CC BY
128
К. Я. Сигал
УДК 81'23
ИНТЕГРАЦИЯ СЛОВОСОЧЕТАНИЯ
С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЛИНГВИСТИКИ И ПСИХОЛИНГВИСТИКИ
В статье показано, что интеграция словосочетания представляет собой сложную речевую операцию, выявлены факторы, способствующие переходу от словосочетания к сложному слову. По мнению автора, интеграция словосочетания опосредована метаязыковой деятельностью создателя высказывания.
Ключевые слова: интеграция словосочетания, сращение, сложное слово, метаязыковая деятельность.
Kirill Ya. Seagal
INTEGRATION OF WORD-COMBINATION FROM THE LINGUISTIC AND PSYCHOLINGUISTIC PERSPECTIVE
The article shows that integration of word-combination is a complicated speech operation. The factors contributing to the transition from word-combination to compound word are identified. The author believes that integration of word-combination is mediated by metalinguistic activity of speaker.
Keywords: integration of word-combination, concretion of words, compound word, metalinguistic activity.
Для всех поколений ученых Московской психолингвистической школы было очевидно: «какая психологическая работа сознания стоит за каждым шагом развертывания речи и каковы эти шаги - вот один из главных вопросов психолингвистики» [Березин, Головин 1979: 45]. Несмотря на то, что именно в рамках Московской психолингвистической школы общая модель порождения высказывания была построена с учетом принципа эвристичности [Леонтьев 1969], до сих пор отдельные шаги развертывания речи, в особенности факультативные и не обладающие статусом универсального языкового процесса, такие как, например, интеграция словосочетания (в терминах синтаксиса) или сращение (в терминах словообразования), не рассматривались в ракурсе их участия в актах речевой деятельности. Между тем одновременное существование в речи словосочетания и его аналога в форме сложного слова, неизбежно приводящее к их разноплановой дифференциации, дает возможность понять, какие факторы способствуют интеграции словосочетания, а какие - препятствуют ей, а также высказать предположение о том, как интеграция словосочетания опосредована в языковом сознании «субъекта речевой деятельности» [Тарасов 1987: 157]. В связи с этим интеграция словосочетания как особый шаг развертывания речи подлежит изучению как со стороны лингвистики, так и со стороны психолингвистики.
Трансформация словосочетания в сложное слово отражает действие «метаморфизма», т.е. «процесса трансформации одних классов в другие» [Бенвенист 1974: 255]. Интеграция словосочетания приводит к преобразованию синтаксической единицы в лексическую, по мысли Э. Бенвениста, - к «этой, быть может, самой своеобразной работе языка» [там же: 256]. Тем не менее интеграция
словосочетания не выступает как общеязыковой механизм: более свободно она осуществляется в языках аналитического строя, в частности в английском языке [Квеселевич 1983: 5]. По Д.И. Квеселевичу, «интеграция словосочетания - одно из проявлений процесса метаморфизма, заключающееся в трансформации словосочетания в сложное слово с сохранением линейного порядка компонентов и приводящее к межуровневой равноименности» [там же: 8]. При переходе от словосочетания к сложному слову рема становится сигнификативной, а номинация приобретает цельный идиоматический характер [там же: 29-32]. По мнению Д.И. Квеселевича, в русском языке интеграция словосочетания - «явление сравнительно малораспространенное» [там же: 67].
С.Г. Тер-Минасова также отмечает, что «словосочетание в русском языке, даже при условии максимальной - идиоматической - цельности его семантики (например, железная дорога), не может стянуться в сложное слово (подобно английскому railway), так как этому препятствует морфологическая оформленность и самостоятельность прилагательного, которое изменяется в соответствии со своими правилами, по падежам и числам, и никакой тенденции к слиянию с определяемым словом не имеет» [Тер-Минасова 2009: 6]1.
Действительно, интеграция более характерна для русских словосочетаний со связью примыкания, при которой взаимоприспособляемость между компонентами может быть равна нулю [Милославский 1977: 58]. Ср., например, такие сложные прилагательные, как быстровозводимый, быстрогорящий, быстрогустеющий, быстродействующий [РОС 1999: 91], которые за пределами языка для специальных целей становятся словосочетаниями с примыкающим наречием. Кроме того, путем сращения в русском языке может быть создано сложное слово далеко не любой кардинальной части речи. Так, по мнению Е.А. Земской, «сращение используется только в словообразовании имен прилагательных» [Земская 2005: 305]. Показывая наибольшую продуктивность сращения для прилагательных и наречий, Л.С. Филиппова настаивает на его чуждости глаголу, поскольку из словосочетания возник только один глагол - заблагорассудится, и нехарактерности для существительных (хотя имеются слова с начальным пол-) [Филиппова 2009: 192-195].
Несмотря на то, что вне сферы примыкания интеграция словосочетания в русском языке резко ограничена по причине флективной «нагруженности» компонентов, ее речевые прецеденты встречаются и в словосочетаниях со связью управления, причем как глагольного, так и субстантивного. Поэтому обратимся далее к рассмотрению подобных речевых фактов, первый из которых может быть отнесен к архаизированному узусу, а второй носит подчеркнуто окказиональный характер.
Наряду с глагольно-субстантивным словосочетанием пить чай, а точнее -наряду с его линейно-позиционной (инверсивной) вариацией чай пить, в начале XX в. начинает довольно активно употребляться сращение чайпить - сложный
1 В рамках диахронического подхода такое эмпирическое обобщение не следует, однако, абсо-
лютизировать: если при согласовании компоненты словосочетания не являются многосложными, то их интеграция вполне осуществима. Ср., например: Новгород и название повести Н. Карамзина «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода», созданной в самом начале XIX в. Ср. также в этой повести:
Псковитянин в Новегороде забывал, что он не в отчизне своей; сопротивление обратится в гибель Новугороду и т.п.
глагол с объединяющим ударением на первом слоге. Ср.: Давно уже слово «чайпить» стало одним глаголом... (В. Вересаев; НКРЯ2); Перекрестившись, мы садимся «чайпить»; так говорилось у нас везде, а не двумя словами «пить чай» (Митр. Вениамин Федченков). Кавычки при записи сращения объясняются тем, что языковое сознание пишущих зафиксировало стилистическую «инаковость» этого сложного глагола, вошедшего в речевой узус их современников.
Любопытно, что в романе А. Малышкина «Люди из захолустья», относящемся к концу 1930-х гг., это сращение употребляется без кавычек, что показывает его социально-речевую и, несомненно, стилистическую приемлемость. Ср., например: Журкин тоже недолюбливал этих шумных гостей, без стеснения в одежде разваливающихся по койкам; раньше срока кончал чайпить, с гармоньками удалялся к Поле или А барачные потягивались, слонялись от койки к койке, чайпили и с утра начали так зверски накаливать печи, такую нагнали огненную духоту, что Поля засуматошилась опять: кабы не сожгли барак (НКРЯ).
По мнению Л.В. Щербы, «что даже такое словосочетание, как чай пить, начинает ощущаться сложным словом, явствует из такого очень распространенного новообразования, как мы уже почайпили» [Щерба 1974: 52]. Показательно, что для Л.В. Щербы раздельнооформленная запись словосочетания не препятствует его осмыслению в качестве сложного слова. Интеграцию словосочетания чай пить ученый видит в том, что оно включается в словообразовательный процесс как единое производящее: префикс по- присоединяется к целому слову.
Правда, глагол почайпить связывают и с иной «деривационной историей». Так, Г.А. Хайрутдинова полагает, что здесь «глагол попить расчленяется на два элемента и на месте морфемного шва между префиксом по- и корневой морфемой вставляется существительное чай» [Хайрутдинова 2009: 32]. Подобная реконструкция не обладает, однако, доказательностью с точки зрения словообразовательной системы. Вовсе не случайно в специальной лексикографии «деривационная история» глагола почайпить представлена так: по-чай/пить [ССРЯ 1990: 754]. В этой формуле косая черта обозначает границу между компонентами слова, образованного по способу сращения, а дефис «служит для выделения в производных словах частей, с помощью которых они образованы» [там же: 5].
Конечно, новый префиксальный глагол получал негативные метаязыковые оценки. Ср., в частности: ...если кто скажет: «они почайпили», мы поправляем: «они напились чаю» (В. Вересаев; НКРЯ). Но это нисколько не помешало ему закрепиться в литературно-речевом обиходе: Клавдия Никифоровна снова просунула голову: —... пойдемте лучше ко мне почайпить. Милости просим без церемоний, как соседи и интеллигенты! (В. Ардов); Ариадна Сергеевна, видя наше состояние, позвала нас зайти к себе «почайпить» (М. Белкина), а также получить «права гражданства» в словаре: почайпить (прост.) 'Попить чаю'. Мы уже почайпили [ТСРЯ 2007: 711], где, кстати говоря, отсутствует производящее слово - чайпить.
Интеграции словосочетания пить чай способствовал целый ряд структурно-функциональных условий, ведущим среди которых является инверсия зависимого компонента. Ср.: - Чай пью... - отозвалась Тося и отхлебнула из кружки, показывая непонятливым девчатам, как люди пьют чай (Б. Бедный).
2 Иллюстративные примеры, взятые из Национального корпуса русского языка (www.ruscor-
pora.ru), здесь и далее сопровождаются аббревиатурной ссылкой - НКРЯ.
Препозиция односложного компонента с нулевой флексией и вместе с тем жесткая контактность компонентов словосочетания привели к формированию единого акцентологического центра - ударения на первом слоге. При этом нулевая флексия оказалась «парализованной» и превратилась в своеобразный интерфикс, что обусловило потерю способа реализации активной синтаксической валентности на атрибут. Наоборот, тормозить интеграцию словосочетания чай пить, в том числе при недистанцированности компонентов, могли бы атрибутивные распространители. Ср.: Стану я, говорит, ваш чай пить! (В. Короленко; НКРЯ); Куда нам, Иванам, с простотой нашей - такой чай пить? (Завтра, 22.08.2003; НКРЯ).
Из этого следует, что семантическим мотивом создания сложного глагола чайпить могло послужить стремление обозначить процесс чаепития как таковой, без потенциального обращения к характеристикам чая. Ср.: - Я чай пью. - Какой? и - Я чайпью. - *Какой? Однако поскольку с такой семантической задачей справляется и словосочетание, сложный глагол чайпить оказался дублетом, причем с ощутимым «налетом» просторечности, отраженным в словарной помете (ср. похожую семантико-стилистическую судьбу отсубстантивных глаголов чаевать, чаевничать, чайничать).
В очерке М. Цветаевой «Мой Пушкин» употребляется не только бисубстантивное словосочетание памятник Пушкина, но и образованное в результате его интеграции сложное имя существительное Памятник-Пушкина (именно с прописной буквы!). Так как у М. Цветаевой «в словесных метаморфозах... всегда сохраняется преданность принципу "суть перечеркивает язык"» [Ляпон 2010: 25], она, всецело осознавая свою вербальную интенцию, стремится объяснить, что стоит в данном случае за трансформацией словосочетания в сложное слово. Ср.: Памятник Пушкина был не памятник Пушкина (родительный падеж), а просто Памятник-Пушкина, в одно слово, с одинаково непонятными и порознь не существующими понятиями памятника и Пушкина. То, что вечно, под дождем и снегом, - о, как я вижу эти нагруженные снегом плечи, всеми российскими снегами нагруженные и осиленные африканские плечи! - плечами в зарю и метель, прихожу я или ухожу, убегаю или добегаю, стоит с вечной шляпой в руке, называется «Памятник-Пушкина». Получается, что «преодоление» формы словосочетания потребовалось потому, что в языковом сознании М. Цветаевой сочетание понятий преобразовалось в единое понятие.
Важно отметить, что в бисубстантивном словосочетании с главным компонентом памятник и с зависимым - Пушкин объектные отношения должны были бы выражаться формой дательного падежа (-у), тогда как у М. Цветаевой используется форма родительного падежа (-а), маркирующая субъектно-притяжательные отношения [Сиротинина 2003: 36]. Причем подобная нейтрализация форм родительного и дательного падежа весьма характерна. Ср.: В недавнем прошлом деревенская жительница, все еще не знавшая, где в Москве стоит памятник Пушкину, Раиса Петровна работала поваром в детском саду одного весьма привилегированного института (Р. Фрумкина; НКРЯ) и И еще, -отец был очень рад, - главный какой-то комитет поручил ему парадные «места» ставить на Страстной площади, где памятник Пушкина будут открывать (И. Шмелев; НКРЯ). Ср., однако, семантическое разграничение этих падежных форм в сложном словосочетании, где выражаются как объектные, так и субъектно-
притяжательные отношения: Павла Леонтьевна обсуждала с Меркуровым памятник Пушкину скульптора Опекушина... (А. Щеглов; НКРЯ).
Есть мнение, что приименной родительный падеж может быть связан с «перебоями в употреблении того или иного падежа, не вызванными грамматической ситуацией или семантикой участвующих в конструкции слов» [Исаченко 2003: 99]. Дело, однако, в том, что при замене имени собственного частотность флексии -а / -я, не маркирующей объектные отношения в словосочетаниях типа «памятник + зависимое имя существительное», резко сокращается. Так, если словосочетания памятник Пушкину и памятник Пушкина в Национальном корпусе русского языка имеют по 54 и 31 вхождению соответственно3, то словосочетание памятник Ленина отмечено только один раз, памятник Гоголя - вообще ни разу. По-видимому, это связано как со способностью приименного родительного падежа «выявлять признаки любого субстантивно выраженного понятия» [Сухотин 1950: 173], так и, главное, с мнемической формальной аналогией со словосочетанием «Памятник» Пушкина 'стихотворение Пушкина «Памятник»', где зависимый компонент на -а выражает субъектно-притяжательные отношения и передает семантику авторства. Ср.: Славу русский поэт искони предоставляет военным и этой славе преклоняется.
- а «Памятник» Пушкина? Прозрение - ничего другого (М. Цветаева; НКРЯ).
Интеграция словосочетания памятник Пушкина, состоящего из контактных, но акцентологически раздельных компонентов, оказалась возможной потому, что главный компонент обладает нулевой флексией, которая, полностью не теряя своей структурной функции (ср. мой Памятник-Пушкина), оказывается во многом «парализованной»: *моего Памятник-Пушкина, у М. Цветаевой
- до Памятник-Пушкина. «Внешний» синтаксис цветаевского сращения обеспечивается общей конечной флексией, падежная «маневренность» которой резко ограничена (ср.: *о Памятник-Пушкине) и сводится к семантическому варьированию форм родительного и дательного падежа. Ср.: У тех глаза были совсем белые, а у Памятник-Пушкина - совсем черные, совсем полные; ...к нам в гости приходил сын Памятник-Пушкина; ...мы, поджидая няню на прогулку к Памятник-Пушкину, едим снег или лижем лед.
Как показывают оба речевых прецедента, интеграция словосочетания «устраняет противоречие между расчлененностью (сверхсловностью) формы и единством объекта мышления» [Квеселевич 1983: 66] и поэтому не может не приводить к более или менее очевидным семантическим «сдвигам», в частности «к преобразованиям в степени расчлененности семантического представления одного и того же» [Кубрякова 2008: 71]. В рамках дериватологии сращение связывают обычно с «"абстрактным" транспозиционным значением» [Менгель 2006: 132]. Однако семантические основания для интеграции словосочетания все же могут оказаться (и, действительно, оказываются) более конкретными, чем воспроизводство семантики словосочетания в формате однословного наименования. Интеграция словосочетания - это не столько «редукция высказывания» [Квеселевич 1983: 64], сколько способ переоформления известного словосочетания, обусловленный таким
3 Примечателен такой факт: в «Русском ассоциативном словаре», отражающем коллективное
языковое сознание конца XX в., на стимул памятник от испытуемых получены исключительно реакции в форме дательного падежа: Пушкину 78 (причем это 1-я реакция), А.С. Пушкину 1 (5-я реакция) [РАС 2002: 432], в чем проявляется тенденция к семантической обусловленности падежного маркирования в словосочетаниях со связью управления.
преобразованием его конвенционального синтаксического смысла, которое требует нетривиальной семантической калькуляции.
Посредством интеграции словосочетания, выступающей в функции «превращенной формы» [Тарасов 1987: 142-147], отображается то, что отношение между действием и предметом или между предметами получает осмысление как действие или предмет, взятые сами по себе. В рамках когнитивной семантики интеграция словосочетания могла бы служить «индикатором имевшего место аттенционального сдвига», или дефокусирования [Ирисханова 2014: 69]. При этом семантическая потребность в интеграции словосочетания подчас оказывается нереализованной по формально-грамматическим причинам. Речевые факты свидетельствуют о том, что, например, интеграция некоторых словосочетаний со связью управления возможна только тогда, когда их препозитивный компонент (причем не важно, главный он или зависимый) имеет нулевую флексию, в той или иной мере утратившую функцию маркера «внешних» для словосочетания синтаксических связей.
Разноплановая дифференциация словосочетаний и сложных слов, образованных путем их интеграции (сращения), не позволяет, однако, согласиться с категоричным суждением о том, что эти «сложные слова принципиально не сводимы к словосочетаниям» [Полюжин, Омельченко 1997: 7]. Так, в идиостиле М. Цветаевой встречаются «разрывы связи» внутри подобных сложных слов, причем и эти сложные слова, и базовые для них словосочетания, подвергнувшиеся когда-то интеграции, могут употребляться в составе единого синтаксического контекста (в частности, при уточнении): О, я их видела! Я их знаю! Другому кому-нибудь о здравомыслии и скуке немцев. Это страна сумасшедших, с ума сшедших, на высоком разуме-духе [Ляпон 2010: 20]. Поэтому вовсе не случайно было подмечено, что «иногда сложное имя и синтагма оказываются, по-видимому, взаимозаменяемыми по желанию» [Бенвенист 1974: 244].
В рамках модели порождения высказывания А.А. Леонтьева интеграция словосочетания не может быть представлена во внутренней программе, которая складывается из «смысловых "вех"» и отвлечена от всего «конкретно-языкового, не универсального» [Леонтьев 1969: 159]. Интеграция словосочетания возникает при «овнешнении» (термин Е.Ф. Тарасова) такого смыслового компонента внутренней программы (например, субъекта или предиката), комплексированность которого допускает его развертку в формате как словосочетания, так и сложного слова. При этом интеграция словосочетания, будучи фактом «овнешнения», генетически связана с таким явлением внутренней речи, как «слипание слов» [Выготский 2006: 1009].
Интеграция словосочетания выступает в двух формах: актуальной и «снятой», причем за первой из них стоит действенно-творческая операция, а за второй - лексикализованная. Однако в обеих формах интеграция словосочетания может осознаваться и стимулировать метаязыковое «переключение» высказывания. Это связано с тем, что словосочетание неизменно присутствует в этом процессе в качестве производящей и / или конкурирующей синтаксической конструкции. Как подчеркивал А.М. Шахнарович, «говорить об образовании производного слова из синтаксической структуры или после синтаксической структуры... можно только имея в виду процессы. "срастания", когда синтаксическая конструкция
превращается в одно оформленное слово» [Шахнарович 2001: 658-659].
Интеграция словосочетания вообще требует от говорящего (и - в особенности - от пишущего) актуализации метаязыковых представлений как о словосочетании, так и о сложном слове, а также соотнесения функциональных, семантических, структурных и графических4 качеств того и другого, отраженных и обобщенных в его языковом сознании. Поэтому интеграция словосочетания - не только речевая, но и метаязыковая операция.
Бенвенист Э. Синтаксические основы именного сложения / Э. Бенвенист // Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М.: Прогресс, 1974. - С. 241-256.
Березин Ф.М., Головин Б.Н. Общее языкознание / Ф.М. Березин, Б.Н. Головин. - М.: Просвещение, 1979. - 416 с.
Выготский Л.С. Мышление и речь / Л.С. Выготский // Выготский Л.С. Психология развития человека. - М.: Смысл; Эксмо, 2006. - С. 664-1019.
Земская Е.А. Современный русский язык. Словообразование. 2-е изд. / Е.А. Земская. - М.: Флинта; Наука, 2005. - 328 с.
Ирисханова О.К. Игры фокуса в языке. Семантика, синтаксис и прагматика дефокусирования / О.К. Ирисханова. - М.: Языки славянской культуры, 2014. - 320 с.
Исаченко А.В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким: Морфология. 2-е изд. / А.В. Исаченко. - М.: Языки славянской культуры, 2003. - 880 с.
Квеселевич Д.И. Интеграция словосочетания в современном английском языке / Д.И. Квеселевич. - Киев: Вища школа, 1983. - 84 с.
Кубрякова Е.С. Типы языковых значений: Семантика производного слова. 2-е изд. / Е.С. Кубрякова. - М.: Изд-во ЛКИ, 2008. - 208 с.
Леонтьев А.А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания / А.А. Леонтьев. - М.: Наука, 1969. - 308 с.
Ляпон М.В. Проза Цветаевой. Опыт реконструкции речевого портрета автора / М.В. Ляпон. - М.: Языки славянских культур, 2010. - 528 с.
Менгель С. Словообразовательное значение / С. Менгель // Славистика: синхрония и диахрония. Сб. научн. ст. к 70-летию И.С. Улуханова. - М.: Азбуковник, 2006. - С. 126-141.
Милославский И.Г. Синтез словосочетания и производного слова / И.Г. Милославский // Вопросы языкознания. - № 5. - 1977. - С. 53-61.
4 Графические обобщения чаще всего таковы: если в словосочетании компоненты пишутся
раздельно, то в сложном слове - слитно или полуслитно (через дефис). Тут важно учитывать характерологию языка и его орфографию: например, в английском языке подобной эквиполентной оппозиции в графике словосочетаний и образованных из них сложных слов, скорее всего, нет [Квеселевич 1983: 25-26]. Л.В. Щерба трактовал как сложное слово, в частности, словосочетание железная дорога, так как «оно значит больше, чем сумма значений образующих его слов» [Щерба 1974: 52]. При этом разглядеть здесь сложное слово нисколько не помешала ему раздельность написания! И все же в русском языковом сознании эти графические обобщения сложились вовсе не случайно. Графика словесных «сцеплений» демонстрирует то, как они осмыслены пишущим. Ср.: глубокоуважаемый и глубоко почитаемый. Как показывают речевые факты, рассмотренные в статье, в сращениях выбор между слитным и полуслитным (дефисным) написанием также получает свое объяснение: слитное написание отражает полную демотивацию нулевой флексии препозитивного компонента, через дефис - неполную.
Литература
Полюжин М.М., Омельченко Л.Ф. Функциональное словосложение и префиксальные ономасиологические категории в английском языке / М.М. Полюжин, Л.Ф. Омельченко. - Ужгород: Изд-во УГУ, 1997. - 99 с.
Русский ассоциативный словарь. В 2 т. Т. 1. От стимула к реакции. - М.: Астрель; АСТ, 2002. - 784 с. (РАС)
Русский орфографический словарь. Отв. ред. В.В. Лопатин. - М.: Азбуковник, 1999. - 1280 с. (РОС)
Сиротинина О.Б. Лекции по синтаксису русского языка. 2-е изд. / О.Б. Сиротинина. - М.: Едиториал УРСС, 2003. - 144 с.
Сухотин В.П. Проблема словосочетания в современном русском языке / В.П. Сухотин // Вопросы синтаксиса современного русского языка. - М.: Учпедгиз, 1950. - С. 127-182.
Тарасов Е.Ф. Тенденции развития психолингвистики / Е.Ф. Тарасов. - М.: Наука, 1987. - 168 с.
Тер-Минасова С.Г. Синтагматика речи: онтология и эвристика. 2-е изд. / С.Г. Тер-Минасова. - М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. - 200 с.
Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка: В 2-х тт. Т. 1. 2-е изд. / А.Н. Тихонов. - М.: Русский язык, 1990. - 856 с. (ССРЯ)
Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов. Отв. ред. Н.Ю. Шведова. - М.: Азбуковник, 2007. - 1175 с. (ТСРЯ)
Филиппова Л.С. Современный русский язык. Морфемика. Словообразование / Л.С. Филиппова. - М.: Флинта; Наука, 2009. - 248 с.
ХайрутдиноваГ.А. Эстетические ресурсы морфологических средств русского языка: Автореферат дис. ... докт. филол. наук / Г.А. Хайрутдинова. - Казань: КГУ им. В. И. Ульянова-Ленина, 2009. - 45 с.
Шахнарович А.М. Психолингвистический статус производного слова в онтогенезе / А.М. Шахнарович // Шахнарович А.М. Избранные труды, воспоминания друзей и учеников. - М.: Гуманитарий, 2001. - С. 657-664.
Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения / Л.В. Щерба // Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. - Л.: Наука, 1974. - С. 39-59.
