31принцип действия андреиды. К слову сказать, андреида Вилье — это не искусственный разум, писатель вообще не обращает внимание на рассудочность своей машины, речь идет исключительно о душе нового создания.
Однако более глубокий анализ произведения и творчества писателя в целом позволяет нам высказать иное предположение. Обращение к мистике в конце столь удачного проекта необходимо Вилье для того, чтобы вновь подчеркнуть несовершенство человеческой мысли.
Особенностью научной фантастики Вилье является то, что писатель изначально протестует против всемогущества Науки и Прогресса (то к чему отчасти приходит и Ж. Верн) .
Роман «Будущая Ева» может показаться современному образованному читателю устаревшим, а порой и смешным, с точки зрения устройства искусственного человека, но проблемы, которые затрагивает автор, не утратили свою актуальность и в наши дни (особенно это касается вопроса ответственности ученого за судьбу своего изобретения). «Показательна судьба хорошей научно-фантастической книги. Обветшала "научная" конструкция — развалилась, обратилась в прах. Не устаревают — мысль и художественный образ. То, ради чего и громоздилась в конечном счете вся эта "фантастика"» [3, с. 53].
Библиографический список
1. Верн Ж. Собрание сочинений : в 50 т. М. : Дайджест, 1992. Т. 1. 367 с.
2. Вилье де Лиль-Адан О. Избранное. Л. : Худ. лит., 1978. 368 с.
3. Лем С. Фантастика и футурология. М. : АСТ : Ермак, 2004. Кн. 2. 668 с.
4. Розанова А. А. Социальная и научная фантастика в классической французской литературе XVI—XIX вв. Киев : Выща шк., 1974. 150 с.
5. Сирано де Бержерак С. Иной свет, или Государства и Империи Луны. СПб. : Изд-во Ивана Лимбаха, 2002. 248 с.
6. Человек науки : сб. ст. М. : Наука, 1974. 392 с.
ББК 83.3(7)01
М. Н. Павлова
ИНТУИЦИЯ-СУЖДЕНИЕ И ИНТУИЦИЯ-ДОГАДКА В КОСМОЛОГИЧЕСКОМ ТРАКТАТЕ Э. ПО «ЭВРИКА»
На протяжении всей жизни Эдгару По была свойственна увлеченность астрономией и математикой. Плодом этого многолетнего интереса стал его философско-космологический трактат «Эврика» («Eureka», 1848), в котором писатель излагает свои воззрения на происхождение и развитие Вселенной.
Э. По следующим образом оценивает масштабность своего замысла в письме к другу Джорджу Эвелету от 29 февраля 1848 года: «Если Вы когда-
*
Несмотря на то что Ж. Верн и О. Вилье де Лиль-Адан творили практически в один и тот же период, их пути никогда не пересекались. Может создаться впечатление, что они даже не слышали друг о друге. Тем не менее французский исследователь М. Море, сравнивая романы «Замок в Карпатах» с «Будущей Евой» и «Братья Кип» с «Клер Ленуар», находит много общего в их сюжетных линиях (см.: [1, с. 354]). © Павлова М. Н., 2011
либо интересовались подобными темами, Вы поймете новизну и значимость моих взглядов. То, что я написал, со временем перевернет все представления в области физики и метафизики» [7, p. 362].
Ряд современников По высоко оценили «Эврику», но, тем не менее, изложенные в ней идеи остались практически не понятыми: они были слишком оригинальны для науки XIX столетия, и вскоре произведение было забыто. После смерти По «Эврику» долгое время игнорировали как продукт нездорового сознания, поскольку в 1848 году у По обнаружились симптомы церебральной гиперемии [8, p. 766].
Лишь в XX веке «Эврика» привлекла внимание исследователей, и в настоящее время ее признают одним из наиболее значительных произведений Э. По (см.: [1, 2]). В смелых научных гипотезах Э. По усматривают многочисленные сходства с астрономическими теориями XX века.
Так, Брюс Тварог, профессор физики и астрономии из Канзасского университета, ознакомившись в 2004 году с текстом «Эврики», утверждает, что По был чрезвычайно хорошо осведомлен о состоянии астрономического знания в 1848 году, был в курсе последних открытий, понимал сложные научные теории и умел грамотно их изложить (см.: [6, p. xxi]). Ряд фрагментов «Эврики» приобрели особенно широкую известность в качестве гениальных интуитивных прозрений По. Например, представление об исходной «первочастице», из которой путем иррадиации образовалась Вселенная, созвучно современной теории Большого Взрыва. Утверждение о том, что «материя существует только в форме Притяжения и Отталкивания — иными словами... Притяжение и Отталкивание — это и есть Материя» [6, p. 102], соответствует современному представлению о единстве материи и энергии, выражаемому уравнением Эйнштейна E = mc2.
Однако интерес представляет не только непосредственное соотнесение космологических идей По с современными научными теориями, но и еще не предпринимавшееся сопоставление «Эврики» с современными представлениями о научном методе, существующими в философии науки.
Рассуждения о научном методе в «Эврике» сконцентрированы в начале произведения, содержащем своеобразный «текст в тексте». Это фрагменты из вымышленного послания, датированного 2848 годом и якобы найденного в вымышленном Mare Tenebrarum («Море Тьмы/Невежества»). Вымышленное послание написано в традициях просветительской сатиры: житель Земли из 2848 года отзывается об американских ученых XIX века как о «фанатиках», находящихся в состоянии «умственного рабства» и «невежественного извращения» [6, p. 14].
Критика По направлена прежде всего против господствующего в науке XIX века индуктивизма Ф. Бэкона — метода, вызывавшего резкое неприятие По. Приведем ряд примеров из «Эврики»: «На протяжении многих столетий так сильно было увлечение, особенно Бэконом (sic! — М. П), что любому мышлению — законно так именуемому — был, по сути, положен конец. Ни один человек не смел высказать истину, которая зародилась лишь у него внутри, в душе» [6, p. 10]; «.коренной порок бэконизма — самый прискорбный источник ошибок — заключался в стремлении отдавать власть и право выносить суждения примитивным сенсуалистам, этим ничтожествам, микроскопическим ученым мужам, откапывающим мелкие факт ы, в основном из области естественной истории, — факты, которыми они мелочно торговали на большой дороге; их ценность зависела, как они полагали, лишь от факт а
ради самого факт а, вне зависимости от их пригодности или непригодности для открытия тех конечных и единственно имеющих право на существование фактов, которые именуются Законами» [6, р. 11]. Несмотря на обилие эмоционально-окрашенных уничижительных наименований ученых-последователей Бэкона, критика По справедлива по существу. Согласно теории Бэкона, научное познание начинается с тщательного сбора фактических данных. Затем производится их постепенное обобщение в виде «Таблиц Сущности и Присутствия», ведущее в конечном итоге, по замыслу философа, к открытию Высшего закона природы. Бэкон построил «пирамиду наук», которая имела следующие уровни: Данные естественной и опытной истории ^ Физика ^ Метафизика ^ Высший закон природы [3, с. 64]. Эмпиризм Бэкона как метод научного познания, даже при верной интерпретации его принципов, признается современными философами в корне несостоятельным, поскольку в его рамках «становится невозможным научное открытие в собственном смысле» [3, с. 79]. (Ср. у По: «Любому мышлению — законно так именуемому — был, по сути, положен конец» [6, р. 10].) Современный философ В. А. Светлов пишет: «Полное выполнение рецептов (Бэкона. — М. П) означало бы полное исключение концептуальной и интерпретирующей активности ума, что сделало бы научный прогресс действительно невозможным» [3, с. 78]. Слова По удивительно созвучны выводу философа конца XX — начала XXI века: «Эти древние идеи обратили исследование в ползание; а мне вряд ли нужно сообщать Вам, что ползание, среди прочих способов передвижения — очень полезная вещь, в своем роде; но если черепаха твердо держится на ногах, стоит ли на этом основании подрезать крылья орлам?» [6, р. 10] В Америке XIX века метод Бэкона, несостоятельный сам по себе, был значительно искажен: «наукой» признавался лишь первый уровень бэконовской пирамиды, на котором производится сбор фактов естественной истории и «запрещается что-либо придумывать или измышлять» [3, с. 73]. Помимо этого, в Америке эмпиризм Бэкона в его приземленном понимании был сопряжен с культом «полезного знания» и философией утилитаризма и, как следствие, агрессивно навязывался американским научным сообществом. Все эти процессы были подмечены По с чрезвычайной проницательностью: «На лице земном... не существовало более несносных фанатиков и тиранов, нежели эти личности, внезапно вознесенные бэконовской философией на ту должность, для которой они совершенно не годятся — эти персоны, перенесенные из судомоен в гостиные Науки, из чуланов — на кафедры. Их вера, их священное писание и их проповеди сводились к одному-единственному слову — "факт "» [6, р. 11].
Не приводя конкретных имен, По в «Эврике» сетует на участь тех мыслителей, которые пытались противостоять засилью бэконовской философии. «С теми же, кто смел тревожить их факты, упорядочить или применить их, ученики Бекона фс! — М. П) обращались абсолютно безжалостно. Любые попытки обобщения немедленно встречали словами: "теоретический", "теория", "теоретик" — одним словом, любая мысль воспринималась ими как личное оскорбление. Развивая Естествознание и искореняя Метафизику, Математику и Логику, многие из этих философов бэконовской породы оказались однобокими, ограниченными инвалидами мысли.» [6, р. 11—12]. Иными словами, если чьи-либо научные рассуждения отходили от общепринятой методологии, «тогда ученые не рассматривали их далее, но, объявляя мыслителя глупцом и, словно клеймо, давая ему прозвище "теоретик", впредь не желали иметь дела ни с ним, ни с его истинами» [6, р. 11].
Эти утверждения По не вымысел и не преувеличение. За эмоционально окрашенной критикой можно увидеть точно схваченную писателем картину американской науки, о чем свидетельствуют труды историков [5].
Э. По, для которого сфера абстрактно-интеллектуального, смелые теории и гипотезы сами по себе представляли объект эстетизации, в корне не приемлет плоский описательный эмпиризм Бэкона, что служит для романтика точкой полемического отталкивания в его дальнейших рассуждениях.
Идеалом ученого, в противоположность индуктивистам, для По выступает немецкий астроном Иоганн Кеплер (1571—1630), который открыл законы небесной механики, сделав это, как известно, во многом интуитивно. Современный физик и философ Е. Л. Фейнберг оценивает открытие Кеплера следующим образом: «Фантазия и решительность подлинного гения побудили его в корне, в основе поменять модель, а не подправлять ее небольшими модификациями... Невозможно понять, как он все же решился совершить грандиозный психологический скачок.» [4, с. 258].
Единственным способом, с помощью которого можно совершить какое-либо открытие, Э. По, в полном соответствии с философией романтизма, провозглашает интуицию, или воображение. Однако существенно то, что в рассуждениях По присутствует не только творческая, или художественная, интуиция, но и научная. Не исключено, что эти идеи предвосхитили научно-философские теории XX века в большей степени, чем сама космология По.
Термин «интуиция» имеет множество определений. Е. Л. Фейнберг предлагает следующую классификацию интуиции: «интуиция-суждение» и «интуиция-догадка». Первую из них он определяет как «прямое усмотрение истины, не допускающее ни логического обоснования, ни логического опровержения» [4, с. 13]. «Интуиция-догадка», известная также как «эвристическая интуиция», — это «угадывание, предвосхищение истины, которое допускает последующее "опосредствование" — логическое или опытное установление (или опровержение) истинности этого интуитивистского высказывания» [4, с. 13]. Фундаментальную роль в научном открытии имеет «интуиция-суждение», не требующая обязательных доказательств, тогда как «интуиция-догадка», потенциально сводимая к дискурсии, выступает вспомогательным элементом. В процессе познания оба вида интуиции взаимодействуют.
В «Эврике» По использует оба вида интуиции. Следующее определение, схожее с формулировкой Е. Л. Фейнберга (которая соответствует «интуиции-догадке»), дважды встречается в тексте «Эврики» и выделено курсивом: интуиция — это «не что иное, как убеждение, возникающее из тех индуктивных и дедуктивных суждений, ход которых настолько неуловим, что ускользает от нашего сознания и разума и не поддается нашей способности выражения» [6, p. 22]. В таком понимании интуитивный процесс впоследствии сводится к дискурсии, «раскладываясь» на индукцию и дедукцию. Однако в действительности при построении своей космологической теории По прибегает не столько к догадке, сколько к «интуиции-суждению», поскольку писатель принимает за свои исходные посылки ряд недоказуемых положений, утверждая, что безгранично уверен в них, поскольку непосредственно постиг их душой в некоем озарении. При помощи двух неологизмов (unthought-like thoughts, soul-reveries) По описывает их как «мысли, не похожие на мысли; мечтания души, а не заключения или даже соображения разума» (unthought-like thoughts — soul-reveries rather than conclusions or even considerations of the intellect) [6, p. 33]. Так, на первой же странице «Эврики» По формулирует
положение, ставшее отправной точкой для его последующих рассуждений: «Вначале позвольте мне сформулировать не теорему, которую я надеюсь доказать. но ведущую мысль, которую на протяжении этого сочинения я буду постоянно пытаться внушить. Мое общее положение таково: В Исходном Единстве Первого Существа заключается Вторичная Причина Всего Сущего, равно как и Зерно Неизбежного Уничтожения» [6, р. 7]). В этой «ведущей мысли», сформулированной при помощи «интуиции-суждения», прослеживается сходство с современными космологическими концепциями точки сингулярности, Большого взрыва, гравитационного коллапса и пульсирующей Вселенной.
Во вставном фрагменте (вымышленном послании), рассуждая об ограничениях науки, связанных с методом Бэкона, По утверждает следующее: «...вы можете легко понять, как столь нелепые ограничения. сдерживали развитие истинной Науки, которая делает свои наиболее значимые продвижения — как покажет весь ход Истории — скачками, с виду интуитивными» [6, р. 10]). Именно в этом месте По оказался как нигде более прав с точки зрения философии науки. Для подтверждения его точки зрения потребовалось столетие, а не тысячелетие, как предполагал писатель.
Романтики были одними из первых, кто еще в конце XVШ — начале XIX века подняли проблему антагонизма науки и искусства, интуиции и логики [4, с. 265]. В «Эврике» Э. По, по сути, подробно обсуждает проблему, которая со всей остротой встала перед профессиональными учеными лишь на рубеже XIX—XX веков. В это время в сфере точных наук развернулся спор между логицистами, во главе с немецким математиком Давидом Гильбертом (1862—1943), и интуитивистами, наиболее известный представитель которых — французский математик Анри Пуанкаре (1854—1912) [4, с. 56]. Суть спора состояла в следующем. В XIX и XX веках математиками-логицистами «были приложены героические усилия с целью очистить научную систему от излишних интуитивных элементов» [4, с. 61]. Логицистика господствовала в математике. Тем не менее сравнительно немногочисленные интуитивисты настаивали на том, что полное исключение интуитивных элементов из математики невозможно. Конец этому противостоянию был положен в 1934 году, когда австрийский математик Курт Гёдель (1906—1978) сформулировал и доказал две теоремы о неполноте формальных систем, известных под общим названием «теорема Гёделя о неполноте», что окончательно укрепило позиции так называемого математического интуиционизма: произошло сведение классической логики к интуиционистской. Теорема Гёделя гласит, что в любой непротиворечивой формальной системе, содержащей минимум арифметики, найдется формально неразрешимое суждение, в отношении которого нельзя утверждать ни что оно ложно, ни что оно истинно. Доказательство теоремы Гёделя породило своего рода «кризис» в математике, поскольку оказалось, что даже эта наиболее строгая наука неизбежно включает элементы интуиции. Итак, Э. По оказался полностью прав, утверждая в середине XIX века, что история покажет неизбежность использования интуиции в научном познании.
Обсуждение темы интуиции составляет наиболее экспрессивные, стилистически своеобразные фрагменты «Эврики»; это привносит в трактат По философский и художественно-эссеистический смыслы, которые дополняют его собственно научное содержание и делают его многослойным, синтетиче-
ским произведением, где научное познание и сама интеллектуальная сфера становятся предметом эмоциональной рефлексии и эстетизации.
Библиографический список
1. Осипова Э. Ф. Загадки Эдгара По : исследования и комментарии. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2004. 171 с.
2. Павлова М. Н. Поэма-трактат «Эврика» Эдгара По как объект междисциплинарного изучения // Материалы XXXIII Междунар. конф. ОИКС. М. : Изд-во МГУ, 2008. С. 61—68.
3. Светлов В. А. История научного метода. М. : Академ. проект, 2008. 700 с.
4. Фейнберг Е. Л. Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке. Фрязино : Век-2, 2004. 288 с.
5. Daniels G. H. American Science in the Age of Jackson. N. Y. ; L. : Columbia University Press, 1968. 282 p.
6. Poe E. A. Eureka / eds S. Levine, S. F. Levine. Urbana ; Chicago : University of Illinois Press, 2004. 191 p.
7. The Letters of Edgar Allan Poe : in 2 vols / ed. by J. W. Ostrom. Cambridge : Harvard University Press, 1948. Vol. 2. 664 p.
8. Thomas D., Jackson D. K. The Poe Log : a Documentary Life of Edgar Allan Poe, 1809—1849. Boston : Thorndike Press, 1987. 919 p.
ББК 83.3(2=Рус)5-01
П. М. Тамаев
ПРИРОДНЫЙ МИР НА СТРАНИЦАХ ОХОТНИЧЬИХ КНИГ С. Т. АКСАКОВА
И, кажется, опять я дома в Божьем мире, Когда лишь заберусь на бережок ручья, Закину удочки, сижу в траве высокой.
А. Н. Майков. Рыбная ловля
Художественный мир прозы С. Т. Аксакова представляется, на первый взгляд, простым, ясным, обыкновенным, доступным. Действительно, что может быть таинственного в ужении рыбы, охоте, в неторопливой жизни степных помещиков, обитателей обширных русских провинций, непонятной, иногда непостижимой здравому смыслу страсти к охоте? Духовно близкие писателю люди (Н. В. Гоголь, А. С. Хомяков, И. С. Тургенев, А. Н. Майков), конечно же, приветствовали появление охотничьих книг и в то же время пытались постигнуть тот переворот, который случился в его судьбе, в его творческой жизни. Современники стремились понять некоторую странность, загадку: как на шестом десятке лет Аксаков сделался великим художником? Они были убеждены, что уже первые опыты в форме записок охотника мгновенно изменили его художественную деятельность после «долгих и бесплод-
© Тамаев П. М., 2011
