CC BY
49
УДК 81
Г. В. Денисова
доцент кафедры славистики Департамента филологии, литературоведения и языкознания Государственного Пизанского университета; e-maiL: [email protected]
ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ ПЕРЕВОДНЫЕ ЭКВИВАЛЕНЦИИ КАК КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ВОПРОС БИЛИНГВАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ (на материале автопереводов В. В. Набокова)
Работа посвящена интертекстуальным эквиваленциям в автопереводах В. В. Набокова. Созданные самим писателем разноязычные версии произведений отражают особенности билингвального сознания, которое проявляется в специфике организации языковой личности в экспрессивно-коммуникативном плане. Открывающаяся в творчестве В. В. Набокова интертекстуальная картина мира помогает в изучении важных психолингвистических механизмов билингвального сознания.
Ключевые слова: автоперевод; интертекстуальные стратегии; билингвальное сознание; переводные эквиваленции.
Denissova G. V.
Associate Professor, the Department of Philology, Literature, and Linguistics, Pisa State University; e-maiL: [email protected]
INTERTEXTUAL CORRESPONDENCES AS CULTUROLOGICAL UNITS OF BILINGUAL MIND (based on Nabokov's self-translations)
The present paper discusses some theoreticaL and practicaL probLems of intertextuaLity in the seLf-transLations of a most iLLusive and LinguisticaLLy pLayfuL bilingual writer of the 20th century Vladimir Nabokov. Nabokov's translations of his own works aUow us to realize how every bilingual person finds his own idiosyncratic, constantly shifting, active balance of the languages which may involve the creation of a specific idiolect where elements from various languages / cultures combine in a bilingual synthesis. The main purpose of this analisis is to see by what means the linguistic / cultural identity of a bilingual person is shaped and to investigate how the process of self-translation may become an occasion for remodeling of the self.
Key words: self-translations; intertextuality; bilingualism; linguistic / cultural identity.
Языковое сознание и речевая деятельность билингвов могут быть рассмотрены в перспективе изучения трансформации интертекстуальных знаков при переходе с одного языка на другой. Особый интерес
в данном случае представляет творчество В. В. Набокова, поскольку многоязычие писателя явились определяющим фактором его «жизни в творчестве» [Steiner 1970, с. 138-139]. «Чужое слово» в прозе Набокова является сознательным приемом создания игрового момента1 «Творческое наследие Набокова давно стало испытательным полигоном для сторонников различных литературоведческих школ и эстетических доктрин: компаративизм, структурализм, деконструкти-визм... При всем своем внешнем различии в применении на деле они сводятся к двум вещам: к редукционистскому вычленению "главных моделирующих доминант", "центральных метафор", под которые затем подгоняется все живое многообразие набоковского творчества, а также к азартной охоте за "аллюзиями", "параллелями", "пародийными отсылками" и "тематическими перекличками", обесцвечивающими эстетическое своеобразие конкретного произведения и растворяющими специфику художественного видения писателя в мутном потоке ассоциаций и аналогий, порожденных бурным воображением эрудированных педантов» [Мельников 2000, с. 6]. Приведенное высказывание отчасти свидетельствует о том, что в набоковедении возникла необходимость поиска иного ракурса подхода к трактовке интертекстуальных связей писателя.
Билингвальное сознание В. В. Набокова
При попытке определения того, что понимается под билингвизмом, приходится мириться с существованием огромного числа разных дефиниций понятия, в каждой из которых очевидно прослеживается тенденция к выделению психологических и лингвистических аспектов этого сложнейшего феномена. Рассматривая билингвизм с психологической точки зрения, Л. Блумфилд предлагает понимать его как контроль над двумя языками, аналогичный тому, который наблюдается у одноязычных носителей каждого из языков («the nativelike controle of two languages» [Bloomfield 1958, с. 56]). Итальянский психолингвист Р. Титоне предлагает определять билингвизм как способность индивидуума выражать себя на «втором» языке при помощи
1 «Интертексты в набоковской прозе обусловлены всем комплексом приемов, характерных для игровых текстов. А исследование структурной организации набоковского метатекста не только особенно продуктивно в свете теории игровой поэтики, но и во многом способствует ее развитию» [Люксембург 2001, с. 328-329].
свойственных именно этому языку понятий и структур, а двуязычным считает того, кто при переходе с одного языкового кода на другой не прибегает к переводу или перефразированию структур своего «родного» языка [Titone 1972, с. 13].
А. А. Залевская описывает четыре ситуации приобретения второго языка [Залевская 1999, с. 328-329]:
1) параллельное овладение первым языком (Я1) и вторым языком (Я2)1. Ч. Э. Осгуд и С. Эрвин определяют этот тип билингвизма как «координированный», которому противопоставляется билингвизм «субординационный» [Osgood, Sebeok 1965, с. 139];
2) усвоение Я2 в естественных ситуациях с использованием приемов стимулирования спонтанной речи, что обеспечивает способность общаться при элементарном уровне владения Я2;
3) усвоение Я2 с использованием приемов комбинированного метода, при котором в качестве стратегий выступают генерализация и частичный перенос из родного языка. Результатом в данном случае является неспонтанное, подверженное интерференции усвоение Я2;
4) изучение Я2, построенное на принципах поэтапного формирования действий по усвоению отдельных грамматических категорий, что ведет к нормативному конструированию высказываний при отсутствии навыков спонтанной речи.
В перечисленных случаях только в первом имеет место овладение Я2 как имплицитным знанием, которое становится неотъемлемой частью ментального лексикона. В трех других случаях человек приступает к изучению языка как уже «говорящее существо», и его знание остается эксплицитным, хотя благодаря практике может становится и имплицитным [Залевская 1999, с. 83]. Иными словами, Я2 может усваиваться двумя способами: с задействованием имплицитной памяти (и в этом случае можно говорить об «освоенном знании») или с подключением эксплицитной памяти2 и ментальных механизмов перевода [Paradis 1994].
1 О соотношении «первый / второй язык» и «родной / иностранный язык» см. [Залевская 1999, с. 292]
2 Эксплицитная память имеет дело с декларативными знаниями и включает семантическую и эпизодическую (автобиографическую) память [Fabbro 1996, с. 100]. Семантическая память является интерфейсом, связывающим языковую систему с концептуальной [Taylor 1995], и именно посредством такой двойной направленности выявляются фоновые знания индивидуума. Эпизодическая (или автобиографическая) память охватывает личный опыт
Билингвизм В. В. Набокова на полном основании может быть определен как «координированный». Английский, наряду с русским, был языком его домашнего общения, и дети, которые росли с английскими гувернантками, начинали читать по-английски прежде, чем по-русски. Использование в быту нескольких языков побуждало к постоянному переключению языковых кодов, к чему Набоков привык с детства, что хорошо отражено в следующем описании:
«Об этих симптомах я простодушно спросил родителей, которые как раз приехали в Берлин из Мюнхена или Милана, и отец деловито зашуршал немецкой газетой, только что им развернутой, и ответил по-английски, начиная - по видимому длинное - объяснение интонацией "мнимой цитаты", при помощи которой он любил разгоняться в речах: "Это, мой друг, всего лишь одна из абсурдных комбинаций в природе - вроде того, как связаны между собой смущение и зардевшиеся щеки, горе и красные глаза, shame and blushes, grief and red eyes... Tolstoj vient de mourir", - вдруг перебил он самого себя другим, ошеломленным голосом, обращаясь к моей матери, тут же сидевшей у вечерней лампы. "Да что ты", - удрученно и тихо воскликнула она, соединив руки, и затем прибавила: "Пора домой", - точно смерть Толстого была предвестником каких-то апокалиптических бед»1 [Набоков 1990, с. 253].
В 1919 г. Набоков начинает свое обучение в Кэмбридже и практически полностью переходит на общение на английском, однако всеми силами старается «не засорить» свой русский, ежедневно читая словарь Даля [Набоков 1990, с. 277]. До 1929 г. писатель не пользуется английским как языком своего творчества и даже переводы старается делать на русский. Исключение составляет автоперевод одной поэмы с русского на английский и два эссе, написанных по-английски [Beaujour 1995, с. 38]. До середины 1930-х гг. В. Сирин - именно русский писатель, и в последнем его «русском» романе «Даре» нет
и связана с индивидуальной энциклопедией. Что же касается имплицитной памяти, то она охватывает процедурные знания (например, употребление грамматических и синтаксических правил в речевой деятельности). О структурных особенностях хранения информации в рабочей памяти см.: [Велич-ковский 2015].
1 Курсив наш. - Г. Д.
еще и следа языковых контаминаций1. Окончательно поселившись в Соединенных Штатах, писатель решает временно оставить свою «русскоязычную идентичность» и целиком переходит на английский, подписывая свои произведения уже именем Владимир Набоков. Однако в 1953 г. рождается замысел трансформации «Conclusive Evidence» в «Другие берега», и с конца 1950-х гг. о Набокове уже можно говорить как о сложившемся двуязычном писателе, содержанием и формой произведений которого являются межъязыковые ситуации [Steiner 1970, с. 123].
Интертекст как базовая культурологическая единица
Рассматривая культуру как некий язык и всю совокупность текстов на этом языке, Ю. М. Лотман отмечает, что при усвоении языка ребенком в его сознание вводятся не правила, а тексты, которые он запоминает и на основании которых учится самостоятельно порождать другие тексты [Лотман 2000, с. 417]. Фактически, для носителя языка текст становится чем-то первичным и выполняет функцию обеспечения общей памяти коллектива, а язык вычисляется из текстов и становится как бы вторичной абстракцией [Лотман 1998, с. 424425]. В сознании людей, объединенных языком и историей, всегда существует определенный набор текстов, культурных клише, представлений и стандартных символов, за которыми закреплено определенное содержание. Все они составляют культурную память носителей определенного языка / культуры - инвариантные образы мира [Леонтьев 1997, с. 273], без которых невозможно существование ни одной коммуникативной системы. В основе языковой компетенции, таким образом, лежит не «словарь», а «энциклопедия», под которой подразумевается полный объем памяти лингвокультурного сообщества. Это означает, что в лингвоментальном комплексе языковой личности задана презумпция интертекстуальности, т. е. предречевая
1 Показательно в этом отношении высказывание Н. Берберовой, относящееся к 1929 г., которая воспринимает Набокова именно как русского писателя: «Номер "Современных записок" с первыми главами "Защиты Лужина" вышел в 1929 г. Я села читать эти главы, прочла их два раза. Огромный, зрелый, сложный современный писатель был передо мной, огромный русский писатель, как Феникс, родился из огня и пепла революции и изгнания. Наше существование отныне получало смысл. Все мое поколение было оправдано» [Берберова 2001, с. 370-371].
готовность носителя, его текстовой потенциал, который оперирует на бессознательном уровне и активизируется в зависимости от прагматических условий коммуникации, выливаясь в интертекстуальную стратегию. Область культурной памяти, представленную определенным набором канонических текстов, можно считать «интертекстуальной энциклопедией», а интертексты рассматривать как базовые культурологические единицы. Рассмотрение интертекстов как организующих центров целых областей культуры восходит к подходу А. Вежбицкой, предложившей изучать культуру посредством систематического семантического анализа языковых единиц, что позволяет продемонстрировать общие организационные принципы, которые придают связность культурной сфере в целом и часто имеют объяснительную силу, которая распространяется на целый ряд областей [Вежбицкая 2001, с. 37].
Функционирование интертекстов в межкультурном общении может быть связано с распространением культуры «вширь» или «вглубь». По определению М. Л. Гаспарова, «вширь» означает, что «культура захватывает новый слой общества быстро, но поверхностно, в упрощенных формах, как общее знакомство, а не внутреннее усвоение, как заученная норма, а не творческое преобразование», в то время как расширение «вглубь» предполагает, что «круг носителей культуры заметно не меняется, но знакомство с культурой становится более глубоким, усвоение ее более творческим, проявления ее более сложными» [Гаспаров 1997, с. 128-129].
Передача опыта, пережитого в рамках определенной лингвокуль-туры, влечет за собой «переделку» ситуации в двух разных перспективах - языковой и ментальной, что очевидно прослеживается в автопереводах Набокова.
Интертекстуальные эквиваленции в автопереводах В. В. Набокова
Феномен автоперевода, обладающего особым статусом по сравнению с традиционным двуязычным переводом [Фролов 2016, с. 39], мы рассматриваем как частный случай межкультурного общения, направление и характер которого во многом обусловливаются языковой и культурной компетенцией коммуникантов, их «горизонтом ожидания», определяющим выбор коммуникативных стратегий, в том числе интертекстуальных.
Отношение писателя к автопереводу было сложным и противоречивым. В письме к Дж. Лафлину он жаловался на то, что перевод вообще вызывает у него «умственную астму» («mental asthma»), поскольку задействованные в нем процессы сильно отличаются от умственных операций, происходящих при восприятии, понимании, чтении или непосредственно при письме на любом языке - и родном, и иностранном [Nabokov 1989а, с. 42]. Тем не менее автопереводы В. В. Набокова представляют собой творческое взаимодействие миров, порождающее культурный синтез, в котором разноязычные версии сливаются в один гипотетический текст, обнаруживая сознательную установку писателя на актуализацию мотива двоемирия1, характерного в той или иной степени сознанию билингвов.
Любопытна в этом смысле передача интертекстуальных элементов в лингвокультурной метаморфозе «Conclusive Evidence» (1951), «Другие берега» (1954), «Speak, Memory: An Autobiography Revisited» (1967)2. Интертекстуальные соотношения между русской автобиографией и ее английским вариантом представляют большой интерес еще и потому, что это не просто автобиография писателя, но основной автокомментарий ко всему корпусу произведений Набокова, который содержит принцип авторских отсылок, имплицитных интертекстуальных связей и автоцитат [Левинтон 1997, с. 322]).
Типология интертекстуальных переводных эквиваленций, прослеживающаяся в переводе автобиографии В. В. Набокова, может быть представлена следующим образом:
1) конгруэнтный перевод имеет место в случаях, когда интертекст присутствует одновременно в нескольких лингвокультурах: обычно это относится к интертекстам, входящим в «универсальную энциклопедию» [Денисова 2003, с. 142-156] (модель КОНГР);
2) дивергентный перевод, при котором интертекст одной лингво-культуры передается в рамках другой лингвокультуры интертекстом,
1 Как на одно из проявлений мотива двоемирия можно указать на частое у В. В. Набокова использование приема транслитерации. Подробнее о биспа-циальности набоковской прозы см.: [Левин 1998; Таратута 2001].
2 Цепочкой «оригинал / перевод», однако, связаны только «Другие берега» и «Speak, Memory: An Autobiography Revisited», в то время как «Conclusive Evidence» и «Другие берега» по структуре и по стилю являются независимыми произведениями.
представляющим собой функциональный эквивалент (модель ДИВЕРГ1);
3) ZERO: интертекст при переводе утрачивается.
Модель КОНГР можно иллюстрировать следующими примерами:
(1) Однажды мы его подвергли испытанию, и, в самом деле, он очень быстро обратил «5.1324.1113.169.13.55.1324.11» в начальные слова известного монолога Гамлета [Набоков 1990, с. 182].
We subjected him to a test one day, and in a twinkle he turned the sequence "5.1324.1113.169.13.55.1324.11" into the opening words of a famous monologue in Shakespeare [Nabokov 1989 b, c. 115].
В следующем примере встречаются интертексты, восходящие к разным культурным контекстам - русскому (Анна Каренина и Дама с собачкой) и французскому (Эмма Бовари) с пояснением в английском варианте аллюзии на чеховскую «Даму с собачкой» путем эксплицирования источника в самом тексте.
(2) Итак, Луиза стоит на плоской кровле своего дома, опершись белой рукой на каменный парапет <...> а лорнет направлен - этот лорнет я впоследствии нашел у Эммы Бовари, а потом его держала Анна Каренина, от которой он перешел к Даме с собачкой и был ею потерян на ялтинском молу [Набоков 1990, с. 249].
That lorgnette I found afterward in the hands of Madame Bovary, and later Anna Karenin had it, and then it passed into the possession of Chekhov s Lady with the Lapdog and was lost by her on the pier at Yalta [Nabokov 1989 b, с. 202].
И далее:
Тупая эта опасность плелась за нами до апреля 1918-го года. На ялтинском молу, где Дама с собачкой потеряла когда-то лорнет ... [Набоков 1990, c. 269].
During the winter of 1917-18 and well into the windy and bright Crimean spring, idiotic death toddled by our side. Every other day, on the white Yalta pier (where, as you remember, the lady of Chekhov's "Lady with the Lapdog" lost her lorgnette among the vacational crowd) ... [Nabokov 1989 b, с 245].
1 О разнице между «конгруэнтным» и «дивергентным» переводом см. работу О. Иньковой [Инькова 2017].
Модель ДИВЕРГ. Данная трансформация обнажает важный прием построения набоковского текста, основной темой которого является игра автора с читателем, которая предполагает «узнавание» интертекста, т. е. фактически программирует реакцию адресата. Этот механизм создания игрового момента эксплицируется в примере (3), где в английском варианте отсылка к каноническому тексту русской культуры заменяется на аналогично функционирующую в рамках культуры английской:
(3) К этому времени я уже не нуждался в каком-либо надзоре, учебной же помощи он не мог мне оказать никакой, ибо был безнадежный неуч (проиграл мне, помню, великолепный кастет, побившись со мной об заклад, что письмо Татьяны начинается так: «Увидя почерк мой, вы верно удивитесь») ... [Набоков 1990, c. 235].
... since, at that late date, neither my brother nor I needed much the educational help that an optimistic patron of his had promised my parents the wretch could give us. In the course of our very first colloquy he casually informes me that Dickens had written Uncle Tom s Cabin, which led to a pounce bet on my part, winning me his knuckle-duster [Nabokov 1989 b, c. 168].
Данный пример хорошо иллюстрируют механизм переключения национальных энциклопедий, каждая из которых располагает собственными интертекстами.
Модель ZERO предполагает снятие слишком тесно связанного с определенной культурой интертекста, который потребовал бы при переводе обязательного комментария. В примере (4) в английской версии автобиографии Набоков жертвует хрестоматийной для русской национальной энциклопедии эксплицитной аллюзией:
(4) Пора моих онегинских забот длилась недолго, но живо помню, как было приятно открывать существование рубашек с пришитыми воротничками и необязательность подвязок [Набоков 1990, c. 274].
By that time my youthful preoccupation with clothes was on the wane, but it did seem rather a lark, after the formal fashions in Russia, to go about in slippers, eschew garters, and wear one's collar sewn into one's shirt - a daring innovation in those days [Nabokov 1989 b, c. 160].
В примере (5) также наблюдается снятие аллюзии, что упрощает интертекстуальную игру английского текста по сравнению с русским:
(5) Никогда не уедет с Онегиным в Италию княгиня Н. Никогда не поправится Эмма Бовари, спасенная симпатическими солями в своевременной слезе отца автора [Набоков 1991, с 217].
Never will Emma rally, revived by the sympathetic salts in Flaubert's
father's timely tear [Nabokov 1995, c. 265].
***
Интертекстуальные стратегии В. В. Набокова, прослеживающиеся в его автопереводах, отражают особенности билингвального сознания, которое проявляется в специфике организации языковой личности в экспрессивно-коммуникативном плане. В условиях активного двуязычия формируется совершенно иное со стороны билингва отношение к каждому языку и соответствующей культуре, которые воспринимаются не изолированно, а через призму другого языка / культуры. Такое остранение позволяет двуязычному индивидууму оценивать некоторые культурные единицы, которые у монолингва часто просто не имеют альтернативы. Возможно, именно в этом кроется причина того, что переводы, выполненные переводчиками-монолингвами, нередко превращаются в les allusions perdues [Левинтон 1997]. Открывающаяся в творчестве В. В. Набокова интертекстуальная картина мира помогает в изучении важных психолингвистических механизмов билингвального сознания.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
БербероваН.Н. Курсив мой. Автобиография. М. : Согласие, 2001. 736 с. илл. (фото).
Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. М. :
Языки славянской культуры, 2001. 288 с. Величковский Б. Б. Рабочая память человека. Структуры и механизмы. М. :
Когито-Центр, 2015. 247 с. Гаспаров М. Л. Избранные труды. Том II. М. : Языки русской культуры, 1997. С. 121-129.
Денисова Г. В. В мире интертекста: язык, память, перевод. М. : Азбуковник.
Институт русского языка им. В. В. Виноградова, 2003. 270 с. Залевская А. А. Введение в психолингвистику. М. : РГГУ, 1999. 382 с. Инькова О. Принципы определения степени лингвоспецифичности коннекторов // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии. 16 (23). Т. 2, М. : РГГУ, 2017. С. 139-149.
Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М. : Языки русской
культуры, 1998. С. 323-391. Левинтон Г. А. The Importance of Being Russian или Les allusions perdues //
B. В. Набоков: Pro et Contra. Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных исследователей / Бурлак Д. К. (отв. ред). СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманитар. ин-та, 1997.
C. 308-339.
Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. М. : Наука, 1974. 287 с. Лотман Ю. М. Об искусстве. СПб. : Искусство-СПБ, 1998. 704 с. Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб. : Искусство-СПБ, 2000. 704 с. Люксембург А. М. Структурная организация набоковского метатекста в свете теории игровой поэтики // Текст. Интертекст. Культура / В. П. Григорьев, Н. А. Фатеева (под ред.). М. : Азбуковник, 2001. С. 319-330. Мельников Н. Г. Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова. М. : Новое литературное обозрение, 2000. 681 с. Набоков В.В. Другие берега // Собр. соч.: в 4 т. М. : Правда, 1990. Т. IV. С. 133-302.
Набоков В. В. Лолита. М. : АНС-Принт, 1991. 256 с.
Тамми П. Заметки о полигенетичности в прозе Набокова // В. В. Набоков: Pro et Contra. Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных исследователей / Бурлак Д. К. (отв. ред). СПб: Изд. Русского Христианского гуманитарного института, 1997. С. 514-528. Таратута Ю. Л. Актуализация мотива «двупространственности» и русский фон при автопереводе «Отчаяния» В. В. Набокова // Текст. Интертекст. Культура / В. П. Григорьев, Н. А. Фатеева (под ред.). М. : Азбуковник, 2001. С. 354-366.
Фролов В. И. Автоперевод романа В. В. Набокова «Лолита» // Вестник МГЛУ
Вып. 10 (749). 2016. С. 38-49. Beaujour E. Vladimir Nabokov // The Garland Companion to Vladimir Navokov /
Aleksandrov V. (ed.). Bert Stern Production, 1995. P. 37-44. Bloomfield L. Language. New York-London: Allen & Unwin, 1958. Fabbro F. Il cervello bilingue. Roma: Astrolabio-Ubaldini, 1996. Nabokov V. Lolita. Penguin Books, 1995.
Nabokov V. Selected Letters 1940-1977 (ed. Nabokov D. - Matthew J. Bruccoli).
New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1989 а. Nabokov V. Speak, Memory: An Autobiography Revisited. New York: Vintage
International, 1989 b. Osgood C. E., Sebeok T. A. Psycholinguistics. Bloomington: Indiana University Press, 1965.
Osgood C. E. Lectures on language performance. New York: Springer-Verlag, 1980.
Paradis M. Neurolinguistic aspects of implicit and explicit memory: implications for bilingualism and second language asquisition // Implicit and Explicit Language Leraning / Ellis N. (ed.). London: Academic Press, 1994. P. 393-419.
Paradis M. Readings on Aphasia in Bilinguals and Polyglots. Monreal: Didier, 1983. P. 624-625.
Steiner G. Extraterritorial // "TriQuarterly". # 17, 1970. P. 119-127.
Taylor J. R. Models of word meaning in comparison: The two-level model (Manfred Bierwisch) and the network model (Ronald Langacker) // Current approaches to the lexicon / Driven R., Vanparys J. (ed.). Frankfurt am Mein: Peter Lang,1995. P. 3-26.
Titone R. Bilinguismo precoce e educazione bilingue. Roma: Armando Ed., 1972.
