CC BY
111
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2012. № 4
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ
Е.И. Кукушкина
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
ОБЩЕСТВА. СТАТЬЯ ПЕРВАЯ
В статье анализируется роль интеллигенции в политической жизни. В центре внимания — судьба российской интеллигенции как уникальной интеллектуальной силы, которая влияет на все аспекты жизни общества, и ее отношения с государством, с одной стороны, и с народом (массами) — с другой. Периодизация, предложенная в работе, отражает эволюцию интеллигенции как неотъемлемого элемента политической жизни, а также раскрывает широкий спектр ее идеологической ориентации.
Ключевые слова: общество, политическая жизнь, интеллигенция, интеллектуалы, государство, культура, политика, власть, народ.
Вопрос об интеллигенции, ее природе, о месте, занимаемом ею в обществе, и выполняемых ею функциях сегодня сохраняет свое значение как один из ключевых в жизни общества. В каждом обществе и в каждую историческую эпоху он решается с учетом конкретных обстоятельств и в соответствии с условиями и потребностями времени. В условиях современной цивилизации этот вопрос приобретает универсальное звучание, будучи связан с общей для всего человечества задачей — осмыслением бытия в его глобальной постановке. В постиндустриальном обществе с его высочайшим уровнем технического развития все более ощутимым становится дефицит духовности, растет понимание того непреложного факта, что состоянием духовности определяются не только мера безопасности и благополучия мира, но и судьба земной цивилизации.
Научная разработка темы интеллигенции начиналась полтора века назад, когда в образованных кругах пореформенной России развернулось широкое обсуждение идеи социального прогресса. В поисках ответа на вопрос, возможно ли в условиях царской России практически изменить условия жизни народа, первые русские социологи, объявившие себя приверженцами социологической доктрины О. Конта, приступили к изучению закономерностей исторического процесса. В интеллигенции они увидели активную общественную силу, способную чутко реагировать на происходящие события, влиять на состояние общественного сознания и тем самым создавать необходимые предпосылки для социальных преобразований. С тех пор в
19
мировой науке начинает складываться представление об интеллигенции как о чисто русском, национальном феномене. Иллюзия ее исключительности подкреплялась еще и тем, что начало разработки темы интеллигенции было положено основателями этико-социологической, или субъективной, школы — этого, по словам американского социолога Хеккера, самого русского направления в социологической мысли России1. Ими же были заложены основы теории личности, чем в свою очередь стимулировался интерес к проблеме психологизма в социологии и других гуманитарных науках. Своими исследованиями русские ученые намного опередили западных ученых, которые безоговорочно признали приоритет России в этих областях2.
Постепенно, по мере расширения тематики и углубления исследований, получал обоснование статус интеллигенции как категории общечеловеческой. Оказалось, что специфична не сама по себе интеллигенция как социальный феномен, а та роль, которую она призвана была играть в истории и культуре России. Благодаря своей высокой политической и идеологической активности интеллигенция и сегодня воспринимается как «своего рода общество внутри России»3. На протяжении длительного времени в отечественной науке формировался идеальный образ интеллигенции с присущим ей набором признаков, и становилось все более очевидным, что этими признаками с той или иной степенью полноты, в явном виде или в потенции обладает любой представитель Homo sapiens. (Однако сила предрассудка такова, что и по сей день нет-нет да и прозвучит оценка интеллигенции как явления специфически русского.) П.Н. Милюков, обосновывая общечеловеческий статус интеллигенции, указывает на обнаруженные им проявления в культуре европейских стран «интеллигентского духа», эволюция которого в других странах «представляет ряд любопытных аналогий с нашей историей». В зарубежных источниках ученый обнаружил примеры интеллигентского труда немецких и французских журналистов и литераторов, которые уже в первой половине XIX в. принимали активное участие в политической жизни своих стран. А к середине века «интеллигентский тип становился интернациональным в Европе, будучи объединен в кружках политической эмиграции»4.
В ХХ в. интерес к теме интеллигенции заметно растет, ее разработка приобретает все более широкий размах, вовлекая в свою
1 См. об этом: Hecker J.F. Russian Sociology. N.Y., 1915.
2 Современный американский историк и социолог Дж. Биллингтон обосновывает приоритет русских ученых в этих областях в своей монографии о Н.К. Михайловском: Billlngton J.H. Mikhailovsky and Russian Populism. Oxford, 1958.
3 Кожинов В.В. Победы и беды России. М., 2006. С. 35.
4 Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вопр. философии. 1991. № 1. С. 107, 108.
20
орбиту ученых разных стран. В Западной Европе, пережившей Первую мировую войну, налаживалась мирная жизнь, оживлялась деятельность политических партий и общественных движений, происходило обновление норм международной жизни. В теоретическом анализе этих и других событий были заинтересованы самые разные общественные и политические силы. В это время вопросами теории начинают заниматься сами практические политики, прежде всего руководители крупных политических партий. Подлинным образцом философского и социологического анализа политической жизни с участием в ней интеллигенции стали «Тюремные тетради» лидера итальянских коммунистов Антонио Грамши. Проведенное им исследование позволило выявить общие тенденции развития Италии конца 20-х — начала 30-х гг. и дать выверенную оценку отношений между интеллигенцией и общественными классами, между интеллигенцией и партией, определить характер и значение проводимой интеллигенцией просветительской работы. В своей концепции гегемонии А. Грамши показал закономерный характер отношений между классом, претендующим на гегемонию, и интеллигенцией, выполняющей нужную ему идеологическую работу5. Критически осмысливая функции марксистской философии, он уточнил марксистский принцип историзма с помощью введенного им понятия философия практики, которое должно служить методологической основой исторического знания и теории политики. Грамши также углубил классическое определение диалектики как инструмента конкретного анализа в исторической науке и политологии.
В современном западном мире участие интеллигенции в политической жизни общества представлено довольно широко. Крупнейший теоретик франкфуртской школы социальной философии Юрген Хабермас, уделяющий серьезное внимание вопросам теории и практики политики, на богатом собственном опыте убедился в эффективности широкого подхода к событиям политической жизни. Философы, считает он, так же как и писатели, историки и другие эксперты, «должны выступать в деятельности общественности в качестве интеллигентов и меньше всего в качестве интерпретаторов, истолкователей какой-либо одной доктрины»6. Люди науки в наши дни прибегают и к такой форме участия в общественно-политической жизни общества, как составление правительственных документов, партийных программ и пр. Эта традиция закладывалась в истории европейской мысли по крайней мере с Нового времени.
5 См. об этом: Грецкий М.Н. Антонио Грамши — политик и философ. М., 1991. С. 91, 93, 133.
6Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. (Лекции и интервью). М., 1992. С. 113.
21
Интеллигенцией разных стран—учеными, писателями, людьми искусства, великими гуманистами ХХ в. — накоплен богатый опыт решения проблем общемирового масштаба. В период между двумя мировыми войнами они возглавляли антифашистские движения, борьбу за мир во всем мире, за предотвращение межнациональных конфликтов, за освобождение стран от колониальной зависимости. Став инициатором и активным участником этих акций, мировая культурная элита продемонстрировала поистине неисчерпаемые возможности интеллигенции как силы, способной оказывать ощутимое воздействие на политические процессы разных уровней.
Наряду с понятием «интеллигенция» в западной литературе в качестве его эквивалента используется термин «интеллектуал». Нередко воспринимаемый как синоним слова «интеллигенция», он на самом деле таковым не является. Он несет свою особую смысловую нагрузку, которой задается принципиально иной вектор исследования, не учитывающий духовной составляющей интеллектуальной деятельности человека. Функции интеллигенции как хранительницы интеллектуальных ценностей несравненно шире функций интеллектуалов. Существенные различия между этими явлениями начинаются с заложенного в самой их природе творческого начала. У интеллигента оно пронизывает все сферы сознания, а не только работу интеллекта. В определение же интеллектуала не входят такие признаки, как позиция по отношению к добру и злу, скромность, жертвенность, сострадание, ответственность перед обществом, сопричастность истории и многие другие. Будучи хранительницей культурных традиций, интеллигенция обеспечивает преемственность нравственных устоев общества, их сохранение для новых поколений, чего от интеллектуала не требуется. К понятию «интеллектуал» неприложимо, в частности, выражение «совесть нации», которое ассоциируется исключительно с интеллигенцией. Таким образом, эти понятия отличаются не только объемом, но и прежде всего своим содержанием. Однако в реальной практике мы на каждом шагу встречаемся с непроизвольным их смешением — и не только в повседневной речи, в СМИ, но нередко и в научной литературе. Тем самым затушевывается разница между ними и вносится неопределенность в представления о духовной составляющей социальных практик, включая практику политическую. Смешение этих понятий, все чаще наблюдаемое в современной научной литературе, говорит не столько о небрежности в их употреблении, сколько о сложности самого вопроса о критериях их разграничения и, что очевидно, о несовершенстве научной терминологии. Суждения же специалистов о том, насколько правомерно такое смешение и как найти выход из сложившейся ситуации, нередко отличаются непоследовательно-
22
стью и противоречивостью. Дальнейшее изучение этого вопроса предполагает углубление представлений о механизме слияния двух начал — интеллектуальных способностей человека и его духовных качеств. Исторически по мере их сближения и соединения шло образование того интеллектуально-нравственного единства, которое и составляет суть интеллигенции в ее высшем значении и которое как таковое продолжает развиваться, наращивая свой творческий потенциал, но уже по своим особым законам. Что же касается конкретных живых форм воплощения этого единства, то здесь предлагается учитывать два вида различий: 1) между интеллигенцией как социальной группой и как отдельной личностью и 2) между интеллигенцией как идеальной «моделью» и как ее реальными представителями7. Однако этот вопрос нуждается в специальном рассмотрении, что выходит за рамки настоящей работы.
Накопленный наукой большой и разнохарактерный материал позволяет с уверенностью говорить о наметившихся к настоящему времени двух основных направлениях в изучении феномена интеллигенции. Задачей первого является изучение ее природы, оценка места, занимаемого ею в обществе, и той роли, которую она играет в историческом процессе. В результате появляется некий мысленный конструкт — идеальный образ интеллигенции с исчерпывающим набором присущих ей признаков. В задачу второго направления входит анализ реальных практик различных традиционно выделяемых групп интеллигенции, выполняющих отведенные им, согласно исторически сложившейся системе разделения общественного труда, социальные функции. Именно этот аспект представляет интерес с точки зрения участия интеллигенции в политической жизни общества и философского осмысления этого процесса.
1. Интеллигенция в политическом пространстве России:
теория и практика
Появлению термина «интеллигенция» предшествовало введенное П.Л. Лавровым словосочетание «критически мыслящая личность»8, которое обозначало зарождавшуюся в пореформенной России особую общественную силу — людей новой генерации — подвижников 60-х гг.9 С ними прогрессивная часть общества связы-
7 См.: ТолстыхВ.И. Об интеллигенции и интеллигентности // Вопр. философии. 1982. № 10. С. 85.
8 Вскоре словосочетание «критически мыслящая личность» было заменено термином «интеллигенция», который в западной литературе, прежде всего в словарях, сопровождается пометкой «русск.».
9 Появление в 60-е гг. разночинцев как активной силы, пришедшей на смену дворянской интеллигенции, Н.А. Бердяев считает исключительно важным событием, он увидел в нем признак зарождения в России «интеллигентного пролетариата», которому предстоит стать ферментом грядущих революционных событий.
23
вала свои надежды на скорые социальные и политические преобразования. Творчески активные, образованные, обладающие высокими нравственными качествами, они жили интересами народа и готовы были идти на любые жертвы в борьбе за его освобождение. С их деятельностью связывали саму возможность социального прогресса, и потому критически мыслящая личность воспринималась как вершина человеческой индивидуальности. Рождавшиеся в ее голове идеи, эти, по выражению Лаврова, «семена прогресса», по мере усвоения другими людьми расширяли круг критически мыслящих личностей, чем стимулировалось развитие идей и их влияние на дальнейший ход истории. История делается критически мыслящими личностями, по-своему перерабатывающими культуру, — эта центральная идея «Исторических писем» Лаврова получила высокую оценку его главного оппонента со стороны марксизма Г.В. Плеханова10. Задача исследовать общество в его прежде всего культурном измерении придавала особую тональность разработке темы интеллигенции. А допущенное при этом отступление от строгого канона контовской доктрины стало основанием для отнесения субъективной школы к полупозитивизму11.
Как любое живое явление, интеллигенция не есть нечто постоянное и неизменное, она непрерывно меняется вместе с обществом, частью которого является и которому служит. Изменения претерпевают ее сословный состав, ее идеологические и духовные предпочтения, ее цели и задачи. Не остается неизменной и ее роль в политических процессах всех уровней — от местного, регионального, государственного до уровня решения задач вселенского масштаба. Каждое поколение интеллигенции несет в себе черты определенной исторической эпохи, чем обусловлено разнообразие ее типов. Однако при любых переменах неизменными остаются те свойства интеллигенции, в которых заключаются ее сущностные характеристики: скромность, самопожертвование, сострадательность, осознание привилегий прежде всего как ответственности, чувство сопричастности истории, ответственность за все происходящее в обществе (в чем и заключается ее историческая миссия) и др. Г.П. Федотов подчеркивает особую диалектику таких качеств интеллигенции, как критичность самооценок, осознание собственной противоречивости и вечные мучительные поиски адекватного самоопределения, вызывавшие у нее тягу к саморазрушению, неистребимую жажду самосожжения, утоление которой приводило к тому, что каждое поколение интеллигенции определяло себя по-новому, «отрекаясь от своих предков и начиная — на десять
10 См.: Плеханов Г.В. Избр. соч.: В 5 т. М., 1956-1958. Т. 4. С. 711.
11 См.: Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. Т. 1. Ч. 2. Л., 1991. С. 171.
24
лет — новую эру»12. Таким образом, история русской интеллигенции вмещает в себя всю полную драматизма судьбу страны и народа.
Участие интеллигенции в политической жизни общества, обусловленное органически присущим ей общественно-политическим интересом, составляет некую доминанту, определяющую ее отношения с властью. «Сращенность» интеллигенции с политикой имеет глубокие исторические корни и опирается на присущие ей чувства патриотизма и сопричастности истории. Этими качествами в полной мере обладала уже политическая элита Древнего Рима, которая по масштабам своих исторических деяний, глубине их осознания и силе исторического чувства превосходила даже греков. Политический идеал римлянина формировался на основе его патриотизма, в содержание которого входили прежде всего заботы о благе республики, постоянная готовность защищать ее, хранить ее традиции и нравственные ценности13.
Самосознание интеллигенции прошло в своем развитии долгий и мучительный путь, на всех этапах которого в ее деятельности тесно переплетались три направления, вместившие в себя все многообразие социальных, политических и нравственных проблем, — борьба с мещанством, противостояние власти и отношения с народом. Сложный характер последних Г.П. Федотов определял как «противоположение интеллигенции и народа». Независимо от конкретно-исторических обстоятельств она должна выполнять главную свою функцию — связующего звена (посредницы) между народом и государством. Этим было вызвано появление в русской мысли трагических по смыслу исконно русских антитез, совершенно немыслимых своей нелепостью на Западе: «интеллигенция и народ», «интеллигенция и власть».
Борьба с мещанством, этим угрожавшим культуре «внутренним варваром», была впервые провозглашена А.И. Герценом. Она изначально имела универсальный смысл и была связана с идеей личности. Презрение к мещанству было для Герцена глубоко личным чувством. По его собственному признанию, он воспринимал мещанство как свой антипод. Наблюдая процесс усиления в Западной Европе гегемонии мелкой буржуазии, он ввел для выражения ее сущности понятие «этическое мещанство»: «С одной стороны, лицемерие и скрытность, с другой — выставка и étalagé14... казаться вместо того, чтобы быть, вести себя прилично, вместо того, чтобы вести себя хорошо, хранить внешний Respectabilitat вместо внутрен-
12 Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. С. 405.
13 См.: Майоров Г.Г. Философия как искание абсолюта. М., 2009. С. 226.
14 Французское слово étalage имеет переносное значение: хвастовство, выставление напоказ.
25
него достоинства»15. В жизни европейцев все, включая редакции журналов, избирательные собрания, партии, вытесняется биржевой игрой, заполняется меняльными лавочками и рынками. Англичане используют лавочную лексику даже в названии своей (англиканской) церкви: «Old Shop». Герцен пытался понять, что людям необходимо сделать, чтобы «выйти из мещанского государства в государство народное» и преодолеть тем самым односторонность и уродство жизни. Раньше других он ощутил опасность мещанства в самом западном социализме. Герцен не просто противопоставил ему народнический (русский) социализм, а наметил общерусскую идею во всей ее широте, с ее мессианизмом и неотмирностью. Придать ей необходимую глубину предстояло будущим исследователям. С.Н. Булгаков уточнил определение мещанского духа с помощью эпитетов «бескрылый», «ограниченный», заклеймил его «ползучесть» и подчеркнул, что в отношении к нему Герцена получили «классическое выражение духовные столкновения русского интеллигента с европейским мещанством». Философ писал о бессознательно-религиозном отвращении к мещанству интеллигенции разных поколений. Но при этом он заметил, что русскому человеку необходимо поучиться у западного человека «технике жизни и труда»16.
В теории и практике народников, в субъективной социологии, в трудах мыслителей разных направлений (Р.И. Иванова-Разумника, Г.В. Плеханова, представителей русского неокантианства и религиозной философии) тема борьбы с мещанством получала дальнейшее осмысление и приобретала твердую научную почву. Борьбе с мещанской психологией посвятили свои художественные творения А.П. Чехов, М. Горький, В.В. Маяковский, многие другие писатели и поэты. В оценке мещанства как антипода интеллигенции сходились люди, часто далекие по своим взглядам, — идеалисты и материалисты, консерваторы и либералы. В этом вопросе с Герценом оказался солидарным К.Н. Леонтьев. Все были едины в одном — в признании чуждости мещанства народному духу. По образному выражению Бердяева, Герцен искал спасение от торжествующего мещанства в сером тулупе русского мужика, в жизни которого нет пошлости, а есть особого рода аристократизм17. Именно в нем интеллигенция черпала силы для борьбы с этим злом. В проявлениях мещанства у русских купцов и чиновников он увидел обратную сторону русского странничества с его анархической природой18.
15 Герцен А.И. Соч.: В 2 т. М., 1985-1986. Т. 2. С. 362.
16 Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи: Сб. статей. М., 1991. С. 306.
17 См.: БердяевН.А. Русская идея (О России и русской философской культуре). М., 1990. С. 96.
18 Там же. С. 171.
26
Вопрос о взаимоотношениях интеллигенции и власти всегда был и продолжает оставаться предметом наиболее острых дискуссий в среде ученых, общественных деятелей, политиков, публицистов. Сложилось мнение, что настоящая интеллигенция в своих оценках действий властей отличается бескомпромиссностью, основанной на осознании ею моральной ответственности за все происходящее в обществе. Власть как зло и грех, как ложь — этот взгляд был унаследован старой интеллигенцией у славянофилов. «Зло и грех всякой власти русские чувствуют сильнее, чем западные люди», — напишет почти столетие спустя Н.А. Бердяев19, посвятивший теме власти главу в своем произведении «Русская идея». Причины напряжения в отношениях между интеллигенцией и государственной властью попытался объяснить современный исследователь В.В. Кожинов, определивший качества, которыми, по его мнению, с необходимостью должны обладать люди, принимающие участие в политике. Для достижения успеха им необходимо иметь высокий уровень образования, быть компетентными в вопросах экономики, политики, этики. При этом они должны уметь самостоятельно мыслить и вырабатывать свой собственный взгляд на вещи. Лишь при этих условиях они будут способны составить собственную программу, которая «не совпадает с программой государства, власти. И поэтому всегда — хотя и с различной степенью очевидности и остроты — существует противостояние интеллигенции и государства»20.
Причиной крупных просчетов русской интеллигенции П.А. Сорокин считал ее склонность к преувеличению значимости власти государства: она то связывала с властью все свои надежды, оказывая ей решительную поддержку, то вдруг начинала приписывать ей все зло и призывать к борьбе с ней21.
Развитие сложного процесса взаимодействия интеллигенции и власти можно проследить, обратившись к тем изменениям, которые происходили на разных этапах эволюции самой интеллигенции. Что касается времени появления в России интеллигенции, то по этому вопросу у ученых нет единого мнения. Самая ранняя из предлагаемых «точек отсчета» относится к эпохе Киевской Руси. Имеющимися разночтениями в нашем случае вполне можно пренебречь, так как с точки зрения участия интеллигенции в политической жизни общества интерес представляют те периоды, когда этот процесс стал приобретать достаточно отчетливые формы. В этом отношении переломным можно считать время петровских преобразований, когда благодаря серьезным переменам в культурной и политической жизни России смог раскрыться самобытный гений М.В. Ломоносова,
19 Там же. С. 169-180.
20 Кожинов В.В. О русском национальном сознании. М., 2002. С. 244.
21 См.: Сорокин П.А. О русской общественной мысли. СПб., 2001. С. 171.
27
начинали свою деятельность воспитанные им талантливые ученики, прогрессивные изменения происходили в сфере науки и образования. И в это же самое время в стране, вдали от столиц и независимо от событий столичной жизни, в разбросанных по Руси дворянских поместьях зарождается особая форма интеллигентского сознания — крепостная: появляются крестьяне, каким-то чудом не просто овладевавшие грамотой, но приобщавшиеся к высокой культуре и основам философского и научного знания. Это были те выходцы из гущи народной, кому посчастливилось со своими господами, иногда подолгу, жить в Москве и Петербурге, а нередко и за границей. Там они овладевали иностранными языками, приобщались к высокой культуре, могли читать даже Вольтера и Руссо, знакомиться с их идеями. Из исторических источников известно, что некоторые из них были знакомы с участниками восстания декабристов. Их, этих одиночек, было ничтожно мало, но сделанное ими было столь значительно, что его не без оснований называют первыми ростками интеллигентского сознания у крестьян22. Оставаясь крепостными, эти образованные одиночки поднимались интеллектуально и духовно над основной темной крестьянской массой, превосходя ее в возможности осмысления общего с ней своего положения на основе усвоенных ими моральных принципов французского Просвещения. Это ими был поставлен вопрос: «Что же такое мы?» — с размышления над которым начинается пробуждение крестьянского самосознания, развитие политического сознания крестьянства. Этот процесс при всей мизерности его масштаба не оставался незамеченным и вызывал беспокойство властей. Боясь усиления антифеодальных настроений и социальных протестов, правительство начинает всячески ограничивать возможности приобщения крепостных к кругу людей свободных профессий. После 1861 г. некоторые из крестьян-интеллигентов в своих воспоминаниях дали интересную и вполне грамотную оценку происходивших в стране пореформенных изменений23.
Активный процесс развития политической мысли России заполнил собой весь XIX в. Патриотический дух государственной политики эпохи петровских преобразований, унаследованный просветительской мыслью конца XVIII — начала XIX в., сохранялся в теории и практике революционной дворянской интеллигенции, которая вышла на Сенатскую площадь с требованием радикальных изменений. Идеолог и теоретик декабристского движения П.И. Пестель, этот, по словам Герцена, «первый в России социалист» и прямой продолжатель взглядов А.Н. Радищева, наметил в своей «Русской правде» подробную программу развития гражданского
22 См.: Курмачева М.Д. Крепостная интеллигенция в России. Вторая половина XVIII — начало XIX века. М., 1983.
23 Там же. С. 137.
28
общества, основанную на принципах равенства всех перед законом, свободы слова и печати, справедливого решения проблемы богатства и бедности. В непосредственную связь с политическим переустройством страны здесь был поставлен крестьянский вопрос, решение которого Пестель считал необходимым условием создания в стране республиканской формы правления. Эта первая в истории России сознательная попытка открытой борьбы за ее общественное и государственное переустройство и появившиеся вскоре философские труды А.И. Герцена и П.Я. Чаадаева стали началом широкого обсуждения в интеллигентских кругах — на десятилетия вперед — тяжелых российских проблем. Обеспокоенные судьбой России западники и славянофилы, народники разных направлений, философы и ученые, журналисты — одни в многолетних горячих спорах, другие в поисках идеологического и теоретического обоснования необходимости активных политических действий, третьи в форме научных исследований — совершали совместный подвижнический труд во имя изменения существующих порядков. Призывы народников к практической реализации идеи русского социализма порождали такие «болезни интеллигентского сознания», как анархизм, бунтарство, нигилизм. В этой напряженной умственной деятельности одних, в отчаянных актах физической расправы с самодержавной властью других получал отражение сложный и противоречивый характер самой российской действительности24.
Философская и социологическая мысль конца XIX — начала ХХ в. стала своеобразным зеркалом, в разных гранях которого получали отражение все многообразие и противоречивость царивших в российском обществе политических настроений. Субъективная социология, марксистская социальная мысль, анархистские концепции, неокантианская социология и близкая к ней русская религиозная философия — все они в совокупности помогают ощутить господствовавший в стране политический климат с его резкими перепадами и катаклизмами. К ним примыкает и более позднее, сложившееся в русском зарубежье, евразийство, продолжавшее развивать идеи Н.Я. Данилевского, автора известного труда «Россия и Европа». В евразийском проекте «Новая Россия» была усилена тема государственности с особым ударением на ее связь с духовными традициями страны — носительницы особого типа культуры.
С субъективной социологией, выражавшей идеи просветительского крыла народничества, были связаны отношениями преемственности две диаметрально противоположные позиции русской интеллигенции начала ХХ в. Одна получила свое воплощение в теории и
24 Подробные сведения об этих процессах можно найти в кн.: Ширинянц А.А. Нигилизм или консерватизм? Русская интеллигенция в истории политики и мысли. М., 2011.
29
практике социал-демократов (марксистов), другая — в мировоззрении представителей русского религиозного ренессанса, постоянных обитателей известной «башни» Вяч. Иванова на Невском. По мере нарастания в России революционных настроений они все более настойчиво требовали признания приоритета духовно-нравственного начала в политике с ее непреходящими ценностями. Вопрос о приоритете вечных ценностей находился в центре их духовных исканий. С.Н. Булгаков призывал интеллигенцию, преодолевая духовный кризис, учиться у истории (если, конечно, не воспринимать ее как простую хронологию, а искать в ней «жизненный опыт, опыт добра и зла, составляющий условие духовного роста.. .»)25. Участие интеллигенции в политической жизни понималось ими как в конечном счете борьба за сохранение вечных культурных ценностей. А это не могло не вызывать ослабление у них социального интереса, оттеснения его на задний план, неизбежным следствием чего становилось их дальнейшее отдаление от народа. Культурная элита сама сознательно отгораживала себя от социальных движений, что вызывало резкое осуждение ее духовных исканий социал-демократами, назвавшими их действия предательскими. Глубокий духовный раскол разделил интеллигенцию на два «волшебных мира». Парадоксальность сложившейся ситуации состояла в том, что в Петербурге на «башне» «велись утонченные разговоры самой одаренной культурной элиты, а внизу бушевала революция»26.
С критическим анализом действий интеллигенции, ее ответственности за исход революции 1905-1907 гг. выступили в 1909 г. авторы статей сборника «Вехи», попытавшиеся ответить на главный мучивший их вопрос — о вине русской интеллигенции перед народом. Затем, через десять с лишним лет, после пережитых страной в 1917 г. одной за другой двух революций, эта тема получила продолжение в сборнике «Из глубины». Теперь вопрос ставится более широко: ответственность возлагается на все общественные силы России. Если авторы «Вех» считали главной причиной поражения первой революции свое религиозное государственное «отщепенство», то после победы Октября выдвигаются новые причины. Это — извращенное воспитание интеллигенции, полученное ею якобы в XIX в., и морально-психологическое состояние народа, ставшего под воздействием событий мировой войны «особо восприимчивым к деморализующей проповеди интеллигентских идей». Продолжал использоваться и фактор «отщепенства», которое к этому времени достигло у интеллигенции такой степени накала, что, ослепленная ненавистью к самодержавному государству, она стала «бесчувственной и слепой по отношению к противокультурным и зверским силам,
25 Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи: Сб. статей. С. 44.
26 Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1990. С. 145.
30
дремавшим в народных массах»27. Продолжая испытывать глубокое чувство вины перед народом, авторы обоих сборников настойчиво отмежевывались от прежних поколений интеллигенции. Однако оппонировавший им П.Н. Милюков довольно убедительно показал наличие прямой преемственности28 между веховцами и «старой» интеллигенцией, представив довольно убедительную картину постепенного, последовательного отхода веховцев от народа, углубления противоречий в их отношениях с государством, дальнейшего с ним расхождения. Считая неправомерными нападки на прошлое русской интеллигенции, Милюков показывает в широкой ретроспективе, что традиция интеллигентского «отщепенства» в действительности ведет свое начало не от шестидесятников, а «восходит, несомненно, к временам раньше рецепции социализма, раньше "субъективной социологии" Михайловского, раньше "мыслящих реалистов" и даже раньше Бакунина»29.
В то же время в начале ХХ в. шел быстрый рост революционной активности другой части интеллигенции, который достиг наконец такой силы, что ее влияние на ход событий приобретает решающее значение. С.Н. Булгаков, назвавший первую русскую революцию интеллигентской, признавал, что интеллигенция «духовно оформляла инстинктивное стремление масс, зажигала их своим энтузиазмом», «была нервами и мозгом гигантского тела революции»30. Революционная интеллигенция, этот, по выражению философа, «идейный штаб русской революции», сыграла исключительную роль в подготовке и проведении Октябрьской революции 1917 г. Свою оценку роли революционной интеллигенции этого времени высказал стоявший на противоположных мировоззренческих позициях Максим Горький (говоривший о себе: «Я — немного марксист»). Пролетарский писатель, один из величайших гуманистов ХХ в., автор «Несвоевременных мыслей», переживший тяжелый период глубоких сомнений и колебаний, пришел к убеждению, что в интеллигентском сознании победителей-большевиков со всей очевидностью обнаружилась сила влияния личности на ход истории. В Октябре 1917 г., напишет он в статье, опубликованной в приложении к английской газете «Манчестер гардиан» в начале 20-х гг., «несколько сотен русских интеллигентов во главе нескольких тысяч воспитанных ими
27 Струве П.Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 461.
28 Милюков указал, в частности, на прямую связь интеллигентских настроений начала ХХ в. с выдвинутой шестидесятниками теорией неоплатного долга, а в поставленном веховцами вопросе об «отщепенстве» усмотрел наличие прямой аналогии с позицией старых славянофилов.
29 Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вопр. философии. 1991. № 1. С. 118.
30 Булгаков С.Н. Христианство и революция. Пг., 1921. С. 140.
31
и организованных в партию русских рабочих решились разрушить идеально несправедливый строй жизни в огромной стране с населением в 150 миллионов.». В большинстве своем это были крестьяне — «безграмотные, полуграмотные, а в общем — полудикие»31. Писатель назвал поведение победителей безумным, однако, считает он, в отличие от тех, кто еще недавно затеял Первую мировую войну, большевики пошли на этот шаг не из корыстолюбия, жадности и бесчеловечности. Их интеллигентское сознание М. Горький оценил как основу творческого потенциала великой русской революции, как залог духовного возрождения нации. А тех представителей западной интеллигенции, которые увидели в русской революции всего лишь «большой скандал в стране полудиких людей», он призвал во имя объективности более вдумчиво и непредвзято судить об этом крупном историческом событии мировой истории. «Трудно быть добрым человеком после четырех лет прямого и косвенного участия в массовом убийстве»32. Когда «бацилла жестокости избрала для себя область политики», пишет Горький, следует помнить, что жестокость человека, обусловленная его животным, биологическим началом, усиливается существующей системой социальных отношений, в которой нищета и бесправие миллионов уживаются с бессмысленной роскошью меньшинства.
Отношение к интеллигенции теоретиков русского марксизма целиком определяется классовым подходом. Она рассматривается прежде всего как элемент социальной структуры, выполняющий свои особые функции. В.И. Ленин в своих устных выступлениях и полемических работах давал интеллигенции краткие, подчас хлесткие характеристики, открыто преследовавшие политическую цель. С большим предубеждением относился он к той ее части, которая охотно шла в услужение буржуазии и составляла «необходимый продукт капитализма». Он не прощал ей шаткости политических позиций, двойственности сознания, в котором переплетаются предрассудок и рассудок, иллюзии и реальность33, неспособности (или пренебрежительного отношения) к дисциплине и организации (что невыгодно отличает ее от пролетариата)34, неумения (или нежелания) доводить начатое дело до конца35. Резко критичными были публиковавшиеся в прессе отзывы Ленина на научные публикации П.А. Сорокина и других известных ученых, не разделявших классовых позиций марксизма. Двойственную природу интеллигенции
31 Статья написана по просьбе редактора английской газеты «Манчестер гарди-ан» и опубликована в русском переводе под названием «Интеллигенция и революция» (Правда. 1991. 25 февр.).
32 Горький М. Интеллигенция и революция // Правда. 1991. 25 февр.
33 См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. М., 1981. Т. 17. С. 292.
34 Там же. Т. 8. С. 254.
35 Там же. Т. 35. С. 195-205.
32
Ленин объяснял тем, что она отчасти примыкает «к буржуазии по своим связям, воззрениям и проч., отчасти к наемным рабочим, по мере того, как капитализм все более и более отнимает самостоятельное положение у интеллигента, превращает его в зависимого наемника, грозит понизить его жизненный уровень». Отсюда и эклектичность взглядов, отражающих неустойчивость и противоречивость ее положения36. Он считал компартию той силой, которая «одна в состоянии воспитывать рабочие массы не по-буржуазному, не по-мещански»37. В отношении же к интеллигенции как к необходимой обществу культурной силе Ленин следовал традиции, заложенной основоположниками марксизма, о чем свидетельствует такое его определение: «.. .ни один общественный класс не в состоянии удержать власть, если не будет иметь своей интеллигенции»38. В 1903 г. в письме, адресованном молодежи и опубликованном в газете «Студент», он следующим образом разъясняет специфику интеллигенции как социальной категории: она «потому и называется интеллигенцией, что всего сознательнее, всего решительнее и всего точнее отражает и выражает развитие классовых интересов и политических группировок во всем обществе»39. Известны также уважительные оценки Лениным старых специалистов (спецов), согласившихся сотрудничать с советской властью и вносивших свой вклад в развитие промышленности и народного хозяйства страны.
По-своему развивал тему интеллигенции другой теоретик русского марксизма, философ и ученый А.А. Богданов, которому принадлежит оригинальная, с большой долей утопизма футурологи-ческая концепция. Процесс формирования нового интеллигентского сознания философ связывал с промышленным пролетариатом, в котором он видел главную прогрессивную силу общества, призванную воплощать в жизнь социалистический идеал. Новое сознание, считал Богданов, появится лишь с рождением нового типа личности в результате воздействия на промышленных пролетариев двух революционизирующих факторов — передовой техники и общественно полезного труда. Для формирования нового сознания потребуется особая система идеологического воспитания, в которой важную роль будет играть искусство. С появлением нового сознания, в чем был твердо убежден Богданов, для ликвидации классов не понадобится насильственный захват власти. Это будет плавный, постепенный переход средств производства в распоряжение трудящихся. В своем труде «Философия живого опыта» ученый и философ представил образ нового общества, в котором не будет ни принудительного
36 Там же. Т. 4. С. 209.
37 Там же. Т. 41. С. 126.
38 Там же. Т. 3. С. 298.
39 Там же. Т. 7. С. 343.
33
труда, ни анархии, ни конкуренции. Все их заменит высший тип человеческих отношений, воплощенный в атмосфере товарищества, которая не оставит следа от буржуазного индивидуализма.
Новым — организационным — мышлением, считал Богданов, сначала овладеет рабочий класс, а затем все остальные слои общества. Оно станет мощным средством предотвращения катастроф, постоянно угрожающих человеку и человечеству из-за разгула неуправляемой экономической стихии. По достижении высокого уровня интеллектуального и духовного развития состав общества в корне изменится: оно будет состоять сплошь из интеллигентных людей. Этот прогноз философа и ученого удивительным образом перекликается со словами Г.П. Федотова, сказанными в другое время и по совсем иному поводу: «Рано или поздно народ весь будет интеллигенцией.. .»40, а также с выводами П.А. Сорокина относительно общества будущего в его первой монографии «Преступление и кара, подвиг и награда» (1913).
Классовый подход в известной мере помогал марксистам выявлять некоторые существенные черты интеллигенции, остававшиеся вне поля зрения других направлений. Однако упрощенная трактовка классовости с неизбежностью вызывала предвзятое отношение к интеллигенции, ее огульное осуждение, оставляя без ответа вопрос о ее объективной природе и выполняемых ею социальных и культурных функциях. Наследием раннего этапа советского строительства стала официальная лексика («бывшие», «лишенцы», «выдвиженцы»), отражавшая в основном негативное отношение правящего класса к интеллигенции и неизбежное при этом расслоение в обществе.
Исторически неоправданная, несправедливая и жестокая политика большевиков по отношению к старой русской интеллигенции, недоверие к ней как классово чуждому элементу, якобы далекому от интересов народа и потому составляющему помеху строительству новой жизни, привели на практике к необоснованным репрессиям, которым подвергались честные деятели науки, культуры и просвещения. Без каких-либо оснований клеймили В.И. Вернадского, подвергали арестам А.Ф. Лосева, П.А. Флоренского, А.Л. Чижевского, известных ученых-историков. В этом сыграла свою роль инерция сложившейся до революции традиции негативного отношения к определенной части интеллигенции. Попытки же на основе примитивной трактовки классовости создать новую, «свою», пролетарскую интеллигенцию привели и к печальной памяти порочной практике пролеткульта, и к массе других ошибок и искажений в самых разных областях жизни. Известны, например, серьезные «перекосы» в
40 Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия? // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. С. 460.
34
образовательной политике. Так, введение, согласно «Положению о вузах» от 1921 г., новых форм правления в высших учебных заведениях в соответствии с официальной партийной установкой в вузах страны расширялись полномочия партийцев, особыми правами наделялись вузовские коммунистические ячейки. Преподаватели вузов ставились в подчиненное положение по отношению к студенческой массе. В таких типичных для того времени явлениях получал выражение «особый пафос классовой идеи в России и особая ненависть к интеллигенции в марксистском лагере»41. Широко известно, что об ошибках советской власти в отношении к интеллигенции не раз с болью и сожалением говорил М. Горький, понимавший, какой вред это наносило созданию новых форм социального бытия. Писатель не только активно отстаивал свою точку зрения на интеллигенцию и необходимость справедливого к ней отношения, но и сам многое сделал для улучшения быта ученых и других групп интеллигенции.
Принявший со временем «смягченную» форму классовый подход к интеллигенции долго еще определял порочную практику советской системы, что проявлялось в сознательном занижении социального статуса интеллигенции, проявлении неоправданного недоверия к ней, недооценке ее роли в жизни общества. Что же касается научной разработки темы интеллигенции, то на протяжении многих лет попытки заняться такими исследованиями настойчиво сдерживались партийным руководством, опасавшимся идеологических «перекосов».
Отказ советских ученых от заложенной в дореволюционный период традиции изучения темы интеллигенции привел к существенному ослаблению работы отечественных обществоведов. К концу ХХ в. стало ясно, что их представления о Советском Союзе и о том социализме, построение которого декларировалось в качестве главной его цели, во многом умозрительны и схематичны. Это послужило поводом для известного высказывания Ю.В. Андропова на июньском Пленуме ЦК КПСС в 1983 г.: «.. .мы не знаем в должной мере общества, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности».
Среди литературы, посвященной теме интеллигенции, в том числе ее участию в политике, особое место занимают труды мыслителей и ученых послеоктябрьского русского зарубежья. Они отличаются большим богатством идей и глубоким анализом фактических событий, включая и многое из того, что происходило в Советской России и что по хорошо известным причинам не получало освещения в советской научной литературе и текущей прессе. В известной мере они значительно заполняют те пробелы в изучении интеллигенции,
41 Он же. Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. С. 436.
35
которые образовались в результате избирательности советских авторов при выборе сюжетов из жизни своей страны42.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бердяев Н.А. Русская идея (О России и русской философской культуре). М., 1990. [BerdyaevN.A. Russkaya ideya: (O Rossii i russkoy filosofskoy kul'ture). M., 1990].
2. Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1990. [Berdyaev N.A. Samopoznanie. M., 1990].
3. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи: Сб. статей. М., 1991. [Bulgakov S.N. Geroizm i podvizhnichestvo // Vehi: Sb. statey. M., 1991].
4. Булгаков С.Н. Христианство и революция. Пг., 1921. [Bulgakov S.N. Hristianstvo i revoljuciya. Pg., 1921].
5. Герцен А.И. Соч.: В 2 т. М., 1985-1986. Т. 2. [Gercen A.I. Soch.: V 2 t. M., 1985-1986. T. 2].
6. Горький М. Интеллигенция и революция // Правда. 1991. 25 февр. [Gor'kiy M. Intelligenciya i revoljuciya // Pravda. 1991. 25 febr.].
7. Грецкий М.Н. Антонио Грамши — политик и философ. М., 1991. [Grek-kiy M.N. Antonio Gramshi — politik i filosof. M., 1991].
8. Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. Т. 1. Ч. 2. Л., 1991. [Zen'kovskiY V.V. Istorija russkoy filosofii: V 2 t. T. 1. Ch. 2. L., 1991].
9. Кожинов В.В. О русском национальном сознании. М., 2002. [Kozhi-nov V.V. O russkom nacional'nom soznanii. M., 2002].
10. Кожинов В.В. Победы и беды России. М., 2006. [Kozhinov V.V. Pobedy i bedy Rossii. M., 2006].
11. Курмачева М.Д. Крепостная интеллигенция в России. Вторая половина XVIII — началo XIX века. М., 1983. [Kurmacheva M.D. Krepostnaya intelligenciya v Rossii. Vtoraya polovina XVIII — nachalo XIX veka. M., 1983].
12. Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1981. [Lenin V.I. Poln. sobr. soch. M., 1981].
13. МайоровГ.Г. Философия как искание абсолюта. М., 2009. [Majorov G.G. Filosofija kak iskanie absoljuta. M., 2009].
14. Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вопр. философии. 1991. № 1. [Miljukov P.N. Intelligencija i istoricheskaja tradicija // Vopr. filosoaii. 1991. N 1].
15. ПлехановГ.В. Избр. соч.: В 5 т. М., 1956-1958. Т. 4. [Plehanov G.V. Izbr. soch.: V 5 t. M., 1956-1958. T. 4].
16. Сорокин П. А. О русской общественной мысли. СПб., 2001. [Sorokin P.A. O russkoj obwestvennoj mysli. SPb., 2001].
42 Историк марксизма отмечает характерные для многих советских философов явления, которые привели советских марксистов к длительному изоляционизму советских марксистов. Это уход от разработки проблемы реального социализма и предпочтение, которое отдавалось теме «зрелого, развитого социализма», отказ обсуждать тему кризиса марксизма, активно разрабатываемую западными марксистами, отрицание самого выражения «кризис марксизма» в стремлении выдавать желаемое за действительное. Ограничивая себя таким образом, советские философы «представали перед всем миром в малопривлекательной роли угрюмых стражей ортодоксии» (Грецкий М.Н. Мы и марксисты Запада // Вопр. философии. 1989. № 7. С. 101).
36
17. Струве П.Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Вехи. Из глубины. М., 1991. [Struve P.B. Istoricheskij smysl russkoj revoljucii i nacional'nye zadachi // Vehi. Iz glubiny. M., 1991].
18. Толстых В.И. Об интеллигенции и интеллигентности // Вопр. философии. 1982. № 10. [Tolstyh V.I. Ob intelligencii i intelligentnosti // Vopr. filosofii. 1982. N 10].
19. Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия? // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. [Fedotov G.P. Budet li sushchestvovat' Rossija? // O Rossii i russkoj filosofskoj kul'ture. Filosofy russkogo posleoktjabr'skogo zarubezh'ja. M., 1990].
20. Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. [Fedotov G.P. Tragedija intelligencii // O Rossii i russkoj filosofskoj kul'ture. Filosofy russkogo posleoktjabr'skogo zarubezh'ja. M., 1990].
21. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. (Лекции и интервью). М., 1992. [Habermas Ju. Demokratija. Razum. Nravstvennost'. (Lekcii i interv'ju). M., 1992].
22. Ширинянц А.А. Нигилизм или консерватизм? Русская интеллигенция в истории политики и мысли. М., 2011. [ShirinjancA.A. Nigilizm ili konservatizm? Russkaja intelligencija v istorii politiki i mysli. M., 2011].
23. Billlngton J. H. Mikhailovsky and Russian Populism. Oxford, 1958.
24. Hecker J.F. Russian Sociology. N.Y., 1915.
Окончание следует
