CC BY
21ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ ЦЕНТР ПО ИЗУЧЕНИЮ ПРОБЛЕМ ЕВРОПЕЙСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
о
<0 CD
о. о
European security • European security • European security ■ European security ■ European security ■ En
to tu
s ueadojn^ • Aiunsas UBadojng • Ajuroas ueadojn^ • Aiunass ueadojng • Aiuross UEsdojng • AiuriDBS
6°
ИНТЕГРАЦИЯ С ОГОВОРКАМИ? РОССИЯ, НАТО И ЕВРОПЕЙСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ
Бобо Ло,
Член Научного совета Московского Центра Карнеги
После 11 сентября роль России в строительстве системы европейской безопасности вновь стала центральной проблемой в отношениях между Москвой и Западом. Дальнейшее развитие этого процесса будет крайне важным для того, чтобы понять, входим ли мы в новую эру долгосрочного сотрудничества, как нас убеждают политики, или, напротив, определяем пределы политической, оборонной и цивилизационной совместимости. В настоящее время оптимисты занимают более сильную позицию, чему способствует очевидное стремление обеих сторон развивать отношения. Британский премьер-министр Э. Блэр уже предложил создать объединенный орган для принятия решений, «Совет Россия-НАТО», задача которого - заменить все время подвергавшийся критике Совместный Постоянный Совет (СПС), созданный в соответствии с Основополагающим Актом Россия - НАТО 1997 г.; российская сторона также демонстрирует миролюбие по отношению к НАТО.
Однако очевидно, что путь вперед будет длинным и трудным. Общая цель в борьбе с международным терроризмом, хотя и создает позитивное ощущение, однако не означает согласия сторон на радикальную трансформа-
№3
СЕГОДНЯ В НОМЕРЕ: 1
ИНТЕГРАЦИЯ С ОГОВОРКАМИ? РОССИЯ, НАТО И ЕВРОПЕЙСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ 6
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ 9
СОЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ 12
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И ФУНДАМЕНТАЛИЗМ 14
О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ВОСПРИЯТИЯ (ГЕО) ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОТИВОСТОЯНИЯ РОССИИ И НАТО
цию в характере modus operandi взаимодействия России с европейскими структурами в сфере безопасности, в частности с НАТО. Для этого необходимы далекоидущие изменения в концепциях национальной идентичности, понимании безопасности, стратегическом менталитете и морально-цивилизационных ценностях, не говоря уже о кропотливых переговорах на политическом уровне. Действительно, проблемы намного более очевидны, чем решения, а это позволяет считать интеграцию России в более широкую европейскую архитектуру безопасности если и не невозможной, то, по крайней мере, проблематичной.
Но, такой пессимизм, несмотря на всю его кажущуюся привлекательность, является пагубным. Россия давно прошла стадию, когда могла позволить себе роскошь выбора между обращением к избитым старым аргументам относительно русской специфики или исследованиям несуществующих «альтернативных» направлений в «мультивекторной» внешней политике и реалистическими оценками и действиями. В.Путин, как ранее М. Горбачев и Б. Ельцин, признает тот факт, что Россия -безусловно и прежде всего европейская страна. Едва ли перед Россией стоит вопрос о том, интегрироваться в Европу или нет; сейчас, в первую очередь, необходимо обозначить этапы и механизмы данного процесса.
Порой трудности обескураживают, но отказ от ответа на этот вопрос грозит России печальными последствиями: превращением во второстепенную и отсталую нацию, чье «величие» рассматривается другими как пустая формальность.
Концептуальные проблемы
Недавние комментарии должностных лиц различных стран относительно потенциала для стратегического сотрудничества между Россией и Западом сосредоточились в значительной степени на деталях. Складывается такое впечатление, что все стороны, призванные эмоционально и интеллектуально развивать качественно новые отношения, озабочены только выработкой процедур, что является задачей ответственной, но вряд ли первоочередной. В соответствии с этой логикой мышления, основное внимание фокусировалось скорее на механизме совместного принятия решений с НАТО, нежели на необходимости глубоких качественных изменений в отношениях Россия - НАТО. Это весьма прискорбно, так как напряженные отношения между Москвой и Западом возникали не по причине неэффективности СПС или «гуманитарной интервенции» НАТО в Косово. Важные и очевидные различия в позициях сторон являлись результатом, а не причиной фундаментально-
го противостояния взглядов на место России в системе европейской безопасности, а также функциях основных институтов безопасности. Без сближения по этим принципиальным вопросам почти не остается надежды на коренные изменения в отношениях, о которых говорил Генеральный секретарь НАТО Лорд Ро-бертсон во время своего ноябрьского (2001 г.) визита в Москву.
Российский политолог В.Барановский однажды спросил, является ли Россия «частью Европы» или находится «вне Европы»? Он сослался на российский «не похожий на других» менталитет: Россия была европейской страной, но в то же время она всегда полагала себя «особенной», полагала, что имеет право считать себя значимее, чем «обычные» европейские страны, и, следовательно, пользоваться соответствующими привилегиями. При Б. Ельцине, эта позиция выразилась в стремлении Москвы проводить «независимую» внешнюю политику, включая видение перспектив глобализации, основанных на идее «многополярности», настойчивом требовании свободы действий и «уважения» со стороны международного сообщества. Даже в условиях серьезного ухудшения политического, экономического и стратегического положения, политический класс придерживался искаженного представления о том, что Россия может продолжать обставлять условиями свою интеграцию в Европу. В некотором смысле НАТО и ЕС были готовы потворствовать Москве. Основополагающий Акт 1997 г. и Общая Стратегия ЕС по отношению к России 1999 г. были важны как в качестве символического подтверждения «особенности» России, так и по более практическим соображениям. К сожалению, ожидания были слишком велики, особенно со стороны Москвы. Хотя трезвомыслящие наблюдатели подчеркивали ограничения Основополагающего Акта, Б. Ельцин и другие, казалось, полагали, что органы типа СПС дадут России статус, более или менее эквивалентный влиятельным членам НАТО.
В. Путин стоит перед дилеммой: его политические инстинкты, (таковы же инстинкты и у российского дипломатического и военного истеблишмента), естественно, подталкивают к тому, чтобы выдвинуть на первый план априорную «уникальность» России и такие меры по обеспечению безопасности, которые предоставят ей более высокий статус и обеспечат большее влияние, как по сравнению с прошлым, так и по сравнению с «рядовыми» членами НАТО. В то же самое время президент РФ понимает опасность переоценки возможностей России. Опыт Б. Ельцина уже продемонстрировал, что международ-
Вып. 3 ЕВРОПЕЙСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ: СОБЫТИЯ, ОЦЕНКИ, ПРОГНОЗЫ февраль 2002 г.
ный политический кредит может быть недолгим и легкоисчерпаемым ресурсом. До настоящего времени В. Путин придерживался разумного подхода, воздерживаясь от «вы-торговывания» уступок, подчеркивая выгоды от более полного включения России в международный консультативный процесс принятия решения. Вопрос состоит в том, сумеет ли он продолжать этот тонкий курс, принимая во внимание отсутствие немедленных выгод, или примет неизбежную реальность, состоящую в том, что интеграция влечет за собой как привилегии, так и обязательства.
Существо проблемы сводится не к вариации «концерта великих держав» начала XIX в., а к отказу от иллюзорных амбиций прошлого в обмен на реальные и долгосрочные выгоды от «нормальности» и «обычности». Россия может быть либо интегральной составляющей Европы, либо «великой державой», но не обеими одновременно.
Вероятность такой нормализации отношений зависит от глубокой эволюции в восприятии безопасности. Одним из «проклятий» российской внешней политики в постсоветский период был глубокий геополитический комплекс. Такие понятия, как «игра с нулевой суммой», «баланс сил» и продолжающиеся ссылки на «сферы влияния» не только пережили холодную войну, но в некоторых случаях получили новый импульс: в связи с событиями в Восточной Европе, на Балканах, Ближнем Востоке, в странах бывшего Советского Союза и спорами относительно ПРО. Закоренелый консерватизм стратегической культуры России остается огромным препятствием для возникновения нового типа отношений с Западом. Военный истеблишмент, который всего несколько месяцев тому назад провел крупномасштабные военные учения согласно обычному сценарию нападения со стороны Запада, очевидно далек от принятия кооперативных понятий в сфере международной безопасности. В конечном счете, если идеи, подобные предложению Э. Блэра о создании Совета Россия - НАТО, будут работать, то лишь при уверенности, что все стороны разделяют заинтересованность в развитии более прозрачных и взаимовыгодных отношений перед лицом общих угроз и вызовов. В случае России это предполагает переход к более мягкому отношению к вопросу о расширении НАТО (например, к возможной интеграции в Альянс стран Балтии), к сотрудничеству Запада в области безопасности с бывшими советскими республиками и к международному управлению кризисами в общем, вместо неизменного предположения враждебных намерений со стороны Запада.
В то же время, Россия едва ли может позволить себе продолжать геополитическое чудачество - «продвигать глобальный многополярный порядок» или участвовать в реализации концепции «баланса сил». Нет ничего неправильного в развитии отношений в области безопасности, политики и экономики с такими ключевыми действующими лицами международной политики как Китай, Индия и Иран. Но эти отношения должны развиваться по причине их самоценности, а не в качестве «противовеса» так называемым геге-монистским устремлениям Соединенных Штатов или как подтверждение недоверия к Западу. Очевидный, но часто игнорируемый факт состоит в том, что интеграция России в европейское сообщество безопасности требует понимания того, что этот процесс сопряжен с задержками и разочарованиями, а не только с дивидендами расширенного сотрудничества. В этом смысле политика Кремля в ответ на события 11 сентября 2001 г. была позитивной. Но «лакмусовой бумажкой» станет следующее серьезное разногласие между Россией и Западом, касается ли это возможного вступления стран Балтии в НАТО или какого-либо международного кризиса, или осуществления твердой политики нераспространения ОМУ (применительно к Ираку или другому «государству-изгою»). Только тогда станет ясным, является ли интеграция России в Европу важным стратегическим изменением или лишь отклонением, вытекающим из временного стечения обстоятельств.
Формирование иной стратегической культуры зависит также от сближения мо-рально-цивилизационных ценностей. До 11 сентября одним из самых серьезных препятствий на пути интеграции России в Европу была огромная разница в понимании таких аспектов демократии, как существование независимых средств массовой информации и соблюдение прав человека. Объяснения Москвы, согласно которым война в Чечне была частью борьбы против международного терроризма, показались искусственными, продемонстрировали, насколько «неевропейской» может быть Россия. По причине того, что все советские и пост-советские руководители трактовали безопасность в традиционно «жестких» геополитических терминах, не было понимания и принятия идеи, что подлинная безопасность также связана с развитием политических и гражданских ценностей - это, кстати, одно из объяснений, почему российские лидеры никогда не принимали мотиваций стран ЦВЕ при присоединении к НАТО и осуждали «гуманитарную интервенцию». К плохо замаскированному удовлетворению Москвы, террори-
стическое нападение на США несколько нивелировало разделение между «жесткой» и «мягкой» безопасностью. С тех пор, как приоритетом Западного союза стал объединенный фронт против Осамы бен Ладена, проблема прав человека отошла на второй план.
Но было бы большой ошибкой интерпретировать относительное спокойствие Запада как выражение долгосрочного «принятия» российских действий в Чечне и признание, что Москва «была права на все 100 процентов». Хотя России и предоставили некоторую свободу действий, осуществление ее европейских устремлений будет, в конечном счете, зависеть от принятия ею «европейских», то есть западных ценностей. Это означает не только поддержку определенных форм демократии, открытой рыночной экономики и гражданского общества, но также и внесение реального содержания в процесс судебной реформы, экономической либерализации, соблюдения прав человека и демилитаризации общества. Иначе Россия рискует повторить судьбу Турции: быть в Европе с точки зрения «жесткой» безопасности, но едва ли рассматриваться в качестве нормальной европейской страны.
В последние месяцы комментаторы и в России, и на Западе изображали В. Путина в ореоле М. Горбачева, как человека, опередившего свое время. Один из этих комментариев сводился к тому, что президент РФ сильно рискует в политическом плане, связывая судьбу России с Западом, и что при отсутствии быстрых дивидендов эта ориентация может быть изменена. В этом контексте стоит затронуть некоторые моменты. Во-первых, Россия имеет мало вариантов для выбора. Как уже отмечалось ранее, у нее нет альтернативы в виде «сползания на восток». С В. Путиным или без него, Россия останется западноцентристской; единственный вопрос - в какой степени. Во-вторых, хотя было бы преувеличением говорить, что консенсус по вопросам внешней политики существует (в отличие от разногласий эпохи Б. Ельцина), очевидно нежелание российского политического класса пожертвовать личными интересами ради принципа, который доказывает, что давление элиты самой по себе недостаточно для того, чтобы вынудить В.Путина отказаться от его нового внешнеполитического курса. В-третьих, широкое общественное мнение по ключевым международным проблемам 90-х годов, типа расширения НАТО и конфликта в Косово, было всегда более мягким, чем позиция политического класса. Следовательно, бессмысленно говорить о социальных силах, ограничивающих возможность поворота в сторону Запада.
Все это дает основания для оптимизма. В. Путин политически более безопасен, более образован, чем его предшественник. Он в меньшей степени отстаивает личные интересы и способен направлять процесс интеграции России в более широкое европейское сообщество безопасности. Пока не ясно, как он будет осуществлять эту политику и на каких условиях, будет ли Россия и далее придерживаться выгодного только ей подхода к европейской интеграции в области безопасности, принимая то, что находит приятным и отклоняя все остальное? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны рассмотреть некоторые конкретные идеи, которые предлагаются для улучшения качества этого сотрудничества.
«Дьявол в деталях»
Наиболее распространенные из этих предложений относятся к вопросу преобразования СПС Россия - НАТО. Широко распространено мнение, что СПС был неизлечимо отравлен конфликтом в Косово и исчерпал свои возможности. Однако, даже учитывая потребность замены данного органа, любое соглашение на этот счет в ближайшем времени, вероятно, будет проблематичным. Одно дело говорить о России, имеющей один из 20 равных голосов (вместо 19 + 1) в предложенном Совете Россия - НАТО; а другое - разработать механизмы реализации этой идеи. Борьба против международного терроризма, миротворческие операции, некоторые области нераспространения ОМУ, управление кризисными ситуациями - все это предоставляет возможности для вовлечения России во все стадии политического процесса. Но как обеим сторонам взаимодействовать в вопросах кризисного урегулирования, где Россия и Запад постоянно спорили в течение прошлого десятилетия? Как достичь взаимопонимания относительно расширения НАТО, которое Альянс расценивает как свое внутреннее дело, а Россия объявляет посягательством на интересы своей национальной безопасности? Даже в областях, где достигнуто «принципиальное» согласие -ОМУ и борьба против терроризма, - что делать с государствами типа Ирана и особенно Ирака, с которым Москва имеет близкие отношения?
Это - не просто технические задачи, разрешаемые дипломатическим способом. Они отражают концептуальные проблемы, упомянутые ранее. Существуют предложения, направленные на то, чтобы допустить участие России в процессе принятия решений в НАТО по некоторым специфическим вопросам, однако, этот курс чреват трудностями. Структура, в которой активная причастность Москвы к
Вып. 3 ЕВРОПЕЙСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ: СОБЫТИЯ, ОЦЕНКИ, ПРОГНОЗЫ февраль 2002 г.
процессу принятия решений будет ограничена миротворческими операциями, сотрудничеством в чрезвычайных ситуациях и борьбой против терроризма, будет восприниматься как утешительный приз типа СПС-2. Договоренность такого рода стала бы шагом вперед, но не дала бы России той значительной роли, которую предполагает В. Путин. Другая проблема является следствием противоборствующих идей относительно «равенства». Когда Лорд Робертсон говорит о России, участвующей в процессе принятия решений на равных условиях, он видит ее как одну из 20 стран, которая готова к «тем же самым компромиссам и обменам», готова «получать и отдавать», как и остальные члены НАТО. Дело в том, что в Альянсе право голоса также несет обязательство принимать во внимание голоса и решения других партнеров, как малых, так и больших. Но в понимании Москвы понятие «равенства», как это ясно сформулировал министр обороны С.Иванов, напоминает эпоху холодной войны - коллективные члены НАТО на одной стороне, Россия на другой. Не нужно обладать особым воображением, чтобы уже сейчас предположить возникновение осложнений по таким проблемам, как будущее расширение Альянса, урегулирование кризисов, реализация политики нераспространения ОМУ. Уже здесь такие противоречивые определения понятий «участия» и «равенства» могут иметь серьезные последствия.
Это ни в коем случае не означает, что Россия должна пассивно подчиниться повестке дня, сформулированной НАТО. Но существует большая разница между защитой интересов конструктивным способом и стремлением быть блокирующей системой, чей эгоцентризм должен быть регулярно замиряемым, и чье вмешательство (характеризуемое использованием права вето) подрывает эффективное действие органов, в которых участвует Россия. Если Москва использует совместные механизмы для достижения такого эффекта, тогда она будет постепенно вытеснена из процесса реального принятия решений и ей останется лишь питаться «крохами» безопасности, которые Альянс сочтет необходимым ей оставить.
Слишком длительный процесс развития нового качества отношений способствует сохранению соответствующих ожиданий. Жизненно важно избежать раздутых ожиданий и последующего взаимного разочарования, которое характеризовало отношения России с Западом при Б. Ельцине. Пример пятнадцатилетнего восстановления российско-китайских отношений показывает, что создание климата доверия - это длительный процесс, даже, если он не отягощен серьезными разочарованиями
и сложностями. Будущее в малых, но конкретных шагах. Сотрудничество типа совместных миротворческих операций и военных учений, конференции по борьбе с терроризмом, запланированные на ближайший год, будут столь же важны, как наиболее резонансные в политическом плане инициативы подобно новому Совету Россия - НАТО. Необходимо оценивать такое сотрудничество именно как сотрудничество, а не как символ чего-то большего, но фиктивного или как рычаг сделки для достижения уступок со стороны Запада. По этой же причине не стоит в настоящее время обсуждать вопрос о вступлении России в НАТО и ЕС. Не потому, что Россия, как заявил однажды министр иностранных дел И.Иванов, слишком «большая» (читай: «важная»), чтобы быть включенной в такие институты, но напротив, потому что она еще не готова (политически, идеологически и в военной области) к подобной интеграции. Праздный разговор на эту тему только раздувает нереалистичные ожидания, искушая Москву возвратиться к дурным старым привычкам «торговли» во внешней политике (как это произошло с договором СНВ-2, подписанным во времена Б. Ельцина).
Заключение
Ряд событий, начиная с 11 сентября, создает впечатление, что Запад выступает как проситель, ищущий расположения России, чтобы привлечь ее в «великую коалицию» для борьбы с международным терроризмом. Однако, фактически, суть вопроса содержится в комментарии Б. Немцова, сказавшего, что трагические события того дня предоставили России «потрясающий шанс» для преобразования российской внешней политики. Западные страны и институты, безусловно, должны принимать в этом участие, но основная ноша лежит на плечах Москвы, которая должна показать свои истинные намерения. Вопреки популярной гипотезе, Россия нуждается в Западе больше, чем Запад нуждается в России. В конце концов, именно Москва стремится вписаться в интеграционные процессы в Европе и глобальную экономику, а не наоборот. В контексте безопасности в Европе это означает необходимость доказывать, что Россия может действовать как ответственный «игрок команды» в пределах структур, строящихся на консенсусе, как в трудные, так и в легкие времена. В полном смысле этого выражения России «дан испытательный срок», даже если некоторые западные политики достаточно деликатны, чтобы не говорить об этом публично. Солидарность В. Путина в борьбе против международного терроризма представляется многообе-
щающим началом, но перспективы долгосрочного успеха будут зависеть от того, как эффективно Россия воспримет постулат, согласно которому интеграция не может быть частичной или с оговорками. Необходимо выбирать - интегрироваться в Европу или оставаться на ее периферии.
♦ ♦ ♦
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ
С.Н.Земляной,
Ведущий научный сотрудник Института русской истории РГГУ
Среди множества проблем современности, резко актуализированных процессами глобализации, не последнее место занимает проблема национальной идентичности. При ее обсуждении, необходимо сполна учитывать специфический характер феномена и понятия глобализации. Сошлюсь на замечание А.И.Уткина: «Термин «глобализация» является метафорой, придуманной для выяснения смысла и понимания природы современного капитализма. Этот термин предполагает сознательный отбор аналитически ярко выраженных явлений и процессов. По определению МВФ, глобализация - это «в возрастающей степени интенсивная интеграция как рынков товаров и услуг, так и капиталов». Иными словами, имеют место некоторые мировые тенденции неомодерного капитализма, с одной стороны, и базирующаяся на них идеология (метафора), с другой. И одно не нужно путать с другим.
Какова природа обращения к подобного рода метафоре? Остановлюсь лишь на одном аспекте. Человеческий мир, аналогично природе, не терпит пустоты. Идеология глобализации заполнила идеологический вакуум, образовавшийся после окончания холодной войны и распада СССР: «Закат Советского Союза был эпохальным событием. После крушения Восточного Рима отсутствует духовно-политическая альтернатива. Под лозунгом «глобализации» ничем не скованный капитализм загружает знамения времени». Данная идеология, как и всякая другая, ведет ее поборников к разнообразным сомнительным для
1 Уткин А. И. Глобализация: процесс и осмысление. - М., 2001. - С. 9.
2
Erler G. Global Monopoly. Weltpolitik nach dem Ende der Sowjetunion. - B.,1998. - S. 7.
«неверующих» акцентуациям и преувеличениям, против которых я хотел бы предостеречь. В той их части, которая относится к национальной идентичности и национальному государству.
Что до знамений времени, то одним из них стала рассмотренная С.Хантингтоном конфигурация «полуторного мира» (термин мой): модель одно-многополярной системы, в которой существуют одна супердержава и несколько крупных держав. Именно здесь, в этой конфигурации стоит поискать ответ на вопрос о том, откуда исходил главный импульс к выдвижению идеи глобализации на авансцену международной политики. Интернет и информационная революция, транснациональные компании и авангардные технологии, наднациональные международные организации и новая волна демократизации в глобальном масштабе - все это домены США. Но именно с этим связывается нынешний этап глобализации. Подобно тому, как на первом ее этапе, на рубеже Х1Х-ХХ вв. патроном глобализации была Великобритания со всем ее имперским могуществом, сейчас эту роль взяли на себя США, производящие примерно треть мирового продукта. Именно США обязан своей победой над Джоном Мейнардом Кейнсом экономический ультралиберал Фридрих фон Хайек: Америка отказалась от своей традиционной политики изоляционизма и протекционизма и явила мировому сообществу через прозрачные, открытые границы свой экономический потенциал. Отсюда понятно, кто выступает (если брать субъектную сторону глобализации) в качестве «радикального левеллера» и унификатора на международной арене.
Закономерно поэтому, что именно в США громче всего раздаются голоса тех, кто объявляет национальное государство реликтом прошлого, обреченным глобализацией на «выход на пенсию по старости». Наиболее резким среди них, может быть, является голос Ф.Фукуямы: «Экономические силы ранее породили национализм, заменяя класс национальными барьерами, создавая централист-ское, гомогенизированное в языковом плане сообщество. Те же самые экономические силы ведут к устранению национальных барьеров путем сотворения интегрированного мирового рынка. Гибель национализма - это вопрос времени». Под национализмом Ф.Фукуяма понимает государственную политику отстаивания национальных интересов. Без обиняков говорит о закате национального государства и
3 Fukuyama F. The End of History and the Last Man. - N.Y., 1997. - P. 275.
