CC BY
59
--
DOI: 10.24411/2072-9316-2021-00024
Е.Б. Дзапарова (Владикавказ)
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ЛИРИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ Х.Д. ДЗАБОЛОВА В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПЕРЕВОДАХ Н.М. РУБЦОВА
Аннотация. В статье впервые рассмотрено переводческое наследие известного русского писателя ХХ в. Николая Рубцова (1936-1971). Автором представлен лексико-семантический анализ переведенных Н. Рубцовым текстов в сопоставлении с оригинальными стихотворениями осетинского поэта Хазби Дзаболова (1931-1969). В исследовании устанавливается степень адекватной подачи переводчиком содержательной основы, формальной организации стиха, национальной специфики исходного текста. В ходе сопоставления разноязычных текстов (оригинала, перевода) выявляются основные переводческие решения в преодолении Рубцовым трудностей, связанных со спецификой осетинского языка. В результате проведенного исследования установлено, что при выборе переводимых произведений Рубцов исходил из своих художественных предпочтений. Тематика произведений автора и переводчика совпадала, а индивидуальный стиль Дзаболова во многом был схож с творческим почерком, манерой самого Рубцова. Основные стратегии перевода осетиноязычных строк сводились к двум основным способам. В первом случае переводчик старался расширить смысловое поле первичного текста, а местами обогатить его образную систему. Во втором, наоборот, Рубцов прибегал к изменению конструкций предложений и формы стиха в целом за счет сужения текста: переводчиком нивелируется часть номинативных единиц. Однако вносимые Рубцовым отступления и дополнения не повлияли, как представляется нам, на адекватное восприятие реципиентом смысла произведений. Текст в переводе получался достаточно информативным для осмысления заключенных в нем интенций автора.
Ключевые слова: Х. Дзаболов; Н. Рубцов; осетинская поэзия; стихотворный перевод; литературные связи.
E.B. Dzaparova (Vladikavkaz)
The Interpretation of Khazbi D. Dzabolov's of Lyric Poems in Nikolai M. Rubtsov's Literary Translations
Abstract. The article is the first to consider Nikolai Rubtsov's (1936-1971) translation legacy of the famous Russian writer of the 20th century. The author presents a lexical and semantic analyses of texts translated by N. Rubtsov comparing them with the original Ossetic poems by Khazbi Dzabolov (1931-1969). The research deals with the degree of translatory adequacy concerning the contents, the formal structure of the verse, and the national specifics of the source text. Juxtaposing the source and the target texts, we reveal the principal translation solutions made by Rubtsov to overcome the
difficulties associated with the specifics of the Ossetic language. The study shows that Rubtsov's choice of the works to be translated was purely subjective and came from his artistic preferences. The themes of the works of the author and translator coincided, and the individual style of Dzabolov was in many respects similar to that of Rubtsov. The main strategies for translating the Osseticlines can be summarized in the following two ways. Firstly, the translator tried to expand the semantic field of the source text, and in some places enrich its figurative system. Secondly, on the contrary, Rubtsov resorted to changing the sentence structures and the form of the poem as a whole due to the narrowing of the text, levelling some of the nominative units. However, the deviations and additions introduced by Rubtsov did not, as we see it, affect the recipient's adequate perception of the meaning of the works. The translated text was informative enough to comprehend the author's original intentions.
Key words: Khazbi Dzabolov; Nikolai Rubtsov; Ossetic poetry; poetic translation; literary connections.
В начале 1960-х гг. в литературу вошли писатели, которым выпало стать своего рода символами своей национальной культуры - русской и осетинской. Имена Николая Рубцова и Хазби Дзаболова вписаны в историю лирической поэзии. Судьбы поэтов, рожденных в разных уголках нашей страны, в той или иной степени схожи. Сиротство, полуголодное послевоенное детство, поиск себя и смена разных профессий, поздний приход в большую литературу сплотили будущих поэтов в стенах Литературного института им. М. Горького. Потрясает и ранняя трагическая смерть поэтов: оба умерли в один день - в ночь на 19 января (Рубцову было 35 лет, Дзаболову - 37). Совпадали и имена жен поэтов: обеих звали Людмилами. Стечение обстоятельств или превратности судьбы?..
Их творчество с самого начала тяготело к романтическому стилю. Представителей разных культурных и литературных традиций консолидировала любовь в поэзии к природе, родному краю - малой родине, своему народу, труду... Объединяло двух поэтов использование в творчестве фольклорных мотивов, поэтической символики [Мамиева 2016, 131-132], тяготение в лирике к автобиографизму.
Связывала их и любовь к художественному переводу. Именно Рубцову суждено было открыть имя Дзаболова русскоязычному читателю. Переводил Рубцов с подстрочников, выполненных самим Хазби, который, записывая стих в прозаической форме, старался «выразить суть поэтической мысли» [Багров 2003, 23]. Дзаболову также был близок этот вид литературного творчества: он перевел на осетинский язык зарубежную и русскую поэзию, многих национальных поэтов. При этом стих и в переводе оставался таким же чеканным и «преданным» автору оригинала.
В данной статье впервые проводится комплексный анализ переводческого наследия Н. Рубцова, представленного стихотворениями осетинского поэта Х. Дзаболова.
Рубцов начал переводить стихотворения Дзаболова будучи студентом Литинститута. Личная дружба писателей, духовное родство, тематическое
сходство поэзии стали определяющими при выборе Дзаболовым Рубцова в качестве переводчика. К тому времени Дзаболов уже был известным на своей родине поэтом. Да и сам Рубцов согласился переводить произведения Дзаболова, усмотрев в нем родственную душу, близкую по духу и таланту, а в поэзии - «общность мыслей и настроений» [Шуткевич 1979, 4].
В небольших по объему стихотворениях читателю открывается внутренний мир лирического героя. Строки о родном селе, отце и матери, о тяжелом послевоенном времени звучат как общие для автора и переводчика. Рубцов в переводе затрагивал то общее, что интересовало его и осетинского поэта, обращался к темам и проблемам, схожим с его оригинальными стихами.
В стихотворении Х. Дзаболова «Лаг фаразы йахи уды рисан...» -«Человек переносит любую беду...» отчетливо звучит тема сострадания, сопереживания ближнему:
Лаг фаразы йахи уды рисан, Лаг фаразы хъыган ама низан,
Фала, оххай, куыд зын у фаразын, Искуы исчи куы стыхса да разы,
Ды зын сахат йа уалхъус куы лаууай,
Жма баххуысхъом уыман куына уай
[Дзаболов 1992, 90].
Человек переносит свою душевную боль,
Человек переносит печаль и болезнь,
Но, ох, как трудно переносить, Если кто-то около тебя попадает в
беду,
Если в трудный час ты возле него оказался
И не в силах ему помочь (подстрочный перевод).
Поэт подбирает функциональные единицы, передающие читателю сложное душевное состояние лирического героя. Стихотворение построено в форме тягостного раздумья о нравственных ценностях человека.
Идея добра, утверждаемая автором в стихотворении, передана и в переводном тексте. Для создания равнозначного по своему эстетическому воздействию произведения Н. Рубцов расширяет первичный текст и вносит дополнительные средства эстетизации поэтической действительности:
Человек переносит любую беду, Он сгорает в болезненном жарком бреду, И заносит его обезумевший снег -Все равно переносит беду человек! Но как трудно, как трудно бывает тогда, Если рядом случится чужая беда! Если кто-то страдает у вас на виду, И, душой проникая в чужую беду,
Новый филологический вестник. 2021. №1(56). ----
Вы не в силах пройти стороною и прочь, Но не в силах ничем человеку помочь!
[Дзаболов 1984, 442-443]
Метафоризация образов («сгореть в болезненном жарком бреду», «обезумевший снег», «душой проникать в беду») и дополнительные художественные приемы еще ярче отражают в переводе переживания лирического субъекта. Правы Т.Р. Левицкая и А.М. Фитерман, считающие, что при выборе языковых средств создания образности переводчик должен быть точен, скрупулезен при взвешивании деталей, из которых складывается художественное впечатление, чтобы текст в переводе не был лишен яркости, красочности и в конечном итоге не потерял индивидуальные особенности стиля автора. Исследователи допускают, что «в случае необходимости переводчик имеет право заменить один прием другим, производящим равный эффект» [Левицкая, Фитерман 1963, 14]. Рубцов, переосмысливая первичные значения слов, достигает в русскоязычном тексте адекватного коммуникативного эффекта. Для этого ему не надо было слепо следовать за подстрочником, а своим поэтическим чутьем, стараясь понять мысли и чувства автора, суметь сохранить «эмоциональный центр стиха» [Чи-бирова 2006, 93]. Таким художественным приемом для переводчика стал повтор. Для отражения объекта поэтизации Рубцов заменяет междометие «оххай» со значением сожаления на рефрен «как трудно, как трудно». Использование синтаксического параллелизма в последующих строках только усиливает ритмическое звучание стихотворения в переводе.
Через строки осетинского поэта Рубцов, как кажется, отразил свое мироощущение, схожее с дзаболовским. Ранняя потеря матери, отказ от него собственного отца, сиротские детдомовские будни все же оставили в его сердце теплое отношение к родному краю - Вологде. Как неразрывен лирический герой со своей малой родиной в поэзии Рубцова, такое же единение демонстрирует переводчик в стихах Дзаболова на русском языке. Проникновенный лиризм стихотворения «Ма зардыл дарын...» - «Давно я не вставал по крику петухов...» захватывает читателя с первых строк, заставляет окунуться в места дорогие для автора с детства. В стихотворении в каждой строчке звучит тоска о давно минувшем: поэт вспоминает родное село, родной дом, родные поля. Рубцов при выборе словесных средств не отходит от смыслового рисунка оригинала:
Рагай нал фестын аз уасджыты хъарахстма,
Рагай не 'руадтан арыскъафджын тассартты,
Фала буламаргъ куынна рох каны й 'ахстон,
Давно я не встаю на крики петухов,
Давно не спускался по земляничным склонам,
Но как соловей не забывает свое гнездо,
Афта дарын аз на къулхадзар ма Так я храню в своем сердце покошенный зардыл... наш дом...
[Дзаболов 1992, 118]. Давно я не вставал по крику петухов И солнце не встречал в лощинах вешних, Но домик наш - гнездо моих стихов, Не забываю, как скворец скворечник
[Дзаболов 1984, 435].
Как видим, Рубцов достигает прагматики исходного отрывка в переводе, улавливая эмоционально-экспрессивный характер описанной автором картины. Для создания более четкой ритмической структуры текста в переводе Рубцов дополняет поэтический образ оригинала («домик наш - гнездо моих стихов»). Во второй строке русскоязычного текста наблюдается отход от первичного образа и ввод своего «Рагай не 'руадтан арыскъафджын тассартты,...» ('Давно не спускался по земляничным склонам') - «И солнце не встречал в лощинах вешних...». Но, как представляется, подобные изменения не отразились на передаче семантической доминанты всего отрывка. Для придания ритма стихотворению Дзаболов использует особую композиционную структуру: для строк каждой строфы характерно единоначатие. При этом автор отказывается от рифмовки. В переводе Рубцова анафорический зачин не сохранен, но для отражения ритмической системы стиха используется перекрестная рифма (абаб):
Рагай нал дан аз наудзарм хъауы царджытай,
Рагай нал уыдтан артахавард цъах
сывылдзхъадай
хуымты,
Фала хъаугарон цаджындзыл
Къахтай баззади йа боныхыгъд ма
гуырдан...
[Дзаболов 1992, 118]
Давно не являюсь жителем села, покрытого муравой, Давно не бывал в росистых зеленых полях,
Но на окраине села на столбе карагача
Высеченным остался день моего рождения...
Село, где на чинаровом столбе Осталась моего рожденья дата, Зеленогрудое! Грущу я о тебе. Мои поля! Где мной трава не смята.
[Дзаболов 1984, 435]
Несмотря на то, что в разноязычных текстах имеются формальные раз-
личия, они не затрагивают смысл произведения: назначение поэта - быть в тесном единении с природой, со своим народом и находить в них опору. Рубцовым сохранен созданный автором ностальгический мотив, а творческие возможности позволили проявить переводческий талант.
Формальная организация стиха не всегда являлась главной целью поэтического перевода Рубцова. Некоторые исследователи и вовсе считают, что соблюдение принципов формальной эквивалентности и адекватности «уничтожает переведенный текст - как текст художественный» [Милови-дов 2018, 245]. При переводе ряда других стихотворений Дзаболова Рубцовым практиковался метод отказа от воссоздания формальных особенностей переводимого произведения в угоду точной передаче его содержания. Об этом пишет автор монографического труда по проблемам художественного перевода осетинской поэзии М.Л. Чибирова. Проанализировав стихотворения Х. Дзаболова «Человек переносит любую беду...», «На могиле отца» в переводе Рубцова, исследователь приходит к выводу, что игнорирование эквилинеарности и эквиритмичности оправдано точной передачей содержания переводимого стиха. Различные дополнения лишь уточняли и поясняли, по мнению М. Чибировой, «то, что само собой исходило из оригинала» [Чибирова 2006, 92]. Подобным методом также переведены стихотворения «Уый Kœd œ3 hœ уыдттн...» - «Горбоносый, в коротких штанишках...» (здесь переводчиком использован астрофический стих), «Мады ном цœуыннœ фыссы лœг?» - «Всегда заботой матери храним.». Переводчик расширяет рамки исходного текста вводом дополнительных строк, но остается верен его смыслу. Представления автора о реальной действительности [подробнее об этом см. Гарбовский 2007, 232-234], отображенной в подлиннике, не подменены Рубцовым в переводе.
Переводческий талант Рубцова проявился и при передаче на русском языке стихотворений, посвященных военной тематике: «Гœркъœраг куы уасыд...» - «Когда кричала сорока», «Иумœйаг зиан» - «Общее горе», «Xœст хœрзрох hœ ныууагъта мœн дœр» - «Меня война солдатом не застала...», «Зынг» - «Огонь». Переводчик демонстрирует поэтические ценности, изначально созданные в другой литературной среде. Равноценные лексические и синтаксические средства переводящего языка позволили переводчику ввести произведения в русло русской культуры.
В русскоязычных вариантах стихотворений «Общее горе», «Когда кричала сорока» отражается интонация исходных текстов. Думы поэтов о всенародной трагедии пронизывают каждую строчку стиха. Эмоциональная доминанта репрезентируется в рамках переводного стиха различными языковыми единицами с коннотативным компонентом в основе.
Приведем стихотворение «Когда кричала сорока...» в оригинале и в переводе Рубцова:
Раздœр-иу нœм гœркъœраг куы Раньше, когда сорока у нас кричала,
уасыд,
Ракаст-иу уад тархагай ма мад Жма «О, цаудзани та нам уазаг», Загъга, стыр цыдар цинхуызай бадт...
Фала - хаст!.. Ныр гаркъараджы уастма
Мады 'нгасы цавардар мат зынд:
«Чи уыдзан ананхъаладжы уазаг? Цин архасдзануый ави цассыг?..»
[Дзаболов 1992, 91]
Выглянет, бывало, мать с крыльца И «О, прибудет опять к нам гость», Говоря, сидела с какой-то большой радостью...
Но - война!.. Теперь на крик сороки
Во взгляде матери виднелось какое-то беспокойство:
«Кто будет неожиданный гость? Радость принесет он или слезы?..»
Закричит возле дома сорока -Мать, волнуясь, глядит из сеней: О! Наверное, гость издалека С доброй вестью торопится к ней! Но... войну накричала сорока! Сколько зим пронеслось, сколько лет После этого скорбного срока!.. Но сороке доверия нет. Закричит возле дома сорока -И тотчас, будто что-то стряслось, Мать встревоженно смотрит с порога Злой иль добрый появится гость?
[Дзаболов 1984, 436-437]
Поиск равнозначных поэтических средств позволил раскрыть идейно-художественное содержание подлинника. Каждая единица поэтической структуры оригинала в переводе Рубцовым тщательно осмыслена и воспроизведена, воссоздана система образов. Но наблюдаются некоторые отступления от оригинала в центральной части стихотворения. Переводчик домысливает строки, которые служат более глубокому раскрытию основной темы. Во второй строфе оригинала эмоциональность доходит до предела, составляя таким образом поэтический нерв стихотворения: «Фала -хаст!..». В переводе Рубцова при расширении несущей информации передана квинтэссенция стиха. Показано, как поменялась не только жизнь, но и мировоззрение людей в годы войны и послевоенное время. Сам Рубцов знал это не понаслышке, и поэтому в строках перевода звучит особый рубцовский голос. Искусство истинного поэта-переводчика А. Тарковским видится в сопереживании [Тарковский 1967, 2]. Переводчик стремится не просто передать слова, но и на языке перевода создать образ аналогичный оригинальному, улавливая «внутренний драматизм стихотворения» [Джу-сойты 1978, 263]. Без глубокого постижения подлинника и проникновения
Новый филологический вестник. 2021. №1(56). --
в поэтический мир переводимого автора нет полноценного произведения на переводящем языке. Рубцов сумел «в чужих стихах увидеть себя и ощутить в стихах подлинника нечто родное, в судьбе поэта иной литературы увидеть свою судьбу» [Модестов 2006, 136].
Образ раскуроченного гнезда как символ разрушенных семей и в целом страны появляется уже в самом начале стихотворения Х. Дзаболова «Общее горе»:
Фœйлыдта халон дзывылдары ахстон, / Разрушала ворона гнездо синицы,
Жххормаг бœлон иу къахыллœууыд... / Голодный голубь на одной ноге стоял...
Поэтическая символика, характерная и для творчества самого Рубцова, проявляется в переводе не столь выразительно: «В гнездах покинутых рылись вороны, /И гибель носилась вокруг». Как видим, переводчик отказался от конкретики поэтизмов во второй строке, но передает общий смысл, соответствующий антивоенному пафосу произведения в оригинале.
Через трагедию отдельных семей в стихотворении показана трагедия целого народа. В переводе, как нам кажется, Рубцов не просто интерпретирует подлинник словами переводящего языка, а создает подлинно лирическое, глубокое по своему содержанию поэтическое полотно. Переводчик находит адекватные единицы по запечатленным в них автором интенциям: «сау гœххœт» ('черная бумага') - «листок похоронный», «ныхъхъарœг код-той» ('запричитали') - «рыданье послышалось вдруг!», «уади алкœмœн йœ цœстыл» ('у всех являлись перед глазами') - «и всем представились холодные дали». Отдельные признаки поэтического текста богаче представлены у Рубцова. Это выражается в первую очередь в использовании переводчиком изобразительных средств выразительности («гибель носилась вокруг», «холодные дали»). Одушевление природы, реализуемое в переводе в сравнительном обороте («...зарыдали, /Как листья осины одной»), мы не раз встречаем и в оригинальных стихотворениях Рубцова.
С сохранением общего смысла произведения читатель сталкивается в переводе стихотворения «Xœст хœрзрох hœ ныууагъта мœн дœр» - «Меня война солдатом не застала.». Здесь Рубцов игнорирует номинативные значения слов оригинала и передает лишь основную информацию.
Mœh хœстхъомœй не 'рыййœфта хœст,
Тохфœдыл HŒ фыцыдmœн œдгœрзтœ, Фœлœ федтон хœсmы хуызы œe, Сау низау, œнœхаmыр фыдрœсmœг.
Xœст. Уœд хъусын бомбœmы хъœрзын,
Меня боеспособным не застала война,
По следам войны не шел вооруженным, Но видел в образе войны я, Подобно черной болезни, безжалостное время. Война... Тогда слушаю стон бомб,
Хъуста 'хганынц танкаты гуыр-гуырай,
Цастыл уайы бардайы кардзын,
Жма згахард телтай конд армгуырой...
Хаст харзрох на ныууагъта ман дар,
Хаст маныл дар йе знат къух арсарфта,
Зардыл дарын акъоппы майдар Жма тарст, анахуыссаг ахсавта...
[Дзаболов 1992, 92]
Перевод Н. Рубцова:
Меня война солдатом не застала, Чтоб взять винтовку, был годами мал,
Но тоже рос голодный и усталый,
И тоже груз на плечи поднимал!
Уши закладывают от грохота танков,
Перед глазами мерещится чурек из барды,
И сделанная из ржавых проволок ручная мельница...
Война не обошла и меня стороной,
Война и об меня обтерла свою жестокую руку,
Помню безлунную ночь в окопе И беспокойные, бессонные ночи...
Своим крылом безжалостное время Махало так, что мой мутился взгляд, -
Недетских слез и всех лишений бремя
Я тоже нес, как будто был солдат!..
[Дзаболов 1984, 438]
Как видим, жертвуя прямыми лексическими значениями, Рубцов фактически создает свой вариант произведения по мотивам оригинального стихотворения. Именно в системе отклонений от текста подлинника некоторые специалисты и видят проявление творческой индивидуальности переводчика [Гачечиладзе 1972, 159]. Через личностное восприятие переводчиком стихотворения читателю, как представляется, раскрываются неповторимые черты художественного дарования Рубцова, а Дзаболову новые грани «своего» текста.
Душевные раны писателей оголяются при отражении в строках суровых военных лет. Каждый из поэтов, как нам кажется, писал «о своей войне». В лексиконе перевода находят место слова-образы столь важные для стиля самого Рубцова («своим крылом безжалостное время /махало...», «недетские слезы», «рос голодный и усталый»). А у Дзаболова идейно-эмоциональную нагрузку несут художественные детали: «сау низ», «хасты знат къух», «бардайы кардзын» и проч. Предметная детализация поэтических образов трогает воображение читателя.
Подобно оригинальному стихотворению переводное не разделено на
строфы. Рифмовка построена у Дзаболова на основе фонетических повторений в окончаниях: аллитерации звуков [с]-[з] / [р] / [р], [ф]-[в]. Звуковые ассоциации помогают ярче отразить запечатленную автором художественную действительность. В частности, с помощью повтора звука [р] во второй строфе создается иллюзия грохота танков. Рубцовым художественный прием сохранен лишь в первой строфе (повтор сочетания звуков [а], [л]).
Итак, переводчик, как кажется, стирает в тексте особенности стиля автора оригинала и наделяет строки в русском звучании своими чертами. Текст на языке перевода, по своему эстетическому воздействию ничуть не уступающий подлиннику, больше напоминает индивидуально-авторскую интерпретацию. При подобном подходе к переводу иноязычного текста можно говорить о неком соперничестве переводчика с автором, «происходящем в разных, непосредственно не соприкасающихся друг с другом плоскостях (то есть в разных языках), в разных измерениях» [Топер 2001, 223]. Когда автор и переводчик - талантливые поэты, соперничество в тексте неминуемо. Переводческий опыт многих русских поэтов свидетельствует о том, что при совпадении творческих взглядов личностей, вовлеченных в переводческий процесс, и наличии общности поэзии, внесенные изменения в текст перевода проявляются наиболее явно.
Результатом творческого труда автора и переводчика может служить и перевод стихотворения «Огонь». Сопоставительный анализ разноязычных текстов показал стремление переводчика точно отразить идейно-тематическое содержание оригинала, индивидуальный стиль автора. Адекватность перевода во многом обусловлена, на наш взгляд, сходством поэтических индивидуальностей Дзаболова и Рубцова. Огонь как символ жизни проходит лейтмотивом через все стихотворение и в переводе. За рамками перевода остались лишь формообразующие средства поэтического текста. В частности, для отражения художественного мира, запечатленного в стихотворении, Рубцову достаточно было трех строф в противовес четырех-строфному оригиналу. Наблюдается выпадение рифмы в первой и третьей строках первой строфы:
Было видно село издалека Даже темною ночью, как днем: Вся земля озарялась жестоко Ослепительным смертным огнем
[Вересов].
В переводческой практике Н. Рубцова мы и дальше встречаем усечение формы переводимого текста. Стихотворение «Mœ рагбонты хœлармœ» в переводе обрело совсем другое звучание - «В родном селе». Подобная переводческая трансформация оправдана тем, что из оригинального стихотворения в переводе отражение нашла лишь часть. Дословный перевод заглавия - 'Моему другу детства' - и не нужен был, поскольку отрывок,
повествующий о друге детства лирического героя (последние 3 строфы), в перевод не вошел.
Лирического героя уносят мысли в далекое детство. Ностальгия по прошлому органически входит в ткань перевода:
Ам хырх-базыр царгас мигъы Зилы хъауысар ныр дар, Ам каддарау хъуысы тигъай
Гомсар сабиты цъалхъар [Дзаболов 1992, 204].
Здесь острокрылый орел в облаках Кружится над селом и теперь, Здесь как когда-то слышится из-за угла
Детей с непокрытыми головами громкие крики.
Здесь, как прежде, кружатся орлы, Взмахи крыльев распластанных гулки, -И становятся люди светлы, Слыша детский галдеж в переулке...
[Дзаболов 1984, 440]
Процесс перевода совершается близко к словам исходного языка. Незначительное отступление наблюдается в третьей строке перевода: кон-нотативная и эстетическая функция стиха усиливается за счет введенной Рубцовым метафоры «становятся люди светлы». Образное сочетание не ощущается инородным телом в художественной структуре текста и не противоречит творческому почерку Дзаболова.
В строках перевода узнаваем присущий Рубцову поэтический мир. Коммуникативная равноценность текстов выражается в их содержательном отождествлении. Поэты осознают свою нужность в обществе, чувствуют неразрывную связь с односельчанами:
Ам аз сема захх на намын... Сываллаттай байдзаг фаз, Фала фиппайын - анаманг, Ам анаманг хъуыдтан аз...
[Дзаболов 1992, 205]
Здесь я с ними землю не топчу... Детворой заполнилась поляна, Но замечаю - бесспорно, Здесь бесспорно нужен был я...
Да! Хотя переполнился весь Переулок, и вовсе разбужен, Все мне кажется, будто бы здесь Нужен я! Обязательно нужен...
[Дзаболов 1984, 440]
В стихотворении фигурирует детвора - образ-символ жизни, надежды на светлое будущее. В переводном стихотворении символика сохранена.
Отличает переводную строфу интонационная подача. Эмоциональный настрой в стихотворении Рубцовым усилен утвердительной частицей «да!», восклицательным предложением, использованием повтора (нужен... нужен).
При переводе стихотворения «Ноггуырды арфа» - «Пожелание новорожденному» Рубцовым отражены первые две и последние две строки. Два четверостишия переведены катреном: опущена центральная часть стихотворения. Переводчик меняет структуру переводимого произведения, но при этом учитывает его смысловое наполнение. Но, несмотря на предпочитаемую переводчиком трансформацию, изменение внешней формы существенно не повлекло за собой содержательных потерь.
Таким образом, для переводов Рубцова характерен, с одной стороны, лаконизм, передача лишь основной мысли стиха, а с другой - выход за рамки текста, расширение исходной информации за счет дополнений. Рубцов стремился внести в перевод и свои индивидуальные черты, не отходя от идейно-тематического содержания произведения. Перевести точно, буквально, соблюдая все каноны стихотворного перевода - не это, на наш взгляд, было целью переводчика. Рубцов стремился создать полноценное лирическое произведение уже в другой культурной среде, близкое к художественному восприятию реципиента. Отталкиваясь от литературоведческого подхода к переводу, сторонники которого оценивают способность переводчиком интерпретировать прагматическую составляющую текста, русскоязычные стихотворения можно считать эквивалентными, ибо «они передают, в основном, одну и ту же смысловую и художественную информацию» [Бархударов 1975, 184-185]. Переводные строки из осетинской поэзии стали частью творчества Рубцова, открыли читателю новые стороны его таланта.
ЛИТЕРАТУРА
1. Багров С.П. За Вологдой во мгле. Вологда: б.и., 2003.
2. Бархударов Л.С. Язык и перевод. М.: Международные отношения, 1975.
3. Вересов Л.Н. Еще раз о переводах Николая Рубцова, неожиданные выводы. URL: http://rubtsov-poetry.ru/others_3/perevody_rubtsova_2.htm (дата обращения 04.04.2020).
4. Гарбовский Н.К. Теория перевода. 2-е изд. М.: Издательство Московского университета, 2007.
5. Гачечиладзе Г.Р. Художественный перевод и литературные взаимосвязи. М.: Советский писатель, 1972.
6. Джусойты Н. Несколько наболевших вопросов // Дружба народов. 1978. № 11. С. 256-264.
7. Дзаболов Х.Д. Стихотворения / пер. с осет. Н. Рубцова // Антология осетинской поэзии. Орджоникидзе: Ир, 1984. С. 435-443.
8. Дзаболов Х.Д. Волшебная чаша. Произведения. Владикавказ: Ир, 1992.
9. Левицкая Т.Р., Фитерман А.М. Теория и практика перевода с английского
языка на русский. М.: Издательство литературы на иностранных языках, 1963.
10. Мамиева И.В. Основные вехи развития осетинской поэзии: имена и тенденции // Известия СОИГСИ. 2016. № 22 (61). С. 131-132.
11. Миловидов В.А. Литературно-художественный перевод как инструмент теории и истории литературы // Новый филологический вестник. 2018. № 3 (46). С. 243-252.
12. Модестов В.С. Художественный перевод: история, теория, практика. М.: Издательство Литературного института им. А.М. Горького, 2006.
13. Тарковский А. О стихотворном переводе // Литературная газета. 1967. 3 августа.
14. Топер П.М. Перевод в системе сравнительного литературоведения. М.: Наследие, 2001.
15. Чибирова М.Л. Художественный перевод и проблема национального колорита. Владикавказ: б.и., 2006.
16. Шуткевич В.М. Журавлиный зов // Молодой коммунист. 1979. 22 ноября.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Mamiyeva I.V. Osnovnyye vekhi razvitiya osetinskoy poezii: imena i tendentsii [The Milestones in the Development of the Ossetian Poetry: Names and Trends]. Iz-vestiya SOIGSI, 2016, no. 22 (61), pp. 131-132. (In Russian).
2. Milovidov VA. Literaturno-khudozhestvennyy perevod kak instrument teorii i istorii literatury [Literary Translation as a Tool of the Theory and History of Literature]. Novyy filologicheskiy vestnik, 2018, no. 3 (46), pp. 243-252. (In Russian).
(Monographs)
3. Bagrov S.P. Za Vologdoy vo mgle [Behind Vologda in the Darkness]. Vologda, s.l., 2003. (In Russian).
4. Barkhudarov L.S. Yazyk i perevod [Language and Translation]. Moscow, Mezh-dunarodnyye otnosheniya Publ., 1975. (In Russian).
5. Chibirova M.L. Khudozhestvennyy perevod i problema natsional'nogo kolorita [Literary Translation and the Issue of National Coloring]. Vladikavkaz, s.l., 2006. (In Russian).
6. Garbovskiy N.K. Teoriya perevoda [Translation theory]. 2nd edition. Moscow, Moscow State University Publ., 2007. (In Russian).
7. Gachechiladze G.R. Khudozhestvennyy perevod i literaturnyye vzaimosvyazi [Literary Translation and Literary Connections]. Moscow, Sovetskiy pisatel' Publ., 1972. (In Russian).
8. Levitskaya T.R., Fiterman A.M. Teoriya i praktikaperevoda s angliyskogo yazy-ka na russkiy [Theory and Practice of Translation from English into Russian]. Moscow, Izdatel'stvo literatury na inostrannykh yazykakh Publ., 1963. (In Russian).
9. Modestov V.S. Khudozhestvennyy perevod: istoriya, teoriya, praktika [Literary Translation: History, Theory, Practice]. Moscow, Maxim Gorky Institute of Literature
and Creative Writing Publ., 2006. (In Russian).
10. Toper P.M. Perevod v sisteme sravnitel'nogo literaturovedeniya [Translation in the System of Comparative Literature]. Moscow, Naslediye Publ., 2001. (In Russian).
(Electronic Resources)
11. Veresov L.N. Eshche raz o perevodakh Nikolaya Rubtsova, neozhidannyye vyvody [Once again about the translations of Nikolai Rubtsov, unexpected conclusions]. Available at: http://rubtsov-poetry.ru/others_3/perevody_rubtsova_2.htm (accessed 04.04.2020). (In Russian).
Дзапарова Елизавета Борисовна, Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева - филиал Федерального государственного бюджетного учреждения науки Федерального научного центра «Владикавказский научный центр Российской академии наук».
Кандидат филологических наук. Научные интересы: сравнительное литературоведение, теория и практика художественного перевода.
E-mail: l-dzaparova@mail.ru
ORCID ID: 0000-0002-1388-0268
Elizaveta B. Dzaparova, V.I. Abaev North Ossetian Institute for Humanitarian and Social Studies of the Vladikavkaz Scientific Centre of RAS.
Candidate of Philology. Research interests: comparative literature, theory and practice of literary translation.
E-mail: l-dzaparova@mail.ru
ORCID ID: 0000-0002-1388-0268
