CC BY
40
ОБЩЕСТВО. ИСТОРИЯ СОВРЕМЕННОСТЬ
удк 9оз.2 И.В.ШМИДТ
Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ОРНИТОМОРФНЫХ ПАЛЕОИЗОБРАЖЕНИЙ СЕВЕРНОЙ АЗИИ. ТЕМЫ И МЕТОДИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ
В данной статье рассматривается история исследований палеолитических изобразительных текстов на примере работ, посвященных раскрытию содержательной составляющей древнейших орнитоморфных изображений Северной Азии. Анализ сложившейся ситуации в отечественной археологии выявляет слабую развитость области интерпретации археологического источника, удовлетворенность противоречиями «рабочих гипотез» и отсутствие внимания к данной проблеме.
Интерпретация изобразительных текстов палеолита - процедура, которую исследователи чаще стараются избегать, чем предпринимают попытки по разрешению непростых семантического характера задач, выдвигаемых ею. Рано или поздно эту ситуацию нужно будет объяснить, как и парадокс, суть которого заключена в следующем: при отсутствии четко выраженных методических подходов к интерпретации (согласно многим исследовательским позициям, на данный момент существуют лишь отдельные «попытки») практически каждый из археологов знает, что конкретно взятое изображение обозначает либо может обозначать. Представления о содержательности изобразительных текстов древнейших времен — это основа дальнейших культурологических реконструкций древности. Поэтому вопрос о
правилах их получения либо направлений, в которых ведутся поиски данной информации, достоин отдельного рассмотрения. Предлагаю попробовать разобраться с тем, на основании каких фактов и с использованием каких методических приемов получены эти знания. Иначе говоря, обратимся к истории данной научной практики и представим оценку существующим результатам, раскрыв их на частном примере этой большой проблемы — исследования семантики орнитоморфных изображений палеолита Сибири.
Неповторимость манеры исполнения сибирских орнитоморфных скульптур — общепризнанна [1]. Необычно и их количество — 15 экземпляров только с двух памятников, Мальты и Бурети'. Последующие находки продемонстрировали стилистические и даже
видовые вариации2, что с учетом «бесполезности» данной образной темы в искусстве эпохи охотников на мамонтов [2] кажется странным. Учитывая вышеприведенную характеристику образной темы, данную A.A. Формозовым, интерес к опыту интерпретации орнитоморфных изображений удваивается. Но нужно сразу отметить, что этой процедуры пока удостоены лишьмальтинско-буретские изображения.
Первые интерпретации затронули прагматический аспект изделий. П. П. Ефименко дал следующее определение назначению статуэток «гагар или уток» — это подвески, «...так как все они имеют отверстия для привешивания... Птички наряду со многими другими вещами, сохраненными погребением, должны были составлять часть сложного убора, украшавшего древних обитателей Мальтинской стоянки» (3].
В данном заключении хорошо заметен характер методологии науки 1940-50-х гг. Эта тенденция последовательно развивалась.
С.Н. Замятнин, рассматривая эволюцию хозяйственной деятельности по археологическим источникам, высказал следующее предположение, объясняющее появление орнитоморфного изображения в эпоху палеолита. Вероятно, данный факт связан с эволюцией охотничьего снаряжения, увеличившей значение птицы в рационе питания палеочеловека, что, в свою очередь, и способствовало развитию «ориитоморфной темы» в изобразительном творчестве эпохи [4]. Общего характера заключение было использовано в обсуждении культурной значимости вполне конкретных находок. Прежде всего, была выявлена хозяйственная значимость мезинских орнитоморфных изображений. Они поставлены П. И. Борисковским в один ряд с мальтинскими (критерии сопоставления им не рассматриваются). Поэтому «хозяйственная значимость» первых в полной мере относится и к их «сибирским аналогам»3. Судя по ссылке, приведенной автором, эту точку зрения разделял и В.И. Громов [5].
С возникновением охотничьего интереса к пернатым в эпоху палеолита не согласился A.A. Формозов. По его мнению, для дротиков и копий более ранней, чем неолит, эпохи эта добыча оставалась малодоступной [6].
Мнение С.Н. Замятнина, несмотря на оригинальные примеры из этнографической первобытности и методологические приоритеты в науке того времени, не приобрело особой популярности, а вот восприятие этого вида фигурок как предметов культа, свидетельств магических и тотемистических представлений палеолитического человека, высказанное М.М. Герасимовым и детально разработанное впоследствии А.П. Окладниковым, в науке утвердилось.
М.М. Герасимов не дал изображениям какого-либо определенного семантического определения. Нс-смотря на существование в западных коллекциях подобного материала, критический обзор семантики их остался для него недоступным [7]. Но он сделал ряд важных для дальнейших исследований замечаний. Фигурки были обнаружены в местах, огороженных плитами, то есть в специально для них отведенном «пространстве». Являясь, скорее всего, подвесками, они носились вместе с фигурками женщин. Это усиливает культовую и магическую специфику их содержания [8]. Надо отметить, что в этом коротком замечании исследователь попытался раскрыть семиотический статус орнитоморфного знака согласно следующим важным «синтактическим» факторам:
1) ему (знаку) свойственно строгое положение в «закрытомтексте», обладающем четкими границами (в одном случае это пространство огорожено плитами, в другом это погребение);
2) важна взаимосвязь (хоть и предполагаемая) с антропоморфными фигурками, т.е. проведено выявление статуса знака в тексте через его расположение к другому яркому знаку. Это придает определенную окраску его семантике, указывает на природу информации, в нем заключенной;
3) особенность структуры знака (статуэтка с отверстием) — пожалуй, единственное, на что обратили внимание большинство коллег М.М. Герасимова и согласились с предположением о его прагматике (об этом уже было сказано).
А.П. Окладников сосредоточил свое внимание на выявлении специфики культовой практики, где данный образ мог быть востребован. Он полагал, что на раннеродовом этапе развития общества широкое распространение получает процесс олицетворения стихий природы и структур Вселенной. Образ птицы уже в палеолите ассоциировался с небом и солнцем [9], сверхней сферой трехчастного деления мира [10]. Так как управление этими стихиями было связано с деятельностью шаманов, то орнитоморфы исполняли роль их помощников и воспринимались благодетельными для человека сверхъестественными существами, «несущими свет и жизнь» [11).
З.А. Абрамова, развивая эту тему, предположила появление тотемистических культов в эпоху палеолита, центральной фигурой которых являлась птица [12].
Тему орнитоморфного символизма продолжил А.П. Кондратенко. Образ птицы ему видится своеобразным хронологическим маркером в развитии мировоззрения палеолитической эпохи. Он также предлагает рассматривать мальтинских орнито-морфов как посредников между мирами. В Мальте, по исследователю, представлен культ птиц. И его состояние, реконструируемое по археологическим материалам, говорит о новом этапе в развитии мировоззрения древнего человека, населявшего эти территории. Предшествовал ему культ змея, свидетельством чего является гравировка этих рептилий на мамонтовой пластине: «Из пессимистической и мрачной «первоидеологии», унаследованной от неандертальских предков, лейтмотивом которой был культ змеи, времени и погребальных обрядов, вырастает оптимизм солярного мироощущения, воплотившийся у мальтинцев в культе водоплавающей птицы» [13].
О значении этого символа-знака сказано у Б. Брентьеса и P.C. Васильевского. Исследователи полагают, что в палеолите изображения птиц были олицетворением душ умерших либо их переносчиками в иные миры. Именно так воспринимаются лебеди в традиционных северных культурах [14].
Несмотря на скепсис в возможностях сравнений и проведения параллелей между знаком археологическим и этнографическим, все же нужно отметить, что некая связь между ними не может быть абсолютно исключена. К размышлениям над этим подталкивают археологические материалы, например, культуры ипутак (Северо-Западная Аляска, культура палеоэскимосского круга, от 0 до 500 лет н.э.). Необычен погребальный ритуал данной группы, в ходе которого погребаемому в носовые отверстия помещали миниатюрные изображения летящих лебедей [15]. Стилистика изображений идентична мальтинским, отделенным от них временным отрезком в двадцать тысяч лет. Здесь помимо поражающего
стилистического сходства мы опять сталкиваемся со специфическим «погребальным» текстом (но уже эпохи железа) и определенной ролью символа птицы в нем. Каким-то образом он был связан с дыханием, функцией живого тела, следовательно, с жизнью, либо, учитывая направление головок птиц, они обращены вовнутрь тела, с чем-то привносимым в него, с чем-то, что качественно его меняет. Из живого оно превращается в мертвое. В этом случае характер символа резко меняется.
Но вернемся к рассмотрению знака, находящегося в «палеолитическом контексте». Его изучением были увлечены не только отечественные ученые.
Особый интерес к исследованиям мальтинских орнитоморфов демонстрировал немецкий исследователь Я. Озолс, развивая тему их знаковости в системе палеошаманизма. Для начала он разделил группу изображений по стилю. И в дальнейшем конкретизировал культурную роль выделенных типов. Их два:
1. К первому отнесено 12 фигурок лебедей. Птицы изображены в полете, с распростертыми крыльями и вытянутыми шеями. Их тела едва моделированы, крылья массивны, а у одной из фигурок едва намечены. Легкая штриховка поверхности их тел может напоминать гравировку. Общая их (тел) трактовка настолько уплощена, что сложно сказать, где у изображения прямая или оборотная сторона наблюдения. Все фигурки этого типа имеют отверстия в «хвостовом» отделе.
7. Ко второму типу отнесены три фигурки, выполненные более пластично. Не вызывает затруднений порядок их наблюдения; детально показана любая из их сторон. Две с короткими шеями и массивными головами имеют отверстия в ногах. Третья, с длинной шеей, без головы и без отверстия [16].
Определенно важную роль, согласно его взглядам, в системе шаманизма играли изображения, отнесенные к первому типу. Вторая группа, каждый представитель которой обладает индивидуальной трактовкой тела, выполняла, по-видимому, другую роль [17].
Раскрыто и то, как выглядела система взаимоотношений между шаманом и птицей, какие поручения она выполняла и в какой «сфере». Очень важен тот факт, что взаимоотношения шамана построены именно с водоплавающей птицей. То есть с персонажем, который может находиться в условиях трех стихий: неба, земли и воды. На основе реконструкций древних представлений о строении мироздания Я. Озолс пришел к заключению, что «преисподняя» и вход в неё находятся под водой. Человеческая природа шамана не позволяет ему находиться в этой среде. Но это легко сделать водоплавающей птице, в которую шаман превращается сам либо которая, помогая преодолеть водную преграду, доставляет его к входу в мир мертвых [18). Именно физические способности водоплавающей птицы ввели её образ в культурную систему, отведя ей роль посредника между мирами. Но, по мнению немецкого исследователя, связан он был не с небом и солнцем, а со стихией воды, разделяющей наземную и подземную сферы. В обратном случае видовая принадлежность птицы не имела бы такого значения, как это отмечено в материалах Мальты.
Таким образом, предложен вариант семантики орнитоморфных фигурок лебедей или же гусей — это изображения помощников шамана либо его многочисленных воплощений. Исследование построено на анализе стилистики, возведенной в статус
информационного знака, и с привлечением этнографических источников.
Анализ древнейшего пласта космогонических мифов4 раскрывает семантику этого образа с иных позиций. Здесь он показан как демиург, творец земли, либо активный участник процесса творения. Наиболее распространен мотив преодоления птицей водной стихии и создание земной тверди из кусочка глины, принесенной ею со дна мирового океана. Как показали исследования В.В. Напольских, этот сюжет, зародившись где-то на территории Урала и Сибири, пережил как минимум три композиционные модификации. Единственное, что можно сказать о его палеооснове (которая не обязательно относится к палеолиту), так это то, что главным персонажем в ней была птица, умеющая нырять [19].
Итак, дважды указано на важность в палео-культуре образа орнитоморфа, способного к нырянию. Но различие природы исходного знака, подвергающегося анализу, — статуэтка (археологическая или этнографическая) и мифологический образ, оставляет открытым вопрос о возможности их соотнесения и методической корректности данной процедуры. Не нужно забывать и о том, что лишены интерпретации изображения птиц, неспособных к нырянию, и те, которые отнесены Я. Озолсом ко второму типу. Их меньше, но они стилистически интересны и требуют объяснения хотя бы на уровне символа. И поиски её значения также организованы в направлении работы с космогоническими повествовательными циклами. Спровоцировали эти исследования сложные скульптурные композиции Малой Сыи. Но в отличие от «палеоуральского» сюжета творения в данном случае речьшла о противоборстве сил-демиургов, принявших (представленных в мировоззрении людей, их создавших) определенное, и орнитоморфное в частности, обличье. Какую из стихий мог олицетворять орнитоморфный персонаж, сказать сложно. Возможны рассуждения лишь о его характерной активности (с нырянием абсолютно не связанной), нашедшей отражение в палеомифологии северных народов. Е.М. Мелетинский, анализируя палеоазиатский цикл о Вороне, обозначил ряд сюжетов (назвав их древнейшими), не вписывающихся в общий контекстчукотского эпоса: проглатывание-выплевывание гигантской рыбой Орла или Ворона; противостояние Ворона Волку, Лисе, Зайцу и другим зооморфным персонажам; похищение Солнца Вороном-человеком (возможно, человеком-орлом?) [20]. Интересно не только совпадение характера деятельности персонажей, зафиксированных на каменных плитках и в мифологических текстах, но и образная идентичность главных героев. Конечно же, никакие параллели без тщательного исследования здесь невозможны. Обозначенная связь между палеомифологией и археологическим материалом остается пока просто «интересным фактом», требующим проверки. И подобная работа уже начата В.Е. Ларичевым. Через разработанную им методику строгого анализа знакового текста он стремится к реконструкции беззнаковых, «художественных текстов». К сожалению, Малая Сыя не предоставила большого количества сопровождаемых знаковыми записями повествований; большинство композиций не отмечено «знаковыми пояснениями». Потому, пока лишь предполагая космогоничность сюжетов, исследователь стремится обозначить характер наиболее ярких из них [21], что, учитывая редкость образа птицы в археологических материалах, не оставляет особых надежд на быстрое раскрытие его содержания.
Итак, на основе рассмотренного материала мы можем отметить следующее. Орнитоморфное изображение включает в себя чрезвычайно полярные значения, даже отчасти взаимоисключающие друг друга, — символ Солнца, тотемистический предок, помощник шамана, переносчик душ умерших, демиург... Данное тематическое «разнообразие» — свидетельство, скорее, методических недочетов исследований, чем отображение некой информационной (знаковой) реальности эпохи. И проблема заключается в том, что процедура интерпретации археологических материалов в отечественной науке тесным образом связана именно с археологией — дисциплиной, основным интересом которой являются правила добычи специфических источников и реже — кропотливая, требующая специальной подготовки работа с ними. Все наши представления о содержательной специфике изобразительного знака пока покоятся на «рабочих гипотезах» и предположениях, не спешащих перерасти в серьезные методические исследования тех текстов, элементом которых он является.
Примечания
1 За подробным описанием данного материала необходимо обратиться к исследованию З.А. Абрамовой «Палеолитическое искусство на территории СССР». — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. - (САИ, Вып. А 4-3).
■ Речь идет о находке из Усть-Ковы и Эльгахчана I. Хорошо известно костяное изображение орнитоморфа из Усть-Ковы. «По внешнему виду это объемная трапециевидная фигурка с мягко срезанными краями. Длинна её в средней части 5,2 см, высота по длинному краю — 5,3 см, у противоположного — 4,1 см, толщина 1,9 см» [22]. Изображение предельно схематично, заметны слегка обозначенная головка, плавный изгиб спины и приостренный выступ, вероятно, оформляющий хвост птицы. Возможно, художник стремился передать фигуру птицы, сидящей на гнезде. На теле фигурки нет гравированной прорисовки деталей ■ она представляет собой «чистый» контур. Однако ранее, возможно, была раскрашена [23].
Статуэтка птицы со стоянки Большой Эльгахчан I (СевероЭвенкийский р-н, Магаданская обл.) стилистически и, возможно, образно близка изображению из Усть-Ковы. Изготовлена она из отщепа окремнелого сланца серого цвета. Длина 9,1 см, ширина (высота) от 5,5 до 4 см. Форма самого отщепа подсказала дальнейшее направление его художественной обработки. Несколькими сколами смоделированы клюв и округлость головы. Линия зоба оставлена без обработки. Ниже сделана двусторонняя обивка гю линии «грудки» и там, где должны находиться «лапки» птицы. Контур хвостовой части совпал с рельефом валунной корки. Почти вся поверхность с обратной стороны покрыта тонким слоем глинистого сцементировав-шегося натека. Небольшого размера, точно расположенная с этой стороны фигурки в верхней зоне головы фасетка обозначила глаз птицы. В зльгахчанской статуэтке, как полагает ! М.А. Кирьяк, нашел воплощение образ «благородной птицы», | вероятнее всего, относящейся класточковым [24). ! Кратко было сообщено, лишь упомянуто, об обнаружении
орнитоморфной статуэтки на стоянке Установка 1 в Приморье [25].
Столь же немного сказано и об изображениях орнито-морфов из Малой Сыи [26]. Неоднократно в различных источниках упоминались подвески с Афонтовой горы, выполненные в форме «птичек» [27]. Но не одно сообщение не было проил-.иострир.овано,
'Данное понятие взято в кавычки по той причине, что никто никаких стилистических сопоставлений этих произведений не проводил. Общепризнано, что стиль мезинских изображений также своеобразен, как и стилистика мальтинских, - это абсолютно разные явления в искусстве. Вероятно, речь шла
лишь об образности, причем в глобальном смысле слова (с одной стороны, «стрижи», с другой — «гуси-лебеди»). Ко времени развертывания дискуссии Мезино и Мальта были единственными памятниками в огромной стране, предоставившими группы орнитоморфных изображений, поэтому соблазн проведения аналогий между их материалами был велик, но вопреки любой логике их изображения оказались «похожими».
' Невозможно привести и десятой части древнейших, по мнениям различных исследователей, текстов, где главным действующим персонажем выступает водоплавающая птица. В отличие от мамонта или медведя, известность которых, а следовательно, и включенность в культуру, могла быть ограничена географической средой их обитания, образ птицы представлен в мифологиях народностей всего земного шара.
Библиографические ссылки
[1] Salmoni, 1931, S. 5
[2] Формозов, 1980, с. 12
[3] Ефименко, 1938, с. 514; 1953, с. 480
[4] Замятнйн, 1960, с. 102
[5] Борисковский, 1953, с. 282
[6] Формозов, 1980, с, 12
[7] Герасимов, 1931, с. 25
[8] Там же, с. 24-25
[9] Окладников, 1967, с. 113; Топоров, 1972, с. 93
[10] Фролов, 1992, с. 107
[11] История Сибири, 1968, с. 58
[12] Абрамова, 1962, с. 77
[13] Кондратенко, 1983, с. 72-76
[14] Brentjes, Vasilievsky, 1989, S, 45
[15] Bandi, 1965, S. 82
[16] Ozols, 1971, S. 31
[17] Там же, S, 45
[18] Там же, S. 32
[19] Напольских, 1990, с. 67-70; 1991, с. 85, 127
[20] Мёлетинский, 1998, с. 172
[21] Ларичев, 1978, с. 115
[22] Дроздов, 1992, с. 64
[23] Дроздов, Акимова, 1987, с. 111; Дроздов, 1992, с. 39
[24] Кирьяк, 2000, с. 79
[25] Бродянский, Гарковик, Крупянко, 1998, с. 10; Табарев, 1996, с. 213-218
[26] Ларичев, 1978, с. 111
[27] См., наприм., Brentjes, Vasilievsky, 1989, S. 44
Библиографический список
1. Абрамова З.А. Палеолитическое искусство на территории СССР / З.А. Абрамова. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. -(САИ; Вып. А 4-3).
2. Борисковский П.И. Палеолит Украины. Историко-археологические очерки / П.И. Борисковский. // МИА. -1953. - №40. - 464 с.
3. Бродянский Д.Л., Гарковик A.B., Крупянко A.A. Древнейшие произведения искусства в Приморье и Приамурье / Д.Л, Бродянский, A.B. Гарковик, A.A. Крупянко. // Мир древних образов на Дальнем Востоке. Тихоокеанская археология. — Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1998. - Вып.10. - С. 5-18.
4. Герасимов М.М. Мальта. Палеолитическая стоянка (предварительные данные): результаты работ 1928/29 г. / М.М. Герасимов. — Иркутск: Власть труда, 1931. — 34 с.
5. Дроздов Н.И. Этапы развития каменного века в плейстоцене Средней Сибири: Автореф. дис. ... д-ра истор. наук. — Новосибирск: 1992. — 54 с.
6. Дроздов Н.И., Акимова Е.В. Раскопки многослойной стоянки Усть-Кова / Н.И. Дроздов, Е.В. Акимова. // Исследование памятников древних культур Сибири и Дальнего Востока. - Новосибирск: Изд-во СО АН СССР, 1987. - С. 110-111.
7. Ефименко П.П. Первобытное общество: очерки по истории палеолитического общества / П.П. Ефименко — Л.: Иэд-во СОЦЭКГИЗ, 1938. - 636 с.
8. Ефименко П.П. Первобытное общество: очерки по истории палеолитического времени / П.П. Ефименко, 3 изд-е, доп. - Киев: Наука, 1953. - 663 с.
9. Замятнин С.Н. Некоторые вопросы изучения хозяйства в эпоху палеолита / С.Н. Замятнин. // Проблемы истории первобытного общества. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — С. 80-108.
10. История Сибири с древнейших времен до наших дней / А.П.Окладников. - Л.: Наука, 1968. - Т.1. - 454 с.
11. Кондратенко А.П. К вопросу о функциональном назначении всрхнспалеолитической пластины стоянки Мальта /
A.П. Кондратенко. // Пластика и рисунки древних культур. — Новосибирск: Наука, 1983. - С. 66-76.
12. Кирьяк (Дикова) М.А. Древнее искусство севера Дальнего Востока как исторический источник. (Каменный век) / М.А. Кирьяк. - Магадан: СВКНИИДВО РАН, 2000. - 288 с.
13. Ларичев В.Е. Искусство верхнепалеолитического поселения Малая Сыя: Датировка, виды его и образы, их художественный стиль и проблема интерпретации (предварительное сообщение)/В.Е, Ларичев. //Изв. СО АН СССР. - 1978. - № 11. — Вып. 3. — Сер.обществен, наук. — С. 104-119.
14. Мелетинский Е.М. Палеоазиатский эпос о Вороне / Е.М. Мелетинский.//Избранные статьи. Воспоминания. — М.: Изд-во РГГУ, 1998. - С.170-191.
15. Напольских В В. Миф о возникновении Земли в прото-уральской космологии: реконструкция, параллели, эволюция /
B.В. Напольских.//СЭ. - 1990. - №1. - С.65-73.
16. Напольских В.В. Древнейшие этапы происхождения народов уральской языковой семьи: данные мифологической реконструкции (прауральский космогонический миф) /
В.В. Напольских. - М.: Наука, 1991. - Вып.5. Народы уральской языковой семьи. — 189 с.
17. Окладников А.П. Утро искусства / А.П. Окладников. - Л.: Искусство, 1967. — 135 с.
18. Табарев A.B. Декоративные элементы в раннеголо-ценовых индустриях Дальнего Востока: проблема интерпретации / A.B. Табарев. // Поздний палеолит - ранний неолит Восточной Азии и Северной Америки. Материалы международной конференции. — Владивосток: ИАЭ ДВО РАН, 1996. - С. 213-218.
19. Топоров В.Н. К происхождению некоторых поэтических символов эпохи палеолита / В.Н. Топоров, // Ранние формы искусства. — М : Искусство, 1972. — С. 77-98.
20. Формозов A.A. Памятники первобытного искусства на территории СССР/A.A. Формозов. - М.: Наука, 1980. - 136 с.
21. Фролов Б.А. Пгрвобытная графика Европы / Б.А. Фролов. - М.: Наука, 1992. - 200 с.
22. Bandi Н.-С. Urgeschichte der Eskimo / H.-G. Bandi. -Stuttgart: Gustav Fischer Verlag, 1965. - 171 S.
23. Brentjes В., Vasilievsky R.S. Schamanenkrone und Weltenbaum: Kunst der Nomaden Nordasiens / B.Brentjes, R.S. Vasilievsky. - Leipzig: E.A.Seeman-Verlag, 1989. - 204 S.
24. Ozols J. Zum Schamanismus der jungpaleolitischen Rentierjäger von Malta / J.Ozols. // Kölner Jahrbuch lür Vor- und Frühgeschichte. - 1971. - Bd.12. - S. 27-49.
25. Salmoni A. Die Kunst des Aurignacian in Malta (Sibirien) / A. Salmoni. //JPEK. - 1931. - S. 1-6.
ШМИДТ Ирина Викторовна, ассистент кафедры теории и истории мировой культуры.
Дата поступления статьи в редакцию 03.08.06. © Шмидт И.В.
удк 947 083 Т. Ю. ПЛАХОТНИК
Омский государственный педагогический университет
НЕОБХОДИМОСТЬ СОЗДАНИЯ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ ШКОЛ ДЛЯ КАЗАХСКОГО НАСЕЛЕНИЯ СТЕПНОГО КРАЯ
И ПРОБЛЕМЫ ИХ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ В КОНЦЕ XIX В.
В статье рассматриваются низшие сельскохозяйственные школы как часть профессионального образования казахского населения Акмолинской, Семипалатинской и Се-миреченской областей. Они способствовали дальнейшей колонизации казахских степей и превращению местного населения в подданных российского императора. Впервые анализируются обоснованная деятельность властей Степного края в конце XIX в. и факторы, замедлявшие развитие начального земледельческого образования казахов.
Создание в степи сельскохозяйственных школ стало давно назревшей необходимостью, поскольку казахи в степной зоне вынужденно переходили к оседлости. Переход от кочевого образа жизни к оседлому происходил тяжело и неравномерно, став
результатом политики имперских властей, для которых степные области были, прежде всего, сырьевой базой. Казахское население края, лишенное возможности заниматься той формой деятельности, которую они знали в совершенстве в традиционном
