными областями Ирана43. Назначение Хулагу неизбежно ограничивало полномочия Байджу, который, как убедительно показал П. Джексон,

был «человеком Бату»44, и других агентов Джучидов в Иране, и ставило под сомнение достигнутые Джучидами успехи и возможность их дальнейшего укрепления в Иране.

Джучиды не ошибались в оценке вероятных последствий назначения Хулагу, и подтверждение тому можно найти у Джузджани, в двух местах своего сочинения поясняющего, что результатом похода Хулагу должно было стать создание нового улуса для Хулагу и его наследников45. В противоположность цитировавшемуся выше сообщению Рашид ад-Дина, которое можно воспринимать критически на том основании, что это информация post factum и ее возможной целью являлось оправдание случившегося, сообщение Джузджани относится к тому времени, когда статус юго-западной окраины империи еще не определился. На вопрос, мог ли Джузджани, писавший свой труд в Дели, иметь достоверные сведения о секретных планах Мункэ46, следует ответить положительно.

В 1260 г. Хулагу отправил в Делийский султанат посольство с заверениями в своем миролюбии47. Имея в виду, что примерно в это же время он начал пользоваться титулом «ильхан»48 и для обоснования легитимности своих притязаний мог ссылаться только на волю недавно умершего Мункэ, наиболее вероятным источником информации для Джузджани следует считать членов этого посольства. Другим каналом, по которому к Джузджани поступила информация о

былых намерениях Мункэ передать Иран во владение своего брата, могло быть посольство Берке, прибывшее в Дели в том же 1260 г.49.

Несмотря на легко прогнозируемые возражения Джучидов, осенью 1253 г. Хулагу был отправлен в поход50. Тем самым Мункэ осуществлял данное ему Ясой монаршее право самостоятельно определять, что есть благо империи. Хотя выступление армии Хулагу можно расценить не только как проявление уверенности Каракорума в правильности принятого решения, но и демонстрацию силы, само по себе оно еще не означало, что Мункэ готов перевести возникшие разногласия в плоскость военной конфронтации. Джучиды и Толуиды, незадолго до того уничтожившие конкурентов и обеспечившие себе господ-

ствующее положение в империи51, несомненно, не были заинтересованы в обострении конфликта. Открытый разрыв Толуидов с Джучидами являлся бы очевидным поражением политики внутренней консолидации, которая воплотилась в избрании великим ханом Мункэ, и грозил союзникам непредсказуемыми последствиями. Вместе с тем интересы внутренней консолидации империи требовали, чтобы Джучиды не только декларативно, но и на деле признали верховенство Мункэ52.

Инициатива в начавшейся игре принадлежала Мункэ, и первым его ходом стало выдвижение войска Хулагу. Разумеется, в случае полной неуступчивости Бату Мункэ мог под благовидным предлогом отозвать Хулагу с поста командующего, но, как представляется, руководство Хулагу кампанией в Иране для Мункэ не являлось предметом торга, тем более, что в его распоряжении имелись и другие средства давления на своих партнеров. Примером попытки «экономического» прессинга может служить известная история об отказе Мункэ

удовлетворить просьбу Бату выдать «для покупки жемчуга» 10 тысяч слитков

53

серебра53 (что показательно, изложенная в «Юань ши» непосредственно за со-

общением о том, что в 6-й месяц 1253 г. Хулагу был дан приказ выступить для захвата «Багдада Халифа»)54. Мункэ не только урезал испрашиваемую сумму на 90% и распорядился зачесть выданное в счет выплачиваемой Джучидам доли с имперских доходов, но и весьма ядовито намекнул на безнравственность такого рода просьб со стороны человека, препятствующего новым завоеваниям и пополнению казны55. Словесные выпады против Бату этим не ограничились: согласно «Юань ши», Мункэ в речи, обращенной к потомкам умершего в 1253 г. нойона Мангэсара (Мункасара), так сказать, публично подверг сомнению заслуги Джучидов в завоевании Дашт-и Кыпчака, приписав лично себе честь разгрома династийного кыпчакского племени ольбери56. Заодно в анналы были внесено, что, управившись с кыпчаками, Мункэ, как никто другой, отличился

при завоевании Руси: «Дошли до города Рязань (Елецзань). (Мункэ) лично

57

дрался врукопашную. Разрушили ее (Рязань)» .

Одновременно Мункэ, как сообщается в «Юань ши» под тем же 1253 г., при-

58

казал битикчи Берке сделать перепись в русских землях58. По мнению Б. Шпу-лера, названный чиновник должен был всего лишь обеспечить набор рекрутов в

формирующиеся для войны в Иране тумены59. Хотя цель миссии битикчи определена иероглифом, имеющим значение «набирать людей в солдаты»60, сам по

себе факт отправления Мункэ своего доверенного лица во владения самого старого и уважаемого Чингизида, которому, к тому же, он больше, чем кому-либо другому, был обязан своим возвышением, вызывает вопросы. Как правильно

заметил Е.И. Кычанов, «вместо благодарности Мункэ послал своего человека в русские земли, фактические владения Бату, произвести поборы»61. Действительно, если бы задачей битикчи являлся набор войска, следовало было бы

ожидать одновременное упоминание в «Юань ши» чиновников, отправленных

с тем же поручением и в другие имперские владения. Поскольку упоминается посыльный только в русские княжества, кажется более вероятным, что Мунке вознамерился сделать ревизию налогообложения Руси и взять его под свой контроль, лишив Бату незаконных, с точки зрения центральной власти, доходов62.

В свете предположения об избирательном и карательном характере миссии би-

тикчи Берке становится понятным, почему она провалилась. О неисполнении поручения Мункэ можно судить по молчанию русских летописей, обычно крайне болезненно откликавшихся на все фискальные проявления «ига»63. Более того, как можно понять из сообщения Джувейни, Бату запретил имперским чиновникам проводить перепись не только в русских землях, но и в Закавказье. К разрешению проблемы был спешно подключен эмир Аргун. По словам Джу-вейни, эмиру Аргуну пришлось поручить продолжение оздоровления налогообложения в Иране своим подчиненным, а сам он «тем временем отправился ко двору Бату, чтобы уладить кое-какие дела (выделено мною — В.К.), и ходжа Наджм ад-Дин сопровождал его от орды Бату. Дела эти были рассмотрены сообразно указу Менгу-каана и его собственному толкованию. Затем он отправился через Дербент в Грузию, Арран и Азербайджан и завершил работу по проведению переписи, введению купчура и оценке величины налогов, после чего выехал в Ирак»64. Результаты миссии Аргуна можно расценить как определенный компромисс: судя по сообщению Киракоса, перепись в Закавказье в 1254 г. была проведена Аргуном совместно с чиновниками Бату65.

К этому же времени относятся свидетельства ведения переговоров и некоторых практических шагов к преодолению кризиса, содержащиеся в отчете Вильгельма де Рубрука и рассказе Киракоса Гандзакеци о поездке в Монголию царя Малой Армении Гетума I. Первое, что привлекает внимание в поведении То-луидов и Джучидов — умение сторон скрыть от посторонних глаз наличие каких-либо трений между ними. Брат Вильгельм, наблюдатель весьма проницательный, не увидел никаких признаков кризиса, отмечая дух солидарности и доброжелательности в отношениях как самих Бату и Мункэ, так и их подданных, и особо подчеркивая, что во владениях Мункэ людям Бату оказывают почет, пожалуй, даже больший, чем людям Мункэ в землях Бату66. Единственный «сбой» — маленький, но весьма выразительный — обнаруживается в описании первого приема францисканской миссии. Тогда Мункэ в лучших традициях монгольской политической культуры начал речь торжественной прокламацией: «Как солнце распространяет повсюду лучи свои, так повсюду распространяется владычество мое и Бату», однако, будучи в состоянии опьянения, скоро забыл о продолжении публичной демонстрации единства и с пьяной ревностью «окончил свои слова тем, что ему не понравилось, что мы прибыли к Сартаку рань-

67

ше, чем к нему»67.

Один из наиболее важных промежуточных результатов переговоров отразился в том фрагменте отчета Вильгельма де Рубрука, где после довольно едкой оценки приверженности Сартака христианству он пишет: «У Бату есть еще брат, по имени Берка [1егга], пастбища которого находятся в направлении к Железным Воротам, где лежит путь всех Саррацинов, едущих из Персии и из Турции; они, направляясь к Бату и проезжая через владения Берки, привозят ему дары. Берка выдает себя за Саррацина и не позволяет есть при своем дворе свиное мясо. Тогда, при нашем возвращении, Бату приказал ему, чтобы он передвинулся с того места за Этилию к востоку, не желая, чтобы послы Саррацинов проезжали через его владения, так как это казалось Бату убыточным»68. Новым владельцем земель, отобранных у Берке, стал Сартак, что явствует из следующих строк: «Аланы на этих горах все еще не покорены, так что из каждого

десятка людей Сартаха двоим надлежало караулить горные ущелья, чтобы эти Аланы не выходили из гор для похищения их стад на равнине, которая простирается между владениями Сартаха, Аланами и Железными Воротами»69. Расположение владений Берке к востоку от Волги непосредственно после смерти Бату косвенно подтверждается рассказом Джузджани о злонравии Сартака, который при возвращении из Каракорума в Сарай, «приближаясь к своему дяде Берка-хану, ...свернул с дороги и не пошел к своему дяде»70.

Переход осенью 1254 г. северокавказских кочевий от Берке к Сартаку не всегда учитывается даже при обсуждении административного устройства Золотой Орды, между тем, он служит, как минимум, указанием на условность и территориальную нестабильность многих джучидских улусов. Однако в данном случае больший интерес вызывает мотивация перемещения Берке за Волгу. Объяснение, которое предоставил Вильгельму де Рубруку кто-то из его информаторов, недостаточно правдоподобно. Ведь Берке был не безвестным тысячником, которого из мелочно меркантильных побуждений отправляют в заволжскую пустыню, а одним из старейших на тот период Чингизидов, деятелем имперского ранга, незадолго до того обеспечившим утверждение Мункэ на

71

престоле . Летом 1252 г., если сообщение «Юань ши» правильно понято, Мун-

кэ щедро вознаградил Берке за оказанные услуги, предоставив ему, единствен-

72

ному из Джучидов, личное ленное владение — Грузию . Конечно, неприкасаемых персон в империи, можно сказать, никогда не было, но все же для удаления Берке с Северного Кавказа требовалась более важная причина. «Убыточность» проживания Берке на пути следования мусульманских посольств заключалась, надо полагать, не в упущенных дарах (если такого рода вызов со стороны Берке и имел место, то ответ был избран чрезмерно радикальный), а в результатах посольских усилий, прилагавшихся к тому, чтобы найти в Берке защитника и покровителя мусульман. Не следует забывать, что в распоряжении Берке могли быть значительные военные силы73, так что его инакомыслие делало проблематичным выход войск Балакана и Татара в Закавказье через Дербент.

Разумеется, в отсутствие дополнительных материалов возможны и другие объяснения передислокации Берке на восток от Волги. К примеру, допустимо расценить ее как демонстрацию готовности к решительным действиям. Армия Хулагу находилась у джучидских границ, и переброска туменов Берке в запад-ноказахстанские степи могла внушить большее уважение к позиции Бату. Однако, поскольку переговоры со стороны Джучидов вел Сартак, предпочтение следует отдать первой версии: участие Улуса Джучи в иранской кампании признавалось необходимым, и перемещение Берке на восток было даже не столько знаком прекращения не одобряемых Толуидами контактов с исламскими государями, сколько мерой, обеспечивающей беспрепятственный ввод джучидских туменов в Закавказье. Удаление с Северного Кавказа мусульманина Берке, у которого искали заступничества устрашенные военными приготовлениями единоверцы «из Персии и из Турции», и передача его владений, соседствовавших с христианскими государствами, Сартаку, кроме того, создавали более благоприятные условия для розыгрыша в предстоящей войне конфессиональной карты.

Хотя Вильгельм де Рубрук не имел посольских полномочий, Бату все же отправил его к Мункэ, более того — вслед за францисканцами он снарядил в Каракорум своего секретаря с неким поручением «в устроении дел при дворе Мангу»74. Помимо прочего этот секретарь вез Мункэ грамоту Бату, в которой

утверждалось, будто бы король Франции ищет «войска и помощи от Сартаха

75

против Саррацинов»75, и брату Вильгельму пришлось приложить немалые усилия, чтобы уверить Мункэ в том, что письмо Людовика IX к Сартаку было лишь проявлением любезности.

В то же самое время Бату вызвал царя Малой Армении Гетума I, весьма заинтересованного в сотрудничестве с монголами. В описании путешествия Гетума в Каракорум имеются данные, косвенно указывающие на то, что обсуждение иранских дел между Толуидами и Джучидами вступило в завершающую стадию, поэтому оно заслуживает детального рассмотрения. Прежде всего следует Вначале Гетум явился в Карс к Байджу, а оттуда — в ставку Бату на Волге.

76

Здесь он встречался с Бату и с Сартаком , после чего был отправлен к Мункэ. Как рассказывает Киракос Гандзакеци, «его послали в долгий путь на тот берег Каспийского моря к Мангу-хану. Отправившись в путь от них шестого числа месяца марери — тринадцатого мая, переправившись через реку Айех, они прибыли в Ор, расположенный на полпути между [местопребыванием] Батыя и Мангу-хана. Переправившись через реку Ертич, они вступили в страну Наима-на, [потом] поехали в Каракитай и достигли Татаристана четвертого числа месяца гори — тринадцатого сентября — и в день праздника воздвиженья креста

77

были представлены Мангу-хану, восседавшему во всем величии своей славы» .

Сугубая лапидарность описания поездки Гетума от Бату к Мункэ, а также

78

некоторые отличия в разных переводах рассказа Киракоса позволяют предложить два варианта проделанного Гетумом пути. Волгу и Монголию в то время соединяли два главных тракта. Как разъясняет М. Иванин, «один из них северный или летний, должен был идти близ нынешнего почтового пути, пролегающего от Самары к Оренбургу; оттуда, перейдя Урал, путь этот мог пролегать близ нынешней северной части Оренбургской линии, далее на рр. Тобол и Ишим, по южную сторону оз. Зайсана и потом несколько севернее Чугучака в Монголию. Другой путь был южный или зимний, по которому ехал Плано Кар-пини»79. Использование северного маршрута давало существенный выигрыш во времени. Джованни дель Плано Карпини ехал от Бату к Гуюку южным трактом, несмотря на летнее время (с 8 апреля по 22 июля), вероятно, потому что

система ямов на северном маршруте еще не была отлажена, и затратил на доро-

80

гу три с половиной месяца80. Вильгельм де Рубрук начальную часть пути ехал северным трактом, а затем свернул на южный. Он выехал от Бату 15 сентября и прибыл к Мункэ 27 декабря, при этом его путешествие прерывалось 12-дневным ожиданием секретаря Бату в Каялыке, т.е. в дороге он был ровно три месяца81. Обратный путь от Каракорума к ставке Бату Вильгельм де Рубрук проделал по северному тракту и затратил на дорогу всего 2 месяца и 10 дней.

Два ориентира на пути Гетума к Мункэ, Айех и Ертич, уверенно определяются как реки Урал и Иртыш. Менее ясен топоним Ор, между тем он имеет важное значение для уточнения маршрута Гетума. Большинство исследователей склоняются к мнению, что весь путь от Волги до Каракорума Гетум ехал север-

ным трактом. Ор в таком контексте ныне чаще всего понимается как река

82

Орь. Ранее это мнение разделял и автор, обращая внимание, в первую очередь, на расположение в устье Ори крупнейшего в Восточном Дашт-и Кыпчаке

могильника золотоордынского времени, сформировавшегося, по всей видимо-

83

сти, у крупного яма83. Однако следует признать, что отождествление Ора с

Орью имеет серьезные изъяны: во-первых, оно плохо согласуется с указанием

источника на срединное положение Ора относительно Сарая и Каракорума84, во-вторых, вышеупомянутый могильник (Новокумакский) располагается при впадении Ори в Урал, т.е. собственно на берегу Урала. Эти противоречия заставляют вернуться к мнению Ю.Г. Клапрота и М.И. Броссе о вероятном местоположении Ора где-то вблизи Тарбагатая85 и гипотезе Е. Бретшнейдера о возможной идентичности местности Ор и «земли Органум»86, которую Вильгельм де Рубрук обнаружил где-то в районе р.Или87. Как полагал Г. Юл, «земля

Органум» появилась в отчете брата Вильгельма по недоразумению: имя правительницы дома Чагатая Урганы-хатун путешественник принял за название

88

страны .

Правомерность отождествления местности Ор с улусом Чагатая косвенно

подтверждает Гетум Патмич (Гайтон), называя столицей монгольского императора, в которую прибыл армянский царь, Алмалык89. Этот город, находивший-

ся неподалеку от современной Кульджи, являлся резиденцией правительницы Улуса Чагатая. Но если Гетум проезжал через Улус Чагатая, это означает, что он либо все свое путешествие в Каракорум совершил по южному тракту, либо, что

более вероятно, двигаясь по северному тракту, примерно на середине пути оставил движение на восток и повернул на юг в область Восточного Семиречья.

Причину изменения маршрута можно видеть только в одном — в это время на горных пастбищах во владениях Урганы-хатун летовал Хулагу90. Необходимость переговоров с ним, после переговоров с Бату и Сартаком, по всей видимости, и обязывала Гетума направиться во владения Чагатаидов.

Посещение Гетумом на пути в Каракорум Хулагу, на мой взгляд, удовлетворительно объясняет тот загадочный факт, что он провел в пути четыре или даже несколько более четырех месяцев91. Столь долгое путешествие, определенно, не соответствует возможностям летней ветви тракта, соединявшего Улус Джучи и

Каракорум. П. Пеллио, полагавший, что Гетум проехал весь путь северным трактом, объяснил вдвое меньшую скорость его путешествия, сравнительно с путешествием Вильгельма де Рубрука, многочисленностью кортежа, сопровождавшего армянского царя. В подтверждение исследователь привел сравнительный расчет времени, которое понадобилось Гетуму, чтобы достичь ставки Мункэ от того места, где о нем при возвращении к Бату услышал Вильгельм де Рубрук. Последний к тому времени был в 20 днях пути от Каракорума, а Гетуму от точки пересечения его маршрута с маршрутом брата Вильгельма пришлось ехать к Мункэ

еще 43 дня92. С этими расчетами можно было бы согласиться, если бы не замечание Вильгельма Рубрука о существовании для иностранных визитеров в Каракорум обязательной обходной дороги, удлинявшей последний участок пути перед столицей империи не менее чем на 15 дней93. По всей видимости, Гетуму не удалось избежать путешествия по окольной дороге, о чем косвенно свидетельствует упоминание в его подорожнике Каракитая после Иртыша и страны Найманов.

Брат Вильгельм, так и не дождавшись в Каракоруме Гетума, около 10 июля отправился в обратный путь: «Проехав 20 дней, я услышал новости про царя Армении, что он в конце августа проехал навстречу Сартаху, двинувшемуся к Мангу-хану со стадом крупного и мелкого скота, с женами и малолетками, однако большие дома его остались между Этилией и Танаидом. Я ходил на поклон к Сартаху и сказал ему, что охотно остался бы в земле его...»94. Ранее автор, отмечая недостаточную ясность процитированного фрагмента, но, в целом, полагаясь на аутентичность перевода95, находил особо знаменательной повторную встречу между Сартаком и Гетумом, состоявшуюся незадолго до прибытия армянского царя к Мункэ. Она должна была убедительно свидетельствовать, что именно Сартаку было поручено завершение переговоров с Толуидами96. Но, если роль Сартака как главного представителя Джучидов на переговорах, в целом, несомненна, эпизод, отразившийся в рассказе брата Вильгельма, должен быть пересмотрен. Сартак отправился на восток со своим двором и стадами вслед за Гетумом, в силу чего его новая встреча с царем Армении после посещения последним Хулагу представляется трудноосуществимой технически; и уж тем более маловероятно, чтобы Гетум, направившись к Сарта-ку в конце августа, уже 13 сентября мог прибыть к Мункэ97. Поэтому следует согласиться с выводом П. Пеллио о целесообразности возвращения к той версии рассказа, которую можно найти в переводе, сделанном еще в начале XVII в. С. Пэчесом (Samuel Purchas)98: «Когда мы проехали 20 дней, я услышал новость про царя Армении, что он проследовал ко двору Мангу. В конце августа я

встретился с Сартаком, двинувшимся к Мангу-хану со стадом крупного и мел-

99

кого скота, с женами и малолетками...» .

Пробыв в ставке Мункэ 50 дней, Гетум 1 ноября отправился в обратный путь, описанный Киракосом Гандзакеци гораздо подробнее. На этот раз путешествие совершалось по южному маршруту: «.первого ноября, [царь] выехал от них и на тридцатый день прибыл в Гумсгур, [оттуда] он поехал в Перпалех, [затем] в Пешпалех... Затем вступили они в Туркестан, оттуда — в Екопрук, Динкапалех и Пулат и, пройдя через Сут-Гол и Молочное море, прибыли в Алуалех и Иланбалех; затем, переправившись через реку, называемую Илансу, перевалив через отроги Таврских гор, прибыли в Далас и явились к брату Ман-гу-хана, Хулагу, получившему в удел страны Востока. Потом, повернув с запада на север, поехали в Хутухчин, Пергант, Сухул-хан, Уросо-хан, Каикант, Хузах, т.е. Камоц, в Хундахойр и Сгнах, т.е. к горам Харчух [откуда происходят сельджуки], которые берут начало в Таврских горах, доходят до Парчина и здесь кончаются. Оттуда они поехали к Сартаху, сыну Батыя, который собирался к Мангу-хану. Оттуда они отправились в Сгнах и Савран, который очень велик, [затем] в Харчух и Асон, в Саври и Отрар, Зурнух и Дизак. Оттуда на тридцатый день они достигли Самарканда, [затем] Сарипула, Кермана и Бухары»100. Из приведенного рассказа следует, что, возвращаясь от Мункэ, Гетум должен был вновь ехать к Хулагу, находившемуся тогда в Даласе, т.е. в нынешнем Таразе101. Поставив в известность Хулагу об итогах переговоров с Мункэ и, видимо, получив инструкции относительно участия в предстоящей войне, Гетум отправился дальше. Двигаясь вдоль хребта Каратау, он добрался до Сыгнака и оттуда отправился к Сартаку, кочевавшему где-то неподалеку на присырдарьинских зи-

мовках. После этой встречи с Сартаком, состоявшейся, ориентировочно, в фев-

102

рале 1255 г., Гетум, не навещая Бату , направился домой. По пути он заехал в Сисиан к Байджу, очевидно, для передачи распоряжений Хулагу, поскольку Байджу сразу же после встречи с Гетумом, «взяв военачальников, пошел на-

103

встречу Хулагу, брату Мангу-хана, который шел на Восток»103. Известно, что возвращение Гетума из Каракорума заняло 8 месяцев, следовательно, Байджу был уведомлен о необходимости явиться к Хулагу в середине 1255 г. Это уведомление означало, что иранский проект, наконец, готов сдвинуться с мертвой точки, что, как известно, и произошло в начале января 1256 г.

Все вышеизложенное убедительно показывает, что в 1254-1255 гг. главным переговорщиком со стороны Джучидов был Сартак, причем важность и срочность переговоров требовали, чтобы его кочевая ставка занимала срединное или иное оптимальное для активного диалога положение между ставками Бату, Мункэ и Хулагу. Неспешное кочевание Сартака примерно в течение года — с середины 1254 до середины 1255 гг.104, украшенное всеми признаками челночной дипломатии, являлось одним из важнейших узлов «дистанционного» курултая, на котором принималось окончательное решение о судьбе иранского похода. Только этим можно объяснить, что Сартак, согласно многим источникам, якобы упорно двигавшийся к Мункэ с лета 1254, так и не смог осуществить свое намерение вплоть до смерти Бату, которая случилась, как полагают исследователи в конце 1255 г. или в начале 1256 г. (и в любом случае не раньше лета 1255 г.). Ключевые решения относительно размещения и целей монгольских войск в Иране были приняты зимою 1254-55 гг., когда ставки Хулагу и Сартака располагались в непосредственной близости, что позволяло в сравнительно короткие сроки устранить имеющиеся разногласия и достичь согласия по наиболее важным вопросам.

Главным результатом завершившихся к лету 1255 г. переговоров стало согласие Джучидов на то, чтобы руководство всеми монгольскими силами в Иране было передано Хулагу. При этом полномочия Хулагу ограничивались исключительно военной сферой. Как отмечает Т. Оллсен, в начале кампании не заметно никаких признаков особого статуса Хулагу. Как и его предшественники, в качестве главнокомандующего он действовал в строгом соответствии с детальными инструкциями Мункэ. Даже его главные военачальники назначались императором из числа своих личных слуг. Тот же самое имело место и в гражданской администрации, где Мункэ назначил главу регионального управления и многих из его подчиненных, и прикомандировал к ставке Хулагу собственных агентов. Со своей стороны, Хулагу, кажется, принимал эти условия с надлежащим тактом, и всегда делал все возможное, чтобы незамедлительно извещать царствующего брата обо всех важных делах, вроде результатов военных операций, раздела добычи и дипломатических инициатив105. Отступления от предоставленного мандата, в которых центральная власть замечала попытку узурпировать принадлежащие ей права, как это видно из инцидента, виновником которого в 1257 г. стал Хубилай, жестко пресекались106.

Какое значение Мункэ придавал благоприятному исходу затянувшегося конфликта с Джучидами, можно судить по курултаю, устроенному незамедлительно после окончания переговоров. Этот курултай в «Юань ши» описывается

как событие начала 1256 г.; согласно Джувейни, он состоялся в 653 г.х. [10 февраля 1255 — 29 января 1256 г.]; Рашид ад-Дин не называет его дату, но по контексту (курултай состоялся после того, как Хубилай вернулся из похода к Мун-кэ, и перед тем, как в месяце мухаррам 653 г.х. [10 февраля — 11 марта 1256 г.], Мункэ принял решение лично участвовать в походе на Южный Китай) можно понять, что он проходил в конце 1255 — начале 1256 г. Джувейни упоминает о курултае лишь в связи с тем, что в нем участвовал Сартак107. В «Юань ши» курултай описывается как продолжительное праздничное мероприятие: «Хан собрал князей и вельмож в урочище Орболгэту и угощал их два месяца; потом

щедро наградил золотом и материями, каждого по достоинству. И притом учи-

108

нили постановление о ежегодной награде князьям деньгами и хлебом108. Сообщение Рашид ад-Дина тоже заставляет думать, что курултай был проведен как большое торжество: «...Менгу-хан устроил курилтай в местности ..., которая находится в середине Могулистана. А это то самое место, где Кутула-каан, когда ему удавалось одержать какую-то победу, так плясал под одним деревом со своими нукерами, что в земле образовалась яма»109.

Символический выбор места проведения курултая, его подчеркнуто пиршественный и дистрибутивный характер, а также отсутствие значимых проблем, решению которых он мог послужить, заставляют думать, что единственным поводом к нему явилось разрешение серьезного конфликта между Толуидами с Джучидами, угрожавшего единству и жизнеспособности империи. Параллельно с пиршествами в Монголии столь же масштабное празднество состоялось в Мавераннахре110. Ритуальное значение пиров, организованных Хулагу, достаточно рельефно проявилось в том, что они продолжились, несмотря на смерть Субэдэй-огула и известие о смерти «другого брата» Хулагу111.

В обмен на согласие оставить Хулагу во главе действующей на Среднем Востоке армии Джучиды, по всей видимости, получили ярлык на владение теми областями к югу от Кавказа, в которых Аргун проводил перепись совместно с чиновниками Бату — Арраном, Арменией, Грузией и Азербайджаном. Существование такого ярлыка свидетельствует Абдуллах Кашани, по словам которого хан Узбек, направляя в месяце джумада 712 г.х. (октябрь 1312 г.) к ильхану Олд-

жайту своих послов, требовал возвращения «всего, что является нашим по яр-

112

лыку Мункэ-каана» . Передача Сартаку части имперских владений засвидетельствована в труде армянского историка Вардана: «В 1256 г. умер Бату, великий властелин севера. В том же году сын его, Сардах, был отравлен своими братьями, возбужденными завистью, ибо Сардаху передал отец власть свою с

113

присовокуплением к тому же владений Мангу-хана» .

О переходе власти в Улусе Джучи к Сартаку подробно сообщает Киракос: «И вот в начале 705 (1256) года армянского летоисчисления умер Батый — главный военачальник севера, а сын его Сартак находился в пути, ибо он направлялся к Мангу-хану. Он не возвратился домой, чтобы похоронить отца, а продолжал свой прежний путь. Это очень обрадовало Мангу-хана, который вышел навстречу [Сартаху], возвеличил его и воздал ему великие почести: передал ему власть отца его — командование всеми войсками, а также [владение] всеми покоренными им (Батыем) княжествами; затем назначив его вторым [человеком государства] и дав право издавать указы, как властелин, отпустил его восвоя-

си»114. Как следует из этого сообщения, Сартак не только был утвержден главою Улуса Джучи, но и унаследовал статус покойного отца, как второго лица в государстве. Вряд ли в планы Мункэ входило сохранение привилегированного положения Улуса Джучи, но, видимо, заслуги Сартака в достижении компромисса заставили его на время отложить наведение порядка в стане своих старших родичей.

Фактическое разделение империи на два улуса было абсолютно неприемлемым для правителя, среди достоинств которого сам Бату особенно выделял то, что он «знает ясы Чингисхана и обычаи Каана и следует им»115. Джучиды после смерти Угэдэя, несомненно, представляли главную угрозу единству империи. Как верно замечает П.Джексон, отдаленное расположение улуса Джучи само по себе давало Джучидам возможность широкой практической автономии. В продолжительном интеррегнуме после смерти Угэдэя они постарались эту возможность реализовать сполна. И, хотя избрание Гуюка явилось серьезным вызовом их притязаниям, попытка Гуюка подчинить мятежный улус не удалась, при этом позиции Джучидов в Западной Азии еще более усилились. Однако отсрочка, которую они обеспечили себе в 1248-1251 гг., оказалась сравнительно краткой. Организация иранской экспедиции во главе с Хулагу явилась очередным вызовом положению Джучидов, с которым им, в конечном счете, пришлось смириться116.

Утверждение Хулагу руководителем иранской кампанией было важным, но не последним шагом Мункэ в реформировании системы управления империей. Его план укрепления государства заключался в том, чтобы, по возможности, выровнять статус земель тама и улусов. Для этого он намеревался, с одной стороны, поставить земли тама под контроль авторитетных администраторов, коими, в условиях Монгольской империи, могли быть только представители «Золотого рода», в лояльности которых Мункэ мог не сомневаться, с другой, ослабить самовластие владетелей сохранившихся улусов путем активного внедрения института регентства. Имея в виду вторую часть плана, нельзя не обратить внимание на подозрительную одинаковость обстоятельств, позволивших Каракоруму подчинить улусы Чагатая и Джучи. На курултае 1251 г. «...Мен-гу-каан передал царство Каре на основании ранее сделанного завещания. Он удостоил Кару всевозможных милостей и отправил его домой. На обратном пути неотвратимый час не дал ему вернуться в орду. И тогда Менгу-каан передал царство его сыну, а поскольку последний был еще ребенком, он вложил

117

ключи правления в руки Оркины, вдовы же самое и в Улусе Джу-

чи: «И когда Сартак прибыл, Менгу-каан принял его с величайшей добротой, выделив его среди равных; и он отпустил его с такими богатствами и сокровищами, которые подобали такому великому царю. Не успел он достичь своей орды, доехав лишь до., как отправился вслед за своим отцом. Каан послал своих эмиров утешить его жен и братьев; и он приказал, чтобы Боракчин-хатун, которая была старшей женой Бату, издавала бы приказы и занималась воспитанием Улагчи, сына Сартака, пока он не станет взрослым и не займет место сво-

118

его отца»118. Не удивительно, что Джузджани, изложив версию смерти Сартака, прославляющую мистическое могущество ислама, привел и другую, гораздо более правдоподобную: «Некоторые рассказывали так: заметив на челе Сартака

признаки возмущения, Менгу-хан тайком подослал доверенных людей, которые отравили проклятого Сартака, и он сошел в ад»119.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire // Central Asiatic Journal. 1978. Vol.22. P.188-191.

2. «.Повелитель Лица Земли, Менгу-каан узрел в характере своего брата Хулагу признаки властности и обнаружил в его занятиях тягу к завоеваниям. Поэтому на великом курилтае, после того как он прочно утвердился на троне ханства и его внимание не занимали более дела корыстных и завистливых, он обратил свои мысли к покорению отдаленных восточных и западных краев» (Ата-Мелик Джу-вейни. Чингисхан. История завоевателя мира. М., 2004. С.441). «Когда наступил второй год после великого курултая, упрочения на престоле государства и окончания дел врагов и друзей, августейшие помыслы были сосредоточены на завоевании отдаленных городов мира, востока и запада» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. T.II. М.; Л., 1960. С.144). «После большого курултая он [Менгу-каан —

B.К.] послал Кубилай-каана в пределы Хитая и в упомянутые края и назначил для него войско, а Хулагу-хана, с согласия всех родичей, нарядил в Иранскую землю.» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. T.III. М.; Л., 1946. С.23).

3. Так, по мнению Е.И. Кычанова, состоявшийся в 1253 г. к северу от реки Онон «вновь связанный с престолонаследием» курултай «подвел итоги борьбы с заговорщиками» из числа потомков Угэдэя и Чагатая, и «очень возможно, что и Бату присутствовал на нем»; на этом курултае «всем великим князьям были розданы щедрые подарки», но Бату «очевидно, остался недоволен тем, что получила Золотая Орда», о чем свидетельствует его просьба к Мункэ «разрешить произвести для своей казны закупки жемчуга и 10 тыс. динов серебра» (Кычанов Е.И. Сведения из «Истории династии Юань» («Юань ши») о Золотой Орде // Источниковедение Улуса Джучи (Золотой орды). От Калки до Астрахани. 1223-1556. Казань, 2002.

C.40).

4. По Джувейни, хаким Иранских земель эмир Аргун отправился «на великий ку-рилтай» в месяце джумада II 649 г.х. [21 августа — 18 сентября 1251 г. н.э.]. Достигнув Тараза, он узнал добрую весть о восшествии Мункэ на престол, и, мужественно преодолевая трудности зимнего путешествия, явился ко двору 20 сафар 650 г.х. [2 мая 1252 г. н.э.], «уже после того, как курилтай был окончен и все царевичи разъехались по домам» (Джувейни. С.367-368, 432). В изложении Рашид ад-Дина, эмир Аргун «.в месяце джумада II 649 г.х. [21 августа — 18 сентября

1251 г. н.э.] направился в столицу Менгу-каана, чтобы присутствовать на курилтае. Когда он туда прибыл, царевичи и эмиры, устроив курилтай, [уже] разъехались, а Менгу-каан стал заниматься устроением дел государства. Представившись [государю] на второй день своего прибытия, первого [числа] месяца мухаррама 650 г.х. [14 марта 1252 г. н.э.], он доложил об отсутствии налогового учета в областях Ирана и был отмечен милостями» (Рашид ад-Дин. T.II. С.149). В этих сообщениях, несмотря на разнобой в дате прибытия, ясно прописано, что Аргун отправился из Ирана в начале осени 1251 г. и прибыл в ставку Мункэ весной

1252 г., вскоре после отъезда участвовавших в курултае Чингизидов. Между тем Б. Шпулер, ссылаясь на Рашид ад-Дина, датировал приезд Аргуна в Каракорум августом/сентябрем 1251 г., а к 14 марта 1252 г. отнес его прием новым императором (Spuler B. Die Mongolen in Iran. Berlin, 1985. S.43-44). Представляется маловероятным, чтобы чиновник такого ранга, экстраординарный эксперт по иранским

делам, ждал аудиенции полгода. Аргун, несомненно, был вызван в Каракорум в качестве главного консультанта и организатора подготовительных мероприятий к вводу в Иран новых контингентов имперских войск. Он получил полномочия управлять до прихода Хулагу большей частью монгольских владений в Западной Азии — «Хорасаном, Мазендераном, Индией, Ираком, Фарсом, Керманом, Лу-ром, Арраном, Азербайджаном, Грузией, Мосулом и Алеппо» — и осенью 1252 г. отбыл к месту службы (Джувейни. C.432-433, прим.155). В аналогичном списке Рашид ад-Дина нет Индии, но прибавлены Армения, Рум и Диярбекр (Рашид ад-Дин. T.II. С.140-141).

5. Джувейни, рассказывая об отъезде участвовавших в курултае принцев, отмечает, что «они находились в веселом и счастливом расположении духа, получив щедрые подарки и всевозможные знаки расположения, доброты и благоволения, а кроме того, каждый из них был отмечен особо». Персонально из получивших подарки Джувейни упоминает только сыновей Угэдэя Кадана (Кадагана) и Мелика, которым Мункэ «дал по орде из числа принадлежавших Каану и подарил им находящихся в них женщин...» (Джувейни. С.430). В «Юань ши» приводится более пространный список награжденных, включающий, помимо Кадана и Мелика, также Берке, Хайду и других принцев: «1252. ...Im Sommer weilte [der Kaiser] in Ho-lin[Kara]—qorum. Erteilte den Prinzen ihr jeweiliges Gebiet [als Lehen] zu: Ho-tan (Qadan) wurde mit dem Gebiet von Pieh-shih-pa-li (Bisbaliq) [belehnt], Mieh-li (Melik) mit [dem Gebiet] des Yü-yeh-erh-ti-shih (Irtis), Hai-tu (Qaidu) mit dem Gebiet von Hai-ya-li (Qayaliq), Pieh-erh-ko [Berke] mit dem Gebiet von Ghu-erh-chi [*Kurji]...» (Abramowski W. Die chinesischen Annalen des Mongke: Uberzetzung des 3. Kapitels des Yuan-shi // Zentraasiatische Studien des Seminars fur Sprach- und Kulturwissenschaft Zentralasiens der Universitat Bonn. 1979. No.13. S.20). Награждение, как следует из перевода В. Абрамовски имело место летом 1252 г.; П. Пел-лио, также ссылаясь на данные «Юань ши», приводит несколько иную дату — принцы, участвовавшие в интронизации Мункэ, были отосланы в свои владения (в том числе Берке — в «свою» Грузию) в первом месяце 1252 г., т.е. в период между 12 февраля и 11 марта (Pelliot P. Notes sur l'histoire de la Horde d'Or. Oeuvres posthumes. Vol.II. Paris, 1949. P.50).

6. «Кед-Бука Бавурчи отправился в путь первым в середине месяца джумада I 650 года [июль 1252], чтобы начать расправу с еретиками» (Джувейни. С.432). Хулагу начал пиршества по случаю предстоящего похода с весны 1253 г., и «наконец 24 шаабан 651 года [19 октября 1253] с сулящим удачу попутным восточным ветром он выступил.» (Джувейни. С.443).

7. «В этом году хан собрал князей по западную сторону Хухунора и принес жертвы небу, солнцу, луне и горам» (Бичурин Н. (о. Иакинф). История первых четырех ханов из дома Чингисова // История монголов. М., 2005. С.213). «Im diesem Jahr rief [der Keiser] die Prinzen zu einer Versammlung im Westen von K'o-k'o-nao-erh [Köke-nör]. Danach brachte er auf dem Jih-yüeh-shan dem Himmel ein Opfer dar» (Abramowski W. Die chinesischen Annalen des Mongke. — S.23). «Юань ши» сообщает также, что Мункэ вызывал к себе князей в 1253 г., но это было собрание с ограниченным кругом участников, привлеченных Мункэ к обсуждению проступка Йеку, старшего сына Джучи-Касара (Abramowski. Op. cit. S.22; Бичурин. Ук. соч. С.210).

8. «Im Fruhjahr im 1. Monat begab [der Kaiser) sich in das Gebiet von Shih-hui. Er sandte den Ch'i-tu-pu-hua (Ket-buqa) zum' Angrif auf die Festung Cie-erh-tu-ch'ieh (Gird-kuh) von Mo-lai» (Abramowski. Op. cit. S.20).

9. «Im Herbst im 7. Monat erhielt Hu-pi-lieh (Qubilai) den Befehl, Tali anzugreifen; der

Prinz t'u-erh-hua Sa-li sollte Shen-t'u angreifen, Ch'ieh-ti-pu-hua (Ket-buqa) sollte gegen Mo-li-hsi ziehen, Hsü-lieh (Hülegü) sollte die Westlande und die verschiedenen Länder des Sultan unterwerfen (Abramowski. Op. cit. S.21).

10. «Im Sommer im 6. Monat befahl [der Kaiser] dem Prinzen Hsü-lieh-wu (Hiilegü), dem Wu-liang-ho-tai (Uriangqadai) und anderen, das Heer zum Angriff auf das Baghdad des Qalifen und andere Staaten in Hsi-yü zu führen. Weiter befahl er dem T'a-t'a-eih-tai (Tartartai) Sa-ü (Sali) tu-lu-hua und anderen die Staaten Hsin-tu-szu (Hindus), Ch'ieh-shih-mi-erh (Kasmir) u.a. anzugreifen (Abramowski. Op. cit. S.22).

11. Abramowski. Op. cit. S.10.

12. Джувейни. C.441.

13. Об этом свидетельствует размах инженерных работ на пути движения армии Ху-лагу (Джувейни. С.442) и джучидских войск (Киракос Гандзакеци. История Армении. М., 1976. С.228). Магакия и Киракос поясняют, что войска, вошедшие в Армению, передвигались «на телегах и колесницах» (История монголов инока Ма-гакии, XIII века. М., 1871. С.26; Киракос Гандзакеци. С.228), а рассказывая о разгроме джучидского корпуса, Киракос отмечает, что мужчины спасались, бросив жен, детей и имущество (Киракос Гандзакеци. С.237). Рашид ад-Дин, перечисляя сыновей Кули, добавляет, что они прибыли в Иран с отцом, будучи малолетними (Рашид ад-Дин. Т.Н. С.70). Судя по упоминанию в источниках, повествующих об иранской кампании, джучидских царевичей Ногая и Ала-Темура, сыновья и, вероятно, племянники сопровождали в походе также Тутара и Балакана (Костюков В.П. «Железные псы» Батуидов (Шибан и его потомки в войнах XIII в.) // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. Уральск. 2008. №1. С.71).

14. Рашид ад-Дин. Т.Ш. С.23.

15. Джувейни. C.442.

16. «Царь [Хулагу — В.К.]. продвигался очень медленно, впереди шли Балагай и Ту-тар, остальные поспешали справа и слева. Они шли то по летним, то по зимним дорогам.» (Джувейни. С.443).

17. Джувейни. C.442-444; Рашид ад-Дин. Т.Ш. С.24-25.

18. Рашид ад-Дин. Т.Ш. С.24.

19. Сколько-нибудь существенную роль Джучидов в воцарении Мункэ отрицает Т. Оллсен, но без должной аргументации. Вывод, что Толуиды не нуждались в чьей-либо помощи, чтобы посадить Мункэ на трон, исследователь обосновывает некритически воспринятым известием Рашид ад-Дина о передаче Чингиз-ханом Толую и его потомкам чуть ли не всей монгольской армии (Allsen Th.T. Mongol Imperialism: The Policies of Grand Qan Mongke in China, Russia and the Islamic Lands 1251-1259. Berkeley, 1987. P.58).

20. Численность монгольской армии, отправленной Мункэ в Иран, источники оценивают по разному. Согласно Магакии, монголы ввели в Иран 7 туменов, т.е. 70-тысячную армию (История монголов инока Магакии. С.25), такую же цифру называет Натанзи (Amitai-Preiss R. Mongols and Mamluks: The Mamluk-Ilkhanid War, 1260-1281. Cambridge, 1995. P.15). В «Родословии тюрков» утверждается, что войско Хулагу насчитывало 120 тысяч человек (Shajarat al-aträk. Genealogical Tree of the Turks and Tatars. London, 1838. P.213). По Джувейни, Хулагу было выделено «в два раза большее войско», чем Хубилаю, но численность войска Хубилая он не называет (Джувейни. С.432), согласно же Рашид ад-Дину, с Хубилаем «в Хитай отправилось восемьдесят туманов войска» (Рашид ад-Дин. Т.Н. С.156). Последняя цифра, несомненно, сильно преувеличена. Согласно расчетам Н.Ц. Мункуева, Хулагу получил 27800 воинов (1/5 часть от 139000), к ним в Иране присоединились еще 40000 воинов Чормагана, отправленных сюда в начале правления Угэдэя

(Мункуев Н.Ц. Заметки о древних монголах // Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1970. С.372). Другие попытки более или менее точно исчислить монгольскую армию в Иране опираются на учет упомянутых в источниках монгольских военачальников и допущение, что каждый из них командовал туменом. Такого рода подсчеты дают численность от 70 тысяч (Spuler B. Die Mongolen in Iran. S.334; Строева Л.В. Государство исмаилитов в Иране в XI-XIII вв. М., 1978. С.232) — до 150-170 тысяч человек (Smith J.M. Mongol Manpower and Persian Population // Journal of the Economic and Social History of the Orient. 1975. No.18. P.274-278; Amitai-Preiss. Op. cit. P.15), в последнем случае предполагается, что со временем к армии Хулагу присоединились ранее введенные войска и рати местных правителей, так что ее численность выросла до 300 тысяч человек. При любом способе подсчета можно считать несомненным, что джучидский контингент в Иране составлял не менее половины от общего числа введенных войск и был существенно больше тех номинальных 30 тысяч, которыми обычно оперируют исследователи, характеризуя джучидские войска как «вспомогательные». Анализ изложения хода иранской кампании в «Сборнике летописей» обнаруживает очевидное стремление Рашид ад-Дина затушевать вклад Джучидов в ее успешное завершение (Костюков В.П. «Железные псы» Батуидов. С.59-70). Джучидский контингент, определенно, не ограничивался теми условными тремя туменами, что вели с собой Кули, Балакан и Татар (Рашид ад-Дин определяет в один тумен только войско Кули). Армянские источники среди руководителей войск, прибывших из Улуса Джучи, называют Кадагана (Киракос Гандзакеци. С.228; История монголов инока Магакии. С.32). П. Джексон идентифицирует его с хорчи Кадаганом, арестовавшим и доставившим к Бату Ильчигадая, а позже участвовавшим в захвате Багдада и Майфарикина (Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire. P.221). Еще до начала похода джучидские подразделения действовали в Иране в составе имперской армии под командованием Никудера. О том, что первоначальная численность джучидских войск значительно превышала 30 тысяч, можно судить хотя бы по тому, что, когда они по приказу Хулагу подверглись беспощадному истреблению (История монголов инока Магакии. С.32), в пределы Улуса Джучи сумели вырваться 12 тысяч человек (см.: Grigor of Akner's «History of the Nation of Archers». Previously attributed to Maghak'ia the Monk // http://rbedro-sian.com.ga2.htm), в Египет — не менее 1300 человек, а остатков тумена Кули, ушедших в Афганистан и соединившихся там с корпусом Никудера, хватило на то, чтобы овладеть областью Газны и Бамьяна.

21. SinorD. The Mongols in the West //Journal of Asian History. 1999. Vol.33. No.1. P.37. Джузджани, излагая обстоятельства, при которых императорский престол занял Мункэ, приписывает Бату незаинтересованность в Иране. В ответ на предложение возглавить Монгольскую империю Бату якобы сказал: «Мне и брату моему Берка принадлежит уже в этом крае (т.е. Дашт-и Кипчаке) столько государств и владений, что распоряжаться им (краем) да вместе с тем управлять областями Китая (Чин), Туркестана и Ирана (Аджем) невозможно» (Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из персидских сочинений. Т.Н. М.; Л., 1941. С.16). Но неудобства управления Ираном и Туркестаном из ставки Джучидов были едва ли большими, чем неудобства управление ими из Каракорума. Кроме того, ожесточенная борьба монгольских наместников в Иране в 1230-40-х годах, в которой хорошо просматривается столкновение интересов Угэдэидов и Джучидов (см., напр.: Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire. P.212-217; Почекаев Р.Ю. Батый. Хан, который не был ханом. М., 2006. С.174-177), и существенное расширение сферы влияния Джучидов в Иране и,

особенно, в Туркестане после возведения на трон Мункэ свидетельствуют о том, что Иран и Туркестан не были безразличны для Бату. О расположении, площади и ресурсах летних и зимних пастбищ Ирана см.: Smith J.M. Mongol Nomadism and Middle Eastern Geography: Qishlaqs and Tumens // The Mongol Empire and Its Legacy. Leiden, 2000.

22. SpulerB. Die Mongolen in Iran. S.45.

23. Smith. Op. cit. P.40.

24. Рашид ад-Дин свидетельствует противоположное: Хулагу отправился в поход, «оставив на месте обозы» (Рашид ад-Дин. T.III. С.24).

25. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из сочинений арабских. T.I. СПб., 1884. С.246. Наличие связей между халифом и Берке подтверждает Джузджани, отмечая, что Берке после паломничества в Бухару «отправил доверенных лиц к халифу» и что он «дважды или более облачался в почетные одежды, (присланные ему от) халифа еще при жизни брата его Бату-хана» (Tabakat-i-Nasiri: A general history of the Muhammadan Dynasties of Asia. By Maulana Minhaj-ud-Din Abu-l-Umar-i-'Usman [Juzjani]. Vol.I-II. New Delhi, 1970. P.1285; Тизенгаузен. T.II. С.17).

26. Halperin Ch. The Kipchak Connection: The Ilkhans, the Mamluks, and Ayn Jalut // Bulletin School of Oriental and African Studies, University of London. 2000. Vol.63. P.231.

27. Как замечает П. Джексон, ни один источник не называет завоевание Халифата начальной целью похода Хулагу (Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire. P.224).

28. Рашид ад-Дин. T.III. С.24.

29. Следует заметить, что отнесение начала правления Берке к 1256 г. или к 1257 г. со всей остротой ставит вопрос, предпринял ли он какие-нибудь меры для защиты своих единоверцев в Иране, будучи правителем могущественного улуса. Ведь допуская, что ака Берке стал главою Улуса Джучи до начала 1258 г., придется заключить, что он, по меньшей мере, безучастно взирал на «христианский джихад» и усердие джучидских туменов в разгроме Багдадского халифата. Надо думать, в указанный период у Берке не было возможности влиять на политику Улуса Джу-чи, и он получил ее только после падения Багдада.

30. Армию Хубилая, как сообщает Рашид ад-Дин, Мункэ сформировал «сплошь из монголов и джавкут», а «Джавкут состоит из Хитая, Тангута, Джурдэнэ и Сулен-ка» (Рашид ад-Дин. Т.Н. С.145-146, 156).

31. «Орда отправил через Хорезм и Дехистан своего старшего сына Кули с одним туманом войска, а Бату послал через Дербенд Кипчакский Балакана, сына Шейба-на, и Тутара, сына Мингкадара, сына Бувала, седьмого сына Джучи-хана, чтобы они, прибыв, стали подкреплением войску Хулагу-хана, служили ему» (Рашид ад-Дин. Т.Н. С.81).

32. «Выступили также с неисчислимыми войсками некоторые родственники его [Ху-лагу] из улуса Батыя и Сартаха и, пройдя через Дербентские ворота, пришли сюда. Это были знатные люди, стоявшие во главе государства. Вот их имена: Ба-лахай, Тутхар, Гули, которых мы сами видели; это были внуки Чингис-хана, и их называли сыновьями бога» (Киракос Гандзакеци. С.227).

33. Правитель Герата, Систана и Балха Шамс-ад-дин, утвержденный в своей должности Мункэ, отверг требования Балакана и Тутара обеспечить реквизиции, которые традиционно налагались на подвластную ему область в пользу Улуса Джучи. Балакан приказал Кит-Буге захватить Шамс-ад-дина, но последний разбил войско Кит-Буги и, ускользнув от новой попытки ареста, прибыл к Хулагу с жа-

лобой на действия Джучидов (Allsen Th.T. Culture and Conquest in Mongol Eurasia. Cambridge, 2004. P.53).

34. Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire. P.222-223.

35. «.[Хулагу и его войско — В.К.] в месяце ша'бане лета 653 [IX 1255] расположились у Самарканда на луговьях Кани-гиль. .На той же остановке был осчастливлен честью встречи раньше других меликов Ирана мелик Шамс-ад-дин Курт и отличен разного рода милостями и пожалованиями» (Рашид ад-Дин. T.III. С.25).

36. Джувейни. C.441.

37. Джувейни указывает точную дату: 20 рамадана 650 г. [24 ноября 1252], но, как отмечает Дж. Бойл, эта дата, вероятно, ошибочна, и отъезд Аргуна, в действительности, состоялся в августе-сентябре 1252 г. (Джувейни. С.432-433, 666, прим.155).

38. «Император приказал расследовать положение земель и народа. Тогда эмир Аргун сделал устный доклад о беспорядке в финансах и нехватке поступлений от налогов, вызванной бесконечной чередой незаконных поборов и толпой грубых ельчи и сборщиков налогов; и признал и подтвердил недостатки, причиной которых был беспорядок в делах, который, в свою очередь, был вызван условиями настоящего времени. Менгу-каан тогда приказал всем присутствовавшим садрам собраться вместе и найти способ облегчить участь народа и так управлять страной, чтобы жизнь бедняков стала легче, а земли вновь процветали» (Джувейни. С.368-369).

39. Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольский обыденный сборник. T.I. М.; Л., 1941. §270.

40. Jackson P. From Ulus to Khanate: The Making of the Mongol States, c. 1220-c. 1290 // The Mongol Empire and Its Legacy. Leiden-Boston-Köln, 2000. P.29.

41. О представителях Улуса Джучи в Иране в 1220-1240 годах см.: Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire. P.212-220.

42. May T. Chormagan Noyan: The First Mongol Military Governor in the Middle East. Bloomington, 1996. P.52-54.

43. В первую очередь Джучидов привлекал Азербайджан, и не только удобством пастбищ и богатством городов. Через территорию Азербайджана пролегала одна из главных трасс южного ответвления Великого шелкового пути. Владение Азербайджаном обеспечивало Джучидам практически полный контроль над основными торговыми коммуникациями, связывавшими Запад и Восток (Али-Заде А.А. Борьба Золотой Орды и государства Ильханов за Азербайджан // Известия АН АзССР. 1946. №5. С.31-34; Малышев А.Б. Золотая Орда и Иран: политические, экономические и культурные связи // Нижнее Поволжье и Исламская республика Иран. Исторические, культурные, политические и экономические связи. Саратов, 2004. С.80-81).

44. Jackson. The Dissolution of the Mongol Empire. P.216-219. В отечественной историографии отношения Бату и Байджу иногда характеризуются как последовательно враждебные (см. напр.: Почекаев Р.Ю. Батый. М., 2006. С.178-182). На самом деле, в источниках нет сведений, которые бы прямо свидетельствовали о каком-либо соперничестве между ними. Более того, полагая Байджу врагом Бату, невозможно объяснить, как ему удалось избежать расправы, учиненной Бату над своими противниками после смерти Гуюка, и получить должность Ильчигадая, которого Гуюк посылал в Иран как раз для противодействия влиянию Бату. Показательно также, что вскоре после провозглашения Хулагу ильханом Байджу разделил печальную судьбу джучидских военачальников, воевавших в Иране.

45. «When they placed Mangu Khan upon the throne, he conferred the dominion of Iran and 'Ajam upon his yunger brother, Hulaku.» (Juzjani. P.1215). «When Mangu Khan,

son of Tuli, ascended the throne, he dispatched Hulaku into countries of Iran and 'Ajam, and assigned those territories to him» (Juzjani. P.1226).

46. Morgan D. The Mongols. New York, 1988. P.148.

47. Juzjani. P.856-863.

48. Имя Хулагу появляется на монетах еще при жизни Мункэ, но без какого-либо титула и всегда под именем или титулом Великого хана, но уже в 658 г.х. (18 декабря 1259 — 6 декабря 1260), т.е., возможно, уже спустя 5 месяцев после смерти Мункэ, Хулагу начинает чеканить монеты, на которых его имя сопровождается титулом «ильхан» (Allsen Th.T. Changing Forms of Legitimation in Mongol Iran // Rulers from the Steppe. State Formation on the Eurasian Periphery. Los Angeles, 1991. P.226-227).

49. Juzjani. P.1293.

50. Эту дату указывает Джувейни. Согласно «Юань ши», как отмечено выше, выступление Хулагу состоялось летом 1252 г., а согласно Рашид ад-Дину — «осенью года барса, выпавшей на месяц зи-л-джджэ лета 651 [I-II (sic!) 1254]» (Рашид ад-Дин. T.III. С.24).

51. Особо тесные отношения между Джучидами и Толуидами иногда объясняют тем, что старшие жены Джучи и Толуя, Биктутмиш-фуджин и Соркуктани-беки, были родными сестрами — кереитскими принцессами, дочерьми брата Он-хана, Джа-камбу (см., напр.: Howorth H.H. History of the Mongols from the 9th to the 19th Century: Part 2. The So-Called Tartars of Russia and Central Asia. Div.1. London, 1880. P.79, где он называет Бату племянником Соркуктани-беки; Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire. P.196). Но, если Соркуктани-беки, действительно, была «матерью четырех влиятельных сыновей, которые также, как и четыре сына Чингиз-хана, были на положении четырех столпов государства» (Рашид ад-Дин. T.II. С.103), то сыновей Биктутмиш-фуджин (в «Му'изз ал-ансаб» — Ни-кутимиш-фуджин) источники не называют. Не исключено, что она была бездетной. Согласно наиболее полным данным о женах Джучи, содержащимся в «Му'изз ал-ансаб», Саркаду-хатун из племени кунгират была матерью Орды и Исана (Орда-Эджена?), Ука-фуджин из племени кунгират — матерью Бату, Сул-тан-хатун из племени иман — матерью Берке, Беркеджара и Буды, Канбар — матерью Шибана и Джилавуна, Кубикай-хатун из племени кирайит — матерью Тан-гкута; Бувал и Тука-Тимур родились от наложниц — Карачин-хатун и Кагри-ха-тун (Му'изз ал-ансаб. История Казахстана в персидских источниках. Т.Ш. Алма-ты, 2006. С.38-39).

52. Джузджани, объясняя причины отказа Бату от трона в пользу Мункэ, приписывает Бату следующее заявление: «Лучше всего вот что: дядя наш Тули, младший сын Чингиз-хана, умер в молодости и не воспользовался царством, так отдадим царство сыну его и посадим на престол царский старшего сына его. Менгу-хана. Так как на престол посажу его я, Бату, то на самом деле владыкою буду я» (Тизенгаузен. Т.Н. С.16; Juzjani. P.1179-1181).

53. «According to M.Hyacinthe, 110 million silver roubles in value...» (Howorth. Op. cit. P.92).

54. «Князь Башу прислал Тобця просить у хана 10 тысяч слитков серебра (около 110 тысяч рублей серебром) на покупку жемчуга. Хан дал только тысячу слитков и при случае сказал: «Если таким образом расточать сокровища, приобретенные Чингисом и Угэдэем, то чем будем награждать князей? Князь должен основательно обдумать это. Это серебро назначено на выдачу наград за настоящий и будущий год» (Бичурин. Ук. соч. С.211). «Der Prinz Pa-tu (Batu) shickte den T'o-pi-ch'a (*Tobcar), das kaiserliche Reiselager aufzusuchen, mit der Bitte, [ihm] Perlen und Silber

[im Wert] von zehntausend ting abzukaufen. Der Kaiser gab ihm nur tausend ting und liess [Batu] durch einen Erlass wissen: «Wenn der Besitz von T'ai-tsu (Cinggis Qan) und T'ai-tsung (Ögedei) auf diese Weise vergeudet wird, womit sollen dann die Prinzen ausgezahlt werden? Ihr solltet dies genau prüfen. Dieses Silber entspricht der Summe der jahrlichen Zuwendungen, die von nun an [an Euch?] gezahlt werden» (Abramowski. Op. cit. S.22).

55. Т. Оллсен, критикуя точку зрения В.В. Бартольда, согласно которой Бату в правление Мункэ имел широкие привилегии и по степени влиятельности не уступал императору, включил это сообщение в ряд аргументов, свидетельствующих о безусловной подчиненности Бату. По его мнению, реакция на просьбу Бату наглядно отражает ненависть Мункэ к расточительству и очень напоминает критику, которую он часто адресовал своим чиновникам (Allsen Th.T. Mongol Imperialism. P.58).

56. Allsen Th.T. Prelude to the Western Campaigns: Mongol Military Operations in the Volga-Ural Region, 1217-1237 // Archivum Eurasiae medii aevi. 1983. No.3. P.20.

57. Кычанов. Ук. соч. С.39.

58. В 1253 г. хан «отправил Бицик-беркэ сделать исчисление народа в России» (Бичу-рин. Ук. соч. С.210-211). «Den pi-ch'e Pieh-erh-co (Berke?) sandte er zur Volkszählung nach Wo-lo-szu (Russland)» (Abramowski. Op. cit. S.22).

59. Spuler B. Die Goldene Horde. Die Mongolen in Russland 1223-1502. Wiesbaden, 1965. S.31.

60. К. д'Оссон переводил битикчи как «чиновник департамента финансов» (commis du fisc) (D'Ohsson C. Histoire des Mongols, depuis Tchinguiz Khan jusq'a Timour Bey ou Tamerlan. T.IV. Amsterdam, 1835. P.371); согласно Е. Бретшнейдеру, общее значение термина битикчи в Монгольской империи — «секретарь» (Bretschneider E. The Mediaeval Researches from Eastern Asiatic Sources. Vol.II. ondon, 1910. P.80).

61. Кычанов. Ук. соч. С.40-42.

62. Джувейни весьма деликатно — под видом похвалы щедрости Бату — намекает на его расточительность и пренебрежение интересами имперской казны: «Его щедрость была безмерна, а его терпимость безгранична. Правители всех стран и монархи со всех сторон света и все остальные приходили к нему; и до того как их подношения, которые копились веками, успевали убрать в казну, он раздавал их монголам и мусульманам и всем присутствующим, и не смотрел много это было или мало. И купцы из разных стран приносили ему всевозможные товары, и он брал все, и увеличивал цену в несколько раз против начальной. И он дал денег султанам Рума и Сирии и вручил им ярлыки; и ни один из тех, кто приходил к нему, не ушел, не достигнув своей цели» (Джувейни. С.184).

63. Приступить к реализации задуманной в 1253 г. переписи населения русских земель Мункэ удалось только в 1257 г., после смерти Сартака, когда в Улусе Джучи, по выражению ал-Карши, «правление перешло к хаканам» (Джамал ал-Карши. ал-Мулхакат би-с-сурах. История Казахстана в персидских источниках. ТЛ. Ал-маты, 2005. С.120). Эта перемена в отношениях между центральной властью и Улусом Джучи засвидетельствована в «Юань ши» сообщением о назначении Мункэ даруги в русские земли: «В 9-й месяц выступил в поход на южную войну; Китата, сына ханского зятя Ринциня, назначил в должность даругация в Россию и пожаловал ему триста лошадей и пятьсот овец» (Бичурин. Ук. соч. С.218). В переводе В.Абрамовски даруга Китай прямо назван наместником: «Im 9. Monat zogen die Truppen in den Kampf nach Süden. [Der Kaiser] ernannte den Sohn des kaiserlichen Schwiegersohns La-chen (Najin), [namens] Ch'i-t'ai (*Kitai) zum ta-lu-hua-ch'ih (daruyaci) und sandte ihn als Statthalter nach Wo-lo-szu (Oros, Russ-

land). Überdies schenkte er ihm 300 Pferde und 5000 Schafe» (Abramowski. Op. cit. S.26). Перепись населения на Руси иногда датируют зимой 1254/1255 г., ссылаясь на Ипатьевскую летопись, хотя в ней в начале записи под 1254 годом содержится ясное указание на ошибочность этой даты: «В лето 6762 (1254). Наста в Татарех новый царь Улавич или Занабек, от него же посланы быша численици на всю Московскую землю, иже изочтоша всех душ в земле Московской, ради дани; и поставиша повсюду своих Татар тысячники, сотники и десятники» (Ипатьевская летопись. ПСРЛ. Т.Н. СПб., 1843. С.342). Имя порученца Мункэ, назначенного в русские княжества в 1253 г., появляется в летописях только пять лет спустя, в записи событий 1258-1259 гг.: «В лето 6766. Бысть число от Татар на всей Русской земли, в 21 лето царства Татарского, Берька и Касачеи (Летописный сборник, именуемый летописью Авраамки. ПСРЛ. Т.ХУ! СПб., 1889. С.53); «В лето 6767. ...Тое же зимы приехаша окааннии сыроядци Татарове Беркай и Касачик, и с женами своими), и иных многое множство, и бысть мятеж велик в Новегороде, и по волостем много зла учиниша, беручи туску оканным Татаром» (Летопись по Воскресенскому списку. ПСРЛ. Т.УН. СПб., 1856. С.162).

64. Джувейни. C.373. Рашид ад-Дин оценивает итоги поездки Аргуна в Улус Джучи, естественно, еще более позитивно: «Исправив дела в Иране, он [Аргун — В.К.] согласно указу направился вместе с Надж-ад-дином Килябади через Дербенд Кипчакский в столицу Бату. Он произвел перепись в этой стране и установил «карари», определенные налоги и по-прежнему был правителем государства до прибытия Хулагу-хана» (Рашид ад-Дин. Т.Н. С.149-150).

65. «Итак, в 703 (1254) году армянского летоисчисления Мангу-хан и великий военачальник Батый послали востикана по имени Аргун (получившего еще повелением Гиуг-хана должность главного сборщика царских податей в покоренных странах) и еще одного начальника из рода Батыя, которого звали Тора-ага, со множеством сопровождающих их лиц провести перепись всех племен, находившихся под их властью. И те, получив такой приказ, отправились во все страны исполнить [поручение]. Добрались они до Армении, Грузии, Агванка и окрестных областей» (Киракос Гандзакеци. С.221). Анонимный автор грузинского «Хронографа» о проведении переписи Аргуном рассказывает как об инициативе Бату: «В ту пору произошло следующее: потому как каэн Бато, что был величайшим среди всех каэнов, соизволил высчитать и переписать все страны. Он и разыскал некоего человека, из рода оирдов по имени Аргун, правотворца и праворечивого и глубоко сметливого и разумника избранного. Его и отправил он по всей подвластной ему державе — Русь, Хазаретию, Овсетию, Кивчакию, до (самого) Мрака, и на Восток до Чина и Хатаети, чтобы высчитать и установить всадников и воинов, (способных) идти в поход с ноинами, великих и малых, в соответствии с их улупой, что суть подношения путникам, цена коням и вьюкам. Как только упорядочил он державу Бато, (этот) отослал его в Каракорум к каэну Кубилу, дабы он навел у себя порядок руками Аргуна» (Анонимный грузинский «Хронограф» XIV века. Вып.1. Текст. М., 2005. С.77).

66. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны // Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Гильома де Рубрука. Алматы, 1993. С. 110.

67. Там же. С.124-125.

68. Там же. С.102.

69. Там же. С.165.

70. Тизенгаузен В.Г. Т.Н. С.19.

71. Согласно рассказу Джувейни и Рашид ад-Дина, Берке, вместе с Тука-Тимуром представлявший на курултае Улус Джучи, пожаловался Бату на саботаж со сторо-

ны потомков Угэдэя и Чагатая. Ответ Бату был категоричен: «Ты его посади на трон, всякий, кто отвратится от ясы, лишится головы». Берке успешно справился с ролью распорядителя курултая, и в знак уважения к нему доставляемый к пиршеству скот «резали по предписанию мусульманского закона» (Джувейни. С.407-415; Рашид ад-Дин. Т.Н. С.131-133).

72. Abramowski. Op. cit. S.20; Pelliot P. Notes sur Thistoire de la Horde d'Or. P.50. Ввиду отсутствия дополнительной информации вряд ли есть сколько-нибудь убедительный ответ на вопрос о том, какими соображениями руководствовался Мункэ, передавая в 1252 г. мусульманину Берке христианскую Грузию, которой, как показали последующие события, была уготована важная роль в иранской кампании (см. напр.: Анонимный грузинский «Хронограф» XIV века. С.56-59, 71). Учитывая роль Бату и Берке в возвышении Мункэ, можно предположить, что это пожалование было, в известной степени, вынужденным и в той ситуации отражало не столько щедрость Мункэ или его «геополитические» планы, сколько претензии и запросы Джучидов.

73. По утверждению Джузджани, при достижении Берке возмужалости «в войско его были назначены все мусульмане, находившиеся в стане Туши-хана. .Все войско его состояло из 30 000 мусульман, и в войске его была установлена пятничная молитва» (Тизенгаузен В.Г. T.II. С.16-17). Ал-Омари сообщает, что Бату, возложив на Берке миссию возведения на трон Мункэ, дал под его начало «100 000 всадников, из храбрецов (?) армии» (Тизенгаузен В.Г. T.I. С.245).

74. Гильом деРубрук. С.110-111.

75. Там же. С.119-120.

76. Встречу Гетума с Сартаком подтверждает Вильгельм де Рубрук, замечая, что его спутники, оставшиеся при дворе Бату, погибли бы, «не будь царя Армении, доставившего им великое утешение и поручившего их вниманию самого Сартака» (Гильом де Рубрук. С.164).

77. Киракос Гандзакеци. С.223.

78. Перевод Д.Б. Аргутинского-Долгорукого: «Царь .отправился .к Бату и Сардаху, бывшему Христианской веры. Он принят был ими с большими почестями, которые препроводили его в отдаленнейший путь, за Каспийское море к Мангу-Хану. Мая 13 переехал он реку Аех и вступил в Гор, который, находится на половине пути от Бату к Мангу-Хану, потом через Иртыш вошел в землю Айманскую, 4 сентября прибыл в Харахатай, и пройдя Татарию, 14 сентября, в праздник Воздвиженья честнаго Креста, увидел Хана-Мангу, в великой славе сидящего» (Аргу-тинский-Долгорукий Д.Б. Путешествие Армянского царя Гетума к Бату (Батыю) и к Мангу-хану в лето армянского счисления 703 и 704 // Сибирский вестник. 1822. Вып.Х1Х. С.100). Перевод Е.Бретшнейдера: «They set off on the 13th May 1254. After passing the river Ayekh, they arrived at Or, which is half way between Batu and Mangu Khan (i.e., between theyr respektive residenses). Thence they proceeded to the river Ertich (Irtysh), entered the country of Naiman, and then arrived at Khara Khetay. On the 13th of September Hethum reached Tataristan (Mongolia); and on the day of the consecration of the cross (September 14) had an audience with Mangu Khan, the splendid and glorious lord» (Bretschneider E. The Mediaeval Researches from Eastern Asiatic Sources. Vol.II. London, 1910. P.167-168). Перевод Р. Бедросяна (с критического теста, изданного в 1961 г. в Ереване К.А. Мелик-Оганджаняном): «Those who departed [from Batu] left on the sixth of the month of Marer, and on the thirteenth of May crossed the Ayex [Ural] river and came to Or which is midway between Batu and Mongke-Khan. Then crossing the Ert'ich [Irtysh] river they entered the Nayiman [Naiman] country. They came to Xaraxeta [Khara-Khita] and crossed into T'at'arstan

on the fourth of the month of Horhi, the thirteenth of September on the celebration of the feast of the Cross, and they saw Mongke-Khan seated in venerable glory» (Kirakos Ganjakets'i's «History of the Armenians», transl. R. Bedrosian // http://rbedrosian.com.kg12.htm).

79. Иванин М. О военном искусстве при Чингисхане и Тамерлане. Алматы, 1998. С.236.

80. Джиованни дель Плано Карпини. История монгалов // Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Гильома де Рубрука. Алматы, 1993. С.63, 65.

81. Гильом де Рубрук. С.107, 111, 119.

82. Мнение о возможности отождествления термина Ор с рекой Орь впервые было высказано, кажется, Г.И. Спасским и Д.Б. Аргутинским-Долгоруким (Аргутин-ский-Долгорукий. Ук. соч. С.127-128), а затем повторено К.П. Паткановым (История монголов по армянским источникам. Вып.2. СПб., 1874. С.127-128, прим.31) иЛ.А. Ханларяном (Киракос Гандзакеци. С.308). Следует отметить, что Дж. Бойл в этой части своего перевода опускает слово Ор, в примечании ссылаясь на вывод Э. Дюларье, согласно которому вместо «неотождествляемого Ор или Хор» здесь нужно видеть «несколько отклоняющееся от нормы использование относительного местоимения or» (Boyle J.A. The Journey of Hetum I, King of Little Armenia, to the court of the Great Khan Mongke // The Mongol World Empire, 1206-1370, ed. by John A. Boyle, Variorum Reprints, 1977. P.180).

83. Костюков В.П. О Сартаке или Где решалась судьба Ирана // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. Уральск, 2005. Вып.4. С.286.

84. Последнему условию не отвечает также предложенная А.Г. Юрченко интерпретация Ора как Ургенча (Христианский мир и «Великая Монгольская империя»: Материалы францисканской миссии 1245 года. СПб, 2002. С.274-276).

85. Klaproth J.H. Aperçu des entreprises des Mongols en Arménie dans le XIII-e siècle // Nouveau Journal Asiatique. T.XII. 1833. P.278; Histoire d'Arménie, par le Vartabied Kirakos de Gantzac, — «Deux Historiens arméniens». St.-Pbg., 1870. P.177.

86. Bretschneider. Op. cit. Vol.I. P.167, n.461.

87. Гильом де Рубрук. С.111.

88. Cathay and the Way Thither. Being a Collection of Medieval Notices of China, transl. & ed. Henry Yule. New edition, revised by Henri Cordier. Vol.IV. London, 1916. P.161. Несомненно, лишь на созвучии основывалось предположение Дж.Р. Форстера, согласно которому «земля Органум» — это монгольский хартланд Эргунэ-кун (Travels of W. de Rubruquis, about 1253 // A General History and Collection of Voyages and Travels, arranged in systematic Order by R.Kerr. Vol.I. Edinburgh, 1811. P.207, n.6). Гипотеза Г. Юла была поддержана Е. Бретшнейдером (Bretschneider. Op. cit. Vol.I. P.114, n.285), А.И. Малеиным, Н.П. Шастиной (Гильом де Рубрук. С.212, прим.157). Но возможно и другое объяснение. Как известно, В XIV в. Улус Чагатая европейские авторы именовали «Срединной империей» (Imperium Medium) (Cathay and the Way Thither. Being a Collection of Medieval Notices of China, transl. & ed. Henry Yule. New edition, revised by Henri Cordier. Vol.III. London, 1914. P.85, n.3). Не исключено, что это обозначение Чагатайских владений являлось калькой тюркского названия, имевшего хождение в Монгольской империи, и в таком случае, в его основе правомерно искать слова, дающие искомое начало (orta, ortu — середина; ortun — средний; orgin — трон, ставка правителя) (Древнетюркский словарь. Л., 1969. С.371, 388).

89. История монголов по армянским источникам. С.129; History of the Tartars [The Flower of Histories of the East], comp. by Het'um the Armenian of the Praemonstra-tensian Order // http://rbedrosian.com.hetum3.htm. На европейских картах XIV в.

Алмалык (Armaloc, Gôbalek) по-прежнему обозначался как столица Imperium Medium (Cathay and the Way Thither. Vol.III. P.85, n.3; Bretschneider. Op. cit.Vol.II. P.37-38).

90. Джувейни. C.443.

91. Как видно из приведенных выше вариантов переводов, все они едины в дате прибытия Гетума к Мункэ, но разнятся в дате отъезда: согласно одним, 13 мая Гетум покинул ставку Бату, согласно другим, в этот день он уже пересек Яик. Вильгельм де Рубрук затратил на дорогу от Итиля до Яика 12 дней (Гильом де Рубрук. С. 107).

92. Pelliot P. Mélanges sur l'Époque des Croisades. Extrait des Mémoires de l'Académie des Inscriptions et Belles-Lettres. T.XLIV. Paris, 1951. P.50.

93. Гильом деРубрук. С.119.

94. Там же. С.163.

95. А.И. Малеин следовал традиционной версии перевода. Точно так же это место отчета брата Вильгельма изложено в переводе В.В. Рокхилла: «When I had ridden XX days I got news of the king of Harmenia; he had passed there at the end of August, going to meet Sartach, who was on his way to Mangu Chan with his flocks and herds, his wives and children4 though his big dwellings had been leftbehind between the Etilia and the Tanais, I paid my respects (to Sartach) and told him that I would right willingly stay in his country.» (The Journey of William of Rubruck to the Eastern Parts of the World, 1253-1255, as narrated by himself, with Two Accounts of the Erlier Journey of John of Pian de Carpine. Transl. & ed. by W.W. Rockhill. London, 1900. P.255).

96. Костюков В.П. О Сартаке или Где решалась судьба Ирана. С.286, 289.

97. П. Пеллио дефектность рассматриваемого фрагмента видел в анахронистическом противоречии: по его мнению, невероятно, чтобы Вильгельм де Рубрук через 20 дней после отъезда из Каракорума, т.е. 31 июля, мог услышать, что Гетум проехал к Сартаку в конце августа (Pelliot P. Mélanges sur l'Époque des Croisades. P.49). Но противоречивость здесь кажущаяся. Как упомянуто выше, брат Вильгельм, достигнув Каялык, вынужден был прервать путешествие и 12 дней ждать секретаря Бату, т.е. был осведомлен о его приезде за 12 дней, а будучи в Каракоруме, уже знал о предстоящем прибытии Гетума. Эти факты, как представляется, говорят о функционировании в империи помимо ординарной ямской службы системы экстренного фельдъегерского или иного оповещения, аналогичной той, которую наблюдал в Юаньском Китае Марко Поло, и благодаря которой, в частности, «когда великий хан узнал, что Николо и Маффео возвращаются, выслал им навстречу за сорокдневок» (Книга Марко Поло. М., 1955. С.50, 121-122).

98. Pelliot. Mélanges sur l'Époque des Croisades. P.51-52.

99. «When we had travelled twenty days, I heard that the king of Armenia had passed by on his journey to the court of Mangu. In the end of August I met with Sartach, who went to Mangu, accompanied by his wives and children, and with flocks and herds.» (Цит. по: Travels ofW. de Rubruquis, about 1253. P.252).

100. Киракос Гандзакеци. С.224.

101. Вильгельм де Рубрук отмечает, что этот город располагался во владениях Бату примерно в шести днях езды от «среды людей Мангу-хана». Тараз особенно интересовал брата Вильгельма, поскольку в нем находились немцы, «рабы Бури». Облегчение судьбы пленников являлось одной из главных целей его поездки к монголам, однако к тому времени «Мангу перевел их, с позволения Бату, к востоку на расстояние месяца пути от Таласа, в некий город, по имени Болат, где они копают золото и делают оружие» (Гильом де Рубрук. С.110). Это сообщение можно расценить как пример сотрудничества, продолжавшегося, несмотря на возникшие разногласия.

102. К Бату Гетум отправил священника Барсега, своего посла в Улусе Джучи, которого он брал с собою в Каракорум и который должен был представить Бату результаты переговоров с Мункэ: «Барсега .он снова послал к Батыю показать ему грамоты и приказ Мангу-хана, дабы и тот написал приказ в соответствии с грамотами [хана]» (КиракосГандзакеци. С.225).

103. Киракос Гандзакеци. С.224.

104. Разумеется, нельзя не обратить внимания на ремарку Рубрука об оставлении больших домов Сартака «между Этилией и Танаидом». Эта деталь заставляет думать, что кочевая ставка Сартака функционировала в специальном режиме, соответствующем выполняемой задаче.

105. Allsen Th.T. Changing Forms of Legitimation in Mongol Iran. P.225-226.

106. Запись в «Ган-му» под 1257 г.: «Некоторые наговорили, что Хубилай снискал приверженность китайцев, почему монгольский государь послал Алдара правителем в Цзин-чжао, Лю-тхай-пьхин помощником его. Они для проверки государственных сборов открыли в Гуань-чжун комиссию, в которую призвали всех высших и низших чиновников, даже и купцов, и всех предали казни, исключая Хама-ра и Ши-тьянь-кхэ, о которых донесли государю. Хубилай, услышав об этом, почувствовал беспокойство. Яо-шу сказал: «Император есть государь, а ты князь, подданный; если не сравнишь, то в будущем угрожают несчастья. Лучше тебе со всем домом и семейством возвратиться ко двору, чтобы через это обезопасить будущие дни. Тогда подозрения сами собой рассеются». Когда Хубилай явился к монгольскому государю, оба прослезились. Государь не приказал ему представлять объяснения и все прекратил. Почему поверительная комиссия уничтожена, да и судебные места, учрежденные Хубилаем, все упразднены» (Бичурин Н. Указ соч. С.219-220).

107. «Когда в 653 году (1255-1256) Менгу-каан проводил очередной курултай, он [Бату — В.К.] послал к нему Сартака, который был приверженцем христианской веры. Не успел Сартак прибыть, как исполнился приказ Господа, и неизбежное свершилось в году. И когда Сартак прибыл, Менгу-каан принял его с величайшей добротой, выделив его среди равных; и он отпустил его с такими богатствами и сокровищами, которые подобали такому великому царю» (Джувейни. С.184).

108. Бичурин. Ук соч. С.216. «Der Keiser rief die Prinzen und Beamten zu einer Versammlung nach Yü-erh-mo-ko-t'u [Örmegetü], wo er sie über sechzig Tage lang bewirtete und ihnen Gold und Stoffe schenkte, je nach ihren Verdiensten. Weiter setzte er die jährlichen Zuwendungen an Geld und Getreide für die Prinzen fest» (Abramowski. Op. cit. S.25).

109. Рашид ад-Дин. T.II. С.145.

110. «Лето 652/1254 года они провели на горных пастбищах (yailagh), вновь отправившись в путь, когда жар солнца немного уменьшился, и в месяц шаабан 653 года [сентябрь-октябрь 1255] они разбили лагерь в лугах Кан-и-Гуля, у ворот Самарканда. Министр Масуд-бек поставил палатку из насиджа, покрытую белым войлоком, и они провели в тех окрестностях почти сорок дней, в постоянных пирушках и веселье. И в разгар всего этого, поскольку таково обыкновение жестоких небес, скончался его брат Субетей-Огул, а также пришло известие о смерти другого его брата. Из-за этих двух несчастий он весьма огорчился и был очень печален. Когда месяц, а это был рамадан [октябрь-ноябрь], закончился, 1-го дня месяца шаввал [3 ноября] они, согласно их обычаю, устроили суюрмиши и вновь начали пировать и веселиться» (Джувейни. С.443-444).

111. Не является ли полученное в Кан-и-Гуле известие «о смерти другого его брата» известием о смерти Бату, двоюродного брата Хулагу? Предположение о смерти

Бату в начале осени 1255 г. находит некоторое подтверждение в свидетельствах Джувейни, согласно которому Бату умер еще до того, как Сартак прибыл в ставку Мункэ (Джувейни. С.184, 601; Киракос Гандзакеци. С.226).

112. Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire. P.208.

113. Цит. по: Киракос Гандзакеци. С.309. Как известно, в источниках есть данные, позволяющие предполагать и другие основания претензий Джучидов на Закавказье. Так, Вассаф, рассказывая о посольстве Тохты к Газану, сообщает следующее: «Суть домогательства и основа требования (была) та, что области Арран и Азербайджан, согласно распределению и разделу (земель) государем — завоевателем мира Чингиз-ханом, принадлежат Бату.» (Тизенгаузен В.Г. Т.Н. С.82). То же утверждает и ал-Омари: «.известны (более других) сыновья Джучи: Бату и Берке. Когда умер отец их, которому отец его, Чингизхан, назначил Дешт-Кипчак и то, что к нему принадлежит, присоединив к тому Арран, Тебриз, Хамадан и Мерагу» (Тизенгаузен В.Г. ТЛ. С.224). В другом месте своего труда ал-Омари дает другое обоснование «страсти царей Кипчацких претендовать на владение Тавризом и Мерагой»: «когда Великий Кан отрядил Хулаку на бой с Исмаилитами и с теми, которые возмутились в Эльджебале, то Хулаку просил об увеличении войск (посланных) с ним, и он (Кан) отправил с ним (людей) из войска каждого из царей Чингизхановичей. По завоевании тех стран, которые ими были взяты, эти войска остались при нем (Хулаку) и он отвел каждому отряду из них в содержание одну из (завоеванных) областей. То, что было отведено войску, отправленному с ним со стороны властителя земель Кипчакских и Харезмских, заключалось в Тавризе и Мераге. И стали они (Кипчаки) получать с них свое содержание» (Тизенгаузен В.Г. ТЛ. С.239). Основываясь на последнем сообщении, А.Якубовский заключил, что «Берке-хан всячески домогался присоединить Азербайджан к Золотой Орде и мотивировал свои претензии участием своих отрядов в завоевании Ирана и взятии Багдада» (Якубовский А. Золотая Орда // Греков Б., Якубовский А. Золотая Орда. Л., 1937. С.56).

114. Киракос Гандзакеци. С.226.

115. Джувейни. C.404. Главный завет Чингиз-хана своим сыновьям состоял в том, что «кому-то одному из вас придется оберегать трон и могущество государства и еще более возвышать пьедестал, у которого уже есть такое прочное основание» (Джувейни. С.121). Для того, чтобы его распоряжения были более понятны наследникам, он поведал им весьма поучительную притчу о многоголовой и одноголовой змеях: «.Пока вы, братья, будете поддерживать друг друга и крепко помогать один другому, какими бы сильными и могущественными ни были ваши враги, они не смогут вас победить. Но если не будет промеж вас вождя, чьему совету смогут последовать другие братья, и сыновья, и супруги, и товарищи и чьим приказам они будут повиноваться, то вы будете подобны змее о многих головах. Однажды ночью, когда стояла злая стужа, головы решили заползти в нору, чтобы укрыться от мороза. Но когда одна голова просовывалась в нору, другие мешали ей, и так они погибли все до одной. А другая змея, у которой была всего одна голова и длинный хвост, заползла в нору, где нашлось место и для ее хвоста, и для всех ее членов, и они спаслись от лютого холода» (Джувейни. С.29).

116. Jackson P. The Dissolution of the Mongol Empire. P.208.

117. Джувейни. C.188.

118. Там же. C.184.

119. Тизенгаузен В.Г. Т.Н. С.19; Juzjani. P.1292.

THE IRANIAN CAMPAIGN OF HULEGU: PREHISTORY V.P. Kostyukov

The article is analyzing the relations between Toluids and Jochids after the Mongke election as a chief of the Mongol Empire in 1251. The author shows, that Mongke intention to change the control system in the reduced agricultural areas did not correspond to the Jochids's interests. The Jochids resistance to Mongke plans had been principally expressed in attempt to block the intrusion of imperial army under command of Hulegu to Iran.