CC BY
24Тема номерл. УРОКИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА 2015 № 1 (21 ;
АндрЕй Бодров
Инженер «восточных бдстионов»
Морис БдррЕс и «националистическое возрождение» во Фрднции накануне и в годы Первой мировой войны
Французский патриотизм и национализм последней трети XIX — начала XX в. был отмечен печатью поражения Франции во франко-прусской войне 1870-1871 гг. и утраты трех пограничных департаментов, присоединенных Германией в качестве «имперской провинции» Эльзас-Лотарингия. Это поражение обогатило политический и дипломатический лексикон Европы новым модным словом «реванш», бытовавшим прежде почти исключительно в виде спортивного термина1 и отныне ставшим синонимом французского «возмездия». Территориальные противоречия легли в основу формирования франко-германского антагонизма.
Французский писатель и политик Морис Баррес (1862-1923) был избран героем этой статьи не только потому, что он, говоря словами А.В. Луначарского, написанными будущим большевистским наркомом просвещения в 1912 г., являлся «одним из интереснейших наших современников, одним из самых ярких писателей и идейным вождем националистически мыслящей Франции»2. Баррес, как никто другой
1 Schivelbusch W. Die Kultur der Niederlage. 2. Aufl. Berlin: Fischer Taschenbuch Verlag, 2007. S. 156.
2 Луначарский А.В. Морис Баррес // Собр.
соч.: в 8 т. Т. V. Западноевропейские литературы: Статьи, доклады, предисловия, рецензии (1904-1931). С. 229.
из идеологов французского национализма начала XX в., тесно связал свое имя с патриотическим культом памяти об «утраченных провинциях». Именно этот культ памяти сыграл важную роль в мобилизации французского общества перед Первой мировой войной.
Более того, для самого Барреса как уроженца городка Шарм в Лотарингии привязанность к малой родине в итоге стала тем стержнем, вокруг которого развивалась его мысль и деятельность. Как он признавался: «Я не знаю, люблю ли я Лотарингию, вошедшую в меня через страдание, но она стала одним из средств моего развития»3. Это справедливо, несмотря на то что Бар-рес пережил немало поворотов в своем мировоззрении, а его публичные выступления и внутренний диалог, запечатленный в «Тетрадях», порой примечательно расходились. Однако возьмем руководством для дальнейшего анализа слова самого писателя, утверждавшего, что у него «есть контрасты, но нет разрывов». Я сознательно оставлю в стороне этапы формирования доктрины Барреса и сосредоточусь на его роли как одного из наиболее влиятельных правых интеллектуалов начала XX в., морально и ментально подготовивших французскую нацию к решающему столкновению с Германией.
3 Barrès M. Mes Cahiers. Paris: Plon, 1963. 23 P. 137. _
Вопреки расхожему мнению, идея реванша не играла доминирующей роли в политическом дискурсе французской правящей элиты в 1871-1914 гг.4. Третья республика появилась на свет с родовой травмой близкой и реальной германской угрозы, а открыто оспорить положения Франкфуртского договора означало бы бросить прямой вызов опасной соседке. В этих условиях именно французские литераторы взяли на себя задачу поддерживать в памяти своих соотечественников, говоря словами поэта и реваншиста Ф. Коп-пэ, «клятву против этих проклятых». Успех подобной воинственной риторики у публики, однако, еще не означал решимости французов воевать как можно скорее вновь. Реванш на уровне обыденного сознания оказался отнесен в неопределенное будущее.
Это привело к тому, что уже к концу девятнадцатого столетия участь Эльзас-Лотарингии перестала окрашивать восприятие Германии у новых поколений французов. Большинство же солидаризировалось вокруг тезиса Ж. Жореса: «ни войны, ни отречения». Острейшие внутриполитические кризисы вышли на первый план, а колониальное соперничество с Великобританией и сопутствующая англофобия на какое-то время даже затмили застарелые франко-германские раздоры. Примечательно, что в 1880-1890-х гг. во французской литературе даже на волне буланжизма не появилось ни одного нового значимого художественного произведения об Эльзас-Лотарингии5. В самой провинции также наблюдался спад профранцузского протестно-
24
4 Cm.: Joly B. La France et la Revanche, 18711914 // Revue d'histoire moderne et contemporaine. Vol. 46. 1999. №2. P. 325-348.
5 Borelly M-T. L'image de l'Alsace-Lorraine à travers quelques oeuvres littéraires françaises, 1871-1914 // Travaux et Recherches 4 (Centre de Recherches des relations internationales de l'Université de Metz, 1973/1). P. 67.
го движения: экономические и социальные блага от пребывания в составе динамично развивавшей Германской империи побуждали местных жителей в целом смириться со свершившимся фактом, пусть это еще и не означало полного успеха германизации.
Однако на рубеже веков, когда «эльзас-лотарингский вопрос», казалось, окончательно потерял свою политическую актуальность, он вдруг опять стал темой для дискуссии во французском обществе, оставаясь впредь востребованным вплоть до начала мирового конфликта. В роли застрельщиков вновь выступили писатели — Рене Базен и Морис Баррес, предпринявшие в 1899 г. по отдельности путешествие в Эльзас и познакомившиеся с зарождавшимся там движением в пользу культурной автономии региона. Уже в декабре того же года Баррес суммировал свои свежие впечатления в публичной лекции, озаглавленной «Новое положение эльзас-лотарингской проблемы». Лекция была опубликована в «Annales de la Patrie française », вышла отдельной брошюрой и затем неизменно включалась во все последующие сборники публицистики Барреса.
Практически одновременно с ним в «Journal des Débats» выступил со статьей и Базен. Оба поспешили объявить, что германизация Эльзас-Лотарингии лишь поверхностна и материальна, тогда как в душе большинство эльзасцев и лотарингцев остались французами. Затем в 1901 г. Базен опубликовал роман «Оберле», продемонстрировавший на примере одноименной эльзасской семьи трагедию раскола между французской и германской идентичностью. Базен отразил вполне реалистичную картину эльзасского общества, в которой нашлось место всем граням лояльности Франции или Германии. Роман Базена ожидал мгновенный и шумный успех, однако он не имел характера политического высказывания. Эту роль взяли на себя романы Барреса.
Прежде всего, Баррес выдвинул тезис о непреходящем значении «эльзас-лотарингского вопроса» для французской нации: «это не система, не продукт умозрительных рассуждений нескольких патриотов», «это факт, это рана», «и когда вам говорят, что эта рана закрылась, вас обманывают...»6. Он не отрицал того факта, что вернувшиеся из путешествия по «имперской провинции» французские туристы часто жалуются на ее полную германизацию. Однако Баррес убеждал соотечественников не верить своим глазам и предлагал взамен собственное прозрение. Он провозглашал, что Эльзас-Лотарингия, напротив, не только успешно отстояла свою самобытность, но и стала «средством проникновения французских идей в Германию», «оторванные от нас они [эльзас-лотарингцы] работают, тем не менее, на укрепление и расширение нашего интеллектуального господства»7. Морально жители утраченных провинций остались связаны с Францией, и своей задачей Баррес видел укрепление этой связи в сознании самих французов.
Выступление перед членами «La Patrie française» стало отправной точкой нового этапа в творчестве Барреса. С этого момента Баррес не написал ни единого крупного произведения, за исключением «Сада на берегу Оронта», где он так или иначе не высказался бы о борьбе между Францией и Германией, приобретшей под его пером характер борьбы двух культур, двух цивилизаций. Особое значение имели первые романы из его трилогии «Восточные бастионы», в которых он развил свою мысль об Эльзасе и Лотарингии как о передовом крае франко-германского «цивилизационного» фронта.
Первый роман из вышеназванной трилогии, «На службе Германии»,
вышел в свет в 1905 г. Главный герой романа, Поль Эрманн, записывается вольноопределяющимся в германскую армию, чтобы иметь возможность остаться в Эльзасе и поддерживать здесь память о Франции. В этой фабуле, собственно, и заключена главная мысль произведения. Баррес хотел убедить своих читателей, что вынужденные служить немцам эльзасцы на деле остаются «на службе Франции», ее своеобразным арьергардом8. Видимость подчинения (даже служба в германской армии) не имела значения, пока те сохраняли нетронутым духовное наследие Эльзаса и поддерживали «память о Франции, ее язык, ее цивилизацию, ее учтивость». Уклонение от службы в германской армии и эмиграция во Францию ежегодно нескольких тысяч молодых эльзасцев не приветствовались Барресом, поскольку их место в провинции замещалось выходцами из других немецких земель.
В образе Эрманна был увековечен один из французских патриотов в «имперской провинции», с которым Баррес поддерживал тесные связи, — доктор Поль Бухер. Тот принадлежал к группе писателей и художников, объединенных сотрудничеством с «Revue alsacienne illustrée». Этот журнал был основан в 1898 г. и ставил своей задачей развитие эльзасской культуры в противовес германизации, что включало в себя также попытку превращения эльзасского диалекта в полноценный литературный язык. На собранные активистами движения средства в Страсбурге был создан эльзасский национальный музей, а также открыт эльзасский театр, в котором ставились пьесы на диалекте. Далеко не все сторонники культурной автономии Эльзаса увя-
6 Barres M. M. L'Alsace et la Lorraine (septième conférence). Paris, 1899. P. 3.
7 Ibid. P. 18.
8 Barres M. Au service de l'Allemagne: les bastions de l'Est (5e éd.). Paris: Librarie Féliz Juven, 1906. P. 86; См. также: Borelly M-Th. Image de l'Alsace-Lorraine à travers les romans de Maurice Barrès // Mémoires de l'Académie nationale de Metz. 1975. P. 217-218.
25
зывали сохранение и развитие диалекта, являвшегося последним рубежом обороны региона от германизации, с выбором в пользу Франции как «большой нации», но Баррес трактовал эльзасский партикуляризм именно таким образом.
В 1909 г. вышел второй роман серии — «Колетт Бодош»9, дополнивший эльзасские пейзажи описанием оказавшейся под угрозой самому её существованию французской «цивилизации» в немецкой части Лотарингии. Роман стал первым художественным произведением во всей французской литературе той эпохи, специально посвященным лотарингцам под властью Германии. В нем Баррес реализовал вторую часть своей концепции «восточных бастионов»: не только оборонительного вала, не только зоны контакта с германской цивилизацией, но и средства продвижения французского влияния на восток. Главная героиня, Колетт, не просто сопротивляется германизации и отвергает ухаживания неотесанного, но симпатичного на фоне остальных романных немцев профессора Асмуса, но постепенно цивилизует последнего, подчиняет обаянию французской культуры.
Безусловно, предложенная картина была далека от объективности. В романах Барреса умалчивалось о тех благах, которые принесло провинции пребывание в составе Германии. В отличие от романа Базена, в произведениях Барреса не нашлось места тем эльзасцам и лотарингцам, кто так или иначе примирился или интегрировался в рамках Германской империи. Он обходил молчанием движение в пользу политической автономии, стремительно набиравшее популярность в Эльзасе. Иными словами, Баррес внес свой вклад в создание мифа Эльзас-Лотарингии, выставив в невыгодном свете все, что
было здесь немецкого, и подчеркнув превосходство всего, что оставалось французским. Он делал акцент на конфликтах между местными жителями и немецкими иммигрантами, но на деле смешанные браки представителей двух общин, одному из которых Баррес не дал состояться в случае с Колетт Бо-дош, год от года учащались. Оба романа воспевали образцовый патриотизм жителей аннексированных провинций, но их скрытым подтекстом было заставить самих французов больше любить Францию10.
Баррес, несомненно, в полной мере был знаком с реальным положением дел. Идея «восточных бастионов» отражала мысли небольшого круга тех симпатизировавших Франции лота-рингцев, что группировались вокруг редакции католической «Le Lorrain». С редактором газеты каноником Кол-леном Барреса связывала переписка и искренняя дружба. Они беседовали в Меце во время работы Барреса над «Коллет Бодош». Коллен признавался Барресу в ослаблении профран-цузских чувств в городе11. Это лишний раз показывает, что Баррес создавал миф, призванный поддержать эмоциональные узы между Францией и Эльзас-Лотарингией. Он и сам охотно признавал это в своем выступлении в Меце в 1911 г.: «...по правде, мы присутствуем при спонтанном творении нечто чудесного, обладающего глубинным соответствием природе нашей земли и драме наших душ, при создании мифа»12. Коцепция Барреса фактически стала программой журнала «Les Marches de l'Est» («Восточные
_ 9 Barres M. Colette Baudoche: histoire d'une
26 jeune fille de Metz. Paris: Librarie Féliz Juven, _ 1909.
10 Borelly M-T. L'image de l'Alsace-Lorraine à travers quelques oeuvres littéraires françaises... P. 67.
11 Roth F. Les Lorrains entre la France et l'Allemagne: Itinéraires d'annexés. Metz: Serpe-noise, 1981. P. 135.
12 ^t. no: Grappin P. Colette Baudoche, Iphi-génie et la Lorelei // Annales de l'Est. 1963. №24: Maurice Barrès M.: Actes du colloque. P. 179.
бастионы»), основанного в 1909 г. его последователем, молодым писателем Жоржем Дюкроком. Примеру Базена и Барреса последовали другие, и начало нового столетия оказалось отмечено во Франции настоящим валом художественных произведений и публицистики, посвященных теме «утраченных провинций»13.
Произведения Барреса получили самый живой отклик как в силу своей политической подоплеки, так и художественных достоинств. Будучи политическим оппонентом Барреса, Луначарский называл его «изумительным писателем», непревзойденным среди современников «стилистом», «великим музыкантом» французской прозы: «идеи Барреса, катясь по наклонной плоскости национализма, часто шокируют нас», но «они все же всегда приобретают у него вид благородных убеждений, имеют величавую, импонирующую физиономию», «он обладает таким даром самовнушения, что мантией глубокой искренности покрывает и навязанные ему националистической практикой <...> дешевые идейки»14. Популярность романов докатилась и до французского юга. Президент республики Раймон Пуанкаре писал Барресу о своем изумлении, когда во время поездки в Арль (Прованс) юные жительницы города попросили его передать «их поцелуи моей юной соотечественнице [уроженке Лотарингии, как и Пуанкаре] мадмуазель Колетт Бодош»15.
Воздействие выступлений Барре-са и его последователей дополнительно усиливалось тем, что было названо
13 См.: Borelly M-T. L'image de l'Alsace-Lorraine à travers quelques oeuvres littéraires française... P. 34.
14 Луначарский А.В. Морис Баррес. С. 235.
15 Цит. по: Roth F. Maurice Barrès M. et Metz: une relation politique et culturelle patriotes // Maurice Barrès M., la Lorraine, la France et l'étranger:
colloque. Berne, 2011. P. 114.
американским историком Ю. Вебером «националистическим возрождением» во Франции. Все изменения в политической жизни Эльзас-Лотарингии разворачивались на фоне обострившейся международной обстановки. К этому моменту франко-британские колониальные противоречия были урегулированы, на смену им в 1904 г. пришла франко-британская Антанта. В 1905 г. разразился первый острый франко-германский кризис вокруг Марокко, разом превративший новую войну между двумя странами в нечто реальное. В самой Франции в этом году было покончено с «религиозным вопросом», и внимание части французского общества вновь переключилось на Эльзас-Лотарингию. С «открытием» того, что эльзас-лотарингцы все еще далеки от того, чтобы стать немцами, во Франции стал расти интерес к происходящему в «имперской провинции».
Внешнеполитическая ситуация вдохнула новые силы в раздробленное после исхода дела Дрейфуса националистическое движение, традиционно взывавшее к идеалу сильной Франции. Сутью «возрождения» стало то, что из доктрины разрозненных групп национализм стал программой, за которую голосовало большинство на парламентских выборах. Этот новый национализм республиканских политиков консервативного толка, национализм Р. Пуанкаре, Т. Делькассе, А. Милье-рана поддерживался реакцией «напуганных и возмущенных людей, искавших национального единения и готовности не к нападению, но к обороне»16. Вебер также полагал, что влияние Бар-реса во многом ограничивалось Парижем, и подчинить столицу себе было неподвластно ни одному интеллектуалу. Однако нельзя не отметить, что именно его доктрина эмоционально-
16 Weber E. The Nationalist Revival in France, _
1905-1914. Berkeley & Los Angeles: University 27 of California press, 1959. P. 9. _
го единения французов, если ее можно так сформулировать, была наиболее созвучна новому положению вещей.
Большинство ведущих идеологов французского национализма дистанцировалось от темы реванша. Для Шарля Морраса, Эдуарда Дрюмона и Жюля Леметра внутренние враги: марксисты, масоны, евреи и т.д. — представлялись первой и главной угрозой. Германия как внешний враг отходила далеко на второй план. Альфред Наке прямо писал о том, что «аннексия была преступлением; война-реванш в ответ на это стала бы еще одним»17. Это позволяло французским социалистам иронизировать, что «подобные патриоты думают о реванше <...> лишь против собственных соотечественников»18. Бар-рес, безусловно, всегда уделял проблеме возвращения Эльзас-Лотарингии несоизмеримо больше внимания. Свою политическую программу он формулировал емко: «ревизия Конституции и подготовка к войне»19. Как было подмечено З. Штернхелем, после развязки дела Дрейфуса и победы республиканского блока Баррес осознал, что изнутри завоевать режим невозможно. С этого момента он перешел на позиции сохранения общественного здания и переключился на проблему утраченных провинций. Внешний враг в его глазах стал последним шансом консолидировать нацию20.
Баррес верил, что спасение Франции — в общности мыслей и чувств, вне всякого рода классовых различий. Это, по его мысли, достигалось через
28
17 ^t. no: Borelly M-T. L'image de l'Alsace-Lorraine à travers quelques oeuvres littéraires française. P. 36.
18 ^t. no: StuartR. Marxism and national identity: socialism, nationalism, and national socialism during the French fin de siècle. N.Y.: State University of New York Press, 2006. P. 146.
19BarrèsM. M. Mes Cahiers. P. 620.
20 Sternhell Z. Maurice Barrès M. et national-
isme française. Nouv. éd. Paris: Fayard, 2000. P.
355.
признание общих глубоких корней в поколениях предков. Люди утрачивают этику и духовность, если их существование становится «бескорневым», как назвал это явление Баррес в своем романе «Беспочвенники» (1897). Его национализм играл роль детерминизма, в котором личность была неизбежно обусловлена «почвой и умершими». Свою собственную жизнь Баррес видел предопределенной детерминизмом Франции, детерминизмом самого факта рождения в Лотарингии21.
Баррес расходился со своими союзниками по националистическому лагерю и в том, что касалось основания для построения доктрины: «Обращенный верит, потому что любит. Когда интеллектуалы (они хотят "понимать", обсуждать, систематизировать объект своей веры) обращаются к проблемам насущной политики, они нуждаются в назидательном изложении, строго последовательном и точном. Моррас обеспечивает их этим каркасом. В процессе формальной аргументации возникает иллюзия научного метода. Это блестящий признак интеллектуальной деятельности, но он никуда не ведет. Устои Франции, укорененные в логике, меня не удовлетворяют; я хочу, чтобы они покоились на чувстве»22. Укреплению этих эмоциональных уз и была посвящена его литературная деятельность начала века.
Более того, Баррес отказывался признавать проблему Эльзас-Лотарингии исключительно вопросом внешней политики: «допустить, что страна имеет право бросить на произвол судьбы свои провинции, значит нанести удар по французскому единству». Вместо того чтобы обращать гнев французов против немцев, «решаемый» подобным образом «эльзас-лотарингский вопрос» скорее обращал ненависть
21 Wohl R. The Generation of 1914. Cambridge: Harvard University Press, 1979. P. 9. 22Barrès M. M. Mes Cahiers. P. 135.
французов против французов23. Бар-рес неоднократно возвращался к той мысли, что лояльность восточных провинций Франции была продиктована не столько завоеваниями Французской революции, сколько взятым на себя обязательством Франции защищать их от внешнего вторжения.
В этом контексте следует рассматривать и самую спорную мысль Бар-реса о национальном пространстве Франции, заключенном между Рейном и Луарой. Южнее Луары лежали инородные земли, а ядром «подлинной Франции» объявлялась Лотарингия, один из «восточных бастионов» против Германии. Эта концепция казалась В. Шивельбушу самым ярким свидетельством того, что национализм «позднего Барреса» в его реинкарнации «активиста, реакционера и националиста-расиста» пошел по «параноидально-шизофреническому пути», принадлежащему в большей степени уже эпохе фашизма, нежели эпохе «преодоления травмы 18701871 гг.»24.
На деле Баррес вел речь об утрате равновесия в «политическом духе» Франции с потерей земель на севере — сначала левого берега Рейна, а затем и Эльзас-Лотарингии. Это, по его мнению, привело к тому, что Третья республика стала выразителем интересов Франции южнее Луары с ее поддержкой социалистических и демократических идей, приносивших утраченные земли в жертву призрачным миражам некоего будущего, более справедливого мироустройства на основе интернационализма. Олицетворением этих политических сил для него стала фигура Жана Жореса25. Таким образом, возвращение «восточных бастионов» Франции должно было не только
23Barres M. M. Mes Cahiers. P. 102.
24 Schivelbusch W. Die Kultur der Niederlage... S. 188-189, 191.
25 Sternhell Z. Maurice Barrès M. et national-
isme française. P. 362-363.
покончить с проблемой, разделявшей французов, но и восстановить политический баланс Севера и Юга. Более точной выглядит оценка Жана Туша-ра, согласно мнению которого, в национализме Барреса было мало «книжного», он разом был «очень банален по своим темам и очень личным по своему содержанию»26.
Взгляды Барреса привели его в ряды «Лиги патриотов» ветерана реваншистского движения Поля Деруледа, ставившего целью моральную и материальную подготовку к войне с Германией. С Деруледом Баррес некогда сблизился на почве поддержки генерала Буланже, а затем борьбы против пересмотра дела Дрейфуса. Долгое время Баррес оставался рядовым членом организации, хоть и участвовавшим в большинстве ее собраний, но редко бравшим слово. Он был в числе участников «государственного переворота», неумело организованного Деруле-дом в 1899 г. в дни политического кризиса, вызванного смертью президента Феликса Фора. Литературная слава и рост влияния на общественные настроения Барреса заставили Деруледа еще при жизни сделать того своим политическим наследником.
«Лига патриотов» Деруледа поддерживала секретные связи с франкофильскими деятелями Эльзаса и Лотарингии. Именно в эту деятельность Баррес был вовлечен особенно активно, поддерживая здесь множество личных контактов, направленных на укрепление французского влияния в регионе. Одним из инструментов поддержания профранцузских симпатий в Эльзас-Лотарингии стала «Память Франции» («Le Souvenir français ») — общество, созданное в 1887 г. на волне бу-ланжизма в Нейи-сюр-Сен генералом лотарингского происхождения Нис-сеном, с целью попечения за монумен-
26 Touchard J. Le nationalisme de Barrés M. // _
Annales de l'Est. 1963. №24: Maurice Barrés M.: 29 Actes du colloque. P. 172. _
тами погибших во франко-прусской войне. Долгое время организация влачила весьма жалкое существование, пока новая политическая обстановка не заставила обратить на нее внимание французских националистов. Деятельность «Le Souvenir français» была распространена на Эльзас-Лотарингию, где состоялось открытие памятников павшим французским солдатам в Ну-асвиле (1908) и Виссембурге (1909). Средства на сооружение этих скромных монументов собирались по подписке, и Баррес был в числе тех, кто своим призывом со страниц газет позволил привлечь жертвователей.
В 1911 г. во Франции была учреждена памятная медаль в честь войны 1870-1871 гг. «Лига патриотов» немедленно взяла на себя вручение медалей французским ветеранам войны, ставшим после аннексии германскими подданными. Германские власти не решились этому воспрепятствовать, хотя каждое вручение превращалось усилиями франкофильских активистов в патриотическую манифестацию. Как показывает переписка Барреса с одним из главных деятелей местного про-тестного движения, Огюстом Шпин-нером, Лига сама оплачивала изготовление этих медалей27. Шпиннер прямо называл Барреса своим духовным учителем. Стоит добавить, что французские официальные власти стремились дистанцироваться от этой наградной кампании, опасаясь дипломатических осложнений и репрессий против населения Эльзас-Лотарингии.
Книги Барреса по понятным причинам были враждебно восприняты германскими властями, закрыв для него свободный доступ в Германию, но как минимум один раз, в августе 1911 г., Баррес сумел посетить Мец с тайным визитом. Совместно с редактором «Le
Lorrain» каноником Колленом и руководителем местного отделения «Le Souvenir français » Жан-Пьером Жаном Баррес посетил мессу в местном соборе, затем принял участие в траурной церемонии в Сен-Мари-о-Шен у могил французских солдат, павших в 1870 г., а вечером выступил перед небольшим собранием специально приглашенных жителей города. Затем Баррес успел покинуть Мец, прежде чем о его приезде узнала германская полиция. Именно здесь он адресовал жителем «имперской провинции» свой знаменитый призыв: «Живите, держитесь, упорствуйте, оставайтесь теми, кто вы есть. Достаточно того, что вы остаетесь таковыми, и что вы остаетесь с высоко поднятой головой»28.
Баррес и его единомышленники как во Франции, так и в Эльзас-Лотарингии представляли собой небольшие группы, реальные масштабы аудитории которых определить довольно сложно. Их значение в том, что они возвестили Франции о возрождении в Эльзас-Лотарингии оппозиции немецким порядкам. Сама эта идея получила большой резонанс, в том числе огромный и преувеличенный отклик в Германии. Французская националистическая пресса и пангерманисты, чья картина происходящего отличалась, безусловно, большой избирательностью, пришли к одному и тому же выводу о провале германизации Эльзас-Лотарингии29. Для французов тезис о сохранении протеста жителей Эльзас-Лотарингии против германских порядков был особенно важен потому, что придавал моральную силу борьбе за возвращение провинции. Это, в свою
27 Tomasetti Ph. Auguste Spinner: un patriote
_ alsacien au service de la France: promoteur du
30 monument du Geisberg à Wissembourg. [Nancy]: _ d. Place Stanislas, 2009. P. 89.
28 Цит. по: Roth F. Maurice Barrès M. et Metz... P. 114. Эта мысль составной частью вошла в «доктрину национализма» Барреса: Barrès M. M. Scènes et doctrines du nationalisme (20e éd.). Paris: Librarie Féliz Juven, s.a. P. 316.
29 Mayeur J.-M. Autonomie et politique en Alsace. La Constitution de 1911. Paris: Armand
Colin, 1970. P. 40-41.
очередь, немало способствовало нагнетанию напряженности на франко-германской границе.
«Националистическое возрождение» позволило Барресу и непосредственно вернуться в политику, которая привлекала его в равной мере, что и литература. Впервые он были избран в Парламент в 1888 г. на волне булан-жистского движения, но затем четырежды — в 1893, 1898, 1902 и 1903 гг. — на выборах проваливался. Наконец, в 1906 г. он был избран депутатом от первого округа Парижа, успешно пе-реизбираясь от него до самой смерти в 1923 г. Как иронично заметил в этой связи Пьер Барраль, успех Барреса-политика «был более прочным среди "беспочвенников", нежели чем среди лотарингцев»30. С трибуны французского парламента Баррес принял участие во всех наиболее значимых общенациональных дебатах тех лет: от реформы начального образования до сохранения католических церквей как памятников культурного наследия страны. Однако он воздерживался от выступлений по вопросам внешней политики, считая себя недостаточно для этого компетентным.
В дни Марокканского кризиса 1911 г. Баррес выступил всецело в поддержку правительства, поскольку опасался ослабления позиции страны в условиях каких-либо разногласий. Он поддержал установление французского протектората над Марокко в силу того, что это не «колониальный», а «национальный вопрос»: «средиземноморское побережье от Египта до Марокко относится к Европе <. > Я хочу Марокко, поскольку это даст нам людей, <...> 40-50 тыс. прекрасных солдат, кабилов, старой берберской расы, белых». Он заключал: «Да,
я радуюсь Марокко, поскольку это европейское дело, которое может послужить нам на Рейне»31.
После развязки франко-германского кризиса 1911 г. напряженность в отношениях двух стран уже не спадала. Что подстегивало разом усилия тех, кто во главу угла ставил подготовку ко все более реальному военному конфликту, так и искавших пути разрядки во имя его предотвращения. Это касалось и проектов компромиссного решения «эльзас-лотарингского вопроса», против которых Баррес последовательно выступал, поскольку считал чистой воды демагогией. В 1911 г. Германия пошла на предоставление Эльзас-Лотарингии собственного ландтага, что гипотетически открывало дорогу к постепенному достижению равноправия «имперской провинции» с остальными государствами Империи.
В ответ на эти процессы Баррес всецело поддержал мысль Анри Аль-бера, называвшего вопрос об Эльзас-Лотарингии чисто «французским делом», которое следует отделять от вопроса об угнетенных поляках, армянах и т.д. Альбер опасался, что если эльзас-лотарингцы увидят, что Франция более не считает их неотъемлемой частью себя самой и великодушно готова дожидаться решения их судьбы совместно с судьбами остальных угнетенных народов, то они могут сказать ей: «мы уладим свои дела сами; мы не ощущаем себя угнетенным народом»32. Баррес со всей откровенностью добавлял к этому: «нужно говорить прямо: нам нужен Эльзас. Мы претендовали бы на него, даже если бы он не нуждался в нас. Иными словами, мы желаем его не во имя угнетенных народов»33. Тезис лишний раз показывал, что Бар-рес не видел свои «восточные бастионы» иначе как подчиненными высшим
30 Barral P. Barrès M. parlementaire // Annales de l'Est. 1963. №24: Maurice Barrès M.: Actes du colloque. P. 152.
31 BarresM. M. Mes Cahiers. P. 621.
32 Ibid. P. 1067-1068.
33 Ibid. P. 690.
31
интересам, интересам французской нации и государства.
В январе 1914 г., после смерти Де-руледа, Баррес был безальтернативно избран новым руководителем «Лиги патриотов», возглавляя ее в дальнейшем в течение девяти лет, с 1914 по 1923 г. Несмотря на подъем националистических чувств, в то время Лига насчитывала от 30 до 60 тыс. членов, сильно уступая объединениям тех же социалистов-интернационалистов. Смерть Деруледа заставила Барреса со всей определенностью высказаться и о реванше: «Дерулед желал реванша, я же — моральной к нему подготовки. Необходим идеал в качестве цели». Баррес в начале 1914 г. подчеркивал отсутствие у него ненависти к Германии, более того, он полагал, что «интеллектуальный, моральный и политический союз Германии, Великобритании и Франции составил бы силу, способную управлять и охранять мир». Но первым условием для этого должно было стать восстановление территориальной целостности Франции: «в его [Деруледа] сердце не было ненависти к Германии, как нет ее и у всех нас. Была лишь любовь к Франции, Мецу и Страсбургу»34. Тем не менее, став официально главой Лиги, Баррес провозгласил в последние предвоенные недели июля 1914 г. задачей организации борьбу против любых форм франко-германского сближения35. Однако и в эти дни он соблюдал крайнюю осторожность в высказываниях, опасаясь спутать карты правительству.
С началом мировой войны Баррес в полной мере оказался привержен концепции «Священного единения» всех французов перед лицом внешнего врага. Он первым из правых политиков
поспешил отдать дань лидеру социалистов Жану Жоресу, застреленному в Париже 30 июля 1914 г., объясняя это тем, что ненавидел лишь идеи Жореса, «заточенного в немецкие идеи», но «любил его как личность». Отвечая на многочисленные упреки, он писал: «Именно в такие часы проверяется патриотизм, и лучший патриот тот, кто любит единение больше, чем себя»36. Писатель отошел от прежнего ограничительного подхода к тому, кого можно именовать «французом», а кого нет, свойственного ему в годы размежевания вокруг дела Дрейфуса. Ныне его понятие нации объединяло все «духовные семьи» Франции: католиков, протестантов, франкмасонов, сторонников и противников республики и даже евреев. В 1917 г. Баррес продолжал воскрешать почти религиозные образы общенационального единения, когда писал о «чуде моральной мобилизации душ», об очищающей душу нации жертве, которую день ото дня приносили ее солдаты, о «пище духовной» солдатских писем с фронта37.
Уже 7 августа 1914 г. Баррес вошел в национальный комитет помощи жертвам войны, учрежденный на специальном заседании в Сорбонне под председательством президента Французского института Поля Аппеля. «Лига патриотов» также активно включилась под началом Барреса в подобного рода благотворительность, призванную улучшить материальное положение солдат и беженцев — в особенности эльзасцев и лотарингцев38. Известно, что на протяжении войны Баррес жертвовал все свое депутатское жалование различным благотворительным организациям, занятым оказанием по-
34Barrès M. M. Mes Cahiers. P. 711, 715.
_ 35 Joly B. Barrès M. president de la Ligue des pa-
32 triotes // Maurice Barrès M., la Lorraine, la France _ et l'étranger: colloque. Berne, 2011. P. 95.
36Barrès M. M. Mes Cahiers. P. 736-737.
37Barrès M. Les diverses familles spirituelles de la France. Paris: Émile-Paul frères, 1917. P. 2-5.
38 La Ligue des patriotes: son programme, son passé, son avenir Paris: Recueil Sirey, 1916. P. 130-135.
мощи семьям погибших и увечных39. 14 августа 1914 г. писатель был принят в Елисейском дворце президентом Пуанкаре, от которого он добивался особого мандата, позволившего бы ему в качестве журналиста посещать даже самые опасные участки фронта. Пуанкаре обещал свое содействие тем охотней, что высочайшим образом оценивал «патриотизм и обаятельный талант» просителя40.
Столь же важным Баррес считал дать отпор противнику на пропагандистском фронте. Как он писал в 1914 г., «среди орудий войны числятся и тексты. Германия открыла настоящие превосходные цеха, дабы дополнить цеха Круппа. Она в них производит ложь всех калибров»41. Он был в числе тех французских интеллектуалов, кто подписал «манифест 100» — французский ответ на «манифест 93-х» немецких ученых, оправдывавших цели Германии в войне42. Надо отметить, что станок самого Барреса в годы войны не останавливался ни на минуту. Бар-рес в полной мере исполнил публично взятое на себя обязательство каждый день поддерживать волю нации к победе статьей в общенациональной «Эко де Пари». Только в 1915 г. он написал для газеты 269 статей. Читательская аудитория этого издания была очень велика, его тиражи в годы войны доходили до 800 тыс. экземпляров. Эти статьи в итоге составили четырнадцать томов «Хроники Великой войны» и явили собой, словами С.Л. Фокина, «исключительный в своем роде образчик лирического патриотизма». Писа-
39 Tronquart G. La Lorraine barresienne de 1914 1918. P. 232 note.
40 Пуанкаре Р. На службе Франции. Т. I: 1914-1915 / Пер. с франц. M.: ACT; Мн.: Хар-вест, 2002. С. 80-81.
41 BarresM. M. Mes Cahiers. P. 745.
42 Hanna M. The Mobilization of Intellect:
French Scholars and Writers During the Great
War. Harvard: Harvard University Press, 1996.
P. 85.
тель Анри де Монтерлан полагал, что Барресом движили разом «тщеславие, желание быть на виду, заставлять каждый день отмечать его присутствие, искреннее желание участвовать в военных усилиях нации»43.
Именно Баррес дал рождение выражению «Чудо на Марне», охарактеризовав так первый серьезный успех французской армии, сумевшей остановить в сентябре 1914 г. немецкие войска в 40 км от Парижа. Баррес назвал битву на Марне «вечным французским чудом, чудом Жанны д'Арк, святой покровительницы Франции»44. «Священный путь», связывавший крепость Верден в течение одноименной грандиозной битвы на Западном фронте 1916 г. с остальной Францией, обязан своим названием также перу Барреса. Баррес воспел «поколение 1914 года», проявившее небывалую стойкость перед германским нашествием. Он опасался тех потерь, что несло это молодое и самое ценное для Франции поколение. Хотя французская армия состояла из мужчин всех возрастов, ассоциироваться ее подвиг стал именно с молодежью. Ромен Роллан, главный антагонист поэтики войны Барреса, метко назвал того «соловьем резни».
Велико было значение Барреса и в поддержании образа вечно верных Франции эльзасцев и лотарингцев, который помог мобилизовать и сплотить французское общество перед войной. Это было признано в полной мере и современниками, пусть иногда и с иронией, подобной замечанию Жана Кокто в 1918 г.: «ему следовало бы натурализоваться немцем, чтобы иметь возможность продолжать требовать возвращения Эльзас-Лотарингии»45. Баррес
43 ^t. no: Drake D. French Intellectuals and Politics from the Dreyfus Affair to the Occupation (French Politics, Society and Culture). N.Y.: Palgrave Macmillan, 2005. P. 54.
44Barres M. L'âme française et la guerre. Vol. II.
Paris: Émile-Paul frères, 1915. P. 302. _
45 ^t. no: Weber E. The Nationalist Revival 33 in France. P. 25. _
писал о германских тюрьмах, забитых эльзасскими патриотами, о заложниках, взятых немцами повсюду, о тридцати тысячах эльзас-лотарингцев, дезертировавших из рядов германской армии, о пленных уроженцах «имперской провинции», поголовно рвущихся вновь на фронт в рядах французской армии. Эти картины были, безусловно, далеки от действительности46.
Даже самые стойкие патриотические образы не выдерживали испытания встречей с реальностью гекатомб Великой войны. Французские «пуалю» не доверяли официальной прессе, они сражались вовсе не за возвращение Эльзас-Лотарингии. Выбитые из Эльзаса после короткого периода успехов, многие французские солдаты вернулись убежденными, что местное население их предало. Это заставило французские власти приложить титанические усилия по разъяснению французскому населению, что эльзасцы — это не «боши», а сама Эльзас-Лотарингия безо всяких дополнительных условий и референдумов в реализации «права наций на самоопределение» должна вернуться в состав Франции.
Немалую роль в этой кампании играли статьи Барреса, желавшего безусловного возвращения «утраченных провинций»: «мы устроим все так, чтобы впредь ключи от дома были у нас». Дополнительной гарантией должен был стать выход левого берега Рейна из-под суверенитета Германии47. Он неоднократно возвращался к тезису о несовместимости Эльзас-Лотарингии и Германской империи: «Мир накануне войны не понимал отторжения эльзас-лотарингцев. Он не понимал преступной души Германии»48. К кон-
цу войны антинемецкий градус его полемических заметок достиг своего апогея. Баррес писал о том, что Германия заслужила ненависть, «духовную блокаду» и исключение из сообщества цивилизованных христианских народов.
Публицистика военных лет не снискала Барресу особой славы. Его статьи, безусловно, должны оцениваться в эмоциональном контексте военных лет, но даже многие из читателей-современников, привлеченных литературной славой автора, не могли скрыть своего разочарования. Опрос читателей французского сатирического еженедельника «Le Canard enchaîné » на звание «предводителя братии демагогов» в 1917 г. принес Барресу второе место после социалиста Густава Эрве49.
Тем не менее лирическая и метафизическая картина мировой войны, которую Баррес проповедовал в своих произведениях, не мешала ему оставаться реалистом. К чести Барреса, он первым во Франции привлек внимание на самом высшем уровне к практике массового захвата заложников и интернированных в Эльзасе «сражающейся за него» французской арми-ей50. Баррес часто совершал поездки на фронт, и изнанка войны была для него вполне очевидна. В качестве депутата Национального собрания он инициировал и довел до реализации кампанию по внедрению во французскую армию стальных касок, предложил награждать участников войны специальной наградой — «Военным крестом», а в 1916 г. даже выдвинул идею отдавать право голоса погибших на фронте мужчин их матерям или женам51. Бар-
34
46 См.: Бодров А.В. Эльзас-лотарингцы между Францией и Германией накануне и в годы Первой мировой войны // Вестник СПбУ. 2014. Сер. 6. Вып. 4. С. 157-167.
47BarrèsM. M. Mes Cahiers. P. 749.
48 Barrès M. M. Chronique de la Grande Guerre. Vol. X. P. 214.
49 Touchard J. Le nationalisme de Barrès M. // Annales de l'Est. 1963. №24: Maurice Barrès M.: Actes du colloque. P. 166.
50 Пуанкаре Р. На службе Франции. Т. I. С. 386-387.
51 Drake D. French Intellectuals and Politics from the Dreyfus Affair to the Occupation (French Politics, Society and Culture). N.Y.: Palgrave Macmillan, 2005. P. 55; Field F.
рес посвящал много своего внимания тем, кто остался за линией фронта. Он писал о «моральной траншее», которую образовывали прифронтовые города с их госпиталями и близким дыханием войны, призывал вручать солдатские знаки отличия за ранения всем женщинам и детям, пострадавшим от обстрелов52.
Баррес верил в то, что война несет французской нации обновление, возвысит французский дух и позволит стране занять подобающее ей место лидера Западной Европы. Однако неизменный, воинствующий оптимизм его статей военного времени не должен вводить в заблуждение. «Тетради» писателя, игравшие роль его литературного дневника, отразили его душевные метания, в которых было место и отчаянию, и пессимизму, и даже тому, что сам он публично называл пораженчеством. Бар-рес отправил на фронт добровольцем единственного сына Филиппа, которому посчастливилось вернуться целым и невредимым. При этом, по совету отца, опасавшегося «постыдных сплетен», Филипп отказался от первоначального желания стать военным летчиком и записался в кавалерию. Страх за сына сопровождал Барреса всю войну. В 1916 г. под впечатлением от «Верденской мясорубки» он сказал сопровождавшему ему в поездке на фронт Анри Масси: «Филиппа убьют <...> бессмысленно продолжать эту бойню»53. Мысленно он допускал победу Германии, поскольку признавался сыну, что решил застрелиться в случае поражения. В своих «Тетрадях» в августе 1919 г. он спрашивал себя: «Была ли правда на стороне
British and French Writers of the First World War: Comparative Studies in Cultural History. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 43-45.
52 Barres M. M. Chronique de la Grande Guerre. Vol. X. P. 336.
53 Цит. по: Tronquart G. La Lorraine barrési-
enne de 1914 à 1918 // Mémoires de l'Académie nationale de Metz. 1975. P. 232 note.
одного из противоборствующих лагерей? И если нет, не были тогда ли они одурачены? Покрывало Исиды скроет это»54.
Национализм Барреса трудно оценивать с рациональных позиций, как трудно провести грань, где заканчивался Баррес-литератор и начинался Баррес-политик. Его постулаты были в большей степени основаны не на разуме, а на чувстве, и именно к чувствам в своих произведениях и взывал этот мастер лирических образов. Обращаясь к теме утраченных провинций, мысль Барреса становилась близка массовому сознанию французов. Они в равной мере иррационально желали возвращения Эльзас-Лотарингии, но страшились войны. Невозможно переоценить и все значение интеллектуальных и политических связей Барреса с теми, кто боролся за сохранение французского культурного наследия в самой Эльзас-Лотарингии.
В начале XX в. Баррес превратился в одного из главных жрецов этого патриотического культа. Он сделал этот культ близким для нового поколения французов и поддерживал его пламя даже тогда, когда его самого охватывали сомнения. Парадоксально, но, оставаясь на обочине организованного националистического движения, этот одиночка для многих стал его воплощением. Большую роль в этом сыграла Великая война. Однако титанические пропагандистские усилия Барреса оказались бессильны противостоять растущей усталости и разочарованию французов в войне. Она в немалой степени подорвала и поддерживавшийся писателем миф вечно преданных друг другу Франции и Эльзас-Лотарингии. Тем не менее роль М. Барреса в мобилизации французского общества накануне и в годы мирового конфликта исключительно велика.
54Barres M. M. Mes Cahiers. P. 841.
